Валевские вернулись из Италии в Валевицы поздней весной 1805 года, поскольку, как уже говорилось.13 июня этого года у них родился сын Антоний Базыль Рудольф, что было обстоятельно занесено в книги соседнего прихода Белявы.
      С рождением сына начинается следующий период в жизни Марии супружеская жизнь в Валевицах.
      Валевицы – чудесное, богатое имение. Великолепный дворец, построенный в 1783 году архитектором Гилярием Шпилевским, большой парк с псевдоантичными статуями из белого камня и редкими образцами деревьев. Много пространства и воздуха, еще и сейчас чувствуется тут барский размах. Ныне во фронтальной части дворца помещается управление племенного коннозаводства (англо-арабская порода), а в боковых крыльях – квартиры работников этого учреждения. Директор управления, человек обожающий историю, заботится о сохранности исторического характера дворца. В главном зале устроено нечто вроде наполеоновского музея, в квартире бухгалтера бережно сохраняются старые обои, о которых Валевская якобы (но не наверняка) позаботилась в 1812 году к приезду Наполеона. Эти исторические достопримечательности весьма ограничивают и без того мизерное «жизненное пространство» работников коннозаводства, что приводит ко многим сложным конфликтам, где история комично переплетается с современностью. Я познакомил с этими конфликтами читателей журнала «Свят», что вызвало праведный гнев директора. Комичное для. наблюдателя, отнюдь не смешно для нынешних обитателей дворца. Работники коннозаводства имеют все основания не любить Валевскую, которая своим постоянным присутствием ухудшает им жилищные условия, привлекает толпы любопытствующих туристов, что мешает нормально функционировать учреждению.
      Эта общая неприязнь к Валевской, что я отчетливо ощутил во время моего краткого пребывания в Валевицах, по закону контраста усилила во мне доброжелательность и сочувствие к легендарной камергерше. Бедная «малютка с грустными глазами»! И тогда – в 1805–1806 годах – ей не очень-то хорошо здесь жилось.
      В имении пана Анастазия обитала в то время целая орава разных Валевских – преимущественно женщин. Правила домом единственная сестра камергера пани Ядвига, которая, разведясь с мужем, самым видным представителем этого рода, Серадзским воеводой Михалом, некогда маршалом Барской конфедерации, а потом и Тарговицкой, вернулась в родное гнездо и навсегда поселилась у брата. С нею находились три ее дочери от разных браков: княгиня Теодора Яблоновская, Тереза Бежиньская и Каролина Ходкевич, и еще целый рой племянниц и внучек во главе с Юзефиной, урожденной Любомирской, женой Адама Валевского (впоследствии жена генерала Яна Витта).
      Все это бабье царство принялось энергично опекать растерянную блондиночку из Кернози. Старая пани Валевская захватила в свое ведение маленького племянника, остальные дамы занялись «светским воспитанием» его матери. А в этой области они могли дать ей много ценных уроков, особенно пани Ходкевич, Яблоновская и жена Адама Валевского, которые своими романами уже сумели заполнить не одну страницу тогдашней «скандальной хроники». Сам пан Анастазий играл в доме незначительную роль и мало уделял внимания светской жизни. Поскольку человек он был весьма тучный и плохо переносил жару, то большую часть времени проводил в подвальной части дворца, где, лежа, потягивал холодное пиво, а слуги обмахивали его опахалами.
      Молоденькая камергерша не могла чувствовать себя уютно в таком окружении. «В жизни у нее остается только одна цель, – пишет граф Орнано, – освобождение Польши. Вместе с другими дамами рода Валевских Мария создает конспиративный центр патриотической пропаганды, в который вовлекли и дворцовую прислугу и кое-кого из окрестных крестьян. Весьма возможно, что так оно и было. Читатели книги „Козетульский и другие“ помнят, что спустя несколько лет экзальтированные дамы из рода Валевских создали подобный же пропагандистский центр в Монсюр-Орже под Парижем. События]805 – 1806 годов весьма побуждали к подобного рода деятельности. Наполеоновские армии сокрушали границы старой Европы и неудержимо приближались к границам Польши. В ноябре 1806 года французские передовые посты достигли Ловича, а дворец Валевских был превращен в штаб-квартиру одного из маршалов (вероятно, Даву). Сохранились две информации, касающиеся этого периода, свидетельствующие о первых отношениях Лончиньских с французами.
