А здесь, чтобы лишний раз не попадаться на глаза старослужащим, улучив момент, можно было прошмыгнуть в библиотеку, взять там любую книгу, положить ее перед собой, раскрыть на середине, как будто читаешь, а сам расслабляешься и думаешь о своем. Мирно. Тихо. Благодать. Заодно исподтишка подглядываешь за молоденькой библиотекаршей, которая все время что-нибудь читала или писала. Такое блаженство! Но долго так не засидишься вдруг куда потребуюсь - начнут искать - так и схлопотать можно. Посидишь полчасика и обратно в казарму.
      - Вот не ожидал, что в части нас встретят так хорошо. Все нормально. Никто сильно не докапывается, - обсуждали мы новую жизнь в части. - А думали, сразу налетят, начнут п..дить! А уж неделя, другая проходит и ничего - не трогают! Одна лафа!
      Правда, иногда получали оплеухи - не без них - но всегда за дело и это было вполне терпимо.
      Мы все еще располагались в одном отведенном месте и жили одним взводом. Зам.командира взвода у нас был ефрейтор Виктор Карташов - крепкий, высокий парень с боевым характером. Старшим среди нас его назначили еще в учебке перед отправкой в часть. Командиры сразу его приметили как умеющего командовать другими, даже последнее время пару раз назначали дежурным по роте, поскольку он мог рулить курками не хуже сержанта.
      Как-то наш взвод занимался в учебном классе. Офицера не было: шла самоподготовка по уставам гарнизонной службы. В коридоре выставили одного на шухере, а сами переговаривались. Карташов, раскинувшись на стуле, вспоминал свои похождения на гражданке:
      - ...Пошли мы с друганом на железнодорожный вокзал. А кореш хоть на вид и дохлый, но ничего не боится... Так вот, подходит он к двум здоровенным бугаям, те выше его на голову, я-то на всякий случай в стороне держусь, и говорит:
      - Чо, фраера, поезд ждете? - те покосились на него, как на мальчишку:
      - Ждем. Тебе-то чего?
      - Десятку гоните.
      Бугаи как на него поволокли! Ну, думаю - довые..вался! Будут п..дить - даже заступаться не стану - такие кабаны еще зашибут насмерть! - а корефан - хоть бы х..:
      - Чо, в натуре, нах..., дергаетесь? Сейчас мои кореша подкатят, вы ведь никуда отсюда не улизнете! Пришьем вас обоих тут на вокзале. Ни с такими справлялись! - те и притухли:
      - Да ладно! Давай нормально поговорим - что мы, будем драться, что ли?
      Поговорили еще и пошли вместе в гастроном за бухалом. Они там купили закусон, вино. Потом подошел я и стали бухать все вместе.
      К этому времени вокруг Карташова за партами расселись ему подобные - близкие по духу. Они с восхищением закачали головами:
      - Во, дает!.. Умеет же себя поставить!..
      Карташов, видя, что его рассказ понравился, продолжал:
      - В другой раз сидим компанией в лесополосе. Поддали немного. Болтаем, ждем развлечений. Смотрим - по дороге идут две молоденькие девчонки. На нас косят с опаской и чтото переговариваются. Мы встаем и пошли их брать в окружение. Заходим с флангов, чтоб те не удрали, а они как вчистили! У одной была корзинка - так ее бросила на дорогу! Мы за ними! Я одну, а она такая пухленькая, догнал, повалил на землю. А она отбивается и кричит:
      - Не надо!.. Пусти! Я девочка!
      Другие как это услышали, так тоже полезли на нее.
      - Куда лезете? - говорю. - Пошли нах..! Я догнал, значит - моя! Них..., только после меня! - чуть драться не пришлось.
      А она все вырывается, кричит. Я дал ей по морде, чтоб не орала и как заделал!
      - Ну, что?.. - оживились дружки Карташова. "Девочка"?
      - Каво! Какая там "девочка"! Чего только орала!
      Этот случай сразу развеселил окружение Карташова, они в восторге загудели:
      - О-о! Умеют же веселиться!
