– К счастью, проблема с утраченной библиотекой обители Ра не столь неразрешима, как некогда. Я нашел копии.

Я уставился на него, поначалу решив, что не расслышал.

– Ты нашел… но где? Почему ты так уверен? Ведь нам не удалось найти никаких доказательств, что копии существуют. Ты уверен…

– Я их видел, – сообщил он.

Казалось, его убеждение непоколебимо. Прошел мнг, прежде чем я смог спросить:

– Где?

Он тихо рассмеялся.

– Ну же, дружище. Не догадываешься?

Я опять нетерпеливо нахмурился.

– Да если бы ты нашел рукописи – утраченное знание обители Ра, – ты бы переписал их в свою «Книгу без слов» и сделал достоянием всего света. Ты бы основал храм и созвал к себе аколитов. Ты бы сотворил магию, дотоле невиданную на свете. Я тебя знаю, Акан.

Мне вдруг показалось, что его глаза замерцали горячим приглушенным сиянием, и он тихо обронил:

– Я так и сделал.

– Что сделал? – допытывался я.

Из глаз его исчез странный блеск, и лицо вновь стало похоже на маску.

– Я не говорил, что книги принадлежат мне, а только, что их видел. И они подлинные. Но они вряд ли пригодятся мне… одному.

Я запустил пальцы в волосы. В те времена они были у меня длинными и густыми, припорошенными сединой, и я подхватывал их ленточкой на шее. От моего жеста несколько прядей выбились из узла, что меня разозлило.

– Час уже поздний, и мы заболтались. На это у меня не хватит терпения, Акан, извини. Давай завтра.

Я увидел, как что-то вспыхнуло в его глазах, а в моем сознании мгновенно, как отблеск молнии на воде, промелькнула какая-то мысль и тут же исчезла.

– Я приготовил тебе постель, – любезно сказал он, вставая. – Разумеется, можешь считать мой дом своим, пока ты в Венеции. Но прежде чем отойдешь ко сну, я хочу показать тебе одну вещь, которая тебя, вероятно, заинтересует. И позабавит тебя в твоих снах.

Он направился через комнату к стене с росписями, и я подумал, что он собирается отвести меня в лабораторию. Но он не стал нажимать кнопку, которая открыла бы дверь, а вместо этого повернул налево, к тяжелой бархатной портьере, скрывавшей окно.

Но когда он отодвинул тяжелую ткань, окна там не оказалось. Вместо него я увидел ложную дверь, мастерски раскрашенную под высеченную из камня плиту и украшенную с двух сторон латунными канделябрами. В центре двери находилась прекрасно сохранившаяся египетская стела. Это что-то мне напомнило, растревожив душу.

Медленно поднявшись на ноги, я подошел к двери.

– Ты помнишь?

Голос Акана прозвучал тихо, но у меня все мышцы напряглись от волнения. Я остро чувствовал внимание, с которым он следил за моей реакцией.

– Фонтан в Амарне, — откликнулся я, вспоминая и чувствуя слабость в ногах. – Два мальчика и девочка…

– Но перед этим, – настаивал он. – Я позаимствовал идею из другого места.

Теперь я узнал.

– Дверь в секретный архив. Тут что-то не так, – добавил я, придвигаясь ближе. – Она не закончена.

Акан поморщился:

– Я потратил десятилетия на поиски местоположения храма. Пески пустыни так быстро все поглощают. И почти век провел я с командой рабов на раскопках в надежде найти… ну, не знаю. Скажем, какое-то подтверждение того, что храм действительно существовал.

Наступила пауза, заполненная его мыслями. Я не пытался их прочитать. Я был слишком поглощен изучением двери и ее единственным историческим артефактом.

– Я находил обломки и осколки, – заговорил он наконец, – никчемные обуглившиеся обломки, ничего не доказывающие. А потом наконец вот это. Из всего, что могло сохраниться, из всего, что я пытался найти, ко мне попало лишь это. Посмотри на нее, Хэн. Ты видел ее сотни раз, так же как и я, но посмотри на нее сейчас, с высоты истины, какую мы не могли себе даже вообразить, когда жили в обители Ра. Существует причина, почему мое чутье из всех произведений искусства выбрало именно ее для фонтана в Амарне. Взгляни на нее.

