- У тебя было много девушек? - Спросила я своего мальчика.
      Раскинув руки, он возлежал в приятном забытьи, подставив теплу раскаленного рефлектора обнаженное, утомленное любовью тело. При видимой закомплексованности этот парень был удивительно раскован в интимном поведении, не делая попыток скрыть свою наготу даже за "обеденным столом". Я с удовольствием убедилась - стесняться ему было нечего. Юл, заявлявший по телефону о своей непривлекательности, был совершенством. В его гармоничном сложении удивительным образом сочеталась хрупкость и сила, тонкокостный аристократизм и мужественная мускулистость. Этого, конечно, не могли не заметить другие представительницы прекрасного пола.
      - Ты неправильно ставишь вопрос, доктор... - Пробормотал он, словно сквозь сон. - Главное, не сколько, а какие. И не реальное количество и качество, а желаемое... Я хотел нравиться сразу всем и всегда - сколько себя помню - бабкам, тетям, дедушкам, милиционерам, дворникам. Девочек стал выделять лет с пяти и для них выпендривался. как мог. Лет до тринадцати я считал себя "литературным сатиром", то есть придумывал страстные истории, не рискуя испытать свои возможности в действии... Мой первый сексуальный опыт, доктор, увы, был крайне удачен. Меня соблазнила учительница музыки, которую я называл по имени-отчеству и считал ровесницей своей бабушки. Я брал уроки на дому. Аделия Карповна была одинока. Не считая кота персидской национальности. Боже, как на неё действовал Шопен! А на меня - её тяжелые, жаркие груди, которыми я был прижат к ковру у ножек фортепиано. Вначале я немного испугался и, чтобы не подать виду, рассматривал латунные педали, отполированные её туфельками, кота, равнодушно глазевшего на происходящее... Но она что-то знала... Что-то важное, помимо музыки. Наверно, законы гармонии и этого перехода от форте к пиано... Я так увлекся, так бесновался, что не хотел потом уходить... Я многому тогда научился, в четырнадцать лет. А потом был долгий перерыв... - Юлий замолчал, не желая продолжать, но я решила сразу покончить с тайнами, намереваясь чуть позднее наградить Юла собственными откровениями.
      - Она тебя бросила?
      - Моя огненная Аделия оказалась ведьмой... Однажды, когда мы были уже готовы приступить к необязательной программе музыкального обучения, мою учительницу навестил некто. Застегивая на груди блузку, она поспешно выпроводила меня в спальню. Я затаился, боясь шелохнуться, но из комнаты доносились непонятные звуки. Никто не говорил, но шумно двигали мебель. На цыпочках я подошел к двери и прильнул к щели. Увиденное потрясло меня. Здоровенный мужик смуглой масти трахал на столе задыхающуюся от возбуждения женщину. Его спина, плечи, ноги, густо поросшие кудрявыми волосами, странно контрастировали с полным белым, обмякшим как тесто телом. Голова Адели свисала, белесые кудряшки прилипли ко лбу, глаза закатились в истоме. Но она увидела меня и позвала задыхающимся голосом: "Иди сюда, детка... Иди, посмотри, что он со мной делает... Вот, вот, вот как надо..." Она захлебывалась и, наконец, закричала...
      Я не помню, как выскочил из спальни и всадил в плечо гиганта свой маленький и тупой перочинный нож...
      Все, конечно, замяли. Я заболел чем-то инфекционным, кажется. свинкой. Уроки музыки кончились. Но когда через несколько месяцев я попытался вступить в контакт со своей сверстницей, у меня ничего не вышло...
      Я прижала его к себе:
      - Боже! Это же все легко проходит... Надо было найти хорошего врача... Или...
      - Или опытную женщину. Да, я это понял сам, почитав кой-какую литературу, и даже нашел профессиональную проститутку. То, чем мы с ней занимались, было вполне сносно с точки зрения физиологии. Но меня тошнило и от себя, и от нее.
      Потом умерла бабушка, погибли родители и на меня обратила внимание Лайза. Та, что пренебрегала влюбленным одноклассником со школы, зная свою власть надо мной...
