- Рожай как хочешь, но к следующей проверке чтобы было, - и смело шел докладывать, что во вверенном ему подразделении полный порядок.
      Если утеря происходила у деда, в этом ничего страшного не было. Он подходил к молодому и запросто, без лишних объяснений, забирал у него недостающее. Возмущаться или протестовать по этому поводу молодому строго-настрого запрещалось суровым армейским этикетом. Бедолаге оставалось только одно - "рожать". К счастью, деды теряли свои вещи редко - они вообще не любили с ними таскаться и отдавали их на ответственное хранение молодым до момента проверки. Молодые их носят и, соответственно, отвечают за сохранность. Хотя бывало и такое: дед, занимаясь любимым развлечением - метанием штык-ножа в ствол дерева, ломает его или закидывает в снег, где его днем с огнем не сыщешь. H, понятное дело, опять же вся ответственность за случившееся лежит только на молодых. В подобной ситуации напряженная обстановка мобилизует личный состав к взаимовыручке.
      Так однажды в нашем взводе пропал штык-нож. И не важно каким образом - тут случалось всякое: то могла быть и честная утеря, или кто чужой "свистнул", а может группа дюжих молодцев-десантников из соседнего батальона подошла к отбившемуся нашему десантнику, врезали ему хорошенько, чтоб не шумел, и забрали нож в качестве трофея.
      Сразу организовалось человек пять на выручку. За какуюто минуту недолгих обсуждений был выработан план совместных действий. Я находился рядом и все видел.
      Когда невдалеке появился солдат не из нашего батальона, группа наших начала бороться, перебегать, хвататься друг за друга. Таким образом они приблизились к тому солдату и, как бы случайно, втянули и его в эту возню. Повалили отбившегося воина на снег, один из наших взгромоздился на чужака, а другой быстро вытащил у него из ножен штык-нож и вогнал в свои пустующие ножны. На этом спектакль моментально завершился. Актеры спокойно разошлись. Солдат даже не понял, в чем дело. А когда дошло - было уже поздно.
      Случилась беда и у меня. Произошло это утром, когда я умывался. Пока я намыливал лицо, глаза на некоторое время пришлось закрыть. Но к тому моменту, когда они открылись, плащ-палатка, только что лежащая рядом, уже исчезла. Окружающие ходили с невозмутимыми лицами, спрашивать у них, кто увел плащ-палатку, было глупо. Я рассказал о постигшей меня трагедии своему однопризывнику, оператору с моего взвода, Ефремову Сергею. Он согласился посодействовать, и мы вместе пошли на "роды". Брать необходимые вещи в своей роте, тем более взводе, было полностью исключено - сразу раскроют и уж обязательно вломят, поэтому мы отправились к месту дислокации другого батальона.
      Вдруг, не поворачивая головы, Сергей говорит:
      - Справа вижу подходящий вариант... Вон воин стережет целую кучу вещичек... Да там полно плащей! Ты заходи справа, а я его отвлеку.
      Не останавливаясь, мы разошлись. Сергей спросил у сторожа:
      - Слышь, прикурить ни найдется?
      Пока сторож чиркнул спичкой и поднес ее к сигарете, я, проходя сзади, как бы невзначай подцепил плащ-палатку. "Роды" прошли успешно. Хорошо, парень не заметил, а то поднял бы шум - налетели бы на нас всей ротой. Что бы тут началось!.. Правда, в армии не бьют за само воровство, а только за то, что делаешь это неумело (раз попался) - но от этого нам не стало бы легче.
      Однажды около палаток я оказался нечаянным свидетелем необычного происшествия. Еремеев выяснял отношения с духом - Джемакуловым Магометом. Джемакулов был родом откуда-то с Кавказа. Всего в нашем полку было человек сорок с Кавказа, но держались они очень дружно - опасно связываться. Наедешь на одного - придут разбираться все.
