– Говорю вам, Симмонс, этого нового парня герцогини невозможно обыграть. – Лакей подрезал фитили и менял свечи в канделябрах, а Симмонс шёл следом за ним и собирал огарки свечей. Никто из них не замечал стоявшей на верху лестницы Эммелин. – Он выиграл у Франклина пять гиней, а потом наказал на четверть заработка графского бедолагу. Я говорю, в его игре что-то не так.

Эммелин подалась вперёд. Слуги Седжуика играют в карты? И по-крупному, если только названная Томасом сумма верна.

– Четверть заработка! – тихо присвистнул Симмонс. – Если бы я потерял даже половину такой суммы, миссис Симмонс сняла бы с меня голову, хотя она не похвалит меня за те гроши, что я проиграл этому парню.

– Вот и я говорю то же самое. Нельзя встречаться с ними в четверг ночью, иначе они обчистят нас до нитки, и до следующего сезона нам придётся жить за счёт продажи свечных огарков.

– Мы просто пойдём и извинимся за то, что не сможем играть, – кивнул Симмонс.

– Во что играть? – спросила Эммелин, перегнувшись через перила.

Слуги вздрогнули, испуганные тем, что их болтовню услышала хозяйка дома.

– Ни во что, миледи, – ответил Симмонс. – Прошу прощения, если помешали вам.

– О, Симмонс, пожалуйста, не волнуйтесь за меня.

Не дойдя до низа лестницы двух ступенек, Эммелин остановилась, упёрла руки в бока и взглянула на провинившуюся пару.

– А кроме того, вы не ответили на мой вопрос. Во что вы играете?

Покраснев, Томас потупил взгляд, а Симмонса чуть не хватил удар, судя по тому, как покраснело его лицо.

– Я могла бы предложить вам некоторую помощь. Симмонс пристально, оценивающе посмотрел на неё.

И тут до Эммелин дошло: он знал, что она не жена Седжуика. Она с самого начала это подозревала, хотя думала, что её беспокойство не имеет причины. Вряд ли он позволил бы ей остаться, если бы знал правду. Однако он знал правду и держал язык за зубами – по какой-то причине.

– В пикет, – окинув взглядом холл и понизив голос, ответил Симмонс. – Некоторые из нас играют в пикет ночью по четвергам.

В пикет? О, ей повезло, а может быть, им.

«Эммелин, не делай этого, – настойчиво сказал ей внутренний голос. – Ты просто сошла с ума. Не лезь в дела, которые совершенно тебя не касаются. Ни к чему хорошему это не приведёт».

Не важно, что совсем недавно она поклялась себе ни во что не вмешиваться – будь то карты, мужчины или…

– У герцогини, в особняке на противоположной стороне площади, появился новый слуга, – сказал Томас, очевидно, подбодрённый признанием Симмонса, – настоящий плут. Простите, мадам, что я так говорю.

– Возмутительно! – серьёзно кивнула она.

Симмонс бросил на Томаса выразительный взгляд, призывающий к молчанию, и продолжил рассказ в более благородных выражениях:

– Мы уверены, что, пока хозяева в отъезде, дворецкий герцогини нанял этого парня только для того, чтобы вернуть себе проигранное в прошлую зиму.

– Вы хотите сказать, что слуги герцогини не такие уж хорошие игроки? – спросила Эммелин, стараясь не обращать внимания на участившийся стук сердца.

Она прекрасно понимала, что правильнее было бы не вмешиваться в проблемы, стоявшие перед слугами. Но хотелось сделать исключение из собственных правил, а возможно, это был способ сорвать банк, если её затея с Седжуиком провалится.

– Штат герцога просто ужасен, – сообщил ей Томас. – Всегда позволял взять несколько лишних партий. Так было до появления этого нового лакея. Теперь мы будем вынуждены отказаться от наших обычных ночных игр.

– Не спешите сразу отказываться, – улыбнулась Эммелин и сошла вниз по ступенькам. – Не сомневаюсь, вы могли бы сами придумать какую-нибудь хитрость.

Эммелин была уверена, что Седжуик остался безразличен к её поцелую, но она плохо знала этого человека.

