- А по-вашему, я заставлял вас бегать ради собственного удовольствия?
      ФОТОАЛЬБОМ
      - Я хотел вас кое о чем спросить, - Родин бесцеремонно сел и посмотрел на Глаца.
      - К вашим услугам.
      - Скажите, пожалуйста, если бы вы, не будучи на базе, узнали вдруг, что здесь кто-то покончил жизнь самоубийством, о ком вы прежде всего подумали бы?
      Глаза командира, суженные в две щели, неподвижно смотрели на пресс-папье.
      - На этот вопрос не так легко ответить. Видимо, о Ланге.
      - О Ланге?
      - Да, мне кажется, он мог бы попытаться разрешить какую-нибудь трагическую проблему именно таким путем. Я имею в виду - трагическую с его точки зрения. Да, Ланге, может быть, смог бы. Повторяю, может быть. Но чтобы Шмидт - никогда бы о нем не подумал! Вот видите, майор, чего на самом деле стоят подобные предположения.
      - По-вашему, Ланге не так дорожит жизнью, как остальные?
      - Нет-нет, вы меня плохо поняли. Я убежден, что Ланге очень дорожит своей жизнью, это жизнь завидная. Он - один из известных астрономов, создатель особой астробиологической школы, кумир многих молодых ученых. У него есть все основания быть довольным жизнью, именно поэтому он ею дорожит. Но попробуйте понять меня. Доведись ему испытать потрясение, которое пошатнуло бы основы его существования, - я, правда, не представляю, что бы это могло быть, - жизнь для него потеряла бы всякий смысл.
      - Благодарю вас. Но вернемся к Шмидту.
      Тщательный осмотр комнаты покойного радиста занял немного времени. Встроенная мебель, одежда, белье. Слишком мало, чтобы составить представление о личности Шмидта. Звездный атлас, логарифмические таблицы, несколько научных книг, всякая мелочь, которую нередко увидишь в комнате мужчины, пресс-папье, игрушечная обезьянка, фотография собаки, портативный магнитофон. Внимание майора привлекла записная книжка Шмидта. В ней были заметки, относящиеся к его работе. И все же в комнате оказалось нечто необычное. Фотоальбом. На каждой странице портрет - фотография молодой красивой женщины. Блондинки и брюнетки, улыбающиеся и серьезные, тридцать, сорок снимков. Ни имени, ни инициалов. Лишь дата - день, месяц, год.
      - Так, значит, Шмидт все-таки был психически неполноценным человеком. Родин машинально перелистывал альбом.
      - Психически он абсолютно здоров, - сказал доктор Гольберг. - Не станете же вы утверждать, что каждый, кто коллекционирует фотографии своих любовниц, - патологическая личность?
      - Если он женат, - сухо ответил майор, - то наверняка.
      Захватив записную книжку, магнитофон и фотоальбом, они перешли в рабочее помещение радиста, напоминавшее не то станцию дальней радиосвязи, не то радиотехническую мастерскую. Здесь внимание Родина привлекли лишь несколько катушек с магнитофонной пленкой, датированных предыдущей неделей. Той неделей, которая окончилась убийством.
      Майор Родин начал перелистывать записную книжку. Обычные отметки о качестве приема, короткие заметки, запись о том, что какой-то Бен Талеб прав, критикуя интерферометры за известную неточность. "Вернуть Анне письма!!!" Три восклицательных знака! Тут же - "считают - значит мыслят", "высокую частоту поглотит вода", "черта с два что-нибудь поймаешь". На другой странице отметки о любительских радиопередачах, принятых большим радиотелескопом Луны. В скобках - "Магда, отпуск в августе".
      Ничего достойного внимания... Но вот на одной из последних исписанных страниц ряд чисел: 23, 29, 31, 37, 41, 43, 47, 53, 59, 61, 67, 71, 73, 79, 83, 89, 97, 101...
      - Что бы это могло означать? - Гольберг наморщил лоб. - Код? Но какой? Единицы измерения? Какие? Даты? Исключено. Волны? Бессмыслица. Если это ключ к шифру, то вряд ли он хранился бы так небрежно в записной книжке, которая валяется на столе. Вам ничего не бросилось в глаза, майор?
