— Управления погодой? — воскликнул я. — Как раз из-за этого я и приехал.
      — Очевидно, нам следует объяснить… — начал Барневельд, но его прервало жужжание зуммера.
      Барневельд сдвинул в сторону стопку бумаг с середины стола, где находился интерком, и тронул пальцем загоревшуюся кнопку.
      — Ну что, гость нашел, наконец, наш отдел? — спросил неприятный голос.
      — Мистер Торн здесь.
      — В таком случае направьте его ко мне.
      Щелчок. Интерком замолчал.
      Тэд жестом остановил поднявшегося было Барневельда.
      — Это в конце коридора, — сказал он, указывая пальцем направление, и с легкой усмешкой добавил: — Желаю удачи.
      Я слегка нервничал, пока шел по коридору. На двери не было таблички с именем. Я тихо постучал.
      — Войдите.
      Кабинет Россмена был почти таким же небольшим и невзрачным, как и тот, из которого я только что вышел. Металлическая конторка, книжные шкафы с папками, скромный стол для заседаний с разномастными стульями возле него — вот, пожалуй, и все. Всего одно окно, на стенах — карты и графики, судя по их виду, висевшие здесь уже несколько лет.
      Прежде я не представлял себе разницу между положением служащих частного предприятия и государственного — по крайней мере, в том, что относилось к занимаемому ими помещению и обстановке. Будь у доктора Россмена такой же пост у моего отца, его кабинет был бы раза в четыре больше. Как и оклад.
      Когда я вошел, Россмен сидел за столом.
      — Присаживайтесь, мистер Торн. Надеюсь, вам не составило большого труда найти нас.
      — Пришлось немного поблуждать, — ответил я. — Извините, что задержал вас.
      Россмен пожал плечами. Это был худощавый мужчина с узким унылым лицом, чем-то напоминавшим морду ищейки.
      — Ну-с, — сказал он, пока я присаживался к его столу, так чем мы можем быть полезны фирме «Торнтон пасифик»?
      Я наконец сел.
      — Нас беспокоят штормы, от которых наши драги приходят в негодность. Это причиняет большой урон технике и дорого нам обходится.
      Он угрюмо кивнул.
      — Разумеется.
      — Отец просил узнать, чем вы можете нам помочь. Сейчас мы вынуждены на несколько дней прекратить добычу руды. Если в скором времени не удастся справиться со штормами, фирма понесет большие убытки. Я уж не говорю о людях, которые рискуют жизнью.
      — Понятно, — сказал Россмен. — Мы пытались по возможности охватить весь район Тихого океана наиболее точными долгосрочными прогнозами. Треть моих сотрудников бьется сейчас над этой проблемой. К несчастью, предсказание штормов в открытом океане — дело трудное, оченьтрудное.
      — Да, да, конечно.
      — Видите ли, мистер Торн, наши длительные прогнозы зиждутся на статистике. Мы с достаточной степенью уверенности можем предсказать количество осадков в определенном районе на тот или иной отрезок времени — скажем, на месяц. Но точно предсказать, когда именно начнется шторм, мы практически можем только в последнюю минуту. А заранее сказать о направлении движения шторма еще труднее — разве что в самых общих чертах.
      — Ну, а если шторм подбирается к таким жизненно важным районам, как те, где установлены наши драги, можете ли вы заставить его изменить направление или вовсе разрушить его?
      Губы Россмена на мгновение чуть тронула улыбка, но он тут же взял себя в руки.
      — Мистер Торн, откуда вы взяли, что мы способны делать все это?
      — Но разве не вы осуществляете работы по управлению погодой? Мне приходилось читать о том, как засеивают тучи, и о патрулях ураганов…
      — Вы ошибаетесь, как, впрочем, и очень многие другие, спокойно возразил Россмен. — Да, моя группа действительно отвечает за эксперименты, связанные с изменениями погоды. В очень узких масштабах Бюро погоды в течение нескольких лет осуществляло засеивание облаков и другие подобные опыты. Но не более того. Никаких определенных результатов не получено. Никто не умеет изменять направление шторма, никто не в состоянии разрушить его.
