Иржи Брабенец, Зденек Веселы
      Преступление в Радужном заливе
      УКРАДЕННАЯ У ВЛЮБЛЕННЫХ
      - Майор Родин? Очень приятно, здравствуйте. Прошу садиться.
      - Спасибо.
      Майор внимательно рассматривал своего собеседника. Директор - человек, которому подведомственна Вселенная, для него Луна - объект повседневных занятий. Глядя на него, этого не скажешь. А какие у него руки!.. По субботам он, верно, играет в кегли.
      - Вы уже в курсе дела? Случай загадочный, на первый взгляд невероятный. Трагедия на одной из лунных баз. Но, думаю, лучше поговорить... - Директор нажал кнопку селектора. "Прошу доктора Гольберга", - лучше поговорить со специалистом.
      Молча взяв из предложенного директором портсигара сигарету, Родин закурил и выжидающе посмотрел на дверь.
      - Доктор Эрза Гольберг из клиники космической медицины - майор Леопольд Родин.
      - Очень приятно. - Медик с интересом всматривался в лицо следователя.
      Директор подошел к рельефному глобусу Луны, испещренной таинственными знаками и флажками пяти цветов.
      - Как вам известно, вся исследовательская работа на Луне проводится на наших базах. О них столько писали, ими так восхищались и так часто критиковали, что, вероятно, не стоит что-либо добавлять. Может, лишь самое основное. Экипаж базы в Радужном заливе - а речь пойдет именно о нем состоит из девяти человек. Четверо научных работников и пять человек технического персонала. К последним относился и радист Михаль Шмидт. Теперь уже не относится... Он умер при обстоятельствах, которые до сих пор не удалось выяснить.
      Суть дела сводится к следующему. В 10:59 над радиотелескопом была выпущена красная ракета - призыв к помощи, своего рода SOS лунных морей. И не только морей... Контрольная система отреагировала на сигнал и объявила тревогу. Ровно через три минуты, то есть в 11:02, весь экипаж базы, в скафандрах, сосредоточился на сборном пункте у входа в базу.
      - За исключением Ирмы Дари, - напомнил доктор Гольберг.
      - Правильно. Отсутствовала радистка Ирма Дари. У нее в это время была связь с Землей. По телетайпу.
      - Понятно.
      - Как только все сотрудники собрались, они устремились к холму. Им открылась невеселая картина. Шмидт, раскинув ноги, лежал на спине, у правой руки валялся сигнальный пистолет, из которого были произведены три выстрела. Установлено, что из шести патронов в обойме недоставало именно трех. Один выстрел лишь оцарапал Шмидта. Но об этом вам подробнее может рассказать доктор...
      Майор Родин молча повернулся к Гольбергу.
      - В субботу после полудня специальным рейсом тело Шмидта было доставлено на Землю. Предварительно мы получили медицинское заключение от врача базы Реи Сантос. Одним выстрелом Шмидту легко оцарапало плечо и задело стольную мышцу, не повредив кости. Другой попал прямо в сердце.
      - Итак, первая рана легкая, вторая в сердце. - Родин задумчиво смотрел на лунный глобус. - Так вы говорите, выстрел, поранивший плечо, пробил защитную одежду? Я имею в виду скафандр.
      - Ну, конечно.
      - Что за человек был Шмидт? Не было ли у него каких-нибудь неприятностей, осложнений?
      - Вы имеете в виду, не известны ли какие-нибудь симптомы, указывавшие, что Шмидт подумывал о самоубийстве? Нет, ни о чем подобном мы не знаем. Я связался с командиром экипажа. Он сказал лишь, что Шмидт в последние дни казался задумчивым, замкнутым. Согласитесь, что это не повод для беспокойства, тем более для каких-либо предупредительных мер.
      - Да, вы правы, - сказал майор. - Но непосредственный повод к самоубийству может и не играть главной роли в жизни человека, покончившего с собой. Психически здоровому человеку подчас трудно в это поверить. Но разве мало случаев, когда истерик совершал самоубийство лишь кому-то в отместку или безумец вскрывал себе вены, только чтобы увидеть, как из них хлынет кровь?
      Гольберг кивнул.
      - Конечно, и такие случаи бывали. И даже еще более непонятные. Но на Земле! Вы не должны забывать, что на лунные базы людей отбирают очень тщательно. Из тысячи кандидатов, майор! Туда не попадет человек с какими-нибудь отклонениями от нормы. А уж о сумасшедшем и говорить не приходится.
      - Да, это так, - подтвердил директор. - На Луне сумасшедших нет. За это можно ручаться головой.
      - Допустим. А что вы скажете об экипажах других баз?
      - Мы проверили. Ни с одной базы в субботу не поднимался ракетоплан и не выезжал вездеход.
      - А кратковременные экспедиции?
      - Ни одной из них сейчас на Луне нет.
      - Итак, остаются два варианта: несчастный случай или самоубийство?
      - Несчастный случай я бы исключил, - сказал Гольберг. - Его не могло быть. Не забывайте, что некоторые рефлексы благодаря постоянному повторению приобретают безусловный характер, они становятся как бы динамическими стереотипами, инстинктивной реакцией на определенные комплексы раздражении. Например, в каком бы расположении духа вы ни были, если внезапно загорится свет, вы автоматически зажмуритесь. А у членов экипажа базы в Радужном заливе все манипуляции с пистолетом относятся также к автоматическим реакциям. Шмидта долго тренировали выхватывать пистолет из кобуры и стрелять. Вверх, только вверх и никогда - в плечо или в сердце... В любом случае, даже если бы его способность рассуждать была ослаблена или ограничена, он целился бы только вверх. Разве что внезапные судороги... Нет. - Доктор энергично тряхнул головой - Шмидт не мог застрелиться нечаянно.
      - Не забудьте, - добавил директор, - что человеку, одетому в скафандр, довольно трудно прицелиться в сердце. Следовательно, Шмидт действовал сознательно. Первый раз он ранил себя в плечо и поэтому вынужден был повторить попытку.
      Майор задумчиво покачал головой.
      - Итак, несчастный случай исключается... Скажите, из какого положения были произведены выстрелы?
      - Спереди, чуть-чуть справа и сверху вниз. - Гольберг отвечал так, будто его только что разбудили. - Видимо, он держал оружие в правой руке...
      - И еще один вопрос: как скоро после первого выстрела Шмидт потерял сознание?
      - Через две-три десятых секунды после того, как был пробит скафандр... - Врач почти шептал, и директор был вынужден наклониться, чтобы услышать, что он говорит.
      - Кое-что начинает проясняться... Дальше!
      - Подождите... дальше... - директор ладонью потер лоб. - Мне начинает казаться...
      - Предчувствие вас не обманывает. Судя по всему, в Радужном заливе не могло произойти самоубийства или несчастного случая. Шмидт был застрелен, точнее, преднамеренно убит.
      - Убит?!
      - Да. Факты неопровержимо свидетельствуют об этом. Не так ли? - Майор взглянул на доктора.
      - Выходит, что так, - согласился Гольберг. - Это же ясно. Одного не могу понять... как мы не догадались об этом сразу?..
      - Убийство... - Взгляд директора остановился на лунном глобусе. Убийство на Луне! Преступление в Радужном заливе! Но ведь это парадоксально, бессмысленно! В наши дни! Кто мог решиться, кто только...
      - Это покажет следствие. - Майор Родин сухо прервал поток его восклицаний. - Но я сомневаюсь, чтобы это удалось определить отсюда, с Земли.
      - Сегодня же ночью вы отправитесь на Луну. Завтра после обеда вы будете в Радужном заливе. - Директор щелкнул пальцем по глобусу. - Я все устрою. Вы получите сопровождающего. Но кого же? - Он потянулся к телефону, но в последний момент раздумал и посмотрел на Гольберга. - А как вы бы к этому отнеслись, доктор?
      - Я собирался завтра на рыбалку, - не очень уверенно начал Гольберг, но, если майор считает, что я хоть чем-то могу быть ему полезен, я не возражаю.
      Оставшуюся часть дня Родин провел в медицинских кабинетах, в баро- и термокамерах, на центрифуге. Когда перегрузки достигли восьми "g", он решил, что убийца - сам директор института, который стремится любыми средствами заставить его отказаться от полета на Луну. Врачам не понравилось его слишком низкое кровяное давление, но протокол они все же подписали и около полуночи следователь начал собираться в дорогу.
      НЕДОРАБОТАННЫЙ СЦЕНАРИЙ
      Ракета специальной службы, оставив в небе оранжевый след, исчезла где-то над Морем Дождей. За окном была тихая, загадочная ночь. Тихая, как мысль, и загадочная, как сфинкс. Синус придуум - Радужный залив.
      - Меня чем-то влечет к себе этот пейзаж.
      Молчание.
      Родин оглянулся: он был один. Ну, конечно, кого же интересуют впечатления новичка, впервые очутившегося на Луне и таращащего глаза на мир кратеров и равнин, покрытых валами крутых гор, окаймленных необозримыми лунными морями, над которыми навис низкий, темный небосвод!
      Майор отошел от окна, пересек кабину и неслышно, словно следопыт из старинных детских книжек, зашагал назад, туда, где находился командный пост.
      - Насмотрелись? - Улыбка покрыла морщинками лицо командира экспедиции Глаца. - Сначала вам все будет в новинку, потом пообвыкнете, но не берусь утверждать, что полностью.
      Раздался негромкий стук в дверь, и вошла стройная брюнетка лет под тридцать.
      Родин встал и неловко поклонился - он еще не привык к скафандру.
      - Майор Родин, - представил его командир экипажа, - следователь. Он прилетел, чтобы выяснить причину, которая толкнула Шмидта на этот... неожиданный шаг. Врач базы Рея Сантос.
      - Следователь на Луне... - Врач подала майору руку. Маленькую смуглую руку с тонкими пальцами хирурга. - Кто бы мог подумать! Вероятно, для вас самого это неожиданность!
      - Признаться, такое даже не снилось.
      Родин заметил, как Рея Сантос пригладила непослушную прядь и оправила белый халат. Женщины везде одинаковы - и на Земле, и на Луне. Так почему бы здесь не возникать таким же конфликтам, как на родной планете?
      - Я вам мешаю? - вдруг спохватилась она.
      - Ну что вы. - Голос Глаца звучал не очень убедительно. - Майор лишь хочет узнать кое-какие подробности об этом печальном происшествии. Ничего больше...
      - Ну что ж, тогда до свидания. Увидимся за ужином.
      Глац поднял на майора глаза.
      - Пожалуй, можно приступать к делу.
      - Вы правы. О том, что произошло-в ту субботу, я уже в общих чертах информирован. Если разрешите, несколько дополнительных вопросов.
      - Пожалуйста.
      - Не могли бы вы нам подробнее рассказать о членах вашего экипажа? Чем каждый из них занимается и тому подобное...
      - Хорошо. По-видимому, скромнее было бы рассказать о себе в конце, но для вашего удобства я поступлю наоборот. Как вам уже известно, я командир экипажа.
      Родин кивнул.
      - В случае необходимости меня заменяет Уго Нейман. Ему около сорока. Это опытный пилот, человек очень выдержанный, даже флегматик.
      - Скорее стоик, - заметил Гольберг.
      - Стоик так стоик. Затем инженер Борис Мельхиад, тридцати четырех лет, самый молодой мужчина в Радужном заливе. По характеру - прямая противоположность Нейману. Несколько вспыльчив, все хочет иметь сразу, но превосходный специалист, феномен в своей области. Затем...
      - Извините, что я вас перебиваю, - вмешался Гольберг, - но вспыльчивость эта весьма относительна. Вы же понимаете, майор, настоящих холериков мы сюда не посылаем.
      - Верно, - согласился Глац. - Затем радистка Ирма Дари. Недавно ей исполнилось двадцать девять лет. Ну, что сказать о ней? Интересная блондинка. Надежный работник... Перейдем к научным сотрудникам. У нас прямо филиал Академии наук. - Глац слегка улыбнулся. - Врача Рею Сантос вы уже знаете. Она печется о нашем здоровье. Относится к этому серьезно и столь неукоснительно, что это иногда даже действует на нервы. Кроме того, Рея сотрудничает с биологом Кристианом Маккентом. Маккенту около сорока. Они занимаются гидропоникой, ставят опыты на крысах, морских свинках и так далее. Я в этом не очень-то разбираюсь, ведь по профессии я авиаконструктор.
      - Итак, шестеро. Остаются еще двое.
      - Один из них - астроном Феликс Ланге. Ему под пятьдесят, но на вид он гораздо моложе. Добрый человек, каждому греху найдет оправдание, не любит из мухи делать слона. Его невозможно вывести из себя. Лишь в том, что касается его науки, он немного... - Глац на минуту запнулся, - недотрога. Ланге придерживается довольно своеобразных взглядов, и его теория - табу для всех. Никто не имеет права ее касаться. Ну, а так как за завтраком не очень-то принято говорить о турбулентности звездной материи, то с ним все ладят.
      - Кто же у нас остается?
      - Океде Юрамото, пятидесяти шести лет от роду. Он старше всех, даже странно, что медицинская комиссия его пропустила. Известный селенолог, это вы знаете. Его родина - Полинезия. Это заметно и по его внешнему виду, и по акценту.
      - Ну, а что вы можете сказать о Шмидте? Кстати, нет ли у вас его фотографии?
      - Что-нибудь найдем. - Глац вынул пачку цветных фотографий. - Здесь масса снимков - Маккент без аппарата шагу не сделает.
      Майор Родин внимательно всмотрелся в снимок.
      - Красивый мужчина. Он знал об этом?
      - Да. - Командир искоса взглянул на фотографию. - Что касается женщин, Шмидт не отличался особой скромностью. Я бы даже сказал, что он был весьма легкомысленным.
      - И к тому же пользовался успехом.
      - Вот именно! Тут-то мы и подошли к тому, что меня крайне удивляет. И в работе, и в личной жизни Шмидту очень везло. Уж если бы мне пришлось составлять список потенциальных самоубийц, поверьте, Шмидт был бы последним, о ком я подумал бы. И тем не менее он покончил с собой. Как странно. Именно Шмидт, Шмидт, - повторил Глац.
      - Скажите, Глац, члены экипажа были знакомы друг с другом на Земле?
      - Насколько я знаю, в основном нет.
      - Вы не могли бы рассказать подробнее, как все это произошло?
      - Не так уж долго придется рассказывать. Ничего, собственно, не произошло. Обычный день. Ничто не предвещало трагедии. Утром, как заведено, все разошлись по своим местам.
      - Вы говорите, утром...
      - Да, в девять утра. Мы с Нейманом остались здесь. Диктовали Ирме Дари радиограмму. Такие сообщения, подводящие итог за неделю, мы посылаем на Землю каждую субботу. Обычно на это уходит все дообеденное время. Но на этот раз мы закончили раньше - в 10:49.
      - Время вы назвали наугад?
      - Нет, абсолютно точно. Дело в том, что в конце радиограммы отмечается час и минута окончания диктовки.
      - Что было дальше?
      - Ирма Дари вернулась к себе в радиоузел, а Нейман, одетый в скафандр, направился к ракетоплану. После обеда ему предстояло произвести аэрофотосъемку Альп.
      - Вы хотите сказать - Лунных Альп?
      Глац с усмешкой взглянул на следователя.
      - Разумеется, Лунных... Я вышел в коридор, увидел идущего навстречу Ланге - он направлялся к выходу. Следом появился Мельхиад и начал мне что-то толковать насчет коаксиального кабеля. Мы поговорили минуту-две, издали поздоровались с врачом и разошлись. Инженер вернулся к себе, в механическую мастерскую, а я хотел прибрать на столе. И только начал перебирать бумаги, как зазвучал сигнал тревоги. Остальное вы знаете.
      - Да, но если вам нетрудно...
      - Пожалуйста. Я взглянул на схему местности. - Глац показал на карту. В случае тревоги световая стрелка на этой схеме покажет направление, откуда раздался зов о помощи, - и выбежал из комнаты. Меня догнал Мельхиад. У выхода мы натянули скафандры, прошли через шлюзовую камеру и вышли наружу. У входа в базу мы оказались в 11:01, ровно через две минуты после того, как был подан сигнал тревоги. Он прозвучал в 10:59, как об этом свидетельствует лента контрольного устройства.
      - Сколько же времени вам понадобилось, чтобы добраться до радиотелескопа?
      - Не знаю, по-моему, около двенадцати минут. Там довольно крутой подъем и много поворотов. Когда мы добежали, Шмидт был мертв. Помощь уже не понадобилась. В первый момент мы решили, что это несчастный случай - кому могла прийти мысль о самоубийстве! Но потом, по зрелом размышлении, вынуждены были признать одно - о несчастном случае не может быть и речи. Шмидт застрелился умышленно...
      - Вы полагаете, ответ на этот вопрос нужно искать только у Шмидта?
      - Ну, конечно. А где же еще?
      - Да. - Взгляд Родина был устремлен куда-то вдаль. - Шмидт - человек, от которого никто не мог ожидать подобного поступка. Вы же сами назвали его наименее вероятным кандидатом в самоубийцы. И именно Шмидт мертв. Где же логика?.. Ну, хорошо, а что вы можете сказать о поведении Шмидта, помимо легкомысленного отношения к женщинам?
      - Как работнику я ему могу дать наилучшую характеристику. Он отвечал за радиосвязь с Землей и другими базами на Луне. Кроме того, он увлекался радиоастрономией, которая для него была не только второй профессией, но подлинной страстью. Чего только он не знал в этой области! Его статьи печатались в научных журналах, он читал лекции, встречался со студентами. Короче, это был дельный, самоотверженный работник, влюбленный в свое дело. Но у каждого из нас, помимо работы, существуют другие интересы. Его увлечением были женщины.
      - Не так-то их много здесь, - заметил Родин.
      Чувствовалось, что Глац чего-то недоговаривает.
      - Вы правы, - неохотно согласился он. - Шмидт - ведь вас это интересует? - сосредоточил свое внимание на Ирме Дари.
      - А теперь скажите - это для нас особенно важно, - не замечали ли вы за Шмидтом какой-либо странности в последнее время? Не бросилось ли вам в глаза что-нибудь необычное в его поведении?
      - Он выглядел задумчивым, рассеянным. Я иногда ловил его взгляд - он смотрел так, как с Земли смотрят на звезды. Казалось, он не слышит того, о чем говорят вокруг. Могло ли мне прийти в голову, что...
      - Вы полагаете, его что-то беспокоило?
      - Да. Мне казалось - чисто интуитивно, разумеется, - что он решает какую-то головоломку, мучается над какой-то проблемой.
      - Ну, хорошо, мы еще не раз вернемся к этому.
      - Всегда к вашим услугам. - Глац поднялся. - Вы, верно, устали; сотни тысяч километров в космосе - это не шутка, - добавил он, улыбнувшись, хотя и не так противно, как какой-нибудь десяток километров по паршивой дороге. Отдохните - комнаты для вас готовы. Это не самые роскошные апартаменты, но уверяю вас, майор, здесь не хуже, чем в гостинице, вы сами в этом убедитесь. Есть все необходимое, даже ванна. Сейчас трудно себе представить, что каждую каплю воды мы привезли сюда с Земли! Но здесь, на Луне, вода, как вы, очевидно, знаете, совершает рациональный круговорот.
      В комнате следователя Гольберг оседлал стул, положив на спинку скрещенные руки.
      - Если бы мы не писали летопись наших дней, я бы сказал, что Шмидт ухаживал за Ирмой Дари, но получил от ворот поворот. Самолюбие покорителя женских сердец было задето, и он почел за благо покончить с собой.
      - Да, и такое бывает. Увы, чувства человеческие не зависят от бега времени, - заметил Родин, стягивая скафандр, - к сожалению, это так.
      - Что вы намерены делать?
      - Теперь? - Майор весело взглянул на Гольберга. - Пополощусь немного в той драгоценной жидкости, которую привезли с Земли, потом отдохну и займусь делом.
      - То есть?
      - Постараюсь уяснить, что в этом случае кажется мне странным. Меня интересует другое. Ну, хотя бы - почему столь умный преступник придерживался такого непродуманного сценария? Собственно, дело даже не в сценарии. Но вот распределение ролей... Разве не ясно, что роль самоубийцы Шмидту не подходит?
      ЛИШНИЙ СЕРПАНТИН
      Родин повернулся на другой бок.
      Первая ночь на Луне.
      В ленивые мысли Родина вплелась еле слышная мелодия. Он напряг слух. Что это? Кажется, Моцарт. Моцарт на Луне!
      Мог ли когда-нибудь композитор допустить мысль, что его "Маленькая ночная серенада" прозвучит на Луне!
      Интересно, кто бы это мог перед сном слушать Моцарта? Майор мысленно перебрал всех членов экипажа - в том порядке, как его познакомили с ними за ужином.
      "С врачом Реей Сантос вы уже знакомы" - молодая женщина едва заметно кивнула.
      "Ирма Дари, сменщица Шмидта на узле связи" - в глазах под белокурой прядью мелькнула неуверенность.
      "Океде Юрамото, селенолог" - изборожденное морщинами лицо было непроницаемо. Глаза, в которых как бы застыла синь океана, неподвижно, но приветливо смотрели на следователя.
      "Астроном Феликс Ланге" - это уже были не спокойные и молчаливые глаза Юрамото, но взгляд, который свидетельствовал о сознании собственного достоинства.
      "Кристиан Маккент, биолог" - что у него на лице? Любопытство. И какая-то нерешительность, неуверенность в самом себе, но кто знает, не маска ли это.
      "Мой заместитель, пилот Уго Нейман" - спокойная улыбка.
      "Душа обсерватории, инженер Борис Мельхиад" - энергичное рукопожатие.