      - Все числа нечетные?
      - Вот именно - нечетные. Как по-вашему, что бы это могло означать?
      - Представьте себе, не знаю. В радиосвязи я не разбираюсь, да и в математике никогда не был силен. Может, Ирме Дари что-нибудь об этом известно? Впрочем, увидим. Послушаем-ка магнитофонные записи.
      Но ничего интересного они не услышали, лишь неясный шум, треск, шипение, вой, будто кто-то включил испорченный радиоприемник. Гольберг безнадежно пожал плечами.
      - Что будем делать?
      - А вот что - отыщите блондинку и приведите ее сюда.
      Немного позднее майор предложил Ирме Дари кресло.
      - Всего лишь несколько вопросов, если, конечно, у вас есть время.
      - Вы хотите спросить о Михале?
      - Да. Где вы с ним познакомились?
      - Здесь. Точнее, на сборах, недели за две до отлета. Но ближе, конечно, уже здесь. Мы ведь с ним коллеги.
      - Да, верно, вы сменяли друг друга на радиоузле. Нам об этом говорил Глац. Расскажите, что за человек был Шмидт.
      Ирма беспомощно вскинула руки.
      Могли ли они кого-нибудь убить, эти тонкие руки? Майор быстро отвел взгляд.
      - Ну, что вам сказать? - нерешительно начала радистка. - Он был легкомысленным, это вам уже говорили, так о нем думает каждый. Но это не значит, что он скользил по верхам. Во всяком случае, в работе он был другим. С профессиональной точки зрения Михаль был намного квалифицированнее меня и, безусловно, гораздо опытнее.
      - А каким он был вне работы?
      - Остроумный человек, приятный в компании. Даже милый. Любил пошутить, иногда в нем проскальзывало что-то мальчишеское.
      - Скажите, когда вы видели Шмидта в последний раз, я хочу сказать живого Шмидта?
      - Утром того дня. В субботу. Мы позавтракали и вместе пошли в узел связи. Михаль занялся открытками для радиолюбителей...
      - Открытками?
      - Да, так у нас принято. Михаль часто ориентировал радиотелескоп на Землю и ловил передачи радиолюбителей. А потом сообщал им об этом. Для них это была огромная радость, что их слышали на Луне.
      - Значит, это было после завтрака...
      - Да, около девяти утра он направился к большому радиотелескопу, и больше я его не видела.
      - И не слышали? - добавил Родин.
      - Нет, слышала. Мы связались в десять часов. Каждый, кто находится вне базы, должен ежечасно давать о себе знать.
      - Значит, в десять вы с ним разговаривали?
      - Да, точно в десять. Он сказал лишь: "Все в порядке" - больше ничего.
      - Вы в этот момент находились в радиоузле?
      - Нет, с девяти часов я на командном пункте записывала еженедельный отчет. Но я переключила туда телефон.
      - Еще вопрос. Не замечали ли вы в последнее время, что Шмидт как-то изменился? Скажем, не был ли он чем-то подавлен?
      - Меня уже об этом спрашивал командир. В последние дни Михаль действительно казался каким-то странным. Чересчур молчаливым. Но это была не грусть и уж никак не депрессия. Скорее замкнутость, углубленность в себя. Пожалуй, так вел бы себя тот, кто занят решением какой-то сложнейшей задачи.
      Родин некоторое время колебался, а потом посмотрел девушке прямо в глаза.
      - Не сочтите за праздное любопытство, я должен об этом спросить. Вы нравились Шмидту?
      - Видимо, да. То есть ему нравились почти все женщины...
      - Как вы думаете, не мог ли Шмидт страдать из-за какой-нибудь женщины, скажем, из-за вас?
      Ирма слегка улыбнулась.
      - Понимаю - Шмидт воспылал любовью, положил к ногам Ирмы Дари сердце, но та его отвергла, и он с горя решил покончить счеты с жизнью...
      - Но...
      - Бросьте, майор, нельзя же всерьез принимать эту версию. Можете спокойно ее отвергнуть.
