Йога. Искусство коммуникации (Издание второе, исправленное)

В индийской литературе встречается описание разных видов тапаса. Он может быть долговременным, исполняемым всю жизнь, скажем на стадиях брахмачарья, ванапрастха и саньяса, либо кратковременный, ради достижения конкретной цели. Тапас короткий — стояние на одной ноге; неподвижное пребывание в воде; стояние между пятью огнями (четыре костра и солнце); созерцание кристалла; разные виды ограничения в поведении и еде — голодание, сидение на муравейнике и т.п. Долговременный — это брахмачарья, постоянные ограничения в еде и подвижности, долговременные обеты и т.д. (см. Д.Хартсуикер «Странствующие йогины», М., 1997, 125 фото).

По аспектам выполнения тапас можно условно разделить на три уровня:

1. Физический — описанный выше.

2. Вербальный. Наиболее часто в реальности используют обет молчания — моуна, произношение вслух отдельных мантр и молитв, а также аджапа — беспрерывное проговаривание их шепотом, при этом идеальной формой джапы считается такая, когда слова произносятся без видимого движения губ.

3. Ментальный — фиксирование ума на образе божества либо отдельном его символе. Это может быть любой атрибут бога: имя, эпитет, биджа-мантра, графический эквивалент — янтра, с длительным последующим фиксированием данного рисунка в сознании. В этом случае тапас фактически совпадает с некоторыми стадиями различных видов йоги.

В Гите, Упанишадах, агамах и нигамах главное внимание уделялось тому, что следует за исполнением тапаса и получением даров, которые разнились в зависимости от касты подвижника. Так брахман чаще всего получал от божества истинное знание, кшатрий — просил и получал силу и неуязвимость, вайшья — богатство, славу, долголетие, сыновей.

Во множестве мифов центром сюжета является рьяный подвижник-тапасин, от поведения которого страдают окружающие: вокруг него начинает гореть пространство либо закипает вода в реке, на берегу которой он творит тапас. Накопленной им силы начинают опасаться даже боги во главе с Индрой, который подсылает тапасину апсар («небесных» танцовщиц) для «размывания» концентрации. Если подвижник непреклонен, то боги начинают мешать ему в процессе тапаса.

Какие-либо взаимоотношения (коммуникация) с миром запредельного пагубно (а чаще всего — невозможно) для человека, не прошедшего определённый процесс очищения. Именно такую роль и выполняли различные виды тапасического подвижничества. Во время аскезы тапасин очищается от скверны мира здешнего и получает возможность реального контакта с миром небожителей.

Количество накопленной силы — разменная монета во взаимоотношениях между тапасином и богами: чем её больше приобретено, тем более серьёзный дар может требовать у них подвижник. Обладание большим количеством силы могло поставить тапасина на уровень богов, а порой и выше.

Мифы часто рассказывают о битвах девов с асурами, которые предавались тапасу с целью «захвата власти» во Вселенной и опрокидывания в ней «установленного порядка». Именно этот факт связан с тем, что тапасинов больше боятся не земные существа, а боги.

Но главное — это достижение тапасином определённой степени чистоты, необходимой для коммуникации с потусторонним или небесным мирами. Чем суровее тапас — тем больше выражена способность к такому контакту.

Скорее всего, ведёт своё происхождение от тапаса и Кундалини-йога, в её процессе физическое тело адепта должно «перегореть» в огне психического напряжения и трансформироваться для свободного общения с запредельным. Тапасин во время подвижничества избавляется от главного источника скверны — собственного тела, подавляя его обычные функции и проявления. Это видит, например, в результате своего тапаса мудрец Манканака, когда из его уколотой руки вместо крови (которая, являясь одной из восьми нечистых субстанций тела, на их божественные эквиваленты осквернение не распространялось) начинает течь травяной сок.

Итак, тапас — древнеиндийская практика, состоящая из физических, вербальных и ментальных действий, цель которой — очищение и психическое укрепление тапасина, в результате чего он может контактировать с миром сверхъестественного.

«Тот, кто начинает осваивать йогу, не должен есть мало — не должен есть много, не должен спать мало — не должен спать много, не должен работать мало — не должен работать много... Желудок не следует оставлять без еды дольше, чем на три часа» («Гхеранда-самхита»).