      Джемакулов прибыл в нашу роту как и все остальные духи, в ночь тревоги. Но к этому времени уже успел получить от земляков строгое наставление: "Кавказец - никому спуску не давай! Кто бы он ни был, не е..ет: дед - не дед. Если кто дернется - говори нам - он потом кровью харкать будет! @ увидим, что тебя припахали - сами отп..дим, чтоб нас не позорил, чтоб человеком был!"
      Что их столкнуло изначально - я не застал, но по сконфуженному лицу Магомета я сделал предположение, что он только что получил в ухо. Слышу только продолжение разговора:
      - ...Я этого так не оставлю, - обиженно гнусавил Магомет. - Скажу своим - ты еще пожалеешь, - и произнес известные всему полку фамилии - это были орлы из других рот, старшего призыва. Еремеев сразу переменился связываться с ними ему вовсе не хотелось. Стараясь не показать явного испуга, он стал оправдываться перед сопливым молодым:
      - Да западло своих закладывать, - уже с неуверенностью в голосе объяснялся Еремеев. - Сам будешь дедом - так же жить будешь. Ты что, через год молодых не будешь гонять? Или как? Hа равных будешь?
      Я был очень удивлен, если ни шокирован: - Ну, заехал молодому по физиономии - что в этом зазорного? Не в школе же - в армии, командиру все дозволено!
      На этом выяснения закончились - дальнейшее обострение грозило опасными последствиями для обоих, и они разошлись.
      ...Дни тянулись без изменений. Несколько раз нас собирали по тревоге. Мы быстро сворачивали палатки, тушили костры, укладывали вещи, строились и проверяли снаряжение. После чего звучит отбой. И мы заново воздвигаем палатки, разжигаем костры и ждем следующую тревогу.
      
      НА АЭРОДРОМЕ
      Где-то на пятые сутки пребывания в "теплом" лесу прошел слух, что сегодня должны улететь. И действительно, когда совсем стемнело, полк построили по тревоге и объявили, что идем к аэродрому. Быстро свернулись, собрали все вещи и двинулись через поле к аэродрому.
      Была глубокая ночь. В поле сильно пуржило и в пяти шагах ничего не было видно. Мы побежали в сторону аэродрома длинной цепочкой, след в след. Командиры то и дело подгоняли:
      - Подтянись! Быстрей!
      - Не растягиваться!
      В полной экипировке, нагруженные различными вещами, мы продвигались по глубокому снегу ускоренным шагом на пределе возможного, почти бегом.
      Мне досталось нести две коробки с сухпайком, которые, как бы я их ни перекладывал - то под руки, то перед собой все равно было ужасно неудобно. Они так оттягивали руки, что я еле их держал. Руки отваливались, и я уже начал подумывать, как бы незаметно одну коробку закинуть подальше в сторону или зарыть в снег. Хорошо еще, что такая беда случилась не только со мной: другие молодые тоже были перегружены, и некоторые, будучи уже не в силах идти дальше, стояли возле утоптанной снежной тропы и переводили дух. Нас начали обгонять другие роты. Ротный, заметив, что молодые опять отстали, послал нам на подмогу тех, кому груз "не достался". И когда у меня взяли одну коробку, я сразу пошел быстро без остановок.
      Подойдя к взлетной полосе, полк построился, и так мы простояли около часа. И вот из темноты в небе стали появляться огоньки самолетов. Разрезая прожекторами ночную мглу, самолеты непрерывно приземлялись друг за другом и, a"%`-c" на соседнюю полосу, выстраивались в два ряда.
      Сначала приземлилось самолетов двадцать. Через четверть часа появилась следующая партия - еще штук пятнадцать. Самолеты прибывали небольшими группами с промежутком минут в десять-двадцать. Каждый раз после приземления очередной колонны казалось: - Все, сейчас пойдем загружаться, - однако команды все не поступало: ждали прибытия следующих самолетов. Так продолжалось часа два-три. Всего приземлилось около семидесяти самолетов: в основном были турбовинтовые Ан-12, но были и современные Ил76.