      - И она делала с тобой почти то же, что та патологическая секс-бомба, плакавшая над Шопеном?
      - Да. Лайза растоптала меня. Но это было ещё хуже - она надругалась над любовью... Наверно, мне было необходимо пройти через все круги ада, чтобы заслужить тебя. И суметь по-настоящему оценить это.
      - Кажется, нам пора выпить. - Я поднялась к столику, прикрываясь простыней, но Юл сдернул её.
      - Не надо ничего портить, пожалуйста! Я и так страдаю от того, что не могу спрятать в свои тайники каждый твой жест, каждый изгиб твоего тела, от которого шарахается, как угорелое, мое очумевшее, больное тобой сердце.
      Обняв мои колени, он уткнулся в них лицом, не давая двинуться. С ловкостью циркачки я разлила в рюмки остатки кагора и за волосы оттащила его голову.
      - Залей тоску вином и приготовся слушать. Твоя исповедь не из разряда поучительных историй о здоровой спортивной юности. Но для истории болезни психдиспансера не тянет. К тому же я согласна - далеко не слепой, а очень мудрый рок толкал тебя ко мне. Я выпью за него, ладно? И ещё за свои неудачи. которые я ошибочно принимала за удачи судьбы. А это были лишь легкие подталкивания под зад - к тебе. К тебе, мой мальчик...
      Я рассказала о неудавшемся романе с Аркадием и дружбе с Сергеем. О том, что была благополучна и счастлива с мужем до того момента, как не встретила на теплоходе свою первую любовь. Неосуществившаяся близость с Аркадием, затеянный им странный флирт зародил подозрения, что мое существование пресновато и за его надежной позолоченной рамкой есть нечто, способное всколыхнуть какую-то иную, скрытую волну жизни, какие-то неведомые острые, пряные её ароматы.
      - То, что я сейчас расскажу тебе, наверно, лучше держать при себе. Я поделилась своей постыдной тайной с бывшей коллегой, психоаналитиком, знающим толк в подобных делах. Я была уверена, что это болезнь.
      Юл насторожился, приготовясь высмеять мои признания, но когда я закончила мое повествование, его лицо стало таким далеким и незнакомым, что я пожалела о своей откровенности. Дура! Ведь знала же - всем своим опытом врача и женщины, что далеко не всякая правда должна подлежать огласке, и что даже очень близкий человек не способен зачастую понять то, что способно унизить его гордость.Юл стал смущенным и зажатым. Быстро натянув свитер и брюки, он вышел на кухню и я слышала, как бежала в стакан холодная вода. Вернулся с новой бутылкой вина:
      - Тебе налить?
      - Нет. Все это ушло в прошлое, от которого я совершенно свободна... И освободил меня ты... Я стала работать в Службе доверия, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей и преследовавшей меня... - Я на секунду задумалась, стоит ли договаривать, и завершила признание. - ...от преследовавшей меня сексуальной неудовлетворенности... Регулярная, размереннафя супружеская постель, чувство родственной близости и дружеского доверия, связывавшей меня с Сергеем, способны дать иллюзию счастья... Нет - настоящее счастье его покойную разновидность...
      - А для настоящего не хватает приключения, остроты, риска... - Жестко дополнил Юл. - Значит я - это и есть приключение. Острая приправа к диетическим деликатесам мадам баташовой.
      - Ты умеешь быть жестоким. - Я поднялась, взяв одежду. - Надеюсь, это не самое сильное твое чувство. Позвони, когда победит то, о чем ты декларировал чуть раньше - любовь и сострадание.
      Он поймал меня за руки, и так стоял, опустив голову, не в силах посмотреть мне в глаза.
      - Я патологически ревнив... - Хрипло признался он. - И сейчас думал, как разыскать в Стамбуле этого парня и убить его...
      - Парня - ни имени, ни лица которого мне не дано было узнать. - Я усадила его на диван, шепча в щеку: - Пойми, это был всего лишь символ, знамение... Предвестник того, что в моей жизни должен появиться ты, а я не должна этому противиться... Ведь все считают меня пресной и сдержанной женщиной...