      "Вот и все. Все мы - из Радужного залива. Восемь человек - теперь".
      Восемь человек. И один из вас убийца. Может, именно убийца включил "Маленькую ночную серенаду" и старается музыкой заглушить нечистую совесть, забыть о том спектакле, где он призван быть премьером, забыть маску, которую будет носить до смерти. Если не...
      Музыка стихла. Майор посмотрел на часы. Итак, акустические отверстия перегородок перекрыли. Наступил час ночного отдыха. Для него это означает, что пора вставать.
      Родин не успел подняться, как кто-то повернул дверную ручку. Это пунктуальный Гольберг. В скафандре, со шлемом в руке - вылитый портрет конквистадора кисти старого мастера.
      - В коридорах никого нет. Мы можем побродить по Луне, и никому ничего не придет к голову.
      - Этого мы пока не знаем... Но я хотел вас спросить... Снаружи мы должны как-то переговариваться, не можем же мы объясняться на пальцах. А говорить можно лишь по радиотелефону. Значит, нас кто угодно может подслушать.
      - Конструкторы предусмотрели эту возможность, хотя руководствовались не столь конспиративными побуждениями, а просто стремлением лишний раз не беспокоить людей. Можно вести передачу на произвольно выбранной волне...
      - Итак, в 10:59 над Шмидтом выстрелили из ракетницы. - Майор еще раз тщательно проверил скафандр, - в 11:02 все стояли у входа в базу. Это как раз те критические три минуты, над которыми я ломаю голову. Мог ли преступник за три минуты добраться с холма, где совершено преступление, к базе? Это надо проверить.
      Майор внимательно огляделся. Радужный залив слепой улочкой врезался в холмистую местность, образовав долину, очертания которой напоминали бутыль с широким горлышком. Родин стоял как бы на дне этой бутыли, спиной к склону, где находилась главная база. С левой стороны склон освещался отраженным светом Земли, справа была тьма - черная, густая, непроницаемая. Лишь по зеленым точкам внизу и по звездам наверху можно было угадать, где кончается холм и начинается черное небо. Можно ли разглядеть в этой тьме человека, который бежит в тени?
      - Где же этот радиотелескоп?
      Доктор поднял руку и указал в сторону, где обрывалась черная тень.
      - Вдоль склона у самого выхода из долины.
      - Вы не возражаете против небольшой прогулки?
      Гольберг ничего не ответил, и они шагнули в лунную ночь.
      - По этой дороге тот "некто" не бежал, - тихо донесся голос доктора.
      - Я тоже так думаю. - Родин огляделся. - Преступник предпочитает тень. Это звучит драматично, не правда ли?
      - Идти здесь вполне можно, можно даже бежать. Местность очень ровная.
      Родин внезапно остановился у края плоской вершины. Он словно окаменел. Замер и его спутник.
      В холодно мерцающем свете на них двигалось какое-то чудовище. Это был черный квадрат на четырех паучьих ногах и с четырьмя щупальцами наверху. Два были подняты к небу, два протянуты вперед, точно руки слепца.
      У майора было такое чувство, будто одно из щупалец погладило его по спине.
      - Уф, - выдохнул доктор, - с ума можно сойти! Это же манипуляторы. Они вечно здесь бродят. Помогают, если нужно, что-нибудь исправить, убрать или ведут поиски. Ими управляют с базы по заранее заданной программе.
      - Хорошенькая встреча, - проворчал Родин. - Тот, у кого слабое сердце... А что они сейчас здесь делают? Управляет ими кто-нибудь?
      Механические руки остановились, одно из передних щупалец коснулось почвы, подняло какой-то темный предмет, видимо, камень, и положило его в ящик на передней стороне квадрата.
      - Вот видите! - закричал доктор, словно сделал важнейшее открытие. Они собирают камни, вероятнее всего для Юрамото.
      Манипуляторы медленно двинулись дальше, а Родин и Гольберг направились к радиотелескопу.
      - Это произошло здесь. - Доктор остановился у колышка с оранжевым флажком и включил фонарик в гермошлеме.
      В свете фонаря заблестели три гильзы.
      Следователь подобрал их и тщательно осмотрел все вокруг.
      - Мне очень жаль, доктор, но вам придется пробежаться. Я сейчас сойду вниз, к входу в базу, а когда мигну вам фонариком, принимайте старт.
      Майор вернулся в долину, вытащил секундомер, неуклюжими пальцами в толстых перчатках нажал на спуск и мигнул фонариком.
      "А что, если за нами следят? Правда, Гольберг побежит в тени, но, возможно, этот "некто" пользуется инфракрасными очками".
      В наушниках он ясно услышал сопение доктора. Интересно - здесь, на Луне, он весит так мало, всего каких-нибудь килограммов двадцать пять вместе со скафандром, а так тяжело дышит. Видимо, бежит изо всех сил. Наконец доктор вынырнул из тени.
      - Ну, что? - с трудом выговорил он.
      - Шесть минут двенадцать секунд.
      - Шесть минут! А я так мчался! Уверяю вас, майор, никто не смог бы пробежать это расстояние за три минуты. Ис-клю-че-но!
      - Но Шмидта не могли застрелить издали. Три гильзы валялись у радиотелескопа. И именно трех патронов недоставало в пистолете убитого радиста! Нет! Издали его не могли убить!
      - Это верно, но ведь кто-то стрелял! Кстати, в указанное Глацем время здесь собрались не все. Отсутствовала Ирма Дари. Она утверждает, что в этот момент у нее была радиосвязь с Землей.
      - Да, Ирма Дари... Взгляните-ка, доктор, а здесь, оказывается, людно!
      С холма спускалась фигура в скафандре. За ней тянулась тень, прыгающая по скалам.
      - Переключитесь-ка на общую волну, - сказал Гольберг.
      Майор нажал на кнопку.
      - Алло, вы двое, вы меня слышите? Говорит Юрамото!
      - Слушаем вас. Говорит Гольберг. Со мной майор Родин.
      - Кто же еще здесь сейчас может быть? Птицу узнают по оперению, человека - по делам. Любопытный новичок не успокоится даже ночью.
      - Еще бы, - в голосе майора чувствовалась усмешка, - я буду жалеть о каждой минуте, которую потерял на сон. Когда-то мне удастся еще раз побывать на Луне? А что вы делаете здесь, профессор? Мне казалось, что вы видите второй сон.
      - Дорогой мой майор, сон с возрастом уходит. Петухи и старики поднимаются затемно.
      - Говорят, профессор, что сложные с виду задачи иногда решаются очень просто. И в математике, и в человеческой жизни, - заметил Родин.
      - От души желаю, чтобы это подтвердилось и в вашей работе здесь.
      - Вы имеете в виду дело Шмидта... Честно говоря, пока мы бродим в потемках. Я все пытаюсь представить себе, что могло вывести его из равновесия? Не отразилась ли на нем здешняя обстановка?
      - Глаза видят сказку, разум постигает истину. - Океде Юрамото улыбнулся. - Может быть, да, а может быть, и нет.
      - Я действительно здесь впервые. И, верно, вам мои вопросы покажутся наивными, но скажите, отличается ли это место от других районов Луны? Есть ли здесь что-нибудь особенное...
      - Что вы имеете в виду, майор? Нечто необычное по отношению к будничному? Здесь - все особенное с земной точки зрения. Но если подходить с "лунным стандартом", ничего необычного вы здесь не найдете. Короче, вы должны научиться на все смотреть глазами обитателя Луны. Даже когда бегаете.
      - Что вы хотите этим сказать, профессор? - Родин тщетно старался рассмотреть выражение лица селенолога. В отблеске света лицо Юрамото за защитным стеклом казалось неясным и невыразительным.
      - Я говорю то, что думаю. Слово - посланец мысли. Добавлю только, что, если человек поймет это, он может сэкономить время, не тратя его на бег по серпантинам.
      Наступила тишина. Абсолютная тишина, какую по-настоящему ощущаешь лишь во Вселенной. Но до слуха следователя дошло чье-то учащенное дыхание, Чье - Юрамото или Гольберга?
      - Почему именно по серпантинным дорогам, можете вы спросить? Да потому, что вы на Луне. Спокойной ночи, друзья.
      Лишь после того, как за селенологом закрылись стальные двери шлюзовой камеры, две фигуры в скафандрах повернулись друг к другу и нажали на кнопки на панелях.
      Первым заговорил доктор.
      - Он следил за нами. С какой целью? Он смотрел, как я бегаю. И что, черт побери, должны означать его слова? Как же бежать, как не по серпантину! Да и то, что мы находимся на Луне, - это мы тоже без него знаем!
      - А что если спрыгнуть вниз? Какова высота этого склона?
      - Смотря где. Метров тридцать - сорок. Не хотите же вы, чтобы я сломал... Постойте, мы же действительно на Луне! Я понял. Вшестеро меньшая сила тяжести, следовательно, и замедленное свободное падение - такое же, как на Земле с высоты четырех-пяти метров.
      - А выдержит ли скафандр? Может, он не приспособлен для подобных акробатических прыжков?
      - Он выдержит и более грубое обращение. Я скорее опасаюсь за собственные ноги.
      - Если вы боитесь...
      - Кто говорит о страхе?
      Гольберг прошел по равнине до самого "горлышка" и внимательно оглядел место под обрывом, над которым торчал радиотелескоп. Ровное место, без камней и углублений. Поднявшись наверх по извилистой дорожке, он остановился в ожидании сигнала, а затем прыгнул вниз и по ровному месту добежал до базы.
      - Неплохо, - одобрительно сказал Родин. - Две минуты пятьдесят семь секунд - меньше трех минут.
      - Вот видите! Мог кто-нибудь это сделать? Мог!
      - По крайней мере те трое, что прибежали в субботу последними...
      - Вы имеете в виду...
      - Последними прибежали селенолог Юрамото, пилот Нейман и астроном Ланге. "На это ушла еще минута, в 11:02 все были в сборе", - так, кажется, говорил Глац.
      - Значит, и этот проклятый бег, и этот дьявольский прыжок - я еле дохромал, думал, у меня будет кровоизлияние - имели какой-то смысл?
      - А по-вашему, я заставлял вас бегать ради собственного удовольствия?
      ФОТОАЛЬБОМ
      - Я хотел вас кое о чем спросить, - Родин бесцеремонно сел и посмотрел на Глаца.
      - К вашим услугам.
      - Скажите, пожалуйста, если бы вы, не будучи на базе, узнали вдруг, что здесь кто-то покончил жизнь самоубийством, о ком вы прежде всего подумали бы?
      Глаза командира, суженные в две щели, неподвижно смотрели на пресс-папье.
      - На этот вопрос не так легко ответить. Видимо, о Ланге.
      - О Ланге?
      - Да, мне кажется, он мог бы попытаться разрешить какую-нибудь трагическую проблему именно таким путем. Я имею в виду - трагическую с его точки зрения. Да, Ланге, может быть, смог бы. Повторяю, может быть. Но чтобы Шмидт - никогда бы о нем не подумал! Вот видите, майор, чего на самом деле стоят подобные предположения.
      - По-вашему, Ланге не так дорожит жизнью, как остальные?
      - Нет-нет, вы меня плохо поняли. Я убежден, что Ланге очень дорожит своей жизнью, это жизнь завидная. Он - один из известных астрономов, создатель особой астробиологической школы, кумир многих молодых ученых. У него есть все основания быть довольным жизнью, именно поэтому он ею дорожит. Но попробуйте понять меня. Доведись ему испытать потрясение, которое пошатнуло бы основы его существования, - я, правда, не представляю, что бы это могло быть, - жизнь для него потеряла бы всякий смысл.
      - Благодарю вас. Но вернемся к Шмидту.
      Тщательный осмотр комнаты покойного радиста занял немного времени. Встроенная мебель, одежда, белье. Слишком мало, чтобы составить представление о личности Шмидта. Звездный атлас, логарифмические таблицы, несколько научных книг, всякая мелочь, которую нередко увидишь в комнате мужчины, пресс-папье, игрушечная обезьянка, фотография собаки, портативный магнитофон. Внимание майора привлекла записная книжка Шмидта. В ней были заметки, относящиеся к его работе. И все же в комнате оказалось нечто необычное. Фотоальбом. На каждой странице портрет - фотография молодой красивой женщины. Блондинки и брюнетки, улыбающиеся и серьезные, тридцать, сорок снимков. Ни имени, ни инициалов. Лишь дата - день, месяц, год.
      - Так, значит, Шмидт все-таки был психически неполноценным человеком. Родин машинально перелистывал альбом.
      - Психически он абсолютно здоров, - сказал доктор Гольберг. - Не станете же вы утверждать, что каждый, кто коллекционирует фотографии своих любовниц, - патологическая личность?
      - Если он женат, - сухо ответил майор, - то наверняка.
      Захватив записную книжку, магнитофон и фотоальбом, они перешли в рабочее помещение радиста, напоминавшее не то станцию дальней радиосвязи, не то радиотехническую мастерскую. Здесь внимание Родина привлекли лишь несколько катушек с магнитофонной пленкой, датированных предыдущей неделей. Той неделей, которая окончилась убийством.
      Майор Родин начал перелистывать записную книжку. Обычные отметки о качестве приема, короткие заметки, запись о том, что какой-то Бен Талеб прав, критикуя интерферометры за известную неточность. "Вернуть Анне письма!!!" Три восклицательных знака! Тут же - "считают - значит мыслят", "высокую частоту поглотит вода", "черта с два что-нибудь поймаешь". На другой странице отметки о любительских радиопередачах, принятых большим радиотелескопом Луны. В скобках - "Магда, отпуск в августе".
      Ничего достойного внимания... Но вот на одной из последних исписанных страниц ряд чисел: 23, 29, 31, 37, 41, 43, 47, 53, 59, 61, 67, 71, 73, 79, 83, 89, 97, 101...
      - Что бы это могло означать? - Гольберг наморщил лоб. - Код? Но какой? Единицы измерения? Какие? Даты? Исключено. Волны? Бессмыслица. Если это ключ к шифру, то вряд ли он хранился бы так небрежно в записной книжке, которая валяется на столе. Вам ничего не бросилось в глаза, майор?
      - Все числа нечетные?
      - Вот именно - нечетные. Как по-вашему, что бы это могло означать?
      - Представьте себе, не знаю. В радиосвязи я не разбираюсь, да и в математике никогда не был силен. Может, Ирме Дари что-нибудь об этом известно? Впрочем, увидим. Послушаем-ка магнитофонные записи.
      Но ничего интересного они не услышали, лишь неясный шум, треск, шипение, вой, будто кто-то включил испорченный радиоприемник. Гольберг безнадежно пожал плечами.
      - Что будем делать?
      - А вот что - отыщите блондинку и приведите ее сюда.
      Немного позднее майор предложил Ирме Дари кресло.
      - Всего лишь несколько вопросов, если, конечно, у вас есть время.
      - Вы хотите спросить о Михале?
      - Да. Где вы с ним познакомились?
      - Здесь. Точнее, на сборах, недели за две до отлета. Но ближе, конечно, уже здесь. Мы ведь с ним коллеги.
      - Да, верно, вы сменяли друг друга на радиоузле. Нам об этом говорил Глац. Расскажите, что за человек был Шмидт.
      Ирма беспомощно вскинула руки.
      Могли ли они кого-нибудь убить, эти тонкие руки? Майор быстро отвел взгляд.
      - Ну, что вам сказать? - нерешительно начала радистка. - Он был легкомысленным, это вам уже говорили, так о нем думает каждый. Но это не значит, что он скользил по верхам. Во всяком случае, в работе он был другим. С профессиональной точки зрения Михаль был намного квалифицированнее меня и, безусловно, гораздо опытнее.
      - А каким он был вне работы?
      - Остроумный человек, приятный в компании. Даже милый. Любил пошутить, иногда в нем проскальзывало что-то мальчишеское.
      - Скажите, когда вы видели Шмидта в последний раз, я хочу сказать живого Шмидта?
      - Утром того дня. В субботу. Мы позавтракали и вместе пошли в узел связи. Михаль занялся открытками для радиолюбителей...
      - Открытками?
      - Да, так у нас принято. Михаль часто ориентировал радиотелескоп на Землю и ловил передачи радиолюбителей. А потом сообщал им об этом. Для них это была огромная радость, что их слышали на Луне.
      - Значит, это было после завтрака...
      - Да, около девяти утра он направился к большому радиотелескопу, и больше я его не видела.
      - И не слышали? - добавил Родин.
      - Нет, слышала. Мы связались в десять часов. Каждый, кто находится вне базы, должен ежечасно давать о себе знать.
      - Значит, в десять вы с ним разговаривали?
      - Да, точно в десять. Он сказал лишь: "Все в порядке" - больше ничего.
      - Вы в этот момент находились в радиоузле?
      - Нет, с девяти часов я на командном пункте записывала еженедельный отчет. Но я переключила туда телефон.
      - Еще вопрос. Не замечали ли вы в последнее время, что Шмидт как-то изменился? Скажем, не был ли он чем-то подавлен?
      - Меня уже об этом спрашивал командир. В последние дни Михаль действительно казался каким-то странным. Чересчур молчаливым. Но это была не грусть и уж никак не депрессия. Скорее замкнутость, углубленность в себя. Пожалуй, так вел бы себя тот, кто занят решением какой-то сложнейшей задачи.
      Родин некоторое время колебался, а потом посмотрел девушке прямо в глаза.
      - Не сочтите за праздное любопытство, я должен об этом спросить. Вы нравились Шмидту?
      - Видимо, да. То есть ему нравились почти все женщины...
      - Как вы думаете, не мог ли Шмидт страдать из-за какой-нибудь женщины, скажем, из-за вас?
      Ирма слегка улыбнулась.
      - Понимаю - Шмидт воспылал любовью, положил к ногам Ирмы Дари сердце, но та его отвергла, и он с горя решил покончить счеты с жизнью...
      - Но...
      - Бросьте, майор, нельзя же всерьез принимать эту версию. Можете спокойно ее отвергнуть.
      - Я бы не стал утверждать этого столь категорически. Не он первый, не он последний...
      - В принципе вы правы, мужчины иногда ведут себя как дети, у которых отобрали любимую игрушку. Упрямятся и бьются головой о стенку. Но Михаль не был упрямым ребенком, а я - не игрушка.
      - Прошу прощения, - нерешительно начал майор, - но, чтобы прояснить положение... вы с кем-нибудь находитесь в более близких отношениях?
      - Вы, верно, слышали о Мельхиаде. Я и Борис знаем друг друга еще с Земли.
      Доктор Гольберг виновато посмотрел на радистку.
      - Не сердитесь, Ирма, что мы так назойливо лезем вам в душу. Можете поверить - нам крайне неприятно выспрашивать об этих подробностях, которые на первый взгляд касаются лишь вас двоих. Но только на первый взгляд.
      - Я понимаю, доктор. Все совершенно нормально. Ведь обо мне и Борисе знают все. Мы знакомы давно, прекрасно подходим друг другу. Мы хотели пожениться.
      - Хотели?.. - Майор слегка поднял брови. - А теперь уже не хотите?
      - Да нет же, конечно, хотим. Но перед самой свадьбой мне предложили принять участие в этой экспедиции. И мы решили подождать возвращения. Право же, Море Дождей - не самое лучшее море для свадебного путешествия.
      Майор взял в руки альбом Шмидта, словно взвешивая его.
      - Мы просматривали вещи, которые остались после Шмидта. Вам знаком этот альбом?
      - Нет.
      - Взгляните.
      Ирма Дари открыла альбом, перевернула несколько страниц, подняла глаза и молча взглянула на следователя. Потом снова посмотрела на коллекцию женских портретов, которая в этой обстановке казалась попросту неуместной. Она переворачивала страницу за страницей, задержалась на последней фотографии и перевернула следующую, пустую страницу.
      - Я знаю, о чем вы думаете, - сказала она спокойно. - На этой странице должна быть моя фотография.
      Дверь за радисткой давно закрылась, но в комнате по-прежнему царила тишина.
      - Вы удивлены? - прервал молчание доктор.
      - Немного.
      Родин захлопнул альбом, который машинально перелистывал.
      - Извечный треугольник.
      - Даже на Луне.
      - Да, даже на Луне. Здешняя жизнь не меняет человека физически, почему же она должна менять его психику? В Радужном заливе люди остаются людьми... Но дело не в этом.
      - В Ирме Дари?
      - И не только в ней. В треугольнике, в классическом треугольнике - он, она и еще один он. Его связывают с ней длительная симпатия и любовь, но вот на сцене появляется другой, который мимоходом соблазняет ее. Предположим, что их отношения не перейдут в более глубокое чувство. Если дело дойдет до конфликта, кто из них способен совершить преступление? Естественно, что не тот, другой, так как с его стороны этот поступок был бы бессмысленным. Остается пара, связанная любовью. Кто из них, по-вашему, вызывает большие подозрения?
      Доктор вопросительно посмотрел на майора.
      - Какую эпоху вы имеете в виду? - помолчав, спросил Родин.
      - Так, - в голосе доктора почувствовалось разочарование, - значит, и вы над этим думали.
      - Да. Такие случаи бывали, и нередко. В создавшейся ситуации жертвой иногда становился человек, случайно проникший в чью-то тайну. Поводом для преступления служил страх оказаться высмеянным или униженным.
      - Вот видите, значит, у нее могли быть веские причины, чтобы совершить убийство. Страх, что будет раскрыта ее тайна, боязнь шантажа, опасение потерять его любовь, ненависть к тому, другому, который, возможно, воспользовался ее слабостью. И еще с десяток самых различных, часто ложно истолкованных факторов. Вам понятна моя мысль?
      - Как всегда.
