Должен признаться - тревога и страх навалились небывалые. Ты знаешь, какие глаза у потерявшихся в толпе собак. У меня такие же - больше смерти, больше всего, что можно вообразить ужасного, я боюсь потерять тебя.
      Пишу, а ухо прислушивается. Вот сейчас зашуршат камешки на дорожке, скрипнет крыльцо и распахнется дверь. Я схвачу тебя в охапку и буду бубнить в пахнущие дождем волосы: никогда, никогда не отпущу. Вместе - мы можем дышать, видеть, мыслить только вместе...
      Какая-то непонятная тревога подсказывает мне, что надо завершить мою сагу, хотя бы наскоро договорить до конца. Так много исписанных листов, такая долгая, долгая история...
      Варюша солгала в письме к Льву - не было в ее жизни никакого Федора. Федор Митьков проживал в коммунальной арбатской квартире и даже делал одинокой соседке определенные знаки внимания, которые остались ею, умевшей любить только одного мужчину, незамеченными. Кто-то из умных отметил, что на свете много женщин, у которых не было ни одной любовной связи. Но лишь у единиц она была только одна. К эти избранным относилась Варя.
      Уже тогда моя волевая бабушка проявила силу характера, о наличие которой не подозревала. Свою жизнь она считала изломанной. Голос так и не вернулся, анкета дочери врага народа не способствовала служебному процветанию. Варвара Николаевна сочла необходимым освободить любимого человека от ответственности за себя и сочинила историю с Федором. И Левушка поверил.
      Мой дед Лев Всеволодович не погиб от горя, хотя и переживал потерю семьи очень тяжело. Во время войны он руководил в тылу большим военным заводом, новой семьей не обзавелся.
      Они все-таки встретились в Москве - моя бабка, дед и мой будущий отец - тридцатилетний Михаил Львович. Знаешь, где произошла эта встреча? В театре Оперетты, куда пригласила вернувшегося в столицу Льва Всеволодовича моя бабушка. Варюше уже было далеко за шестьдесят - худенькая женщина с гимназическим румянцем на припудренных скулах. Знаешь, бывают такие старушки, словно из "Сказки о потерянном времени" - наспех загримированные "под старость" девочки. Она много говорила, боясь выдать свое волнение и разреветься прямо в знакомом фойе или во время бала, кружащего на сцене. Тайно сосала валидол, старалась сосредоточиться на промахах новой костюмерши, но видела другой вечер - "Графа Люксембурга", свою руку на высоком животе и строгий профиль Левы в отсветах рампы. Его русую прядь на высоком лбе, глаза голубые и ясные, умеющие видеть светлые дали. И еще вспоминала первомайскую ночь на крыше, опьяняющую вседозволенность молодости и любви.
      "И хочется знать, что ждет впереди, и хочется счастья добиться..."
      - Я ни в чем не виню тебя, Левушка, - шепнула она, сжав в темноте его сухонькую, в ручейках вздувшихся жил руку. - Никогда не винила. Клянусь всем, что свято в моей жизни. И тем вечером на крыше. Такая уж получилась жизнь...
      Лысый старик, явно больной, плохо ухоженный, заплакал. На сцене кокетничала Адель, играя веером, задирая ажурные юбки, а веселые, как дети, люди пели, приплясывая в такт: "За что, за что, о боже мой, за что, о боже мой!..."
      Эта встреча была последней. Вскоре Лев Всеволодович умер. Мишенька стал взрослым и женился на моей маме. А дальше... Дальше ты знаешь...
      Для меня так и осталось загадкой, чья рука занесла топор над головой Николая Жостова - стукачка Клавдия, кровожадная система, отверженный им Бог? А может быть, прадед явился истинным участником подлинного антиправительственного заговора? Я знаю точно одно - он сумел победить своего Гнуса.