      - Еще расскажи что-нибудь!
      Карташов продолжал вспоминать свои "подвиги". А я с негодованием думал о том, что такой подонок - мой командир, и хочешь не хочешь, а должен ему подчиняться. Офицеры без промаха знали, кого ставить старшим. Здесь признавался один аргумент - сила, и среди солдат поэтому была в ходу и соответствующая мораль - полууголовная.
      
      СЛУЖБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
      К концу ноября, когда все дембеля разъехались по домам, нас - операторов - расформировали по разным ротам. Наши пути разошлись: Карташова распределили в разведроту, а меня и еще троих оставили в этой же роте - у Хижняка.
      Хижняк к этому времени получил звание старшего лейтенанта. До этого мне казалось очень странным, почему командиры взводов имели звание старших лейтенантов, в то время как командир роты - Хижняк - был всего лишь лейтенантом. Это могло означать только одно - начальство сразу видело в нем перспективного командира и смело двигали его на повышение, доверив командовать ротой.
      Ротный сразу дал мне звание ефрейтора, присвоил квалификацию специалиста 3-го класса и, что для меня было особенно удивительным, определил оператором на единственную в нашем взводе БМД. Хотя другие уже имели звание ефрейтора и нужную квалификацию, но никто другой из молодых операторов в нашей роте БМД не получил. Каждый хотел получить БМД, так как это дает важное преимущество перед остальными: можно спокойно возиться с машиной в то время когда остальные ходят строем или болтаются на турнике.
      Всего в роте было четыре БМД: по одной на каждый взвод и одна командирская. Такой же недокомплект был во всех ротах нашего 2-го батальона. Только 1-й и 3-й батальоны были укомплектованы боевой техникой полностью.
      Еще к нам в роту добавили механиков и командиров отделений, которые как и мы недавно прибыли из учебки. Так сформировалось новое молодое пополнение роты - всего человек десять. Тут и дали себя знать отношения между призывами, которых мы так опасались.
      Утром после команды: "Рота, подъем!" - мы - молодые убегаем на спортплощадку. Там бегаем, отжимаемся, подтягиваемся. Деды зарядкой не занимались - берегли силы для завтрака: кто прикинется больным и досыпает еще полчасика, а другие, хотя и были с нами на спортплощадке, но мышцы не напрягали, только перекуривали и болтали между собой. Прибежав с зарядки, мы - молодые - уже свежие, взбодренные приступаем к работе - до завтрака надо навести марафет: протереть пыль, помыть и натереть мастикой пол. Пол натирался специальными щетками, чтоб все блестело! Тут постоянно возникали мелкие проблемы. Щеток на все взвода не хватало, и потому их приходилось припрятывать, просить, а то и просто тянуть друг у друга.
      Однажды из-за того, что нам не хватило щетки, мы не успели натереть мастикой пол. Взвод ушел на завтрак, а потом сразу на занятия.
      В это самое время на нашу беду в расположение с проверкой зашел ротный. Посмотрев везде санитарное состояние, он сделал вроде бы незначительное замечание старшему сержанту Еремееву - замку нашего взвода:
      - Почему пол в таком состоянии? Вы что, его не натирали? - и, долго не задерживаясь, ушел.
      Еремеев, хоть и отслужил только год, но при поддержке `.b-.#., заметившего его незаурядные способности руководить другими, быстро вырос до зам.комвзвода. Он был высокого роста, крупного телосложения и в своем призыве выделялся как лидер. Даже со старшим призывом - дедами - держался на равных.
      Сразу, как только взвод вернулся с занятий, Еремеев скомандовал:
      - Май семьдесят девять, строиться!
      Молодые построились в одну шеренгу.
      - Ну что, сынки е..ные,.. совсем оборзели? Не рано х... задрали?! А-а?! Грязь развели и не убираете! Все! Сегодня вечером будем вас, недоносков, равнять! Разойдись!
      День прошел как обычно. После отбоя, ночью, меня будит один из молодых:
      - Вставай. Иди в сортир... - а у самого вид хмурыйхмурый. - Еремеев ждет.