      Юл приблизил ко мне свои губы:
      - Укуси-ка меня, волчица, укуси до крови. Я хочу убедиться, что твой огонь - только для меня.
      И вновь мы вцепились друг в друга, чтобы подвести черту под своим прошлым. Захлопнуть дверь в тайники сознания, полные "скелетов". Мы вышли из схватки обновленными и ещё более близкими...
      - Странно, но я не ревновал тебя к мужу. Вернее - не очень сильно. Потому что чувствовал, как ты тянешься от него - ко мне... И даже жалел его - как честный грабитель обворованного человека... Ведь я решил отнять тебя у него, Слава...
      - Я не представляю своей жизни без тебя. Но пока не будем решать все сразу... Пойми - Сергей действительно дорог мне. Есть Софка, есть дружба. Часто мне кажется, что я единственный близкий человек Сергея, хотя никогда не вникаю в его дела.
      - Это понятно. Думаю, твой муж занят сейчас в каких-то очень серьезных разборках. И он бережет тебя, отстраняя от своих секретов... Слава, я должен тебе кое-что рассказать... Наверно, давно уже должен был это сделать, не дожидаясь, пока мы станем так близки...
      Я положила голову на его плечо, наслаждаясь ощущением женщины, прильнувшей к своему хозяину и защитнику. Юл сунул нос в мои волосы и, касаясь уха губами, сказал:
      - Я видел тогда ночью человека с простреленной рукой. - Он остановил мою попытку подняться и крепко прижал к себе. - Я не мог уйти, простившись с тобой и смотрел на темный фасад дома, ожидая, когда зажжется свет. Мне необходимо было знать, как светится твое окно... Он выбежал, зажимая левую руку и, сев в припаркованный за углом автомобиль, уехал... Только увидев капли крови, я понял, что человек ранен. Я шел по следу - словно клюквинки, раздавленные в сверкающем снегу, капли вели меня к подъезду. Я задрал голову, соображая, относится ли этот подъезд к тому окну, которое я счет твоим - свет приятно золотился сквозь спущенные шторы. И тут прямо на меня выскочил малый - секунду мы стояли нос к носу, и он юркнул в темноту. Черная шапочка, которую обычно надевают килеры, и невыразимое брезгливое презрение в глазах насторожили меня. Я сообразил или придума, что стрелял именно он...
      - Значит, ты видел этого человека?! Господи! ведь он стрелял в моего знакомого... Понимаешь, Сергей не мог встретить меня после ночной смены и прислал своего знакомого парня. мы поднялись к нашей двери и здесь почти неслышно хлопнули два выстрела. Одна пуля застряла в деверном косяке, другая ранила Геннадия... На его пехоре расплылось кроввое пятно...
      - Слава! Этот гад метил в тебя! - Юлий сел и встряхнул меня за плечи. - Я же не знал! Я не мог знать, что он охотился за тобой... Эх! Я ведь чуть не поймал его!
      - Сумасшедший! Он был вооружен. И, конечно, стрелял не в меня. Геннадий одел куртку Сергея. У них похожие фигуры. Возможно, Сергей узнал, что за ним следят, а может они поменялись одеждой случайно. В их "конторе" часто бывают ЧП...
      - Как же так? Сергей переоделся, зная, что на него готовится покушение, причем, в тот момент, когда он будет провожать тебя! Он же рисковал тобой!
      - Этого не может быть. Твоя версия ошибочна. Сергей сто раз закрыл бы меня своим телом. Но подставить... Никогда.
      Юлий задумался, вышагивая по комнате. Открыл форточку, жадно глотая ворвавшийся в нашу разогретую комнату морозный воздух.
      - Посмотри, ничего не сходится: киллер стрелял с двух шагов и два раза. Попал в руку и убежал. Так не бывает с профессионалом. Значит, он не должен был убивать, он должен был припугнуть! И не этого Геннадия, которого, конечно, не мог спутать с Сергеем, а тебя! Пойми - кому-то очень надо было напугать тебя.
