Эмиль Брагинский, Эльдар Рязанов

Вокзал для двоих (киноповесть)

Пусть не пугается читатель, обнаружив, что действие нашего фильма начинается в месте не совсем приятном, а именно в колонии для уголовных преступников. Никто не знает своего будущего. Недаром народная мудрость гласит: «От сумы и тюрьмы не зарекайся!»

Был зимний метельный вечер.

Прожектор высвечивал огромную утрамбованную площадку, на которой проходила вечерняя поверка. Дежурные офицеры шли вдоль строя, поштучно пересчитывая людей. Потом каждый из дежурных подходил к старшему офицеру и докладывал:

— Поверка сошлась!

— Поверка сошлась!

— Разойдись! — скомандовал в конце старший офицер.

— Разойдись! — как эхо, отозвались дежурные офицеры.

— Рябинин, останьтесь! — приказал старший, а один из дежурных тотчас повторил:

— Рябинин, останьтесь!

Заключенные разбрелись по баракам, а на плацу задержалась лишь одинокая фигура. Она съежилась, как бы ожидая неприятностей.

Надо заметить, что люди здесь делятся на тех, кто сторожит, и тех, кого сторожат. Герой нашего повествования Платон Сергеевич Рябинин принадлежал, к сожалению, ко второй категории. Хотя, правда, он вовсе не походил на преступника. Это был мягкий, застенчивый человек лет сорока, а может, и больше. По его доверчивому лицу было понятно, что он не способен на неблаговидные поступки. Такой ни карьеры не сделает, ни уголовный кодекс не нарушит.

— Рябинин, подойдите! — подозвал старший офицер.

И когда Платон, выполняя приказание, подбежал, начальник сообщил ему:

— Хочу вас обрадовать — к вам приехала жена!

Но заключенный вовсе не обрадовался.

— Зачем?

— Просит свидания!…

— Я ее не звал! — вырвалось у Платона. — Не хочу свидания!

— Вы что? — поразился офицер. — Она, чтобы попасть к вам, семь тысяч километров отмахала!

— Ну и пусть! Я не пойду! — арестант позволил себе немного взбунтоваться.

— Она вас так любит, — справедливо возмутился начальник.

— Она?… Меня?… — невесело произнес Платон.

— Это вы с ней выясните! Держите пропуск! Пойдете без конвоя! Я вам доверяю!…

— Куда я пойду? — голос Платона звучал жалобно.

— Она комнату сняла в поселке. Тут адрес записан. И чтобы совместить приятное с полезным, возле станции зайдете в мастерскую, к Ивану Герасимовичу, и возьмете из ремонта аккордеон! Вы музыкант, проверьте, как починили!

— Слушаюсь! — понуро согласился Платон.

Он мог отказаться идти к жене, но отказаться идти за аккордеоном он не имел права.

А офицер снова стал строгим и официальным:

— Учтите, Рябинин. Пропуск до утренней поверки. Ровно в восемь — быть в строю. Опоздание приравнивается к побегу. Идите!

Потом на вахте, на воле — это место называется бюро пропусков — охранник придирчиво изучал «увольнительную» Платона.

— Значит, так, — наконец сказал он жестко, привычно обыскал заключенного и отодвинул тяжелый засов, — пропуск у тебя до восьми утра. Будь, как штык! Опоздаешь — это побег. Припаяют новый срок! Пошел!

Дверь отворилась, и Платон очутился на воле, где он уже давно не был.

Колония, обнесенная, как и положено, высоким глухим забором со сторожевыми вышками, находилась в чистом поле. Вокруг нее не было никаких строений. От ворот уходила в жизнь накатанная дорога, вдоль которой сиротливо тянулись столбы с проводами.

Платон побрел по дороге навстречу поземке. Пройдя несколько шагов, остановился, постоял. Затем решительно повернулся, заспешил обратно и забарабанил в дверь вахты.

Охранник приоткрыл окошко:

— Ты чего забыл?

— Пустите меня обратно!

— Ты поручение выполнил?

— Какое? — не понял Платон.

— Аккордеон принес?

— Меня не за этим, меня к жене отпустили.

— Про жену в пропуске ничего не написано! — и охранник захлопнул окошко.

— Сколько хоть до станции? — с отчаянием выкрикнул Платон.