      Я оторопел.
      — Но люди, которые осмеливались летать в сердце ураганов…
      — Ах, вы об этом! Да, несколько лет они в самом деле пытались найти способ влиять на ураганы. Но если и отмечались какие-то изменения в поведении ураганов, их никак нельзя связывать с деятельностью этих людей. Еще ни один ураган не удалось остановить или хотя бы замедлить его движение, несмотря на все наши попытки засеивать облака химикалиями.
      Россмен откинулся на спинку вращающегося кресла и, казалось, любовался собой.
      — Существует Группа Непогоды в Канзас-Сити, заявившая, будто они иногда предупреждали зарождение торнадо засеиванием облаков. Но ни я, ни кто-либо другой у нас в Бюро не верим в это. До получения каких-либо результатов пока еще очень далеко.
      Я не мог скрыть разочарования.
      — Представьте себе, — продолжал Россмен, рассеянно взяв карандаш со стола, — за несколько минут ураган освобождает энергию, по мощности равную атомной бомбе, сброшенной на Хиросиму. За день — энергию, эквивалентную сотне десятимегатонных бомб! Никто и ничто не может остановить такую силу!
      — Но… штормы поменьше — не можете ли вы что-нибудь с ними сделать? Хотя бы попытаться?
      Он покачал головой.
      — Насколько я могу судить, это обошлось бы слишком дорого, а главное, было бы совершенно напрасно. Как это ни парадоксально, ураганы, быть может, более подвержены изменениям в результате вмешательства человека, чем другие виды штормов, — по крайней мере они не так прочно сбалансированы, не столь устойчивы.
      — Как странно…
      — Да, — согласился Россмен. — Странно, особенно для непрофессионала. Но это так. Боюсь, что все эти толки вокруг воздействия на погоду — не более чем разговоры. И, смею вас уверить, пока я возглавляю Сектор длительных прогнозов, ни один из его сотрудников не будет вовлечен во все эти глупости.
      — Глупости?
      — Конечно же, глупости! — выпалил он, взмахнув карандашом. — Управление погодой! Все наши эксперименты попросту бессмысленны. Предположим даже, что мы смогли бы в широких масштабах влиять на погоду, заставить изменить направление штормов, которые неугодны вам, или вовсе уничтожать их. Откуда нам знать, что тем самым мы не создаем условий для образования другого, еще более разрушительного шторма где-нибудь в ином месте? Или, нарушая естественное равновесие сил, не вызовем бурю где-то в тысячах миль отсюда? Нет, в эту игру вовлечено слишком много разных факторов, слишком многого мы тут не понимаем и, возможно, никогда не поймем. Поверьте мне, что воздействовать на погоду… нет, это невозможно.
      — Да, но люди в той комнате… они говорили об управлении погодой.
      Россмен попытался изобразить на лице улыбку, но глаза его превратились в узкие бойницы.
      — Это все Тэд Маррет. Как я уже объяснил вам, вокруг воздействия на погоду полно всяких разговоров. Мистер Маррет молод и честолюбив, готовит докторскую в Массачусетском технологическом институте, такой, знаете ли, ни с чем не согласный, всесокрушающий тип. Уверен, что вам встречались подобные. Со временем он поостынет, и тогда, возможно, из него выйдет превосходный метеоролог.
      — Значит ли это, что вы ничем не сможете нам помочь?
      — Этого я не говорил. — Россмен постучал карандашом по подбородку. — Во-первых, мы можем обеспечить вас службой срочного прогнозирования. Иными словами, выражаясь непрофессиональным языком, мы поставим вам компьютер, который будет снабжать вас прогнозами сразу же, как только они будут отпечатаны у нас. Полагаю, что сейчас вы получаете их по коммерческому видеофону, то есть с задержкой на двенадцать — восемнадцать часов.
      — Что ж, это уже кое-что, — сказал я.