Сделанная из песчаника – самого распространенного строительного материала в те времена, когда мы жили в Египте, – стела была чуть больше обхвата рук человека, образующих окружность. Ее зазубренные края и неоконченная роспись позволяли предположить, что она когда-то являлась частью более крупного сооружения, но это значения не имело, ибо я очень хорошо помнил целое.

Дверь, закрывавшую вход в помещение секретных архивов – где находились книги по черной магии, – украшали изображения памятных сцен из жизни великих Мастеров. Некоторых – Река, Летающего человека, и Сета, которому приписывалась прокладка русла Нила, – легко узнал бы любой переступивший порог обители Ра; другие навсегда останутся тайной. Часть изображения, которую я рассматривал в тот момент, представляла собой стоящего мужчину, распростершего руки к трем детям – двум мальчикам и девочке. Голову мужчины венчала золотая корона в форме символа вечной магии – змеи, кусающей себя за хвост. Из его сердца струей била яркая кровь, орошающая его отпрысков.

– Это пророчество, – сказал Акан. Его голос звучал напряженно, в нем чувствовалось скрытое возбуждение. От его взгляда мне стало жарко.– Великий Мастер с тремя детьми, обреченный пролить ради них кровь. Но посмотри. Посмотри, кем стали дети.

Трое детей стояли на ярком голубом шаре, в котором я признал изображение Земли. Их руки были подняты, пальцы соприкасались, и они удерживали на руках три связанных круга – символ источника всякой магии, чистой и плодотворной энергии, которой не обладал даже величайший из Мастеров.

– Нам суждено властвовать над миром, – продолжал Акан. – Мы обладаем секретом, которого с давних времен доискиваются все люди – маги и обыватели, жрецы и философы, короли и рабы, – и у нас есть сила, которая позволит донести его до человечества. Нам предначертано совершить это – разве не видишь? Все давно предсказано!

Я медленно и протяжно вздохнул.

– Так ты говоришь, что у меня было на роду написано убить собственного отца?

– Он отдал жизнь, чтобы наделить нас силой! – убежденно произнес Акан, хватая меня за руку.– Взгляни, как нас омывает кровь. Она – символ нашей силы.

Я сердито отдернул руку.

– Дарий дал нам жизнь, а потом задался целью нас уничтожить, разрушить то, чем мы стали. Не помнишь разве, это он убил Нефар! Он убил ее, зная, что один из нас – я в свою очередь – убьет его, а сделал он это затем, чтобы мы никогда не смогли объединиться и повторить то, что совершили в Амарне.

Акан отвернулся от меня и начал вышагивать по комнате. Бушующие в нем страсти разогрели его тело, и я чувствовал тепло, когда он проходил мимо. От него исходило чуть заметное свечение.

– В Амарне мы совершили ошибку. Возможно, много ошибок. Мы были молоды, а нашей магии не хватило силы, на которую мы рассчитывали. Но она все же была могучей! – Он повернул ко мне пылающее лицо, глаза его сияли. – Достаточно мощной, чтобы изменить историю мира, продлись она чуть дольше. Только выполнение подкачало, разве не понимаешь? Но не идея.

Он вздохнул, и я догадался о его намерении еще до того, как он заговорил вновь. Я все знал, но не уклонился.

– Друг мой…– Он подошел ко мне и, положив обе руки мне на предплечья, слегка их сжал. – Мой единственный, дорогой и горячо любимый друг. Мы можем снова это совершить. Ты и я, объединившись, как прежде, подарим миру величие нашей магии. В этом наше предназначение.

И опять краем глаза я заметил, как оживают фигурки на расписанной стене: побежал ребенок, закричала женщина, полыхнуло пламя. Я резко обернулся и посмотрел на стену… Никакого движения.

Я снова взглянул на Акана. Меня охватило глубокое, всеобъемлющее разочарование, проникшее до глубины души.

– Мы ничего до сих пор не создали, Акан, кроме иллюзии, прогнившей до самой сердцевины. Из-за этого умерли два великих мага и погибла цивилизация. У нас нет предназначения. Мы – трагическое недоразумение, которому не следовало появляться на свет. Я устал. Я пойду домой.

Уже на полпути к двери я вновь услышал его голос:

– Тогда скажи мне, что ты не разыгрывал бога перед племенами суеверных темнокожих туземцев, не поражал их своей магией, забавляясь или делая им добро. Скажи, что где-то на этом свете тебя не боготворят некоторые мужчины и женщины и что знание не вызывает в тебе того трепета, в котором ты можешь признаться лишь мне.