Он ушёл от неё потрясённый, полностью осознавая силу её чар. «Она мне не жена, она мне не жена», – повторял себе Алекс с каждым шагом вверх по лестнице, потому что стук крови грозил порвать последнюю туго натянутую нить самоконтроля, которую ему ещё удалось сохранить.

Когда Эммелин остановила его, притянула к себе и предложила ему свои губы, похожие на бутон розы, здравый смысл кричал, чтобы он держался подальше от самозванки, но Седжуика захватила одна мысль – целовать её. Целовать крепко, горячо и безрассудно – потому что у него, возможно, не будет такого шанса, после того как разум возобладает и прикажет выбросить Эммелин на улицу, где ей и место.

Нет, Эммелин просто глупая. «По-настоящему глупая», – решил Алекс, вспоминая её поцелуй. Он не мог припомнить, когда последний раз целовал женщину, и почувствовал себя полностью уничтоженным. Хотелось забыть, что она не была его женой, но Седжуик сомневался в том, что, если бы в эту минуту Эммелин вошла в комнаты, он не заключил бы её в объятия и не добился того, что настойчиво требовало его разгорячённое тело, а оно требовало страсти и блаженства, которое обещал её поцелуй.

Услышав неожиданный стук в дверь, Алекс перестал метаться по комнате как безумный и, повернувшись к двери, попытался что-то произнести, но обнаружил, что в горле у него пересохло.

Но это же его дом, чёрт побери, и он в нём хозяин! Он не собирался подчиняться никому и ничему, кроме здравого смысла, а это означало, что он сможет устоять перед этой женщиной и её многообещающими губками.

– Войдите, – прохрипел Седжуик и был несказанно удивлён – хотя и не пожелал бы в этом признаться, – увидев Симмонса и нескольких слуг, несущих ведра с горячей водой, от которой поднимался пар.

– Её милость подумала, что перед отдыхом вам, возможно, захочется принять ванну, – пояснил дворецкий.

Слуги прошли в расположенную в глубине спальни ванную комнату. Затем появилась служанка, неся поднос с завтраком для хозяина.

Сначала поцелуй, теперь эта забота. Но через несколько минут, сидя в горячей ванне и наслаждаясь чашкой ароматного чая и тостами с маслом, он понял, что Эммелин была ещё большей чертовкой, чем он подумал сначала.

К тому времени, когда Алекс проснулся, день уже был в самом разгаре. Несмотря на череду прерывистых сновидений, рисовавших соблазнительную молодую блондинку, он почувствовал себя самим собой, здравомыслящим и готовым справиться со стоящей перед ним задачей – избавиться от Хьюберта и леди Лилит, а затем от Эммелин.

Алекс открыл шкаф в поисках чистого жилета, и внезапно его окутал аромат фиалок – её аромат. Посмотрев внимательнее, он увидел спрятанный в самой глубине шкафа потёртый коричневый саквояж – её саквояж.

Вещи Эммелин, её секреты, возможно, даже документы наверняка хранились в этом ничем не примечательном на вид саквояже.

«Нет, вряд ли это будет честно, – сказал себе Алекс и закрыл дверцу гардероба. – Не подобает рыться в личных вещах женщины».

Но как он сможет разгадать тайну её прошлого, если не проведёт небольшого исследования? Разве он не имеет права знать, кто разгуливает по городу, прикрываясь именем баронессы Седжуик? Его рука потянулась к дверце шкафа и открыла его.

«Нет. – Он опять закрыл шкаф. – Куда девалась моя воспитанность? Моя честь?»

Но затем, на время позабыв об этих качествах, Алекс снова распахнул дверцу и, опустившись на колени, открыл старый саквояж. Однако если он ожидал найти там что-то, что позволило бы понять ему, кто такая Эммелин, то он сильно ошибся. Все её имущество состояло из простого муслинового платья, мрачной серой накидки, неописуемых белых хлопчатобумажных панталон, пары изношенных туфель, неаккуратно связанных чулок, очков, потрёпанных и замусоленных экземпляров справочника Дебретта и справочника Беллингсуортса по истории дворянства в Англии.

Так же быстро, как он открыл саквояж, Алекс добрался до дна и не нашёл там ни надписей на книгах, ни даже инициалов на саквояже, которые дали бы намёк на имя его владельца, – ничего.

