- Ничто человеческое, значит, не чуждо пылкому Филимону, хмыкнул Николай, - да разве в таком бабьем омуте, как ты попал, моральные кодексы выдержишь? Акселераточки нынче отчаянные пошли. Ох и забавные, скажу тебе акселераточки! Был тут один конкурс - Мисс столица... - в голубых глазах Николая зажегся огонек мужского торжества и подкатила к горлу жажда высказаться. Но Трошин тяжко вздохнул и потянул одеяло на себя.
      - Не о том я, Коляныч, не о том, старик... не знаю, как объяснить тебе, что бы шизиком меня не диагностировал... Блядки всякие не про мою душу, уж извини. В общем... там, в глухомани этой вековой и случилась у господина Трошина встреча с мистическим. Стал я вроде приобщенным.
      - Девочка то хоть хорошенькая была, эта твоя Колдунья? - подмигнул покрасневший глаз друга. Филя не улыбнулся, лишь поднял печальные пшеничные ресницы и признался:
      - Была девочка. Только не Колдунья, а Фея...
      6
      Спал темной февральской ночью микрорайон под название Марьино белый, уютный, тихий, как средиземноморское кладбище. Витали между корпусами напоминания о новогодних ирониях судьбы, о карболочной чистоте многокроватной больничной палаты. Спали высокие, длинные, приземистые блочные дома, все голубые в свете фонарей, посапывали за черными слепыми окнами, за тюлевыми шторами в надышенном тепле малогабариток домашние животные и разные люди - дети, подростки, граждане и гражданки - все сейчас похожие - разморенные сном, одетые ветхо, нежные и беспомощные как новорожденные или уходящие в смерть братья и сестры.
      В кухне однокомнатной квартиры под крышей двенадцатиэтажной башни на разложенной софе спали двое - не пожилая ещё женщина - теплая, мягкая, с тяжелыми грудями под застиранным кружевцем ночной сорочки. В прилипших ко лбу завитушках нашли консенсус запахи персикового шампуня и жаренного лука, на щеках блестел питательный крем импортной липкой консистенции. В выемке надежного плеча Валентины Романовны (сорок два года, главбух домоуправления, вдова) покоилась голова Фили, сплошь покрытая разметанными волосами, так что и лицо не поймешь где.
      Подвез его после ресторана на такси Коля, вовсе вроде даже не захмелевший, до квартиры посредством лифта поднял и ключ в скважину вставил. Легонько подтолкнул в открывшуюся дверь:
      - Бывай, Моцарт.
      Все это Филя ещё помнил. Дальше, собственно, помнить было нечего, сбросил охмелевший гуляка одежду на пол, хлебнул из крана хлорной воды и под бок к любимой женщине рухнул.
      - Оброс, как терьер. Совсем без лица, - пробормотала та, сонно пробежав ладонью по его затылку. Валя привыкла к тому, что приходил Филя в самое разное время. Хотя он практически три года поживал у неё постоянно, но имел собственное жилье в Люберцах и времени скрывался там, после чего приносил Валентине Романовне исписанные листы и читал ей стихи глухим, равнодушным голосом - будто чужой. Совершенно без выражения и вроде обиженно.
      Валентина в стихах не разбиралась, но серьезность натуры непьющего мужчины, младше её на восемь лет, оценить могла. К тому же по характеру отличалась она жалостливостью и заботливостью.
      За стеной кухни, в комнате с лоджией изощренно храпела старая парализованная женщина - бывшая свекруха Валентины, сыны которой, то есть Валиного мужа, давно пристукнули по пьянке. Не со зла, а так, в ходе политической дискуссии трубой по теменной части двинули. А чем ещё выражать эмоции, если спор зашел между коллегами-слесарями по месту работы непосредственно в бойлерной? Случись такой спор, допустим, в магазине, в библиотеке или на заседании Госдумы, так и результат, наверно, другой был бы. И судьба вдовы по иному сложилась бы, окажись у свекрухи сосуды послабее - схоронила бы её Валентина честь по чести и зажила бы для себя в отдельной-то квартире! А тут - инсульт с параличом! В дом престарелых не сдашь же. Работать пришлось устроиться рядом, что бы постоянно домой бегать - за больной ухаживать. Собой совершенно заняться некогда и с мужичком свободным каши не сваришь. Филимон в спутники жизни не годится, ему иная стезя уготована. Даром, что Валька со школы в красавицах числилась, а у жизни улыбки не выманила. Так, половинчатое решение сплошной компромисс и весь интерес - в работе...