      Доктор подозрительно посмотрел на майора, но капитулировал перед невинным выражением серых глаз.
      - А теперь давайте наполним этот треугольник конкретным содержанием. Она - это Ирма Дари, он - Борис Мельхиад, еще один он - Михаль Шмидт. А у Ирмы Дари для критического момента нет алиби!
      - Пока нет. - Майор встал и положил альбом на полку.
      - Вы намерены связаться с Землей относительно Ирмы?
      - Разумеется.
      - Ну да, необходимо уточнить детали субботней радиосвязи. А почему бы вам заодно не поинтересоваться спортивными увлечениями радистки, скажем, прыжками в воду? Возможно, она участвовала в соревнованиях по этому виду спорта.
      - Вы никак не можете забыть своего прыжка со скалы!
      - Вот именно.
      - Что ж, неплохая идея, - заметил майор, снял трубку радиофона, набрал нужный номер.
      - Радужный залив. Директора института, пожалуйста. Это Родин. - Майор нахмурился и посмотрел на доктора. - Не отвечает... Алло! Да, я. Что? Я помешал?.. Снова тихо... Что? Не понял.
      Доктор прикрыл ладонью микрофон.
      - Так вы никогда не договоритесь. Задав вопрос, следует немного подождать. Ведь вы говорите с Луны, радиосигнал вначале летит на Землю, ответ придет не раньше, чем через несколько секунд.
      Майор улыбнулся, и на лице его появилось добродушно-мальчишеское выражение.
      - Простите... Да, я уже понял. Я хотел вас кое о чем спросить. Во-первых, свяжитесь с человеком, который в субботу принял радиограмму из Радужного залива... Во-вторых, меня интересует, не увлекается ли Ирма Дари каким-либо видом спорта. Например, прыжками в воду, альпинизмом, парашютизмом... Да, я подожду... Так. Спасибо.
      Прикрыв микрофон рукой, следователь повернулся к Гольбергу.
      - У вас хороший нюх, доктор, - Ирма Дари действительно увлекается... но художественной гимнастикой. Боюсь, что этот вид спорта вас не заинтересует. Зато я узнал, что кое-кто из экипажа парашютную подготовку прошел... Да, да, понимаю. Но мне необходимо связаться с этим Кроницким. Пожалуйста... Соедините меня с ним по обычному каналу. В Вене? Тогда дайте Вену... Сами? Хорошо, я подожду...
      - Так кто прошел подготовку? - спросил доктор.
      - Нейман, Мельхиад, Маккент.
      - Вот оно что!
      - Алло! Алло! Не прерывайте... Нет, не положу... Алло! Это Кроницкий? Добрый день. Говорит Родин. Я говорю из Радужного залива, меня послали, чтобы расследовать смерть Шмидта. Мне хотелось бы уточнить кое-какие подробности относительно субботней радиосвязи. Вы сами были у аппарата? Хорошо. По словам радистки Ирмы Дари, все было в порядке. Да? Очень рад. А вы уверены, что приняли всю радиограмму? Можете ли вы утверждать, что на другом конце провода, то есть, конечно, не провода... что там была Ирма? Я понимаю, разумеется, все останется между нами... Так, понятно. Благодарю вас. Этого достаточно. Простите за беспокойство. А этой девушке на станции скажите... Впрочем, ничего не говорите. Еще раз спасибо.
      Родин повесил трубку и повернулся к Гольбергу.
      - Милый доктор, мне жаль, но я вынужден вас огорчить. Приготовьтесь к самому худшему. Нет никаких сомнений, что Ирма Дари лично передавала радиограмму.
      - А как вы можете это доказать?
      - Во избежание ошибок текст радиограммы передается дважды. После того как текст передан первый раз, лента перематывается и аппарат не работает примерно полминуты. Кроницкий лично знает Ирму Дари, и под конец он отстукал ей комплимент. Вот, оказывается, для каких целей служит межпланетная радиосвязь. Не мешало бы об этом знать начальству. Ирма Дари ответила Кроницкому и якобы довольно язвительно.
      Гольберг возбужденно зашагал по комнате.
      - Неужели это все-таки обманутый возлюбленный?
      УБИЙСТВО НА ПОЧВЕ РЕВНОСТИ?
      Родин с беспокойством следил за Гольбергом, который раскачивался на стуле.
      - Нужен лист бумаги, - доктор стал выворачивать карманы, - у нас накопилось довольно много материала, и чем дальше, тем больше данных. В этом обилии фактов от нашего внимания может ускользнуть какая-нибудь важная деталь, скрытая зависимость. Значит, все нужно записать. Так, запишем сначала имена восьми членов экипажа. Будем вычеркивать их по мере установления алиби.
      - Понятно.
      - Начнем с радистки. "Дари Ирма", - записал он и перечеркнул это имя жирной волнистой линией. - Остальных я запишу столбиком. Так, следующий, конечно, Борис Мельхиад, - вполголоса диктовал доктор, тщательно, почти каллиграфически выписывая буквы, - это ясно. Убийство на почве ревности.
      - Допустим, вы правы. Убил Мельхиад. Но как?
      - Как? Да, - Гольберг забарабанил записной книжкой по руке, - в этом вся трудность. Если позволите, я постараюсь исходить из тех фактов, которые нам уже известны.
      - Не возражаю.
      - Мы знаем, что Мельхиад в 10:50 находился в коридоре перед кабинетом Глаца. В момент объявления тревоги, то есть через девять минут, он снова оказался там. И оба раза без скафандра. Следовательно, у инженера стопроцентное алиби. Он не мог одновременно находиться здесь, в доме, и у радиотелескопа. - Гольберг выжидающе посмотрел на следователя.
      - Вы правы, физически - не мог. Но принимая во внимание еще один вариант...
      У доктора от разочарования вытянулось лицо. Трудно даже себе представить, что бы это могло быть... И все же Родин попытался.
      ...Шмидт работает у подножия радиотелескопа. На бугристую почву падает тень гигантской конструкции. В пепельном свете - прямые и изогнутые линии проводов и контуры траверз. Внезапно по этой паутине начал красться отвратительный, гигантский паук, словно выползший из царства чудовищ. Шмидт увидел тень, но лишь слегка повернул голову, она не могла его испугать, он столько раз видел, как работают манипуляторы. Шагающие диоды, триоды, реле остановились за его спиной.
      На этот раз механизм подчинялся убийце.
      - Знаете, доктор, - сказал Родин, - я понимаю, что вас смущает. Я тоже склонен предполагать, что ответ должен быть менее сложным. Убийство при помощи манипуляторов - это слишком фантастично.
      - Да, но вправе ли мы исключить эту версию?
      - Ну, что ж, попытаемся воссоздать картину преступления. Манипуляторы приблизились к Шмидту и выжидали, пока он повернется к ним лицом, - пуля в спине исключала бы версию самоубийства. Когда радист повернулся, раздался выстрел, другой. Затем, подняв пистолет вверх, манипуляторы дали сигнал тревоги. Так вы себе это представляете, доктор?
      - Именно так.
      - Но в таком случае - к чему вообще эта тревога? Кому выгодно, чтобы ракета взлетела к небу? Ведь это только усложнило дело и запутало то, что без сигнала тревоги казалось совершенно ясным. Каждому, естественно, пришла в голову одна и та же мысль: почему Шмидт сначала позвал на помощь, а потом застрелился? Если убийца пошел на это, то какую цель он преследовал?
      - Алиби.
      - Для этого не было необходимости объявлять тревогу. О гибели Шмидта так или иначе стало бы известно ровно через две минуты. Помните - Ирма говорила, что каждый член экипажа, находясь вне базы, должен сообщать о себе. Шмидт в одиннадцать не сообщил бы о себе, его стали бы искать...
      - Верно, - доктор задумчиво забарабанил блокнотом по столу. Неожиданно он встрепенулся. - И все-таки - алиби! Если бы о смерти Шмидта стало известно лишь после контрольного вызова в одиннадцать часов, убийце потребовалось бы алиби на все время между десятью и одиннадцатью.
      - Да, в этом что-то есть, - помедлив, произнес Родин.
      - В таком случае Мельхиада надо поставить на второе место в нашем списке подозрительных лиц.
      - Будь по-вашему. Кто же тогда будет третьим?
      - Разумеется, Ланге. - И доктор написал: "Ланге Феликс". - Вам интересно, почему именно Ланге?
      - Не скрою, интересно.
      - Мне кажется, это человек, который при определенных обстоятельствах вполне мог покончить жизнь самоубийством, а значит, и оказаться убийцей Шмидта. Но мотив преступления?..
      - Что вас смущает?
      - Не знаю, как обосновать - из-за чего он мог совершить преступление? Хотя... Помните, Глац утверждал, что, когда дело касается науки, Ланге противоречить опасно. Допустим, у него со Шмидтом вспыхнул научный спор. Предположим - я, правда, в этом не очень-то разбираюсь, - что речь шла о какой-нибудь сверхновой звезде, имеющей большое научное значение. Допустим, что, прежде чем астроном обнаружил ее с помощью телескопа, радист засек какие-то сигналы своим блюдечком.
      - Допустим. Перейдем к следующим.
      - Осталось еще пять человек. Двое из них - Юрамото и Нейман - могли пробежать от радиотелескопа до базы за три минуты. Мы не знаем, какие счеты у них могли быть с Шмидтом, но сейчас не это важно. Итак, начнем с Юрамото, - доктор тщательно вывел на листке имя селенолога. - Это он посоветовал нам не тратить время на серпантинную дорогу. И я вас спрашиваю, с какой целью? Чего он хотел этим достигнуть? Избежать подозрения и указать на то, что рано или поздно нам все равно стало бы известно?
      - Пока оставим его и займемся Нейманом.
      - Да, - доктор записал: "Уго Нейман". - Один из троих, кто прошел парашютную тренировку. А также один из троих, кто прибежал последним и мог успеть пробежать расстояние между радиотелескопом и входом в базу. Единственный, кто отвечает сразу двум этим условиям. Может, поменять их местами с Юрамото? Ну, ладно, пусть будет, как записано. Остаются трое. Пожалуй, я бы отдал предпочтение Рее Сантос. Ее можно подозревать по тем же причинам, что и Ирму Дари, но как бы отраженным в зеркале. Ревность, оскорбленное чувство, озлобление. Отвергнутые женщины могут быть жестокими... Теперь биолог, - Гольберг неразборчиво написал: "Маккент Кр.". - И, наконец, - он нацарапал какую-то закорючку, - командир экипажа Глац. Вот мы всех и собрали...
      ...Постучав в дверь механической мастерской, доктор пропустил следователя вперед.
      Человека, занимавшего в списке подозреваемых второе место, они нашли у светящегося телеэкрана со шитом управления, на котором было множество различных выключателей и кнопок. Мельхиад вращал две рукоятки и сосредоточенно смотрел на экран. Металлические щупальца манипуляторов закрывали какое-то круглое отверстие.
      - Так вот они, эти знаменитые манипуляторы! - сказал Родин.
      - Да, - Мельхиад отложил в сторону поляризационные очки, - я проверял атомный реактор.
      - Величайшее изобретение! Что бы вы без них... Кстати, мы наткнулись на них вчера вечером у входа в базу.
      - У входа?.. Позвольте, я освобожу стул. Ошибаетесь, очевидно, вы видели их на холме, на верхнем плато.
      - Совершенно верно, это было наверху. Сначала я испугался, но потом они меня привели в восторг. По словам доктора, они могут вдеть нитку в игольное ушко. Но он явно преувеличивает.
      - Нет, отчего же? - Инженер наконец освободил стул. - Однако, я полагаю, цель вашего визита - не восхищение манипуляторами. Вы пришли из-за...
      - Из-за Шмидта. Вы правы. Не могли бы вы нам рассказать что-нибудь, что пролило бы свет на его смерть. Странную смерть.
      - Вряд ли. У нас не было ничего общего, и мы не очень-то дружили.
      - Знаю. Но ведь вы неделями жили вместе. Когда вы видели его в последний раз?
      - В субботу утром. За завтраком. Больше я его не видел, так как возился с телесистемой.
      - Глац говорил о какой-то поломке.
      - Да, повреждение коаксиального кабеля.
      - Долго вам пришлось с этим повозиться?
      - До 10:45. Исправив повреждение, я доложил командиру, что все в порядке, потом снова вернулся сюда, и, когда готовил запасные элементы к солнечным батареям, прозвучал сигнал тревоги. Я все бросил, выскочил в коридор, чуть было не сбил Глаца, и мы вместе побежали к выходу. Надели скафандры - и в шлюзовую камеру. Это все. О Шмидте я ничего не знаю.
      Майор подошел к пульту дистанционного управления.
      - Скажите, а почему Шмидт не воспользовался этими манипуляторами для ремонта радиотелескопа? И что, собственно, там было за повреждение?
      - Какая-то мелочь. Что-то с входным кабелем. А что касается манипуляторов - то все очень просто: Шмидт не умел с ними обращаться.
      - Не знаете ли вы, что могло угнетать его в последнее время? Он с вами не делился?
      - Если бы я знал, то уже сказал бы вам. - Мельхиад тоскливо взглянул на полуразобранный детектор. - Кто знает, что его угнетало. Он не сказал об этом даже Ирме, я спрашивал ее.
      - Нам говорили, что в отношении женщин он вел себя... несколько легкомысленно.
      Лицо Мельхиада застыло.
      - Это он умел. Но что касается Ирмы - тут нашла коса на камень. Знаете, она не из тех женщин.
      Поблагодарив инженера за информацию, майор заглянул к Глацу.
      - Маленькая деталь, командир. Нам вчера повстречались манипуляторы. И я подумал - в них же есть телекамера! Если в субботу с ними кто-то работал, возможно, он видел...
      - Никто ничего не мог видеть. Манипуляторы целый день торчали у входа. Я чуть не упал, споткнувшись о них.
      Доктор Гольберг с мрачным видом вошел за майором в его комнату и тяжело опустился на стул. Вытащив свой листок, он перечеркнул фамилию под номером два: имя Мельхиада исчезло под жирной волнистой линией.
      - Остается еще шесть имен, - буркнул он. - Немного...
      - Точнее - лишь пять, - сказал следователь.
      - Что вы имеете в виду?
      - Мельхиад подтвердил алиби командира. Во время тревоги Глац был в помещении. Это не вызывает сомнения.
      - Правильно. - Гольберг провел третью черту и задумался над оставшимися фамилиями.
      ТРАМПЛИН ВО ВСЕЛЕННУЮ
      Ланге отложил в сторону таблицу кривых Планка и откинулся в кресле.
      - Мое мнение о Шмидте? - Астроном на мгновение задумался. Великолепный специалист в области связи. Это и понятно, иначе его бы сюда не послали.
      - Конечно, конечно, но сейчас для меня важнее его поведение в быту, какие-нибудь черточки характера. Мы пытаемся понять - чем можно объяснить его трагическую кончину?
      - Личная жизнь... Что вам сказать? Это не так просто. Меня не интересует личная жизнь других. У меня для этого нет ни времени, ни желания.
      - Вы часто сталкивались с ним по работе?
      - Часто. Здесь у каждого со всеми установлены тесные контакты. Иначе нельзя проводить исследования.
      - А было ли что-нибудь такое, что бы вас особенно сблизило? Общие знакомые, например, или проблемы, над которыми вам обоим приходилось работать?
      - Нет, ничего такого. Шмидт скорее был техником, чем ученым.
      - А ваша работа... - начал майор.
      - Чисто научная. Астрономическая обсерватория - главный объект базы. И не только здесь, в Радужном заливе, но и на всех лунных станциях. И это понятно.
      - Ну да, Луна - это трамплин во Вселенную.
      - Совершенно верно. Луна - это трамплин во Вселенную. Первый шаг человека во Вселенную ознаменовал начало новой эры человечества. Через Луну проходит путь разума в космос.
      - Разума обитателей Земли, - уточнил Родин.
      - Конечно. Никакого другого разума быть не может. - Голос Ланге стал ледяным.
      - Вы так думаете? - Следователь в нерешительности погладил подбородок.
      Доктор Гольберг заерзал на стуле.
      - Я не астроном, это область науки, в которой вы, разумеется, чувствуете себя как рыба в воде, но подобная категоричность меня удивляет.
      - Не вижу в этом ничего удивительного.
      - Если я вас правильно понял, вы утверждаете, что никаких разумных существ с интеллектом хотя бы так же развитым, как у человека, во Вселенной не существует?
      - Хотя бы как у человека... - иронически усмехнулся астроном. - Это значит, я должен допустить, что есть существа, по умственному развитию приближающиеся к человеку. Но это не так. Истина заключается в том, что во Вселенной нет никаких разумных существ, которые по уму, чувствам, поведению и техническому развитию могли бы сравниться с человеком даже эпохи неолита.
      Доктор Гольберг решительно выпрямился.
      - Значит, вы предполагаете, что нигде во Вселенной мы не встретим существ, находящихся на той же стадии развития, что и мы, и никогда не сможем найти с ними общего языка?
      - Я не предполагаю, я твердо знаю это. Человек - единственное, исключительное явление во всей Вселенной. Он высший продукт ее развития и полновластный хозяин. Сегодня он уже находится на пороге своего господства. Он подчинит себе другие миры во Вселенной, выберет самые лучшие, и придет время, когда он будет управлять планетарными системами многих сотен ближайших звезд!
      - Любопытная теория, - вежливо сказал Гольберг и посмотрел на Родина, словно ища у него поддержки, - но мне кажется, что она противоречит общепринятым взглядам.
      - Я понимаю, что вы хотите сказать: Фламмарион, множество обитаемых миров и тому подобное. Чушь, сказки, спекуляция на человеческом невежестве и чувстве одиночества во Вселенной. Бредни фантастов и неучей. В древности считали, что небо поддерживает всемогущий бог, но путешественники никакого божества не нашли. Общепринятое мнение оказалось ложным. Вспомните, было время - Землю называли плоской. Но нашелся португалец, объехавший вокруг Земли, и он доказал, что Земля - шар. И этот взгляд оказался опровергнутым. Кстати, сколько лет прошло с того времени, когда верили, что на Луне обитают какие-то удивительные существа? Когда астрономия сделала еще один шаг вперед, и этой небылице нельзя было дальше верить, разумные существа были переселены на ближайшие планеты. Ну, да - смуглые, златоглазые марсиане и прочие вымыслы. А когда и из этого ничего не вышло, предсказатели взялись за планетарные системы звезд нашей Галактики и еще дальше во Вселенной! Бред, чепуха! Фламмарион и ему подобные - либо злостные обманщики, либо неисправимые мечтатели. На самом же деле разумные обитатели Вселенной - такие же сказочные существа, как циклопы на Земле. Космическое пространство принадлежит и всегда будет принадлежать лишь человеку. Нам, людям.
      Куда девалось хладнокровие Ланге! Страстная речь, в глазах фанатизм, весь он словно одержимый.
      Следователь посмотрел на Гольберга. На щеках доктора от возбуждения выступили красные пятна. Превосходно! Чем жарче спор, тем хуже человек владеет собой, тем легче узнать его подлинные мысли.
      - По-моему, вы потеряли всякое чувство меры, - запальчиво произнес доктор, - я еще не слышал, чтобы кто-нибудь высказывал антропоцентрическую теорию в столь категоричной форме! Если встать на вашу точку зрения, человек во Вселенной - явление уникальное. И вся Вселенная существует лишь для того, чтобы служить нам, людям. И нигде в природе, в бесчисленных и далеких мирах, нет существ, могущих хотя бы приблизиться к нам по своему интеллекту. Вы это хотите сказать?
      - Вот именно. - Ланге уже взял себя в руки.
      - Но позвольте, - казалось, доктор испытывает почти физическую боль, вы же лучше меня знаете, что Млечный Путь состоит из ста пятидесяти - или около этого - миллиардов звезд. И у этих звезд не знаю сколько уж там миллиардов планет! Неужели ни на одной из них не могла развиться жизнь, как на Земле? Невероятно, немыслимо, антинаучно! Вы не имеете права отстаивать подобную чепуху!
      - Прошу вас, - Ланге улыбнулся холодной, высокомерной улыбкой человека, имеющего неоспоримое преимущество перед своим противником и знающего об этом, - не станем же мы ссориться, как дети. Мне тоже кажется невероятной гипотеза, что где-то, помимо Земли, развилась жизнь. И тем более в таких формах, как на Земле. Что там есть разумные существа, обладающие интеллектом, подобно человеку.
      - Если подойти к вашей теории с позиций математики... - начал было доктор.
      - Именно математика подтверждает мою правоту. Допустим, что при определенных условиях жизнь на нескольких планетах действительно начала бы развиваться в направлении усовершенствования интеллекта. Представим себе для сравнения, что длительность существования планеты Земля соответствует длительности нашей жизни. Чему, по-вашему, равнялся бы в этом случае "период существования" интеллигентного человека? Образно говоря - примерно секунде, одному мигу. А теперь представьте, какова вероятность, что два человека, каждый из которых моргнет лишь раз в жизни, сделают это одновременно! Примерно такова же вероятность, что жизнь разовьется одновременно на Земле и на планете X. Выраженная математически, эта величина настолько ничтожна, что практически равняется нулю. Вам ясно?
      Гольберг с удивлением взглянул на Родина.
      - Интересно, - сказал следователь, - это что же, ваша теория, ваша точка зрения?
      - В самых общих чертах и с оговорками, касающимися аргументации. Будь это научный симпозиум, я, разумеется, говорил бы иначе. Человек родился на Земле, но его миссия не жить в колыбели, а покорить Вселенную. Поэтому нигде во Вселенной не может быть разума, противостоящего нам. Мы можем лишь встретить средства, способствующие человеческому прогрессу.