Я продолжал идти, но уже без прежней решимости.

– Хэн, – говорил он мне вслед, – я прочитал тайные рукописи. Я знаю, в чем мы ошиблись. И теперь знаю, как это исправить.

Ах, искушение. Сладкое, как голос обольщения, убийственное, как укус гадюки. Я медленно повернулся и долго смотрел на него в молчании. Изучая его, осторожно пытаясь пробиться сквозь твердую защиту его сознания, удивляясь. Потом произнес совершенно невыразительным голосом:

– Ты возродишь Амарну. В этом столетии.

В его глазах медленно разгорался тайный огонь.

– Я совершу большее.

Он направился ко мне. Владевшее им возбуждение породило почти осязаемую ауру – горячую и динамичную.

– Мы стоим на пороге века чудес, Хэн. Сегодня мир как никогда созрел для магии, которую мы несем. О, как терзался я многие и многие годы, наблюдая, как поднимаются и падают империи, как цивилизация стремится к величию, а затем проваливается в бездну. Я следил за тем, как человечество, подобно младенцу, который учится ползать, вновь начинает круг. И снова, и снова. В течение нескольких столетий я искал способ нарушить этот цикл, воскресить забытую магию обители Ра и вновь подарить ее задыхающемуся, умирающему миру. И меня снова и снова постигала неудача. Но теперь. Теперь, Хэн…

Он подошел ко мне совсем близко, и я ощутил исходящий от него жар, почувствовал в его дыхании винные пары. Его аура пульсировала горячим голубым свечением, искры магии просились на свободу.

– Впервые в истории вся цивилизация объединилась под властью единого бога, и все человечество замерло в благоговении перед идеей волшебства. Люди смотрят на звезды и бесконечное множество созданий природы, они пытаются воскресить потерянное искусство алхимии и обращаются к древним рукописям в поисках ответов, в поисках тайн, в поисках чудес. Мы можем дать им эти ответы, Хэн. Можем показать им эти чудеса. Наконец, дать им истину, которой они доискиваются. Мы хранители будущего, друг мой, хранители цивилизации. Нам нельзя пренебрегать своим предназначением.

Ах, опять, и я не мог этого отрицать. Цель, повод, значение, стоящие за столетиями бесцельных скитаний… судьба. Я стремился к ней, терзался ею, отчаянно хотел поверить в то, что она сбудется.

Я сказал:

– Чудотворцы приходят, а потом уходят. И прежде провозглашались истины, а потом забывались. Ни то ни другое не изменило коренным образом положения человечества.

– Да, они приходили, – упрямо повторил Акан, – и они уходили. А мы не уйдем! Мы станем властвовать вечно! Мы поможем исполнению каждой мечты, которой грезят люди, мы исполним каждое пророчество, изреченное до нас. Мы восстановим Амарну, да, во всем ее великолепии и величии, и не только в небольшой части одной страны – а в каждом уголке мира. И мы способны на большее.

Я чувствовал, как мое дыхание ускоряется. Я бы не сказал, что в тот момент сделался безвольной жертвой его страстной убежденности. Искушение стать богом было непреодолимым, как и всегда. На протяжении всех этих столетий я пытался искупить прошлое тем, что шел по узкой тропе, уготованной для нас законами Мастеров, но все, в чем я действительно нуждался, – это получить прощение друга… и освободиться от призрака женщины, которую мы оба любили. Сила аргументов Акана была не в том, что они предлагали для будущего, а в том, что обещали мне восстановить прошлое.

Я попытался улыбнуться, напустив на себя равнодушный вид, который не соответствовал моему состоянию.

– Мы сделаем большее, не так ли? Объединим земной шар под своей властью, ибо одной бесконечности недостаточно? Что еще ты уготовишь для нас?

Мой сарказм на Акана не подействовал. Не уверен, что он вообще его заметил. Казалось, его глаза светились темным огнем, когда он протянул руку к стеле.

– Вот, – тихо произнес он. – Мы – источник всякой власти. Мы можем открыть секреты магии, о которых даже до сего дня и мечтать не смели. Мы… – Он вздохнул, замолчав на долю секунды, словно сейчас, когда пришло время, вдруг засомневался, стоит ли выговаривать следующие слова. – Можем дарить жизнь.

Нельзя сказать, чтобы я не понял. Просто в тот момент я не мог поверить в то, что услышал. Мои глаза остановились на части стенной росписи, где алхимик трудился над запаянным лабораторным стаканом. Внутри склянки находился человеческий утробный плод идеальной формы.