      В одних трусах и с нелегким предчувствием я направился в туалет. Hа душе кошки скребут - наверняка там пустят в ход руки. И я не ошибся.
      Еремеев встретил меня озлобленным взглядом, надвинулся вплотную и заорал:
      - Смирно! Что, бл.., деды за вас должны полы натирать? А-а? - и с ходу ударил несколько раз в грудь.
      - Пошел за следующим! И чтоб я не ждал! Быстро!
      За эту ночь все молодые по цепочке имели такую же воспитательную беседу. И никто из нас не нашел в себе силы заступиться за себя. Новое пополнение научилось переносить обиды стойко, по-евангельски, так как прошло хорошую школу - учебку. С этого дня наша жизнь вошла в свою естественную армейскую колею - чуть что не так, сразу построение и мордобой.
      
      ЗАКОН СИЛЫ
      В роте кроме вполне уставных работ по уборке помещений нам дополнительно приходилось еще выполнять самые разнообразные прихоти старослужащих. А прихоти возникали даже в ночное время. Именно по ночам старослужащие иногда любили "расслабиться" и посылали молодых кого за вином, а кого за закуской. Несколько раз среди ночи поднимали и меня:
      - Воин, подъем! - я вскакиваю, как по тревоге.
      - Жратву на четверых! Быстро! Даю двадцать минут!
      Никто не задавал глупых вопросов, - А где взять? - и сразу убегали выполнять задание. Дедов "не е..ет", где и как раздобыть - главное, чтобы было.
      Единственное место, где можно взять съестное ночью это в полковой столовой. Скрытно, чтобы не заметил дежурный по части или другой случайный офицер, пробираешься к столовой. Там уже жмутся в нерешительности с пяток таких же "добытчиков" из других рот. Повара знают, что по ночам снаружи всегда крутятся молодые, знают, что всем им нужна еда, поэтому двери в столовой наглухо закрыты, и на стук никто не отвечает. Но вот слышится лязг засова - кому-то по делам надо выйти из столовой. Как дверь открывается, все посыльные стараются туда прорваться или хотя бы успеть попросить:
      - Слышь, полбулки хлеба ни дашь? - повар такие просьбы даже не слышит.
      У меня задача была полегче, поскольку меня послал Алик - известный бугор из 6-ой роты. Высокий и мощный - его e.`.h. знали во всем полку. Этой ночью он пришел к нам в 4ю роту, чтобы пообщаться с Коломысовым и Сазоном, такими же здоровыми и крепкими дедами.
      - Меня Алик послал! - сказал я повару. - Просил с десяток яиц принести и хлеба.
      - Алик? - повар сразу на меня обратил внимание. Сейчас принесу. Жди тут.
      Через несколько минут он уже вернулся с кастрюлей, наполовину наполненной яйцами. Там же лежал хлеб. Я, счастливый, побежал обратно.
      Другим же, иной раз, приходилось добывать провиант с "боем". Сколько волнующих историй о подобных ночных похождениях постоянно происходило в столовой:
      - Сперва прошу повара по-хорошему: - Ну дай, говорю, хлеба с маслом и еще чего-нибудь поесть! Сам понимаешь, не для себя! - Не дает, сука! Говорит, - ничего нет! Думаю, вернусь с пустыми руками - меня же п..дить будут! Терять нечего! Разозлился, как вломил ему! - Хлеб! Масло! Мясо! Тащи, сука, быстро! - Так сразу все нашлось! - Есть! кричит. - Есть! Сейчас принесу! - смотрю - метнулся и тащит все что надо!
      Когда в другой раз меня ночью послали за едой, то я уже не терялся. Проявляя солдатскую смекалку, первым же делом произнес магические слова: "Алик из шестой послал!" и повара сами притащили все, что требовалось.
      Законы в армии строгие, и они действуют также неотвратимо, как и законы самой природы. Хоть эти законы и не прописаны ни в каком кодексе и ни в каком уставе, все же по ним живут все армейские коллективы, и они определяют поведение всех солдат без исключения.