      - Скажите, у вас... - Родин пытался найти нужное слово, - у этой вашей теории много последователей?
      - Вы хотите оценить ее по внешнему эффекту? В науке шумиха не имеет значения. Кто когда-то верил, что Земля круглая и что она вертится вокруг Солнца, а не наоборот!
      - Это верно, - заметил Родин, - но мне кажется, мы уклонились от основной темы нашей беседы. Я хотел бы вернуться к мертвому радисту. Нас, как вы понимаете, интересует время, непосредственно предшествовавшее его смерти. Вам пришлось разговаривать в этот день со Шмидтом?
      - В субботу? Не помню. Возможно... впрочем, кажется, не пришлось. А если и говорил, то о чем-нибудь незначительном. Хотя да, вспомнил, мы говорили о солнечном шуме. Обменялись парой фраз.
      - Это имело отношение к вашей или к его работе?
      - К его. В обязанности Шмидта входила связь с Землей, лунными станциями, а также с космическими кораблями и искусственными спутниками. Качество приема, как известно, зависит от солнечной активности. Кроме того, Шмидт проводил и радиоастрономическое наблюдение.
      - Ну, конечно, он не смотрел во Вселенную, он ее слушал.
      Ланге улыбнулся - не насмешливо или саркастически, как прежде, а непосредственно, почти как ребенок.
      - Можно и так сказать.
      - Во время разговора с радистом не бросилось ли вам в глаза что-либо особенное?
      - Насколько мне помнится, нет.
      - Не вспомните ли, где и когда вы с ним говорили?
      - Постойте, когда же это было? Во время завтрака... вспомнил - в шлюзовой камере.
      - И после вы уже его не видели?
      - Лишь издали. По дороге к обсерватории я заметил его внизу у базы, но он тут же погрузился в тень. Номера на скафандре, мне, разумеется, различить не удалось, да я и не пытался. Но это должен был быть он, никто, кроме него, в ту сторону не шел.
      - А потом?
      - Я работал наверху, в куполе большого рефлектора. Изучал Кастор С.
      - Кастор С?
      - Это одна из переменных звезд. Но вряд ли это вас может заинтересовать. Закончив наблюдение, я спустился вниз, в фотолаборатории проявил снимки...
      - Когда это было, вы не помните?
      - Не помню. Спросите нашего врача, она в тот момент была в лаборатории, может быть, она вспомнит. Я обработал негативы и направился в обсерваторию. По дороге меня застала тревога.
      - Вы видели ракету?
      - Видел, хотя и не смотрел в ту сторону. Но красный отблеск был таким интенсивным и длительным, что его просто нельзя было не заметить. К тому же в наушниках гермошлема раздался сигнал тревоги.
      - Вниз бежать нетрудно. Вы пришли вовремя.
      - Как сказать. Я оказался последним. Глац и другие уже собрались. Но быстрее добраться я не мог, обрыв довольно крут, дорога едва намечена, а последнее восхождение на Матерхорн я совершил четверть столетия назад.
      Родин отыскал в записной книжке радиста страничку с загадочными числами и показал ее астроному.
      - Вот это мы нашли в блокноте Шмидта. Не знаете, что бы это могло означать? Как астроному, вам математика должна быть близка.
      Ланге внимательно разглядывал пометки Шмидта.
      - Нечетные числа. Но не только. Это простые числа. Что это может значить? Не представляю. Возможно, это записи какого-то шифрованного сообщения. Другое объяснение мне в голову не приходит.
      - ...Фанатик! - возмущенно твердил доктор, когда они вернулись в комнату следователя. - Таких в средние века на кострах сжигали. Или такие других сжигали. Пожалуй, так вернее... Надеюсь, вы ему не верите?
      - Мы должны уточнить время у Реи Сантос.
      - Рея Сантос! Вы мне напомнили... - Гольберг наклонился и заботливо ощупал щиколотку.
      - Болит?
      - Не переставая. Как видите, и на Луне безрассудные прыжки дорого обходятся.
      - Попробуйте походить.
      - Вы думаете? - Гольберг встал, сделал энергичный шаг, но тут же, скорчив гримасу, сел. - Проклятая нога. Ладно, пойдемте к Рее Сантос, она чем-нибудь поможет.
      - А сами вы не в состоянии что-либо сделать?
      - Не забывайте, что я занимаюсь психиатрией, майор.
      - Ну что ж, в таком случае попробуйте вылечить ногу средствами вашей специальности. Я имею в виду самовнушение, - невинно заметил Родин.
      - Заведующий стоматологическим кабинетом не вырвет сам себе зуб.
      - Ну, тогда пошли...
      И они отправились к Рее Сантос.
      - Я пришел к вам за помощью. - Казалось, Гольберг, в чем-то оправдывается. - У меня болит нога. Неудачно прыгнул. Кто бы мог подумать, что здесь...
      - Хотела бы я знать, где это вы так прыгаете? Второй случай за эту неделю. Боюсь, что скоро на базе потребуется ортопед. Недавно мне пришлось просвечивать подвернутую стопу.
      - В самом деле? - Родин умышленно отвернулся, стараясь избежать многозначительного взгляда Гольберга.
      - Ну, конечно. Это было... Да, в субботу. В тот самый день, когда Шмидта нашли мертвым возле радиотелескопа.
      - А я не видел, чтобы кто-нибудь хромал.
      - А почему Юрамото должен хромать? Через два дня доктор Гольберг тоже сможет прыгать, как козочка.
      Родин огляделся.
      - У вас здесь превосходное оборудование... Ну, раз уж мы заговорили об этой злосчастной субботе, не могли бы вы сказать, что здесь, собственно, произошло? Вы видели в тот день Шмидта? Разговаривали с ним?
      - Нет. То есть да. За завтраком. Потом я видела его там. Но разговаривать с ним уже было нельзя.
      - Что же могло случиться? Попробуйте вспомнить обо всем, что происходило в субботу. Быть может, какая-нибудь незначительная на первый взгляд деталь окажется важной.
      - Боюсь, что толку от меня будет немного. Суббота ничем не отличается от всех остальных дней. Ничего особенного не случилось. Завтрак прошел, как обычно, - за столом велась ленивая беседа. Потом я пошла в ординаторскую, затем - в кабинет. Кстати, хотите посмотреть? - Она позвала Родина в соседнюю комнату. - Это химическая лаборатория и аптека. К счастью, мы ею не часто пользуемся. Здесь ни у кого еще ни разу не болела голова.
      - Вернемся к субботе. Астроном Ланге утверждает, что он около получаса провел в фотолаборатории.
      - Да, если не считать того момента, когда ему понадобился бромистый калий.
      - И вы говорите, он ушел через полчаса?
      - Да, около одиннадцати, незадолго до того, как прозвучала тревога.
      - Незадолго? Минут за пять, десять, за минуту?
      - Минут за восемь - десять. Кто бы мог подумать, что это последние минуты Шмидта? Невероятно! Сразу же после Ланге я тоже вышла. Когда он прощался со мной, я уже надевала скафандр. В коридоре мне встретились Глац и Мельхиад. Я прошла шлюзовую камеру и направилась в оранжерею.
      - По дороге никого не встретили?
      - Нет. Я только видела, как несколько раз зажглись рефлекторы ракетоплана. Вероятно, в нем был Нейман.
      Казалось, Рея чего-то не договаривает, она все время настороже. Но почему? Боится сказать лишнее?
      Родин поднялся и извинился за беспокойство.
      В комнате следователя Гольберг со вздохом вынул листок со списком подозрительных лиц.
      - Вы готовитесь вычеркивать? - спросил Родин.
      - Да, но кого?
      - Видимо, обоих, не так ли, доктор?
      - Итак, у нас остаются?..
      - Маккент и Нейман - двое из тех троих, что прошли парашютную тренировку.
      - И Юрамото.
      - Да, Юрамото с вывихнутой стопой.
      ЗЕЛЕНЫЙ ОАЗИС
      Издали оранжерея напоминала гигантские мыльные пузыри, вздувшиеся над поверхностью Луны.
      - Здесь нет ни одного кусочка ровного стекла, - комментировал Гольберг, - стеклянные купола должны быть очень прочными, чтобы противостоять внутреннему давлению. Под каждым куполом - одна из секций оранжереи, герметически отделенная от других.
      Маккент поднялся навстречу посетителям, его глаза выдавали нескрываемое любопытство.
      - Вы хотите осмотреть оранжерею? Правильно, никакая цветная фотография не передаст того, что вы сами здесь увидите. Вы интересуетесь ботаникой?
      - Каждый из нас в какой-то мере интересуется ботаникой. - Майор оглядел небольшой кабинет. Полки, на которых стояли батареи пробирок и колб. Стол с различными микроскопами и тиглями. Грядка, которая словно купалась в синем ксеноновом свете. - Хоть я и не специалист, но, разумеется, помидоры от свеклы отличу. Однако, признаюсь, таких плодов я не видывал.
      - Это не помидоры, это редиска, - улыбнулся Маккент, - одно из наших маленьких чудес - результат деятельности моих предшественников. После меня продолжит опыты кто-нибудь другой. Каждый подсыпает свою горсть зерна жерновам, и в конце концов мы достигнем цели - изменения биологических особенностей растений. Мы поставим агротехнику с ног на голову.
      Биолог отложил гигантскую редиску и освободил два стула, смахнув с них комья глины.
      - Присаживайтесь. Вы ведь приехали сюда не на экскурсию. Видимо, речь пойдет о том несчастном случае?
      - Да, и в этой связи я бы хотел задать вам несколько вопросов.
      - Ну, конечно, я готов ответить, хотя и не уверен, что могу быть вам полезным. Вам уже удалось что-нибудь выяснить?
      - Мы ищем кончик нити, которая привела бы нас к истине. Как по-вашему, что могло толкнуть Шмидта на столь непонятный шаг? Казался ли он вам человеком-отрешенным, чем-то озабоченным?
      - Нет.
      - Но ведь должна была быть какая-то причина, - начал доктор, - сейчас не то время...
      - Не то время?
      Маккент иронически улыбнулся.
      - Разумеется, техника движется вперед семимильными шагами. А наивные люди полагают, что человек также претерпел огромные метаморфозы, что его удастся втиснуть в прокрустово ложе идеального общества. Благо, по их мнению, социальные корни нежелательных тенденций устранены...
      - Но по-прежнему существуют следователи и даже целая наука криминалистика, вы это хотите сказать? - перебил его Родин. - Было бы по меньшей мере легкомысленно столь упрощенно смотреть на вещи. Выращивая свои растения, вы стремитесь уменьшить потери за счет устранения вредного влияния среды. Аналогичная задача стоит и перед нами. Я согласен, что с растениями проще и быстрее, чем с людьми. Но вырастить здоровые, выносливые растения, которые не сломает первый же порыв бури, не свалит ночной мороз, которые не боятся засухи, - для этого нужно время. Не только в природе, но и в обществе.
      - Тем самым вы признаете, что и у вас есть свои невзгоды. И не только стихийные.
      - Мы же не говорим, что наш путь устлан розами. Кстати, и у роз есть шипы. Как биолог, вы должны это знать.
      - Ваша работа, - сказал Маккент, - полезна для общества. Вы кружитесь около виновного, а он об этом не знает. А может быть, и знает... нет, не хотел бы я быть в его шкуре - круг сужается.
      - Наверное, это не очень приятно. - Взгляд майора был устремлен куда-то вдаль. Неясная мысль коснулась его сознания, будто слова Маккента что-то ему подсказали, но он не мог уловить этой мысли. - Однако вернемся к Шмидту. Когда вы его видели последний раз?
      - Затрудняюсь сказать. Очевидно, за завтраком. Да, совершенно верно - в столовой.
      - А что вы делали потом?
      - Работал. Здесь, в оранжерее. Потом надел скафандр и совсем собрался в лабораторию, как вспыхнула ракета и прозвучал сигнал тревоги. Я сразу понял, с кем несчастье.
      - Что вы имеете в виду?!
      - Ракета вспыхнула над радиотелескопом, а там работал Шмидт. Я прошел шлюзовую камеру и побежал к базе.
      - Вы никого не встретили по пути?
      - Никого.
      - У входа вы были первым. Не подскажете ли, в каком порядке прибежали остальные?
      - Попробую вспомнить. Через несколько секунд появилась Рея Сантос. Потом из базы выбежали Глац и Мельхиад, следом за ними - Нейман и Юрамото, и наконец появился Ланге. А, Собственно, вам это к чему?
      - Мы хотим восстановить полную картину.
      На обратном пути доктор молчал. Он заговорил, лишь сняв скафандр в комнате Родина.
      - Н-да, - он покачал головой, - Маккента придется вычеркнуть. Нет сомнения, что именно он был первым у входа. Меньше чем через две минуты после появления ракеты. Никакие силы не могли помочь ему пробежать расстояние от радиотелескопа сюда, вниз, за две минуты.
      - Я бы задал дополнительный вопрос, - тихо произнес следователь. Маккент бежал от оранжереи и был у входа первым. Рею Сантос тревога застала тоже почти у оранжереи, и она прибежала второй. Интересно, не правда ли? Особенно если учесть, что они не встретились.
      ДОВОДЫ ДОКТОРА ГОЛЬБЕРГА
      - Итак, значит, Нейман или Юрамото. Кто бы мог подумать? - Эрза Гольберг с недоверием смотрел на листок бумаги. Из восьми имен шесть было вычеркнуто. - Знаете, даже сейчас я бы не отважился гадать, кто из двоих это сделал. Оказывается, быть гадалкой не так уж легко.
      - В криминалистике не только трудно - рискованно.
      - Очень рискованно. С кого же начнем... Я имею в виду - начнете?
      - Пожалуй, - майор секунду колебался, - с Неймана. Идет?
      - С Неймана, так с Неймана. Кое-что мы о нем знаем, то есть - чем он занимался утром. Алиби у него есть.
      По словам Глаца, Нейман утром находился в его кабинете. Они вместе готовили радиограмму на Землю. После окончания, примерно в 10:50, Нейман ушел. Чем он занимался потом?..
      - Что я делал потом? - Нейман лениво прищурил глаза. - Направился к ракетоплану.
      - Вы намеревались совершить полет?
      - Да, после обеда.
      - И поэтому пошли подготовить машину?
      - Совершенно верно.
      - По дороге встретили кого-нибудь?
      - Нет.
      - Этим ракетопланом, как вы его называете, можно управлять и на расстоянии?
      - Конечно.
      - Могли бы вы сэкономить время и проверить исправность приборов, не поднимаясь в кабину ракетоплана?
      - Да, но этим я бы ничего не достиг.
      - Не понимаю.
      - Ракетоплан стоял рядом с радиомаяком, с которого осуществляется дистанционное управление. И поскольку я все равно был там, какое имело значение - проводить проверку с маяка или непосредственно из кабины?
      - Правда ли, что Шмидт ловил сигналы с Земли?
      - Да, радистов-любителей, - подтвердил пилот, - он даже посылал им открытки.
      Когда они остались одни, доктор внимательно посмотрел на следователя. Наконец он провел ладонью по лбу, словно отирая капли пота.
      - А что делать? - промолвил он. - Кто бы мог подумать! Итак, все-таки Юрамото! Неужели он?.. - Гольберг покачал головой. - Но арифметика неумолима - остается он один. У всех остальных есть алиби. Надежное, стопроцентное алиби.
      - А Неймана вы зачеркнули?
      - Конечно. Если за три минуты до тревоги он занимался рефлекторами ракетоплана, то в 10:59 его не могло быть на холме у радиотелескопа. Так же как и Ланге... О чем вы задумались, майор?
      - Ну, как бы вам получше объяснить? Меня гложет... мысль, что я забыл о чем-то важном. Что мы в чем-то ошибаемся, что-то проглядели. Я почти ухватил эту мысль во время беседы с Маккентом, но потом она вновь от меня ускользнула.
      - Вы не можете что-то вспомнить?
      - Вот именно.
      - Ничего, - уверенно сказал психиатр, - обязательно вспомните. Стоит лишь воспроизвести весь разговор, восстановить все подробности, представить себе все визуально. Кто где стоял, выражение лица и тому подобное. И вы схватите эту мысль, что упорно скреблась в вашей памяти. А теперь пойдемте к Юрамото, последнему в нашем списке.
      Сейсмическая станция, расположенная у самой подошвы обрыва, напоминала половину исполинского яйца допотопного ящера. Серо-белые стены четырьмя иллюминаторами глазели на плоскую долину, раскинувшуюся перед базой.
      - Так вот где вы работаете, - произнес Родин, осматривая овальное помещение, - я представлял себе кабинет селенолога иначе.
      Лицо Юрамото осветила приветливая улыбка.
      - Это не единственное мое рабочее место. Но здесь я бываю часто. Здание построено в стороне от других помещений, так как здесь установлен один из сейсмографов.
      - Здесь?
      - Да, прямо под вами, в шахте. Он помогает нам слушать Луну.
      - Это, верно, очень чувствительный прибор?
      - Хотите взглянуть?
      Да, майор хотел взглянуть.
      Юрамото нажал кнопку, тяжелая крышка люка поднялась. Перед ними возникла винтовая лестница, покрытая мягким ковром. Внизу, на двадцатиметровой глубине, в довольно обширном помещении - пожалуй, не меньше верхнего - в полутьме виднелся сейсмограф с высоко поднятым плечом. В подземелье скрещивались три узких зеленых луча.
      - Как видите, ничего особенного. Похож на любой сейсмограф на Земле. Отраженные лучи увеличивают амплитуду малейшего колебания, которое тут же регистрируется. Самописец прибора чертит линию на равномерно движущейся бумажной ленте. Взглянуть на сейсмограмму можно наверху.
      - Говорят, некоторые из этих приборов настолько чувствительны, что могут зарегистрировать даже биение человеческого сердца, - заметил Родин.
      - Могут, если стоять вблизи аппарата и на твердом основании. Сейсмограф реагирует не на звук, а на колебания. Правда, каждый звук - это механическое колебание, но не каждое колебание сопровождается тем, что мы привыкли называть звуком.
      Наверх поднимались молча.
      - А вот здесь вычерчивается сейсмограмма. - Селенолог осветил бумажную ленту, и они увидели волнистую черту. У самого кончика самописца волны как бы лихорадочно заметались.
      - Что это значит? - доктор дотронулся до защитного стекла.
      - Прибор зарегистрировал наши шаги. А возможно, биение сердца.
      - Несмотря на ковер?
      - Да, несмотря на то что лестница и пол изолированы.
      - Я с сожалением констатирую, - Родин на секунду замолчал, но морщинистое лицо селенолога было непроницаемым, - что мы не очень-то продвинулись вперед в расследовании дела. Мы хотели бы кое-что уточнить.
      - Понятно. Вас интересует, не я ли убийца Шмидта.
      Позже, вспоминая этот драматический момент, доктор Гольберг заметил: "Я был потрясен, майор, но вы даже глазом не моргнули. Это было великолепно наблюдать, как вы оба соревнуетесь в выдержке".
      - Совершенно верно. - Родин поудобнее уселся в кресле. - Не трудно ли вам объяснить, почему вы не могли быть убийцей?
      - На родине моих предков сохранилось много пословиц. Разрешите привести одну из них: "Тигр не допрыгнет до орла".
      - То есть вы хотите сказать, что в момент смерти Шмидта были далеко от него?
      - Наслаждение - купаться в росе, но еще большее наслаждение - говорить с человеком, который понимает тебя. Именно это я и имел в виду.
      - В момент, когда раздался сигнал тревоги...
      - ...я был здесь. Именно на этом месте. Еще точнее - я только что вернулся.
      - Могу ли я узнать, откуда именно?
      - Снизу. Из шахты. Ежедневно до обеда я спускаюсь вниз, проверяю приборы и делаю об этом отметку.
      - Значит, в критический момент вы спускались по лестнице, какое-то время проверяли сейсмограф и снова вернулись. Правильно?
      - Абсолютно правильно.
      - Сейсмограммы сохраняются?
      - Вы хорошо знаете свое дело, полковник!
      - Майор, с вашего позволения.
      - Простите. Вы неплохо ориентируетесь в незнакомой обстановке. С вами приятно побеседовать.
      Юрамото поднялся и подошел к ящику у стены.
      - Здесь находится субботняя сейсмограмма.
      Наклонясь над развернутой лентой. Родин внимательно слушал объяснения селенолога. Юрамото достал другие сейсмограммы, и майор начал сравнивать их между собой.
      - Не объясните ли...
      - С удовольствием. Я пришел сюда в 10:31 утра. До 10:49 (с точностью до секунд) сейсмограф ничего особенного не зарегистрировал, так как я сидел за столом и писал. Вот здесь сейсмограмма начинает отмечать мой спуск, пребывание внизу, подъем наверх. Вот это - удар дверей в шлюзовой камере, а что означает эта линия, вы наверняка угадаете...
      - Удаляющиеся шаги.
      - Да, когда я бежал к базе. Эти вот незначительные, неравномерные отклонения я бы отнес за счет людей, бежавших к радиотелескопу, и переполоха, вызванного первым убийством на Луне.
      Родин поднял глаза и посмотрел на Гольберга - в глазах доктора мелькнули изумление и растерянность. Он снова повернулся к Юрамото.
      - Это похоже на алиби.
      - Нет, - улыбка селенолога была очень дружелюбной, но в ней чудилось сочувствие, - это и есть алиби.
      - Вы так думаете?
      - Твердо знаю.
      - Я буду откровенен, профессор, вы, вероятно, поймете меня. Мне нужна полная ясность. А что, если это не субботняя сейсмограмма? Что, если на ней заранее или позднее было что-нибудь подрисовано?