      - Вот я ей и говорю, оплатите перерасчет за зимние месяцы, плюс отопление... А мусоропровод только инвалидам не считается... Какой она инвалид - жопу в столовке наела... - бормотала Валентина, продолжая осмысливать служебные проблемы не до конца погрузившимся в сон мозгом. Говорит: сын пионер, сильно пьющий... Врет. Нет теперь таких пионеров.
      - Пионеры будут всегда, - не просыпаясь сформулировал тезис Филя. Потому что всегда нужно собирать лом. Куда ж его девать-то при такой инфляции?
      - Заграницу толкнуть. Всю страну, ворюги, распродали. Шампунь сразу на пять тысяч подорожал. Плюс отопление... Заступиться за одинокую девочку некому, - хныкала она в подушку совсем по-девчачьи.
      - Есть! Есть! Ты не спишь, Валь? - Филя встрепенулся, открыл глаза, приподнялся на локтях, заглядывая в жаркое лицо. Лицо не проявило признаков просыпания, а наоборот засопело размеренно и сладко.
      - Ну спи, если спиться. Так даже лучше. Признаться я тебе должен в том, что знать тебе совершенно нельзя. Никому вообще нельзя - такой страшной важности дело. - Трошин устремил взгляд в окно, где между шторами в маковых букетах висела оперная луна. Запустил пятерни в волосы и отбросил назад спутанные спаниэлевые пряди. Лоб стал большой, а глаза без очков оказались не трогательными, а героическими и даже очень пылкими.
      - Пришло мое время, пришло. Кто я сейчас, кто? Человечишко малюсенький, никому вовсе не ценный. Вот как миллионы сограждан, что сопят сейчас в спальных корпусах по всей России. И считают во сне расходы, и про заначку в три сотни вспоминают и ворюг клянут. А завтра снова поползут к норам в метро, как муравьи, чтобы делать весь день что-то никому не нужное. Или нужное в отрицательной степени... То есть - вредное! Не хочу так, Валюха, не могу! У меня вот здесь жжет... - Он потер ладонью грудину. - Не стенокардия это, Предназначение. Во многих оно зарыто, да так и не прорастет за всю жизнь, как зачахшее в засухе зерно. Поливать надо, волей своей, совестью неусыпной вскармливать... Знай, подруга моя, что сделал я сегодня свой выбор - шагнул с перепутья на дорожку темную, страшную. Потому что на камне написано - прямо пойдешь - свой мир спасешь... Всех Человеков, значит, не себя любимого... Прет на нас силища темная, неведомая... И предназначен остановить её я... один... я... Один... Сам...
      Сонные веки сомкнулись и зашептали губы:
      ... Что бы стало мне стыдно
      Что бы стало грешно
      и завидно, обидно,
      за родное говно.
      Что бы Родину нашу
      сделал я, зарыдав,
      и милее и краше
      всех соседних держав!
      Что б сады расцветали
      белым вешним огнем
      как ни в чем не бывало
      на Таймыре пустом,
      там, в заснеженных далях,
      за полночным окном,
      где-то там на Ямале,
      где-то в сердце моем...
      Не заметил Филя, как склонилась к подушке его щека, затянуло смурной мутью пульсирующие в его сонном существе строки и увидел он себя, бредущего с палицей по выжженному, как Сахара, болоту с указателями "Таймыр-Ямал".
      Оглянулся, а на распутье белый автомобиль с откинутой крышей боками лоснится, а из него торчит брюхатая фигура Николая Евсеевича и прощально рукой машет. Только не начальник он уже, а Колька-Пузан и футболка голубая, и галстук - все в пятнах фруктового мороженного. Три порции, съеденные у вокзала втихаря от товарищей.