      - Я бы не стал утверждать этого столь категорически. Не он первый, не он последний...
      - В принципе вы правы, мужчины иногда ведут себя как дети, у которых отобрали любимую игрушку. Упрямятся и бьются головой о стенку. Но Михаль не был упрямым ребенком, а я - не игрушка.
      - Прошу прощения, - нерешительно начал майор, - но, чтобы прояснить положение... вы с кем-нибудь находитесь в более близких отношениях?
      - Вы, верно, слышали о Мельхиаде. Я и Борис знаем друг друга еще с Земли.
      Доктор Гольберг виновато посмотрел на радистку.
      - Не сердитесь, Ирма, что мы так назойливо лезем вам в душу. Можете поверить - нам крайне неприятно выспрашивать об этих подробностях, которые на первый взгляд касаются лишь вас двоих. Но только на первый взгляд.
      - Я понимаю, доктор. Все совершенно нормально. Ведь обо мне и Борисе знают все. Мы знакомы давно, прекрасно подходим друг другу. Мы хотели пожениться.
      - Хотели?.. - Майор слегка поднял брови. - А теперь уже не хотите?
      - Да нет же, конечно, хотим. Но перед самой свадьбой мне предложили принять участие в этой экспедиции. И мы решили подождать возвращения. Право же, Море Дождей - не самое лучшее море для свадебного путешествия.
      Майор взял в руки альбом Шмидта, словно взвешивая его.
      - Мы просматривали вещи, которые остались после Шмидта. Вам знаком этот альбом?
      - Нет.
      - Взгляните.
      Ирма Дари открыла альбом, перевернула несколько страниц, подняла глаза и молча взглянула на следователя. Потом снова посмотрела на коллекцию женских портретов, которая в этой обстановке казалась попросту неуместной. Она переворачивала страницу за страницей, задержалась на последней фотографии и перевернула следующую, пустую страницу.
      - Я знаю, о чем вы думаете, - сказала она спокойно. - На этой странице должна быть моя фотография.
      Дверь за радисткой давно закрылась, но в комнате по-прежнему царила тишина.
      - Вы удивлены? - прервал молчание доктор.
      - Немного.
      Родин захлопнул альбом, который машинально перелистывал.
      - Извечный треугольник.
      - Даже на Луне.
      - Да, даже на Луне. Здешняя жизнь не меняет человека физически, почему же она должна менять его психику? В Радужном заливе люди остаются людьми... Но дело не в этом.
      - В Ирме Дари?
      - И не только в ней. В треугольнике, в классическом треугольнике - он, она и еще один он. Его связывают с ней длительная симпатия и любовь, но вот на сцене появляется другой, который мимоходом соблазняет ее. Предположим, что их отношения не перейдут в более глубокое чувство. Если дело дойдет до конфликта, кто из них способен совершить преступление? Естественно, что не тот, другой, так как с его стороны этот поступок был бы бессмысленным. Остается пара, связанная любовью. Кто из них, по-вашему, вызывает большие подозрения?
      Доктор вопросительно посмотрел на майора.
      - Какую эпоху вы имеете в виду? - помолчав, спросил Родин.
      - Так, - в голосе доктора почувствовалось разочарование, - значит, и вы над этим думали.
      - Да. Такие случаи бывали, и нередко. В создавшейся ситуации жертвой иногда становился человек, случайно проникший в чью-то тайну. Поводом для преступления служил страх оказаться высмеянным или униженным.
      - Вот видите, значит, у нее могли быть веские причины, чтобы совершить убийство. Страх, что будет раскрыта ее тайна, боязнь шантажа, опасение потерять его любовь, ненависть к тому, другому, который, возможно, воспользовался ее слабостью. И еще с десяток самых различных, часто ложно истолкованных факторов. Вам понятна моя мысль?
      - Как всегда.
      Доктор подозрительно посмотрел на майора, но капитулировал перед невинным выражением серых глаз.
      - А теперь давайте наполним этот треугольник конкретным содержанием. Она - это Ирма Дари, он - Борис Мельхиад, еще один он - Михаль Шмидт. А у Ирмы Дари для критического момента нет алиби!