– Проклятие, – пробормотал он и оттолкнул саквояж в сторону, раздосадованный тем, что ничего не нашёл. К тому же его ужаснул собственный бесчестный поступок.

– Кхе, – раздался с порога кашель. Алекс вздрогнул и оглянулся через плечо.

– Вы что-то потеряли, милорд? – Нахмурившись и сжав губы, Симмонс смотрел на него.

– Гм, скорее нашёл. – Алекс поднялся, держа выбранный наугад галстук. – Что-то требует моего внимания, Симмонс?

– Простите, я надеялся, что вы уже проснулись. Мне хотелось бы поговорить с вами о леди Седжуик.

– Что она теперь натворила? – Алексу не понравилось, как прозвучали слова Симмонса.

– Ничего, – ответил дворецкий. – Пожалуй, вы могли бы сделать что-нибудь для неё.

– Для неё? Симмонс, вам не кажется, что эта леди уже и так чрезмерно пользуется моей щедростью?

– Она сделала только то, что сделала бы на её месте любая другая леди, – возразил Симмонс.

Алекс с трудом подавил желание застонать и решил, что подумает, не отправить ли Симмонса на пенсию – этот человек всё время вставал на защиту леди, которая, по всей вероятности, вовсе не была леди.

Дворецкий раздвинул шторы и впустил в комнату ясный дневной свет, ярко высветивший следы дурного поступка Алекса. Пару раз хмыкнув, Симмонс подошёл к вещам Эммелин, торчавшим из-под поспешно закрытой дверцы шкафа. Он наклонился, взял их, аккуратно расправил и сложил в саквояж. Затем вернул его точно туда, куда он был поставлен хозяйкой. Затем он достал из гардероба жилет и сюртук для барона и положил их на кровать, словно ничего не случилось.

– С вашего разрешения, милорд, осмелюсь дать вам совет, – произнёс Симмонс, глядя прямо в глаза Алексу. – Если вы хотите лучше узнать леди, то, вероятно, вместо того, чтобы интересоваться подробностями её прошлого или пытаться докопаться до них, – сказал он, выразительно глядя на шкаф, – завоюйте её доверие. Тогда она будет больше расположена поделиться своими секретами.

Алекс решил, что слова слуги имеют смысл. С какой стати Эммелин будет доверять ему, не сделавшему ничего, чтобы расположить её к себе? Он только воспользовался её поцелуем, а потом сбежал как самодовольный болван.

– Как это сделать? – спросил он, сомневаясь, что действительно хочет услышать ответ своего дворецкого.

Симмонс нахмурил брови, молча давая понять, что такие советы не входят в его компетенцию, но в конце концов сказал:

– Вероятно, это лучше всего оставить на ваше усмотрение.

«Моё усмотрение и Эммелин – два несовместимых понятия», – хотел было пояснить Алекс, но не стал этого делать. Он закончил одеваться и, вслед за дворецким выйдя из спальни, спустился по лестнице.

Куда бы он ни взглянул, Алекс везде видел изменения, устроенные Эммелин в его жилище, сейчас мало чем напоминавшем дом, оставленный им всего несколько месяцев назад. Не было ни единого уголка, к которому Эммелин не приложила бы свою руку. Во всяком случае, Седжуик предполагал, что это так, если вспомнить о счетах, подтверждавших эти изменения.

Новые драпировки (зелёная шёлковая парча, «Ли и сыновья. Драпировки», семьдесят два фунта стерлингов), подходящие к ним модные изящные столики в греческом стиле под окнами на лестничной площадке второго этажа («Братья Брэдли. Изготовление мебели», сорок семь фунтов за каждый столик) и серия акварелей, счета за которые ему не попались.

Алекс остановился перед одной из картин и увидел, что на ней изображён южный луг около замка Седжуик – тот, где семья любила летом устраивать пикники. «Когда семья ещё была достаточно большой, чтобы устраивать такие развлечения», – подумал Алекс.

Его мать всегда любила подобные встречи и часто приглашала родственников и друзей на летние месяцы погостить. Но после того как умерли его отец от сердечного приступа, а мать от лихорадки вскоре вслед за ним, в имении стало тихо. За все годы, когда его родителей уже не было в живых, Алекс почти позабыл о тех безоблачных днях. Сколько лет прошло с тех пор? Почти пятнадцать.

