ЛСД и мескалин, конопля и пейотль, волосы ангела и амфетамин, героин и кокаин - всего этого хватало на ранчо с избытком, причем доставалось не только своим, но и заезжим гостям - продавцам наркотиков, оружия и всем, кто был не в ладах с законом. Чарли учил девочек почаще завлекать парней из банды мотоциклистов, которые, как он надеялся, примут его сторону в близящейся войне с теми, кого он называл "свиньями".
      Однако не только преступники приезжали на ранчо. Бывали там и законопослушные дельцы от музыки, такие, как Мелкер, который с горечью будет потом вспоминать на суде о своих контактах с "семьей Мэнсона". Так, например, он дважды приезжал на ранчо Спана - Чарли приглашал его послушать новые песни, которые он исполнял вместе с девочками. А зимой 1969-го Чарли самолично спустилс в Бел-Эр, в дом Мелкера на Сьелоу-драйв, потолковать о песне, которую Мелкер якобы предложил ему записать. Но хозяина он не застал. Вдобавок довольно бесцеремонно Чарли сообщили - кто это был, неизвестно, может, прислуга, - что "Мелкер съехал". Чарли был взбешен, он счел это личным оскорблением. И втайне поклялся, что еще вернется.
      Вернувшись на ранчо, Чарли, который с некоторых пор стал носить на поясе меч, набросал список богачей и знаменитостей - "свиней", коих предстояло умертвить таким образом, чтобы это выглядело как дело рук черных радикалов. Среди прочих имен в списке были такие, как Уоррен Битти и Джулия Кристи, но первым значилс Терри Мелкер.
      "Семья" являлась оружием, которое в любую минуту могло быть пущено в ход, и Чарли решил, что время пришло.
      Точно неизвестно, сколько людей Мэнсон и его "семья" убили, осуществляя план "Helter Skelter". Мэнсон, неисправимый лжец, однажды похвалялся, что лично на нем кровь тридцати пяти человек. Однако известно, сколько людей погибло от рук членов "семьи" за один лишь кровавый летний месяц: с 27 июля по 26 августа 1969 года ими были зверски убиты девять человек.
      Первым в числе жертв стал тридцатидвухлетний Гэри Хинман, совершивший роковую ошибку, как-то послав Чарли к черту. Хинман готовился к получению докторской степени по социологии в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса и жил припеваючи, имея весьма доходный побочный промысел: производство мескалина. Именно этот вид деятельности свел его с "семьей Мэнсона".
      Хинман был приверженцем некоего воинственного японского буддийского культа и в общении с Чарли держался надменно и заносчиво. И когда возник спор из-за выручки - в то время как "семья" из кожи вон лезла, чтобы раздобыть средства на исход в Долину смерти, - Хинман легкомысленно решил не уступать, несмотря на угрозы Чарли.
      Поздним вечером 25 июля Чарли, с мечом в руке, пришел к Хинману в дом на Топанга-каньон-роуд, требуя денег. Хинман попыталс выпроводить Чарли, пригрозив разоблачить всю его команду, и Чарли отсек ему ухо мечом. Всю ночь напролет члены "семьи Мэнсона" запугивали истекающего кровью Хинмана, в конце концов принудив его подписать бумаги, по которым к Мэнсону переходили две его машины: микроавтобус и "фиат". Но этого было мало. На следующую ночь Чарли послал к Хинману трех человек из своего окружения: Бобби Босолея, подающего надежды двадцатилетнего рок-музыканта со связями в Голливуде, Сьюзен Аткинс и Мэри Бруннер.
      Хинмана зарезали с изощренной жестокостью, а покида дом, обмакнув пальцы в кровь жертвы, написали на стене: "Политическа свинья" - и намалевали рядом коготь пантеры, чтобы полиция заподозрила в убийстве "черных пантер".
      Собравшись на ранчо в полном составе, "семья" устроила праздничный наркотический "сейшн". Сочинили даже новую песню - об убийстве. Припевом стали последние слова умирающего Хинмана: "Я хотел жить. Я хотел жить".