      К этому времени каждый уже знал номер своего самолета, в который надо было садиться. По команде мы ринулись вдоль двух рядов извергающих свист и рокот монстров, высматривая на их фюзеляжах две огромные цифры, высотой с метр, отыскивая свой номер.
      Началась загрузка. Сначала, из подъехавших к самолетам машин, стали загружать ящики с боеприпасами и продовольствием. Самолет гудит и обдает нас ураганным ветром, сквозь гул и шум слышны крики:
      - Давай! Быстрей! Быстрей! ...твою мать!..
      На всю погрузку нам отводились считанные минуты, поэтому торопились как могли и ящики переносили бегом, не останавливаясь ни на мгновение. Потом к самолету подъехала БМД и по откидному трапу заехала внутрь самолета. Закрепив груз и БМД, мы расположились в небольшом отсеке между грузовым отделением и кабиной пилотов. Сидим и ждем, когда взлетим. Но время шло, а мы никуда не двигались. Вскоре самолеты стали останавливать двигатели. Поступила команда выходить.
      Заночевали в расположении обслуживающей аэродром воинской части. Нас разместили в одноэтажном здании в аудитории для теоретических занятий летчиков. Спали вповалку, одетыми, прямо на полу и на столах в учебных классах. Какое это было блаженство! Первый раз за последние дни спали в человеческих условиях - почти при комнатной температуре.
      Утром, после подъема, было трудно друг друга узнать: от тепла у всех так распухли и раскраснелись лица, что рожи получились смешнее чем у клоунов. Смотришь на других, и хохотать хочется, да не можешь - губы надулись как сосиски, что пошевелить ими больно.
      Позавтракав, полк пошел в поле на тактику. Механикводитель, командир отделения и оператор-наводчик шли рядом, имитируя, что едут внутри воображаемой БМД. Остальные, с автоматами наперевес, расходились за нами цепью и с криком: "Ура!" - атаковали условного противника. Уже к обеду командирам взводов эта беготня по снегу порядком надоедала, и они позволяли себе и личному составу отдохнуть и погреться возле костра. Вечером шли обратно в учебные классы, где и спали.
      В один из вечеров я стоял в карауле у входа в здание, где располагался наш батальон. Вместе со мной стоял водила из автороты, отслуживший год. Все два часа, пока мы находились на посту, он, жалуясь на свою судьбу, негодовал:
      - Ну и жизнь пошла! Скажи, есть справедливость на свете или ее нет? Когда по тревоге духов из карантина привезли, одному из них - представляешь? - сразу дали машину! Вот как бывает! Не успел прибиться, еще не приобтерся толком, а уже с машиной! Понимаешь, я го-од ждал , h(-c! Год со всеми строем ходил, кроссы бегал, п..дюлей каждый день огребал... Вот дембеля ушли - еле дождался, наконец-то машину дали и мне. ...твою мать, и этому сосунку тоже дали! Представляешь?! Салабону! Вчера я этого пид..ра отвожу в сторону - как по е..альнику хлобысь! - Чо, бл.., ни рано на машину сел? А-а?! Служба медом ни покажется, если только спать да баранку крутить? А кто за тебя службу тянуть будет? А кто за тебя кроссы бегать будет? А кто за тебя строем ходить будет? А-а?! - а он, - Я же не виноват, что мне сразу дали.
      - А кто виноват - я что ли?! Я что ли, виноват? Глаза от возмущения у водилы округлились. - Ну, них... себе! Я на два призыва старше его, а он еще и оправдывается! Ну он и бурый! Что еще остается - отделал его как надо! Но все равно - хрена с того! Считай, отвертелся от службы, сука! Ему-то что! Все равно будет теперь на машине рассекать - баклуши х..м околачивать. Но я ему еще устрою райскую жизнь! Он у меня еще узнает, что такое служба!
      Хотя мне и были безразличны все эти беды, и, мало того, особой несправедливости в услышанном я не обнаружил, но, из уважения к его призыву, я во всем с напарником соглашался и все время сочувствующе кивал головой.