Так для начинающих показана необходимость усреднения нагрузок: в период адаптации к йоге следует неукоснительно избегать экстремальных ситуаций (в том числе голодания). В системе элементов ниямы смысл тапасу придают ишварапранидхана и свадхьяя, вместе с ним они образуют Крийя-йогу: «Подвижничество, самообучение, упование на Ишвару есть йога действия» (99, 2.7).

Свадхьяя означает изучение Вед, либо изучение себя самого посредством их чтения. Основой такой практики является джапа, Свами Шивананда утверждал, что свадхьяя требует ежедневного чтения Бхагавадгиты, поскольку через священный текст мы получаем контакт с Богом.

Последнее требование ниямы — ишварапранидхана, преданность божеству. Религиозные индийские авторитеты трактуют этот аспект как «преданность, покорность, посвящение себя, поклонение и установление Бога мотивом всех человеческих действий», а также как ощущение его всеприсутствия.

Вопрос о связи йоги с идеей Бога весьма деликатен. Радхакришнан отмечает: «Бога Патанджали не легко описать» (148, 2, с.326). И далее: «Личный Бог философии йоги очень слабо связан с остальной системой. Преданность Богу является только вспомогательным средством для достижения конечного освобождения. Бог представляет собой только особое „Я“, а не творца и охранителя Вселенной. Ишвара облегчает достижение освобождения, но не дарит его непосредственно. Такое понимание Ишвары является, конечно, неудовлетворительным, и мы не можем не сказать, что философия йоги ввела понятие бога только для того, чтобы быть модной и привлекать умы людей» (там же, с.328).

«...Понятие „Ишвара“ введено в сутры Патанджали случайно, оно не присуще им органически, удаление этого понятия из системы не только не нарушает её построения, но придаёт большую последовательность изложению. Йога-сутры, перечисляя способы достижения самадхи, наряду с другими упоминают и о преданности Ишваре, но не как о цели, не как о чём-то самодовлеющем, а лишь как об одном из способов работы над собой» (122, с.104).

«...Сутры I, 23-26 приходится рассматривать или как позднейшую интерполяцию, или как уступку обществу, на которую Патанджали был вынужден пойти» (там же).

«Коренное и решающее отличие йоги Упанишад и Гиты от йоги Патанджали состоит в том, что первые ставят себе целью единение с Высшим, достижение единства с Атманом (ранние Упанишады) или с Пурушей (Гита, поздние Упанишады), а йога Патанджали ставит целью разобщение... (122, с.194).

Как система Лейбница... ведёт по существу к атеизму, хотел ли того Лейбниц, или нет, так по существу ведёт к атеизму и йога Патанджали. Как не старался Патанджали упомянуть Ишвару, он целиком опирался на Санкхья-карику, атеистическую по существу своему. Как неубедительны искусственно приделанная к «Монадологии» теория предустановленной гармонии и учение о «Верховной Монаде»..., так неубедительно упоминание в Йога-сутрах Ишвары, с которым Патанджали по существу нечего делать.

В смысле атеистического понимания Сутр самой спорной, пожалуй, является сутра II, 45 (дополненное повторение 1, 23): Samadhi siddhir icvarapranidhanat, то есть «самадхи бывает успешна через преданность Ишваре». Но сутра не говорит о слиянии с Ишварой, как о цели йоги, а просто указывает ряд технических приёмов, рекомендуемым для достижения состояния самадхи» (там же).

— «...Об Ишваре как о конечной цели йоги Патанджали не упоминает: его цель не йога „Тайттирийя-упанишады“ или „Бхагавадгиты“ (XVIII, 64-66), не единение, а разрыв, не собранность, а обособление (kaivalyam)» (122, с.195).

На самом деле йога — вещь прикладная, не пересекающаяся с религиозными убеждениями, зато она необычайно полезна для обеспечения качества жизни. Некоторые деятели РПЦ пытаются представить её как ересь, противную духу православия, но это не соответствует действительности, оздоровление тела и души — дело несомненно богоугодное.

Виджнянабхикшу утверждал: «Из всех видов... созерцания созерцание высшего Божества считается наиважнейшим», так считали и христианские подвижники.