      - Но зачем? Ведь я действительно ничего не знаю.
      - Угроза жене - лучший способ прижать мужа... А бывает... бывает, что и муж предпочитает припугнуть жену, предупреждая её таким образом о соблюдении осторожности...
      - Ты что? Не смей говорить так! Подозревать в подлости Сергея сейчас вдвойне непорядочно. И вообще - крайне несправедливо.
      - Извини. Я действительно не должен был мутить грязь. Я собираюсь победить его чистыми руками.
      - Милый, ты собираешься обскакать Сергея по службе или вызвать его на дуэль?
      - Я поищу другую работу. У меня есть голова, руки, я кое-чему научился... Работать с компьютером, ладить с людьми... А стрелять я не умею, уж лучше очаровывать женщин.
      - На это не рассчитывай. Запрет на профессию альфонса наложен. - Я опечатала его уста, нос и глаза поцелуями и вкрадчиво попросила. - Но ты ведь позволишь сделать мне один сюрприз? Ты способен порадовать меня согласием? Ну, пожалуйста, скажи "да", когда я тебя попрошу. Обещаю, что это будет только один раз.
      Глава 26
      Вернувшись домой, я затеяла лихорадочную уборку, прокручивая в голове детективные версии. А что, если в самом деле хотели припугнуть меня. Но кто и зачем? Допустим, враги Сергея, желая оказать на него давление. Возможно, и смерть Иры - способ давления на Толю. А может, опять-таки не Сергея? Не даром Толя так оперативно отправил нас в Москву, утроив алиби... И почему Сергей поменялся курткой с Геннадием? Не мог же он предполагать, что именно в этот вечер должно состояться покушение? Необходимо срочно починить куртку, если Сергей вернул её домой. Собираясь в Альпы, он и не вспомнил о столь удобной для поездки одежде.
      Перебирая одежду в стенном шкафу, я оторопело уставилась на знакомую вещь - на плечиках преспокойно висела та самая куртка цвета хаки. Оба рукава куртки были абсолютно целы.
      ... Я не знала, как посмотрю в глаза Сергею и сдержусь ли от признания. Жить с ложью на душе казалось невыносимым. Разум твердил о необходимости подождать, подумать о Соне, присмотреться к Юлу... О том, что возникшая столь внезапно буря страсти не может быть долговечной, а тринадцатилетняя разница в возрасте губительна... Если, конечно, дама не из породы Пугачевой.
      Состояние вернувшегося из деловой поездки Сергея не располагало к беседам. Он был отчужден и сосредоточен. Не заметил перемен, которые я считала неспоримыми уликами - мои горящие, плутоватые глаза, вспухшие губы и темное пятно на шее. Моя кожа чересчур тонка, и грудь, доведись мне кому-то продемонстрировать её, являла красноречивое зрелище. Конечно, я не предполагала и возможности близости с Сергеем, а он, к счастью, был совершенно далек от этих мыслей.
      - Что-то стряслось? - Осторожно спросила я за ужином.
      - Это нормальное состояние. Трясет, как на вулкане. - Не чувствуя вкуса, он жевал свиную отбивную.
      - Сережа, а тебе не кажется, что стреляли не в Геннадия, изображавшего тебя, а в меня?
      Он недоуменно поднял брови, вспоминая, о чем я говорю, на секунду задумался и продолжил жевать.
      - Глупости.
      - Но куртка целая. Там нет следа от пули.
      - Она и висела целая в шкафу. Я её ни разу ещё не одевал.
      - Геннадий сказал, что вы поменялись одеждой перед тем, как ему отправиться на встречу со мной... Ничего не понимаю...
      - Прекрати играть в детектива, детка. Ты не Агата Кристи. И не придумывай лишнего - все и так достаточно запутано. Лучше расскажи что-нибудь веселое... Честное слово, Слава, ну что из того, что я купил новую куртку? Ну не стану же совать в шкаф дырявую вещь, чтобы пугать тебя воспоминанием?