      Наше пребывание в районе аэродрома затягивалось. Несколько раз за это время выпадал снег, и транспортные самолеты, безмолвно стоящие вдоль взлетной полосы, покрывались белой пеленой. Аэродром жил тихой, размеренной жизнью. Самолеты не летали. Временами летчики счищали образовавшийся покров снега с крыльев и фюзеляжей самолетов.
      Солдаты, обслуживающие аэродром, мы их называли "летунами", были недовольны нашим совместным проживанием. Их было немного: водители, механики, заправщики - все с голубыми погонами, на петлицах - пропеллер с крылышками. Было видно, что они нас, десантников, побаиваются и избегают контактов с нами, хотя и держались с достоинством.
      Вообще-то некоторым летунам случалось и раньше встречаться с десантниками, и всегда у них оставались об этом яркие, незабываемые воспоминания. Дело в том, что Витебск - городок небольшой, кроме нашего десантного полка и летунов никаких других военнослужащих там не было, и всех отловленных патрулями самовольщиков отправляли на единственную в городе гауптвахту. Причем нашему патрулю почему-то попадались только летуны, зато патрулю летунов везло исключительно на десантников. На этой общей для всех гауптвахте, или проще - губе, и приходилось уживаться представителям двух родов войск. Среди губарей - обитателей губы - издавна сложились свои обычаи: тут уже не было ни молодых, ни дедов - только летуны и десантники. Между ними было не принято поддерживать дружеские отношения, и летунам по этой причине приходилось терпеть всякое: их качали, охватывали самодеятельностью (театрализованные представления ставились ежедневно), а перед освобождением обязательно всех, даже дембелей, стригли налысо.
      Что и говорить, чувство превосходства над другими родами войск у большинства служащих в ВДВ сильно обострено. Оно лишь немного уступает чувству превосходства по призывам. Уважающий себя десантник всегда с презрением смотрит на мотострелков, артиллеристов, танкистов и прочую шушеру, прозванных "чернотой" за черный цвет погон, а также - приравненных к ним служащих внутренних войск, с их красными погонами. Всех их называли "чмошниками" или "чемота". Где-то на равных принимался только морской десант. Так что лучше всего когда пути-дорожки солдат разных родов войск не пересекаются - иначе возможны стычки. На счастье летунов, хоть мы и находились здесь уже который день, никаких конфликтов с ними не возникло. Все, на удивление, обходилось миром.
      К нам часто стало наведываться большое начальство в генеральских погонах. В армии увидеть генерала - большая редкость. Обычно они чинно сидят в своих штабах и подписывают важные приказы. А тут прямо зачастили. Мы их видели чуть ли не каждый день. К ним даже немного привыкли и реагировали на них спокойно, без лишней суеты и паники. Но случались и казусы.
      Батальон идет колонной в районе аэродрома. На дороге страшенный гололед. И вот замечаем - подъехал УАЗик. Дверца открывается. Выходит генерал: в папахе, с красными лампасами на брюках, лицо строгое. Командир командует:
      - Рота, смирно! Равнение налее-во!
      Рота старается чеканить шаг. Сапоги скользят из-за гололеда. Солдаты, обвешенные с головы до ног железом, еле удерживают равновесие. Колонну повело. Вот один из солдат поскальзывается и падает. Из-за тесноты, на него валятся идущие позади. Образуется месиво неуклюже барахтающихся и пытающихся подняться воинов. На них наезжает следующий за ними взвод. Генерал машет рукой:
      - Отставить! - сам доволен, улыбается. - Молодцы, ссукины дети! Стараются же!
      Следующему взводу уже загодя подает знаки рукой:
      - Отставить!