      - Должен вас разочаровать, майор. Мое алиби неоспоримо. Я уже говорил, что ленту обычно меняю в полдень. На это уходит немного - всего две-три минуты. Но это значит, что мы ежедневно теряли бы эти несколько минут. Во избежание потери времени с 10:50 до 12:10 самописцы одновременно записывают сейсмограмму на две ленты.
      Селенолог развернул перед майором обе ленты. Он прав. В этом не оставалось ни малейшего сомнения. На субботней ленте действительно были зарегистрированы те же колебания. Они неопровержимо доказали алиби Юрамото.
      - Еще два вопроса, если позволите, - устало сказал следователь.
      - Кто даст напиться путнику, сам не будет страдать от жажды. Но у верного ли вы источника, майор?
      - Не сомневаюсь. Итак, первый вопрос: почему на сейсмограмме не зарегистрирована тревога? Точнее, выстрел из ракетницы?
      - Потому что сейсмограф не реагирует на свет.
      Снова этот скрытый сарказм в словах Юрамото. "Не начинают ли у меня сдавать нервы, не поддаюсь ли я раздражению?"
      - А ударная волна распространяющихся газов, возникшая при выстреле, была слишком слабой, - продолжал селенолог. - Что же касается сотрясения, которое приборы отметили в критический момент, то это, возможно, отдача. Тело перенесло этот, разумеется, ослабленный толчок на лунную поверхность.
      - А почему вы говорите - возможно?
      - Потому что отклонение слишком сильное, а радиотелескоп сравнительно далеко. Скорее это все-таки удар или прыжок вблизи от базы. Я затрудняюсь это объяснить.
      - Вы сказали - прыжок?
      - Да, прыжок или падение с большой высоты.
      - Благодарю вас. И последнее - почему вы решили, что Шмидт убит?
      - Совестно признаться, майор, но я понял это довольно поздно. Лишь увидев доктора, бегущего к радиотелескопу, я подумал, что, похоже, вы пытаетесь воссоздать картину убийства, и тут я прозрел. Как это сразу не пришло мне в голову! Ведь будь это самоубийство, в скафандре Шмидта не могло быть двух пулевых отверстий. Первый же выстрел оказался бы для него смертельным. И тогда я вам сказал, что преступник мог не бежать по серпантину, а спрыгнуть.
      - Вам не приходит в голову, кто мог быть в этом замешан?
      - Не имею ни малейшего представления, майор. Могу сказать лишь одно: кто бы ни был убийца, нервы у него железные. Ведь, как только вы прилетели, он должен был понять...
      - Вспомнил! - Следователь резко повернулся к доктору. - Вспомнил, о чем я подумал, когда мы были у Маккента. Но эта мысль тут же выскочила у меня из головы и я никак потом не мог ее воскресить. "Вы кружитесь около виновного, - сказал Маккент, рассуждая о нашей работе, - а он об этом не знает. А может быть, и знает... нет, не хотел бы я быть в его шкуре - круг сужается". Но, очевидно, вас это совсем не интересует. - Родин обернулся к селенологу.
      - Жаль каждой росинки, которая не освежит цветка.
      - Хорошо. Что мы выигрываем, делая вид, что речь идет о самоубийстве? Ничего, больше того, проигрываем. Ведь преступника не обманешь. Скрытность - на руку убийце. Я скажу об этом всем утром. Не буду навевать страшных снов.
      Юрамото проводил гостей до дверей шлюзовой камеры.
      - Гости из дому - печаль на порог.
      Снаружи было тихо, холодно, неприветливо.
      - Кажется, мы безнадежно влипли. - Вопреки отпечатанной и собственноручно подписанной инструкции "Как обращаться со скафандром" доктор отфутболил шлем в угол комнаты. - Смотрите, - с горечью добавил он и перечеркнул последнюю фамилию в своем блокноте. - Так! А теперь, быть может, пройти весь список заново?
      - А почему бы и нет? - Родин сунул руку в карман, но тут же безнадежно махнул рукой: что за идея - запретить на Луне курить!
      - Начнем с Глаца. С 9:00 до объявления тревоги он находился на командном пункте, у стены с телеэкраном.
      - Дальше!
      - Что касается инженера Мельхиада, то Глац, Ирма Дари и Рея Сантос подтвердили его алиби около 10:50.
      - Перейдем к самой Ирме. До 10:50 она была у Глаца, потом вернулась на узел связи и наладила радиосвязь с Землей. Ее корреспондент утверждает, что около 11:00 она отвергла его радиокомплименты. Следовательно, в этот момент она не могла быть у радиотелескопа.
      - Ланге?
      - Тот, кто вознес человека до уровня бога! У него алиби примерно с 10:30, когда он вошел в фотолабораторию.
      - Маккент?
      - Биолог оказался у входа первым. По-видимому, он появился там в 11:01, не позднее. За две минуты он не мог добежать от радиотелескопа до базы, даже если бы прыгнул с обрыва.
      - Кто же остался?
      - Нейман, который за несколько минут до тревоги включил прожектора ракетоплана. Это подтвердила Сантос. Никого, кроме этих восьми, здесь не было. И тем не менее Шмидт убит.
      ЧЕТВЕРГ: ЗАВТРА НАСТУПИТ РАССВЕТ
      Родин и Гольберг пришли к завтраку последними. Им достались места в конце стола.
      - Что это вы так торжественно, - Ирма Дари улыбнулась Гольбергу, будто готовитесь произнести... - Она не закончила.
      Родин окинул взглядом сидящих за столом.
      Рея Сантос подперла голову руками, задумчиво глядя на доктора. Ирма Дари подчеркнуто тщательно намазывала масло на хлеб. Феликс Ланге отсутствующим взглядом уставился в потолок. Пилот Нейман потихоньку жевал. На лице Юрамото не отражалось ничего, кроме учтивости. Пальцы Мельхиада быстро вращали чайную ложечку. Во взгляде командира чувствовалось беспокойство.
      - Разрешите? - Майор взял чашечку. - Благодарю. Да, я должен кое-что вам сообщить. Это мой долг, хотя и не очень приятный.
      - Это касается Шмидта? - Маккент подвинул стул поближе к следователю.
      - Да, это касается Шмидта. Неопровержимо доказано, что Михаль Шмидт не мог сам в себя выстрелить. Его убили. Доказательства? Я полагаю, достаточно веские. В Шмидта выстрелили дважды. Первым выстрелом пробило скафандр, и радист мгновенно погиб - в ничтожную долю секунды наступила разрывная декомпрессия и молниеносная гипоксия. Спрашивается, каким образом он мог вторично нажать курок?
      Тишина, тяжкая, почти осязаемая, повисла в столовой. Ее нарушил резкий хруст - это Нейман разломил сухарик. Ирма вздрогнула.
      - В момент убийства поблизости никого, кроме членов вашего экипажа, не было. Очень жаль, но я вынужден сказать: один из вас - убийца.
      Голос майора звучал спокойно, деловито, и все же он вызвал тягостное молчание.
      Ирма зябко передернула плечами. Рея Сантос бросила на нее быстрый взгляд. Маккент переводил взгляд от одного к другому. Мельхиад бешено крутил ложечку.
      И только Нейман, который все это время посвятил завтраку, деловито вытер губы салфеткой.
      - Ваши доводы, майор, крепко сшиты логикой: кто-то из нас убил Шмидта.
      - Но кто, кто мог это сделать, если все мы были в других местах? допытывался Маккент.
      - Это покажет дальнейшее расследование.
      - Вы уверены, что найдете преступника?
      - Абсолютно уверен.
      Снова воцарилась тишина. Только быстрые взгляды на миг останавливались то на одном, то на другом. Кто? Как? Из-за чего? И снова - кто? Яд недоверия, вкравшийся в группу из восьми человек, начал свою разрушительную работу.
      Нейман встал, отодвинул тарелку и повернулся к Глацу.
      - Пойду-ка проверю двигатель.
      И сразу напряжение спало.
      Ланге посмотрел на часы: 9:15.
      - Не так уж много все это заняло времени.
      - Немного, - согласился Юрамото. - Но тонущему и миг кажется вечностью.
      ПОДРУБЛЕННЫЙ СУК ОПАСЕН
      - Ну, какое впечатление? - Майор вопросительно поднял бровь.
      Гольберг заговорщически оглянулся на дверь.
      - Да никакого. А вы как считаете?
      - Согласен.
      - А ведь как хорошо все было продумано! Ну, что делать! Все реагировали именно так, как мы и ожидали. И говорили так же. Но я заметил...
      - ...что Ирма Дари не проронила ни слова? - докончил следователь. - Это естественно - ведь Шмидт был ей близок. Неудивительно, что она относится к его смерти не как к задаче на сообразительность.
      Вошел Глац.
      - Я все по этому делу. - Он грузно опустился в кресло. - Раз все так запутанно, может, вам понадобятся дополнительные сведения. Не стесняйтесь, спрашивайте без всяких церемоний. Убийство... - Он словно постарел за эти минуты. Морщины на лице углубились, в глазах появилась усталость. - Я все время ищу решение, что-нибудь, что объяснило бы его смерть без... без...
      - Без вмешательства со стороны ваших сотрудников, - докончил майор. Боюсь, что это занятие бесполезное. Вы блуждаете в темноте. А нам нужен яркий свет. Целая батарея прожекторов - новые показания, самые различные сведения. Мы будем задавать вопросы, и много. Но сначала я попытаюсь изложить вам некоторые наши выводы. Возможно, вы обнаружите в них уязвимые места.
      Глац молча кивнул.
      - Начну с того, что не вызывает никаких сомнений. Шмидт был убит, это бесспорно. Второй бесспорный факт: убийца - один из членов экипажа. Все остальное сомнительно, и это надо воспринимать до известной степени критически. Убийца допустил по меньшей мере две ошибки. Во всяком случае, нам они кажутся ошибками.
      Командир невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль.
      - Вы имеете в виду два выстрела - и оба смертельных?
      - Да. Это была техническая ошибка. Но есть еще чисто психологический просчет. Ведь Шмидт абсолютно не пригоден для роли самоубийцы. И меня не оставляет мысль: почему такой умный убийца столь наивно инсценировал самоубийство?
      - По-вашему, - Глац доверительно наклонился вперед, - план убийцы нарушило какое-то непредвиденное обстоятельство?
      - И мы оказались свидетелями вовсе не той картины, которую должны были увидеть? - добавил Гольберг. - Кто знает, может, она и самому автору показалась удивительной.
      - Автору... - Глац, внимательно следивший за ходом мыслей своих собеседников, лишь беспомощно покачал головой.
      - Надо попытаться найти то, о чем преступник заранее не мог подумать и что нарушило его план. Предположим, что Шмидт погиб в тот момент, когда у кого-нибудь из вас не было бы алиби. Мог ли убийца заранее знать, кто где будет находиться в определенный момент?
      - В момент смерти Шмидта? Пожалуй, мог, хотя весьма приблизительно.
      - Безусловно, мог - благодаря ежедневному распорядку работы, о котором оповещаются сотрудники базы. В принципе распорядок соблюдается, но, естественно, бывают исключения. Не было ли такого исключения в момент смерти Шмидта? Было. Один сотрудник находился не там, где должен был быть по графику.
      - Мельхиад, - выдохнул Глац.
      - Да, Мельхиад. Как должна была выглядеть картина, будь все по плану? Тревогу объявили в 10:59. У всех было бы точно такое же алиби, как и сегодня, за исключением инженера. Он добрался бы до базы не раньше чем за десять - пятнадцать минут. Или вынужден был бы подняться на холм с другой стороны, и тогда все прибежавшие к месту тревоги увидели бы его у трупа Шмидта. Ведь в момент смерти Шмидта Мельхиад должен был проверять солнечные батареи неподалеку от радиотелескопа.
      У командира пересохли губы.
      - Правильно...
      - Итак, если бы все шло согласно расписанию, то у нас был бы определенный выбор: или признать самоубийство, или убийство. Убийство? У кого имелись основания для убийства? У Мельхиада. Из ревности, так как Шмидт ухаживал за его невестой. У кого нет алиби? У Мельхиада. Скажите, будь все так, как я нарисовал, возникло бы у кого-нибудь сомнение, что произошло убийство?
      - Вряд ли.
      - А истинный убийца тем временем исподтишка посмеивался бы, пробормотал Гольберг.
      - Если только убийцей не был бы сам Мельхиад, - добавил следователь.
      - Но это исключено! - воскликнул Глац.
      - А почему? Известны случаи, когда настоящий преступник пытался запутать следствие уликами, достоверность которых затем не подтверждалась. Ложную версию отбрасывали, и он рассчитывал, что к ней больше не вернутся. Но мы отвлеклись. Если допустить гипотезу, о которой мы только что говорили, то убийца придумал действительно весьма хитроумный план, но судьба посмеялась над ним, он сам подрубил сук, на котором сидел. Он вывел из строя телевизионную систему, опасаясь случайных свидетелей преступления, но не учел, что именно Мельхиаду придется чинить кабель. Итак, убийство совершено, а убийца не найден и некого даже подозревать.
      - Настоящий лабиринт.
      Взгляды Родина и Гольберга встретились.
      - Да, в известном смысле слова лабиринт, - подтвердил Родин, - но трагический лабиринт. Совершено преступление. И, оказывается, никто не мог его совершить. У каждого есть алиби, подтвержденное показаниями других или же приборами. Но это значит, что у нас неверный угол зрения. Должен же у кого-то из вас быть ключ, который может открыть заржавевший замок!
      Глац с минуту смотрел Родину прямо в глаза.
      - Нет, - устало произнес он, - я действительно не знаю, чем бы... - Он не окончил.
      - Возможно, вы просто не осознаете значения той информации, которой располагаете, - вмешался Гольберг. - Попробуйте вспомнить обо всем, что хоть как-то могло вас насторожить.
      - По-моему, - начал командир, - я рассказал вам все. Нет ничего, о чем бы я не упомянул, разве только какие-нибудь ничтожные подробности, которые не имеют ничего общего с убийством.
      - Например?
      - Ну, вроде того, что на командный пункт в субботу утром все время заходил Мельхиад: он сверлил какие-то отверстия в стене, где установлены телеэкраны. Он еще справлялся, не мешает ли нам работать... Кроме того, я разговаривал с Реей Сантос.
      - Лично?
      - Нет, по телефону. Я звонил после десяти, потому что не мог разобрать ее записей, она пишет, как курица лапой. Об этом я уже подробно рассказывал.
      - Ну, а что бы вы могли еще нам сказать?
      - Еще? Не понимаю.
      - Постарайтесь припомнить какую-нибудь деталь, характерную для другого момента. Факты. Может, вы хотели бы дополнить характеристики членов экипажа.
      - Возможно, вас заинтересует такая деталь, - начал Глац с некоторым колебанием, - мне трудно об этом говорить. Я скрыл, вернее, не стал тогда говорить о патологическом любопытстве Маккента. Он не только все фотографирует, обо всем выспрашивает - это, видимо, не укрылось и от вас, но - мне неприятно об этом говорить - занимается также слежкой. Я сам видел, как он подслушивал у дверей комнаты Шмидта.
      - Когда это было? Вы помните дату?
      - Это было... Да, в среду утром.
      - А что, если настоящий Ланге спрятан где-нибудь в Париже, а Юрамото в Гонолулу? А что, если Маккент - не Маккент? - вполголоса произнес Родин. Если этих людей подменили? Кто-то пробрался сюда, на лунную станцию, и выдает себя за астронома или биолога. Как вы на это смотрите?
      - Но это же абсурд! - раздраженно воскликнул Глац. - Наши люди давным-давно знают этих ученых! По международным конференциям и симпозиумам. Это исключено!
      На Луне сила притяжения в шесть раз меньше, чем на Земле. Но когда Глац уходил из комнаты, он ступал тяжело.
      БЕЗ СВЕТА НЕТ ТЕНИ
      Рассеянный, мягкий свет упал на спокойное лицо Уго Неймана, стоявшего в дверях.
      - Мне предстоит еще кое-что сделать, поэтому я хотел, чтобы вы скорее закончили, - легкая улыбка скрасила неприятные слова, - этот допрос.
      - Допрос? - Майор пододвинул пилоту стул. - Значит, восемь подозреваемых - восемь перекрестных допросов?
      - Но вы же именно это имели в виду, не так ли? Теперь один за другим мы будем приходить сюда.
      Гольберг задумчиво провел рукой по подбородку, словно решая, стоит ли ему вмешиваться в разговор.
      - Вы же понимаете - майор не имел в виду настоящего допроса.
      - Разумеется, - подтвердил следователь.
      - Я так и понял, - согласился пилот, - но, вероятно, вы все же захотите о чем-то спросить, раз уж карты открыты...
      - Я убежден, - прервал его майор, - что существуют какие-то мелочи, детали, известные кому-то из вас, которые могут вывести нас из тупика. Но что это может быть? И как отыскать их среди обычных, повседневных наблюдений?
      - Понятно. Мне сейчас вспомнился один разговор, который произошел в прошлую среду или четверг. Я говорил с Шмидтом в узле связи. Он был весьма рассеян, перед ним лежал открытый блокнот с какими-то числами. "Что это вы занялись головоломками, от нечего делать? - спросил я его. - Надеюсь, вам здесь не скучно?" - Бедняга Шмидт усмехнулся и сказал: "Головоломки? Вряд ли, хотя и задали они мне задачу". И он посмотрел на меня, как на пустое место.
      - Отсутствующим взглядом, - уточнил доктор.
      - Вот именно.
      - Видимо, у него было нарушено управление вниманием, ибо...
      - Ну, конечно, - подтвердил майор, - иначе и быть не могло.
      В глазах Неймана мелькнула улыбка, и Родин вдруг подумал, что этот медлительный, флегматичный человек чем-то очень привлекателен. В его медлительности чувствовалась основательность, в спокойствии - уверенность.
      Родин протянул ему раскрытый блокнот Шмидта.
      - Да, это его заметки. - Нейман полистал странички. - Кто бы мог подумать, что все это так окончится? Бедняга Шмидт. - Пилот снова взглянул на числа. - Пожалуй, это они. Держу пари, что это те самые числа.
      - Вы абсолютно уверены?
      - Абсолютно - нет. Но если это не те числа, что я тогда видел, то очень на них похожие. Вот все, что я хотел сказать...
      Едва за Нейманом закрылась дверь, доктор вскочил с места и возбужденно забегал по комнате.
      - Выходит, радист Михаль Шмидт занимался деятельностью, о которой здесь, в Радужном заливе, никто и не подозревал! И это не какая-нибудь невинная забава, не связь с любознательными радиолюбителями! Вот почему он был озабочен! Он же признался Нейману, что ломает над чем-то голову! Возможно, это связано с его смертью?
      - Исключить этого нельзя.
      - Но есть еще вероятность, - продолжал Гольберг, - Шмидт вовсе не был ни с кем связан, а, наоборот, сам о чем-то узнал. А что, если эти числа являются тайным сообщением, которое он стремился расшифровать? И поэтому он должен был умереть - как нежелательный свидетель?
      - Мне эта мысль тоже приходила в голову, - отозвался майор.
      - И еще. Если эти числа действительно как-то связаны со смертью Шмидта, то Нейман ничего общего с убийством не имеет. Ибо в противном случае он не обратил бы на них нашего внимания.
      - А что, если он сделал это умышленно, в надежде выпытать, что нам известно?
      - Хорошенькая работенка. - Доктор взлохматил свою весьма жидкую шевелюру. - Фактов практически нет, а те, что есть, можно истолковать двояко. К тому же... А вот и следующий!
      Смущенно улыбаясь, в комнату вошел Юрамото.
      - Я ненадолго. - Селенолог присел на краешек стула. - Ведь река уносит грязь лишь в одном направлении. Как и река времени.
      Родин мельком взглянул на часы.
      - Верно. Время нас действительно поджимает. Ведь до смены экипажа станции Радужного залива осталось совсем немного - это время скоро будет измеряться часами.
      - И вы предполагаете до смены закончить следствие?
      - Обязан, ибо на Земле эта ваша река унесла бы с собой слишком много важных улик.
      - Да, кстати, - встрепенулся Гольберг. - Вы мне напомнили. Река... форель... Простите!
      - Каждый цветок тянется к солнцу. - Селенолог посмотрел на смущенного доктора. - Вы уже подумываете о возвращении?
      - Конечно. Но, разумеется, лишь после того, как это дело будет... закончено.
      - А пока конца не видно. Жаль. Но, как известно, последняя капля переполняет чашу. Я раздумывал над вашими словами, майор. И вспомнил об одной мелочи, которой сначала не придал никакого значения. Но сейчас, для полноты картины, мне кажется, она пригодится. В ту субботу я по телефону разговаривал с Шмидтом. Незадолго до его смерти. Не исключено, что я был последним, кто слышал его голос.
      - В самом деле? Это интересно. Вы говорите, по телефону...
      - Да. Он позвонил и спросил, не у меня ли случайно Мельхиад. У меня его не было. Весь разговор состоял из нескольких слов.
      - Нескольких слов, - задумчиво повторил майор. - Когда это было?
      - В 10:49 утра.
      - Не показался ли вам вопрос Шмидта странным? Необычным?
      - Нет. Определенно нет.
      - А его голос?
      - Тоже нет.
      - Часто вам задают подобные вопросы?
      - Иногда, майор, время от времени.
      - Шмидт и раньше спрашивал вас о чем-нибудь по телефону?
      - Кажется, нет. Нет, никогда.
      Юрамото встал.
      - Одна молния может озарить путнику дорогу. Мне бы хотелось, чтобы мое скромное сообщение помогло вам.
      - Что у вас с ногой?
      - Пустяки, - отмахнулся Юрамото, - не стоит вашего драгоценного внимания, хотя и участие согревает, подобно весеннему солнцу. Когда в ту субботу мы бежали к радиотелескопу, я оступился, вывихнул сустав и еле доковылял назад. Но теперь все прошло. И меня ничто не беспокоит.