      Первая касается капитана Бенедикта Юзефа Лончиньского. В конце ноября «Газета Варшавска» доносила из Ловича, что командование над формирующимся там полком получил бывший легионер Бенедикт Юзеф Лончиньский. И сразу же после этого характерное опровержение: «В прошлой нашей газете мы уведомили, что ясновельможный пан Лончиньский назначен шефом полка. По требованию оного сообщаем, что сей офицер по приказу маршала Даву действительно формирует в Ловиче регимент, но что касаемо командования и шефства над оным, ожидает утверждения дивизионным генералом Домбровским, каковой является генеральным организатором Польских Войск».
      Это опровержение подает старшего Лончиньского в хорошем свете. Являясь капитаном-легионером, он имел все данные для командования полком, но не хотел прибегать к милости французского маршала (на что многие соглашались не особенно щепетильничая), а потребовал утверждения в нормальном служебном порядке. Это опровергает (в какой-то мере) и дальнейшие сплетни о неожиданных и неоправданных повышениях по службе братьев Марии. Оказывается, что первое фактическое повышение старшего из братьев имело место задолго до встречи Валевской с Наполеоном.
      Иным образом увековечен первый контакт с французами молодой камергерши. Когда дворец Валевских заняли под французский штаб, семье владельца пришлось перебраться в домик эконома. Он был со всех сторон окружен непролазной грязью. «Когда Мария стояла как-то на пороге, колеблясь, переходить или нет, это заметил молодой офицер граф Флао, внебрачный сын Талейрана, и, скорый на оказание рыцарских услуг, перенес ее на руках через польскую пятую стихию. Вскоре после этого она получила приглашение на бал в Варшаве, данный в честь императора Талейраном».
      Описание этого эпизода взято из воспоминаний близкой знакомой Наполеона, саксонской аристократки, графини Амелии Кельманзегге. Графине рассказывал об этом князь Юзеф Понятовский, объясняя, что именно это незначительное происшествие обратило внимание Талейрана на прекрасную помещицу из-под Ловича и в результате стало началом ее знакомства и романа с императором.
      Эта малоизвестная версия имеет некоторые черты правдоподобия. Молодой адъютант Мюрата, Шарль-Огюст-Жозеф граф Флао де ля Биллардри, один из величайших соблазнителей во французской армии, любовник королевы Гортензии де Богарне, и по мнению некоторых, вероятный отец Наполеона III, хорошо разбирался в женщинах, а перенося Валевскую через грязь, наверняка должным образом оценил ее прелести. Так что он мог рассказать о своем приключении Талейрану, а тот в свою очередь мог обратить внимание императора на прекрасную польскую дворяночку, Я думаю, что Наполеон не раз пользовался услугами своего министра в подобных делах, говорил же он, что «у Талейрана всегда полон карман красивых женщин». Версия графини Кельманзегге подтверждается воспоминаниями генерала барона Гурго, который сопровождал Наполеона на остров Святой Елены. Гурго вспоминал, что несколько раз слышал от императора, будто «Валевскую устроил ему Талейран».
      Совершенно иначе излагает обстоятельства своего знакомства с Наполеоном сама Валевская. Рассказывают об этом только два биографа, которые получили непосредственный доступ к ее бумагам: Фредерик Массой и Филипп д'Орнано. Первая встреча императора и его будущей фаворитки, якобы, произошла перед корчмой в Блоне 1 января 1807 года, когда Наполеон возвращался в Варшаву после сражений под Пултуском и Голымином. Мария, желающая любой ценой увидеть «спасителя отчизны», тайно покинула вечером мужнины Валевицы и с верной подругой добралась на двуколке до Блони. Описание этой встречи в Блоне я привожу по версии Массона, так как этот серьезный историк проявлял большую верность оригинальной мемуарной записи Валевской, нежели ее наделенный буйной фантазией правнук.