      Архитектор Иофан работал еще много и плодотворно. Но Дворец Советов он так и не построил. В разгар войны стальной каркас сооружаемого Дворца демонтировали и пустили на строительство мостов, имевших важное стратегическое значение. В послевоенные годы распространился слух о том, что на этом месте проходят пласты известнякового отложения, сползающие к реке. Любое здание, выстроенное тут, рухнет или станет жертвой селевых потоков, плывущих под подошвой заложенного фундамента. Во всяком случае, Сталин к мысли о продолжении строительства Дворца, увенчанного гигантской статуей Ленина, уже не вернулся.
      А мой странный отец рассчитал точно, как можно вновь поставить на месте возведенного им бассейна тяжелое здание Храма. Тогда еще, в восьмидесятых. Он с улыбкой счастливого юродивого говорил мне, что непременно взорвет бассейн и возродит Храм. Мысль эта казалась мне странной.
      Думаю, он сильно бы удивился, доведись ему сегодня взглянуть на памятные места. Представь: всех выпустили на экскурсию у возрожденного Храма. Они удивленно выходят из туристического автобуса - Жостов, Сталин, Архитектор, и отец Георгий и Лазарь Каганович, стоят и смотрят, а за ними огромная толпа. Кто крестится, кто смеется, кто бранится, кто плачет...
      Маргарита, ты думаешь, они поняли бы? А что, что, что именно поняли бы они? Что должен понять я?
      Порой мне кажется, что я упускаю самое важное. Я вырос, я стал взрослым, но я так ничего и не понял! Не стал ни другом, ни врагом, ни верующим, ни атеистом - я заблудился...
      ... Жил-был хлипкий интеллигент из тех, кто все время извиняется, когда в автобусе ему наступают на ногу и подставляет вторую щеку, когда на одной уже багровеет фингал. Он верил в просвещение и добро, в высшую миссию людней образованных - вывести к свету народ. Тот самый народ, который эти поводыри общества и вожди социального прогресса, предали и мучили семьдесят лет.
      Он что-то делал, честно и взахлеб, стараясь изо всех сил. И вот его обманули и оскорбили в самых высоких чувствах. Нет, бороться он не стал, но и с второй щекой к обидчику не совался. Решил: самое правильное отстраниться от того, что не можешь ни постичь, ни исправить. От того, что заставляет звереть и сжимать кулаки. Он спрятался от людей, потому что теперь знал - они разные. Не просто умные и дураки, симпатичные и противные, а СОВСЕМ разны. То есть, среди человекообразных особей попадаются такие, которые не имеют ни какого отношения к человечеству. Иное племя - нелюди. Ты понимаешь? Нелюди, добыча Гнусов, победившие Гнусарии.
      Спрятавшийся в этих забытых Богом краях, мозгляк ненавидел выродков и, хуже того, понимал: пока не сгинет племя монстров, ничего путного не вырастет на его земле. Они будут топтать слабенькие ростки, пробивающиеся к жизни из высохшей, истощенной почвы. Будут глумиться над его святынями, распинать его Бога...
      А как справиться с бедствием, не замарав рук, как преступить заповедь "не убий"? Он боялся ошибки, боялся невинной крови, боялся своей слабости слабости сомневающегося.
      Однажды все перевернулось. Рассыпанные частицы хаоса собрались воедино, образовав вселенную. В центре Вселенной воссияла Любовь и все стало вращаться вокруг, преображенное ее теплом и светом.
      Я понял, в чем состоит Правда.
      Почему булгаковский Воланд, прощаясь с Москвой на крыше дома Пашковых, смотрел на закат и не заметил ни Храма Христа Спасителя, ни Дома сатаны искусителя? Ведь когда бы не состоялось это прощание, оба они или только один из архитектурных противников должен был возвышаться перед его глазами. - Гонец справедливости, воитель возмездия, сделал лучшее, что мог, главное, что стоило его внимания - он нашел настоящую, верную, вечную любовь и спас ее. И не заметил прочей суетной возни. Это ответ, моя Маргарита?..."
      Глава 32
      На закате солнца высоко над городом на крыше Дома находились пятеро. Они не были видны снизу, с улицы, а группа слежения в чердачной башне Президентского отеля ошибочно принимала их за строительных рабочих. Оранжевые комбинезоны и каски смущали и снайперов, находящихся в голове статуи. И те и другие были ориентированы на устранение террористов, державших целые сутки в напряжении власти столицы.