      Следующим объектом нападения, отмеченным в списке Чарли, был дом на Сьелоу-драйв, где жили теперь знакомые Терри Мелкера - киноактриса Шарон Тейт, двадцати шести лет, и ее муж, тридцатичетырехлетний польский режиссер Роман Поланский. Они поженились год назад, познакомившись на съемках фильма "Бал вампиров". Сыграв главную роль в фильме "Долина кукол", нежноголосая, миловидна Тейт стала своего рода знаменитостью, появившись в "Плейбое" обнаженной на фотографиях, сделанных ее мужем.
      В феврале чета Поланских сняла дом 10050 по Сьелоу-драйв, с простирающейся далеко внизу конфетной панорамой Лос-Анджелеса. В середине августа Поланский собирался закончить съемки очередного фильма в Европе и приехать к жене, срок беременности которой подходил к концу.
      По показаниям Текса Уотсона, вечером 9 августа Мэнсон, после очередной оргии на ранчо Спана, отозвал его в сторонку поговорить. Вот слова Уотсона: "Он улыбался. Он само совершенство. Я сделаю для него все... Он назначил мне с тремя девочками пойти и убить людей. Он дал мне нож и ружье и велел постараться, чтобы вышло жутко и было как можно больше крови".
      В помощницы ему достались Сьюзен Аткинс, Патриси Кренвинкель и Линда Касабьян. Линде, прожившей на ранчо всего месяц, поручили вести машину и потом оставаться на страже.
      Приказания Чарли были очень конкретными и не давали повода для размышлений. "Идите в дом, где жил Терри Мелкер. Убейте всех, разрежьте на куски, повесьте на зеркалах", - приказал он. По словам Уотсона, Мэнсон имел весьма туманное представление о том, кто живет на вилле. "Он сказал что-то вроде того, что там живут кинозвезды", - вспоминал Уотсон.
      В тот вечер у Шарон Тейт было трое гостей. Один из них - Джей Себринг, модный тридцатипятилетний парикмахер, работавший с такими знаменитостями, как Роберт Редфорд и Фрэнк Синатра. Одно время Себринг был женихом Тейт. Другими гостями были Абигайль Фолджер, взбалмошная двадцатипятилетняя наследница богатств кофейной империи, и ее приятель, безработный польский эмигрант Войцех Фриковский, тридцати двух лет. В тот вечер 9 августа, как это часто случалось и прежде, Фриковский и Фолджер приняли наркотик-галлюциноген (Фриковский был известным поставщиком ЛСД).
      Вскоре после полуночи, припарковав машину в темноте за оградой, непрошеные гости начали очередную вылазку. Уотсон держал при себе ковбойского типа револьвер и сорокафутовый моток капроновой веревки. Он первым делом нашел телеграфный столб и перерезал провода, идущие к дому. Касабьян осталась караулить у машины, Уотсон, Аткинс и Кренвинкель - все с длинными ножами - перелезли через ограду и спрыгнули на ухоженный влажный газон.
      Пока они крадучись пробирались к дому, прячась в тени кустов, подъехала машина. За рулем сидел восемнадцатилетний юноша, Стивен Эрл Парент. Он решил на ночь глядя заглянуть к своему приятелю, молодому сторожу Уильяму Гарретсону, жившему в отдельном домике в дальнем конце участка. Когда в свете его фар неожиданно возникли три крадущиеся фигуры, Парент притормозил, опустил окно и спросил, что они здесь делают.
      Вместо ответа Уотсон сделал выпад и через окно навел на него дуло пистолета. "Пожалуйста, не убивайте меня", - взмолилс молодой человек, но Уотсон четыре раза выстрелил ему в голову, потом спокойно перегнулся через склонившееся на руль безжизненное тело и выключил зажигание. Выстрелы эхом отозвались в горах Бел-Эра, но потом снова наступила тишина. В доме явно не проявляли никаких признаков беспокойства.
      Уотсон забрался в дом, разрезав сетку на окне в одной из комнат первого этажа, которая перестраивалась под детскую. Почувствовав запах свежей краски, Уотсон прокрался по неосвещенным комнатам первого этажа и впустил остальных через парадную дверь. Они включили свет. В гостиной проснувшийся Фриковский увидел прямо перед собой Уотсона.