      - С тобой пойду! Меня возьми! - канючит Колька, гундося для жалобности. И в автомобиль свой импортный целиком заваливается....
      7
      ... Филя всхлипнул, нырнул на более глубокий уровень сна и увидел школьный двор в пыли, майской нежной листве, пробитой наискось заходящим солнцем. В пятнистой тени две кучи лома - вопиюще несоразмерные. Гагаринцы переплюнули Тимуровцев - их добычу венчало сокровище - до самых обвешанных сережками ясеней задирал лапки проржавевший каркас грузовика. Он был похож на выеденного муравьями жука и наглядно посрамлял две ржавые батареи парового отопления и какой-то трубчатый хлам соперников... До подведения итогов соревнования оставалось сорок минут. Комиссии, состоящей из лысого пионервожатого в галстуке и нервной беременной завучихи с приплетенными косицами корзиночкой, вконец опостылел ломовый ритуал. Кто-то предложил подвести итоги досрочно - чего ждать-то при столь очевидном перевесе? Тем более, что проигравшей команде с очевидностью было на исход соревнования наплевать. Только дергался этот заводной Филька Трошин и куда-то тянул своего друга Евсеева - крупного, сонного переростка.
      - За мной, Портос! - толкнул друга в мягкий бок Филя: - Мы их сейчас уделаем! Мигом смотаемся, я место одно знаю, во такие железяки валяются...
      Выскользнув из школьного двора, они понеслись по переулкам городка, пересекли железнодорожные пути, пустыри, огороды. Перебрались через овраг и ещё долго шагали в лиловеющие сумерки перелеска, за которым торчали трубы давно не действующей фабрики. На её территории Филя надеялся обнаружить тяжеленную турбину или хотя бы мотки проволоки для транспортировки которых прихватил холщовую сумку с веревками. Пока бежали пацаны - пятиклашки к едва опушенному майской зеленью лесу, трубы фабрики становились все ниже и вскоре вообще исчезли как ориентир за внезапно поднявшимся угольным курганом.
      - Мне домой надо. Я ещё уроки не делал, - плаксиво затянул Колька, бегать вообще не любивший. Он демонстративно опустился на камень и стащив сандалии, показал кровавые волдыри на пятках. - Во, производственная травма. Завтра разнесет в гангрену. В школу не пойду.
      - Меня хоть не дури. Пятки ты вчера на физкультуре натер, а сейчас в лес идти боишься, - без вызова, но с глубоким сожалением сказал Филя. Он был худой, масластый, носатый, с темно-рыжими вихрами, давно не знавшими стрижки. Таких на школьных фотографиях отмечают чужие глаза с неизбежным сожалением - вон, мол, совсем плохонький затесался. Бедолаге одна дорога в науку.
      Колина же внешность вызывала неизбежную симпатию - щекастый богатырь с неизменно выпученными от удивления глазами. Пытливый взгляд, аккуратный светлый чубчик - всегда готовый к вдумчивым вопросам ученик. В интонациях Коли постоянно звучало удивление. "Ты че!? Во дает! Не фига себе..." Он так простодушно моргал белесыми ресницами и столь широко распахивал рот, веря всякой наколке и грубой шутке, что обманывать его было даже скучно. И опасно - дрался Колька бесстрашно, самозабвенно.
      Ничего не ответил он на обвинение друга в трусости, надел сандалии, героически закусил губу и направился в лес, продираясь сквозь бурелом. Шли долго и без всякого осознания направления, из принципа, устало сопя. Колька потерял тропинку, хрустел ветками, тараня подлесок как бульдозер. Сзади, натыкаясь на ветки и зализывая царапины, упрямо ковылял Филя...
      - Нафик кому этот лом сдался? - наконец остановился рыжий, растеряв энтузиазм. Его бурные дерзания вспыхивали спонтанно и имели свойство резко затухать в столкновении с непреодолимыми трудностями.