Сущность религии состоит в утверждении связи каждого индивида с метафизическим фактором внеземного происхождения. Вопрос наличия либо отсутствия Бога будет всегда смущать разум, и необходимо научиться жить, не имея на него однозначного ответа. Либо находить свои варианты ответа, позволяющие сохранять душевный покой.

Что такое вера? Верить можно лишь в то, что логически недоказуемо: «И Сын Божий умер — это достойно веры, ибо абсурдно. И погребенный, он воскрес, это не подлежит сомнению, ибо это невозможно» (Тертуллиан).

Известный деятель РПЦ дьякон А.Кураев крайне непоследователен в своих высказываниях в адрес йоги, например: «Йогическое „тат твам аси“ адекватно реальному опыту любого (значит, и христианского в том числе!) созерцательного подвижничества».

Но в то же время внутренний свет, который видит созерцатель, есть «тварное свечение ума», а православие, утверждает Кураев, априори отличает неистинный свет от нетварного света Божества.

«И здесь — важнейшая грань, непроходимо разделяющая христианский опыт и опыт языческий. Человек не есть частица Божества, Бог не есть высшая структура человеческой души» (102, 2, с.140-150).

«...Свет, который созерцают йоги и оккультисты, не есть Божественный...» (там же, с.259).

«...Йогический путь антропологически, архетипически чужд нашей средиземноморской культуре» (с.205).

«Единственная известная мне сегодня современная богословская работа, посвящённая критическому сопоставлению теософии и христианства, принадлежит как раз священнослужителю Армянской Апостольской Церкви архимандриту Паркеву Мартиросяну. Он сам в молодости практиковал теософию и йогу» (там же, с.118).

Итак, согласно Кураеву «тат твам аси» йоги адекватно опыту любого созерцательного подвижничества. Следовательно — и христианского. Значит, «свечение» наблюдается и в йогическом и в христианском опыте. Но православие, в отличие от йоги, автоматически отличает свет Божества от духовного, но всё же тварного свечения ума. Языческая мистика считает этот свет конечной инстанцией, тогда как православие — промежуточной.

Следовательно, мистик-христианин способен видеть свет как истинный, так и неистинный, и автоматически может отличить первый от второго. А мистик-йог если и видит свет, то исключительно ложный. Это уже пахнет расизмом, почему христианин способен видеть подлинный духовный свет; а йог — нет? Уж не потому ли что истину вообще способны воспринимать одни только православные? Удивляет и то, что Кураев упорно помещает на одну доску йогу и оккультизм, хотя, подробно препарируя «живую этику», он не может не видеть, что Рерихи имеют такое же отношение к традиционной йоге, как он сам — к Рерихам.

Вообще дьякон неравнодушен к йогинам, вот его пассаж начала 1990-х: «Проститутке из „Метрополя“ проще войти в Царство Христово, чем гималайскому отшельнику» («Облики неоязычества», М., МНПО, «Буква», с.53).

Как тут не вспомнить замечательную фразу: «Иисус возвещал царство Божие, а пришла Церковь» (Е.В.Барабанов, «Новая политическая теология И.Б. Меца и Ю. Мольтмана», «Вопросы философии», №9, 1990, с.76-82).

Вот мнение К.Г.Юнга, человека глубоко религиозного: «Пока ещё слишком рано говорить о том, какие могут быть последствия общего признания гибельной аналогии между Государственной религией марксистов и Государственной религией Церкви. Абсолютистская претензия на то, что Божье царство может быть представлено человеком, печально напоминает „божественность“ государства, а нравственный вывод, сделанный Игнатием Лойолой, исходя из авторитета церкви („цель оправдывает средства“), служит чрезвычайно опасным оправданием лжи, как инструмента политики. И Церковь, и марксизм требуют безоговорочной веры, тем самым, ограничивая свободу человека, одно ограничивает его свободу в отношениях с Богом, другое — с Государством, вырывая, таким образом, могилу индивидуальности» (242, с.75-76).

«Церкви допускают важность индивида только тогда, когда он признаёт их догмы...» (там же, с.81).

Сегодня РПЦ берёт реванш за свою длительную униженность, но поскольку люди в её структурах остались прежние, то и методы решения проблем из прошлого переносятся в настоящее. И вот уже в Севастополе некий отец Георгий, лучший друг (что отнюдь не секрет) местной мафии, в своих проповедях клеймит йогу, которая «от сатаны». А мантра «Ом», как заявила настоятельница одного женского монастыря — «молитва для призыва лунного беса». Всё это ерунда, йога не претендует на души, занимаясь исключительно здоровьем во всех его мыслимых аспектах.