      Я присмотрелась к мужу. Он как-то сразу обрюзг, даже депардьевские пряди казались неуместным камуфляжем стареющего мужчины. А под глазами лежали тени забот и бессонных ночей. Но вместо сочувствия появилась злость. Я ощущала беспомощность наивной дурочки, которую ловко водили за нос умные, опытные дяденьки - Серж и его коллеги. И я продолжала наступать - глупо, неумело.
      - Тебе не кажется ужасным то, что случилось с Ирой? Может быть, этим убийством припугнули Толю или тебя? А вы - хитрые, опытные, втянули беззащитную глупышку в свои игры...
      А может, это она - невинная глупышка - втянула нас? Вернее, её основной "спонсор", использовавший свою любовницу как подсадную утку?
      - Ты имеешь в виду Игоря Рустамова? - Удивилась я внезапной откровенности мужа. Обычно он не заходил так далеко в раскрытии карт.
      - Не знаю, как звали прежнего "шефа" девочки. Вероятно, это была барменша из ночного бара, где она работала прежде. Та мудрая бандерша, коорую Ира любила цитировать. - Взгляд Сергея был откровенно насмешливым. Я почувствовала, что лапша на моих плечах повисла до плечей, напоминая "прическу" спаниэля, и уже хотела об этом заявить Сергею, но он вдруг стал серьезным и тяжело вздохнул. - Бросим эти разборки, Бубка. Ты ведь о чем-то хотела меня попросить?
      Он часто угадывал мои желания и я удвилась, как это в хаосе обуревавших меня мыслей Сергею удалось вычислить ту, которую я готовила к моменту примирения. Убирая со стола тарелки, я небрежно сообщила:
      - Моему бывшему пациенту нужна работа.
      - Юрию Вартанову, 1973 года рождения, проживающему в Черемушках? - Он зевнул.
      - Он больше не пытается решить свои проблемы самоубийством. Но нужно, надо помочь устроиться на работу. Психически нормален, неоконченное высшее образование.
      - Что он умеет? - Сергей направился в ванну, отбрасывая на кресло и диван пиджак, рубашку и галстук.
      - Я думаю - все. В пределах какой-нибудь офисной должности... Конечно, не письма разносить. Он гордый.
      - Письма теперь разносят факсы и телетайпы. А гордые способные молодые люди, умеющие все, как ты полагаешь, проживают в калифорнии или в подмосковных имениях...
      Прежде, чем закрыть перед моим носом дверь в ванную, Сергей сказал:
      - Звони завтра после обеда Афанасию. Я с ним поговорю
      ...В заключении обстоятельной беседы с афанасием Ивановичем директором детективного агентства "Модус", обнадеженная доброжелательностью бывшего "батюшки", я заверила:
      - Мне кажется, вы с ларой не пожалеете об этом приобретении. Только одна просьба, Афанасий, как от бывшего лечащего врача: если надумаешь что-то предложить ему, позвони сам. Этот парень болезненно честолюбив и не умеет навязываться.
      Я представила, как снисходительно улыбнулся афанасий, прежде чем ласково пробасить:
      - Только ради тебя, Славочка.
      Глава 27
      Апрель приближался к концу. Вчера мне исполнилось тридцать шесть. Сегодня у нас гости, а завтра я лечу в графство Эссекс, где в частной общеобразовательной школе, известной своими двухсотлетними традициями, заканчивает первый год обучения в группе старшеклассников Соня.
      Я уже распрощалась со Службой доверия и пока не ощутила потребности в другой работе. Квартиру теперь два раза в неделю убирает разговорчивая хохлушка Таня, она же сегодня с утра поставила по моему рецепту пирожки, которые вечером будут выданы за мои. Особенно тяжелым испытанием для Татьяны стало приготовление сациви. Смешивать курицу с орехами, луково-яичным желе и чесноком являлось, по её мнению, чуть ли не преступлением. - "Неужто нельзя все это съесть поотдельности? Если денег много, так надо все портить, вот блажь-то!" - Я попыталась объяснить, что сациви - национальное, народное грузинское блюдо, но проследить за его приготовлением поленилась. Ни хозяйственного, ни профессионального, ни супружеского энтузиазма я в себе не наблюдала. Вот только материнские чувства ещё теплились. Я держала фотографию дочери на своей прикроватной тумбочке, чтобы видеть её сразу, как только открою глаза - снятую "полароидом" растрепу с цветным ранцем в обнимку.