Однако, глядя на зеленеющие поля, небольшой пруд и вековой дуб на заднем плане акварели, он почувствовал, как в нём постепенно пробуждается ностальгия, ему показалось, что он видит сидящую у воды мать и рыбачащего неподалёку отца.

– Симмонс, – окликнул он дворецкого, – откуда взялись эти картины? – Он никогда ни одной из них не видел, и, конечно, Эммелин не могла заказать их за такое короткое время.

– Классика, – улыбнулся дворецкий, глядя на картины. – Уверен, их рисовала ваша бабушка.

Его бабушка? Алекс ещё раз взглянул на композиции. Он не знал, что она умела рисовать, тем более была способна передать такие волшебные мгновения.

Его размышлениям неожиданно положил конец резкий звон колокольчика наверху.

– Должно быть, это леди Лилит. Опять она, – проворчал Симмонс. – Милорд, как долго будут оставаться Денфорды на этот раз?

– Полагаю, недолго, – промолвил барон и вместе с Симмонсом пошёл дальше по ковру (насколько он помнил, очень дорогому), мимо окон с новыми драпировками (объясняющими дополнительные приписки на счёте мистера Ли за жёлтую парчу и белую отделку) и пары кресел (несомненно, искусной работы братьев Брэдли).

Алекс покачал головой. Эта женщина пронеслась по его дому как ураган – и превратила прежде мрачные и безликие комнаты, хотя ему и неприятно было это признавать, в уютный дом.

У дверей в бальный зал собрался, казалось, весь штат слуг, и все с увлечением наблюдали за тем, что происходило внутри.

Симмонс кашлянул.

Мгновенно к подошедшим обратились испуганные взгляды, а затем слуги, словно лани, заслышавшие рог охотника, бросились в глубь дома, на ходу кланяясь и извиняясь.

Алекс подошёл ближе, чтобы увидеть, что так увлекло их, и с любопытством заглянул в бальный зал. Сначала он подумал, что попал в чужой дом, потому что огромная комната перед ним определённо не имела ничего общего с прежней, которая существовала в его доме на Ганновер-сквер, с тех пор как существует сама площадь.

Исчезли тёмно-красные портьеры, позолоченные украшения, бесконечные ряды неудобных кресел. Фламандские гобелены, картины в тёмных рамах, витые канделябры – ничего этого не осталось.

– Не сердитесь на слуг, милорд. – Симмонс сиял, как гордый отец семейства. – Наблюдать за её работой – это честь и удовольствие.

После этого дворецкий возвратился к выполнению своих обязанностей, а Алекс снова посмотрел на открывшийся его взгляду хаос.

Пол зала был застелен парусиной, и рабочие на стремянках заново расписывали потолок. Алекс прошёл на середину и увидел над головой изумительное, сказочное небо, менявшее оттенок от розового рассветного до волшебного цвета звёздной ночи. Оно выглядело настолько реальным, что, казалось, можно протянуть руку и сделать невозможное – дотронуться до самих небес.

И словно ощутив шаловливый, шелестящий ветерок, Алекс взглянул в противоположный конец зала и увидел, что Эммелин наблюдает за ним. Она стояла и, казалось, затаив дыхание, ожидала его упрёков в самоуправстве, в том, что взялась приводить в порядок его дом, и вот теперь все непоправимо испорчено. Однако то, что она сделала, заворожило Алекса – точно так же, как и сама леди.

Алекс ни в коей мере не хотел признаваться в этом Эммелин, но не смог скрыть улыбку. Его изумление от того, что она сотворила, означало, что он сдался, и Эммелин улыбнулась ему в ответ, а затем повернулась к поставщику, который стоял рядом с ней, держа в руках большой кусок обоев.

– Мистер Старлинг, – сказала она, – я заказывала китайские, которые у каждого создавали бы впечатление, что он вошёл в летнюю беседку. А на этих, – она указала на образец у него в руках, – птицы выглядят так, будто готовы любому выклевать глаза.

– Это самые лучшие обои из всех, что можно найти в Лондоне, – возразил мужчина. – Мои клиенты высоко ценят мой товар.