Известны деятели русского богословия, которые конструктивно относились к йоге. Вот выдержка из книги старообрядческого епископа Михаила Семёнова (1874-1916): «Йога, её часть хатха-йога, есть учение о здоровом человеке. Йоги верят, что сущность человека не в теле. Они признают, что его бессмертное „я“, которое всякое человеческое существо более или менее сознаёт, не есть его тело, которое оно только занимает и которым пользуется. Они признают, что тело только одежда, в которую облекается дух. Они знают, что такое тело, и не обманываются мыслью, что оно является сущностью человека. Но, зная это, они знают также, что тело есть инструмент, которым дух пользуется для своего проявления и работы. Они знают, что телесная оболочка необходима для проявления и роста человека в настоящей стадии его развития. Они знают, что тело является храмом духа. И соответственно этому они верят, что заботы о развитии тела заслуживают такого же внимания, как и развитие некоторых высших сторон человека, потому что, имея нездоровое и недостаточно развитое материальное тело, мысль не может функционировать, как следует, и весь этот инструмент не может быть наивыгоднейше использован его хозяином — духом.

Они верят, что дух — руководитель наш и в физической жизни, что он проявляется и через жизнь тела. В присутствии духа с духом можно и есть, и пить, и думать. Всё может быть и должно быть духовно. И, не входя в обсуждение религиозных основ учения йогов, можно сказать, что их учение о теле носит черты истинно религиозного мировоззрения.

Йога в той части, которая называется «хатха-йога», предлагает целый курс технически-морального воспитания тела и этики питания и дыхания. Кто желает, может обратиться к их теориям, сомнительным в философской части, но не бесполезным практически. Может быть, и не лишние их советы о дыхании, может быть, в самом деле, можно научиться приказывать клеточкам тела, можно управлять кровообращением, давать отдых уставшим частям тела» (Избранные статьи, «Китеж», 1998).

Отмечая достойную сожаления предвзятость РПЦ по отношению к традиционной йоге, и надеясь на победу здравого смысла, напомню слова апостола «Всё испытывай, лучшего придерживайся».

Глава 6

ТЕЛО

Дано мне тело — что мне делать с ним, таким единым и таким моим?

О. Мандельштам

Примерно к тридцати пяти — сорока двум годам время расцвета репродуктивной функции исчерпывается, и человек, как представитель вида, природе больше не интересен.

«Весть о том, что наше тело смертно, застаёт нас в раннем детстве, и всю последующую жизнь мы никак не можем смириться с этой очевидной истиной. Повзрослев, мы обнаруживаем, что у нас есть сердце, печень, суставы, почки, что всё это может биться, гнуться, ломаться и всячески портиться. Мы начинаем вслушиваться в глубины своего тела, более далёкого, чем космос. Мы не знаем точно, как там с духом, но тело дано нам только один раз. Иногда кажется, что вот когда-то наступит раннее утро, мы выбежим на поляну, вымоемся по пояс ледяной водой и начнём новую жизнь. Нет, ничего этого не происходит. Мы тянемся к различным стимуляторам, заменителям, возбудителям, угнетателям, и наше тело в ужасе пытается компенсировать эту дрянь, избавиться от неё. В конце концов, оно начинает протестовать, но мы даже не в состоянии понять эти истошные крики, снова заглушая их химикатами, варварской едой, бездеятельностью, бесконечным валянием и лежанием. Мы начинаем бояться своего тела, ожидая от него одних лишь неприятностей. Это глубокое непонимание, возникшее в результате спешки, лености, лёгкомыслия мы начинаем называть старением. Сначала в шутку, напрашиваясь на комплименты. Потом уже без всяких шуток, с тревогой. Поэтому только в зрелости человек начинает понимать, что одна из самых светлых радостей жизни — радость владения своим телом...» (Ю. Визбор: Сочинения в 3 т. — «Локид-пресс», М., 2001).

Если вовремя не наладить с телом продуктивное общение, время превращает его в камеру пыток. Возможность такого общения предоставляет йога.