Я долго молча смотрел на фреску.

– Это возможно, Хэн. Уверяю тебя, – тихо пояснил Акан. – Дарий не мог это сделать. Никто из ушедших Мастеров не мог. Только мы, дети Судьбы, обладаем способностью создать человеческую жизнь из пыли и праха – и не просто жизнь, а совершенную жизнь, не подверженную болезням, дефектам или человеческой бренности. Именно для этого мы и созданы.

С большим усилием перевел я взгляд с фрески на древнюю роспись на двери. Трое детей, стоящие на земном шаре и удерживающие на руках источник бесконечной энергии. Наконец я взглянул на Акана.

– Ты забыл, – тихо сказал я. – Судьба дала рождение троим. Теперь нас только двое.

Акан улыбнулся. Вся его настойчивость, страсть, жар волнения, казалось, испарились. Плечи его опустились, лицо приняло добродушное выражение. Хранимая им тайна разбухла до размеров лжи и висела между нами наподобие завесы, утыканной шипами.

– Ты ведь пришел, чтобы осмотреть мою лабораторию, верно? – любезно поинтересовался он. – А я такой беспечный хозяин, что сам тебе этого не предложил. Прошу, пойдем.

Я мог бы уйти. Какая-то часть меня хотела только одного: повернуться спиной к тому, что скрывается за дверью, и сохранить память об Акане.

Но существовала и более сильная часть моего существа, которая знала с того момента, как я впервые узнал, где можно найти Акана, что все прошлое и будущее зависит от поворота этой двери. В конечном счете именно из-за этого я и пришел.

Акан провел рукой над египетской стелой, и слева от меня часть стены с фресками отодвинулась на хорошо смазанных колесиках. За ней обнаружилось то, что глазу обыкновенного человека показалось бы уютной гостиной, обставленной обитыми дамастом стульями, мраморными столиками и лампами с рубиновыми колпаками. Однако я заметил, что комната по краям словно колеблется, и я догадался – это элементарная иллюзия, созданная для того, чтобы сбить с толку непрошеного гостя, зайди он так далеко.

Когда мы с Аканом вошли в дверь, гостиная совершенно пропала, уступив место находящемуся там реальному помещению – лаборатории алхимика. Я остановился на миг, рассматривая ее.

Акан воспроизвел залу Испытания из обители Ра. Мы стояли на уступе, с которого открывался вид на большую круглую залу. Акан воссоздал почти позабытые мной детали: небесно-голубая роспись потолка, высокие мраморные колонны с высеченными на них лицами великих Мастеров, пол, инкрустированный буквами из лазурита, из которых составлялось заклинание о защите всех проходящих Испытание. Под нами, в центре круга, образованного буквами из лазурита, бушевала и ревела огненная яма, изрыгавшая горячие потоки пламени и заставлявшая глухо стучать сердце.

То была не иллюзия. Огненная яма являлась очагом, источником колоссальной энергии, необходимой для проведения алхимических опытов. В одной из колонн размещался искусно спрятанный трансформатор, в другой – камера с проводами и трубками охлаждения. Сама лаборатория находилась на балконе, там, куда мы вошли. Вдоль стен тянулись ряды полок с книгами и реактивами, в середине стояли длинные столы и конторки для письма. Все помещение ярко освещалось сверху мерцающими стеклянными шарами, развешанными под потолком в порядке, имитирующем расположение звезд на летнем небосводе Египта две тысячи лет назад.

Я остро ощущал на себе взгляд Акана, в нетерпении ожидающего моей реакции. Вот он повернулся к задней стене и потянул рычаг, заставивший сомкнуться тяжелые створки над огненной ямой, дабы оградить нас от ее зияющего жерла. Когда он вновь подошел ко мне, лицо его горело и глаза сияли – наверное, от жара. Но, скорее всего, то был восторг торжества.

– На сооружение этого у меня ушло почти столетие, – сказал он. – Мне пришлось три раза полностью сносить здание и все остальное, потому что я то и дело вспоминал какую-то новую деталь. И разумеется, каждый раз приходилось избавляться от рабочих. – По его лицу промелькнула тень. – Жаль, конечно, но это необходимость. Понимаешь, слишком много тайн с этим связано. Нельзя было позволить им раскрыться.– А потом он улыбнулся, позабыв о неприятном, и широко развел руки. – Разве это не великолепно?