      - И без тебя ясно. И все равно буду идти хоть до утра. Я на принцип попер. - Колька даже не обернулся, но вдруг застыл и присел, вобрав голову в плечи - совсем близко пронесся свист, да такой странный, что в пору дать деру куда глаза глядят, но онемели ноги. Филя превратился в столб, чувствуя как покрыла спину гусиная кожа и вроде даже что-то забегало у корней волос. Сколько времени они обмирали от непонятного страха, сказать трудно.
      Но когда пришли в себя, лес оказался вокруг густой и совсем темный. Дрожа от опустившегося холода, мальчишки сели на поваленное дерево, прижавшись, как заблудившиеся сиротки.
      Густела молчаливая ночь, гипнотизируя пугливые взгляды. Чернильная темнота вдруг просветлела изнутри - от основания черных елок и что-то зашипело там, как большой закипающий чайник. По стволам сосен снизу пошли красные дрожащие отсветы, вроде жгли костер. Мальчишки подкрались, прячась за деревьями и почему-то думая о партизанах. Но вместо легендарных борцов с фашистами увидели существ, в которых сразу опознали инопланетян. С ними тихо разговаривали на непонятном языке обыкновенные, одетые по-городскому люди - два мужика, похожих на переодетых разведчиков. А инопланетяне валялись в траве, передвигаясь на брюхе, очевидно, были ранены или таким образом маскировались. Собственно, как они выглядели было непонятно, но свечение из травы шло, словно от испорченной неоновой лампы и свист, крайне неприятный для кожи, тут же покрывавшейся пупырями, исходил от дергавшихся в траве существ.
      Просидели друзья в кустах, видимо, долго и не заметили, как уснули. А когда проснулись оба разом, словно их кто-то позвал - было утро. Сквозь ветви пробивались лучи веселого солнца, невинно сверкала роса и птицы перекликались в совершенно беззаботной радости. Мальчишки переглянулись, потом рассмеялись и вдруг осознали, что всю ночь провели в лесу и что дома уже, наверно, родители милицию вызвали и все рыдают, оплакивая сыновей. Они огляделись и увидели просеку и разбегающиеся от неё тропинки. Солнце окрашивало розовым неглубокий песчаный карьер с таким белым песочком, на котором хорошо бы понежиться в "Артеке". А прямо на песке лежали две фигурки с блестящей, как чешуя, поверхностью, похожие на выпиленных лобзиком из коры человечков. Изображали они людей, но так примитивно, как рисуют первоклашки, даже руки чуть заметны, а ноги одной толстой палкой. Да и чешуйки вроде еловых шишек.
      - Смотри! Это ж скафандры! Только сильно скукожились и обгорели при катастрофе - все в саже, - бойко фантазировал, разглядывая находку Филя.
      - Выброси ты их, - оттолкнул фигурки Коля. Может, заразные. Может, их специально тут шпионы раскладывают для пароля.
      - Я их дома хорошенько исследую и выясню происхождение, любознательный Филя сунул человечков в мешковину, в которой нес веревки для транспортировки металлолома. Про фабрику и лом было забыто. Забыто и направление к дому.
      Друзья поспорили и разошлись: Николай упрямо зашагал в чащу, за которой шумели проносящиеся поезда, а Филя, щурясь на солнце, двинул на восток. Он было подумал, что друг заблудится и хотел позвать, кинуться следом, объяснить ошибку, но тупая сонливость совершенно лишала его всякой инициативы. Солнечные лучи стали такими яркими и образовали такую мучительную жажду, что Филя проснулся, высвободился из-под теплой рук Валентины и шагнул к раковине в мутной рассветной серости.
      - Опять из крана не отстоянную пьешь. Забыл, как из-за гастрита маялся, - вещала не просыпаясь заботливая женщина.