— Тут недалеко, — послышалось из-за двери, — километров восемь, может, девять…

Платону не оставалось ничего другого, как зашагать в темноту и мороз. Но сначала он отстегнул от ватника зеленую бирку со своей фамилией, чтобы хоть ненадолго почувствовать себя свободным, и спрятал ее в карман. Платон шел и шел по заснеженной, пустынной дороге и вспоминал… Идти было далеко и холодно, но воспоминание было длинное, и оно согревало Платона…

В то летнее туманное утро, к которому обратилась сейчас память Платона, он ехал среди многих, в отличие от него незапятнанных, пассажиров в скором поезде Москва — Алма-Ата. Экспресс медленно подползал к перрону большого города, который назывался Заступинск.

Вместе с высыпавшими на платформу пассажирами Рябинин, элегантный, стройный, в отлично сшитом костюме, с «дипломатом» в руках, зашагал по перрону Заступинска навстречу судьбе, которая поджидала его в привокзальном ресторане.

Нашествие пассажиров, которые надеются во время короткой стоянки поезда хоть как-то пообедать, если вдуматься, — несчастье для ресторана. Орда оголодавших путешественников, как саранча, набрасывается на комплексные обеды, не заказывает ничего порционного и ничего спиртного и тем самым не помогает выполнению плана. Кроме того, некоторые ловкачи норовят улизнуть, не заплатив, точно зная, что никто из официантов поезд не догонит.

На двух длинных столах с броской надписью «стол-экспресс» выстроились одинаковые алюминиевые кастрюльки со станционным борщом, а рядом, дожидаясь конца своей короткой жизни, стыли унылые серые котлеты.

Платон Сергеевич тоже вошел в ресторан, отыскал свободное место, приоткрыл блестящую крышку, познакомился с угрюмым борщом, поглядел на котлету, брезгливо поморщился, и всего этого есть не стал. Вокруг жевали и чавкали.

— Девушка! — позвал Платон. — Можно вас на секунду?…

Откликнулась Вера, официантка с милым, но уже потрепанным жизнью лицом, которое украшали огромные отважные глазища.

— Нельзя! — отрезала милая официантка.

— Вы здесь обслуживаете? Это ваши столы? Девушка!… Пожалуйста, принесите мне чего-нибудь диетического!

— У вас язва, что ли? — усмехнулась Вера и сказала кому-то: — Рубль двадцать и, пожалуйста, без сдачи!… Спасибо…

— Да, — кивнул Платон, — у меня появилась язва при виде вашей еды!

— Пока я закажу вам что-нибудь съедобное, — на ходу объясняла Вера, — возьмите сдачу, спасибо… пока это сготовят, ваш поезд уйдет! А с язвой, между прочим, по ресторанам не ходят! С язвой дома сидят!…

Тут Вера сорвалась с места и кинулась к выходу:

— Пассажир, пассажир! Вы позабыли заплатить!

— Деньги на столе! — резко ответствовал клиент. — Кстати, за такой обед не мы вам, а вы нам обязаны платить!

Вера метнулась к столу, за которым обедал клиент, — денег на столе не было.

— Где деньги? — громко спросила Вера. — Кто их взял?

Естественно, никто не отозвался. И никто не посочувствовал.

— В вашей работе, девушка, деньги с пассажиров надо вперед получать! — посоветовал один из посетителей.

По радио объявили что-то неразборчивое.

Толпа едоков бросилась наутек. Платон тоже побежал. Но Вера грозно преградила ему путь:

— Платите деньги!

— Но я ничего не ел!

— Знаю я вас. Один говорит, что платил, а денег нету, другой говорит, что не ел!… С вас рубль двадцать!

— Да вы посмотрите! — возмутился Платон. — Чтоб я ел это?!

— Пока я буду смотреть, вы удерете в Алма-Ату!

— Не в Алма-Ату, а в Грибоедов! Я не ел. Платить не буду!

Вера зашлась от ярости:

— Пока вы не заплатите, вы отсюда не уйдете! У меня жалованье маленькое, и за вас всех платить…

— Вы, которые в ресторанах, — не дал договорить Платон, — вы-то за всех можете заплатить!

Это было уже слишком.

— А такие, как вы, за рубль двадцать просто разоритесь. Павел Васильевич! — Вера решительно обратилась к швейцару. — Кликните Николашу!

Швейцар привычно извлек из кармана свисток и пронзительно засвистел.

— Пусть сбежится хоть вся милиция вашего города! Я платить не буду! — высокомерно выпрямился Платон. — Я не ел! Это вопрос принципа!

В дверях возник молоденький лейтенант в милицейской форме.

— Николаша, — начала Вера, — вот этот франт, — тут она кивнула в сторону Платона, — попросил диетическое, а когда я сказала, что не успею, он съел дежурный обед.

— Я не ел! — успел вставить возмущенный Платон.

— Расследуем! — пообещал лейтенант.

— Как это вы расследуете? — вспыхнул Платон. — Анализы будете брать?

— И отказывается платить! — закончила Вера.

— Вот сейчас составим протокол… — скучным голосом предупредил милиционер, — что вы отказываетесь платить…

— Но пока вы будете составлять, мой поезд уйдет!

— Я это делаю очень быстро, — улыбнулся лейтенант Николаша, — наловчился тут. Вы с какого поезда?

— Да его поезд уже ушел! — злорадно сообщила Вера. — Пожмотничал и получил по заслугам!

— Как это ушел? — вскрикнул Платон, отпихнул милиционера и побежал.

— Держи его! — во весь голос потребовала Вера.

— Он теперь никуда не денется! — лениво отмахнулся от Веры милиционер.

Платон выбежал на платформу и мрачно поглядел вслед поезду. Последний вагон был уже едва виден. Платон чертыхнулся и подошел к человеку в красной фуражке:

— Понимаете, я отстал от поезда. Дело тут не в рупь двадцать, а в том, что попрана справедливость. Она говорит: «Платите», а я ваш обед не ел!

— Это верно! — согласился железнодорожник. — Мой обед вы не ели!

Но Платону было не до шуток:

— Когда будет следующий до Грибоедова?

— В дороге надо быть внимательным, товарищ пассажир! — железнодорожник не удержался от возможности прочесть нотацию. Всегда ведь приятно преподать кому-то урок. — Железная дорога — это точность и комфорт. Поезд до Грибоедова пойдет в 20 часов 46 минут.

— А как мне быть с билетом? Билет же уехал вместе с проводником.

— Так что? — услышал Платон голос милиционера. — Отдадите, наконец, рупь двадцать, или протокол будем сочинять?

Из-за спины милиционера выглядывала Вера, так и не снявшая свой кружевной передник.

— Как не совестно, вроде бы человек интеллигентный, а бессовестно грабит бедную официантку!

— Как же все-таки мне, — Платон ухватил дежурного за рукав, — уехать из вашего города? Я ведь даже не знаю, как он называется…

— Подойдите ко мне минут за пятнадцать до отправления, я вас отведу к начальнику поезда, он вас устроит.

— Если он не заплатит за обед, мы его сами устроим! — пригрозила Вера.

Дежурный по станции, которому это все надоело, выдернул рукав и ушел, даже не обернувшись.

— Лучше заплатите, — дружелюбно посоветовал Платону лейтенант, — протокол вам дороже встанет!

Платон поглядел в добрые глаза милиционера и понял, что придется поступиться принципами, то есть заплатить. И, не глядя, протянул Вере деньги:

— Вот вам… держите три рубля за то, что я не ел! Сдачи не надо!

Вера взяла трешку и стала копаться в кармашке передника:

— Нет уж, возьмите вашу сдачу!

— Это вам на чай! — свысока бросил Платон.

— А может, я на чай не беру!

— А может, в вашем ресторане и не обсчитывают?

— Товарищ лейтенант! Вы свидетель, что я отдала ему его поганую сдачу! — и Вера протянула Платону деньги.

Тот демонстративно заложил руки за спину.

Тогда Вера нагнулась, аккуратно положила рубль с мелочью на асфальт и ушла по перрону, нахально покачивая бедрами. Милиционер тоже потерял к Платону всяческий интерес и отправился вышагивать вдоль состава пригородной электрички, на которую шла оживленная посадка.

— Вот стерва! — в сердцах высказался Платон, глядя вслед Вере.

Кто-то из добровольных зрителей продолжал смотреть на Платона, и он, поколебавшись, поднял деньги с асфальта.

Мучительно хотелось есть. Платон направил стопы обратно в ресторан и, конечно же, тотчас наткнулся на Веру.

— Будьте добры, — Платон был сама вежливость, — если вас не затруднит, скажите, пожалуйста, если вам не очень сложно, какие столики не ваши, чтобы я знал, куда мне сесть.

— Вон те! — Вера не поменяла интонацию на вежливую и крикнула официантке с красивым наглым лицом (такие лица особо нравятся клиентам): — Люда, обслужи товарища! Только получи с него деньги вперед, а то он платить не любит!

— Да ты что? — отозвалась из-за ширмы Люда, которая любезничала с молодым человеком. — Ко мне же Шурик пришел! Обслужи товарища сама!

Вера приблизилась к столику, за который успел усесться Платон, и громыхнула жестяным подносом.

— Положение у меня безвыходное! Заказывайте!

— Вы… вы мегера! — зловеще выдохнул Платон. — Из ваших рук я не стану есть до конца моей жизни!

И он рванул прочь из ресторана.

В зале ожидания Платон с надеждой кинулся к буфетной стойке. Однако на ней красовалась выразительная надпись: «Буфет закрыт на обед».

Взбешенный Платон вернулся в ресторанный зал. Теперь он уже прямиком направился к официантке Вере и плюхнулся на стул напротив нее:

— Меню давайте! Срочно!

— Ого, какой вы принципиальный! Вы же только что поклялись никогда не есть из моих рук!

— Буфет закрыт! — вдруг жалобно произнес Платон.

— А есть хочется? — с издевкой спросила Вера.

— Конечно. Я ведь не ел тот мерзкий борщ. Теперь вы это понимаете?

— Если вы не ели, то откуда знаете, что он мерзкий? — парировала Вера.

— Я от вас устал. Принесите что-нибудь диетическое.

Вера лукаво сверкнула глазами:

— Поскольку в том, что вы у нас застряли, есть и моя вина, я обслужу вас как дорогого гостя нашего города. Знаете, нас инструктировали — приезжающих в отличие от проезжающих обслуживать хорошо. Потому что наш ресторан — визитная карточка города. Из диетического только курица. Сейчас я ее подам.

Платон полез за деньгами:

— Получите с меня вперед, а то я человек ненадежный.

— Обязательно, — усмехнулась Вера.

— И настроение у меня — кажется, хуже не бывает.

— Вряд ли наша курица вам его улучшит! Вера положила деньги в кармашек передника и отсчитала сдачу.

Потом Вера ушла на кухню, а Платон стал смотреть в окно на пригородную электричку. Захлопнулись автоматические двери, и электричка медленно отошла.

Вера принесла еду.

— Приятного аппетита!

Платон взялся за нож и вилку и начал тщательно протирать их салфеткой и при этом ругался, уже устало и поэтому мирно.

— Это я по вашей милости здесь торчу… Чтоб ваш ресторан сгорел вместе с вашей станцией…

Платон тщетно пытался разрезать курицу на съедобные части.

— Скажите, эта курица отечественная или импортная?

— Понимаете, — с невинным видом принялась объяснять Вера, — на голой курице ничего не написано. Написано на обертке, а мы подаем без обертки. Если хотите, я пойду спрошу у повара.

— Не надо, не трудитесь, сейчас я у нее сам спрошу!

Платон безуспешно орудовал тупым ножом. Курица не поддавалась.

— По-моему, при жизни она была мастером спорта! — Платон с трудом оторвал кусок крыла и вдруг спросил: — Скажите, у вас и оркестр вечерами играет?

— Очень громко. До того, как в ресторан пошла, я очень музыку любила, а теперь ненавижу!

Вера фамильярно присела на соседний стул:

— А имущество ваше? Без хозяина в Грибоедов катит?

— У меня все вещи с собой. Вот, — он показал на «дипломат». — Я на два дня в Грибоедов. Мне в понедельник утром обязательно надо быть в Москве.

— Теперь получается, что вы в Грибоедов только на один день едете, — предупредительно уточнила Вера, — вы ведь целый день здесь потеряете!

— Если б вы только знали, — вырвалось у Платона, — как мне дорог и как мне нужен этот день. Кстати, как вас зовут, девушка?

Вера решила, что заезжий ее со скуки, как говорится, «клеит», и тут же дала решительный отпор:

— До того, как я начала здесь работать, имя у меня было, а теперь меня зовут — девушка! И запомните — я неприступная! В особенности для транзитников.