      ...Дни тянулись. Несколько раз нас поднимали по тревоге. Брали все вещи, проверяли снаряжение и бежали к аэродрому. На аэродроме ждем несколько часов, слушаем, как гудят самолеты - двигатели прогревают. Помаленьку рев двигателей начинает стихать. Один за другим они останавливаются. Аэродром вновь погружается в зимнюю тишину. Батальоны расходятся к местам своего расположения.
      Между тем поговаривали, что офицерский состав изучает карту Кабула. Но личный состав весьма смутно представлял, что это за город и где вообще он находится, а потому большого значения этому никто не придавал. Кто тогда мог подумать, что здесь, на белорусской земле, готовится бросок за тысячи километров в соседнюю страну?
      И вот 22 декабря прошел точный слух - завтра улетаем. Вечером семейных офицеров отпустили попрощаться с женами. А на следующее утро - подъем по тревоге и ускоренным шагом на аэродром. Весь день провели в помещениях аэродрома.
      Вечером аэродром снова ожил. Забегали летуны, самолеты завели двигатели и долго гудели. А когда пролетела весть о том, что в самолет загружают теплый, только привезенный с пекарни хлеб - никаких сомнений не оставалось - сегодня же и улетим.
      Стемнело. Зазвучали команды, и сотни солдат помчались к самолетам. Мы заскочили в свой самолет и заняли место в барокамере. Через иллюминатор было видно, как крылатые махины, разворачиваясь друг за другом, цепочкой выползают к началу взлетной полосы и, разбежавшись, с трудом отрывают свои тяжелые тушки от земли и растворяются в ночном небе.
      Самолеты, мигая лампочками, летели на восток. Прощай Aелоруссия!
      
      НОЧНЫЕ ПЕРЕЛЕТЫ
      Летели весь остаток ночи.
      На большой высоте нескончаемая цепочка самолетов тянулась от одного края горизонта и исчезала в противоположном. Самолеты были загружены до отказа: семь тонн весит БМД, 3,5 тонны груза в ящиках и еще десяток десантников.
      Пошли на снижение, когда уже стало светать. Приземлились на военном аэродроме в Каменск-Уральске. За бортом пуржит, мороз почти двадцать градусов, сильный ветер гонит поземку по заснеженным полям и взлетной полосе.
      Возле самолетов нас ждала походная кухня местной части. Высыпав из самолетов, мы помчались к ней, на ходу доставая котелки. Повар механически брал котелки из леса тянущихся к нему рук и наполнял их горячей кашей. После завтрака сразу разошлись по своим самолетам.
      Весь день провели в отсеках, выбегая время от времени на холод, чтобы перекурить. Вдоль самолетов курсировали бензовозы, дозаправляя их топливом. Техники осматривали тела самолетов: заглядывали под крылья, шасси, чего-то там копошились. Шла подготовка к дальнейшему перелету.
      Как стемнело, взлетели вновь. Теперь курс лежал на юг. Под покровом ночи, преодолев вторые две тысячи километров, караван самолетов приземляется уже в Узбекистане, на аэродроме близ Чирчика. Получился чудесный перелет из суровой зимы в ласковое лето: тут совсем не было снега и веяло приятным южным теплом.
      За нами прямо на аэродром подъехала колонна грузовых машин. Набившись битком в их кузова, мы поехали в расположение местной воинской части. Казармы там были пусты, а их двери опечатаны: личный состав располагавшегося здесь чирчикского десантного полка, как нам сказали, покинул городок несколькими днями раньше.
      Всему нашему батальону (это более двухсот человек) отвели место в спортивном зале. Уложив в угол свои вещи, некоторые, устроившись поудобней, легли спать. Остальные бродили по территории без дела или сушили портянки на солнышке. Офицеры где-то бесконечно совещались, и личный состав был предоставлен сам себе, а точнее, на усмотрение сержантов и старослужащих.
      Тут Еремеев решил, что кое для кого пришло самое время покачаться:
      - Май семьдесят девять! Строиться! - мы, майские черпаки, выстроились в линию перед зам.комвзводом.
      - Бегом!.. Марш!