      - Если бы мы могли сказать то же самое, - пробормотал Гольберг. - Это блуждание в потемках... - Он не закончил.
      - Без света нет тени, - уходя, улыбнулся Юрамото, - так говорили наши деды. И чем больше вдумываешься в старые пословицы, тем больше находишь в них мудрости.
      ПОДПИСЬ ПРЕСТУПНОЙ РУКИ
      - Без света нет тени. - Гольберг озабоченно покачал головой. - Это всем известно. Возможно, в словах селенолога есть какой-то скрытый смысл, но как до него докопаться?
      - Вас только это заинтересовало? - спросил Родин.
      - Представьте себе. Однажды он нам уже помог таким образом - помните? Когда речь шла о том, сколько времени занимает дорога от радиотелескопа до базы. Кто знает - вдруг он снова хочет о чем-то нас предупредить?
      Стук в дверь прервал их разговор. На пороге появился астроном Ланге.
      Нет, ничего нового он не вспомнил. Но, возможно, какая-нибудь подробность всплывет во время разговора сейчас, когда к версии о смерти Шмидта относятся иначе.
      - Хорошо. - Родин помолчал. - Так вы утверждаете, что были одним из последних, кто говорил с Шмидтом. У шлюзовой камеры, верно? О каких-то пустяках, кажется, о солнечном шуме. Так ведь? Не могли бы вы припомнить какие-нибудь подробности?
      Астроном задумчиво посмотрел на следователя.
      - Насколько я помню, Шмидт жаловался, что в последнее время солнечный шум усилился. По его словам, в четверг ему еще удалось поймать несколько любительских станций, но вчера, он имел в виду пятницу, помехи сильно возросли.
      - Не показалось ли вам, что этот факт его очень расстроил?
      - Ну, нет. Немного огорчил, конечно, ведь наше пребывание на Луне заканчивается, и для него каждый час хорошей слышимости имел значение.
      Родин взял в руки записную книжку Шмидта и начал ее перелистывать.
      - У меня не выходят из головы эти загадочные числа.
      - Я помню. Этот код...
      - Значит, вы убеждены, что это код?
      - Ну, зачем же так категорично? Просто полагаю, что это вероятно и вполне правдоподобно. Впрочем, нельзя исключить и другие варианты. Как знать - может, это пометки, связанные с каким-то опытом?
      Между тем майор нашел нужную страницу, долго смотрел на нее и наконец недоуменно пожал плечами.
      - Тут уж, видимо, мы действительно ничего не узнаем. А может быть, Шмидт стоял на пороге какого-нибудь важного открытия? Впрочем, здесь еще целый ряд записей. - Он перевернул несколько страничек, но тоже ни о чем не говорящих. Несколько названий звезд, и одно - Альфа Орла - подчеркнуто.
      - Знаете, Ланге, я много думал об этой вашей теории, - сказал вдруг Гольберг, и в его словах послышался вызов.
      - В самом деле? - Голос астронома прозвучал холодно, почти враждебно, будто он был настороже и взвешивал, не поднять ли брошенную перчатку. Вы, верно, нашли новые убедительные доводы против нее, - добавил он иронически.
      - Отчего же, я просто вспомнил о старых. Если не возражаете, мне хотелось бы кое-что уточнить.
      Ланге молча кивнул.
      - Вы утверждаете, будто человек является единственным разумным существом...
      - Нет, я этого не говорю.
      - Простите. Я забыл о разумных обезьянах. Итак, человек является единственным существом во Вселенной с высокоразвитым интеллектом. Этим предопределено, что человек покорит Вселенную и станет ее господином.
      - Разумеется, интерпретация весьма упрощенная, но это неважно. Да, в принципе будет именно так, как вы говорите.
      - И вы, вероятно, предполагаете, что когда-нибудь человек покинет Землю и земная цивилизация погибнет.
      - Конечно. Ведь все течет, все изменяется, все, кроме времени и пространства, имеет начало и конец. Даже звезды не вечны.
      - А человек?
      - Он будет существовать всегда. К тому времени, когда погибнет Земля, человечество распространится по всей нашей Галактике.
      - По-вашему, жизнь - это величайшая редкость? Единственная и неповторимая болезнь материи?
      Ланге укоризненно посмотрел на Гольберга.
      - Не болезнь, а высшая форма. Действительно единственная и неповторимая.
      - Но ведь вы сами себе противоречите! Вы же говорите - возникновение высокоорганизованных форм жизни - редчайшая случайность, которая может возникнуть во всей Галактике один раз в миллиарды лет.
      - Это бесспорно, так как математически доказано.
      - Допустим. Но, с другой стороны, вы пророчите человечеству вечное существование. Значит...
      - Да, вечное. Но лишь в одном направлении временной оси.
      - Понятно. Человечество не вечно в полном смысле слова, так как был такой период, когда оно не существовало. Оно возникло, развивается и будет вечным в будущем. Так?
      - Да, так.
      - Допустим. Но если человечество вечно, то условия для возникновения высших форм жизни будут появляться несчетное число раз, ибо бесконечность, деленная на несколько миллиардов, все равно остается бесконечностью. Значит, согласно вашей теории, в течение нескольких миллиардов лет могут возникнуть другие космические цивилизации? Как же вы, ученый, можете априори утверждать, что ни одна из этих цивилизаций в интеллектуальном отношении не обгонит людей и не ниспровергнет их до уровня своеобразных галактических человекообезьян? А что, если именно в этот момент, за тысячи световых лет от нас, происходит деление клетки и существа, которые появятся в результате этого процесса, превзойдут нас по своему развитию! Почему вы думаете, что, кроме человечества, не могут появиться интеллектуально более развитые существа, у которых творческий гений человека сочетается со скоростью расчетов электронно-вычислительных машин! Заметьте, в этих своих гипотезах я не выходил за рамки вашей теории.
      - Они не могут появиться! - Астроном стукнул кулаками по ручке кресла. - После человека, по крайней мере в этой Галактике, никаких развитых существ более появиться не может.
      - Почему?
      Доктор застыл в позе рыболова, склонившегося над удочкой в тот момент, когда дернулся поплавок.
      - Да потому, что человек приспособит физические и другие условия на космических объектах для своих биологических потребностей. Экосфера человечества не может быть экосферой для других существ, за исключением полезных для человека животных.
      - А не кажется ли вам, что это слишком жестокое и своевольное решение? - Доктор невольно повысил тон. - По какому праву вы так рассуждаете? Ведь выходит, что человечество затормозит развитие всех других форм жизни, умышленно закроет им путь к более высокой организации! Выходит, люди сделают это сознательно и обдуманно?
      - А почему бы нет? Что вас так удивляет?
      - Так, по-вашему...
      - Позвольте. Мы эксплуатируем моря в такой мере, как считаем это выгодным для себя. Не правда ли?
      - Да, - нерешительно подтвердил Гольберг.
      - Разве мы считаемся с тем, что это наносит ущерб дельфинам?
      - Почему именно дельфинам? - удивился майор.
      - Доктор в свое время изучал биологию, он подтвердит, что мозг дельфина в какой-то степени сходен с мозгом человека. Я повторяю, считались ли мы с этим фактом? Разве мы заботимся о том, что своей хищнической деятельностью в океане препятствуем интеллектуальному росту дельфинов, тому, чтобы они создали общество мыслящих, способных к творчеству существ?
      Гольберг кусал губы, на его щеках перекатывались желваки.
      - А что, если эта ваша теория верна, но в смысле, противоположном тому, какой мы, точнее, вы в нее вкладываете?
      - Выражайтесь яснее.
      - По вашим словам, в нашей Галактике существует одна-единственная цивилизация и никакой другой поблизости быть не может. Представьте себе на минуту, что мы не та, настоящая, а другая, лишняя цивилизация. Не та, которая будет тормозить развитие других, а та, которую будут тормозить!
      - Это исключено, - холодно произнес Ланге.
      - Почему? Где доказательства, что я не прав?
      Послышалось чье-то деликатное покашливание. В дверях показалась Рея Сантос.
      - Простите, что помешала научной дискуссии, но...
      - Это не дискуссия, научной она, во всяком случае, не была. - И Ланге бросился к дверям.
      - Я бы попросил! - вслед ему крикнул доктор сорвавшимся голосом. Махнув рукой, он вытащил платок и отер лоб.
      - Вы знаете, о чем я подумал? - обратился Родин к Рее. - Мне кажется, это не первая столь горячая дискуссия в Радужном заливе. Не припомните ли вы, спорил когда-нибудь Ланге с кем-либо из членов экипажа? Скажем, со Шмидтом?
      - Со Шмидтом нет, тот не любил спорить. Но с Маккентом спорил, и неоднократно.
      - Спорил или ссорился?
      - Как вам сказать? Маккент, разумеется, не дразнил его умышленно, но любопытство и замечания биолога, видимо, казались Ланге провокационными.
      - Я уже вторично слышу о чрезмерном любопытстве Маккента.
      - Мне неприятно об этом говорить, - продолжала Рея, - но я не вправе скрывать. Я сушила пленку в фотолаборатории, дверь была полуоткрыта, и я заметила, как в комнату зашел Маккент. Он принялся ворошить медицинские карточки, а одну из них разглядывал особенно внимательно. Это была карточка Шмидта. Видимо, мне сразу надо было войти и дать ему понять... Но я не могла. Мне было стыдно. За него.
      - Понимаю. А что, по-вашему, могло его заинтересовать? Делал он какие-нибудь пометки?
      - Нет. Положил карточку на место, повернулся и вышел.
      - Он действительно рассматривал карточку Шмидта? Вы не ошиблись?
      - Это была карточка Шмидта. Они лежат по алфавиту. Шмидта - последняя.
      - Когда это случилось?
      - В пятницу после обеда. Накануне смерти Шмидта.
      - В пятницу... Я бы хотел задать вам еще вопрос. Когда в субботу, незадолго до тревоги, вы поднимались в оранжерею, вам не встретился Маккент?
      - Маккент? Нет.
      - А по его словам, он был у входа первым. Если вы его не встретили, значит, он должен был прибежать откуда-то из другого места.
      - Конечно.
      - Вы не заметили, откуда он появился?
      - Не помню. Когда я прибежала к базе, он уже был там. Мне как-то не пришло в голову спрашивать, где он был до этого. А в чем дело?
      - Так, мы просто проверяем... Смотрите-ка, целый арсенал! Вот это был бы фейерверк!
      Глац подошел к столу с двумя гроздьями сигнальных пистолетов в руках.
      - Здесь все - двадцать две ракетницы. И у каждой бирка. Где будем их проверять?
      - Где-нибудь снаружи.
      В присутствии врача, командира экипажа и доктора Гольберга следователь двадцать два раза выстрелил в лунную поверхность. Двадцать два раза вспыхивало едва заметное пламя. Двадцать два раза майор чувствовал отдачу, но не слышал выстрела. Да, на Луне другие акустические условия, другие условия для распространения волн... и совершения преступлений.
      В лаборатории следователь двадцать два раза склонялся над микроскопом и наконец отложил в сторону ракетницу. Ту, что была найдена возле трупа Шмидта. Из нее были выстрелены все три ракеты.
      - Фальшивка, трюк, обман! - Глаза Гольберга горели от возбуждения. Неплохо придумано, одно колесико цепляется за другое! Шмидту приписывали самоубийство, и действительно все три выстрела произведены из его ракетницы.
      - Из его ракетницы? - переспросил Родин.
      - То есть, - заколебался доктор, - из пистолета, найденного у трупа. Вы правы, это не обязательно должен был быть пистолет Шмидта. Но ничего, не будь тут кое-каких неясностей, я бы, пожалуй, отважился сказать, кто из него трижды выстрелил.
      Родин несколько раз подкинул на ладони пистолет.
      - Кто же?
      - Тот, кто упорно лжет! Почему он не сказал нам, где был в критический момент и откуда прибежал к базе? Видимо, потому, что не может объяснить, где был, ибо камуфляж с самоубийством провалился. То, что он лгал, это ясно. Что он нам говорил? Что надевал скафандр и собирался идти в лабораторию, но в этот момент взвилась ракета и в гермошлеме раздался сигнал тревоги. "Я сразу понял, что случилось, - сказал он, - ракета загорелась над радиотелескопом. А там работал Шмидт..." Затем он якобы прошел шлюзовую камеру и побежал к базе...
      Родин снова посмотрел в микроскоп:
      - А вы уверены, что кто лжет, тот и убивает? В таком случае человечество давно было бы истреблено. Возможно, у Маккента для этого камуфляжа была другая причина. И, кроме того, как он практически мог это сделать? В 10:53 Нейман заметил его в оранжерее. За шесть минут Маккент не мог добраться до холма. Но даже если бы и смог, то каким образом он через две минуты оказался у базы?
      Гольберг взъерошил шевелюру.
      - Вот это-то меня и смущает. Тогда зачем же, черт побери, ему понадобилось подслушивать у дверей Шмидта? Зачем он копался в его медицинской карточке? Накануне убийства!
      - Все это так, но скажите, к чему убийце знать, какой группы у Шмидта кровь, какое давление, болел ли он в детстве и какими болезнями и так далее и тому подобное?
      - Не знаю. Но разве у нас недостаточно улик для обоснованного подозрения!
      - Для подозрения - да. Что же касается обоснований, это мы еще увидим. Посмотрим, что он нам скажет.
      ЧРЕЗМЕРНОЕ ЛЮБОПЫТСТВО
      Мельхиад стал извиняться еще с порога.
      - Я хотел зайти сразу после завтрака. Но вряд ли я могу быть вам полезным, я ровным счетом ничего не знаю.
      Он действительно не припоминает ничего заслуживающего внимания. Испорченный кабель? Он же все сказал. Да, разумеется, кабель мог быть испорчен преднамеренно. В свете новых обстоятельств это вполне правдоподобно. Но по характеру поломки такого вывода сделать нельзя. Заметил ли он на кабеле отпечатки пальцев? Во-первых, это невозможно определить, во-вторых, ему и в голову не пришло ничего подобного.
      В конце разговора Родин взял в руки гильзы.
      - Убийца должен был выстрелить в Шмидта дважды и один раз в воздух, то бишь, я хотел сказать вверх. Следов ракеты, которая взвилась вверх где-то в районе радиотелескопа, нам, естественно, не найти. Но первые две ракеты должны были упасть где-то поблизости. Как по-вашему, не остались ли от них какие-нибудь следы?
      Инженер некоторое время раздумывал.
      - В ракетах имеются соли стронция, окрашивающие пламя в пурпурный цвет. Взяв в том месте, где был убит Шмидт, с десяток проб грунта, можно точно определить, где сгорели ракеты, даже если на первый взгляд от них не осталось и следа.
      - Неплохо придумано, - заметил Родин, - но возиться с анализами!
      - А для чего существуют манипуляторы? Положитесь на меня, и сегодня же к вечеру у вас будет ответ.
      После ухода Мельхиада Гольберг пожал плечами.
      - Не пустили ли вы козла в огород... Держу пари, что следом появится Ирма Дари.
      Майор пари не принял. И оказался прав.
      Не надо было быть ни следователем, ни психологом, чтобы заметить, как напряжена молодая женщина.
      - Сегодня здесь у нас все напоминает кабинет зубного врача. - Ее слова звучали не очень естественно. - "Следующий, садитесь в кресло, не бойтесь, больно не будет". Ну вот, и я здесь.
      За ее улыбкой что-то таилось. Но что? Сожаление, страх? Или что-то другое?
      - Присаживайтесь.
      Несколько секунд в комнате стояла тягостная тишина.
      - Вряд ли я смогу быть вам полезной, - сказала наконец радистка, - я думала о субботе, но ни к чему не пришла.
      - Когда была объявлена тревога, вы работали в узле связи?
      - Да. Только что закончила передачу радиограммы. Пока я перематывала ленту с текстом - во избежание ошибок мы каждое сообщение передаем дважды, - мне задали несколько вопросов с Земли. Я ответила, и в этот момент прозвучала тревога. Я посмотрела на контрольное табло - откуда тревога - и вызвала Шмидта. Аппарат не отвечал. Я тотчас же связалась с Глацем и после этого сразу снова вставила ленту в радиотелетайп. Вот и все.
      - Больше вы ничего не припомните?
      - Нет... Простите, я хотела бы... Мельхиад здесь был?
      - Да.
      - Я... понимаете... не знаю, как бы это лучше объяснить. Борис такой... ну, немного вспыльчивый. Когда я узнала, что Шмидт убит, мне стало страшно. Понимаете, я подумала... Шмидт и я... а что, если Мельхиад о чем-то подозревал, вы знаете, что я имею в виду...
      - Пока мы не располагаем фактами, свидетельствующими о том, что именно Мельхиад является убийцей. - От холодного тона следователя Ирма Дари сжалась в комок. - Вы это имеете в виду?
      - Да, да. Я бы не перенесла, если бы он попал в беду. Как только я себе представляю, что из-за меня один мог лишиться жизни, а другой - чести, мне становится страшно! Борис вспылив, может обругать, даже ударить, но он не способен на хладнокровное, заранее обдуманное убийство. Никогда!
      - Почему вы думаете, что это было обдуманное убийство?
      - Все свидетельствует об этом, - радистка пожала плечами, - по крайней мере мне так кажется. Умышленное повреждение телесвязи, убедительное алиби - невероятно, чтобы все это было результатом неожиданного порыва...
      - Видимо, вы правы, - подтвердил Родин. - Кстати, вы уверены, что Мельхиаду не известно о вашем... - он заколебался, - о ваших взаимоотношениях с Шмидтом?
      - Да, - ответ сорвался с губ молодой женщины прежде, чем Родин закончил свою мысль. - Наверняка да. Он не сумел бы этого скрыть, он не умеет играть. Вы должны были в этом убедиться... Я никогда не скажу ему о случившемся. Не потому, что боюсь. Он бы позлился-позлился, но потом понял бы, что человек не всегда волен в своих поступках. Просто я не хотела напрасно причинять ему боль. Мне ненавистны те, кто испытывает радость оттого, что причиняет другим боль.
      Две пары глаз проводили Ирму до двери.
      - А теперь - очередь за Маккентом, - сказал Гольберг. - По-моему, его любопытство испарится, как только речь пойдет о некоторых щекотливых...
      Прежде чем доктор успел закончить свою фразу, дверь вновь отворилась и на пороге появился Маккент. Быстро обшарив комнату глазами, он задержал взгляд на Родине.
      - У вас есть для нас что-нибудь новое? - спросил тот.
      - Да. То есть я так понял, что вы хотите с каждым из нас побеседовать в свете... ну, что ли, новых обстоятельств смерти Шмидта. Нейман сказал, что вы обнаружили какие-то шифрованные сообщения?
      Следователь пропустил его вопрос мимо ушей.
      - С какой целью вы интересовались медицинской картой Шмидта в пятницу? Что вы в ней искали?
      - Я? - Биолог почти подпрыгнул на стуле.
      - Именно вы. Итак, что вас интересовало?
      - Это, верно. Рея Сантос...
      - Оставьте ее в покое и отвечайте на мой вопрос.
      Взгляд Маккента беспокойно перебегал со следователя на доктора.
      - Это не имеет никакого отношения...
      - Имеет, не имеет - позвольте судить нам. Как это произошло?
      - В последнее время Шмидт не был похож на себя. Он стал задумчивым, чувствовалось, что его что-то гложет. Мне это показалось странным, и я подумал, не подскажет ли мне что-либо его медицинская карта. Вот и все.
      - Это входит в ваши обязанности?
      - Конечно!
      - Каким же образом?
      - А по-вашему, исследуя влияние здешней обстановки на растения, я могу пройти мимо того, как ее переносят люди?
      - Итак, забота о коллеге. Почему же вы не попросили врача показать вам эти карточки?
      - Потому что в тот момент ее не оказалось на месте, а карточки можно было посмотреть.
      Следователь на мгновение был сбит с толку этим доводом, но тут же оправился и продолжил атаку:
      - А для чего вам недавно понадобилось подслушивать у дверей комнаты Шмидта?
      - Мне показалось, что кто-то произнес мое имя, и я остановился.
      - Вы считаете, это в порядке вещей - подслушивать, что о вас говорят за вашей спиной?
      - Пусть будет стыдно тому, кто за глаза говорит одно, а в глаза другое.
      - Расскажите-ка о ваших субботних передвижениях. Только точно, не утаивая... - перебил его майор.
      - Для этого я и пришел сюда. - Маккент облизнул пересохшие губы. - Я хочу вам рассказать нечто почти невероятное. Но сначала мне бы хотелось спросить...
      - Спрашивать буду я!
      - Да, конечно. Но... дайте мне договорить. Я знал, что Шмидт убит. Еще с субботы. Я видел его там, я нашел его... я был у него первым. То есть первым после убийцы.
      - Спокойнее, не все сразу. О том, что вы лгали, мы знаем.
      - Лгал... да... Я боялся. Вы, конечно, сравнили показания Реи Сантос...
      Майор пристально посмотрел на биолога.
      - Я сейчас перейду к делу, - заверил его Маккент. - Все началось с того, что меня заинтересовало поведение Шмидта. Я же видел, что между ним и Ирмой Дари что-то было. Он довольно открыто добивался ее расположения. Но это к делу не относится. Мне показалось, что Шмидт сделал какое-то открытие и скрывает это. Ему известно что-то интересное. Он над чем-то работает. Но где? На базе? У радиотелескопа? Что это могло быть? Потолковать бы с ним наедине. Быть может, он охотнее разговорится, чем в столовой или клубе, где все время народ. И я решил взглянуть, чем занят Шмидт. Я вышел из оранжереи примерно в 10:15, обратите внимание на время...