      - Пока нет. - Майор встал и положил альбом на полку.
      - Вы намерены связаться с Землей относительно Ирмы?
      - Разумеется.
      - Ну да, необходимо уточнить детали субботней радиосвязи. А почему бы вам заодно не поинтересоваться спортивными увлечениями радистки, скажем, прыжками в воду? Возможно, она участвовала в соревнованиях по этому виду спорта.
      - Вы никак не можете забыть своего прыжка со скалы!
      - Вот именно.
      - Что ж, неплохая идея, - заметил майор, снял трубку радиофона, набрал нужный номер.
      - Радужный залив. Директора института, пожалуйста. Это Родин. - Майор нахмурился и посмотрел на доктора. - Не отвечает... Алло! Да, я. Что? Я помешал?.. Снова тихо... Что? Не понял.
      Доктор прикрыл ладонью микрофон.
      - Так вы никогда не договоритесь. Задав вопрос, следует немного подождать. Ведь вы говорите с Луны, радиосигнал вначале летит на Землю, ответ придет не раньше, чем через несколько секунд.
      Майор улыбнулся, и на лице его появилось добродушно-мальчишеское выражение.
      - Простите... Да, я уже понял. Я хотел вас кое о чем спросить. Во-первых, свяжитесь с человеком, который в субботу принял радиограмму из Радужного залива... Во-вторых, меня интересует, не увлекается ли Ирма Дари каким-либо видом спорта. Например, прыжками в воду, альпинизмом, парашютизмом... Да, я подожду... Так. Спасибо.
      Прикрыв микрофон рукой, следователь повернулся к Гольбергу.
      - У вас хороший нюх, доктор, - Ирма Дари действительно увлекается... но художественной гимнастикой. Боюсь, что этот вид спорта вас не заинтересует. Зато я узнал, что кое-кто из экипажа парашютную подготовку прошел... Да, да, понимаю. Но мне необходимо связаться с этим Кроницким. Пожалуйста... Соедините меня с ним по обычному каналу. В Вене? Тогда дайте Вену... Сами? Хорошо, я подожду...
      - Так кто прошел подготовку? - спросил доктор.
      - Нейман, Мельхиад, Маккент.
      - Вот оно что!
      - Алло! Алло! Не прерывайте... Нет, не положу... Алло! Это Кроницкий? Добрый день. Говорит Родин. Я говорю из Радужного залива, меня послали, чтобы расследовать смерть Шмидта. Мне хотелось бы уточнить кое-какие подробности относительно субботней радиосвязи. Вы сами были у аппарата? Хорошо. По словам радистки Ирмы Дари, все было в порядке. Да? Очень рад. А вы уверены, что приняли всю радиограмму? Можете ли вы утверждать, что на другом конце провода, то есть, конечно, не провода... что там была Ирма? Я понимаю, разумеется, все останется между нами... Так, понятно. Благодарю вас. Этого достаточно. Простите за беспокойство. А этой девушке на станции скажите... Впрочем, ничего не говорите. Еще раз спасибо.
      Родин повесил трубку и повернулся к Гольбергу.
      - Милый доктор, мне жаль, но я вынужден вас огорчить. Приготовьтесь к самому худшему. Нет никаких сомнений, что Ирма Дари лично передавала радиограмму.
      - А как вы можете это доказать?
      - Во избежание ошибок текст радиограммы передается дважды. После того как текст передан первый раз, лента перематывается и аппарат не работает примерно полминуты. Кроницкий лично знает Ирму Дари, и под конец он отстукал ей комплимент. Вот, оказывается, для каких целей служит межпланетная радиосвязь. Не мешало бы об этом знать начальству. Ирма Дари ответила Кроницкому и якобы довольно язвительно.
      Гольберг возбужденно зашагал по комнате.
      - Неужели это все-таки обманутый возлюбленный?
      УБИЙСТВО НА ПОЧВЕ РЕВНОСТИ?
      Родин с беспокойством следил за Гольбергом, который раскачивался на стуле.