Гениальный Акан. И сумасшедший. Он не упустил ни одной детали, ни одного воспоминания. Каково ему было жить все эти столетия с гнетущим сознанием неосуществленной мечты, потерянной любви, неизбывными муками? Жить вечно и не знать избавления от боли… боли воспоминаний, боли разочарования, боли тщеславия.

Я посмотрел на него, чувствуя лишь жалость… и огромную, все заполняющую печаль.

– Да, – тихо согласился я, – «великолепно».

Его улыбка выражала облегчение и сердечную привязанность.

– Я знал, что ты оценишь. Все эти годы я не позволял себе падать духом, представляя выражение твоего лица, когда ты это увидишь. Ты меня не разочаровал. Спасибо тебе.

Он на миг с чувством стиснул мои руки, и я ответил ему сильным утешающим пожатием… потому что любил его, а теперь потерял – думаю, я это уже тогда понимал. Мысль о предстоящем одиночестве казалась почти невыносимой, и я готов был сделать все, что угодно, лишь бы от этого избавиться.

Почти все…

– А теперь я покажу тебе то, ради чего ты сюда пришел, – сказал Акан. – Мое Великое Произведение.

Я переспросил:

– Произведение более великое, чем твоя «Книга без слов»? Ибо ее я уже видел.

Он засмеялся, польщенный.

– Сколько знаменитых философов, магов и ученых сидело в этой самой комнате, восхищаясь моими росписями и не подозревая, что в них заключена величайшая из всех придуманных формула алхимии! Только ты, Хэн. Только ты увидел мою «Книгу без слов» и узнал ее – вместе с тайной формулой сотворения величайшей магии, известной человеку.

Я постарался сдержать эмоции.

– С незапамятных времен маги пытались создать жизнь. И все потерпели неудачу.

Он улыбнулся.

– И все же это лишь один из секретов, спрятанных – и утерянных – в обители Ра. О, я перепробовал все известные рецепты, совершил все стандартные ошибки – кровь саламандры, смешанная с семенем быка; конский волос, протомленный на медленном огне. – Речь его становилась все быстрее, интонации – более напряженными. – Однажды я подошел совсем близко и в течение почти полугода выкармливал живого человеческого зародыша в матке козы… разумеется, он не выжил. Столько надежд, столько поражений. И в конечном итоге ответ оказался таким простым, Хэн, таким очевидным, таким совершенно разумным – как и вся истинная магия. Жизнь может возникнуть только из жизни и вырасти только в живом лоне женщины. Вот тайна, вскормленная Природой с начала времен, но овладел ею я один.

– Так тебе это удалось? – Голос мой прозвучал удивительно бесстрастно даже для собственных ушей. Он словно отражался от приглушенного гудения очага. – Ты создал жизнь?

Его глаза светились страстью, как два угля в огненной яме.

– Разве не понимаешь, Хэн? Жизнь нельзя создать. Ее можно лишь воссоздать! Именно этому нас учили давным-давно, среди первых правил алхимии – то, что начинается в движении, в движении и остается, и ничто не исчезает бесследно. – Он прерывисто вздохнул, сжимая горячими пальцами мое запястье. – Но пойдем. Дай покажу тебе. Я ждал так долго.

Я позволил отвести себя в комнатку с книгами – мимо столов с кипящими колбами, мимо конторки с аккуратно разложенными гусиными перьями и бумагами – к задрапированной нише, обрамленной мраморной аркой. Он поднял руку, и занавески исчезли, открыв каменную стену. Акан шевельнул пальцами, и плиты тихо разошлись – одна ушла в потолок, другая – вниз, под пол. Внутренняя поверхность ниши, мягко подсвеченной сзади и сверху, сияла тем же небесно-голубым цветом, что и потолок, – божественной голубизной. На возвышении в центре ниши лежал бочонок размером с небольшой саквояж, искусно украшенный позолоченной резьбой и инкрустированный священными камнями-оберегами: аметистами и рубинами, топазами и изумрудами.

– Я многое потерял, – пробормотал Акан. – Сотню жен, столько же любовниц, много друзей. Радость, добродетель, терпение. Иногда даже надежду. Но это со мной всегда.

Он легко прикоснулся к бочонку, поглаживая его.

– Здесь единственная жизнь, которую я всегда хотел воссоздать, Хэн. И эта жизнь изменит все.

От открыл крышку.