– Конечно, – согласилась Эммелин, – но это Ганновер-сквер. – У неё это прозвучало так, словно земля под ними находилась между самым высоким шпилем собора Святого Павла и обителью ангелов. Она отрицательно покачала головой, рассматривая следующие три образца, и под конец сказала: – Мне хотелось бы видеть птиц, которые способны убаюкать человека своими сладкими песнями, цветы, которые вызвали бы у него желание вдохнуть их аромат, и вьющиеся растения, которые могли бы спрятать пару влюблённых.

– У меня есть то, что понравится вам, миледи. – Тяжело вздохнув, мужчина принялся рыться в своих папках. – На вкус других моих клиентов, эти обои слишком провинциальны, но они, пожалуй, будут соответствовать вашему пасторальному стилю.

Алексу не понравился тон мужчины, потому что и сам он не видел ни одного образца, в оценке которого был бы не согласен с Эммелин. У женщины был великолепный вкус, и она, очевидно, отличала хороший товар от плохого.

– Вот, – сказал мужчина, доставая образец.

В тот момент, когда увидел обои – с малиновками и крапивниками, со сплетением роз и тонкими изогнутыми веточками плюща, – Алекс понял, каким задумала Эммелин сделать бальный зал: она хотела, чтобы гости чувствовали себя так, словно оказались посреди изысканного сада. Пусть вокруг будет холодный февральский вечер и Лондон с кирпичными и каменными домами, каждый, кто войдёт в эту комнату, не сможет думать ни о чём другом, кроме лета и романтики.

Алекс уже был готов велеть поставщику измерить стены и примерить обои, но Эммелин снова покачала головой.

– А эти чем вам не нравятся? – Рассерженный мужчина развернул перед ней большой кусок обоев.

– Честно скажу, ценой, – ответила Эммелин. – Я не могу столько заплатить. Понимаете, они вдвое дороже тех из китайского шелка, которые вы мне показывали раньше, изготовленных, по вашим словам, на Востоке, хотя оба образца имеют маркировки восточного Чипсайда.

– Миледи, – торговец покраснел, – я бы никогда…

– Конечно, конечно, мистер Старлинг, – пригладила она его распушившиеся пёрышки, – однако я не думаю, что этот оттенок зелёного будет хорошо сочетаться с драпировками, которые я уже заказала. – Склонив набок голову, Эммелин снова посмотрела на обои. – Нет, совсем не то. Простите, но мне придётся поискать где-нибудь в другом месте, тем более что нужно оклеить такое большое помещение. – Она жестом руки обвела стены, и взгляд торговца последовал за её движением. По пристальному вниманию мистера Старлинга Алекс понял, что тот подсчитывает квадратные футы, которые предстоит оклеить, и деньги, которые можно заработать на эксцентричном вкусе стоявшей перед ним леди.

– Леди Седжуик, может быть, посмотрите ещё раз? Вот здесь, при свете. Вы уверены, что этот оттенок зелёного не подходит? – спросил торговец, направляясь к окну и поднимая повыше образчик, чтобы можно было извлечь выгоду из послеполуденного солнечного освещения.

Снова посмотрев на образчик, Эммелин вздохнула:

– Когда в следующем сезоне мы устроим большой праздник, на котором настаивает его милость, как бы мне хотелось сказать двумстам своим самым близким друзьям, что обои куплены у вас. Особенно принцу-регенту – он, я знаю, будет настойчивее всех просить меня назвать всех моих поставщиков. И хотя у меня есть правило никогда не разглашать имена выбранных мной торговцев, так как я ненавижу подражательство, я поступила бы крайне невежливо, если бы не отдала вам должное за украшение нашего бального зала великолепными обоями.

Алекс наблюдал, как торговец мысленно оценивал такую перспективу. Оказаться известным наследнику престола лучше, чем попасть на первую страницу «Морнинг пост». Что ж, так можно стать и королевским поставщиком! С такой рекламой в дополнение к количеству стен, которые нужно оклеить, у него в кармане окажется приличная сумма. Даже если сбавить цену вдвое.

– Я сказал – четырнадцать фунтов? – Мистер Старлинг поправил очки. – Я хотел сказать – семь. Но только для вас, миледи. И только в строжайшей тайне, потому что я не могу делать такие скидки всем своим клиентам.