      - Не беспокойтесь, следите лучше за собой - не забудьте чего-нибудь. Итак, вы направились к радиотелескопу...
      - Ровно в 10:25 я его увидел. Шмидт... - Маккент несколько раз сглотнул слюну, лоб его покрылся испариной, - он там лежал. Мне показалось, что он в обмороке или у него поврежден кислородный баллон. Я подбежал к нему и не поверил своим глазам - его скафандр был прострелен в двух местах. Представляете?..
      - Дальше, дальше.
      - Я растерялся, вытащил ракетницу, думал дать сигнал тревоги... потом хотел позвать на помощь по радио, но не сделал ни того ни другого. Первое, что пришло мне в голову, - радиста кто-то застрелил нечаянно, не мог же он сам всадить в себя две ракеты! Но потом я отбросил эту версию, несчастный случай исключен. Шмидта убили. Два выстрела - неопровержимое доказательство убийства. И никого нет вокруг. Это было жуткое чувство. Я сразу подумал - стоит кому-то меня увидеть у трупа Шмидта - и подозрение может пасть на меня. Поэтому я бросился бежать оттуда со всех ног. Вот и все. - Маккент отер пот со лба. - На этот раз действительно все.
      Закусив губу, доктор Гольберг едва сдерживал нетерпение - так хотелось ему задать Маккенту с десяток вопросов. Но он предоставил инициативу следователю.
      - Скажите, Маккент, вы любите Моцарта? - неожиданно спросил Родин.
      - Люблю. Откуда вы знаете?
      - Какие произведения Моцарта вы здесь прослушивали?
      - Здесь, в Радужном заливе? Насколько я помню, никаких. Да, точно, никаких.
      - Вернемся к Шмидту. Значит, вы утверждаете, что помчались прочь от трупа? Куда - к оранжерее?
      - Да, я вернулся прямо в оранжерею и лихорадочно стал обдумывать ситуацию. Неожиданно я вспомнил, что ровно в 11:00 будет проводиться проверка всех членов экспедиции, находящихся снаружи. Это значит, что с минуты на минуту следует ожидать тревоги. Если я прибегу последним, это может вызвать подозрение. Поэтому я встал и направился к базе.
      - Вы никого не встретили по дороге?
      - Я старался уклониться от встреч. Однако мне показалось, будто я вижу чью-то тень. Видимо, это был Нейман, проходивший мимо оранжереи в тот момент, когда я собирался выйти. Кроме того, я видел врача, Рею Сантос.
      - Каким путем вы шли к базе?
      - Я держался стороной, двигался вдоль склона, в тени. Наконец я притаился и стал выжидать.
      - Что же было дальше?
      - Потом произошло то, от чего я остолбенел. Над мертвым Шмидтом взлетела ракета. Но там же никого не было! Вы можете это объяснить?
      И снова следователь пропустил его вопрос мимо ушей.
      - Откуда вы знаете, что у радиотелескопа никого не было?
      - Но я же собственными глазами видел мертвого Шмидта, а через две-три минуты после объявления тревоги все собрались у выхода! Кроме Ирмы Дари, но она все время была на связи.
      - Вы видели ракету?
      - Видел.
      - Я, очевидно, неточно выразился. Я спрашиваю, вы посмотрели на холм после того как ваше внимание привлек красный свет, или...
      - Нет. Я смотрел именно в этом направлении. Меня... я не знаю, как бы это лучше выразить... Просто радиотелескоп, холм, где лежал Шмидт... это место притягивало меня, я не мог от него оторваться. У меня было такое чувство... доктору, верно, знакомо это состояние...
      - Архаическая аномалия, - проворчал Гольберг, - атавизм. Еще лет сто назад никого не удивляло, что люди толпятся перед домом, где совершено убийство.
      - Вы не заметили ничего особенного в этой сигнальной ракете?
      - Нет. Мне показалось, что она ничем не отличается от тех, какими мы стреляли на тренировке. Разумеется, за исключением цвета.
      - А высота?
      Биолог пожал плечами.
      - Высота? Я бы сказал - обычная, может, чуть меньше.
      - Хорошо. Вспомните, откуда кто прибежал.
      - Первой прибежала врач, справа. Мне тогда просто в голову не пришло, что она бежала от оранжереи. Потом из шлюзовой камеры показались Глац и Мельхиад. Нейман бежал со стороны ракетоплана. Юрамото шагал от своей сейсмической станции, а Ланге мчался сверху, от обсерватории. Он прибежал последним.
      - К слову, верно ли, что у вас с ним был довольно крупный разговор?
      - Да, мы немного повздорили.
      - По какому поводу?
      Маккент недоуменно развел руками.
      - Уж и не знаю, как вам объяснить. Речь шла о человеке, вернее, о человеке, о его прошлом и будущем. Ланге что-то сказал о господстве человека во Вселенной, а я имел неосторожность пожалеть Вселенную, подразумевая биологическое несовершенство человека. Он мне возразил, слово за слово - мы поспорили. Вот и все.
      Родин посмотрел Маккенту в глаза.
      - Скажите мне, пожалуйста, вы же не маленький ребенок - признанный ученый, заслуженный человек. Я понимаю, что, когда вы наткнулись на мертвого Шмидта, для вас это было сильнейшим потрясением, вы не знали, что делать, и в панике совершили ошибку. Но потом, когда прилетели мы... почему вы так долго скрывали от нас правду?
      - Я подумал, - Маккент в волнении сжал руки, - я сказал себе... вы понимаете, я же тут, на Луне, только временно. Мы с вами расходимся во взглядах на целый ряд проблем, ко многому я отношусь с оговорками, возражениями. Кроме того, следует признать, что по натуре я достаточно активен, до всего хочу докопаться, все меня интересует, иногда это даже кое-кого злит. - Он улыбнулся уголками губ. - Представьте себе, что именно я выстрелил над Шмидтом ракету. Соберите все факты воедино, и вы поймете, что мне трудно было бы объяснить свое присутствие у мертвого тела радиста. Я признаю, что допустил ошибку. Но, мне кажется, я сумел объяснить, почему я не сказал вам всего сразу. Настало время исправить эту ошибку. Поэтому я и пришел - сказать вам чистую правду. Вы меня понимаете?
      - Хотел бы я знать, - произнес доктор, когда за Маккентом захлопнулась дверь, - чем вызвано это его признание. Уж не тем ли, что он обнаружил пробелы в предыдущих показаниях, которые были чистой ложью?
      - Вполне возможно.
      У ЛЖИ КОРОТКИЕ НОГИ
      После обеда доктор вытащил блокнот с пометками и некоторое время бесцельно перелистывал странички, пока не остановился на списке личного состава экспедиции.
      - Лесенка укоротилась еще на две ступеньки, но продвинулись ли мы вперед? - заметил он с горечью. - Трудно сказать. Я уж не говорю о доказательствах. Что толку в подозрениях, если мы - простите, вы - не можете подкрепить их конкретными доказательствами?
      На лице майора не отразилось горячего стремления продолжать дискуссию, но медик не был обескуражен его молчанием.
      - Попробуем подвести некоторые итоги. Итак, у вас имеются четыре возможности... Кто говорит правду - селенолог или биолог? Юрамото или Маккент? Как утверждает Юрамото, он разговаривал со Шмидтом в 10:49. А Маккент заявляет, что в 10:25 он собственными глазами видел Шмидта мертвым. Значит, одно из двух. Как известно, мертвецы не разговаривают, а живые не могут лежать на Луне в пробитом выстрелами скафандре. - Гольберг продолжал развивать свою мысль. - Но есть еще третья возможность: оба они говорят правду, но правду субъективную. И наконец, четвертая возможность: оба они лгут. Что вы на это скажете?
      И он победно посмотрел на Родина.
      - Ничего, - ответил следователь.
      - Рассмотрим первую возможность. Юрамото говорит правду, Маккент лжет. С какой целью? Предположим, Маккент не только ученый-биолог, у него есть иная миссия, которую он вынужден тщательно скрывать от других. Разумеется, это только гипотеза. Как знать, может, его задача - получить специальную информацию об оборудовании лунной станции, ракетной технике и прочем. Мы многое публиковали, но не все. Маккент вынужден скрывать свою деятельность под личиной чрезмерно любопытного человека, который хотя и не вызывает особых симпатий, но никому не причиняет зла. Но, как я уже говорил, патологического любопытства в чистом виде не существует...
      - Да-да, я знаю - проявление любопытства должно иметь какую-то подоплеку! - воскликнул Родин.
      - Совершенно верно. Но, чтобы объяснить это, требуется психологический анализ. Глубокий и обстоятельный, майор. Итак, наш биолог симулирует любопытство. И если кто-нибудь из членов экспедиции замечает, что он что-то вынюхивает, простите за выражение, то никто не обращает на это внимания - ведь в этом весь Маккент! Итак, что же произошло? Маккент принимал секретные депеши с Земли. Они могли быть зашифрованы в тексте обычных радиограмм, которые получает каждый член экипажа. Он мог также подсоединиться к одной из антенн и принимать сигналы самостоятельно. Ведь каждый объект имеет свою собственную приемно-передающую аппаратуру.
      - Для чего?
      - На тот случай, если будет уничтожен главный канал базы. Но продолжим. Маккент мог поддерживать секретную радиосвязь, необходимую для осуществления предполагаемой разведывательной деятельности. Шмидт во время поисков любительских станций мог это обнаружить. Он поймал непонятное сообщение - несколько букв и цифр. Ему нетрудно было догадаться, что сигналы посланы с Земли, и тогда он начал расшифровывать сообщение. Этим объясняется его интерес к непонятным цифрам в блокноте и беспокойство. Шифр не выходил у него из головы, он мучился днем и ночью. Маккент обнаружил, что ему грозит опасность разоблачения. Он выслеживал Шмидта, подслушивал у его дверей и наконец принял решение, что радист должен умереть. Как по-вашему, майор, могло так быть?
      Майор закачался на стуле.
      - А почему бы нет?
      - Вот видите. Остается решить вопрос, каким образом Маккент совершил убийство. Это уже потруднее. Скажем, он задумал очернить Мельхиада. О любовном треугольнике ему было известно, он сам в этом признался. Ревность Мельхиада - достаточно убедительный мотив... Биолог выбрал для убийства время, когда никто не знал, чем занимается Мельхиад. Но он просчитался. Благодаря срочному ремонту кабеля, который сам же Маккент повредил, у Мельхиада появилось неоспоримое алиби. Тщательно выработанный план рухнул как карточный домик. Что оставалось делать биологу? Он придумал версию, будто видел Шмидта мертвым уже в 10:25 утра. Для чего? Чтобы момент убийства приходился на то время, когда, по его мнению, Мельхиад не сможет доказать своего алиби. Ну, что вы на это скажете?
      - Занятно, занятно. Но... - майор посмотрел на доктора с сожалением.
      - Что еще?
      - ...ваша великолепная теория не объясняет, каким образом, убив Шмидта в 10:59, Маккент уже в 11:01 мог оказаться у входа в базу раньше других. Кроме того, не забывайте о другом важном моменте.
      - Каком?
      - Заявляя о том, что именно он обнаружил тело Шмидта, Маккент отнюдь не отводит от себя подозрения. Ведь самое лучшее его алиби - это те две минуты, которые прошли с момента убийства до прихода на базу. Вам же ясно, что за это время никому не удастся покрыть расстояние от радиотелескопа до базы. Преступник все это тщательно продумал, вряд ли он добровольно сдаст самое сильное свое оружие.
      - Должен же он был как-то объяснить, почему по дороге не встретил Рею Сантос, - не сдавался доктор.
      - Дайте мне несколько минут - и я придумаю дюжину правдоподобных объяснений.
      Доктор с грустью посмотрел в записную книжку и вычеркнул имя Маккента.
      - Хорошо, сдаюсь. Остается другая возможность - Юрамото. Причина такая же, как у Маккента. Секретная миссия на базе, радиосвязь с Землей, Шмидт перехватил шифровку и должен был умереть. Детали можно оставить в стороне. Юрамото из фотолаборатории направился к радиотелескопу, убил Шмидта, вернулся в свой бетонированный бункер. Все остальные его действия зарегистрированы сейсмографом.
      - А ракета?
      Закинув ногу на ногу и обхватив колено руками, доктор невидящим взором долго смотрел на своего собеседника.
      - Есть две возможности, - сказал он наконец. - Такой человек, как Юрамото, обладает обширными знаниями. Технические дисциплины он знает превосходно. Быть может, ему удалось сделать приспособление, благодаря которому пистолет выстрелил спустя некоторое время. Бьюсь об заклад, такой механизм изготовить можно.
      - Допустим. Но кому-кому, а Юрамото было известно, что из-за преклонного возраста ему не добежать до радиотелескопа первым, чтобы спрятать этот механизм. Мог ли он так рисковать? Но не это главное. Юрамото с десяти часов находился в лаборатории на глазах врача. А когда он оттуда вышел, то, согласно версии Маккента, Шмидт был мертв.
      - Сдаюсь. Но есть еще возможность. Некто убил Шмидта. Кто-то другой нашел его и в 10:59 поднял тревогу, но, решив, что на него может пасть подозрение, прибежал к базе и не хочет признаться.
      Родин улыбнулся.
      - Дав круг, вы пришли туда, откуда вышли. Ну, как мог кто-то за две минуты оказаться у базы? Да и кто бы это мог быть? Ведь у каждого из них имеется надежное алиби!
      Доктор сердито прошелся по комнате и внезапно остановился в нескольких шагах от следователя.
      - Нашел! - Голос его задрожал от волнения. - Ведь убийца мог выстрелить из ракетницы не над трупом Шмидта! Что, если Юрамото сделал это в районе сейсмической станции, Ланге - около обсерватории, Нейман - находясь у ракетоплана, Рея Сантос - от оранжереи, а Маккент - у входа в базу?
      Но следователь не разделял его восторга.
      - Вы же сами говорили, что ракета стреляет на высоту каких-нибудь двухсот метров, а отсюда до радиотелескопа не меньше восьмисот метров, до ракетоплана шестьсот, до сейсмической станции около...
      - Двести метров на Земле! - Гольберг сокрушенно схватился за голову. Как это сразу не пришло мне в голову! Хороший помощник у вас, майор, нечего сказать. Я вас...
      - Оставьте, доктор. Лучше скажите, на какую высоту стреляет сигнальный пистолет здесь?
      - Вы слишком многого хотите. Но думаю, гораздо выше, чем на Земле.
      Майор связался с Глацем.
      - Родин говорит. Не можете ли вы мне сказать, на какую высоту стреляет сигнальный пистолет? Да, здесь, на Луне... Спасибо.
      - Ну что? - нетерпеливо спросил Гольберг.
      - Глац говорит, что точно не знает, но полагает, километра на три.
      - Три километра, майор! Но ведь это меняет всю ситуацию!
      Следователь не выразил особого восторга.
      - На первый взгляд, доктор, только на первый взгляд. Не забывайте, что все три выстрела произведены из пистолета, который нашли у тела Шмидта. Два выстрела в радиста, третий вверх. Один и тот же боек расписался на всех трех гильзах.
      - Это значит...
      Стук в дверь прервал Гольберга.
      - Готово, - сказал Мельхиад и подал майору четвертушку плотной бумаги.
      Доктор через плечо следователя посмотрел на рисунок, напоминающий бумажную мишень с несколькими попаданиями.
      - Черный кружок в середине - это место, где мы нашли тело Шмидта, окружности - расстояние в метрах; крестиками отмечены пункты, где манипуляторы обнаружили следы стронциевых солей. Здесь сгорели сигнальные ракеты. Достаточно?
      Майор долго не мог оторвать от рисунка глаз.
      - Вы не ошиблись? - наконец спросил он. - Может ли это быть? В самом деле три крестика?
      - Да, три, - уже в дверях подтвердил инженер.
      Обессиленный Гольберг рухнул в кресло и слабо покачал головой.
      - Я схожу с ума! Три ракеты в почву и одна вверх! Ну, хорошо. Скажем, первый раз он не попал. Но в сигнальном пистолете недоставало всего лишь трех патронов. Час от часу не легче! А тут еще эти двое - Маккент и Юрамото! Ведь кто-то из них солгал. А кто лгал, тот стремился что-то скрыть. Но что - кроме факта убийства? Не могут же они оба лгать, это же абсурд, как и то, что они оба говорят правду. Или, по-вашему, это возможно?
      Следователь перестал качаться на стуле.
      - Думаю, - медленно произнес он, - пожалуй, даже чересчур возможно.
      ОБЕЩАНИЕ РОДИНА
      Тропка вела к скалистой стене, грубой, не тронутой временем, будто ее только что сотворила природа. Сверху на манипуляторы падала тень.
      Вдруг огромные механизмы ожили; в их движении Родину почудилось что-то устрашающее, зловещее, словно оно было предвестником близкой гибели.
      Он инстинктивно отпрянул, но уперся в скалу.
      Вытянув щупальца, манипуляторы сделали еще шаг вперед. Спасения не было. Стальные пальцы тянулись к горлу человека, застыли над беспомощной жертвой.
      - Что с вами? - послышался голос Гольберга, и эти три коротких слова отогнали призрак.
      Манипуляторы стояли неподвижно.
      - Мне померещилась жуткая картина, - сказал Родин, - будто это чудовище напало на меня. Я чувствовал их прикосновение. Неужели я начинаю терять рассудок?
      - Ну, к чему такие страшные слова? - загудел в наушниках голос доктора. - Мы же говорили с вами об оптических иллюзиях. Это как раз тот самый случай.
      - Вы полагаете? - с надеждой спросил следователь.
      - Не полагаю, а твердо знаю. Здесь? - Гольберг остановился.
      - Вероятно. - Майор оглянулся. - Да, видимо, где-то здесь. Незначительное отклонение вряд ли будет иметь значение. Во всяком случае, попробуем.
      Опустившись на колено, он приготовил сигнальный пистолет и на скальной поверхности отыскал опору.
      - Убийце было не к спеху, он мог отыскать удобное место и спокойно прицелиться... Когда пройдет минута - скомандуйте.
      Гольберг смотрел на часы.
      - Внимание... пли!
      Из ракетницы полыхнуло слабое пламя, и через несколько секунд над радиотелескопом загорелась сапфировая звезда. Не красная ракета, означающая тревогу, а синяя - заранее оговоренный сигнал между двумя или несколькими партнерами.
      - На нее никто не обратит внимания, - сказал Гольберг.
      - Один человек, быть может, действительно не обратит... - в словах майора был какой-то скрытый смысл. - Пошли!
      Через несколько минут Гольберг открыл шлюзовую камеру сейсмической станции.
      Юрамото встретил их своей обычной приветливой улыбкой.
      - С дорогим гостем в дом приходит счастье, - он слегка поклонился. - А мечи ваши я положу на алтарь предков.
      Майор испытующе посмотрел на селенолога.
      - Благодарим за приветствие, но у нас остались лишь эфесы. Позвольте взглянуть на сегодняшнюю сейсмограмму. Интересно, что зарегистрировали приборы несколько минут назад.
      Юрамото нажал выключатель, и свет упал на Паутину диаграмм. Следователь на них не взглянул, он внимательно смотрел на лицо Юрамото, но, кроме готовности выполнить просьбу, ему ничего не удалось прочитать на приветливом, морщинистом лице старого ученого. Родин перевел взгляд на сейсмограмму.
      - Вы не помните точное время, доктор?
      - 17:09, - тотчас ответил Гольберг.
      Именно в этот момент прибор зарегистрировал незначительное, но явно различимое отклонение.
      - Как по-вашему, что могло послужить причиной этого отклонения? - снова взглянув на Юрамото, спросил Родин.
      Селенолог задумчиво смотрел на зигзаги, вычерченные самописцем.
      - Трудно сказать, - произнес он наконец. - Но не знать - это значит не видеть. Держу пари, что это отклонение ничуть не отличается от того, которое поставило нас в тупик во время вашего вчерашнего визита. - Он достал из ящика субботнюю сейсмограмму. - Да, точно такое же отклонение, какое было зарегистрировано в день смерти Шмидта, за несколько секунд до объявления тревоги.
      Родин внимательно сравнил обе сейсмограммы - сначала на глаз, потом с помощью лупы. Да, сомнений не было: обе аномалии практически не отличались друг от друга.
      Он встал.
      - Благодарю вас. Вы нам очень помогли.
      - Приятный визит озарит и дождливый день, - церемонно поклонился Юрамото.
      К базе возвращались медленно, погруженные в собственные мысли. Тишину нарушил Гольберг:
      - Вам звонил Глац. В тот момент, когда вы выходили.
      - Знаю, - ответил Родин.
      - Что ему понадобилось?
      - Он не звонил.
      Доктор остановился.
      - Но ведь...
      - Это я звонил. Я спрашивал, не у вас ли я. Вы можете это объяснить с точки зрения психологии?
      - Конечно. - Доктор пустился было в объяснения, но, сделав несколько шагов, остановился. - Понимаю, - задумчиво произнес он, - вы думаете, это возможно?
      - Посмотрим.
      После визита в оранжерею они вернулись на базу. Заглянули в медицинский кабинет, в мастерскую и на командный пункт. Словно одержимый какой-то манией, Родин всюду заводил разговоры о телефонных звонках. Наконец ему удалось получить долгожданный ответ.
      - Как же, помню, - сказал Нейман. - Позвольте, когда это было? Кажется, в пятницу... да, в пятницу днем мне позвонил Шмидт и спросил, нет ли у меня Мельхиада. Мельхиада у меня не было, но я случайно встретил его через полчаса в коридоре. Однако выяснилось, что его никто не разыскивал. Вечером Мельхиад упрекнул меня за неуместную шутку, а когда я удивленно посмотрел на него, посоветовал мне обратиться к врачу и избавиться от галлюцинаций.