Притча: однажды некий раджа после долгой междоусобицы пленил соседа. Пока придумывалась казнь, неудачника заточили в высокую башню. От железной двери внизу до самого верха вела длинная винтовая лестница, а там, за другой такой же дверью, была маленькая каморка с окном, под которым уходила вниз отвесная стена. Окно выходило на одну сторону башни, а нижняя дверь — на другую, день и ночь они охранялись. И всё же пленник сбежал. Его друзья пустили ночью вверх по стене большого жука с привязанной к нему тончайшей шёлковой нитью. С какой-то попытки жук дополз до окошка, и раджа взял нитку, просигналив об этом. Тогда внизу к ней привязали другую нитку, более прочную, пленник вытащил и её. И так несколько раз, потом в ход пошёл шнур, затем настала очередь верёвки, по которой он и спустился вниз с башни, пока стражники мирно храпели у запертых дверей.

Мораль: непоследовательное освоение йоги уподобляет человека жуку, который пытается тащить толстую верёвку — «Без предварительной подготовки тела всякие попытки духовного развития бесплодны» (148)

Одна из задач данной книги состоит именно в том, чтобы показать неразрывную связь физического аспекта йоги с её высшими этапами, человек мыслит, используя не только мозг, но и тело.

«Требование к мастеру обладать здоровой физической конституцией вполне разумно, поскольку он действовал как посредством собственной сущности, так и был совершенно необходимой составляющей своего эксперимента» (К.Г.Юнг, «Психология и алхимия», с.291).

Тексты «живой этики» нельзя признать достоверными уже лишь потому, что Е.Рерих была больна эпилепсией, и нормальная практика йоги была совершенно для неё недоступна (жена С.Рериха рассказывала о том, что после смерти Е.И. в её комнате обнаружили чемодан лекарств). Не потому ли она надменно заявляла: «Мы не знаем никого, достигшего путём Хатха-йоги» («Письма 1929-38», ПРАМЕБ, М.,1992, т.1, с.185). Интересно, что в данной цитате юродивое даже само построение фразы (характерное, кстати, для всего корпуса текстов «живой этики») не говоря уже о смысле.

Слабостью здоровья страдал Кришнамурти, поэтому он и попросил помощи у Кришнамачарьи, который в качестве инструктора предоставил ему своего сына Десикачара. Шри Ауробиндо, хотя и не занимался «хатхой», но, как свидетельствует Сатпрем, по несколько часов в день ходил «для йоги» (очевидно, выполняя випассану на движении).

Встречаются индивиды, для которых духовный путь открыт изначально, но даже их возможности ограничены, например Вивекананда совершенно не следил за телом, которое довольно быстро разрушил постоянный экстаз. Не помогло даже то, что от природы он обладал замечательным здоровьем и в юности добирался вплавь до Шри-Ланки и обратно (а это около 30 км., пусть даже со множеством отмелей). Та же участь постигла и Рамакришну, умершего от рака горла.

Мирра Ришар, сподвижница Ауробиндо, не слишком внятно упоминала о расстройствах «... Являющихся результатом разницы в развитии высших уровней нашего сознания, и нашего физического сознания. Это ведёт к нарушениям, которые могут вызвать болезни не из-за вторжения какого-то внешнего посредника — вируса или микроба — а в силу разрыва нормального соотношения внутренних частей нашего существа; болезнями такого рода могут быть аллергии, а также ментальные нарушения и нарушения нервной системы. Таким образом, речь идёт о проблеме восприимчивости материей высших сфер сознания» (160, с.113). Это чистая правда, немецкий хирург Вирхоф ещё в начале XX века писал: «Реакция тканей зависит не только от внешних факторов, ответ организма скорее обусловлен состоянием внутренних его частей».

Итак, если тело не очищено Хатха-йогой духовная (да и любая другая) трансформация оказывается под большим вопросом. Если энергозатраты не сбалансированы, то, практикуя самьяму, болезней не избежать, отсюда сохранение физической безупречности — главная задача.

Тело человека это сотня триллионов взаимосвязанных друг с другом клеток примерно двухсот специализированных типов. Что говорит об отношении к нему Библия?

«Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших, и в душах ваших, которые суть Божий» (1 Кор., 6, 19 и 20).