      - Который час? - пробормотал спросонья Фриковский.
      - Тихо, - рявкнул Уотсон. - Не двигайся, или тебе конец.
      - Кто ты и что ты здесь делаешь?
      Пришелец ответил просто:
      - Я дьявол и делаю свое дьявольское дело. А теперь говори, где деньги.
      Но на самом деле они пришли не за деньгами. Они пришли затем, чтобы убить людей, хотя даже имен их не знали, убить только потому, что так велел Чарли.
      Кровавая оргия только начиналась. Сьюзен Аткинс пошла наверх посмотреть, есть ли кто еще в доме. Заглянула в спальню и машинально помахала рукой Абигайль Фолджер, читавшей в постели. Та лишь повернулась на другой бок. В хозяйской спальне она обнаружила Тейт и Себринга, мирно беседовавших, сидя на кровати бок о бок. Угрожая ножом, она приказала всем троим спуститься вниз.
      Там насмерть перепуганные жертвы увидели застывшего Фриковского, которого Уотсон держал на мушке. Уотсон велел всем лечь на пол перед камином, лицом вниз.
      - Вы что, не видите - она беременна? - закричал Себринг, бросившись на пистолет. Уотсон выстрелил, пуля попала Себрингу в плечо.
      Снова стали требовать денег. Фолджер нашарила кошелек. В нем оказалось семьдесят два доллара. Но Уотсон денег не взял, он был занят другим разматывал веревку. Он затянул петлю на шее раненого Себринга, потом обмотал таким же образом Тейт и Фолджер, лежащих рядом на полу. Пока он проделывал это, Сьюзен связывала руки Фриковского взятым из ванной полотенцем.
      Себринг продолжал сопротивляться. Уотсон, разозлившись, несколько раз пырнул его ножом, потом перебросил конец веревки через потолочную балку и потянул, приподняв мертвого мужчину и двух женщин. Тейт и Фолджер пришлось стать на цыпочки, чтобы не быть удавленными.
      - Вы все умрете, - объявил Уотсон и приказал Сьюзен прикончить Фриковского. Но тот выпутался и побежал к парадной двери. В ту минуту, когда он выскочил во двор, его дважды ударили ножом в спину. Корчась от боли, он прополз несколько метров и замер. Его крик, подхваченный эхом, долго отзывался в каньоне.
      Уотсон нажал на курок, но в механизме что-то заело, и тогда он разбил голову мужчины рукояткой.
      Находившаяся у машины Касабьян, услышав крики, испугалась.
      - Пожалуйста, прекратите все это! - взмолилась она, завидев на лужайке Сьюзен. Но было слишком поздно.
      В гостиной две женщины, ставшие жертвой преступников, делали отчаянные попытки освободиться. Фолджер выпуталась из петли и выбежала в сад, но Аткинс бросилась следом и несколько раз ударила ее ножом прямо на бегу. Когда Фолджер упала на землю, к Сьюзен присоединился Уотсон, и они принялись с наслаждением кромсать израненную, пока та не испустила дух.
      Вернувшись в гостиную, Уотсон приказал Аткинс убить Тейт, молившую о пощаде:
      - Пожалуйста, не убивайте меня. Я хочу только родить ребенка!
      - Заткнись, сука, мне наплевать, чего ты хочешь, - процедила сквозь зубы Аткинс, глядя актрисе прямо в глаза и занося нож. - Мне наплевать, что ты хочешь родить ребенка. Лучше приготовься к смерти. Сейчас ты умрешь.
      И вместе с Уотсоном и Кренвинкель они закололи беременную женщину, нанеся ей шестнадцать ножевых ударов.
      Аткинс потом рассказала, что слизнула кровь с руки. "Ой, вот так приключение", - подумала она. "Я была в таком приподнятом настроении. Устала, конечно, но была довольна. Я знала, что так начинается "Helter Skelter". Теперь весь мир об этом узнает".