      — Затем советую вам обратиться к правительству с просьбой о финансовой поддержке. Разумеется, объявить всю срединную часть Тихого океана районом бедствия вам не удастся, тем не менее некоторые правительственные агентства, бесспорно, окажут вам известную помощь.
      — Понятно. — Почувствовав, что говорить нам больше не о чем, я встал: — Ну, спасибо, доктор Россмен, что вы не пожалели времени для разговора со мной.
      — Сожалею, что пришлось разочаровать вас.
      — Это будет еще большим разочарованием для моего отца.
      Он проводил меня до двери своего кабинета.
      — Не зайдете ли вы еще разок завтра? Я своду вас с людьми, которые все устроят со службой срочного прогнозирования для вашей фирмы.
      — Благодарю вас. Я все равно собирался уехать завтра после обеда.
      — Прекрасно. Постараемся сделать все, что в наших силах.
      Я прошел по коридору мимо комнаты, где еще недавно спорили Тэд и Барневельд, и спустился в холл. Здание, казалось, вымерло, и я почувствовал себя ужасно одиноким.
      На одном из диванов в холле, листая журнал, сидел Тэд. Он взглянул на меня.
      — Доктор Б. подумал, что у вас может не быть машины, чтобы вернуться в город. А достать здесь такси сейчас почти невозможно. Хотите, подвезу?
      — Спасибо. Вы едете в Бостон?
      — Я живу в Кембридже, прямо за рекой. Пошли.
      У него была старая, потрепанная двухместная машина марки «лотос». Взвыл мотор, Тэд выстрелил машиной со стоянки на кольцо и на ручном управлении с рыком ринулся вперед. «Наверное, у него нет автоводителя», — подумал я.
      Давненько я не бывал в апреле в Новой Англии и совсем забыл, как здесь бывает холодно, а ведь на мне все еще был легкий спортивный костюм. И теперь у меня зуб на зуб не попадал от холода. Тэд, к счастью, этого не замечал. Стараясь перекричать вой мотора и свист холодного ветра, он без устали говорил, жестикулируя одной рукой, а другой ведя машину сквозь все уплотнявшееся уличное движение. Темы его монолога сменялись почти с такой же частотой, как перекрестки, которые он проскакивал с удивительной скоростью. Он говорил о Россмене, Барневельде, что-то о турбулентных потоках воздуха, о математике, о загрязнении атмосферы и даже попытался прочитать мне небольшую лекцию об особенностях климата на Гаванях. Я послушно кивал головой, между тем как все тело мое сотрясалось от дрожи. Всякий раз, когда Тэд обгонял очередную машину, я мечтал оказаться на автоматической линии автострады.
      Он забросил меня в отель. Услышав его название, Тэд высоко поднял брови:
      — Роскошно путешествуете — лучший отель в городе.
      Моя комната оказалась удобной. И теплой. Однако меня удивило, что отель не предоставил мне более вместительного номера. «Слишком много людей приехало, не хватает мест», объяснил портье. По видеофону я заказал себе одежду, весьма скромную: брюки, пиджак и самые необходимые принадлежности туалета.
      Ужин я принял было за ленч, пока не осознал, что все еще продолжаю жить по гавайскому времени. В полночь я не испытывал ни малейшего желания спать и смотрел ночные телепередачи до тех пор, пока незаметно для себя не погрузился в сон.
 
      Солнце поднялось над Западным полушарием, согревая своим теплом моря, континенты и покрывающий их словно мантией беспокойный, давящий своей тяжестью на земную поверхность воздушный океан. Атмосфера, получающая энергию от Солнца, закрученная вращением Земли, двигалась словно живое теплокровное существо. В ней пульсировали ветры. Гигантские столбы воздуха вздымались вверх, впитывали влагу и вновь обрушивались вниз, освобождаясь от нее; они собирали тепло тропиков и несли его к полюсам — а вместе с теплом несли жизнь. Над этим не знающим покоя взвихренным слоем атмосферы воздушный океан становился спокойнее, и в нем лишь продолжали стремительно мчаться струйные течения. А еще выше, в потемневшем небе, где вспыхивали метеоры и разреженный воздух становился совершенно непригодным для дыхания, но все же прикрывал Землю от жесткой, мощной солнечной радиации, — в атмосфере зарождались электрические заряды. Постоянно колеблемый солнечными и лунными приливами и отливами, терзаемый магнитными бурями и невидимым межпланетным ветром, воздушный океан исчезает в темных глубинах космоса.