      - Нужен лист бумаги, - доктор стал выворачивать карманы, - у нас накопилось довольно много материала, и чем дальше, тем больше данных. В этом обилии фактов от нашего внимания может ускользнуть какая-нибудь важная деталь, скрытая зависимость. Значит, все нужно записать. Так, запишем сначала имена восьми членов экипажа. Будем вычеркивать их по мере установления алиби.
      - Понятно.
      - Начнем с радистки. "Дари Ирма", - записал он и перечеркнул это имя жирной волнистой линией. - Остальных я запишу столбиком. Так, следующий, конечно, Борис Мельхиад, - вполголоса диктовал доктор, тщательно, почти каллиграфически выписывая буквы, - это ясно. Убийство на почве ревности.
      - Допустим, вы правы. Убил Мельхиад. Но как?
      - Как? Да, - Гольберг забарабанил записной книжкой по руке, - в этом вся трудность. Если позволите, я постараюсь исходить из тех фактов, которые нам уже известны.
      - Не возражаю.
      - Мы знаем, что Мельхиад в 10:50 находился в коридоре перед кабинетом Глаца. В момент объявления тревоги, то есть через девять минут, он снова оказался там. И оба раза без скафандра. Следовательно, у инженера стопроцентное алиби. Он не мог одновременно находиться здесь, в доме, и у радиотелескопа. - Гольберг выжидающе посмотрел на следователя.
      - Вы правы, физически - не мог. Но принимая во внимание еще один вариант...
      У доктора от разочарования вытянулось лицо. Трудно даже себе представить, что бы это могло быть... И все же Родин попытался.
      ...Шмидт работает у подножия радиотелескопа. На бугристую почву падает тень гигантской конструкции. В пепельном свете - прямые и изогнутые линии проводов и контуры траверз. Внезапно по этой паутине начал красться отвратительный, гигантский паук, словно выползший из царства чудовищ. Шмидт увидел тень, но лишь слегка повернул голову, она не могла его испугать, он столько раз видел, как работают манипуляторы. Шагающие диоды, триоды, реле остановились за его спиной.
      На этот раз механизм подчинялся убийце.
      - Знаете, доктор, - сказал Родин, - я понимаю, что вас смущает. Я тоже склонен предполагать, что ответ должен быть менее сложным. Убийство при помощи манипуляторов - это слишком фантастично.
      - Да, но вправе ли мы исключить эту версию?
      - Ну, что ж, попытаемся воссоздать картину преступления. Манипуляторы приблизились к Шмидту и выжидали, пока он повернется к ним лицом, - пуля в спине исключала бы версию самоубийства. Когда радист повернулся, раздался выстрел, другой. Затем, подняв пистолет вверх, манипуляторы дали сигнал тревоги. Так вы себе это представляете, доктор?
      - Именно так.
      - Но в таком случае - к чему вообще эта тревога? Кому выгодно, чтобы ракета взлетела к небу? Ведь это только усложнило дело и запутало то, что без сигнала тревоги казалось совершенно ясным. Каждому, естественно, пришла в голову одна и та же мысль: почему Шмидт сначала позвал на помощь, а потом застрелился? Если убийца пошел на это, то какую цель он преследовал?
      - Алиби.
      - Для этого не было необходимости объявлять тревогу. О гибели Шмидта так или иначе стало бы известно ровно через две минуты. Помните - Ирма говорила, что каждый член экипажа, находясь вне базы, должен сообщать о себе. Шмидт в одиннадцать не сообщил бы о себе, его стали бы искать...
      - Верно, - доктор задумчиво забарабанил блокнотом по столу. Неожиданно он встрепенулся. - И все-таки - алиби! Если бы о смерти Шмидта стало известно лишь после контрольного вызова в одиннадцать часов, убийце потребовалось бы алиби на все время между десятью и одиннадцатью.
      - Да, в этом что-то есть, - помедлив, произнес Родин.
      - В таком случае Мельхиада надо поставить на второе место в нашем списке подозрительных лиц.
      - Будь по-вашему. Кто же тогда будет третьим?