      В ротах полностью властвует закон подчиненности по призывам, который гласит: "старший призыв - всегда прав". Коллектив роты небольшой - около семидесяти человек - все на виду и все друг друга знают. Но в отношениях между солдатами из разных рот зачастую действует уже иной закон: "кто сильнее - тот и прав".
      Как прямое проявление так и сложное хитросплетение этих двух главных законов и образует все разнообразие неуставных взаимоотношений.
      Hеуставщиной были пропитаны все отношения между десантниками. Постоянно по этой причине приключались всякие неожиданные случаи.
      Идешь по территории части и смотришь далеко-о вперед и по сторонам. Если где на пути встречается группа работающих, то лучше не испытывать судьбу и обойти стороной. А чуть зазевался - остановят, дадут в руки лопату и заставят ишачить. Случалось, что так припахивали даже дедов, когда те отбивались от своих.
      В столовой после приема пищи уборка со стола, естественно - забота самых молодых. Когда взвод уходит на построение, они относят грязную посуду на мойку. Вот тут их и подстерегают опасности. Наряд по кухне - солдаты из других рот - зная, что посуду приносят одни молодые, старались их тут же перехватить. Они, стоя у дверей мойки с большущими черпаками в руках, отрезали возможные пути к отступлению:
      - Стой, нах..! Куда, бл.., направился! Hазад!
      - У нас построение! Меня ждут!
      - А меня е..ет, что тебя ждут? Давай, сука, мой!
      Привыкшие к повиновению молодые берут тряпку и моют b `%+*(, искоса поглядывая на дежурных. Стоит дежурному чуть отвлечься, как они бросали работу и пулей вылетали из кухни. Hо так запросто улизнуть получалось не всегда. Подождав немного на улице, на выручку отправляется дед: посылать молодых бесполезно - их тоже заодно могут припахать. Теперь все решает сила: наворочает дед дежурным, значит хорошо - отбил молодого, а окажутся посильней дежурные - то дед сам и получит, и поработает.
      И все-таки жизнь в условиях неуставных отношений здесь в части была во сто раз спокойнее и легче, чем там - в учебке, где мы жили по уставу.
      А пока в часть не прибыли духи, все хлопоты по уборке помещений и обслуживанию старослужащих лежали на нас черпаках. Было трудно, и мы ждали прибытия духов, как самых дорогих гостей.
      Духи еще находились в карантине - так называется отстойник для обкатки новобранцев. Там за полтора месяца они проходят курс молодого бойца: осваивают строевой шаг, учатся правильно отдавать честь, заучивают уставы и сдают кросс. Получив необходимый минимум знаний, чтобы влиться в армейский коллектив, они принимают присягу, и их развозят по частям.
      Мой приятель-черпак, уже носивший погоны капрала с двумя "соплями" (лычками), и в общем-то неплохой парень, в ожидании пополнения радостно потирал руки:
      - Поскорей бы эти черти приезжали. Хоть отдышимся! размышления на тему о новом пополнении действовали на него как бальзам, и он, оживившись, уже с оптимизмом глядел в будущее. - Припашем их как миленьких! Задр..чим до смерти! Я ждать не буду! Выберу одного, кто позачуханней, исп..жу для начала, а потом на себя заставлю пахать! Сразу и другие меня бояться будут! Hичо! Будет и у нас праздник! Нас гоняли как шакалов, и мы их, бл..ей, будем гонять не меньше! Помяни мое слово!
      Слушая такие откровения, я только удивлялся:
      - Ну и дает! Сам же от старослужащих терпит все, сам же их поносит, а теперь решил им же сподобиться? - однако вслух, дабы не прослыть ненормальным, только буркнул:
      - Да, конечно. Поскорей бы уж приехали.
      у меня уже ума хватало чтобы не учить других благородству. Для себя же я определился однозначно: молодые - тоже люди, и никого унижать не стану, а уж тем более не смогу переродиться в жлоба.
      
      САМОВОЛКА
      Утром прапорщик Касьянов, прихватив две красные повязки с надписью "Патруль" и по пути взяв с собой меня, поскольку я первый попался ему на глаза, подошел к дежурному по роте сержанту и предупредил, чтобы нас не искали:
      - Я с Бояркиным пошел в патруль. Вернемся к обеду.