      А в потайном отделении портмоне пряталась фотография Юла - крошечный снимок, сделанный для водительских прав. С прилизанными назад волосами, в круглых очках и белой рубашке он смахивал на студента-отличника из хорошей семьи.
      Вчера, 28 апреля, Юл пригласил меня в ресторан. На сидении его нового "Аудио" лежала охапка палевых роз - крупных и ароматных, как я люблю.
      - Здесь, кажется, полсотни. Ты, дружище, яно преувеличил. - Сказала я, подхватив букет и погрузив в цветы лицо.
      - Их всего тридцать. Мы знакомы с тобой пять месяцев. Каждый из них я приравниваю к полугоду - то есть умножаю на шесть, по количеству ничего не значит без показателя качества. - Он потянулся ко мне и мы торжественно поцеловались, зажатые рулем и букетом.
      От Юла пахло слабым, изясканным парфюмом. Он окончательно перешел на линзы и стал связывать сзади волосы в "африканскую косичку". Судя по темному костюму и белой рубашке с бабочкой, он собрался отвезти меня в приличный дорогой ресторан, где весь вечер вокруг нас будут щебетать тошнотворно вежливые официанты, а Юл небрежно закажет "Шато-Марго" или шампанское, черную икру и экзотические фрукты - именно то, чем принято ублажать утонченную пресыщенную даму.
      - Если хочешь сделать мне подарок, поедем к тебе? Я страшно соскучилась.
      - Сегодня заказывает музыку Слава. Я послушный раб капризной богини.
      Резко развернув автомобиль, Юл направился к району Мосфильмовской, где недавно поселился в двухкомнатной квартире, оборудованной со скромным шиком. Хорошая техника, минимум мебели, максимум книг и роскошная, несколько претенциозная, ванная комната.
      Юл сочинил её для меня, используя туманно-графитовый с золотыми прожилками кафель и матово-черную сантехнику. Когда я разрезала ножницами ленточку - ванна была готова к купанию, благоухая жасмином. И Юл не отстал, пока я не погрузилась в нежную, тающую от моего прикосновения пену. Затем сел рядом и, щелкнув зажигалкой, зажег свечи, которые я только теперь заметила, а также букет белых роз, стоящих в напольной вазе. Погасив свет, он молча обрывал олепестки и бросал их в воду.
      - Только заржавевшей бритвы не хватает. - Нехорошо пошутила я, смекнув, что Юл осуществил сочиненную мною тогда по телефону мизансцену. И нсмотря на горячую воду, по моей коже побежали мурашки - на мрачных кафелинах плясали световые блики, а отраженный в зеркальном потолке черный эмалевый овал с моим алебастровым телом напоминал саркофаг.
      - Я тогда ещё поклялся, что реализую твою насмешливую подсказку. Но не знал, что все будет совсемпо-другому... Бритва не нужна - нужна ты. Ты это тысячи прекрасных смертей... - Он разделся и поднял меня из воды. Сейчас мы совершим двойное самоубийство.
      Наша любовь в ванной оказалась не очень удачной - мешали свечи, кафель и розы. Мокрые и возбужденные, мы перебрались в спальню, где кроме низкой кровати, занимавшей пости все двенадцатиметровое пространство, не было ничего...
      Как я наслаждалась новым Юлом, стремительно вылупившимся из кокона подобно прекрасной бабочке. Нищий превратился в принца без всяких усилий, и бросил полученное богатство к моим ногам. Ему нравилось делать мне подарки, кормить дорогими лакомствами. Он дрожал от счастья, усаживая меня впервые в шикарную машину, и устроил сюрприз с новосельем (уже упомянутый эпизод в ванной). Я недоумевала, опасаясь задавать вопросы после того, как Юл дал знать: "Мои дела - это стена, и не пытайся пробить её носом, как Буратино нарисованный очаг". Именно так я поняла нашу полушутливую беседу.