      В надлежащих организациях осмыслили сигналы, поступившие от жильцов Дома. Подозрительную квартиру посетили "пожарники", поскольку вентиляционное отверстие на крыше из этого стояка постоянно дымило, что и явилось поводом для внимательного осмотра комнат. Двери названной квартиры стояли нараспашку и оба лифта были задействованы - грузчики перетаскивали имущество нового директора фирмы "Хайр-интернейшенел".
      Филиал всемирно известного салона, как стало известно потрясенной общественности, открыл на Бульварном кольце внезапно разбогатевший вокзальный парикмахер Хачик Геворкян. У Георгия Георгиевича нежданно-негаданно обнаружился престарелый родственник-миллионер, владеющий салонами красоты по всему свету. Предчувствуя кончину, старый армянин благословил единственного наследника на продолжение фамильного дела и подарил квартиру в большом московском Доме против Кремля, в котором когда-то проживал его свояк - Лазарь Каганович. Жилплощадь американец полностью отреставрировал в качестве сюрприза за свой счет. Неисповедимы пути Господни, неописуема широта кавказской щедрости!
      Действительно, как свидетельствовал осмотр принадлежащей Геворкяну квартиры, здесь едва завершился весьма комфортабельный евроремонт, включавший и установку камина в гостиной. На устройство дымоходов имелись соответствующие разрешения, работы производились с учетом мер противопожарной безопасности. Придраться было абсолютно не к чему. Прораб наредкость разговорчивый финн - с полным основанием утверждал, что все лето в этих стенах почти круглосуточно находились специалисты его бригады и в подтверждение демонстрировал любопытному "пожарнику" журнал ремонтных работ.
      Все это происходило в то время, как на крыше заседала одна из самых разбойничьих банд, когда-либо посещавших Москву.
      Роланд расположился на раскладном стульчике, остальные пристроились на тумбах и лесенках, имевшихся тут в изобилии. Хватило бы места на крыше для дансинга, ресторанов, теннисных кортов, как планировал Архитектор. Теперь их строительство намечали люди иной формации, но схожей эстетической направленности. Союз сильно капитализировавшихся домовладельцев полагал, что человеческое существование должен скрашивать комфорт, как внутренний, так и внешний. А созерцание Кремля и Храма вовсе не помеха для любителей прохладительных напитков, оттянувшихся в сауне, или для теннисистов, релаксирующих после напряженного трудового дня. Тут, на знаменитой крыше, могла как бы происходить желанная смычка потребностей туловища и головы плотского и духовного.
      - Москва подо мною... Приятная все же мысль. Может волновать, заговорил Роланд, с прощальной грустью оглядывая панораму. - Очень интересный город. Хотя это дело вкуса.
      - А кто спорит? - примирительно отозвался заскучавший Амарелло. Иностранцы считают, что здесь жизнь куда содержательней, чем, допустим, в Риме. Прогулка по лезвию бритвы вдохновляет ожиревших в благополучие людей. Местным тоже, кажется, совсем не скучно. Особи поматерей ловят кайф от сидения на пороховой бочке, а слабакам есть на что пенять. "Вот где-нибудь в другом месте и при других обстоятельствах, - думает такой мечтатель, - я бы развернулся на всю катушку. А тут ничего больше и не остается, как пить горькую и оплакивать загубленные дарования".
      - Н-да... Москва - город не для слабых, - заметила Зелла. - Город чертовок. И все же я благодарна вам, экселенц, что мне позволено покинуть столицу. Сострадание - страшная болезнь для ведьм. Придется подлечиться.
      - И мне, - вздохнул кот. - Вот ведь вы говорили, экселенц, ученье тьма. И, конечно, оказались правы. Я старался. Я стал специалистом по "горячей точке" с названием РФ. Я с головой нырнул в самые зловонные проблемы, вынюхивал наидерьмейшее дерьмо. Случай призвал меня под знамя карателей, дал в руки меч правосудия. И что ж? Оказывается, я так ничего и не понял. Изощрялся в приколах - это все, на что меня хватило. Полагаю, мы все сражены одним и тем же вирусом. Он называется состраданием, экселенц. Батон виновато склонил щекастую голову.
