– Нужно быть храброй. – Взяв Эммелин за плечи, Седжуик слегка встряхнул её. – Эммелин, вы самая смелая женщина из всех, кого я знаю. – Он увлёк её в нишу и шепнул на ухо: – Ей-богу, вы же были ранены.

– Да, но я плохо помню, что тогда происходило.

– Возможно, но подумайте: сегодня вы скрестили мечи с леди Оксли и одержали победу. Что такое рождение ребёнка по сравнению с подобной храбростью?

– Это слова человека, который никогда не сталкивался с таким испытанием.

– С каким – с леди Оксли или с рождением ребёнка?

– Ни с тем, ни с другим, – напомнила Эммелин.

– Возможно, но это не означает, что я не могу восхищаться женщиной, которая, как мне известно, не побоится бросить вызов дракону или дьяволу. – Наклонившись, Алекс поцеловал её в лоб. – Эммелин, помочь можете только вы. Я это знаю, и леди Роулинз, очевидно, тоже, поэтому идите и помогите своей подруге. Она нуждается в вас больше, чем другие люди, которым вы помогали щедро и добровольно.

Почему, чёрт побери, он настаивает, напоминая ей, что такое долг и честь? Она многим обязана Мальвине, и, если хочет чем-то гордиться в своей растраченной попусту жизни, она обязана помочь своей подруге.

И, постаравшись собрать всю храбрость, которой, по мнению Седжуика, у неё было в избытке, Эммелин пошла вверх по лестнице.

– Хотите выпить? – предложил Седжуик, когда они с Роулинзом удалились в библиотеку виконта дожидаться исхода событий.

Роулинз кивнул.

Они вращались в разных кругах. Роулинз, как наследник графства Тоттли, был надменным и чопорным. Он считал, что занимает в свете более высокое положение, чем Седжуик, простой барон. Однако взъерошенный мужчина, сидевший напротив Седжуика, сейчас мало походил на блистательного, элегантного виконта.

В тот момент, когда Алекс подал ему бокал, ещё один крик сверху прорезал ночь, и мужчина, вздрогнув, одним глотком проглотил бренди.

– Чем я виноват? Я не знал, что все может так кончиться. – Роулинз, во многом к досаде Алекса, принял его молчание за разрешение продолжать. – В Мальвине вся моя жизнь. Она самая замечательная женщина в Англии. Господи, я не хочу, чтобы она умерла. Знаете, я люблю её.

Алекс постарался скрыть, что изумлён этим взрывом чувств. Безусловно, виконт Роулинз и его жена подходили друг другу и были заметной парой, но Алекс и не подозревал, что это был брак по любви. Он, как и все в городе, полагал, что Роулинз женился на искренней, импульсивной Мальвине Хенли из-за её десяти тысяч годового дохода. Но чтобы по любви?!

– Да, по вашему лицу я вижу, что вы мне не верите. Никто не верит. Мальвина – лучшая из всех женщин, которых я когда-либо встречал. О, не поймите меня неправильно, она не из тех женщин, с которыми легко жить, но в ней есть что-то, что невозможно описать словами, что сводит меня с ума и пробуждает во мне стремление стать лучше. – Замолчав, он отвернулся, и Алекс внезапно заметил, что мужчина опустил голову, чтобы скрыть слезы, а его плечи вздрагивают. – Я так люблю её, – удалось произнести Роулинзу спустя несколько минут. – Но вам это, должно быть, известно – ведь вы женились по той же причине.

– П-по той же? – заикаясь, спросил Алекс.

– По любви, – как само собой разумеющееся, ответил Роулинз, словно причисляя Алекса к некоему тайному обществу избранных. – Этого не нужно стыдиться. Судьба подарила нам редкий подарок – жену, которую любишь всем сердцем. По-настоящему печально, что многие считают преступлением, когда кто-то любит свою жену. Очень жаль их, не правда ли?

Алекс только кивнул, не зная, что ответить. Рассказать Роулинзу правду – что Эммелин ему не жена и что он не влюблён?

Налив себе ещё бокал, виконт передал графин Алексу. Седжуик хотел сказать, что, по его мнению, продолжать пить – это не лучшая идея, потому что спиртное подрывает устои хороших манер, что недопустимо обсуждать такие темы. Но в то же время в Алексе проснулось любопытство: Роулинз любит Мальвину? Этот вечер, начавшийся с разоблачения, привёл его к поразительному открытию.