      Когда они собрались уходить, Аткинс намочила полотенце в крови Шарон Тейт и задержалась, чтобы размашисто написать на двери: "СВИНЬЯ".
      Выйдя за ворота, убийцы направились к машине, где их поджидала Касабьян, и переоделись. Потом они долго бесцельно колесили по улицам Бел-Эра, пока не остановились где-то в безлюдном месте на вершине горы. Там они побросали в пропасть ножи и окровавленную одежду. Затем припарковались у какого-то дома и, найдя там садовый шланг, вымыли машину. Они скрылись как раз вовремя - когда хозяин вышел из дома.
      Они вернулись на ранчо в два часа ночи, Чарли ждал их и был совершенно голый.
      - Что это вы делаете дома в такую рань? - спросил он небрежно.
      Текс едва мог справиться с возбуждением:
      - Там был настоящий "хелтер-скелтер"!
      На следующий день из сводки телевизионных новостей Сьюзен узнала, кого она убила. "Я была просто потрясена: ого, да они и впрямь известные люди! вспоминала она позже. - Оказывается, я имела дело с такой знаменитостью, как Шарон Тейт. Это вскружило мне голову".
      Жестокость совершенного убийства вызвала настоящую панику в Голливуде. Чарли был доволен. На ранчо по этому поводу устроили очередной наркотический "сейшн". Тотчас же стали придумывать новый поход, чтобы "свиньи" затряслись от страха. Чарли объявил, что на сей раз он пойдет первым и покажет, как это делается. Раз кровь пролилась, медлить было нельзя. Акцию назначили на следующий день.
      Чарли, Уотсон, Аткинс, Кренвинкель и Касабьян вместе со Стивом Гроганом и Лесли ван Хутеном, тоже из "семьи Мэнсона", несколько часов колесили по окрестностям, пока не оказались в Пасадене. Там они остановили машину у первого попавшегося дома. Чарли подполз к дому и заглянул в окно, потом вернулся и объявил, что обитателей дома следует пощадить, так как вся гостиная у них увешана детскими фотографиями.
      По указанию Чарли они спустились в Лос-Фелиц, рядом с Гриффит-парком, и остановились у большого дома под номером 3301 по Уолвери-драйв, где жил владелец сети супермаркетов Лино Лабьянка со своей женой Розмари.
      В начале второго ночи Лабьянка сидел в гостиной и читал газету, изобилующую подробностями о недавних убийствах в Бенедикт-каньоне. Жена была в спальне. Лино поднял глаза и увидел прямо перед собой невысокого, звероподобного человека, молча стоявшего перед ним с оружием в руках. Его поразило, как смог незнакомец войти в дом, не выдав себя ни единым звуком.
      - Спокойно, - сказал Чарли. - Помалкивай, и тебе ничего не сделают.
      Конечно, это была ложь.
      Он отвел хозяина в спальню и там связал обоих, оставив лежать рядом на кровати. Потом вернулся к машине.
      - Текс, Кэти, Лесли, ступайте в дом. Я там связал двоих. Они тихие.
      Чарли остался снаружи, а "семья" снова пошла на убийство. Розмари оставили лежать в спальне с наволочкой на голове, а мужа потащили вниз, где Текс Уотсон перерезал ему горло, оставив кухонный нож торчать в теле жертвы. Услышав крики мужа, Розмари Лабьянка попыталась высвободиться. Ван Хутен миниатюрная двадцатилетн девушка, которая когда-то увлекалась туризмом, пела в церковном хоре и играла на саксофоне в школьном ансамбле, - крепко держала женщину, чтобы Кренвинкель было сподручнее нанести удар в спину. Ударом ножа жертве рассекли позвоночник.
      А в гостиной Лино Лабьянка корчился в предсмертных судорогах. Уотсон поспешил наверх, чтобы поучаствовать в издевательствах, которые творились в спальне. На теле Розмари Лабьянка насчитывалось сорок одно ножевое ранение. Ее мужу нанесли двенадцать ударов ножом и четырнадцать - кухонной вилкой для мяса. Слово "ВОЙНА" глумливо вырезали на его животе. "Смерть свиньям" и "хелтер-скелтер" написали кровью жертвы на холодильнике и на белой стене.