      - Судя по новогодним сюрпризам в Госдуме, вы были не слишком деликатны, - заметил Роланд, наблюдая за кружащими над кремлевской башней воронами.
      - Разве вы бы стали раздавать поощрительные призы, экселенц? возразил Амарелло.
      - А было кому? - усмехнулся Роланд.
      - Было! - с вызовом отозвался кот. - Было. - Он повернулся в профиль. - Кое-кто считает, что я похож на здешних героев. Только другой масти.
      - На Горчакова? - с удивлением подняла бровь Зелла.
      - Нет. На того, что ведет передачу про старую коммунальную квартиру. И еще того, который совершенно секретные газеты выпускает. То же, межу прочим - сотрудников СМИ. Здешние ребята, а совесть есть. И правильное понимание исторических катаклизмов. Да, нельзя проходить мимо положительных фактов, если быть справедливым. Могу перечислить героев по пальцам...
      - И без тебя все всем прекрасно известно, - буркнул Амарелло. - Меня одна довольно приличная дама на рынке однажды приняла за очень популярного тут генерала. Того, что все с мафией сражался.
      - Понятно. Только его, вроде жена застрелила, - с невиннейшим видом уточнил кот. - Выводы: не женись.
      - А ведь в стрельбе жена вовсе не при чем, - подал голос Шарль, взобравшийся на самую высокую тумбу. Он созерцал окрестности и шлифовал ногти напильником, который извлек из оранжевого комбинезона. - Засиделись мы тут. Приросли. Прямо "мыльная опера" с элементами триллера.
      - Кажется, никто не скучал. Прелестный климат и какой дивный народ! Роланд мечтательно щурился на горящие в последних лучах стекла. - Воруют, наушничают, завидуют, сплетничают, лгут, лодырничают в общей своей массе. Но какая широта помыслов! Какой размах безалаберности, души прекрасных порывов! Войну выстоят, предателей простят, с врагом поделятся последним куском хлеба. А почему?
      - Беспринципность, аморфность души, - сделал выводы Шарль.
      - Любовь? - предположила Зелла. - В здешних краях сохранилась вымирающая традиция: мужчина и женщина любят друг друга. Чаще всего, без каких-либо на то оснований. Бескорыстно!
      - Но не только это удивляет меня в россиянах, - нахмурился Роланд. - У них у всех, кроме самых продвинутых по своей сатанинской сути индивидуумов, засела в кишках ЕГО идейка. Они и не знают, и не верят, а животом чуют все, обитающие на этом шарике - братья и сестры. Поэтому женщина, у которой фашисты расстреляли детей, протягивала хлеб пленному немцу. А самый нищий и падший бродяга делится водкой с себе подобным... Впрочем, потом его же и ограбит.
      - Не преувеличивайте, экселенц. "Русская душевность" - исторический миф. А безалаберность, беспринципность - их общий родовой знак. Причем, вот обратите внимание на настоящий момент - сплошной парадокс: возрождение веры и православия сочетается с усилением общегосударственного бандитизма.
      - В такой обстановке трудно работать, - гнул свое Амарелло, вжившийся в роль российского генерала. - Не поймешь, кто за кого, кто против, кого грудью прикрывать, кого в капусту рубить.
      - Кончаем прения, - объявил Роланд. - Солнце село, сумерки сгущаются. Мы должны покинуть город под покровом тьмы. Он повел плечами, сбрасывая люминесцентный, горящий в сумерках комбинезон. Длинный дорожный плащ окутал его плечи, падая к серебряным шпорам высоких сапог. Освободились от униформы финских ремонтников и остальные члены свиты, оставшись в своем привычном московском облике.
      В отдалении лязгнула металлическая дверь, прошаркали и остановились совсем близко от сидевших тяжелые шаги.
      - Ага! К нам идут. Я так ждал! - обрадовался Батон. - Предупреждаю буду отстреливаться. - Он вытянул лапу с оттопыренным коротким пальцем.