      «1 января 1807 года император, возвращаясь из Пултуска в Варшаву, останавливается на миг, чтобы сменить коней у ворот города Броне (!). Народ ожидает там освободителя Польши. Восторженная, кричащая толпа, заметив императорскую карету, бросается к ней. Карета останавливается. Генерал Дюрок вылезает и прокладывает себе дорогу к почтовой конторе. Входя туда, он слышит отчаянные крики, видит простертые в мольбе руки, женский голос обращается к нему по-французски: „О, сударь, вызволите нас отсюда и сделайте так, чтобы я могла увидеть его хоть бы минуту!“ Дюрок останавливается: это две светские дамы, затерявшиеся в толпе крестьян и ремесленников. Одна из них, именно та, что обратилась к нему, кажется ребенком: блондинка с большими глазами, мягкими и наивными, полными благоговения. Ее нежная кожа, по розовому оттенку напоминающая чайную розу, алеет от смущения. Невысокого роста, но чудесно сложенная, гибкая и округлая, она само обаяние. Одета очень просто. На голове ажурная шляпа с черной вуалью. Дюрок уловил все с одного взгляда; он высвобождает обеих женщин и, предложив руку блондинке, подводит ее к дверце кареты. „Ваше величество, – говорит он Наполеону, – взгляните на ту, которая ради вас подвергала себя опасности быть раздавленной в толпе“. Наполеон снимает шляпу и, наклонившись к даме, заговаривает с нею, но она, потеряв голову от обуревающих ее чувств, восторженно восклицает, не дав ему докончить. „Приветствую вас, тысячекратно благословенный, на нашей земле, восклицает она. – Что бы мы ни сделали, ничто не может должным образом выразить наших чувств, которые мы питаем к вашей особе, и нашей радости, которую мы испытываем, видя, как вы вступаете в пределы нашей родины, которая ждет вас, дабы восстать из праха!“ В то время как она задыхающимся голосом произносит эти слова, Наполеон внимательно вглядывается в нее. Он берет находившийся в карете букет цветов и подает ей. „Сохраните его, мадам, как свидетельство моих добрых намерений. Надеюсь, что мы увидимся скоро в Варшаве, где я хотел бы услышать признательность из ваших уст“. Дюрок возвращается на свое место рядом с императором; карета быстро удаляется, какое-то время еще видна помахивающая императорская треуголка».
      Эта романтическая сцена, скрепленная авторитетом Массона, долгое время существовала как первый и основной элемент легенды. Ее впечатляющей силе поддались почти все последующие биографы. Плохо разобранное Массоном в воспоминаниях Валевской название «Блоке» в искаженном написании проникло и в научные труды. Даже Шюрман (Schuermans), автор подробнейшей наполеоновской хроники «Itineraire general de Napoleon», этой библии наполеоноведов всего мира, некритично доверился Массону и поместил на трассе Пултуск – Варшава несуществующую станцию «Броне».
      Только польские наполеоноведы подвергли сомнению локализацию первой встречи будущих любовников, исходя из соображений географического плана. Полемика на эту тему ведется по сей день. В общем, считают, что встреча не могла иметь место в Блоне, так как императору, чтобы проехать через этот пункт из Пултуска в Варшаву, пришлось бы дать крюк в 100 километров. Вацлав Гонсёровский, руководствуясь «чутьем», но без всякого документального обоснования, переносит место встречи из Блоне в Яблонную, через которую Наполеон действительно тогда проезжал. Только Станислав Васылевский настаивает на версии Массона (вернее, Валевской), доказывая, что забитые войсками и обозами дороги могли заставить императора выбрать кружной путь. Но если было так, то откуда могла знать об этом неожиданном изменении пути Валевская? Ведь она жила в довольно значительном отдалении от Блоне, а автомобилей, телефона и радио тогда еще не было. Ожесточенный спор окончательно разрешил Мариан Кукель. В своем очерке, опубликованном в 1957 году «Правда и вымысел о пани Валевской», он авторитетно доказал, что 2 января 1807 года Наполеон ехал из Пултуска в Варшаву прямым путем через понтонный мост на Нареве под Окунином через Яблонную. В этом же самом очерке историк высказывает предположение, что встреча могла произойти днями раньше, во время первой поездки Наполеона из Познани в Варшаву, когда он действительно ехал через Кутно, Лович и Блоне. Но тут уж и я должен вставить свое Слово. На основании внимательного чтения варшавской печати тех лет я позволю себе утверждать, что если встреча произошла действительно во время декабрьской поездки Наполеона, то выглядела она совсем не так, как сообщает мемуаристка. Ведь известно, что из-за ужасной грязи император уже от Ловича ехал не в карете, а верхом. Известно также, что в Блоне с ним не было генерала Дюрока, которому Валевская отводит такую важную роль во встрече. Гофмаршал двора лежал тогда в госпитале, пострадав при падении кареты под Кутно. С какой стороны ни рассматривай дело – фактическое положение, описанное Валевской, не согласуется с действительностью.