«Если тело есть храм Святого Духа, то, очевидно, чистота его и забота о нём есть одна из обязанностей христианина» (епископ Михаил Семёнов).

Как относились к бренной оболочке христианские аскеты? Василий Великий: «Немалым препятствием к деланию умной молитвы является у некоторых их телесная немощь. Если хорошо было быть расслабленными телом и лежать как бы мёртвыми, то Бог таковыми бы нас и сотворил. Если же он не сотворил нас такими, то грешат те, кто прекрасное божье создание не сохраняет таким, какое оно создано».

Святой Исаак: «Если понудить слабое тело свыше силы его, двойное смущение наносишь душе».

«Тело призвано вместе с душой участвовать в неизреченных благах будущего века... и у тела есть опытное постижение вещей божественных», вообще же в исихазме считалось, что христианское вероучение не содержит отрицательного отношения к телу, что обосновано в малоизвестных, к сожалению, трудах Григория Паламы. Издревле знали подвижники, что во время «умного делания» «приостанавливаются движения душевных сил... и... тела» (203, с.121) — мы видим полное совпадение Иисусовой молитвы с самьямой, которая ни в каком виде не сочетается с физической активностью, хотя незначительные движения не мешают начальной стадии сосредоточения (как в ци-гун).

В отличие от йогических представлений (например, Бхагавадгиты) подвижники считали что безболезненно шествующий не получит плода, кроме того «Всякому желающему проходить жизнь духовную, должно начинать от деятельной жизни, ибо без неё в умосозерцательную прийти невозможно» (Серафим Саровский).

«Умное делание требует и телесной крепости. Тело есть то, чем дух освобождается от разума» (Святой Исихий).

В Древнем Китае каждый был обязан содержать тело в порядке, особенно это выражено в «даосской йоге». Колдуны и шаманы особой заботы о теле никогда не проявляли, напротив, их самоистязание было одним из способов достижения транса. Целью шаманов было не духовное совершенствование, но решение конкретных задач, экстаз шаманизма имеет характер сугубо прикладной.

Буддизм заявляет: «Мира, независимого от моего тела — нет!»

«12. Нет ни болезни, ни старости, ни смерти для того, кто обрёл тело из пламени йоги.

13. Лёгкость, здоровье, невозмутимость, чистый цвет лица, благозвучный голос, приятный запах, незначительное количество мочи и кала — вот первые проявления йоги» («Шветашватара уп.», часть 3).

Большое значение придаёт материи поздний буддизм, например, Хеваджра-тантра говорит, что без здорового тела блаженства достичь нельзя.

Поэты относились к «матчасти» по-своему:

«У человека тело одно, как одиночка, душе осточертела сплошная оболочка с ушами и глазами величиной в пятак и кожей — шрам на шраме — надетой на костяк... Душе грешно без тела, как телу без сорочки, ни помысла, ни дела, ни замысла, ни строчки. Загадка без разгадки: кто возвратится вспять, сплясав на той площадке, где некому плясать?» (А.Тарковский).

«На нас тела, как клочья песни спетой...» (А.Белый).

«Сквозь поколения нас породила древняя плоть. Есть её час. Её рок. Её силу не побороть» (Д. Андреев).

Лев Толстой называл тело «грязным мешком».

«Жало плоти впивается в душу...»; «Но тело, что огнём опалено, хранит молчанье, как сосуд вино, хранит, стеклом мерцая запылённым...» (С. Кекова).

«Только змеи сбрасывают кожи, чтоб душа старела и росла. Мы, увы, со змеями не схожи, мы меняем души, не тела. Память, ты рукою великанши жизнь ведёшь, как под уздцы коня, ты расскажешь мне о тех, кто раньше в этом теле жили до меня» (Н.Гумилев).

Уолт Уитмен называл тело кораблем души.

«Нет ни болезни, ни старости, ни смерти для того, кто обрёл тело из пламени йоги. Лёгкость, здоровье, невозмутимость, чистый цвет лица, благозвучный голос, приятный запах... — вот, говорят, первые проявления йоги» («Шветашватара упанишада», 2, 12-13).

«Если бы кто-нибудь в битве тысячекратно победил тысячу людей, а другой победил бы себя одного, то именно этот другой — величайший победитель в битве» («Дхаммапада», 8, 103).