– Если только я не увижу эти обои где-нибудь ещё в Лондоне, – просияв, предупредила Эммелин.

– Абсолютно исключено, мадам, – кивнул торговец, млея от её улыбки, и дал знак своим помощникам, чтобы те начали измерять стены.

«Хитрая девица», – отметил Алекс. Она дала этому человеку разрешение копировать её комнату во всех городских домах Англии, и это произойдёт, как только помешанный на моде свет увидит её новшество. Алекс был полностью захвачен переговорами Эммелин – похоже, вместе со всеми его слугами – и не замечал, что он больше не один, пока его кузен не заговорил.

– Она отправит тебя в долговую тюрьму, если ты не топнешь ногой, – сказал Хьюберт, по обыкновению неслышно подойдя к Алексу.

Барону пришлось проглотить готовый слететь с языка ответ: «Это не твоё дело, кузен». Однако Хьюберта нельзя было оскорблять, иначе этот надоедливый тип не отстанет, стараясь вновь завоевать расположение к себе. Вместо этого Алекс сказал:

– По тому, что я вижу, могу заявить, что она просто преобразила дом и превратила его в бриллиант Мейфэра.

Хьюберт наморщил нос, как будто был абсолютно не согласен, но оказался не столь глупым, чтобы повторяться.

– О, Седжуик, дорогой, вы здесь! – воскликнула Эммелин. – Я уже не надеялась, что вы успеете спуститься и высказать своё мнение о товаре мистера Старлинга.

Взяв Алекса под руку, она провела его между стремянок с рабочими и, найдя нужный образец обоев, подала его барону.

– Что вы думаете? Меня беспокоит, что зелёный цвет слишком тёмный, а цена слишком высокая. – Склонившись к Алексу, она пояснила громким шёпотом: – Пять фунтов за панель. Я знаю, что недавно очень расстроила вас, выйдя за пределы дозволенного, но мне очень хотелось бы приобрести эти обои, так как они единственные из всех, имеющихся у мистера Старлинга, сделают эту комнату неповторимой. – Затем она одарила сияющей улыбкой сначала Алекса, а потом несчастного мистера Старлинга.

Алекс был поражён той наглостью, с которой она снизила цену на два фунта. Однако если бы мистер Старлинг поправил её, он рисковал бы вызвать неудовольствие барона и провалить сделку. И это сработало! Торговец кивнул в знак согласия – с её доводами и новой ценой.

«Господи, если позволить ей остаться ещё на один день, Эммелин убедит меня, что она на самом деле моя законная жена», – подумал Алекс.

– Обои выглядят великолепно.

Алекс слегка поклонился сначала Эммелин, а затем торговцу. Хьюберт следовал по пятам за ним, а вскоре Алекс обнаружил неподалёку и леди Лилит. Ему никогда не доставляло удовольствия, что эта пара сваливалась на его шею, и чтобы избавиться от них, наступил подходящий момент. «О да, и oт Эммелин», – напомнил он себе.

– Хьюберт, я искал тебя. У меня есть дело, для которого требуется твой опыт.

– Всё, что пожелаешь, кузен. Я всегда готов тебе помочь. Только скажи – и я в твоём распоряжении. Только скажи…

– Да, я знаю. Я хотел бы, чтобы вы с леди Лилит не откладывая съездили в… в… Корнуолл и осмотрели недвижимость, которую я приобрёл в этот последний сезон. Дело весьма важное, поэтому я буду очень обязан вам, если вы отправитесь прямо сейчас.

– Боюсь, мы не сможем, – оглянувшись на жену, а потом снова посмотрев на кузена, ответил Хьюберт.

– Вы – что? – Алекс нахмурился, сомневаясь, что верно расслышал его слова.

– Не сможем уехать из города, – пояснил Хьюберт. – Во всяком случае, в течение двух недель.

– И почему же? – Алекс попытался вспомнить, было ли когда-нибудь такое, чтобы Хьюберт отказывался сделать то, о чём он его просил.

– Мой брат женится, – сказала леди Лилит, подходя и становясь рядом с мужем. – Очень сожалею, Седжуик, но мы не можем уехать из города до его свадьбы. Мама очень взволнована всеми приготовлениями.