Я полагал, что готов к худшему. Но мне и в голову не могло прийти такое.

Внутри этой емкости, прижав колени к груди, как это было принято у древних, лежало обнаженное мумифицированное тело женщины. Кожа напоминала тонкую бумагу, через которую просвечивали полосы мышц, а в некоторых местах и кости. Округлости плоти давно усохли, груди сморщились, бедра стали плоскими. Длинные жгуты волос, когда-то темные, потускнели, стали пепельными и легкими, словно пыль, что могла разлететься от дыхания. Но лицо… ах, лицо сохранилось прекрасно. Высокие скулы, покойно закрытые глаза, губы, своими совершенными очертаниями отрицающие печать смерти. Кожа шелушилась, ресницы и брови исчезли, даже уши отвалились. Но все искусство творца было обращено на сохранение формы лица. Ошибиться я не мог.

Нефар!

Я почувствовал, как пальцы Акана впиваются в мое плечо, но все это казалось отдаленным, лишенным реальных ощущений, словно моя плоть состояла из дерева, а его пальцы – из камня. Голос Акана, однако, прозвучал сверхъестественно отчетливо, дыхание его, как ветерок пустыни, овеяло мою щеку, зашевелив тонкие волоски в моей бороде. Его страсть казалась живым существом, обладающим собственным сердцем, и жаркое дыхание этого существа проникало мне под кожу.

– Теперь ты видишь? – спросил он. – Ты понимаешь, на что мы способны? Нас снова будет трое, восстановленный триумвират. Судьба вернулась на правильный путь, и теперь возможно все – абсолютно все! Мы снова соединимся, все трое, как и предполагалось с самого начала!

Я не мог оторвать глаз от хрупких, изящных черт ее лица. Я представил себе, как дыхание наполняло ее легкие, как матово блестела кожа, как растягивались и сокращались мышцы при движении, как разгибались стройные конечности. Глаза снова блестели, губы смеялись, пальцы тянулись к моим. Кончились столетия бессмысленных скитаний, годы пустых желаний уходили в прошлое. Одиночество больше не страшило меня, вечная жизнь обещала многое.

Я тихо сказал:

– Черная магия запрещена потому, что она не действует. В ней всегда скрыт изъян. Разве в Амарне ты этого не узнал, Акан?

– Амарна погибла из-за нашей самоуверенности и недостатка образования, – упорствовал он. – Наше время пришло сейчас, Хэн. Теперь мы не должны потерпеть неудачу.

– Ты привел меня сюда, – сказал я, – ради этого.

Во мне разверзлась бездна печали и быстро заполнилась горечью предательства и разочарованием оттого, что я все потерял.

Я ненавидел Акана за его больные, глупые идеи, за то, что он разрушил надежду на восстановление старой дружбы. Но он был не большим глупцом, чем я, веря, что можно возродить то невинное счастье, которое мы познали в Египте. И возможно, испытываемая мной ненависть была на самом деле обращена на меня самого. Я потерял их обоих – друга Акана и незапятнанную память о прекрасной Нефар. Я потерял и прошлое, и будущее.

Он сказал:

– Я привел тебя сюда, чтобы вместе пережить этот момент. Ибо пришло время, Хэн. Пришло время, когда мы сможем наконец воссоединиться.

Я протянул руку и легко прикоснулся к тонким прядям волос Нефар. Они были мертвыми, как иссеченная кора.

Я выговорил:

– Нет.

В порыве ярости и отчаяния я быстрым движением выхватил отвратительную оболочку, которая когда-то носила имя «Нефар», эту легкую, как бумага, скорлупу, начавшую рассыпаться от моего прикосновения, и бросился к двери. Акан с криком «нет!» кинулся ко мне, но я выбросил вперед руку с силой десятерых мужчин, и он отлетел назад к нише.

Он был застигнут врасплох лишь на миг, а потом устремился за мной.

– Хэн, ты не понимаешь! Послушай!

Я дотянулся до рычага и с силой его повернул. Створки огненной ямы разверзлись, выпуская языки адского пламени.

Я услышал крик Акана:

– Хэн!

Но не остановился. Я швырнул в яму мумифицированные останки моей прекрасной Нефар, и они исчезли, не успев коснуться огня.

Кажется, я чувствовал, как Акан дергает меня за рукав, но упорно продолжал вырываться. Выскочив наконец из комнаты, а потом из дома, я нырнул в туман Венеции.

И ни разу не оглянулся.