      Читателям может показаться смешным, что столько места уделяется решению столь ничтожных мелочей. В конце концов, какая разница, где впервые встретились Валевская и Наполеон – там или где-то в ином месте, при тех или иных обстоятельствах? Самое главное, что они вообще встретились и это привело к известным последствиям. Но биограф обязан придавать значение мелочам, потому что если пани Валевская описала свою первую встречу с Наполеоном неверно, то подобных мистификаций – вольных или невольных – в ее воспоминаниях может быть куда больше. А тогда документальная ценность всех ее воспоминаний оказывается под вопросом. Но пока еще рано делать столь далеко идущие выводы.

      Январь 1807 года. Исторический варшавский карнавал с участием Наполеона. 7 января в Королевском замке торжественное представление императору дам столичного общества. Анна Потоцкая (урожденная Тышкевич), внучатая племянница последнего польского короля, с неудовольствием замечает, что «не слишком строгий отбор привел к тому, что толчея была довольно изрядная». И действительно! Кому это пришло в голову пригласить в дамскую элиту редко бывающую в столице провинциальную простушку из-под Ловича – камергершу Марию Валевскую, урожденную Лончиньскую? Убедительную информацию, конечно, мог бы дать только заправляющий всем этим Талейран, но могущественный министр иностранных дел и великий камергер не любит бестактных вопросов. В довершение всего, если верить другой варшавской мемуаристке, столь же осведомленной, как капризная Анетка Потоцкая, именно Мария Валевская, эта молоденькая провинциалка из-под Ловича, обратила на себя внимание императора.
      Анна Накваская, чью наблюдательность и хроникерскую обстоятельность я научился ценить, собирая материалы к предыдущей моей книге, так описывает первую встречу Наполеона с варшавскими дамами:
      «Император вошел в зал, как на поле битвы или на плац, быстро и радушно; но вскоре лицо его приобрело более сладкое выражение, улыбка озарила омраченное великими мыслями чело, а оглядывая эту вереницу цветов с берегов Вислы, он не мог удержаться от громкого возгласа: „Oh, qu'il у a de jolies femmes a Varsovie!“ (О, какое множество прекрасных женщин в Варшаве!) Именно тогда он остановился перед Валевской, а я, стоя рядом с нею, отчетливо слышала его слова…»
      Через десять дней после представления императору состоялся первый бал. Вначале, как утверждает Анетка Потоцкая, существовал проект, чтобы бал был устроен во дворце князя Юзефа Понятовского, но князь «стеснен был присутствием императора, занявшего главный корпус здания». После нескольких совещаний было решено, что первый бал состоится у Талейрана в доме Теппероз на Медовой улице. Варшавская «Газета корреспондента» поместила потом краткое описание этого торжества: «В субботу 17-го дня сего месяца император присутствовал на бале у князя Беневентского, во время которого танцевал контрданс с супругой ясновельможного пана Анастазия Валевского и весело развлекался во время пребывания там».