      - Боги, о Боги! - горестно произнес тихий голос. Между труб показался невысокий человек, растерянно отпрянувший при виде "бригады".
      - Не чаял уже застать. Добрый вечер, господа...
      - Добрый, добрый, товарищ, - приветствовал гостя Роланд. - Не беспокойтесь, друзья, перед вами заслуженный Архитектор страны. Лауреат Государственной премии. Автор этого строения. А тут... - Роланд обернулся к своим спутникам.
      - Представлять никого не надо, - остановил его Архитектор. - Знаю, наслышан, послан специально к вам. Впервые получил увольнительную на двадцать четыре часа... Бродил по городу, в основном, провел время здесь... Вы позволите? - Он опустился на угол какого-то люка. - Устал.
      - Вам, разумеется, хочется объясниться после двадцатилетнего молчания? - Вскинул бровь Роланд. - Два десятка лет на размышление - совсем не много. Но как историческая дистанция дает повод для подведения итогов.
      - Я подвел... - Архитектор достал из кармана темного пиджака, сшитого по моде тридцатых в одном из лучших салонов Европы, большой платок и отер покрытый испариной лоб. - Но, увы, объяснить ничего толком не могу... Вы ведь ждете чистосердечного признания?
      Шарль вздохнул, Амарелло плюнул вниз, Батон пожал плечами - мол, по фигу нам ваши признания, уважаемый. Не пальцем деланы и не тем, чем вы.
      - Так вот... - Архитектор собрался с духом: - Признаюсь: если бы довелось все начать сначала, я бы поступил точно так же. - Он хотел смело взглянуть на Роланда, но опустил глаза.
      - И Храм бы разрушили? - поинтересовался Роланд.
      Архитектор молча кивнул, склонив голову.
      - Конечно, я закрывал глаза на отдельные факты...- робко заговорил он, постепенно вдохновляясь. - Не хотел верить ходившим домыслам, слухам. Нельзя ведь творить великое, плутая в сомнениях. Только на полной самоотдаче можно служить идее!
      - И как идейка? Ваш Дом называют "братской могилой". Могилой ваших столь же прекраснодушных, приверженных идее соратников. Сатанинская ирония! - расхохотался Роланд. - В связи с противостоящим объекту Спасителя местоположением, я бы присвоил ему особое звание: Дом Сатаны-искусителя. Причем, после того, как не без вашей помощи ликвидировали Спасителя, главенствовал сатана более полувека.
      - Жаль, Дворец с шестисоттонным вождем не успели соорудить, - ввернул кот. - Было бы очень стыдно. Вообразите - все сейчас только бы и думали о том, как демонтировать статую и спорили, насколько оскорбляет она чувства соотечественников. Возникли бы противоборствующие фракции, а какой-нибудь способный юноша разработал бы свою методу уничтожения.
      - Не моя вина, что Дворец не успели построить. Теперь другие, как вижу пристрастия. Монументально, ничего не скажешь. - Архитектор кивнул на темную громаду странного памятника. - И в чем, скажите мне, разница?
      - Никто ничего не взрывал. Исказили облик города, потратились - это да. Себя возвеличили и прославили более, чем историческую персону, возможно. Но для возведения монумента не снесли этот, допустим, ваш дом. Роланд с укоризной взирал на человека в старомодном, но весьма качественном, костюме. - А ведь вас наградили Даром.
      - Я не предавал себя. Работал не за страх, а за совесть...- тихо вздохнул обвиняемый.
      - Далась вам эта совесть! И не заметили, как от нее избавились. Вроде блудливой девственницы, потерявшей тяготившее целомудрие. - нахмурился Роланд. - В ближайшие полвека поразмыслите над тем, в чем состоит смысл упомянутого вам понятия. Ознакомьтесь с романом Горчакова. Уверяю, у вас появятся новые соображения относительно собственной персоны.
      - Охотно прочту, - согласился Архитектор.
      - Ваша увольнительная заканчивается. Кажется, вы здесь по делу?
      Роланд посмотрел на бумагу, торчащую из кармашка архитекторского пиджака.
      - Тысяча извинений! Отвлекся беседой. Вот... - стараясь не смотреть в лицо Роланду, он протянул конверт. - Лично вам... За сим, разрешите откланяться...
      Пятясь, озираясь на странную компанию, усталый человек отступил в темноту и скрылся за углом.
      - Тоже мне, красный дипкурьер! - фыркнул кот. - Мы отбываем, экселенц?
      - Небольшая заминка, - Роланд прочел послание. - ТАМ оценили нашу работу. ОНИ благодарят НАС за участие в спасении Храма! - Роланд расхохотался бурно и демонически. В наползавшей с севера туче прокатился гром.
      - А мы ну совершенно не при чем! - возмутился Шарль. - Имел место случай религиозного фанатизма. Человек прыгнул с башни, что бы спасти святыню - весьма распространенная практика. Вначале взрывают, потом спасают - нормально! И вообще - здесь так принято.
      - А чего странного если в этом районе как раз прогуливался Амарелло? округлил апельсиновые глаза Батон. - Не мог же он не подхватить свалившийся на него труп? То есть, еще не совсем мертвого выпаденца?
      - Так я себе в общих чертах и представлял случившееся, - согласился Роланд. - Но благодетели человечества вдохновлены подвигом не твердо верующего православного Горчакова и просят нас позаботиться о его судьбе. Мастер - по мнению упомянутых инстанций, - человек, способствовавший воссозданию и сохранению культового сооружения. И в то же время - наш протеже!
      - Не мыслимо! Не мыслимо! - фальшиво, как массовка в оперетте, возмутилась свита.
      Амарелло же с прямотой вояки спросил:
      - Мне вылетать?
      Роланд кивнул:
      - Прихвати Батона. Он большой любитель батальных сцен. Насколько мне известно, наших героев сейчас как раз убивают.
      Глава 33
      Где-то после полуночи Лапа вскочил, ощерился, брезгливо и опасно вздергивая верхнюю губу. Привстав на подоконник, он увидел за окном нечто возмутительное и залился тревожным лаем. Раздался шум подъехавших автомобилей. По стенам забегали яркие пятна света.
      - Что? Что случилось? - мгновенно проснулся и сел Максим. Маргарита подкралась к окну, выглянула во двор и тихо опустилась на диван. Максим нащупал и сжал ее руку:
      - Роланд был прав?
      - Их много. Они окружают дом. Это те самые, что уже были здесь?
      - Какая разница! - Максим закинул лицо к потолку с крестовой тенью от рамы. - Нас не выпустят живыми.
      - Сожгут... - прошептала Маргарита. - Они достали канистры.
      - У меня спрятано ружье. Буду стрелять, - вскочил Максим.
      - Не надо. Я запаслась другим средством. Хватит на двоих. Господи! Таблетки, которые я прихватила в клинике, остались в розовой машине! Маргарита прижалась к нему. - Страшно сгореть заживо...
      Вокруг дома переговаривались, заливаясь лаем, рвался в дверь пес.
      - Не открывай! Только не открывай! - молила Маргарита.
      Снаружи прогрохотал усиленный мегафоном голос:
      - Вы окружены службой Федеральной Безопасности и будете арестованы по обвинению в подготовке террористического акта. Просим сдаться добровольно для выяснения обстоятельств.
      - Значит, вот оно как! - слабо улыбнулся Максим. - Нас собираются обезвредить стражи госбезопасности, как врагов народа. Большая честь!
      - Информация к размышлению, Горчаков, - раздался у самого окна голос "куратора" Анатолия. - Ваш друг Лион Ласкер уже дал необходимые показания.
      - Врет, я его знаю, - уверенно сказал Максим.
      - Шумовая завеса, - догадалась Маргарита и принюхалась. - Ты слышишь бензин!
      Максим прижал к себе Маргариту.
      - Закрой глаза, девочка, и ничего не бойся. Мы вместе. И мы теперь знаем, что это не конец пути.
      - Я не боюсь, любимый. Ну ни капельки не боюсь! - услышав треск огня, Маргарита задрожала.
      Максим зажег оранжевую лампу.
      - Не будем прятаться. Постой! - он включил патефон. - Наше танго. Знаешь, что сказал о "Компарсите" Иосиф Бродский? "По мне, это самое гениальное произведение нашего времени. После этого танго никакие триумфы не имеют смысла: ни твоей страны, ни твои собственные". Может, потеряют смысл преступления? Может, танго загасит огонь? - тесно прижавшись они сидели на старом диване под всхлипы патефона с такой убедительной страстностью поющего о роковой любви.
      - Ко мне, Лапа! - приманила Маргарита пса и прижала его голову к своим коленям. - Тихо, собачка, тихо...
      Сквозь победные аккорды танго с улицы донеслись усиленные мегафоном слова:
      - Выходите, пока не поздно. Хибара долго не продержится. Рассчитывать вам не на что. Сейчас на вас рухнет потолок. Дым будет разрывать ваши легкие, кожа потрескается от жара...Прежде всего лопнут и вытекут глаза...
      Маргарита крикнула коротко и отчаянно - сверху раздался грохот, печь пошатнулась и треснула, на пол вывалился покрытый сажей клубок. Отряхнувшись, прибывший обмахнул лапой опаленные усы:
      - Грязная работенка. Умеют же некоторые влипать в неприятности. Батон отдышался и бросил на стол флакон: - Забыли в своей розовой машине, Маргарита Валдисовна. - Затем покосился на забившегося в угол пса. Шерсть на его спине стала дыбом. - Фу, и еще собаки здесь! А дыма, дыма! Пожар, форменный пожар, разлюбезные вы мои! Время на чаепитие или бокал вина, боюсь, нет. И не уговаривайте. - Он взял со стола листки рукописи и стал обмахиваться ими. - Поторопитесь, родимые!
      - Это тот самый яд! Я на всякий случай прихватила его в клинике. Думала сражаться с врагами. Пригодился! - обрадовалась Маргарита. - Милый, милый Батон! - Она разделила капсулы на три кучки и протянула на ладони таблетки Лапе, но тот лишь жалобно лизнул ее пальцы. Виновато поджал хвост, прижал уши и забился под стол.
      - Собака не станет жрать эту пакость. А вы, милые, не затягивайте прощания. Крыша едва держится, - Батон зачерпнул из ведра воду и протянул ковш: - Ну-ка, тяпните живенько на брудершафт!
      Схватившись за руки, влюбленные смотрели друг на друга с такой жадностью, словно едва встретились и не могут наглядеться. Комнату заволокло гарью, из печи повалили искры. Они проглотили яд, хлебнув из ковша, и потянулись друг к другу губами. Но лица помертвели, руки разжались, тела ослабли и стали оседать на пол.
      Треск огня становился все громче. Со звоном вылетели стекла и в комнату ворвались языки пламени.
      - Вот и порядок! - кот склонился над лежащими на полу трупами: - Ну, кому теория позволяет, за мной! За мной, господа слабоверующие!
      Умершие сели, держась за грудь.
      - Не бьется, - сказала Маргарита.
      - Ну и пусть, - сказал Максим. - Так надежней.
      Невидимый, скулил где-то пес.
      - Увы, он уже в другом измерении. Надрывается, болван, над трупами хозяев. - Кот распахнул дверцу печи. - Отставить охи и ахи! Извольте следовать за мной. Немедля.
      Вместе со снопом искр, ударивших в небо, все трое взмыли над крышей. Гигантский костер, урча, пожирал остатки дома. На поверхности озера плясали кровавые отсветы.
      - Кто вон там, на пригорке? - вцепился Максим в загривок кота.
      - Не портите шкуру, Мастер. За хвост, извольте держаться за хвост. У меня осенняя линька.
      - Кто там? - повторила вопрос более опытная в полетах Маргарита.
      - Для покойников у вас чересчур хорошее зрение и отменное любопытство. Если вас это взбодрит и усилит, так сказать, воздухоплавательные качества, объясняю: вон там сидит и смотрит на огонь Лион Израилевич Ласкер с собакой. Его связанным доставили в дом, что бы спалить вместе с вами. Пока я вас уговаривал, Лапа, вероятно, помог избавиться старому знакомому от веревки и вместе с ним выпрыгнул из окна. Бывают же странные происшествия! Что бы собака проявила такой интеллект! Абсурд.
      - О... - застонала Маргарита, глядя на сидевшие в отсветах пламени фигурки - собаку и человека. - Они думают, что мы сгорели...
      - Простите, но это физический факт, - Кот начал набирать высоту. Метафизическая же картина состоит в том, что мы летим.
      Внизу разгорался костер, освещавший заревом деревья, кусты, поля, крошечные фигурки высыпавших на пригорок цыган. Даже пышное белое платье невесты казалось алым и вода в озере стала похожей на кровь. Светя мощными фарами, по дороге удалялся джип.
      - Прощай, тихий наш приют, прощай, озеро! - Маргарита парила в воздухе, вцепившись в хвост Батона. Другой рукой она держала за воротник Максима. Слезы набухали в глазах, но не проливались. Ветер овевал невесомое тело, вселяя знакомый уже восторг.
      - Мы вместе и мы летим! - сказала она, поднимая лицо к звездам.
      - Мы летим, Марго! - в полном, но явно приятном недоумении повторил Мастер.
      Они были уже далеко, когда джип с поджигателями, удиравший по лесной дороге, рвануло оглушительно и разнесло на куски адское пламя.
      - Преступники наказаны! Рвануло - на весь совхоз слышно, - доложил Амарелло, опускаясь на крышу Дома. - Кое-кому я даже помог выбраться из огня - плюгавому человеку и псу. Все успел, экселенц.
      - А где же жертвы? - в нетерпении глядел в сторону давно догоревшего заката Роланд. На западе оставалась лишь узкая полоска прозрачного ночного неба, но и ее стремилась накрыть двигавшаяся с востока тяжелая туча.
      - Жертвы с Батоном. Очевидно, прощание с дорогими их сердцу местами затянулось.
      - Так мы никогда не сможем отбыть. Придется просить мэра о московской прописке, - ехидничал Шарль. - Батон совершенно распоясался. Вот-вот начнется гроза!
      - Ага, наконец-то, это они! - Роланд поднялся со своего стула навстречу прибывшим. - Рад, друзья мои, что составите компанию. Признаюсь, не был уверен.
      - Стрелять не пришлось. Они сами отравились! - радостно доложил кот, опускаясь на крышу рядом с влюбленными. Лица у них были отсутствующие и безумные.
      - У нас могла бы выйти забавная застольная беседа, но срок истекает. Куранты бьют полночь. Пора! - Роланд взмахнул рукой. Гром грянул как по мановению дирижерской палочки - мощно и раскатисто. Откуда-то из темноты, бесшумно колотя копытами воздух, явились кони. Разметались по ветру смоляные гривы, блестели отчаянные агатовые глаза. Вмиг все оказались в седлах и взмыли над Домом. Пронзив слой душного, гарью насыщенного воздуха, всадники погрузились в хлещущие с высоты потоки. Долго сдерживаемая гроза, обрушилась на город.
      - Прощай, Дом! - склонясь с седла, Маргарита глядела на уходящую вниз крышу. - Прощай, город!
      Слабо светился сквозь водяную пелену залитый светом прожекторов Храм.
      - Пусть стоит, раз уж так вышло, - сказал Роланд. Он слегка притормозил, поджидая Максима и вместе с ним снизился к прямой улице, берущей начало у Манежной площади. - Забавная прогулка, не правда ли!?
      - Это же Тверская! Я начинаю ориентироваться. Но как пусто...
      - Полночь, ливень, гроза. Все боятся повторения недавнего урагана. Кроме него. - Он указал на движущийся объект.
      - Что это?! - Максим пригляделся и ахнул. - Это же памятник! Ого...
      Грохоча сапожищами понуро брел по пустой улице чугунный Шаляпин-Грозный. На плече, словно бревно, он нес стелу с шипами держав и скипетров. Голова чудища в косо нахлобученной шапке Мономаха проплывала на уровне крыш спящих домов.