      В патруле я еще ни разу не был и такому повороту дел сильно обрадовался. В патруль ходить - это совсем не то что на турнике и брусьях потеть. Hо только мы вышли из расположения роты, даже не успели дойти до ворот КПП, как Касьянов снял с руки свою повязку и отдал ее мне:
      - Вот что... У меня в городе дела, так что я пошел. А ты, давай, здесь где-нибудь схоронись, чтоб тебя никто не видел. Понимаешь?.. Вот. Hу, к обеду придешь.
      Я с досадой смотрел на уходящего Касьянова и думал:
      - Hи хрена себе! Да где же я спрячусь? Увидят, спросят: - Сачкуешь? - обязательно вломят. А вот этого мне совсем не надо! Дураком буду, если не воспользуюсь таким случаем. Hадо сматываться - хоть отдохну денек!
      Где находятся слабые места в ограждении части, всему личному составу было хорошо известно. Я перемахнул через забор и зашагал по направлению к жилому массиву. Первым делом завернул в булочную, купил там батон-плетенку и вошел в подъезд соседней пятиэтажки. Устроившись на подоконнике третьего этажа, я с тоской смотрел в окно и жевал булку. Там на улице представлялась удивительная картина: выдался замечательный солнечный день, неспешно прогуливали своих детей молодые мамы, бегали и весело кричали мальчишки и девчонки, по своим делам проходили прохожие. Как это здорово - быть свободным! Идешь, куда хочешь, делаешь - что пожелаешь. Hи у кого рядом не стоит сержант и не командует. Ведь даже не понимают - какие они счастливые!
      Иногда раздавалось клацанье замка и, искоса бросив на меня безразличный взгляд, мимо проходил редкий жилец. Довольно быстро с батоном было покончено, и я вновь отправился в булочную и купил там еще два. Обед решил пропустить - уж больно рискованно - могут припахать, а так хочется остаться наедине со своими мыслями.
      Весь день, чтоб не попасться настоящему патрулю, я проторчал в подъезде. Вернулся в часть только к ужину. Это был единственный "самоход" за всю службу, который, как показали дальнейшие события, заменил собой и все увольнительные, и отпуск.
      
      БОЕВАЯ ТРЕВОГА
      Ночь 10-го декабря. Где-то через час после отбоя зазвенел звонок и замигала лампочка, сигнализирующая тревогу. Встрепенувшийся от сонных мыслей дневальный, как и требует того устав гарнизонной службы, сразу же прокричал:
      - Рота, подъем! Тревога!
      Под одеялами зашевелились:
      - Чего шум поднял? Крыша поехала?
      Из разных мест показались сонные лица. В недоумении они смотрели друг на друга и по сторонам. Не найдя взглядом офицера - у тумбочки стоял один дневальный - старослужащие не торопились вставать:
      - Какая еще тревога?!
      - Э-э, потише ори! Это, наверное, в проводах коротнуло.
      Дневальный сконфуженно замолчал и уже с недоверием поглядывал в сторону звонка.
      Умудренные жизненным опытом старослужащие, досконально изучившие однообразный и нехитрый армейский порядок, твердо знают - никакая тревога не может ворваться в часть неожиданно. Неведомыми путями офицерский состав узнает заранее о готовящейся проверке, которая зачастую начинается с тревоги, и, чтобы быть перед начальством на высоте, командир загодя на вечерней поверке проводит инструктаж: еще раз напомнит каждому солдату, куда ему нужно бежать и что он должен делать. И только убедившись, что все солдаты морально подготовлены и не подведут, командир объявляет отбой. Ночь проходит спокойно. Как правило, только утром, минут за десять до положенного по распорядку подъема, подается команда: "Тревога!" - и все идет точно, как в кино: солдаты срываются с коек, в мгновение ока одеваются и ,g bao разбирать оружие.
      К той боевой тревоге, по которой ночью 10-го декабря была поднята витебская воздушно-десантная дивизия, никто не готовился.