      Принимавшая участие в празднестве Анетка Потоцкая высказывается пространнее и менее официально: «Это был один из самых любопытных балов, на каких я бывала. Император танцевал контрданс, который послужил предлогом завязать отношения с пани Валевской… За минуту до этого Наполеон сел между мною и будущей фавориткой. После краткой беседы он спросил, кто его другая соседка. Когда я назвала ее, он повернулся в ее сторону с миной человека, информированного наилучшим образом. Потом мы узнали, что Талейран простер свою услужливость до того, что устроил эту первую встречу и устранил начальные препоны. Так как Наполеон выразил желание, чтобы какая-нибудь полька пополнила список его любовных побед, выбрали такую, как положено, то есть красивую, но умственно безликую. Некоторые утверждали, будто видели, как после контрданса император пожал ей руку, что, как говорят, равнозначно просьбе о свидании. И действительно дело дошло до него назавтра вечером. Кружили слухи о том, что красотку привел один высокий сановник, а также о неожиданном и незаслуженном продвижении ее беспутного брата, об украшении из бриллиантов, которое, как утверждают, было отвергнуто. Говорили много, ничего не зная толком, чего душа пожелает. Сплетники дошли даже до того, что будто мамелюк Рустан служил горничной!.. Ведь что только не говорят в таких случаях! Мы все были в отчаянии, что особа, которую принимают в свете, уступила так легко и оборонялась столь же слабо, как крепость Ульм…»
      А вот еще один рассказ об этом бале, из уст… самого Наполеона. Генерал Монтолон, который сопровождал бывшего императора на остров Святой Елены и записывал диктуемые ему воспоминания, приводит во втором томе своих «Recits» интересный эпизод, имевший место за несколько недель перед смертью императора. Как-то, пишет Монтолон, «диктуя, он вспомнил Варшаву и мадам Валевскую. Он смеялся от всей души, припомнив бал, на котором увидел ее впервые. Тогда под звуки музыки он отдал генералу Бертрану и Луи де Перигору, адъютанту Невшательского князя, приказы, смысла которых они не поняли…» О смысле этих приказов мы узнаем из слов самого Наполеона: «Нисколько не подозревая, что я имею виды на мадам Валевскую, оба наперегонки ухаживали за нею. Несколько раз они переходили мне дорогу, особенно Луи де Перигор. Под конец это мне надоело, и я сказал Бертье, чтобы тот немедленно отправил своего адъютанта Перигора за сведениями о шестом корпусе, действующем на реке Пассарга. Я полагал, что Бертран окажется умнее, но того свели с ума глаза мадам Валевской. Он не отходил от нее ни на шаг, а во время ужина прислонился к подлокотнику ее кресла так, что его эполеты терлись об ее бело-розовую спину, которой я восхищался. Раздраженный до крайности, я хватаю его за руку, подвожу к окну и даю приказ немедленно отправиться в штаб-квартиру принца Жерома и доставить мне донесение, как идут осадные работы под Бреслау. Не успел еще бедняга уехать, как я пожалел, что поддался дурному настроению. Я наверняка вернул бы его, но подумал, что присутствие Бертрана при Жероме может быть мне полезным».
      И наконец последнее, самое полное и больше всего говорящее, свидетельство первой встречи Валевской с Наполеоном, воспоминания камердинера Констана.
      «В Варшаве император провел целую неделю в Замке. Польская аристократия старалась ему угодить. В честь его давали пышные балы и изысканные приемы, – рассказывает Констан. – На одном из таких празднеств император обратил внимание на молодую польку, мадам В. Ей было двадцать два года (двадцать. – М. Б.), и она была замужем за старым магнатом довольно сурового нрава, больше любящим свои титулы, чем жену. Мадам В. понравилась императору с первого взгляда. Блондинка, глаза голубые, кожа необычайной белизны. Была она не очень высокая, но стройная и с изумительной фигурой. Император подошел к ней и начал разговор, который она с обаянием и умением поддерживала, из чего можно было сделать вывод, что она получила очень хорошее воспитание. Тень грусти на ее лице придавала ей особую прелесть. Император понял, что она жертва и очень несчастна в браке, это привлекало его еще больше и привело к тому, что он влюбился так пылко, как еще ни в одну женщину раньше.