      - Чем ты занимаешься у афанасия? Так щедро оплачивают только весьма ответственные услуги.
      - Это правда, детка. Я учу "Закон Божий", а потом провожу спецкурс библейской мудрости с наиболее трудными клиентами агентства. Например: дяденька поклоняется золотому тельцу, дяденька не может остановиться, хапая "бабки" и теряя совесть. При этом он жертвует на храм и молит Всевышнего способствовать его обогащению. Я говорю ему: "Не проси у Бога того, что получаешь от дьявола. Богу свойственно делать сердце сокрушенное и смиренное, трезвенное, целомудренное и воздержанное, кающееся и умиленное". То есть Иоанна Златоуста цитирую. Действует беспроигрышно.
      - Юл, а если серьезно?
      - Я занимаюсь бумажной, архивной работой. То есть компьютерным банком информации. Это работа ответственная.
      - Как тебе доверили сразу такое дело? Они сто раз проверят, потом посадят. В архив, разумется.
      - Проверяли. Теперь для этого есть специальная метода - тесты, детекторы и т. д. У меня - высший коэффициент надежности! Вещь, между прочим, редкая.
      - Но откуда такие деньги? Я бспокоюсь о тебе, Юл. - Все это я вещала, сжавшись на сидении новой машины, стоимость которой в сопоставлении с доходами Юла, приводила меня в содрогание.
      - Автомобиль принадлежит фирме. А в остальном мне просто повезло. Наше агентство - акционерное общество, и пайщики получают проценты от доходов. Шефу посчастливилось выиграть большое дело - мне перепали лишь крохи...
      Приглядываясь к новому Юлу, я не могла не признать, что молодой человек очень красив и чрезвычайно привлекателен. В оправе материального достатка заиграла драгоценным блеском его врожденная аристократическая легкость, талант распоряжаться этим длостатком с игривой широтой и чуждым показухе вкусом. Редкая смесь деликатности, граничащей с застенчивостью, и уверенность в себе, силы создавали ауру покоряющего обаяния. Он мог быть разным - изысканным и простецким, трогательным малышом и властным господином. Но переходя в ранг хозяев жизни, удачливых лихих любимцев Фортуны, Юл все реже возвращался к прежнему облику бесшабашного бессребренника, романтического парня, поклоняющегося любви.
      Мое удивление и радость от чудесного преображения Юла, к которому я была причастна, скоро померкла. Мне стало не хватать дерзкого пылкого малтчика, боготворившего меня, как наивысшую ценность в своей жизхни. Тот нищий гордец, приходящий в ярость от своей несостоятельности, навсегда остался в недрах брошенной убогой квартирки. Я не просто потеряла, я уничтожила его собственными руккми, хотя давным-давно знала, что романтичный влюбленный, как истинный художник, обладающий редким даром, должен быть свободен - от всего житейского, бренного, бытового. От необходимости зарабатывать и считать деньги, конкурировать, преуспевать, завидовать чужому везению.
      Рыцарями любви становятся по призванию, отрекаясь от всего, что не связано с её безрассудным полетом. Рванувшись за удачей, Юл стремительно превращался в облагороженную вариацию "делового человека": сильный, дерзкий, преуспевающий, тщеславный и, увы, почти всегда обремененный какими-то неотложными, супер-важными проблемами. Мы стали видеться редко, вырывая для встреч короткие часы. Вечерами Юл часто бывал занят своим загадочным архивом и нередко пропадал ночами. Тайно набирая его номер, я наталкивалась на автоответчик. Однажды меня вежливо приветствовал женский голос, доложив, что хозяин на службе. Юл объяснил позже, что это была приходящая домработница, стиравшая белье и убиравшая квартиру. Я постаралась поверить.