 
      Я проснулся поздно, поспешно натянул на себя костюм и вызвал машину, чтобы ехать в Климатологический отдел. Пока машина с автоводителем пробиралась сквозь немыслимую кутерьму Бостона, я купил на завтрак в автомате-буфете, установленном на спинке заднего сиденья, лучшее из того, что мне могли предложить: синтетический фруктовый сок, подогретый бисквит и порошковое молоко.
      Из машины я позвонил в Отдел. Секретарша Россмена сообщила, что он занят, но пошлет кого-нибудь встретить меня в холле.
      Автомобильная стоянка возле Бюро была забита машинами, а в холле металось множество людей. Я назвал свое имя дежурному, тот кивком указал мне на тоненькую хорошенькую блондинку в светло-зеленой юбке и такого же цвета свитере, сидевшую за столом. От всей ее легкой фигурки, казалось, исходил аромат свежести, цветущих полей.
      — Присцилла Барневельд, — представилась она. — Доктор Россмен просил сопровождать вас, чтобы вы не заблудились по пути в Сектор.
      Я заметил, что глаза у нее серовато-зеленого цвета, слегка удлиненное лицо с правильными чертами заканчивалось небольшим, но решительным подбородком.
      — Да-а, — протянул я, — вы, пожалуй, самый приятный из всех сюрпризов, с которыми мне довелось встретиться в Бюро погоды.
      — А это самый приятный комплимент… по крайней мере за сегодняшний день. — Она говорила с легким, едва заметным акцентом. — Лифты вон там.
      — Не забудь очки, Барни, — напомнил ей дежурный.
      — О, спасибо, — она вернулась к креслу, в котором сидела, и подобрала очки. — Без них я бы весь день напролет щурилась.
      — А почему Барни? — спросил я, пока мы шли к лифтам.
      Улыбка скользнула по ее лицу.
      — Это лучше, чем «Присей» или «Силли», не правда ли?
      — Да, конечно. — Двери лифта распахнулись, и мы вошли в кабину. — А это вам не мешает порой?
      — Да не такой уж я пунктуальный человек… особенно в отношениях с людьми… Третий этаж, пожалуйста, — сказала она в щелку панели автоматического управления лифтом.
      Оформление документов в секции обслуживания на установку у нас в Гонолулу службы срочного прогнозирования доктора Россмена заняло у меня почти час. Барни помогала мне и, когда все нужные бумаги были заполнены, заложила их в автомат-исполнитель, который занимал большую часть помещения. Потом она спросила:
      — А вы видели все здание? Я бы могла устроить вам официальную экскурсию, хотите?
      «Только этого мне не хватало», — подумал я; впрочем, это все же лучше, чем торчать в аэропорту в ожидании очередного рейса.
      — Ну, что ж, показывайте.
      Экскурсия заняла остаток утра. Здание оказалось гораздо вместительнее, чем можно было предположить, обозревая его снаружи. С задней стороны находилась пристройка, где размещались магазины и склады запасного оборудования. Барни показала мне лаборатории, в которых занимались изучением свойств воздуха при различных давлениях и температурах: его химическим составом, способностью поглощать тепловую энергию, влиянием содержания водяного пара, частиц пыли и множеством других явлений. По пути к вычислительному центру мы оказались в теоретическом секторе.
      — У теоретиков особо нечего смотреть, — сказала Барни, когда мы проходили мимо их небольшого помещения. — Только и знают, что целыми днями сидят и пишут уравнения, которые мы потом должны решать.