      На другой день после бала я был удивлен необычным возбуждением императора. Он вставал, ходил, садился, снова вставал, мне казалось, что я так и не закончу его туалет. Сразу же после завтрака он отдал доверительное поручение одному большому сановнику, которого я здесь не назову. Тот должен был отправиться с визитом к мадам В., выразить ей свое почтение и передать пожелание императора. Мадам В. гордо отвергла предложение: может быть, оно было слишком неожиданным, а может быть, сделала это из присущего женщинам кокетства. Сановник вернулся, смущенный и удивленный тем, что его миссия провалилась. На следующее утро я застал императора все еще одержимого той же мыслью. Он не сказал мне ни слова, хотя обычно был со мной довольно разговорчив. Накануне он несколько раз писал мадам. В., но не получил никакого ответа. Это еще больше распалило его любовь, он не привык к сопротивлению. Однако он написал столько нежных и трогательных писем, что под конец мадам В. сдалась. Она решила навестить императора вечером между десятью и одиннадцатью. Сановник, о котором я упоминал, получил поручение отправиться к ней с каретой в условленное место. Император в ожидании ходил большими шагами и выражал столько же возбуждения, сколько и нетерпения, ежеминутно спрашивая, который час. Наконец мадам В. прибыла, но в каком состоянии! Бледная, молчаливая, глаза полные слез. Я провел ее в комнату императора. Она еле держалась на ногах и трепетно опиралась на мое плечо. Мадам В. плакала и всхлипывала так, что я даже в отдалении слышал это, и сердце у меня разрывалось. Вероятно, во время этого первого свидания император ничего от нее не добился. Около двух часов ночи император позвал меня. Я прибежал и увидел выходящую мадам В., все еще плачущую и закрывающую глаза платком. Отвез ее тот же самый сановник. Я думал, что она уже не вернется. Спустя два или три дня в то же самое время мадам В. опять прибыла в Замок и выглядела гораздо спокойнее. Страшное волнение виднелось на ее прекрасном лице, но глаза были сухие, и была она не такая бледная. Свои визиты она повторяла до самого отъезда императора».
      Так представляют начало знакомства Валевской и Наполеона современники разных национальностей, занимающие различное общественное положение и по-разному относящиеся к героям романтической истории. Начиная с валевицкого приключения с рыцарственным Флао, описанного графиней Кельманзегге, все рассказы складываются в логическое и довольно убедительное целое.
      Но, кроме свидетельств посторонних лиц, существуют еще засекреченные воспоминания и записки самой героини романа. Добросовестный, но слишком доверчивый Массой и обожающий беллетристические эффекты граф Орнано передали нам их деформированные обрывки – как будто специально затем, чтобы лишить равновесия все логические конструкции, с трудом возведенные исследователями, старающимися установить правду.
      Потому что в воспоминаниях Валевской все выглядит иначе. Начиная с легендарной встречи у корчмы или почтовой станции в Блоке. Трудно категорически исключать возможность такой случайной встречи во время проезда императора в Варшаву, но если это действительно случилось, то или не в Блоне, или при других обстоятельствах. И уж наверняка не имело таких последствий, какие этой встрече приписывают как сама Валевская, так и интерпретаторы ее воспоминаний. Орнано утверждает, например, что встреча в Блоне якобы так подействовала на Наполеона, что сразу по приезде в Варшаву он поставил на ноги всю тамошнюю полицию, которая длительное время обшаривала варшавский повят, дотошно перебирая всех его обитателей, дабы найти таинственную незнакомку. И только анонимное письмо ненадежной подруги Валевской помогло установить ее. Но ведь Наполеон мог открыть инкогнито незнакомки и без столь радикальных средств; достаточно было одного вопроса, заданного непосредственно ей, или только одного слова, брошенного кому-нибудь из свиты еще до того, как императорская карета двинулась дальше. А если бы полиция действительно искала Валевскую, то сведения об этих поисках, несомненно, дошли бы до мемуаристок, так близко связанных с варшавскими властями, как Потоцкая и Накваская; знал бы что-нибудь об этом Констан, надзирающий за каждым шагом своего хозяина. Поскольку ни одно из этих лиц о романтическом эпизоде не упоминает, следует предположить, что или он целиком вымышлен, или непомерно преувеличен – или самой Валевской, или ее правнуком.