      - Разумеется, Ланге. - И доктор написал: "Ланге Феликс". - Вам интересно, почему именно Ланге?
      - Не скрою, интересно.
      - Мне кажется, это человек, который при определенных обстоятельствах вполне мог покончить жизнь самоубийством, а значит, и оказаться убийцей Шмидта. Но мотив преступления?..
      - Что вас смущает?
      - Не знаю, как обосновать - из-за чего он мог совершить преступление? Хотя... Помните, Глац утверждал, что, когда дело касается науки, Ланге противоречить опасно. Допустим, у него со Шмидтом вспыхнул научный спор. Предположим - я, правда, в этом не очень-то разбираюсь, - что речь шла о какой-нибудь сверхновой звезде, имеющей большое научное значение. Допустим, что, прежде чем астроном обнаружил ее с помощью телескопа, радист засек какие-то сигналы своим блюдечком.
      - Допустим. Перейдем к следующим.
      - Осталось еще пять человек. Двое из них - Юрамото и Нейман - могли пробежать от радиотелескопа до базы за три минуты. Мы не знаем, какие счеты у них могли быть с Шмидтом, но сейчас не это важно. Итак, начнем с Юрамото, - доктор тщательно вывел на листке имя селенолога. - Это он посоветовал нам не тратить время на серпантинную дорогу. И я вас спрашиваю, с какой целью? Чего он хотел этим достигнуть? Избежать подозрения и указать на то, что рано или поздно нам все равно стало бы известно?
      - Пока оставим его и займемся Нейманом.
      - Да, - доктор записал: "Уго Нейман". - Один из троих, кто прошел парашютную тренировку. А также один из троих, кто прибежал последним и мог успеть пробежать расстояние между радиотелескопом и входом в базу. Единственный, кто отвечает сразу двум этим условиям. Может, поменять их местами с Юрамото? Ну, ладно, пусть будет, как записано. Остаются трое. Пожалуй, я бы отдал предпочтение Рее Сантос. Ее можно подозревать по тем же причинам, что и Ирму Дари, но как бы отраженным в зеркале. Ревность, оскорбленное чувство, озлобление. Отвергнутые женщины могут быть жестокими... Теперь биолог, - Гольберг неразборчиво написал: "Маккент Кр.". - И, наконец, - он нацарапал какую-то закорючку, - командир экипажа Глац. Вот мы всех и собрали...
      ...Постучав в дверь механической мастерской, доктор пропустил следователя вперед.
      Человека, занимавшего в списке подозреваемых второе место, они нашли у светящегося телеэкрана со шитом управления, на котором было множество различных выключателей и кнопок. Мельхиад вращал две рукоятки и сосредоточенно смотрел на экран. Металлические щупальца манипуляторов закрывали какое-то круглое отверстие.
      - Так вот они, эти знаменитые манипуляторы! - сказал Родин.
      - Да, - Мельхиад отложил в сторону поляризационные очки, - я проверял атомный реактор.
      - Величайшее изобретение! Что бы вы без них... Кстати, мы наткнулись на них вчера вечером у входа в базу.
      - У входа?.. Позвольте, я освобожу стул. Ошибаетесь, очевидно, вы видели их на холме, на верхнем плато.
      - Совершенно верно, это было наверху. Сначала я испугался, но потом они меня привели в восторг. По словам доктора, они могут вдеть нитку в игольное ушко. Но он явно преувеличивает.
      - Нет, отчего же? - Инженер наконец освободил стул. - Однако, я полагаю, цель вашего визита - не восхищение манипуляторами. Вы пришли из-за...
      - Из-за Шмидта. Вы правы. Не могли бы вы нам рассказать что-нибудь, что пролило бы свет на его смерть. Странную смерть.
      - Вряд ли. У нас не было ничего общего, и мы не очень-то дружили.
      - Знаю. Но ведь вы неделями жили вместе. Когда вы видели его в последний раз?
      - В субботу утром. За завтраком. Больше я его не видел, так как возился с телесистемой.
      - Глац говорил о какой-то поломке.
      - Да, повреждение коаксиального кабеля.
      - Долго вам пришлось с этим повозиться?