Наверху раздался ещё один отчаянный крик, перешедший вдолгий, полный боли вой, который, казалось, разорвал ночь. Алекс не завидовал Эммелин, находившейся рядом с Мальвиной, и то, что она согласилась на это, многое сказало о её характере. Он сомневался, что смог бы в такой ситуации набраться мужества, но, возможно, оно было присуще лишь женщинам, а мужчинам оставалось только восхищаться ими и завидовать. Именно на долю женщин выпало одно из самых главных событий в жизни – производить на свет детей.

Осушив бокал, виконт снова налил бренди Алексу, а потом и себе.

Алекс смотрел на бокал с янтарной жидкостью, кружащейся в стекле, как туман вечности, полный тайн и обещаний. Крики следовали один за другим все чаще, и Алекс решил, что ещё один бокал совсем не помешает – чтобы притупить сознание.

– Как можно такое пережить? – пробормотал Роулинз.

– Я как раз подумал то же самое. – Алекс понял, что, вероятно, выразился не совсем удачно, когда виконт с тревогой взглянул на него широко открытыми глазами. – Я хочу сказать, ваша жена обладает огромной волей к жизни, так что надеюсь, что она справится.

– Наступит время, и вы меня поймёте, – сказал Роулинз, ухватившись за поддержку Алекса, как за спасательный круг. – Тоже будете метаться, ожидая появления ребёнка.

Алекс покачал головой.

– Не думаю, что это произойдёт…

– Простите, я забыл, что здоровье леди Седжуик не… Ради Бога, простите.

– Не переживайте.

– Но вы с этим сталкивались, не правда ли?

– С чем? – Алекс обратил взгляд к потолку, где в комнате над ними проходили роды.

– С возможностью потерять жену. Мальвина сказала, что прошедшей зимой леди Седжуик тяжело болела, что она чуть… – Он зажмурился и покачал головой. – Наверное, я слишком фамильярен. Я знаю, мы не близкие друзья, но мне кажется, между нами есть что-то общее.

– Общее? – промолвил Алекс.

– Наши жены – их близость к смерти, наша любовь к ним.

Алекс почувствовал себя неловко, ведь между ними на самом деле не было ничего общего – абсолютно ничего, кроме того, что и Мальвина, и Эммелин имели пристрастие во все вмешиваться.

– Было трудно, – дипломатично заметил Алекс. – Гораздо труднее, чем мог представить себе Роулинз.

– Я знал, что вы меня поймёте. – Опустившись в ближайшее кресло, виконт жестом указал Седжуику на кресло напротив. – Встреча с Мальвиной полностью и безвозвратно изменила мою жизнь, просто вывернула её наизнанку.

При этих словах Алекс поднял бокал – возможно, между ними действительно было больше общего, чем он предполагал.

Что это пришло ему в голову?

Взглянув на свой бокал, Алекс подумал, что бренди у Тоттли, вероятно, самое изысканное и самое поддельное из французских напитков. Оно пробирало до костей и делало Алекса таким же беспокойным, как Роулинза.

– Я понял, что эта женщина предназначена для меня, в тот момент, когда увидел её на балу. Она шла через зал как Венера.

Венера? Алекс вскинул взгляд. Разве не то же самое подумал он, когда впервые увидел Эммелин?

– И она устроила мне весёлую охоту. Своим кокетством она вскружила мне голову, нет, просто свела с ума, как сводила с ума всех, кто её знал.

Алекс мог бы оспорить утверждение, что Мальвина Хенли когда-нибудь очаровывала кого-либо своими грубоватыми манерами. Вот Эммелин… В общем, это совсем другое дело. Она, несомненно, обладала обаянием, которого хватило бы на дюжину жён.

– Разве вы не почувствовали то же, когда встретили леди Седжуик? Не почувствовали сердцем, что в ней есть то, что изменит вашу заурядную жизнь, даст вам повод каждую минуту думать о том, что она сейчас делает? – Роулинз вздохнул. – Всё это я понял в первые же двадцать четыре часа знакомства с Мальвиной. Я понял, что в моей жизни никогда не будет никакой другой женщины, кроме этой, что я отдам все на свете, чтобы она была со мной.