      Убийцы догадались покормить трех хозяйских собак, одна из них слизывала кровь с их рук. Затем все они вымылись под душем, приготовили себе поесть и, прихватив с собой пару упаковок шоколадного молока из холодильника, покинули дом.
      На следующий день на ранчо началась усиленная подготовка к исходу в пустыню. События развивались быстро - особенно после того, как "семьей" заинтересовалась полиция (не в связи с убийствами, а из-за наркотиков и участившихся в округе случаев воровства). Но сначала нужно было рассчитаться с Коротышкой Ши.
      Дональд Ши, тридцатишестилетний объездчик лошадей и чернорабочий, прослуживший у Спана пятнадцать лет, стал действовать Чарли на нервы, а летом 1968 года переходить дорогу Чарли было опасно. Коротышка еще раньше навлек на себя гнев Чарли тем, что женился на чернокожей и принимал на ранчо ее знакомых. Но смертный приговор себе он собственноручно вынес тогда, когда стал уговаривать старого Спана выдворить "семью", а Чарли узнал об этом.
      26 августа Чарли приговорил Коротышку к смерти. "Семья" сработала четко, устроив засаду. "Они закололи его, как рождественскую индюшку", рассказывал Дэниэл Декарло, мотоциклист, некоторым образом связанный с "семьей". (Декарло не был непосредственным свидетелем убийства, но узнал все подробности от одного из членов секты.) Коротышку разрезали на девять частей, руки и голову отрубили.
      Но полоса везения для Чарли, похоже, окончилась неделю спустя, когда его вместе с двадцатью приспешниками взяли под стражу по подозрению в угоне машин. Никаких подозрений насчет их причастности к голливудским убийствам пока не возникало. И все они были освобождены за недостатком улик. И даже когда полиция узнала, до какой крайности дошел опасный культ в тесном мирке Мэнсона, никто не попыталс связать скандальные убийства с существованием "семьи". И все было бы шито-крыто, если бы Сьюзен Аткинс, сидя за решеткой, не наболтала лишнего. Аткинс арестовали совсем по другому поводу, но она не утерпела и, решив похвастать перед сокамерницей, во всех подробностях расписала убийство Шарон Тейт. Та немедленно сообщила это охране.
      К концу года Чарли, а также Уотсону, Кренвинкель, Аткинс и ван Хутен было предъявлено обвинение в убийстве. В итоге их признали виновными и приговорили к пожизненному заключению. Стив Гроган, работник с ранчо Спана, был также приговорен к пожизненному заключению за обезглавливание Коротышки Ши (отсидев четырнадцать лет, он выйдет на свободу). Не было выдвинуто никаких обвинений против Мэри Бруннер и Линды Касабьян, они проходили по делу свидетелями. Через несколько лет верный адъютант Чарли - Пискля Фромм получит пожизненный срок за участие в неудавшемся покушении на президента Форда.
      В 1970 году, представ перед судом по обвинению в убийстве, Чарли называл себя репортерам так: "Чарльз Мэнсон, также известный как Иисус Христос - заключенный". В суде ему представилась возможность выступить с речью - она была сумбурной и маловразумительной и продолжалась час. Послушать Чарли, так в кровавой бойне следует винить всех кого угодно, только не его.
      "Я никогда не ходил в школу, - говорил Чарли, - и меня не научили как следует читать и писать, я сидел в тюрьме и оставался глупым. Я оставался ребенком, пока ваш мир взрослел. И после этого я смотрю на то, как вы живете, и не понимаю вас. Вы едите мясо и убиваете тех, кто лучше вас, а потом говорите, что ваши дети плохие, что они убийцы. Это вы сделали их такими... Дети, которые приходят к вам с ножом, - это ваши дети".