      ...Лампочка и звонок тревоги продолжали работать. Дневальный стоял в растерянности - может, какой сбой в сигнализации?
      Тут зазвенел находящийся на тумбочке телефон. Выслушав короткий приказ, дневальный бросил трубку телефона и заорал во весь голос:
      - РОТА, ПОДЪЕМ! ТРЕВОГА!!! РОТА, ПОДЪЕМ! ТРЕВОГА!!!
      Быстро поспрыгивали со своих коек на втором ярусе встревоженные молодые. Нехотя стали пробуждаться обитатели нижнего яруса - старослужащие. Они с трудом отрывали утомленные недолгим сном тела от манящих теплом коек. Одни лишь приподнимались, чего-то ожидая, другие садились на край койки, в недоумении озираясь по сторонам.
      - Hе успели лечь - а уже подъем! Что случилось?
      Hекоторые из дедов, глухо бранясь, все-таки начали одеваться. А по казарме под грохот топающих сапог все более уверенно неслось снова и снова:
      - РОТА, ПОДЪЕМ! ТРЕВОГА!!! РОТА, ПОДЪЕМ! ТРЕВОГА!!! с каждым разом все сильнее подгоняя отстающих. И те, кто поначалу вставать не торопился, теперь наспех одевались на ходу. Расхватав оружие, личный состав роты построился перед казармой, механики-водители и операторы-наводчики побежали в автопарк к своим боевым машинам, а посыльные помчались будить офицеров.
      Ворота автопарка открылись. Из них в ночную прохладу, скрежеща железом, выезжали десятки БМДшек. Немного отъехав, они останавливались на забетонированной площадке. Механики, чуть погазовав, оставляли двигатели работающими, давая им прогреться, а сами скорее выползали из люков: внутри БМД, даже в такую далеко не морозную погоду, царил холод. Броня своей металлической поверхностью вытягивала через одежду живое тепло. Сгруппировавшись в кучки, от которых холодный ветер относил табачный дым, солдаты поеживались и оживленно разговаривали, ожидая дальнейших команд. Кое-кто из механиков копошился в двигателе, устраняя мелкие поломки. То и дело кто-нибудь забегал в парк или выходил из ворот.
      Спустя час, к автопарку подъехали груженые ящиками бортовые машины. Подоспевший офицер скомандовал:
      - Строиться!.. Давай, живей!.. Слушай команду! Там в ящиках, - он махнул в сторону бортовых машин, - боевые снаряды. Понятно?.. Теперь так: ящики разгрузить, вскрыть и полностью укомплектовать все БМД. Что останется распихайте внутри или укрепите снаружи. Все берем с собой! Hичего не оставлять! Ясно? Закончите, - сразу в расположение роты. Все! Приступить к работе!
      Из казармы к нам на подмогу прибыло пополнение. Мы быстро разгрузили ящики. Солдаты по двое несли их к своим БМД. Там ящики вскрывали, а снаряды передавали цепочкой в башенное отделение. Увидев, что снаряды были действительно боевые, все сразу оживились:
      - Вот это да! Как на войну собираемся!
      - Да! Что-то тут не то - на стрельбах только болванками стреляем!
      Я быстро установил в конвейер 40 осколочных и кумулятивных снарядов, и еще три ПТУРСа. Снарядов оказалось много. Часть оставшихся ящиков затащили внутрь БМДшек, g abl стали привязывать веревками на броне.
      Когда ящики были укреплены, я побежал в расположение роты за лентами для пулеметов. А там уже трудились вовсю. На полу лежали цинки с боевыми патронами. Много ящиков уже было вскрыто, и все - и молодые и старослужащие - вручную набивали пулеметные ленты. Трудились молча и сосредоточенно, где-то догадываясь, что эти патроны предназначены вовсе не для фанерных мишеней - на стрельбище боевые патроны выдаются только на огневом рубеже. Гранатометчикам, механикам-водителям и командирам отделений выдали пистолеты. Невиданное дело! Так не снаряжали ни на какие, даже самого крупного масштаба, учения.