      - Киска моя... - Филя снова нырнул под одеяло и зажмурился, надеясь вернуть детство, досмотреть сон. Обнял покрепче мягкую талию и получил тычок локтем в ребро:
      - Ишь манеру взял! К утру бухой на ушах приползает и ещё лапает. Киска демонстративно повернулась к стенке, а минувший навсегда сон обнаружил отдельные неточности. Нет, не ночевали они в лесу. Пронеслось по вечернему лесу шипящее свечение, заставив мальчишек спрятаться в кустах, и погасло. Облазали они полянку у края песчаного карьера и обнаружили два куска твердой коры, похожей на человеческие фигурки. Поспорив насчет дороги назад, разбрелись разными тропинками. Все остальное придумали позже, рассказывая страшную тайну о встрече с инопланетянами, показывая трофеи. В найденных кусочках коры лишь с большой натяжкой можно было углядеть силуэт гуманоида с зачаточными ручками, слившимися в единый хвост задними конечностями. Что бы фигурки производили должное впечатление, Филя попробовал подправить силуэт, но ножик не ковырял оказавшуюся необычайно жесткой кору. Пришлось сделать насечки лобзиком, определив отчетливее места едва обозначенных рук, разделив нижнюю тумбу на две конечности. И вырезать начальные буквы имен владельцев находки - Т и Н. Впрочем, скоро начались каникулы и новые игры.
      Поселок, в котором жили друзья находился под Москвой и назывался попросту Военкой, поскольку проживали в нем исключительно семьи служащих в военной части. Часть охраняла ракетное кольцо, оборонявшее столицу, что считалось строжайшей тайной и было известно каждому дебилу. Отец Коли был уважаемым человеком по инженерной части, а отец Фили - ещё более важный начальник. Он заведовал Военторгом. Зато мать Кольки работала в Салоне красоты косметологом, а мать Фили - преподавательницей в музыкальной школе по классу фортепиано. Поэтому единственного сына намеревалась назвать исключительно в честь боготворимого композитора. Пришлось выбирать между Теофилом и Амадеем, поскольку имя "Моцарт" отец категорически отверг. Из Теофила легко образовывался удобопроизносимый Филя и вовсе не обязательно было объяснять направо и налево, что полное имя сына означает Возлюбивший Бога. Филимон - имя нормальное, социалистической реальности не противоречащее.
      Это уже при поступлении в областной пединститут, председатель приемной комиссии проявил лингвистическую осведомленность:
      - Тут вы у нас пока на филологическом третий представитель мужского пола. Так что, про Бога не скажу, как в имени вашем зафиксировано, а вот возлюбить прекрасный пол придется - специфика.
      Насмешничал, конечно, бравый доцент с гусарскими усиками, ведущий факультативный семинар: "Эротика как порождение загнивающей буржуазной экзистенции".
      Уж больно неказист был этот Теофил, получивший, между прочим, при поступлении высший бал. Типичный заморыш-отличник, не тискавшийся с одноклассницами в сиреневых сумерках майского парка. Кто ж мог подумать, что через четыре года вылетит тихоня из института с волчьи билетом проколется самым отчаянным образом по женской части. Не знал этого и Коля, подвизавшийся после ранения на Афганском фронте на административной работе в столице. Тропинки друзей и в самом деле давно разошлись. Но не это приснилось Филе, а приснилось ему февральским утром нечто нежное и странное - золотая девичья фигура в пятнистой от солнца куще сада. Облачена она была в нечто прозрачное и не занималась сельхозработами. Тонкая, в облачке шелковистого тумана, девушка танцевала менуэт или что-то подобное из далекого дворцового прошлого. Во всяком случае двигалась она как Офелия в фильме "Гамлет", вскидывая к веткам яблонь тоненькие как стебельки руки...
      8
      Филя торговал газетами в отапливаемом киоске, но все равно сильно мерз. Сквозь стекло он видел длинный лоток, заваленный книгами и прыгающего возле него амбала в овчинном полушубке. Причем, прыгал тот с книгой в руках и произносил речи хорошо поставленным голосом - зачитывал особо эффектные выдержки из новых поступлений. Евгений Ухов по кличке Жетон ухитрялся в процессе рабочей смены изучить почти всю продаваемую продукцию, обсудить её с покупателем, сбегать погреться и попить чаю к Филе, выложив ему пару самых захватывающих литературных новостей. И ещё несчетное число раз ответить гражданочкам на вопрос: "У вас не найдется жетона для автомата?" Наиболее симпатичным он жестом насмешливого Копперфильда доставал из-за пазухи сотовый телефон, что служило поводом для знакомства.
      Торговали они в непосредственной близости от станции метро и цветочных киосков, образуя взаимовыгодный симбиоз с сигаретницами и кулинарами. Филя обеспечивал цветочниц газетами, они его - подмерзшими гвоздиками, Жетон расплачивался книгами за гамбургеры, которыми неизменно угощал Филю. Еще у Фили был магнитофон с динамиком, оставленный продавцом лотерейных билетов и целый запас непарных варежек - найденные потери сносили к нему, как человеку интеллигентной и бескорыстной внешности.
      "...А в глазах Сашки сидело уже два чертика и оба посылали мне воздушные поцелуи... Он омерзительно ухмыльнулся, оскалил гнилые зубы и выстрелил. Я упала. Я любила этого ворюгу, мерзавца, убийцу, подлеца и кидалу. Я прощала ему все..." Завершив фразу мхатовской паузой, Жетон прекратил прыжки, склонился к молоденькой, вдумчивого вида покупательнице. Девушка пренебрегла рекламированным только что бестселлером народной детективицы, а запросила нечто, от чего Жетон стал похож на аппонента докторской диссертации по теме "Сравнительный анализ экзистенционального у Кафки и Марининой". Выскочивший к Женьке, что бы разменять предложенную покупателем "Каравана историй" крупную купюру, Филя стал свидетелем следующей сцены.
      - Так вам Педро Куэльо непременно необходим? Чем именно интересуетесь?
      Девушка с сомнением склонился над пятью не толстыми книжками и ткнул в первую: - У него все интересно.
      - Вы уверены? - Жетон скорчил хищную гримасу журналиста, проверяющего эрудицию участника телевизионной игры.
      - Уверена, - не унизилась покупательница до аргументации покупки.
      - Ну, попробуйте, почитайте, - пригрозил траурным басом Жетон, считавший, что всенародная популярность бразильского гуру сильно смахивает на психоз. Однако, "претенциозная попса для псевдоинтеллигенции" разлеталась быстро и Жетон способствовал этому, страдая раздвоением личности на части критика и продавца. Продавец Ухов обслужил покупательницу по высшей категории любезности. Он знал, что его казацкая внешность, ярко пародирующая незабвенный образ Гришки из фильма "Тихий Дон" имеет амбивалентное воздействие - чем деликатнее были манеры, тем сильнее настораживали его маленькие острые смоляные глаза под дугами широких бровей, разлетающихся от хищного переносья.
      - Интеллигенция, как вижу, автором зачитывается, - Филя взял с прилавка несколько жидких по объему книжек, пролистал с горячим вниманием. - Ты меня дезориентировал. Вкусовщина не инструмент профессионала. Он же о Смысле пишет! А это самый дефицит нынче. Как жить, зачем, если, вроде, одна мерзость, как у япошки твоего любимого.
      - Марукано честен и зорок. Блевал он на ваш Смысл. Если пипл это не рубит, пусть хавает Лукунина. "Наложница смерти" - круто.
      - Возьму почитать.
      - Тебе вредно. Разочаруешься в тонкости своих извилин, не уловив скрытой игры подтекста и виртуозного стилизаторства, - Жетон успел стрельнуть смоляным глазом в покупателей, прислушавшихся к разговору. - И вот я подумал: хорошо бы этому парню взять псевдоним Алексей Каренин. Ведь так и воображается, что сии перлы из под руки занудного графа вышли. Его, его руку, его юмор, его полет фантазии чую! Граждане, самые читающие в мире, хватайте Лукунина! - Взвыл Жетон, вдохновляясь вниманием задержавшихся покупателей.
      - Ты не читал и злобствуешь. Подкинь мне пару книжек. Рискну, пожалуй, - Филя спрятал изящные томики за пазуху и оглядел пестрый, припорошенный снегом, прилавок. - А Перервина-то, Перервина - завались!
      - Культовая литература. Которое лето уже с его подачи глубинка грибами травится. Говорят - сыроежки в бледную поганку переродились. Да они ж там мухоморы принимают! На "колеса" не у всех бабок хватает. Такова великая сила искусства - пример, воздействия на толпу властителя дум. Потребитель литературы размышляет примитивно: нажрался дармовых грибков - и айда в высших сферах парить. Самогона не надо. Только не всякому дано. Недюжинный талантец для такого прорыва требуется.
      - Что-то у тебя дамы косяком пошли - одна к одной красавицы и умницы, - внимание Фили переметнулось на коммерческое крыло прилавка, где веско и броско был представлен ассортимент российских криминальных сочинителей. - Но в мокрушной серии слабый пол не смотрится. Может им усы как у Пуаро подрисовать? Люблю, когда литераторы с усами - вызывают доверие. Впрочем, это все сочинители, а литературы и не видать. Литература-то где? Кибиров, допустим, Умберто Эко, Борхес? На худой конец, где моя книга? Ой, Марьину совсем снегом занесло!
      - У нас не занесет! Мы умеем находить путь к сердцу читателя, - Жетон выхватил яркий томик покетбука и, подняв над головой, запричитал с крайней озабоченностью: - "Следователь Раменская рожает! Генерал узнает об этом последний. Супруг - вообще не в курсе. - Он распахнул страницы и грозно вчитался в текст: "Вычерчивая на дисплее компьютера фигуры фаллической формы и загадочного содержания, Даша пила кофе, курила и думала - кто? Кто мог совершить это? Если не он, и не он, и не он, то значит...!? Страшная догадка пронзила усталый мозг, дрогнувшие пальцы уронили семьдесят пятую за эти сутки сигарету, невыносимо заныла спина. Неужели!? .." Граждане покупатели - не пропустите сенсацию: всенародно любимая героиня беременна от преступника! Если вы помните яркий и чрезвычайно узнаваемый образ супер-певца, женившегося на примадонне Белле, похожей сами знаете на кого, то немедленно приобретайте продолжение... Так он же не умер, дорогие мои! Он вообще не такой отморозок, чтобы покидать сцену в самом интимном месте. Такие люди не умирают без наследника. Догадались? Волнующий момент эпопеи! Что говорите, дамочка? Читали и не нашли ничего подобного? Так вы кем, извините, работаете? Ах, домохозяйка - человек от литературного процесса сугубо отдаленный. Подтекст, значит, не рубите? В суть метафоры не вникаете? О тайнах творческой лаборатории не задумываетесь? Эх - эх - эх... Мастера не надо торопить, мастер питается вдохновением. Не написала ещё Марьина, так пишет! Что за ажиотаж вокруг не очень здоровой сенсации? тарахтя Жетон бойко распродавал книги.
      - Сворачивай базар, - Тихонько толкнул его в бок Филя. - Пора чайком травиться. Танечка рулеты б-у принесла. Коробка только раскисла, а сами вполне свеженькие, только что из Брюсселя. Их там на Рождество в штаб-квартире ООН не доели.
      9
      Через пять минут они сидели в киоске Фили, заставив витрину картонным щитом с надписью "Господа, уважительно просим вас подождать до 14.00. Идет прием и контроль товара".
      Разливая из чайника Тефаль кипяток в чашки с пакетиками мытищинского "Липтона" из кизяка, Жетон удивленно покосился на нераспечатанные связки газет.
      - Вижу пресса у тебя стынет. Жареные факты тухнут. Влюбился? - он достал большой носовой платок и обтер крупное лицо, с четкой геометрией "особых примет": кончики усов отвисали к острому подбородку, брови, тоже смоляные и широкие, напротив, взлетали вверх, отчего общее выражение уловить было сложно. А впечатление складывалось однозначное - жулик. В зависимости от обстоятельств Евгений признавал себя казаком, украинцем или даже осетином, местом же рождения называл места в историко - культурном контексте значимые - Бородино, Новгород, Елабугу, Нижний Волочок.
      - По какому случаю простой, коллега? - Жетон ловко погрузил под усы цельный кусок бисквита.
      - Гуляю. У меня сегодня праздник. Этап неуверенности и колебаний завершился. Приступаю к исполнению жизненной миссии.
      - Экстрасенсить в салон Магии уходишь? Ты хоть мне приворот насчет Галки со скидкой устрой или по бизнесу энергетику оптимизируй.
      - Я не шучу, - Филя посмотрел осуждающе и снисходительно, как мог бы смотреть богослов на шутника, только сообщившего о появлении научного атеизма. - Это тот случай, когда балаганить преступно. Я должен тебе, Женя, кое-что рассказать. Давно должен был, но не имел права. Улавливаешь смысл?
      - Секу. Мафия тебя охомутала и большие бабки сулит. А потом они кого-нибудь пришьют и скажут, что ты загипнотизировал киллера или внушил невинному гражданину криминальные помыслы. Такое теперь широко практикуется. Не надо быть Нострадамусом, что бы накаркать, - помрачнел Евгений, не переносивший серьезных разговоров без традиционного сорокаградусного оформления.
      Филя вздохнул:
      - Литература все это... Здесь дело серьезней. И пойми, если кому-нибудь рот откроешь - мне крышка.
      - Может лучше не надо лицу постороннему в нетривиальные сферы вникать, а? - взмолился Жетон. - Давай лучше президента осмыслим. Он тебе как?
      - При исполнении смотрится убедительно.
      - А вот скажи, ты Шендеровича любишь?
      - Слушать да, а так нет, - Филя отмахнулся - тяжкое признание было готово сорваться с его уст. И сорвалось:
      - Живу я Женька, двойной жизнью. Давно по грани хожу, пора выбор сделать.
      - Слушай, если сейчас про счет в Швейцарском банке признаешься или особняк на Кипре - жалеть не стану. Погибай, черт с тобой. Но дай и другим погибнуть. Готов идти рядом до самого конца.
      - Спасибо. Тогда слушай - история запутанная, - Теофил без всякого удовольствия надкусил кусок облепленного шоколадом рулета с остатком рождественского поздравления на французской мове.
      - А я распутанные истории как раз не воспринимаю. Мозги окривели от чтения остросюжетщины - профзаболевание.
      - Три года я в этой норке, сам знаешь, мышкую. А до того случилось со мной одно судьбоносное происшествие... - не поддержал легкомысленного тона Теофил.
      ...Кончал я уже диссер по теме "Сакральные мотивы в северном эпосе", как занесло меня с группой институтских оболтусов в Карелию - фольклор ихний добывать. Восемь девок, один я. Ну, натурально, чем глубинка глубже, тем мотивы гуще и все сакральней, сакральней... Мотались мы по лесам, заброшенные хутора выискивали. Там однажды в глухих лесах заблудился я и уже тонул в болоте, как выгреб меня из трясины мужичок, полагаю, ровесник века. Я подумал: леший - весь в седой бороде и волосищах как в коконе упакован. Спас, значит меня и в свою холупу посередь темного леса приволок. Провалялся я в его берлоге дней может пять с лихорадкой, а когда выкарабкался, оказалось, что пришел ко мне дар события предугадывать. Ну, я тебе скажу, и гадостное это чувство. Подумал вдруг, что девчонок моих студенточек, пока я тут валялся в селе местная урла изнасиловала. Так поганая мыслишка залетела. И что ты думаешь? Все точно! Примчался в село, а меня уже милиция разыскивает - где руководитель группы? Куда смотрел?... В общем, следствие. То да се... На срок мне обвинение в халатности тянули. Не вытянули, а научную карьеру сломали. Диссертацию я не защитил, из Института выбыл, поселился в бабкином доме в Люберцах и сильно заскучал. Пить в жизнеутверждающих дозах пробовал - но организм алкоголь отвергает, врожденное, думаю, уродство. Запрограммировано так.
      Иногда встряхивал перышки и катил в Москву работу искать.