      ПАПЕ ВИДНЕЙ
      Мать звала его Джимба и говорила, что на нем почиет Дух Божий. "Мальчик станет знаменитым проповедником", - не уставала повторять она, и это было отнюдь не пустое бахвальство. Детство Джима Джонса прошло в сельской местности в штате Индиана. Страна была охвачена Великой депрессией, и все мальчишки играли в полицейских и воров, но маленький Джим играл в проповедника. В восемь лет он уже шпарил наизусть пространные цитаты из Библии. С людьми он ладил плохо и всю свою любовь обращал на животных: подбирал на улице брошенных кошек и собак и дома выхаживал их. Правда, много лет спустя очевидцы стали припоминать, что его подопечные зверюшки часто умирали - тогда мальчик устраивал им пышные похороны, читал заупокойную и горько оплакивал потерю.
      Его мать, Линетта, сшила ему для игр полное священническое облачение. К двенадцати годам он стал местной знаменитостью: толпы юных зрителей сходились послушать, как он вещает о геенне огненной и кипящей смоле, а некоторые после этого послушно шли за ним к ручью "креститься". Когда он возвращался домой, в кармане его всегда позвякивала мелочь, поскольку пышная церемония, которую он устраивал, была не бесплатной. Мать оказалась права: он был и впрямь необыкновенный ребенок.
      Было в нем нечто загадочное. В детстве за Джимом шагали к ручью малыши, а много позже к нему как магнитом потянуло взрослых. И первой из них была его жена Марселина. Они познакомились и поженились, когда ей был двадцать один, а ему - всего семнадцать и он только начинал свое служение, учился на методистского священника в Индианаполисе. Марселина работала медсестрой и была девушкой отзывчивой и кроткой. Вскоре после свадьбы Марселина поняла, как не терпелось ее мужу вырваться из строгих рамок методистской иерархии, чтобы стать свободным уличным проповедником. В 1957 году он удачно провернул одно дело, продав в розницу большую партию обезьян из Южной Америки - по двадцать девять долларов за зверька. На вырученные деньги он снял складское помещение в районе Индианаполиса, население которого быстро пополнялось за счет чернокожих мигрантов, и повесил над дверью вывеску: "Народный храм". Так он основал свою собственную религию.
      Энергичному проповеднику быстро удалось привлечь внимание зевак, а послушав его однажды, они приходили снова и снова. Список членов новой церкви рос день ото дня, а между тем росла и семья Джонсов. В 1959 году у них родился сын, которому при крещении дали имя Стивен Ганди Джонс, затем Джонсы усыновили троих малышей из сиротского приюта: двух азиатов и одного негритенка, чтобы семья была, как они говорили, "всех цветов радуги". Те, кто знал этого сверхнабожного молодого человека еще подростком, недоумевали: дело в том, что Джим Джонс в юности был расистом. Ему пришлось приспособиться к новой ситуации, ведь размахивающий Библией белый расист, презрительно цедящий сквозь зубы "ниггер", вряд ли имел шанс проповедовать перед паствой, в основном состоящей из представителей черной расы. В то время, на исходе пятидесятых, в стране активизировалось движение за гражданские права негров. Как религиозный деятель, выступающий на стороне чернокожих, численность которых в городе постоянно росла, преподобный Джонс нашел свое место в жизни, причем весьма доходное.
      Надо сказать, что извлечь выгоду он умел всегда и делал это виртуозно, открыто прибегая к банальным рекламным приемам, чтобы создать себе хорошую репутацию и добиться щедрых пожертвований. По всему городу были расклеены плакаты, кричащие о его сверхъестественных способностях: он и проповедник, он и пророк, он и целитель. В то время как традиционные церкви предлагали своим прихожанам обычную программу из песнопений и нравоучений, "Народный храм преподобного Джонса" выступил как Городская христианская миссия - то есть такое место, где каждый, кому не повезло в жизни, получал не только духовную поддержку, но также и пищу, и кров, и редкую возможность стать для кого-то своим в чужом, неприветливом городе. А еще здесь давали работу. Дешевые рабочие руки требовались на основанных Джонсом малых предприятиях, откуда денежные ручейки стекались в "Народный храм".