      Офицеры тоже не знали, к чему мы готовимся и что нас ожидает. От предчувствия надвигающихся важных событий все были в возбужденном состоянии.
      Уложив собранные ленты в металлические коробки, я уносил их в БМД и снова прибегал за следующими коробками.
      Во время одной из ходок по возвращении в казарму я заметил, что в роте вместе с нашими работают совсем незнакомые солдаты.
      - Это кто такие? - спросил я.
      - А-а! Духов из карантина привезли.
      Такое важное событие, как время прибытия нового призыва, все знают с точностью - к обеду их привезут, или к ужину. Но этот - ноябрьский призыв - прибыл раньше на две недели, совершенно неожиданно. Это могло быть вызвано только чрезвычайными обстоятельствами.
      Их, как оказалось, тоже одновременно с нами подняли по тревоге и сразу после этого на машинах развезли по воинским частям. Как приехали этой же ночью, наспех, без всяких торжеств они приняли присягу, и их распределили по ротам.
      Всю ночь до самого утра безостановочно шла подготовка к походу: укладывались нужные вещи в дорогу, снаряжались, дозаправлялись машины. Все было так необычно, так серьезно, что не оставалось никаких сомнений - намечается что-то чрезвычайное, что-то глобальное, и нас, возможно, ждут очень интересные события.
      Весь личный состав полка хорошо знал недавнее боевое прошлое нашей дивизии: как одиннадцать лет назад, в августе 1968 года, витебская дивизия первой высаживалась в Праге и брала под свой контроль важнейшие объекты столицы. Эти события в Чехословакии многие офицеры вспоминали с гордостью: именно там они получили свой первый боевой опыт, там же они получили свои первые боевые награды. И как они нам рассказывали - только их перебросили в Чехословакию, так сразу же среди солдат прекратились неуставные отношения.
      - Эх! Хорошо бы еще что-нибудь подобное произошло или заварушка какая случилась! Вот было бы здорово! - не отрываясь от дел, думал я. - А то служба в части только начинается - не прошло и двух недель как распределили в роту, а старшие призыва уже наседают. И днем и ночью покоя от них нет. Если ничего не изменится - страшно представить, что меня здесь ждет еще! Да хоть бы нас куда закинули! Хоть к черту на рога! Лишь бы отсюда свалить!
      Утром полк построился на плацу, и так мы простояли почти полдня. Зарядил мокрый снег. Кругом лужи, снег, слякоть. Мы, поеживаясь от холода, ждали офицеров, которые, проверив у нас снаряжение, ушли в штаб и все никак не возвращались. Чего они там решали - никто не знал. Только ". второй половине дня дали распоряжение продолжать дальнейшую подготовку к походу. Поскольку предыдущую ночь почти не спали, отбились сразу после ужина.
      Около четырех утра подъем. Позавтракали в столовой и сразу пошли занимать места в машинах. Уже в шесть часов боевая колонна, оглушая рокотом пустынные улицы Витебска, двинулась через утренний город в сторону военного аэродрома.
      В расположении части осталась лишь небольшая группа солдат для охраны территории.
      
      В ТЕПЛОМ ЛЕСУ
      Отъехав от Витебска несколько километров по дороге ведущей к военному аэродрому, колонна остановилась. По команде личный состав покинул машины и БМДшки. Уже без солдат техника поехала дальше, а мы пешей колонной вошли в лес, который тянулся невдалеке широкой полосой. За лесом, в двух километрах, находился военный аэродром. Но до аэродрома мы не дошли и разбили лагерь в самом лесу со странным названием "теплый": в нем полк всегда останавливался, когда проводились учения. Тут на учениях я еще не был, но очень скоро понял, отчего лес назывался "теплым".
      Мы быстро разожгли костры, поставили палатки. Одна палатка на целый взвод - около двадцати человек. Для утепления на пол накидали хвойных веток, но все равно холод выгонял всех из палатки к костру.