Платон посмотрел на Веру с нескрываемой усмешкой:

— Но я… я вовсе не собирался идти на приступ этой… этой крепости!…

Очередное оскорбление Вера пропустила мимо ушей.

— Рассказывайте! Все вы одинаковые! — встала и отправилась на кухню.

Платону надоело сражаться с курицей. Он бросил вилку, поднялся и вышел в зал ожидания.

На кухне, возле раздачи, Верина подружка Люда советовала:

— Пойди в аптечный киоск, туда завезли финский шампунь!

— Хороший?

— Во-первых, волосы лучше растут. Потом, после мытья голова пушистая и здорово блестит. Я взяла десять штук. Дефицит!

Вера послушно заторопилась выполнять наказ. По дороге, в зале ожидания, увидела своего недавнего клиента. Тот говорил по междугородному телефону:

— Следователь не звонил? Если позвонит, не говори, где я! Ври напропалую! В понедельник утром буду в Москве… Какая мне разница, когда завезут штакетник? О чем ты сейчас думаешь!… Мне на этой даче все равно не жить!

Вера невольно остановилась.

— Я теперь буду жить за другим забором! — тут Платон приметил Веру и открыто обозлился: — Перестаньте, наконец, подслушивать!

Вера вздрогнула.

— Я нечаянно.

Направилась к аптечному киоску, обогатилась шампунем и на обратном пути, снова проходя мимо открытого телефонного автомата, услышала:

— Да, позвони в Грибоедов отцу. Скажи, что я приеду завтра утром. Обо мне не беспокойся. Я тебя крепко целую!

Платон повесил трубку и снова увидел Веру.

— Зачем вам столько шампуня? Вы добавляете его клиентам в суп?

— Таким, как вы, с удовольствием!

Платон вышел на привокзальную площадь.

Шумная, забитая транспортом площадь была ничем не примечательна. Все как положено. В середине клумбы с анютиными глазками — гранитный памятник. По бокам площади несколько палаток: «Пиво — воды», «Табак», «Мороженое» и рядом — шикарный стеклянный павильон «Заступинский сувенир».

Потом Платон заглянул в окошко пригородной кассы, где сидела женщина с добрым и участливым лицом:

— Вот если бы вы назвали какую-нибудь счастливую станцию, я бы, пожалуй, купил туда билет и укатил на всю жизнь!

— От вас, алкашей, житья нету! — кассирша оказалась существом прозаическим. — Может, тебе и стакан дать?

— Спасибо, что не ударили! — Платон помялся на месте, не ведая толком, что ему делать, куда идти. За неимением лучшего отправился на вокзальный перрон, где вечно толчется немало людей, не знающих, чем себя занять.

Здесь внимание Платона привлекла милицейская фотовыставка. Она знакомила с уголовниками, которыми живо интересовались органы правосудия. Здесь, на стенде, широко раскрыла ослепительные глаза кокетка, что ловко втиралась в доверие граждан и не менее ловко исчезала с их деньгами. На другой фотографии радостно улыбался опасный бандит. С третьего портрета взирал исподлобья злостный неплательщик алиментов.

В ресторанном зале Вера накрывала на стол и заметила Платона, который отошел от милицейской витрины, присел на скамейку и стал от нечего делать провожать глазами маневровый паровоз.

Платон сидел на скамейке под самым ресторанным окном и равнодушно глядел на вокзальную суету. Кто-то с трудом волок тяжелый ящик, кто-то искал носильщика, кто-то обнимал девушку и что-то ей с жаром нашептывал.

По радио объявили:

— Скорый поезд Ташкент — Москва прибывает на первый путь. В связи с опозданием поезда стоянка будет сокращена.

Платон продолжал скучать на скамейке, откинувшись на ее выгнутую спинку, а сзади, в ресторанном зале, стучали кастрюльки и, топая каблуками, носились официантки.

Поезд подошел. Из вагона напротив соскочил на платформу высоченный, здоровенный проводник. Он достал из тамбура и поставил на платформу два туго набитых чемодана. Даже такой здоровяк, как он, поднимая их, напрягался изо всех сил.

Потом здоровяк, улыбаясь, шагнул прямо к Платону. Платон удивленно поднял голову — он его видел впервые. Но оказалось, что здоровяк заметил в окне Веру и гаркнул:

— Вера, а Вер!