«Влюбиться с первого взгляда? Это невозможно», – хотел было сказать Алекс хозяину дома, однако в этот момент часы пробили один раз, и он понял, что прошли его собственные двадцать четыре часа с Эммелин.

Как можно было отрицать, что его жизнь окажется такой же? И вдруг Седжуик ясно понял, о чём говорил виконт. Но Боже, как он пожалел об этом.

Эммелин сидела рядом с Мальвиной, и виконтесса до боли сжимала ей руку, пока акушерка занималась своим делом.

– Он идёт неправильно, – заявила пожилая женщина. – Его нужно повернуть. Другого способа нет.

Мальвина снова закричала, когда подошла ещё одна болезненная схватка.

– Она не должна тужиться, – пояснила акушерка, обращаясь к Эммелин. – Природа велит ей тужиться, но вы не должны ей этого позволять.

– Не тужиться, – повторила Эммелин. Но как, чёрт побери, выполнить распоряжение акушерки? С трудом высвободив руку, она взяла салфетку, лежавшую возле миски, намочила её в холодной воде и протёрла влажный лоб подруги. – Мальвина, вы не должны тужиться.

Не слушая её, виконтесса продолжала стонать и кричать.

– Отвлеките её, миледи, – приказала рассерженная акушерка. – Заставьте её думать о чем-нибудь другом. О чем-нибудь таком, что по-настоящему разозлит её.

Мальвина снова застонала, не обращая внимания на окружавших её людей и на слова акушерки, и тогда Эммелин, глубоко вздохнув, забралась в огромную постель и, устроившись рядом со своей подругой, взяла в ладони её лицо.

– Мальвина, Мальвина! – требовательно заговорила она. – Послушайте меня.

– Я умираю, Эммелин. Я этого не вынесу. Скажите Роулинзу, что я его любила. Я была счастлива стать его графиней.

Эммелин поняла, чем отвлечь Мальвину, и усмехнулась.

– Мальвина, вы не можете себе позволить умереть. Вы оставите ребёнка на воспитание своей свекрови? Леди Тоттли?

Упоминание о матери Роулинза привлекло внимание Мальвины быстрее, чем демонстрация новых шляп на Бонд-стрит, и, как и просила акушерка, разозлило её, как не могло бы разозлить ничто другое.

– Леди Тоттли? – удалось ей выдавить.

– Кому же ещё нанимать няню и воспитателей, как не леди Тоттли?

– Нет, – прищурившись, прохрипела Мальвина, – никогда.

– То-то же. Не забывайте о наследнике. А если у вас будет девочка? Вы хотите, чтобы эта старая карга воспитывала вашу дочь? Выбирала для неё пансион? Представляла её королеве?

– Ни за что! – Упёршись локтями в матрац, Мальвина приподнялась на кровати.

Но Эммелин не собиралась останавливаться на этом.

– И вы понимаете, что графиня не успокоится, пока Роулинз снова не женится – на этот раз по её воле.

Это было уже слишком. Мальвина прищурилась, наморщила лоб и, взглянув на акушерку, спросила:

– Что я должна делать?

Молчание лишало Алекса присутствия духа больше, чем крики, а оно продолжалось уже несколько часов. Виконт и барон бодрствовали, но каждый погрузился в свои думы, и лишь редкие приглушённые крики и звуки движения наверху выводили их из этого состояния.

Когда первые рассветные лучи коснулись крыш Ганновер-сквер, дверь в библиотеку наконец отворилась, и в комнату вошёл дворецкий Тоттли:

– Милорд, вас хотят видеть наверху.

Роулинз бросился к двери, а потом так же резко остановился.

– Седжуик… мне кажется, я не смогу… Может быть, вы не сочтёте за труд пойти со мной?

Алекс был готов покачать головой и отказаться от жуткого зрелища, которое вполне могло ожидать их. Но там оставалась Эммелин, и ему хотелось знать, как она… в общем, ему хотелось её увидеть. Возможно, она даже нуждалась в нём – как ни странно, обнаружил Алекс, он очень надеялся на то, что Эммелин, сильная и решительная Эммелин, могла нуждаться в его поддержке.

И, выпрямившись, он кивнул Роулинзу и последовал за ним в утреннем полумраке.