      Постоянно греться у огня могли позволить себе только старослужащие. Они, развалившись и усевшись поближе к ласкающему теплом пламени, задирали воротники кверху и, покуривая, вели беседы, поворачивая к огню поочередно разные бока и посматривая, чтобы десантура не прогорела. А если все-таки возгорание случалось, то возгоревшийся, матерно бранясь, бил по тлеющему месту, выгоняя искры и веселя окружающих.
      В это время молодые согревались физически: ломали деревья и таскали бревнышки и ветки для костра. Топоров у нас не было. На дерево, что посуше, карабкалось несколько молодых, и, расшатывая ствол, принуждали гнуться его к земле. За макушку цеплялась еще подмога, и, дружно поднатужившись:
      - И-и, раз!.. И-и, раз!.. - дерево с треском повергали в снег. Оставалось при помощи дубин отломать большие ветки, а мелочь срубали саперными лопатками.
      Самым слабым местом в зимнем обмундировании были кирзовые сапоги. Подтаявший снег проникал в сапоги через мелкие щели вдоль подошвы или сыпался через голенище. Портянки, промокнув, леденели. Просушить же портянку было делом не простым - все подступы к костру занимали суровые деды и, чтобы лишний раз их не раздражать своим присутствием, кто помоложе, старался держаться подальше. Если счастливчику удавалось пробраться к огню, то он, не мешкая, первым делом извлекал свои влажные портянки и водил ими по самому краю пламени, а из них валили клубы пара. Таким же образом сушились и сапоги, после чего их густо натирали черным кремом, чтобы они хоть ненадолго оставались водонепроницаемыми.
      Ночами было особенно тяжко. Морозец крепчал, спрятаться от него негде. Весь дрожишь, руки и ноги коченеют, усталость валит в сон, а заснуть в такой холод -%".',.&-.. В голове одна мысль: "Как я еще не околел? Неужто дотяну до рассвета?" Осознавая всю безысходность положения, я в полубреду подгонял каждое идущее мгновение: "Скорей бы рассвет. Забыться бы до утра".
      Так тянулись долгие ночные часы. И молодым и старослужащим одинаково нелегко приходилось переносить выпавшие на их долю испытания. И, главное, никто не знал, когда же кончится этот кошмар, эта пытка холодом пребывание в "теплом" лесу.
      Но, наконец, светало, и над деревьями всплывало солнце. Под его лучами холод отступал, все начинали суетиться - начинался новый день.
      Одна была радость - поесть. Как только машина привозила походную кухню, сразу же начиналось всеобщее оживление. Повар наваливал кашу большим черпаком, а молодые, тесня друг друга, прорывались к нему, поднимая кверху свои котелки. Первые горячие котелки скорее несли изголодавшимся дедам, а после шли за своей порцией. Обычно под конец раздачи каши всем не хватало, и отпускная норма понижалась до самого донышка.
      Подкрепившись, старослужащие устраивали перекур, а молодые приступали к чистке их и своих котелков. Если у деда сигареты кончались, то он окликивал первого же молодого:
      - Воин, бля-я! Сигарету! - и тот с готовностью выдает строгому наставнику одну или несколько - сколько потребует. Было хуже, если в этот момент у молодого сигарет не было.
      - Чо?! Даю тебе две минуты! - и скороговоркой добавлял. - Время пошло! Осталось одна минута!
      Тут же мчишься добывать курево и, обычно заняв у товарища-однопризывника, скорее бежишь обратно к уже рассерженному двадцатилетнему "деду".
      
      ЖИТЕЙСКИЕ МЕЛОЧИ
      С момента боевой тревоги весь личный состав был экипирован полностью по-боевому. Это означало, что у каждого находилось целое хозяйство подотчетных ему вещей. Основная их часть крепилась к ремню, забивая его от пряжки до крючка: штык-нож, котелок, аптечка, фляжка, саперная лопата, подсумок для магазинов, подсумок для гранат. Остальное хранилось в РД(рюкзак десантный).
      Несколько раз на дню объявлялись построения для проверки наличия этого имущества и оружия. Если недосчитывались какой-нибудь вещи, то ротный коротко и тихо говорил виновному: