- Все... - почему-то растерялся Филя. - Все пройдет: и печаль и радость...
      - Блок эту песню не сочинял! "Все пройдет, и печаль радость, все пройдет, так устроен свет... Только то что все пройдет, вспоминать не надо..." - напела она рассмеялась: - Черную полосу я перетерплю и у меня все будет хорошо. Лысому скажите, что на мне отворот лежит несказанной силы. Только уж лучше - делайте ноги от этой "Орхидеи", пока не поздно. Мерзко там, опасно. Спасибо за помощь, Филимон!... - она помахала рукой и быстро пошла в темный тоннель арки. Филя смотрел на уходящую девушку с гадостным чувством прощания на душе. "Хоть обернулась бы, что ли..." мысленно ворожил он. Тамара крутанулась на каблуке, почти развернулась к застывшему кавалеру, но поскользнулась, ойкнула, припав на колено. Теофил бросился на помощь и увидел металлическую крышку канализационного люка, о которую споткнулась девушка. Из под черной крышки валил пар. Филя подхватил свою новую знакомую за локоть, стараясь поднять. Бедняга закричала так, словно он вывихнул ей руку. И вместо того, что бы распрямиться, стала оседать, таща его вниз. Запотевшие от пара очки слетели, повиснув на шнурке. Округлившиеся близорукие глаза Теофила увидели, как медленно сдвигается тяжелая крышка, открывая источающий зловония провал. Оттуда, как из адской кастрюли в бурлении тошнотворного варева высунулось нечто лиловатое, скользкое, похожее на щупальца спрута и обвило сапог девушки. Хрустнула кость, глаза жертвы закатились, она потеряла сознание, мягко опускаясь на подтаявший лед, а кровь, такая черная и блестящая в голубом свете дальнего фонаря, брызнула на истоптанный снег.
      - Помогите! Помогите, кто-нибудь! - заорал что есть мочи, Теофил, вцепившись в рукав серого пальто. За спиной торопливо зашуршало и что-то тяжелое опустилось на его затылок...
      15
      В детстве Филя любил болеть у бабушки. Тогда он лежал на огромном зеленом диване, закутанный до ушей, заваленный книгами и глотал чай с малиной. Мешал лишь компресс. Если ангина - укутана была шея, если болели уши - всю голову обматывали бурым выношенным пуховым платком.
      Проснувшись, он сразу сообразил, что снова застудил уши: голову стягивала повязка. Но не смешная бабья, от позора которой он в детстве плакал, а настоящая боевая, как у героя-фронтовика в старом кино. И рядом сидела не бабушка, а суровый брюнет с чеканным профилем. Да и фас у него был жесткий, четкий, как на бронзовой скульптуре. А глаза синие и насмешливые.
      - Напугал, Пинкертон, - Севан подмигнул больному. - Двадцать часов проспал. Пилюли успокоительные, соответственно, врачи тебе дали. Рекомендовали отлеживаться и сосредоточиться на позитивных впечатлениях.
      Филя поднялся в высоких подушках, припоминая случившееся.
      - Каких впечатлениях?! Извини, не врубаюсь...
      - А это когда написал? - Севан взял с тумбочки тетрадный листок, исписанный размашисто и твердо:
      Нет силы подражать Творцу
      здесь на сырой земле.
      как страшно первому лицу
      в единственном числе.
      И нет почти на мне лица,
      последней буквы страх.
      Как трудно начинать с конца
      лепить нелепый прах.
      Эй, кто смеется не в лицо?
      Ты кто? - Никто, ничто.
      И мне ли быть всему творцом
      средь пустоты густой?
      Филя убрал листок под подушку.
      - Это я набросал перед тем, как отправиться в "Орхидею"... М-м... голова трещит... вспоминаю!... - он отбросил одеяло, попытался вскочить и снова рухнул, сжимая виски. Промычал:
      - Где Тамара?
      - Сбежала твоя знакомая. Пока ищут.
      - Не сбежала! Ее похитили. Сожрали!
      - Тихо, тихо! Я уже твою версию знаю - ты во сне бормотал про спрута, живущего в люке, черную кровь на снегу. Ну и как пытался вырвать из щупальцев злодея симпатичную девушку.
      - Была кровь! И хрустнувшая нога была! Щупальца сиреневатые, как у вареного кальмара, только студенистые, скользкие... А потом меня кто-то огрел сзади. Ой... - Филя поморщился, нащупав ушиб. - Крепенько двинули.
      - Затылком об угол арки приложился, когда падал. А крови не было и люк никто не открывал. Проверяли - все залеплено доисторической грязью. Терпеливо, как ребенку, объяснил Севан. - И ведь ты почти все это уже описал до того, как поехать в ночной клуб.
      - А значит, придумал. Ну, извини! Не надо из меня психа делать. Амнезию героини только в мыльных операх как насморк хватают. Я все помню! Филя снова попытался вскочить с дивана, но в глазах потемнело и заботливые руки уложили его на место.
      - Погоди спорить. Ты расслабься и слушай правильную версию, как она у меня сформировалась. В "Орхидею" ты решил пойти по велению ясновидящей совести, не предупредив, между прочим, старшего товарища Вартанова С.О. Там познакомился с подозреваемым любителем авангарда и с хорошенькой девушкой, пошел её провожать. Не знаю, может этот господин с пятном к вам сопровождение приставил, может криминальная самодеятельность сработала, но вас кто-то испугал. Тебя толкнули, девушка сбежала. Или её похитили. Или она была их сообщницей. Кроме того, как любил повторять Адольф Гитлер: "Есть два варианта: или это было или этого не было"
      - Кого не было - Лилового? Да этот урод её совратить хотел. Мне деньги за приворот дал.
      - Где они?
      - У Тамары. Я ей почти насильно воткнул, ведь лысый гад её в сущности ограбил, что бы вынудить продаться, - Филя зацепил очки за одно ухо, другую дужку мешала пристроить повязка. А кудрявые пряди торчали над бинтом грозно, напоминая боевое оперение индейских головных уборов.
      - В таком случае, если кто-то передачу денег видел, возможен грабеж, - Севан изобразил задумчивость, с трудом удерживая улыбку.
      - Зря вы... ты, Севан, меня за шизанутого держишь. Ведь я их нашел!
      - Уничелов?
      - И Арт Деко и еще... ещё перчатки. Черные люди в лиловых перчатках! Сейчас опишу...
      .... - Ох-ох-ох.. Не легко нам, аномальщикам, приходится - столько интересного происходит, - выслушав не слишком убедительный рассказ о преследовавших Трошина загадочных персонажах, Севан достал мобильный телефон. - Возьми-ка вот это. Как ценному агенту в служебное пользование даю, а то связь с тобой держать трудновато. Умный аппаратик. Инструкции к пользованию вот тут в блокноте. Контачить, полагаю нам предстоит, плотно. Есть у меня соображения, но о них потом, когда совсем оклемаешься. Звони, если что ещё вспомнишь. - Севан поднялся и огляделся. - Небогато живешь, Нострадамус.
      - Постой... - Филя упрямо замотал головой. - Люк был. Пар был. Тамару надо искать там. Севан, я знаю. Я уже видел смерть. Сейчас я расскажу тебе все до конца. Все, что хотел скрыть даже от себя, закопать в памяти. Сядь и не перебивай. Пожалуйста!
      Севан вновь опустился на придвинутый к дивану стул и прикрыл глаза. Теофил не нуждался в свидетеле, он должен был выговориться и смотрел не на собеседника, а в угол с этажеркой, на которой его воображение проецировала давнее, совершенно невероятное происшествие.
      Этого Филя предпочитал не вспоминать, никому никогда не рассказывать и почти сумел убедить себя, что увидел во сне или придумал в полете воображения ту давнюю лунную ночь.
      Луна стояла полная, от которой не спится и лесорубу, а тем более, едва оклемавшему от горячки впечатлительному аспиранту. Нет, не ушел он в село после встречи на тропинке с Золотой девушкой, решил переночевать у деда, что бы двинуться в путь поутру чуть свет. Проснулся от луны и сразу понял, что в доме один. Ведь понял же! Поднялся, вышел на белесый от небесного света луг и побрел наугад - именно так, как шел утром к источнику и золотой поляне. Поляну он увидел издали - смутное лунное мерцание исходило от нее, пробиваясь между деревьев. Плеск и легкий звон оглашали тишину, словно гномы ударяли в хрустальные наковальни крошечными молоточками или феи чокались праздничными бокалами. И смех... Он осторожно приблизился, прячась за валунами. Вода в источнике, совершенно серебряная и словно светящаяся из глубины уходящего в недра каменного конуса, заворачивалась воронкой, как в гигантской раковине. Среди кружащего серебра, то сливаясь с ним, то вновь вырываясь к свету, мерцало узкое тело девушки. Длинные волосы струились за резвящейся русалкой. Тея плескалась и хохотала, а на валуне сидел, улыбаясь черными блестящими губами, пес. Он повернул к Филе большую голову, задрал морду и легонько подвыл на луну, как бы объясняя происходящее.
      - Молчи, Мой. Не подпускай его близко, нельзя. Скоро полночь. Тучи идут. Плохо будет чужому.
      Фил задрал голову и увидел темную флотилию облаков, хищно двигавшихся к луне. Вскоре они проглотили бледный диск и волшебство померкло - погасло серебро, тьмою подернулась черная вода, умолк колокольчатый смех.
      - Ты где, Тея? Эй, что случилось? - крикнул соглядатай, замирая от охватившего его страха.
      - Уходи! Уходи! Тебе... нельзя... Уходи! - прозвучал прерывающийся слабый голос. Фил понял - девушка захлебывается, тонет! Он вскочил на камень, нависающий над водой и увидел, какой черной и страшной стала засасывающая воронка источника. В центре её, то исчезая, то выныривая, виднелась голова Теи. Пес бросил на Фила полный мольбы взгляд и жалобно всхлипнув, кинулся в воду. Он звал, звал на помощь! Теофил окаменел, парализованный противоречивыми порывами.
      "- Я не смогу спасти ее! Это самоубийство. Хищный источник ждет жертв!"
      "- Я не смогу жить, если позволю ей утонуть!"
      Он бесконечно долго, целую вечность, твердил это заклинание, а когда рванулся вперед, оступился на скользком валуне, упал, сбивая локоть и не успев уберечь от удара голову.
      Когда "спасатель" очнулся, в небе стояла луна, спокойно, как озеро на сцене театра, лежала водяная гладь. Ни девушки, ни пса не было и в помине. Стоило, наверное, вздохнуть с облегчением и принять любую вполне оптимистическую версию - девушка ушла, девушки вообще не было промелькнувшее видение - плод неокрепшего после малярийной горячки сознания. Но Теофил заклацал зубами и сжался в комок - то, что видел он, что переполняло сейчас ледяным ужасом его мозг и дрожащее тело, можно было выразить лишь словом СМЕРТЬ. Он рванулся в чашу, что бы навсегда покинуть эти места.
      - Знаешь что мучает меня больше всего? - рассказчик устремил на Севана мрачный взгляд: - Даже в самом искреннем признании, я не могу определить наверняка, куда так стремительно рванулось мое тело - к озеру, чтобы вырвать из взбесившегося водоворота девушку, или прочь - в спасительную тьму леса. И почему я упал? Ведь не нарочно же? Или все же... Ах, ты не веришь... Я не выдумываю, клянусь... Иногда я знаю точно, знаю со всей последней убежденностью, что не отступился бы, если даже из меня по капле выпускали кровь... Я знаю - было мгновение, когда я не думал о собственной шкуре, я рвался спасти ее...
      - Верю. Ох, как хорошо я понимаю тебя, герой. Печальный конец вышел у твоей сказки, - Севан улыбнулся с горьким сожалением, сжал руку Фили и повернул к себе ладонь:
      - Ну-ка, глянем на предначертания судьбы.
      - Ты и в хиромантии разбираешься? - Филя протянул обе руки. - У меня на правой и левой рисунки сильно не сходятся.
      - Я так, маленечко что-то секу, - Севан присмотрелся к линиям и с улыбкой сложил ладони больного. - Порядок! Жить будешь. А способности у тебя экстраординарные зафиксированы. Глубокая линия воображения.
      - Благодарю, - кривя губы, выдавил Теофил. - Намек понял.
      - Крепись, парень, - Севан поднялся.
      - Ты прав... Мне надо отдохнуть. Спасибо, что заехал. Захлопни за собой дверь, - повернувшись к стене, Филя уткнулся носом в пыльную диванную спинку. - Стыдно, стыдно, ой, как же все хреново у тебя выходит, Моцарт... И холодом пронизывают мозг наступающие в с металлическим лязгом слова... Никелированной луной.., ой... ой... вещь, вещь...
      Никелированной луной
      ландшафт очерчен жестяной,
      сквозной, холодный и зловещий.
      охвачены молчаньем вещим
      бессмысленные стынут вещи.
      Души не видно ни одной.
      Во всяком случае живой.
      лишь Торичелли пустотой
      металл отточен ножевой.
      Лишь грязь бестрепетно сверкает.
      Два цвета - измеренья три.
      И все. И лучше не смотри,
      как в переулках до зари
      глазищ голодных упыри
      с округи четкой не спускают.
      И вот он - черный, черный дом.
      И в черном зале в доме том,
      под черным чертовым сукном
      пречерный-черный гроб таиться.
      А в нем, о Боже правый, в нем...
      Не надо! Не хочу! Потом!
      Нет, нет! ведь это только сон
      мерещится, морочит, снится!...
      Как бы не так! Взгляни в окно:
      никелированной луной
      ландшафт евклидов жестяной...
      Молчи, не смей пошевелиться.
      Покуда сам ещё живой,
      замри, попробуй притаиться...
      16
      - Моцарт, друг ты мой сердечный... Н-да... Дразнила шпана дворовая Трошина Моцартом. Витька Игнатов - вундеркинд местный их науськал. Игнатов в музыкальной школе учился, где преподавала мать Трошина и, видать, сильно Витьку достала. Наплел он всем, что Теофил Амадей Моцарт враль и колдун, который будет отравлен другом... - откинувшись на спинку кресла, человек взял со стола листок: - Нет, не колдун он, душа светлая. Вот послушай, как проникновенно пишет:
      ... Искуситель себя самого, самодеятель, воображатель
      самовольного мира среди самых невольных миров
      я сквозь скрежет зубовный, сквозь жуткую тяжесть скрижалей
      Пробиваюсь, расту, добиваюсь всамделешних слов.
      Отбиваюсь от рук мускулистой, скуластой эпохи,
      через охи ахи и хохот влачусь и лучусь,
      И, дай Бог, достучусь наконец до искомого Бога,
      И, в конце-то концов, понимать и любить научусь.
      - По-моему, впечатляет, трогает, цепляет чем-то. Хотя, у Беллы Ахмадуллиной, ясно, покруче будет.
      Человек за большим начальственным столом в солидном кабинете, захлопнул папку. Крупный пузатый добряк с мягким бульдожьим лицом и русым чубом, старательно зализанным кверху, был, разумеется, Николай Дмитриевич, а в папке содержались листки с отпечатанными на машинке стихами. Посвящались они, в основном, все некой ВК и сопровождались рисунками симпатичной мышки. Рисовали мягким фиолетовым "шариком" - мышка танцующая, мышка мирно спящая в лукошке, мышка испуганно кутающая в шубу довольно аппетитно обрисованный бюст. Да и под балетной юбочкой, задранной хвостатой танцовщицей виднелся соблазнительный треугольник. Мышка или белка. Хвост, во всяком случае богатый, беличий, а мордочка глазастая и кокетливая. Рисовал Филя и стихи писал он же.
      Курносая красотка в строгом костюме солидной секретарши молча ожидала, пока шеф изучит доставленные материалы. В кресле она расположилась изящно, не забывая о том, что закинутые одна на другую стройные ноги открывали плохо скрываемую задравшейся "мини" перспективу, в которую не без удовольствия устремлялся взгляду шефа.
      - Здесь все, что удалось найти. Тетрадка Избранного, подготовленного, похоже, для отдельного тома, поэмы, разрозненные рукописи, посвященные даме сердца. Послания всякие в отрывках, - отчиталась секретарша.
      - То есть - все наследие?
      - Полагаю, основной массив. Он дал на чтение Евгению Ухову - торговцу книгами, тот передал мне. Я представилась вашим секретарем и намекнула, что школьный друг желает помочь Трошину с публикацией. Выходит вам понравилось?
      - Что ж, несколько коряво по языку, но трогательно, гуманно. "Не косите лебеды, не косите! Не носите вы гробы, не носите!" Про Афган, похоже. Может и про меня... "А друга нет, и нет кому соврать, что б плюнул в морду мудрый, старый друг..." Щемящая нота человеколюбия. - Тон был уверенный, но на лице Николая оставались сомнения.
      - Значит, поможете? - Оксана, пришедшая на должность секретаря после курсов менеджмента, вынашивала мечты о карьере журналистки и ревниво относилась к чужому литературному успеху. - А я-то полагала, сейчас время такое, что настоящий талант сам пробьется. Тем более - не конъюнктурщик. Трошин горд, спонсоров не ищет, в издательства не суется. Дайте ему возможность пробиться самостоятельно. Я прочла почти все. Нормально, в общем то... Пафос архаический, профессионализма не хватает, рифмы дубоватые, взаимствования сплошные... Спасибо хоть без матерщины и свежесть чувств есть. Женщины её в любовной лирике ценят, но для серьезного творчества этого маловато. Это мое некомпетентное мнение. Вам конечно, виднее, Николай Дмитрич, - она робко взглянула на шефа.
      - Нет, как хочешь, а талант чувствуется! Или что это там - не знаю. Послушай, как пробирает:
      Разверзаются ада врата
      И уже никого не найти,
      кто бы спрятал младенца Христа
      под рубахой на потной груди...
      Чтение прервал телефонный звонок. Николай снял трубку и коротко распорядился :
      - Пропустите, - затем улыбнулся девушке: - Вот, Ксюшенька, он и пожаловал. Легок на помине. Интуиция творца, приобщенного к таинствам...
      17
      Девушка грациозно распахнула массивную дверь перед визитером. Поэт визуальное впечатления производил не сильное и сложившемуся у неё образу пламенного женолюба не соответствовал. Правда, бинты, перехватившие куст ржаных кудрей, придавала харизме нечто героическое, а может и хулиганское. Любезно ответив на приветствие визитера, секретарша выскользнула в приемную.
      Филя огляделся, кривясь то ли от боли, то ли от зависти:
      - Пышно устроился. Апартамент класса люкс. А это что!? Отдай сейчас же! - увидев на столе свои рукописи он попытался выхватить их прямо из-под начальственной руки, но Николай успел сгрести листы в ящик стола и животом придавить его.
      - Садись. Разговор есть.
      - Черт! Это Жетон постарался, сочинения тебе подсунул. Все мне помочь хотят! Они ж не для публикации, благодетели вы мои! Это ж интимная лирика. Вальке писал, для личного пользования... Ну и баловство всякое, брожение чувств.
      - У меня другое мнение. Полагаю, необходимо подготовить к публикации Избранное. И дело не в тебе. Мой служебный и гражданский долг помочь пробиться к людям через помойку бульварного чтива свежему голосу... произнес горячую тираду Николай, побурев крупным лицом.
      - Уж очень ты крутой стал. Все у тебя есть - долг, понимаешь, гражданский и даже служебный. Перед народом как бы, - Филя рухнул в глубокое кресло. - Это мы у вас, господа начальники, в неоплатном долгу.
      - Чую назревающую классовую рознь - ишь взгляд какой - чекистский, Николай нажал кнопку: - Кофейку нам, детка.
      А когда появился поднос с кофейником и вазочками нежнейшего фарфора Питерской фабрики, улыбнулся ласково:
      - Зря ты волну гонишь. Да, у меня есть полномочия и есть возможности помогать. Добавлю для завершения образа врага: буржуй я по форме и отчасти по содержанию. Вес более ста кг, квартира на Чистых прудах - двести метров. Прислуга, жена сына пятилетнего вундеркиндом растит. Хм... Дача типа шале на Рублевке, туризм по экзотическим уголкам, поездки всякие по служебной линии... Идеологическая платформа - демократически-либеральная. Ну что, раскулачивать будешь? - Тяжело вздохнул буржуй, сопя мясистым носом симпатично вздернутым, располагающим к доверию. Бисеринки пота блестели на широком переносье, обозначив ярче детские, неистребимые веснушки. Николай глянул на друга серьезно и строго. Глаза у того стали круглые, взывающие к пониманию: - Но не гад я, не гад! Старался протоптаться по своей дорожке аккуратно, ухабы стороной обходил. Да, ошибки были. Но старался исправить: в противосовестливых делах не участвовал, для других радел больше, чем под себя катил. Вытаскивал из переделок тех, кто слабину дал или бедствует.
      - Для умиротворения собственной души и посильного восстановления справедливости, - съязвил Филя, но не зло, а с сочувствием. - Когда балычок во рту тает, то можно вспомнить и о бабке, которой пятьдесят рэ к пенсии прибавил за убиенного в Чечне внука. Блеснуть слезой на митинге в приюте, которому подарил - опять же за счет казны - пять детских колясок, совсем не грех! Ай да я! Ай да сукин сын!...
      - Злой ты стал. Прямо как все, - отмахнулся Николай, не вступая в дискуссию.
      - Не злой. Перепуганный наверно... - Филя потрогал геройскую повязку.
      - Били? - с облегчением переменил тему добрый начальник.
      - Угу. Голова - мое слабое место. Извини, Колька, что я тут митинговал. Идиосинкразия к лицам, гнездящимся в кабинетах. Атавизм совковости. Виноват, сам приперся. Ну не мог же я тебя в ресторан или к себе приглашать. А тут дело такое... Про стихи потом, это сейчас не важно. Влип я. Посоветоваться по известному тебе делу надо. - Филя вдруг опомнился и сделал опасливые глаза, зажав ладонью рот.
      - Говори спокойно, у меня кабинет "чистый".
      Торопливо прихлебывая горячий кофе, Филя принялся излагать случившееся - как решил вмешаться в расследование помимо Севана, как засек членов шайки и как стал свидетелем фантастической гибели девушки.
      - Коль, ты меня знаешь, фантазировать я горазд... Но ведь серию Арт Деко придумал не я. И американка и англичанин и Коберн этот были! И люк в подворотне был. Был, пойми ты! Я сегодня в ресторан, где Тамара работала забегал - не выходит она на работу уже третий день! Понимаешь?! А Севан не верит.
      - Озадачил меня, старикан. Фу... - Николай обтер платком взмокший лоб. - Прямо не знаю, что и сказать... Хочешь знать мое личное мнение по всему этому триллеру? Откровенно если уж говорить...
      - Ну? Страшно хочу! Не тяни...
      - Ладно... - вздохнул, поборов колебания, Николай. - Я в общих чертах ситуацию очерчу. Что у нас некоторые правоохранительные инстанции в противостоянии находятся ты знаешь? И что иной раз друг другу ножку подставить мечтают, особенно, если ситуация имеет перспективу выйти на уровень правительственной и международной - сечешь? Игры такие.
      - То есть кто-то очень умный и профессиональный разыгрывает спектакль в стиле Арт Деко, что бы подставить "смежников"? - изумленно застыл с поднесенной ко рту чашкой Трошин.
      - Вроде того. Подобные методы практикуются повсеместно испокон веков. Ты рот-то закрой, наивняк.
      - Поэтому и улик не было... - догадался Филя. - Значит сотрудники Очина все устроили, что бы подставить Семена Вартанова...
      - Или наоборот. Или кто-то третий решил столкнуть их лбами. Возможно, задействованы международные организации. Не буду вдаваться в детали, фантазировать - я и сам многого не знаю и, думаю, никто не знает всей правды. Но ясно следующее: работает группа мошенников-профессионалов, оформляя убийства с элементами мистики и "внеземного" почерка. Цель запугать, дестабилизировать обстановку, вызвать конфронтацию органов правопорядка и панику в международных отношениях... Теперь рассмотрим твой конкретный случай. Тебя к содействию привлек Вартанов и это настораживает больше всего. Ты - человек со стороны, никакими уставами, контрактами не связанный. К тому же - склонный, извини, к сочинительству, личной инициативе и разглашению самого "секретного". Уж можешь не сомневаться досье они на тебя собрали самое нелицеприятное. И вовлекли, что бы сыграть на слабостях.
      - Севан... Не может быть! Он честный и за людей болеет. Ко мне приезжал, чай заваривал, мобильник дал.
      - Ох-ох-ох, сейчас заплачу! Телефон подарил? К мнению твоему прислушивается? Доверчивый ты, Филя не по уму и не по образованию. Вывод-то простой: Очин с тобой не слишком контачить расположен - значит в твоих способностях не заинтересован. А Вартанов - все рядом оказывается и тебя как бы в самый эпицентр подталкивает. Ты поразмысли, сопоставь факты, детали...Тобой манипулируют, ясновидец. Вот что вырисовывается с печальной очевидностью.
      - Что же теперь делать? Сказать, что я просек их гнусные намерения? Отказаться контачить? - растерялся Трошин.
      - Конфликтовать ни в коем случае нельзя! Тем более - подавать вид, что ты догадываешься о нечистоплотных играх. Хитрее здесь надо вести линию, тоньше... Сошлись на сотрясение мозга от ушиба. Скажи, что ничем помочь больше не в силах. И простись со слезой умиления: мол, рад бы в рай, да грехи не пускают. А я тебе поездочку по журналистской линии устрою. Подальше от этой земли.
      - Женька то же самое советовал... Постой, но ведь Тамара! Я видел, клянусь видел собственными глазами! Очки, правда, свалились... Они вообще плохо держатся. Я в дужках дырки прожег и шнурок ботиночный закрепил. Четвертый год ношу. - Филя скорчил плаксивую мину, демонстрируя, как падают на грудь подстрахованные шнурком очки. - Вот видишь, удобно!
      - И очень стильно, - поджал губы начальник, не отступая от намеченной им темы. - Ситуация, откровенно говоря, не смешная. Ты вдумайся, Моцарт. А если этот Лиловый, Тамара и Севан - одна труппа, разыгравшая представление? Мастера черного юмора. Это ж они "Весной в Освенциме" зачитываются? Не спроста ведь! Воронин - грандиозный талантище и этой своей недюжинной тушей к чернухе как танк прет, присосался к гнили и других на мокрое дело подталкивает. Духовное, так сказать, родство творца и потребителя. Угостили тебя шутники кофе с таблеткой какой-то, вот и пошли глюки.
      - Не угощала они... Я трезвый был...
      - Сейчас техника воздействия на психику достигла высокого уровня. Можно и на расстоянии внушить все, что угодно. Не забывай - идет большая игра и работают профессионалы. Им надо было, что бы ты поверил в страшную гибель девушки и рассказал это кому-то. Мне, например. Может, Очину. Или в милицию побежал... Или к журналистам. Когда сюда шел, хвоста не было?
      - Не знаю... я не следил.
      - А телефон, что Севан подарил, с тобой?
      - Вот, - Теофил выложил на стол трубку. - Я ещё не пользовался.
      - Ты его оставь здесь. Пусть спецы глянут, чем эта штуковина начинена...Такое у меня мнение, Теофил Андреевич. На следующей недели звякни, посидим где-нибудь на нейтральной территории, литературный процесс обсудим. А сейчас, извини, совещание. Функционер же я хренов - лицо подневольное.
      - Сытое и гладкое, - Филя потрепал щеку начальника. - Симпатичная в общем-то личность. Хоть и "принимающая решения".