      Процветание церкви, в свою очередь, привлекало зажиточную публику, и вскоре "Храм" стал чуть ли не самой богатой общиной в тех краях, с хором в сто голосов и ликующими и пляшущими толпами прихожан, собиравшихся на воскресные службы. В будни "Храм" тоже гудел как улей: Джонс все время расширял сферу своей деятельности - то выводил свою паству на демонстрации, ратующие за равноправие в жилищной политике, то присоединялся к маршам протеста "новых левых", чтобы привлечь внимание средств массовой информации, - и вскоре молодой энергичный проповедник стал считаться видным политическим деятелем районного масштаба. 1961 год показал, каким политическим весом обладал Джонс: его назначили председателем городской комиссии по гражданским правам.
      Успеху сопутствовали и приметы нового общественного положения Джонса: бриллиантовые перстни, туфли из крокодиловой кожи, путешествия со всеми мыслимыми удобствами. В начале шестидесятых Джонс уже не показывался на публике без свиты, без помощников и телохранителей. Никто из его паствы не обращал внимания на то, что Джонс, проповедуя в основном среди чернокожих, набирает себе приближенных только из белых мужчин. Но если кто и подивился этому, то смолчал, потому что Джонс не терпел инакомыслия и уничтожал его в зародыше. При малейшем ропоте "возмутителей спокойствия" разоблачали и обрабатывали поодиночке.
      "Храм", по словам самого Джонса, "собирал урожай с разных полей", но основной доход напрямую зависел от увеличени числа прихожан. Наряду с обычными сборами пожертвований часто проводились так называемые подписные кампании, когда члены общины передавали на нужды церкви свой заработок или пособие, а то и карточки социального страхования. Некоторые доходили в своем рвении так далеко, что переписывали недвижимость и ценные бумаги прямо на имя Джонса.
      Джонс был способным проповедником, но главным его коньком было "исцеление верой". Как и прочие целители, он умело нагнетал религиозную истерию, на фоне которой ему сходили с рук все банальные трюки, которыми ловкачи одурачивают публику. Специально нанятые люди разыгрывали роль калек, а потом, якобы исцеленные Джонсом, отбрасывали прочь костыли или выскакивали из инвалидных колясок. На Джонса также работали тайные осведомители, фиксиру все, что говорится в шутку, или с глазу на глаз, или просто слетает с языка. И каково же было удивление доверчивого прихожанина, когда его имя, вместе с тайными помыслами, произносилось с кафедры в назидание прочим.
      И все же Индианаполис был тесен для Джонса, чья мани величия требовала больших масштабов. Да и главный источник дохода за несколько лет успел иссякнуть. Пошли слухи, что в "Храме" обирают до нитки, а городские власти стали неодобрительно посматривать на безудержный поток рекламных объявлений, гласящих, что преподобный Джонс излечивает от рака, артрита и сердечно-сосудистых заболеваний.
      При первых признаках неудачи Джонс заявил, что ему было дано откровение свыше. Он сообщил своей пастве сенсационную новость: оказывается, сам Господь Бог явился ему и предупредил, что скоро произойдет ядерный взрыв, после которого на земле мало что уцелеет. Правда, Бог оставит невредимыми два города, где праведные могут спастись: Белу-Оризонти в Бразилии (там Джонс побывал со своей "миссией" в 1962 году) и Юкию в Калифорнии, в ста милях к северу от Сан-Франциско. Юкия оказалась предпочтительнее, и Джонс с толпой самых верных своих последователей - а таких нашлось больше сотни пустился в долгий путь через всю страну. Во главе каравана легковых машин и микроавтобусов двигался черный "кадиллак" Джонса. Это было первое наглядное доказательство того, что некоторые готовы пойти за ним хоть на край света.
      Джим Джонс настолько ценил себя, что не нашел иного образца для подражания, кроме Святого Отца. Этот сказочно богатый негритянский проповедник своими зажигательными речами привлек к себе огромное число последователей из числа неимущих темнокожих переселенцев, наводнивших в 20 30-е годы крупные северные города. "Царство небесное", созданное восторженными почитателями Святого Отца на земле, а именно в бывших гостиничных зданиях на Лонг-Айленде, еще процветало в шестидесятые годы, когда Джонс обдумывал собственный путь. Он верно заметил, что в "Царстве небесном" прекрасно уживались вместе церковь, бизнес и политика. Приверженцы Святого Отца считали его Богом. А белые политиканы называли его черным Цезарем, гениальным политиком, которому стоило только кивнуть - и негритянское население проголосовало бы так, как ему нужно.