Ещё тёмный дом, казалось, затаил дыхание точно так же, как это делает земля, когда первые проблески света постепенно охватывают горизонт, прогоняя ночь и возвещая торжество солнца.

В это замершее словно в ожидании время они поднимались по лестнице, чтобы увидеть, что приготовила им за ночь судьба.

Они не успели дойти до двери нескольких шагов, когда их ушей коснулся незнакомый звук. Но это был не крик женщины, мучающейся от боли, а плач ребёнка. Громкий и настойчивый, он оповестил всех и каждого, что бесконечные ночные страдания не были бесплодными.

– Ребёнок, – с безмерным удивлением произнёс Роулинз.

– Ваш ребёнок, – сказал ему Алекс, почувствовав радость за виконта и… зависть к нему.

У двери стояла экономка, и у неё по лицу текли слезы.

– Чудесный малыш, милорд. – Она открыла дверь, и перед мужчинами предстала сцена, от которой у них обоих по щекам тоже побежали слёзы.

В комнате на большой кровати по-королевски возлежала леди Роулинз, держа на руках пищащий свёрток.

– Входите, Роулинз, и посмотрите на свою дочь.

– Моя дочь? – прошептал он, медленно и с опаской входя в собственную спальню, словно прежде никогда не бывал в этой комнате.

– Простите, что это не сын, – усмехнулась Мальвина и похлопала по кровати рядом с собой.

– У неё ваш характер, – взглянув на ребёнка, пошутил Роулинз, радостно улыбаясь. – Что ещё мог бы я пожелать? – Он нежно поцеловал жену в лоб и глубоко вздохнул, как будто всю ночь сдерживал дыхание.

Алекс отвернулся, чтобы не мешать им, и его взгляд немедленно остановился насидевшей в кресле Эммелин. Её глаза были остекленевшими и безжизненными, она была бледной и зыглядела так, словно стала свидетелем того, что было недоступно её пониманию.

– Эммелин, – склонившись к ней, Алекс похлопал её по эуке, – Эммелин, вы в порядке?

– О, Седжуик, вы бы видели её. Было очень трудно, но ей удалось это сделать. С ребёнком все хорошо, и с ней тоже. Спасибо, что разрешили мне прийти сюда.

– Её милость должна благодарить вас, мадам, – вмешалась акушерка, не давая Алексу ничего сказать. – Думаю, если бы вас здесь не было, она с этим не справилась бы. Я приняла не одну дюжину родов, милорд, – обратилась она к Алексу, – и утверждаю, что счастливым финалом, который вы здесь видите, мы обязаны вашей жене. Благодаря ей у роженицы появилось желание жить и силы преодолеть трудности, – заключила акушерка, вытирая руки.

– Я ничего не сделала, – возразила Эммелин, – у меня нет опыта в таких делах.

– Не скромничайте, – сказала акушерка, – вы дали ей силу и желание жить, когда она уже почти сдалась. Я разбираюсь в таких вещах, и если женщина сдаётся, она, как правило, погибает.

– Мальвина все сделала сама, – покачала головой Эммелин.

– Можете настаивать на своём, но я знаю правду. – Акушерка снова посмотрела на Алекса. – Когда настанет очередь вашей супруги, пошлите за мной. Для меня это будет честь. – Женщина закончила собирать инструменты, аккуратно сложила их в кожаную сумку и, прежде чем уйти, обратилась к Эммелин: – Позвольте спросить вас, миледи, что такого сказали вы леди Роулинз, что помогло ей выжить? Это профессиональный интерес.

Эммелин покраснела, а с кровати послышался смех Мальвины, которая, должно быть, услышала вопрос акушерки.

– Не смейте повторять ни слова, Эммелин Денфорд, ни единого слова!

– Никогда, Мальвина, – усмехнулась Эммелин, – обещаю.

– Во всяком случае, полагаю, это были хорошие слова. – Роулинз взглянул на Алекса.

– Безусловно. – Алекс понимал, о чём говорил виконт: то, что было сказано этой ночью, решило её исход.

Все четверо весело рассмеялись.

– Как мы её назовём? – спросил жену виконт Роулинз, приподняв уголок одеяла, чтобы взглянуть на дочь.

– Лусинда. – К Мальвине снова вернулась её прежняя привычка командовать. – Лусинда Эммелин Уитерспун.