      - Вы с ним согласились?
      - Ну, конечно. Не ругаться же из-за какой-то глупости.
      - Извините за назойливость, - сказал майор, - но вы когда-нибудь по-настоящему выходили из себя?
      Нейман широко улыбнулся.
      - Да, раза три случалось. И каждый раз - зря.
      За ужином никто не обмолвился о Шмидте, никто не вспомнил о субботней трагедии, но в разговоре чувствовалось напряжение. Беседа была словно соткана из тончайшего покрывала, слишком прозрачного, чтобы оно могло скрыть подавленность, охватившую сидящих за столом.
      Лишь за кофе биолог Маккент отважился ступить на тонкий лед.
      - Завтра пятница, скоро мы свернем работу и отправимся домой, на Землю. А как же вы, майор?
      - Мы тоже все закончим и тоже полетим домой.
      Родин отодвинул пустую чашку.
      - Спокойной ночи.
      ПРОСТОЙ ПЛАН
      Маккент с упреком посмотрел на майора.
      - Сегодня пятница. Вы обещали к завтраку рассказать нам кое-что. Не забывайте, майор, скоро рассвет.
      - Вы, вероятно, от любопытства не спали всю ночь, - усмехнулся Родин.
      - Я не страдаю бессонницей. Но кому-то в эту ночь действительно уснуть было нелегко; боюсь, что его замучили кошмары. - Беспокойный взгляд биолога перебегал с одного лица на другое, будто он пытался отыскать на них следы недосыпания. - Не хотел бы я оказаться на его месте.
      - Ну, что ж, я расскажу вам все. Это моя прямая обязанность. Следствие в Радужном заливе закончено, и мы готовы лететь на Землю. Если удастся, то еще сегодня.
      Глац вопросительно взглянул на следователя и снял трубку.
      - В котором часу вы хотели бы вылететь?
      - Не знаю, как скоро это удастся организовать, но хотелось бы - до обеда. Доктору Гольбергу предстоит присутствовать на каком-то важном совещании.
      - Сколько полетит человек?
      - Трое.
      - Вас двое...
      - И преступник. Тот, кто убил радиста Шмидта. Первый убийца на Луне.
      Лишь негромкие слова Глаца, связавшегося с космодромом в Море Ужасов, нарушали нависшую над столовой тишину.
      - Все в порядке. - Глац положил трубку. - В одиннадцать за вами прилетит ракетоплан... Знаете что, переберемся-ка ко мне.
      - Вам известно, кто застрелил Шмидта? - спросил биолог, едва все расселись.
      - Да. Со вчерашнего дня.
      - Почему же вы не сказали об этом вечером? - удивилась Рея Сантос.
      - А вы полагаете, что провели бы ночь спокойнее?
      - Это кто-то из нас? - Казалось, лицо Глаца старело на глазах. Взгляд его глубоко запавших глаз поочередно останавливался на каждом члене экипажа.
      - Да, один из вас.
      - Ну, не тяните! - Ирма Дари бросила на следователя взгляд, полный муки. И по ее голосу доктор понял, что она на грани истерического припадка.
      Следователь наклонился, будто хотел увидеть всю группу в новой перспективе.
      - Я, собственно, не знаю, с чего начать. Шмидт был убит настолько тривиальным способом, что почти не о чем рассказывать. Преступник подошел к радиотелескопу, застрелил радиста и чуть позже выпустил красную сигнальную ракету. Никаких трюков или прыжков со скалы, никакой гонки или борьбы за секунды. План был чрезвычайно прост, хотя рассчитан с математической точностью.
      Лица сидящих за столом напомнили Гольбергу паноптикум - такие же неподвижные, оцепеневшие, совсем как настоящие, но не живые.
      - Прошу прощения, майор, но ваше сообщение слишком сенсационно для моего несколько старомодного вкуса. - Астроном Ланге встал. - Вы меня извините? Мне надо еще кое-что сделать, пока не взошло солнце. Что же касается вашего заключения, то охотно допускаю, что это действительно не так сложно, как казалось. Желаю удачи.
      Родин молча кивнул. Когда Ланге вышел, он снова заговорил.
      - Вряд ли вас будут интересовать детали...
      - Напротив, очень интересуют! - почти выкрикнул Маккент.
      - Хорошо. - В улыбке следователя был оттенок грусти. - Но не ждите сенсаций - ни ясновидения, ни особого детективного дара не было. Попробуем рассуждать вместе. Что нам известно? Кто-то в 10:59 выстрелил из сигнального пистолета. Это один из немногочисленных фактов, на который мы смогли опереться, когда стало ясно, что Шмидт на помощь не звал. Понятно?
      - Понятно, - подтвердил нестройный хор голосов.
      - Кто же это мог быть? Маккент, который в 10:50 находился поблизости от входа в главный объект, спрятавшись в тени? Астроном Ланге, который в этот момент возвращался в обсерваторию? Или профессор Юрамото? При его-то опыте для него наверняка не составляло труда "обмануть" приборы, незаметно пройти шлюзовую камеру и выстрелить из пистолета.
      - Весьма польщен, - селенолог слегка поклонился, но в его глазах светилась ирония.
      - Такая же возможность была и у Неймана. Предположим, он действительно возился с прожекторами, но затем погасил их, прошел шлюзовую камеру и выстрелил в Шмидта. И наконец, врач Рея Сантос. Она в это время шла от базы к оранжерее. Трое оставшихся оказались вне подозрений. Они были в помещении. Это командир экспедиции Глац, радистка Ирма Дари и инженер Мельхиад...
      - Итак, пятеро на подозрении. - Маккент переводил взгляд то на одного, то на другого.
      - Да, пятеро. Именно у них была возможность произвести выстрел. Попробуем поразмыслить, кто же из них мог убить Шмидта. В десять утра радист докладывал, что у него все в порядке, значит, он еще был жив, а в 10:59 он не ответил на вызовы, его уже явно не было в живых.
      - Час - это не так мало, - заметил биолог.
      - Но мы сумеем его "уменьшить". В 11:02 все члены экспедиции, за исключением Ирмы Дари, которая разговаривала с Землей, находились у пункта сбора. Путь от главного входа до радиотелескопа отнимает не менее десяти минут, дорога обратно - как минимум три минуты. И то лишь ценой головоломного прыжка.
      Приплюсуем минуту на три выстрела, осмотр Шмидта и замену пистолетов. Итого - четырнадцать минут. Следовательно, преступник должен был пуститься в путь не позднее 10:48. Однако в это время врач Рея Сантос и пилот Нейман только-только надевали скафандры и еще находились в помещении. Так как неопровержимо доказано, что до этого они не выходили с базы, то их смело можно вычеркнуть из "черного" списка. Мы знаем, что у Реи Сантос сначала был профессор Юрамото, а потом Ланге. Что же касается Неймана, то его местопребывание засвидетельствовано показаниями Глаца и Ирмы Дари. Вы принимаете эту версию?
      - Безусловно, - откликнулся Маккент.
      - Итак, остаются Юрамото, Маккент и Ланге.
      - Ланге. - Мельхиад вздрогнул и повернулся к Глацу. - Он вышел наружу? Надолго?
      - Не знаю, по-видимому. Он, кажется, ждет, когда Марс закроет собой какую-то звезду. Еще вчера об этом говорил.
      - Верните его! Баллоны не заправлены кислородом! - Инженер вытащил из кармана таблицу. - У Ланге осталось кислорода лишь на полчаса, нет, на двадцать пять минут.
      Глац молча поднялся и включил телеэкраны. На двух экранах был виден Ланге, шагающий к Радужному заливу.
      - Ланге? - Командир наклонился к одному из микрофонов.
      - Слушаю вас, - послышался спокойный голос астронома.
      - Ваш скафандр не успели заправить кислородом. Запаса в баллонах хватит минут на двадцать пять. Вы знаете об этом?
      - Я уже обратил внимание и буду иметь это в виду.
      Родину показалось, что Глац передернул плечами. После минутного колебания он вернулся на место, но телеэкраны не выключил. На них виднелась уходящая вдаль фигура астронома. В его равномерной, целеустремленной поступи чувствовалась твердая воля.
      - Итак, остались лишь эти трое, - продолжал Родин, - и ситуация стала еще запутаннее. Профессор Юрамото утверждал, что в 10:49 он говорил по телефону со Шмидтом. Радист якобы интересовался, нет ли на сейсмической станции Мельхиада. Можете представить себе наше удивление, когда...
      - Удивление?! - переспросил Гольберг.
      - ...наше удивление, когда вскоре после этого Кристиан Маккент заявил, будто в 10:25 он наткнулся на мертвого радиста, а от нас скрыл этот факт, дабы не вызвать подозрения.
      В ответ на это сообщение присутствующие только изумленно переглянулись. Даже Нейман перестал жевать.
      - Мы стали в тупик: кому же верить - Юрамото или Маккенту? Один из них лжет - мертвый Шмидт не может никому звонить.
      - О каком тупике может идти речь, если один из них лжет? - Глац поморщился и повернулся к экрану.
      - Трудность положения усугублялась тем, что обе эти альтернативы были неприемлемы. Судите сами. Если лжет Юрамото, то Маккент прав, утверждая, будто видел мертвого радиста намного раньше тревоги. Согласно его показаниям, Шмидт был мертв уже тогда, когда Юрамото еще находился в лаборатории, что может подтвердить врач Рея Сантос.
      Майор обратился к биологу.
      - Когда вы увидели мертвого Шмидта?
      - Я уже говорил - в 10:25.
      - А когда Юрамото ушел из лаборатории? - спросил он врача.
      - Примерно в 10:30.
      - Итак, первая альтернатива отпала сама собой, - улыбнулся Родин, если Юрамото лжет, то он не мог убить Шмидта. Рассмотрим другую возможность: Юрамото говорит правду, Маккент лжет. Согласно этой версии, в 10:49 радист был бы еще жив. То есть он погиб в то время, когда Маккент находился в оранжерее. Если Маккент скрыл от нас правду, то убийства Шмидта на его совести тоже нет.
      - Верно, - вмешался Нейман. - Когда я шел к ракетоплану, то увидел в оранжерее Маккента: он застегивал скафандр и направлялся к шлюзовой камере.
      Доктор Гольберг воспользовался минутной паузой.
      - Поймите абсурдность сложившейся ситуации. Обычно люди лгут, стараясь выгородить себя, извлечь какую-то выгоду, избежать неприятностей или наказания. Но мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы психически нормальный человек обманывал других, превосходно сознавая, что причиняет себе вред. А здесь два разумных, рассудительных человека лгут, и для чего? Для того чтобы опровергнуть собственное алиби!
      - Странно, не правда ли? Но благодаря доктору, - Родин поклонился в сторону Гольберга, - мы все же распутали этот гордиев узел. Доктору пришла в голову блестящая мысль, что могут быть не две, а четыре альтернативы, то есть или оба - Юрамото и Маккент - лгут, или оба говорят правду.
      - Правду? - усомнился Глац.
      - Точнее, субъективную правду. Но попробуем разобраться в ситуации по порядку. Итак, первое - оба лгут. Этот вариант отпадает сразу, так как убийца один, а кроме него лгать некому. Остается другая возможность - оба говорят правду. Я спросил себя: а что, если профессор Юрамото стал жертвой мистификации? Но как это практически можно осуществить? И я решил проверить эту возможность. Находясь в столовой, я позвонил к себе в комнату и спросил доктора Гольберга, нет ли там Родина. Он вежливо ответил, что меня нет. Ему и в голову не пришло, что он говорит с Родиным. Так ведь, доктор?
      - Совершенно правильно.
      - Таким образом, мы выяснили, что по телефону голос иногда очень трудно узнать.
      - Вы правы, - подтвердил Мельхиад, - здешние телефоны в самом деле очень искажают голос.
      - Тогда почему бы нам не предположить, что кто-то мог позвонить на сейсмическую станцию вместо мертвого Шмидта? Но, прежде чем решиться на этот шаг, он наверняка вначале должен был это проверить. И, как подтвердил Нейман, такая проверка действительно была проведена. В пятницу некто от имени Шмидта разыскивал Мельхиада.
      - Значит, мы оба вам не лгали, - задумчиво произнес Юрамото и приветливо взглянул на Маккента.
      - Да. И если вычеркнуть вас обоих, - Родин кивнул на селенолога и биолога, - в списке останется один член экипажа - Ланге. Попробуем подставить его в наши уравнения. Мог ли он за минуту до одиннадцати выстрелить из пистолета? Да, мог, ибо как раз в это время направлялся к обсерватории. Дальше. Мог ли он убить Шмидта в промежутке между 10:00 и 10:25? Мог, так как в фотолабораторию он пришел в 10:15, а что он делал до этого, установить невозможно. И, наконец, третий вопрос: имело ли для Ланге смысл утверждать, что в 10:49 Шмидт был еще жив? Точнее, было ли ему выгодно, чтобы это утверждал кто-то другой? Я отвечаю на этот вопрос утвердительно, ибо после 10:15 ему было обеспечено стопроцентное алиби, а на предыдущий отрезок времени - нет.
      - Все ясно, - очень тихо сказал кто-то. Взгляды присутствующих были устремлены к экрану. Фигура астронома все уменьшалась и превратилась в маленькое пятнышко, еле различимое на сером фоне Радужного залива.
      - Сколько у него осталось кислорода? - Это спросила Рея Сантос отчужденным, невыразительным голосом.
      Инженер посмотрел на часы, потом заглянул в таблицу.
      - При нормальном расходовании - на пятнадцать минут.
      - Значит, самое время вернуться.
      Глац взглянул на Родина, они долго смотрели в глаза друг другу.
      - Поздно, - сказал наконец Глац.
      - Но надо же попытаться! Свяжитесь с ним! Может, мы еще успеем догнать его и заправить баллон кислородом. Не кажется ли вам, что одной смерти для этой маленькой Луны более чем достаточно!
      Командир не пошевелился. Рея в отчаянии повернулась к следователю.
      - А вам, вам безразлично, что он хочет избежать правосудия?!
      - Он сам себя наказал...
      Глац резко встал, подошел к пульту управления и на секунду застыл, словно скованный непонятной силой. Потом медленно вернулся к столу.
      - Кстати, "Маленькую ночную серенаду" Моцарта слушал я. Но это вряд ли имеет значение.
      СЛОЖНЫЕ МОТИВЫ
      Ирма Дари с трудом оторвалась от экрана.
      - Но из-за чего? - срывающимся голосом спросила она. - Из-за чего?
      - В самом деле, из-за чего?
      - Вас интересует мотив. - Родину что-то сдавило горло. Он заговорил, но собственный голос показался ему совершенно чужим. - Побуждения, толкнувшие человека на тот или иной поступок, постичь намного сложнее, чем описать сам поступок.
      Он старался заглушить мысль о драме, которая через несколько минут должна разыграться в Радужном заливе. И все же его взгляд как магнитом притягивал экран.
      - Смотрите, какой-то конверт, - вдруг сказала Рея Сантос, - он адресован вам, майор. Неужели его оставил Ланге?
      Маккент потянулся через стол.
      - Да, это его почерк, - сказал Родин.
      - Вы его не вскроете? - удивился Маккент.
      - Вскрою, но попозже. Чтобы вы могли сами судить, насколько точны были наши заключения. Вы должны простить мое бахвальство, я не часто грешу этим...
      - У вас есть на это полное право, - улыбнулся Юрамото.
      - Вы очень любезны. Итак, с чего же начать? Должен вам заметить, меня все это время не оставляла мысль, что мотив этого преступления должен быть по-своему... ну, если хотите, величественным.
      Рея Сантос нахмурилась.
      - Величественный мотив преступления? Есть великие и мелкие люди. Но побуждения?..
      - Вы правы, я неточно выразился. Скажем иначе, мне казалось, что в основе преступления должен быть мотив, достойный такого человека. Единственным фактом, на который мы могли опереться, были цифры в записной книжке Шмидта и еще несколько его замечаний. Посмотрим, подтвердит ли это письмо...
      "Майор Родин! - начал следователь. - Я пишу вам утром. Перед рассветом, о котором вы так ясно, по крайней мере так ясно для меня, говорили. Вы хорошо справились со своей работой, и, видимо, будет справедливым, если за тактичность, которую вы проявили по отношению ко мне, я сообщу вам некоторые подробности этой печальной истории. Я это делаю с удовольствием, так как против вас лично ничего не имею..."
      Следователь задумчиво посмотрел на экран.
      Но дожидаясь вопроса, Мельхиад взглянул на часы.
      - Кислорода осталось меньше чем на пять минут.
      Родин продолжал читать:
      "В четверг после обеда ко мне зашел Михаль Шмидт и дал прослушать магнитофонную пленку, на которую он записал радиосигналы, поступающие из области звезды Альфа Орла. Вам это будет непонятно, но специалиста заинтересует, что сигналы были приняты на частоте 1420 мегагерц, то есть на частоте нейтрального водорода. По длине отдельных сигналов и промежуткам между ними было ясно, что они передаются по определенной системе. Это были простые числа, но начала передачи не удалось поймать. Я настоятельно попросил Шмидта никому об этом пока не говорить, а попытаться снова поймать сигналы".
      - В четверг... Вот почему Шмидт в тот день выглядел таким странным, вспомнил Глац.
      "Не сомневаюсь, что вы поймете мое состояние, майор. Случайное открытие Шмидта уничтожило, разрушило дело всей моей жизни. Двадцать пять лет самоотверженной, кропотливой работы вылетели в трубу. Весь вечер я искал выход из создавшейся ситуации... И уснул с твердым намерением: Шмидта свидетеля этой нелепой случайности - надо навсегда заставить замолчать. В пятницу я проверил, можно ли позвонить от имени кого-то другого..."
      - Как видите, у меня не было галлюцинаций. - Нейман улыбнулся Мельхиаду.
      "И в субботу я осуществил свой план. Вряд ли вас заинтересуют технические подробности, к тому же вы сами до них дошли. Я хочу лишь заверить, что оружие против Шмидта я поднимал с болью в сердце. Он всегда был мне очень симпатичен, и я знал, что покушаюсь на редкостно одаренного человека, у которого имеются все предпосылки стать настоящим ученым. Вы понимаете, что убить в порыве ненависти и озлобления гораздо легче, чем произвести выстрел трезво и расчетливо, целясь в человека, который причинил вам вред, совершенно об этом не подозревая. И все-таки я убил его, хотя и не избежал ошибок, которые не ускользнули от вашего внимания".
      - Осталось три минуты и несколько секунд, - заметил Мельхиад.
      "Все, что я делал потом, включая ответы на ваши вопросы и незаметные, по крайней мере я на это надеюсь, попытки обратить ваше внимание на сигналы, пришедшие якобы с Земли, - все это было лишь проявлением инерции. Дискуссии с доктором Гольбергом представляли для меня тоскливое воспоминание о вчерашнем дне, и я прошу, чтобы он извинил меня; я отстаивал позиции, в которые сам уже не верил..."
      Гольберг только кивнул головой.
      "Шмидт преподнес мне эту горькую чашу в виде магнитофонной пленки с записью сигналов из звездных миров. Не могло быть сомнения: где-то там, в глубине космоса, живут разумные существа, возможно интеллектуально еще более развитые, чем люди. От моей теории об исключительности человеческой цивилизации не осталось камня на камне. Что было делать? И я поступил по принципу - если факты против тебя, тем хуже для фактов..."
      - Две минуты, - прозвучал монотонный голос инженера.
      "Но, когда я склонился над мертвым Шмидтом, чтобы убедиться, что свидетеля больше нет, я с ужасом понял, что он умер для всех остальных, но не для меня. Мне некуда скрыться. Я никогда не смогу избавиться от этих цифр. Отныне и навсегда я каждую ночь обречен просыпаться в холодном поту от страха, что именно в этот момент какой-то новый Шмидт готовится сокрушить мою теорию. Я никогда не смогу больше спокойно смотреть на созвездие Орла. А себя буду считать шарлатаном, который скрыл истину от науки, наивно полагая, что того, что неизвестно, не существует. Наука не может извращать фактов. В противном случае она перестает быть наукой..."
      - Минута и несколько секунд.
      "Я ухожу как побежденный человек и побежденный ученый. Я глубоко сожалею о своем опрометчивом поступке и сам себя осуждаю к наказанию наиболее тяжкому. Я никогда не был поклонником нравоучений, избегал патетики, но сейчас я хотел бы воспользоваться своим правом на последнее желание и выразить надежду, что моя судьба и наказание станут предостережением каждому, кто попытается собственные мысли выдать за нечто непререкаемое и откажется следовать фактам и правде жизни. Ваш Феликс Ланге".
      Майор несколько секунд помолчал.
      - Здесь есть приписка. "Я продолжаю верить, что существует лишь одно человечество. И поэтому ухожу. Вам понятна эта логика? Ф.Л."
      В глазах Ирмы Дари блеснули слезы.
      - Сколько? - прошептала она.
      Мельхиад отвел взгляд от ее пепельно-бледного лица.
      - Двадцать секунд. Десять... Пять. Кислород кончился.
      - Конец, - тихо сказал Юрамото.
      На стене раздражающе замигала зеленая сигнальная лампа. Задумавшийся было Родин вздрогнул.
      - Что это значит?
      Глац стряхнул оцепенение.
      - Это солнечные батареи на холме зафиксировали утро. Начинается новый день, - сказал он усталым, невыразительным голосом.
      На крайнем экране, на фоне однообразного, холодного, неопределенного света, к звездам тянулся радиотелескоп. Солнечные лучи на его вершине играли каскадом красок.