– Именно из-за этого мы приехали в город, – кивнул Хьюберт.

– Свадьба, – мечтательно промолвила Эммелин. – Обожаю свадьбы.

По лёгкому наклону её головы и лукавой улыбке на губах Алекс понял – она знала, что его усилия выдворить Денфордов окончатся ничем.

Что ж, из всех беспринципных, хитроумных…

Тем временем леди Лилит пробралась, ступая по парусине между стремянками, чтобы взглянуть на последние приобретения Эммелин – а скорее, желая оценить затраты, – и, увидев обои, фыркнула.

– Разумеется, вы будете приглашены на свадебный завтрак – конечно, если ваши дела задержат вас в городе, – сказала леди Лилит. – Вы сами сможете сказать о своих планах маме сегодня у неё на вечере.

– Сегодня? – удивился Алекс. – Что за вечер?

– Мама устраивает небольшой приём для мисс Мебберли, невесты моего брата, чтобы представить её избранному обществу, – объяснила леди Лилит. – Не сомневаюсь, она послала вам приглашение сегодня утром, когда узнала, что вы в городе. И я, конечно, уверила её, что вы обязательно будете, так как я знаю: вы ни за что не захотите проявить неуважение к моей маме.

– Не думаю, что мы сможем… – Алекс почувствовал, как теряет самоконтроль. – Я хочу сказать, здоровье Эммелин не позволяет ей…

– О, вы – вы оба – не можете вечно избегать общества. – Хьюберт чрезвычайно фамильярно подтолкнул Алекса локтем. – Никто не станет хуже думать о вас, кузен, когда обнаружит, что вы с вашей молодой женой безумно влюблены друг в друга.

Он влюблён? Ничего подобного! Алексу было совершенно ни к чему, чтобы хоть малая часть этой чепухи передавалась из уст в уста. И сколько бы народу ни оставалось в городе, всегда найдётся одна пожилая сплетница, или одна старая дева, склонная к болтовне, или один повеса, ищущий пикантных новостей, – и все будут в курсе дела.

А тем временем Эммелин забрасывала леди Лилит вопросами, и те слова, которые услышал Седжуик, вызвали у него ужас: «званый вечер», «свадьба», «две недели»…

Неужели никто из них не слышал, что он сказал?

– Мы не придём, – заявил Алекс.

Болтовня прекратилась, и в него впились три пары глаз.

– Я уже приняла за вас приглашение, и мама будет ждать, – сообщила леди Лилит тоном таким же надменным, как и её манеры. – Если, будучи в городе, вы не соизволите явиться, это вызовет осуждение.

Алекс не привык, чтобы им командовали под его собственной крышей, тем более родственники, которые живут за его счёт. Кроме того, он всем своим существом почувствовал в её словах вызов. Леди Лилит провоцировала его представить Эммелин обществу.

Уже приготовившись сказать последнее слово, Алекс бросил быстрый взгляд на леди Лилит, и что-то в её чопорной улыбке его остановило. В это мгновение он понял, что наблюдательная супруга кузена заподозрила некий подвох. Алекс даже думать не хотел о том, как дорого ему придётся заплатить, если Хьюберт и леди Лилит узнают правду.

– Да, разумеется, если мы не придём, начнутся нежелательные разговоры. – Такого Алекс не мог допустить. – Благодарю вас, леди Лилит, что указали мне на это.

– Дорогая, – улыбнулся жене Хьюберт, – ты всегда заботишься об имени Денфордов.

Возможно, даже несколько больше, чем Алекс считал необходимым.

– Сегодняшний вечер окажется интересным, – пришёл в восторг Хьюберт. – Он будет знаменательным для леди Оксли, потому что на нём впервые предстанут вместе барон и баронесса Седжуик.

Алекс чуть не застонал и, резко повернувшись, пулей вылетел из комнаты, чтобы не слышать о свадебном вечере или торжественном завтраке.

– Седжуик, куда вы? – крикнула ему вслед Эммелин.

– В свой клуб.

– Нас ждут в восемь, – добавила леди Лилит с кривой ухмылкой.

Поскольку приём начнётся в восемь, им нужно отправиться ровно в половине восьмого, чтобы в жизни Алекса не возникло дополнительных неприятностей.