      В конце пятидесятых жена Святого Отца Сара опубликовала его биографию под названием "Святой Отец - Священный муж", где заявила: "Случись Отцу погибнуть, это бы с неизбежностью привело к массовым самоубийствам негров его последователей... Что стало бы позором для Америки".
      Столь смелое высказывание заинтриговало Джонса, и в начале шестидесятых он со своей свитой отправился в Филадельфию, чтобы лично познакомиться со Святым Отцом. Каково же было его разочарование, когда его кумир оказался не в состоянии его принять - настолько он был стар и слаб. Святой Отец скончался в 1965 году, как раз когда "Народный храм" готовился к переезду в Калифорнию. Джонс с нетерпением ждал сообщений о предсказанных массовых самоубийствах, но ничего подобного не произошло. Хуже того, вдова Святого Отца с кучкой особо приближенных переехала в пригород и стала буквально купаться в роскоши. Об Отце быстро забыли, имя его осталось разве что в трудах ученых-историков. Джим Джонс дал зарок, что с ним такого не случится.
      Джонс ни с кем не собирался делиться властью. Сразу же после переезда из Индианы в Калифорнию он основал новый "Храм", четко давая знать прихожанам, кто в нем настоящий хозяин. Распаляясь во время обличительных речей, он мог запросто швырнуть Библию на пол, крича собравшимся: "Слишком многие смотрят на ЭТО, а не на МЕНЯ!"
      Не боясь показаться смешным, используя самые избитые театральные приемы, он стал разыгрывать роль "Отца" (он требовал, чтобы именно так его теперь называли) - роль предводителя, которого почему-то преследуют неведомые враги "Храма". Тема преследовани была теперь лейтмотивом каждой его проповеди. В 1968 году, после убийства Мартина Лютера Кинга, Джонс напугал прихожан следующим спектаклем: во время воскресной проповеди он упал на алтарь, облитый кровью цыпленка, и выкрикнул, что в него стреляли. Собравшихс охватила паника, кто-то кричал, кто-то безмолвно воздевал руки, а "Отец" тем временем бился в конвульсиях, не забывая читать молитвы, и наконец вскочил на ноги, чудесным образом исцеленный. Публика ревела от восторга.
      Хотя Господь и указал на Юкию как на возможное убежище в случае ядерной катастрофы, Джонсу было там неспокойно. Превратив общину в лагерь, где избранных обучали стрельбе, навыкам самозащиты и искусству выживания в трудных условиях, Джонс снова решил переместить "Храм" - на этот раз в Сан-Франциско. Полмиллиона долларов ушло на переделку старого большого "Масонского дома" на Гиэри-стрит, в районе, где жили темнокожие, причем в двух шагах от храма находилс штаб "черных пантер". Сотни сподвижников Джонса расселились в домах по соседству с новым "Храмом" и стали готовить почву дл привлечения новичков.
      За основу был взят индианаполисский вариант, только разыгрывался он в более крупном масштабе: Сан-Франциско семидесятых годов, с его вольными нравами, предоставлял гораздо больше возможностей для вербовки юных искателей приключений.
      "Храм" вскоре стал обращать на себя внимание: на многолюдных шумных сборищах Джонс одновременно клеймил грешников и исцелял больных. По воскресным дням там яблоку негде было упасть. "Храм" с небывалым размахом занялся благотворительностью, устраива бесплатные обеды, открывая приюты для бездомных, которые затем отрабатывали свой хлеб, трудясь на пользу "Храма". Джонс открыл бесплатную поликлинику, где делали рентген, лечили венерические заболевания и брали анализ крови на выявление малокровия. Открыл он и больницу для наркоманов, а также наладил попечительство о детях и престарелых.