      - До 10:45. Исправив повреждение, я доложил командиру, что все в порядке, потом снова вернулся сюда, и, когда готовил запасные элементы к солнечным батареям, прозвучал сигнал тревоги. Я все бросил, выскочил в коридор, чуть было не сбил Глаца, и мы вместе побежали к выходу. Надели скафандры - и в шлюзовую камеру. Это все. О Шмидте я ничего не знаю.
      Майор подошел к пульту дистанционного управления.
      - Скажите, а почему Шмидт не воспользовался этими манипуляторами для ремонта радиотелескопа? И что, собственно, там было за повреждение?
      - Какая-то мелочь. Что-то с входным кабелем. А что касается манипуляторов - то все очень просто: Шмидт не умел с ними обращаться.
      - Не знаете ли вы, что могло угнетать его в последнее время? Он с вами не делился?
      - Если бы я знал, то уже сказал бы вам. - Мельхиад тоскливо взглянул на полуразобранный детектор. - Кто знает, что его угнетало. Он не сказал об этом даже Ирме, я спрашивал ее.
      - Нам говорили, что в отношении женщин он вел себя... несколько легкомысленно.
      Лицо Мельхиада застыло.
      - Это он умел. Но что касается Ирмы - тут нашла коса на камень. Знаете, она не из тех женщин.
      Поблагодарив инженера за информацию, майор заглянул к Глацу.
      - Маленькая деталь, командир. Нам вчера повстречались манипуляторы. И я подумал - в них же есть телекамера! Если в субботу с ними кто-то работал, возможно, он видел...
      - Никто ничего не мог видеть. Манипуляторы целый день торчали у входа. Я чуть не упал, споткнувшись о них.
      Доктор Гольберг с мрачным видом вошел за майором в его комнату и тяжело опустился на стул. Вытащив свой листок, он перечеркнул фамилию под номером два: имя Мельхиада исчезло под жирной волнистой линией.
      - Остается еще шесть имен, - буркнул он. - Немного...
      - Точнее - лишь пять, - сказал следователь.
      - Что вы имеете в виду?
      - Мельхиад подтвердил алиби командира. Во время тревоги Глац был в помещении. Это не вызывает сомнения.
      - Правильно. - Гольберг провел третью черту и задумался над оставшимися фамилиями.
      ТРАМПЛИН ВО ВСЕЛЕННУЮ
      Ланге отложил в сторону таблицу кривых Планка и откинулся в кресле.
      - Мое мнение о Шмидте? - Астроном на мгновение задумался. Великолепный специалист в области связи. Это и понятно, иначе его бы сюда не послали.
      - Конечно, конечно, но сейчас для меня важнее его поведение в быту, какие-нибудь черточки характера. Мы пытаемся понять - чем можно объяснить его трагическую кончину?
      - Личная жизнь... Что вам сказать? Это не так просто. Меня не интересует личная жизнь других. У меня для этого нет ни времени, ни желания.
      - Вы часто сталкивались с ним по работе?
      - Часто. Здесь у каждого со всеми установлены тесные контакты. Иначе нельзя проводить исследования.
      - А было ли что-нибудь такое, что бы вас особенно сблизило? Общие знакомые, например, или проблемы, над которыми вам обоим приходилось работать?
      - Нет, ничего такого. Шмидт скорее был техником, чем ученым.
      - А ваша работа... - начал майор.
      - Чисто научная. Астрономическая обсерватория - главный объект базы. И не только здесь, в Радужном заливе, но и на всех лунных станциях. И это понятно.
      - Ну да, Луна - это трамплин во Вселенную.
      - Совершенно верно. Луна - это трамплин во Вселенную. Первый шаг человека во Вселенную ознаменовал начало новой эры человечества. Через Луну проходит путь разума в космос.
      - Разума обитателей Земли, - уточнил Родин.
      - Конечно. Никакого другого разума быть не может. - Голос Ланге стал ледяным.
      - Вы так думаете? - Следователь в нерешительности погладил подбородок.
      Доктор Гольберг заерзал на стуле.