Вера выглянула наружу:

— Андрюша, ты откуда взялся?

Платон сдвинулся на край скамейки, а то они громко кричали ему чуть ли не в самое ухо.

— Почему с ташкентским? — продолжала Вера, и по ее голосу чувствовалось, что она рада встрече.

— Сменщик заболел. Пошли в купе! Я так тебе рад, тростинка моя!

— Я тоже тебе рада!

— Прыгай ко мне! — Проводник любовно раскинул руки.

Вера потерянно огляделась:

— Как я уйду? Видишь, у меня полно народу!

— Люда! — Андрей по-хозяйски окликнул Верину подружку. — У нас тут с Верой…

— Деловое свидание! — быстро перебила его Вера.

— Я со всех получу! — пообещала Люда. — Не впервой! Ступай! Из этих… — она глазами показала на жующих, — от меня никто не ускользнет. Давай торопись, а то стоянка сокращена!

Но Веры уже, как говорится, след простыл. Вера уже выбежала на перрон.

— Придется дыни туда-сюда таскать! — помотал головой Андрей и взялся за чемоданы, с усилием оторвал их от земли. — Тут знаешь, на сколько дынь!

Веру вдруг осенило. Она глазами показала на Платона, нагнулась к Андрею и что-то зашептала ему на ухо. Андрей удивленно воззрился на Платона и в свою очередь зашептал на ухо Вере. Потом неожиданно спросил:

— Вы тут долго будете сидеть?

— До вечера! — ответил Платон.

— Чемоданчики постережете?

Платон пожал плечами:

— Пожалуйста!

— А паспорт у вас есть? — продолжал проводник.

— Есть.

— С собой? Разрешите взглянуть?

Платон послушно достал документ и протянул Андрею. Тот сразу заторопился:

— Слушай, постереги чемоданы, тут дыни чарджуйские, будешь хорошо стеречь, я тебе дыньку дам, вот такую! — и показал размер будущего вознаграждения, весьма скромный.

— Эй, как вас там! — забеспокоился Платон. — Паспорт отдайте, вы права не имеете!

Андрей и Вера уже шли к вагону. Проводник обернулся:

— Мужик, ну, мужик, ты постереги, через десять минут получишь свой паспорт, что ты, не понимаешь!

Андрей поднял Веру на руки и перенес через пути.

Платон наблюдал, как Андрей первым вскочил в тамбур, затем, озираясь, в вагон вспорхнула Вера. Спустя секунду в ближайшем от входа купе появилась голова Андрея, и он хозяйским движением опустил глухую штору, отгородив купе от всего мира.

Платон ухмыльнулся и с улыбкой покачал головой. Потом наклонился к чемодану, попробовал замок, замок щелкнул и открылся. Платон приподнял крышку. Дыни издавали волшебный аромат. Платон взял дыню, перегнулся через окно в ресторанный зал, достал со стола нож и аккуратно обтер его бумажной салфеткой.

А в купе Андрей отвернулся от окна и обнял Веру.

— Убери руки, проводник! — отстранилась Вера. — Ты меня знаешь, я по купе не шляюсь!

— Верка, я так не могу. Я уже не мальчик!

— Отодвинься! Я ведь тоже не девочка. Приезжаешь на двадцать минут, а претензий, как у законного мужа!

— Но я же не виноват, — искренне взмолился Андрей, — что у меня вся жизнь на колесах!

— Приехал бы хоть на неделю, — размечталась Вера, — пожили бы, как люди. Всех денег все равно не заработаешь!

— Верка, не валяй дурака! Я по тебе соскучился!

— Я тоже по тебе стосковалась. Но мне эта купейная любовь осточертела!

Тут дали отправление.

— А… все равно бы не успели! — примирился с судьбой проводник.

Вера отщелкнула замок, раздвинула дверь и порывисто вышла из купе.

Платон, который уплетал честно заработанную дыню, увидел, как Вера спрыгнула с подножки.

Поезд тронулся.

В открытом проеме появился Андрей с флажком в руках и крикнул:

— Вера, дыни чарджуйские, запомни — три рубля кило!

Эти слова стали достойным завершением любовной сцены.

Вера, как и полагается любящей женщине, тоскливо глядела вслед уходящему поезду.

Платон отрезал еще один ломоть сочной дыни.

Возле скамейки появилась Вера.