      - А сочинения твои волнуют плоть и дух! - Коля подмигнул. Аппетитная у тебя мышка.
      - Это бурундук. Создан не для глаз широкой общественности. Подробности при дружеской встрече, - Филя тоже мигнул, но сразу двумя глазами и так бурно, что очки сорвались и повисли на шнурке. В обезоруженных близоруких глазах метались растерянность и страх.
      В закрывшуюся за Трошиным дверь явилась Ксюша.
      - Вызывали? - особый интимный тон задел шефа за живое. Уже больше месяца, как сложилась у него с секретаршей закономерная внебрачная связь и определился график совместных "работ". Особое удобство в этом смысле представлял бытовой блок, соединенный с кабинетом - ванная, гардероб. Все необходимое, что бы после утомительного рабочего дня, не заезжая домой, принять в бодром состоянии делегацию, выехать свеженьким на банкет или представительную встречу.
      В ванной, оформленной на приличном европейском уровне, имелась душевая кабина, умывальный стол и унитаз - все германское, чистенькое, удобное.
      Оксана аккуратно сняла пиджак, повесила на латунную вешалку и, вильнув бедрами, сбросила юбку. Синяя шотландка соскользнула на мраморный кафель к уверенным ступням в лаковых лодочках.
      - Вот и правильно вы решили с Трошиным. Он ведь сам говорит - его сочинения не для публикации. У вас что, без него дел мало? Между прочим, государственного масштаба. Жертвы терракта ждут проявления участия, три дела в прокуратуре, акции культурного фонда, убийство журналиста - на все надо отреагировать.
      - Ой, не надо... не напоминай... в такой момент, - плотный начальственный животик прижался к девичьему впалому.
      - Спинку потереть? - прильнула Оксана тонким сильным телом к объемистому торсу мужчины, успевшего скинуть лишние предметы одежды. Руки шефа отстранили её и требовательно опустили на унитаз. Глаза девушки вопросительно округлились.
      - Сиди, сиди, мышка... - с трудом перевел дух мгновенно возбудившийся шеф.
      - Это от стихов... Такой эмоциональный накал, - понимающе закатила глаза Оксана.
      Лицо Николая исказила гримаса неудержимого вожделения, застонав он вцепился в волосы девушки и стиснул её голову.
      18
      Севан Вартанов, для официального общения - господин Вартанов Семен Осипович, прибыл с деловым визитом на один из частных островов в Карибском архипелаге. Вылетел господин Вартанов из вьюжной Москвы, имея в чемоданах полный гардероб для представительских встреч, прогулок на яхте в чрезвычайно придирчивом обществе, хотя его визит был рассчитан не более, чем на тридцать часов.
      Катер рассекал ослепительно синюю гладь следи островков, песчаных бухточек, окруженных хороводами длинноногих кокосовых пальм. Прохладная водяная пыль садилась на бронзовую кожу, осыпала бежевую сорочку сафари, черный циферблат узких часов, схватывающих волосатое запястье на манер наручника. Длинные ресницы почти сомкнулись над прищуренными глазами, а сквозь них просвечивала зоркая лазурь - глаза у смуглого брюнета были сногсшибательного василькового колера. Все джинсовое и линяло-голубое чрезвычайно шло Сене, как и южная синь небес, эмалевая гладь горных озер и прочих благоприятных явлений природы. Однако сейчас ему пришлось ограничиться сдержанно-бежевыми тонами и официальным стилем, соответствующим серьезной встрече на высшем уровне.
      В конце прошедшего года Вартанов уже посетил один из двадцати четырех островов архипелага и стал членом сообщества весьма специфического состава. В тайную коалицию под названием "Противостояние" вошли полномочные делегаты верхушки наркомафии, всемирной лиги гомосексуалистов, ведущие сотрудники Институтов аномальных явлений Европы и Америки и представители крупнейших разведывательных управлений мира. Атмосферу нельзя было назвать дружественной, но и уничтожать друг друга эти люди здесь не собирались. Опасность заставила сплотиться непримиримых врагов. А неопределенность зловещей опасности - окружить деятельность сложившегося союза завесой строжайшей секретности.