      - Я не астроном, это область науки, в которой вы, разумеется, чувствуете себя как рыба в воде, но подобная категоричность меня удивляет.
      - Не вижу в этом ничего удивительного.
      - Если я вас правильно понял, вы утверждаете, что никаких разумных существ с интеллектом хотя бы так же развитым, как у человека, во Вселенной не существует?
      - Хотя бы как у человека... - иронически усмехнулся астроном. - Это значит, я должен допустить, что есть существа, по умственному развитию приближающиеся к человеку. Но это не так. Истина заключается в том, что во Вселенной нет никаких разумных существ, которые по уму, чувствам, поведению и техническому развитию могли бы сравниться с человеком даже эпохи неолита.
      Доктор Гольберг решительно выпрямился.
      - Значит, вы предполагаете, что нигде во Вселенной мы не встретим существ, находящихся на той же стадии развития, что и мы, и никогда не сможем найти с ними общего языка?
      - Я не предполагаю, я твердо знаю это. Человек - единственное, исключительное явление во всей Вселенной. Он высший продукт ее развития и полновластный хозяин. Сегодня он уже находится на пороге своего господства. Он подчинит себе другие миры во Вселенной, выберет самые лучшие, и придет время, когда он будет управлять планетарными системами многих сотен ближайших звезд!
      - Любопытная теория, - вежливо сказал Гольберг и посмотрел на Родина, словно ища у него поддержки, - но мне кажется, что она противоречит общепринятым взглядам.
      - Я понимаю, что вы хотите сказать: Фламмарион, множество обитаемых миров и тому подобное. Чушь, сказки, спекуляция на человеческом невежестве и чувстве одиночества во Вселенной. Бредни фантастов и неучей. В древности считали, что небо поддерживает всемогущий бог, но путешественники никакого божества не нашли. Общепринятое мнение оказалось ложным. Вспомните, было время - Землю называли плоской. Но нашелся португалец, объехавший вокруг Земли, и он доказал, что Земля - шар. И этот взгляд оказался опровергнутым. Кстати, сколько лет прошло с того времени, когда верили, что на Луне обитают какие-то удивительные существа? Когда астрономия сделала еще один шаг вперед, и этой небылице нельзя было дальше верить, разумные существа были переселены на ближайшие планеты. Ну, да - смуглые, златоглазые марсиане и прочие вымыслы. А когда и из этого ничего не вышло, предсказатели взялись за планетарные системы звезд нашей Галактики и еще дальше во Вселенной! Бред, чепуха! Фламмарион и ему подобные - либо злостные обманщики, либо неисправимые мечтатели. На самом же деле разумные обитатели Вселенной - такие же сказочные существа, как циклопы на Земле. Космическое пространство принадлежит и всегда будет принадлежать лишь человеку. Нам, людям.
      Куда девалось хладнокровие Ланге! Страстная речь, в глазах фанатизм, весь он словно одержимый.
      Следователь посмотрел на Гольберга. На щеках доктора от возбуждения выступили красные пятна. Превосходно! Чем жарче спор, тем хуже человек владеет собой, тем легче узнать его подлинные мысли.
      - По-моему, вы потеряли всякое чувство меры, - запальчиво произнес доктор, - я еще не слышал, чтобы кто-нибудь высказывал антропоцентрическую теорию в столь категоричной форме! Если встать на вашу точку зрения, человек во Вселенной - явление уникальное. И вся Вселенная существует лишь для того, чтобы служить нам, людям. И нигде в природе, в бесчисленных и далеких мирах, нет существ, могущих хотя бы приблизиться к нам по своему интеллекту. Вы это хотите сказать?
      - Вот именно. - Ланге уже взял себя в руки.
      - Но позвольте, - казалось, доктор испытывает почти физическую боль, вы же лучше меня знаете, что Млечный Путь состоит из ста пятидесяти - или около этого - миллиардов звезд. И у этих звезд не знаю сколько уж там миллиардов планет! Неужели ни на одной из них не могла развиться жизнь, как на Земле? Невероятно, немыслимо, антинаучно! Вы не имеете права отстаивать подобную чепуху!