      Началось физо, которое длилось часа два. Мы и пробежались, и походили гуськом, и поотжимались, а Еремеев, постоянно погоняя нас, цедил сквозь зубы:
      - Сыны! Когда за духов возьметесь? Давно уже их пора на место ставить. Отобьются от рук - вам же на шею сядут... Работаем! Рас-с! Два!..
      Мы сразу просекли что к чему: никак всплыли у Еремы старые обиды на припугнувшего его в "теплом" лесу молодого Джемакулова - вот и гоняет он нас - черпаков - чтобы злее были и начали шерстить духов, которые сейчас отдыхали. Да ведь мы тоже не дураки: понимали - раз уж Еремеев отступил, значит и нам, тем более, пыркаться не стоит.
      Долгожданный обед положил конец зарядке.
      Почти сразу после обеда объявили построение по тревоге. Командир полка подполковник Батюков, приняв рапорта от командиров батальонов, суровым взором обвел строй:
      - Гвардейцы-десантники!.. Одна из дружественных стран обратилась к нашему правительству с просьбой оказать ей военную помощь, - с трудом скрывая волнение, он продолжал металлическим голосом. - На нас лежит большая ответственность - выполнить важное задание партии и правительства! Вечером наш полк пересекает государственную границу... Родина доверила нам оказать помощь, и мы это доверие должны оправдать!
      Строй слушал командира как загипнотизированный.
      - С этой минуты объявляется военное положение! Всем необходимо соблюдать бдительность! Никуда без разрешения командира не отлучаться! Никуда не ходить по одному!..
      Когда он закончил, прозвучали команды:
      - Вольно! Разойдись!
      Не успели мы разойтись, как ротный объявил построение отдельно для нашей роты. Вид у него был самый решительный:
      - Через несколько часов вылетаем за границу. Как только самолет остановится, вам дается пять минут на разгрузку. Если в это время будет обстрел, то несколько человек прикрывают, а остальные разгружают как можно быстрей.
      Далее. Все слышали, что объявили военное положение? Так вот - это значит, что за отказ от выполнения приказа расстрел на месте, без всякого суда и следствия! Все постоянно должны быть в полной боевой готовности - с оружием не расставаться ни на секунду и никому его не передавать! Никто не покидает расположение роты ни при каких условиях! Если куда посылают - обязательно сначала надо доложить командиру взвода, а тот, в свою очередь, немедленно докладывает мне! Я всегда должен знать, кто где находится! Еще раз напоминаю - по одному никуда не отлучаться! Даже если кого приспичило отойти по нужде обязательно прихвати с собой товарища! Один сидит - другой прикрывает огнем! Все ясно?
      От такого инструктажа повеяло военной романтикой. В моих представлениях вырисовывался увлекательный и полный приключений переплет, о котором можно будет на гражданке заливать бесконечные истории.
      - Вот повезло-то - за границей побываю! - обрадовался я. - А еще, глядишь, и пострелять доведется! Только бы ничего не сорвалось!
      Строй распустили и личному составу дали отдохнуть. Большинство солдат легли спать на полу в спортзале, другие же, не находя себе места, терялись в догадках:
      - Никак в Иран нас бросят! Его же американцы с моря обложили!
      - А может в Афганистан - он тоже рядом. Кто его знает!
      - Какой там Афганистан! Да кому он нужен?! Там же спокойно. Вот увидишь - в Иран! Больше некуда!
      Я уснуть не мог и возбужденный слонялся по городку. Мне не терпелось скорей поделиться этим важным секретом со всем миром. И я тут же набросал короткое письмо брату:
      Я нахожусь в Чирчике, это возле Ташкента. Только что объявили военное положение. Через несколько часов вылетаем за границу. Следи за событиями в Иране или Афганистане. Я буду там, где будут стрелять.
      25 декабря 1979г.
      Запечатав письмо, я отправился к ограде городка и, увидев проходившую мимо женщину, которая шла с работы из части, попросил ее опустить письмо в почтовый ящик, понимая, что все письма, опущенные в ящик воинской части, наверняка никуда не дойдут.