      Он поздравил меня с днем рождения первым, и мы договорились встретиться, причем я, расчитывая на интим, уделила особое внимание белью, а Юл нацепил "бабочку", наметив посещение престижного ресторана. Он легко согласился изменить свой план, но обида на то, как далеко разошлись наши желания, осталась. Юлу хотелось провести вечер на людях, а мне - только вдвоем с ним.
      Осторожно открыв двумя ключами кодовый замок стальной двери, он подтолкнул меня в темную прихожую и попросил зажмуриться.
      - Понимаешь, я не ждал гостей. Здесь все раскидано. Посиди в ванной, попудри носик, а я пока засуну под шкаф свои носки и женские трусики.
      Юл подсмеивался над моей все чаще разгоравшейся ревностью. И, действительно, оказавшись в ванной, я прежде всего обшарила глазами полочки и шкафчики на предмет вещественных доказательств измены - забытой губной помады, волосков на щетке, флакончика женских духов. - Ничего.
      - Можешь войти. Надеюсь, ты успела раздеться? - Церемонно взяв меня под руку, Юл распахнул двери комнаты.
      - Ой, милый! - Завизжав от восторга, я бросилась к нему на шею.
      В центре идеально убранной гостиной красовался стол, накрытый моими любимыми блюдами. А над диваном появился портрет, сделанный фотографом-профессионалом. В полумистическом черно-белом парении линий и бликов угадывалось мое лицо. Лишь глаза - предельно яркие, до очерка каждой ресницы и серебряного свечения радужки, поражали жизнью. Более глубокой и сложной, чем предполагала в себе я сама.
      - Знакомься, это Глория.
      - Очень красиво. Неужели ты видишь меня такой? Спасибо, Юл. В эту незнакомку нельзя не влюбиться. Боюсь, она будет стоять между нами...
      - Что с тобой, Слава? Ты полюбила черный юмор?
      - Я полюбила и люблю тебя. Только теперь это получается у меня не очень весело. Если бы ты знал, как я скучаю, мой мальчик...
      Мы провели прекрасный вечер, не очень увлекаясь столом. Казалось, и на широкой кровати под атласным пуховиком было все точно так же, как на продавленом диване его бывшей холодной комнаты. Но Юл не шептал "Я не отпущу тебя..." И не грозил забрать меня у Сергея. Он называл меня Глорией. А под конец мягко посоветовал:
      - Ты прекрасный специалист, девочка. Ты чуткий, тонкий человек. Подумай, сколько людей нуждаются в твоей помощи?..
      - Ты хочешь посоветовать мне пойти на работу?
      - Ну, хотя бы до возвращения дочери.
      ...Соня должна была вернуться на каникулы в начале июня и который раз напоминала мне об обещании посетить её. Девочке так хотелось похвастаться школой, новыми друзьями и местными достопримечательностями, о которых она тараторила мне в долгих телефонных звонках. Писать моя дочь не любила, я тоже. А поездка почему-то все время откладывалась с тех пор, как в моей жизни появился Юл.
      И вот на следующий день после юбилея я позвонила директрисе мисс Линде Армстронг, предупредив о своем визите, и заказала в авиакассе билет. Голос почтенной дамы был пропитан английской любезностью с примесью тончайшей чопорности, как торт горьковатым миндальным кремом. А потом позвонила Софка, визжавшая от восторга и сообщившая. что будет встречать меня в аэропорту вместе с родителями своей подружки Памелы.
      - Вот увидишь, какие Питчемы клевые - очень светсткие и совсем не заносчивые... Жаль, что ты не умеешь ездить на лошади... - Добавила она, собираясь, очевидно, представить свою мать друзьям во всем блеске.
      - Может, прихватить флейту? Я здесь на досуге разучила пару пьес.
      - Правда?
      - Не дури, девочка. Я не знаю даже, с какой стороны в неё дуют.
      И все-таки я постаралсь, чтобы мой внешний вид не разочаровал Софу. Совсем не много вещей, с учетом, что конец апреля там немногим лучше нашего мая! А это значит - хорошее "английское" пальто из песочного ворсистого драпа и несколько костюмов, допускавших перетасовку деталей.