«Последние стадии йоги требуют большой физической выносливости, и нет недостатка в случаях, когда напряжённая духовная жизнь настолько переутомляет тело, что приводит к его разрушению, и поэтому тело — первое, что должно быть подчинено контролю» (148, 2, с.313).

«Асана или положение представляет собой физическую поддержку со стороны тела состоянию сосредоточенности» (там же, с.312).

«...Тело — это отправная точка нашей эволюции» (160, с.119).

«Мы должны работать в... индивидуальном теле... потому что оно является как раз тем местом, где сознание стыкуется с материей» (там же, с.116).

«Патанджали настаивал на определённой практике, целью которой являлось освобождение тела от того, что беспокоит его и от грязных примесей» (148, с.298).

«Нельзя управлять внешним, не умея управлять внутренним, ибо это одно и тоже» (160, с.138-139). Хотелось бы отметить, что это справедливо с точностью до наоборот.

«Тело — это оболочка духа, и потому оно — первое, что должно быть познано» (Ауробиндо).

«Цель Раджа-йоги Патанджали — полное устранение движения сначала из сферы физического, затем — ментального» (Б.Л.Смирнов)

«У тела есть свои резоны, неведомые разуму» (Паскаль).

«Тело не что иное, как часть ума. Тело это то, чем дух освобождается от разума» (Чонгьям Трунгпа).

Профессор Гюнтер: «Тело... не имеет собственной природы и открыто всем возможностям. Оно всегда может стать другим. Оно не... воплощение, но то, что постоянно воплощается».

«Тело — подставка светлого зеркала. Светлое зеркало изначально чисто...» (изречение Чань).

«Вот и подходит пора расставанья с телом, а заодно со средой обитанья плоти. Как незаметно порой привыкаешь к стенам — словно лягушка, стареешь в своём болоте. Всё ничего. Только сердце о чём-то ноет — страшно, наверно, привычки свои оставить. В общем, любить никого на земле не стоит. А разлюбить — невозможно себе представить» (Ю. Байтякин).

Отношение европейцев к телу менялось в зависимости от эпохи, например, гностики проповедовали либертанизм (вседозволенность), тело для них не имело ценности, с ним можно было делать всё, что угодно, значение придавалось только душе.

У аскетов подход был чисто потребительским, они жертвовали телом, чтобы получить милость от Бога. В обрядовом христианстве тело — бренная оболочка.

Путь буддизма — срединный: тело не обладает ценностью в силу каких-то индивидуальных свойств, оно само есть ценность, непосредственная и абсолютная.

В древней Индии для обозначения тела применялись три термина: деха (плоть, живая ткань), кайя (смысл аналогичен европейскому понятию тела) и шарира (остов, скелет, база, то, на чём держится всё остальное).

Древние греки и римляне утверждали, что сосуд души божественен: «В здоровом теле здоровый дух» (10-я сатира Ювенала). В латинском оригинале это звучит так: «Нужно молиться, чтобы в здоровом теле был здоровый дух».

«...Физический разум самый тупой из всех возможных» (160)

Шри Рамана называл тело «Это бревно...», а Тантра считает: «...Совершенство может быть реализовано только в „божественном теле“. Оно... не источник страдания, но наиболее надёжный и эффективный инструмент, находящийся в распоряжении человека, и служащий ему для покорения смерти. И поскольку освобождение может быть достигнуто уже при жизни, тело необходимо сохранять как можно дольше, причём в отличном состоянии, чтобы оно было пригодным для медитации» (227, с.282).

«Парадоксальным образом непроницаемая стена между телесным и душевным существует лишь для нашего разума, но не для нашего чувства... Вопреки всем интеллектуальным рассуждениям, мы попросту не в состоянии усомниться в принципиальном единстве тела и души!» (ПО).

«Знай, что дух — это океан, а тело — его пена. Тело движется, благодаря духу, но ты не видишь его. Так познай дух по движению тела!» (Джалалад-Дин Руми: «Бог и его творения»).

Более конкретно выражается Б.К.С. Айенгар «Бог дал нам тело в качестве банка или первоначального капитала для всего остального. Заботьтесь об этом божественном капитале» (Психологическое обозрение №1, с.113).

Тело обладает инертностью, без которой ему трудно сохранять жизнь, но в то же время оно весьма пластично.