      Вечером на машинах нас отвезли обратно на аэродром.
      Последние часы перед отлетом. Вдоль рядов самолетов ехали машины и около каждого самолета сгружали несколько ящиков с боеприпасами. Офицер, сопровождающий груз, громко распорядился:
      - Всем! Быстро вскрывайте ящики и цинки! Набирайте все, что только сможете унести!
      Пока сгружали ящики и вскрывали цинки с патронами, двое из наших пытались выведать у офицера, куда летим.
      - Сами скоро узнаете. А пока это тайна. Не имею я права говорить, - словно оправдываясь, отвечал он. Но по всему было видно, что ему и самому страсть как хотелось напоследок нам это сказать. Немного поколебавшись, он все же решился и, понизив голос, негромко произнес:
      - В Афганистан, мужики, в Афганистан!
      - А могут отменить? - наседали мы.
      - Нет. Решение уже принято. Есть приказ. Через несколько часов вы будете там, - и он показал рукой направление.
      - Вы тоже летите с нами?
      - Нет, я остаюсь здесь, на аэродроме. Вот вас отправим и сразу других надо встречать.
      Мы доверху набили десантные рюкзаки патронами и гранатами, насовали в карманы "лимонки", обвешались ручными гранатометами "мухами" и разбежались по самолетам. Нервное напряжение росло. У трапа курили глубокими затяжками.
      Надвигалась ночь. Самолеты все прогревали двигатели. От их шума не было слышно собеседников. Приходилось кричать чуть ли не в ухо, чтобы хоть как-то объясняться. Видим, летчик машет рукой:
      - Давай, быстрей по местам!.. Улетаем!
      Мы заскочили вовнутрь. Но самолеты еще долго гудели и не двигались.
      Стало совсем темно. Напоследок, мы еще раз выскочили и выкурили по последней сигарете - в самолете курить запрещалось.
      И вот тронулись первые самолеты. Наш самолет закачался и поехал в общем строю к началу взлетной полосы. В иллюминатор было видно, как самолет за самолетом, мигая разноцветными сигнальными огнями, взмывает в ночное небо.
      Ушел первый десяток. Последовал интервал минут пятнадцать. Затем полетели самолеты второго десятка. Снова интервал. И вот пошли на стартовую линию самолеты нашего десятка. Мой самолет был вторым.
      - Значит, - рассчитал я, - мы летим на двадцать втором самолете.
      Выехав на взлетную полосу, двигатели за какие-то секунды набрали предельные обороты, и самолет мощно потянуло вперед. Глухо заколотили шасси о бетонное покрытие, в иллюминаторе пронеслась бесконечная череда готовящихся к отлету самолетов, и вот - подъем. Самолет отрывается от бетонки и, набрав высоту, делает крен, пристраиваясь вслед за направляющим.
      В звездном небе цепочка самолетов тянулась на юг, bc$ , за горные хребты Гиндукуша, где еще не было ни одного нашего солдата, в неведомый нам Афганистан.
      Все. Оставалось только ждать будущего. От тревожного ожидания, как будут разворачиваться набегающие события, у меня слегка лихорадило тело. Все были сосредоточены и заняты последними приготовлениями: набивали патронами магазины автоматов, ввинчивали запалы в гранаты. Закончив снаряжаться, многие, примостившись поудобнее, заснули. Прикорнул и я. Короткий сон прервал вошедший пилот:
      - Вставайте! Быстро! Проверьте оружие! Идем на снижение... Всем быть готовыми к бою! Передали - возможен обстрел при посадке!.. Как только остановимся, - не терять ни секунды - сразу выгоняйте технику и выносите груз! А мы тут же улетаем!
      Самолет делал крен за креном, задирая то одно крыло кверху, то другое. Пол временами уходил из-под ног и снова становился твердым. Но вот самолет наклонился вперед и резко пошел на снижение.
      Неизвестность будоражила. Мысли о том, что нас ждет через несколько минут, беспорядочно теснились в голове, не давая возможности спокойно соображать. Нервы напряжены. Однако не было ни страха, ни сомнений: ведь предстоящее дело правое, мы намного сильнее и нам нечего бояться. Никто из нас даже не догадывался, что это - начало войны.
      
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      НА ЗАБЫТЫХ ПЕРЕКРЕСТКАХ ИСТОРИИ
      
      ПРОСЬБА О ПОМОЩИ
      29 декабря 1979 года.
      В обыденной суете повседневных дел граждане Советского Союза куда-то спешили, терпеливо стояли в очередях за покупками и были озабочены в первую очередь тем, чтобы лучше подготовить праздничный стол и как можно интересней встретить долгожданный Новый год.
      В этот предпраздничный день и было впервые опубликовано обращение правительства Афганистана с просьбой о помощи.
      Правда,29.12.79
      Заявление правительства Афганистана
      Кабул,28.(ТАСС) Кабульское радио передало сегодня заявление правительства ДРА. В нем говорится:
      Правительство ДРА, принимая во внимание продолжающееся и расширяющееся вмешательство и провокации внешних врагов Афганистана, и с целью защиты завоеваний апрельской революции, территориальной целостности, национальной независимости и поддержания мира и безопасности, основываясь на Договоре о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве от 5.12.78 года, обратилось к СССР с настоятельной просьбой об оказании срочной политической, моральной, экономической помощи, включая военную помощь.
      Правительство Советского Союза удовлетворило просьбу афганской стороны.
      Для большинства советских граждан это сообщение прошло практически незамеченным: тогда мало кто знал, что это за страна, и только посвященные понимали, что крылось под этими сухими, написанными официальным языком строками. Но всему грядущему десятилетию суждено было пройти под знаком этого сообщения, и внимание всего мира на протяжении всех этих лет было неотрывно приковано к этой, еще пребывающей - уровне средневековья, стране.
      
      Афганцы за молитвой.
      Для того чтобы понять и объяснить события, потрясшие Афганистан, да и весь мир в канун 1980 года, попробуем вспомнить все то, что предшествовало этому роковому шагу и перенесемся от этой отметки на семь лет назад.
      История Афганистана тех семи лет весьма бурная и трагическая: она вместила в себя падение короля и кровавые убийства трех премьер-министров, это время начала гражданской войны и столкновения тайных интересов двух сверхдержав. Кульминацией афганской драмы явился ввод в страну советской военной группировки в декабре 1979 года и последовавшая за этим девятилетняя война.
      Главным путеводителем в нашем исследовании возьмем подшивку газеты "Правда" за эти годы: она послужит официальной базой в описании событий. А чтобы распутать клубок возникающих парадоксов и не попасться на крючок очевидной дезинформации, призовем на помощь здравый смысл.
      Итак, вспомним события тех бурных лет и попытаемся разгадать тайны истории, которые, казалось бы, уже навсегда погрузились в пучину уходящего времени.
      
      ОТ МОНАРХИИ К РЕСПУБЛИКЕ
      Монархия в Афганистане своими корнями уходит в далекое прошлое. Извечно на этой земле правили эмиры. Никакие войны и иноземные нашествия, никакие дворцовые интриги и выступления смутьянов не могли поколебать прочных устоев королевских династий. Но вот настал двадцатый век, и монархические режимы стали уже не в моде. Чтобы идти в ногу со временем, в стране нашелся герой, который и внес коррективы в политическое устройство общества.
      К лету 1973 года в высших эшелонах власти в глубокой тайне назрел "политический" дворцовый переворот. Племянник короля Захир Шаха - Сардар Мухаммед Дауд - занимавший пост премьер-министра Афганистана и имевший широкие и прочные связи с высшими чиновниками, только выжидал подходящий момент.
      И вот, ничего не подозревающий король отправляется за границу.