      Вычислительный центр производил сильное впечатление: ряд за рядом тянулись гудящие компьютеры, из кассет выползали спирали перфолент, куда-то бежали девушки, печатающие устройства выстреливали длинные свитки непонятных цифр и символов.
      — Здесь я работаю, — донесся до меня голос Барни сквозь шум машин. — Я математик.
      Я рассмеялся.
      — Для не очень-то пунктуального человека, как вы изволили выразиться, это весьма неожиданная профессия.
      — Я не очень пунктуальна только с людьми, — возразила она. — Другое дело с компьютерами. Я прекрасно лажу с большими машинами. Они не проявляют нетерпения, им незнакома смена настроений. Они строго логичны. Нужно только задать им программу на будущее. С ними гораздо легче договориться, чем с людьми.
      — Но с ними, наверно, довольно скучно, — заметил я.
      — Ну, а люди, особенно некоторые, иногда раздражают, отпарировала Барни.
      — Это место, — сказал я, наблюдая за девушками, обслуживающими компьютеры, — представляется мне гаремом для метеорологов.
      Барни кивнула.
      — Здесь и в самом деле то и дело завязываются романы. Я частенько говорю, что, если бы программистами были мужчины, в отдел наведывалось бы вдвое меньше мужчин с требованиями специального программирования.
      — Вероятно, женский труд дешевле.
      — И лучше, во всяком случае, если говорить об аккуратности, — горячо заверила меня Барни.
      — Простите, я сказал, не подумав. Такая у меня дурная привычка. Я не имел в виду…
      — Я не обижаюсь, — улыбнулась Барни.
      Чтобы переменить тему разговора, я сказал:
      — Вчера вечером я встретился с доктором Барневельдом это ваш отец или дедушка?
      — Дядя, — ответила Барни. — Ян Барневельд. Он получил Нобелевскую премию за исследования физической химии воздуха. Это он изобрел первые препараты для засеивания облаков, которые воздействуют на непереохлажденные облака.
      Звучало внушительно, хотя я не имел ни малейшего представления о предмете разговора.
      — Мой отец — Ханнес Барневельд, они с мамой работают в Обсерватории Стромло в Южной Африке.
      — Астрономы?
      — Да, отец — астроном, а мама — математик. Они работают вместе.
      Я улыбнулся.
      — Значит, вы пошли по стопам своей матери.
      — Вот именно. Пойдемте. — Она взяла меня за руку и провела сквозь узкий ряд компьютеров. — Тут есть еще одно место. Если там не побывать, экскурсию нельзя считать завершенной.
      Мы ступили через порог в темноту. Барни закрыла за собой дверь, и мы оказались словно за сто миль от вычислительного центра. В комнате было прохладно и стояла умиротворяющая тишина. Постепенно, когда глаза немного свыклись со слабым освещением, я понял, что это было.
      Я услышал собственный вздох.
      Мы стояли перед экраном высотой футов в двадцать, на котором умещалось все Западное полушарие. Я легко мог различить континенты Северной и Южной Америки, хотя тучи закрывали широкие участки суши и моря. От ослепительного блеска Арктики и всплесков света — голубого, зеленого, красного, белого — буквально перехватывало дыхание.
      На противоположной стене располагалось другое полушарие: Европа, Азия, Африка, огромный Тихий океан — оно занимало еще два экрана.
      — Никто из тех, кто здесь побывал, не остался равнодушным к этому зрелищу, — тихо сказала Барни. — И меня оно потрясает всякий раз, когда я сюда прихожу.
      — Это… — я не сразу нашел нужное слово, — это… невероятно!
      — Изображения мы получаем с синхронных космических станций. Одним взглядом можно окинуть весь мир и представить себе метеорологическую картину Земли.
      Барни подошла к пульту в центре комнаты, легко коснулась нескольких контрольных кнопок, и на экранах поверх телевизионных изображений появились карты погоды.
      — Можно вернуться назад, — она вновь прошлась пальцами по кнопкам, — вот так, например, карта погоды выглядела вчера… — карта сдвинулась и немного изменилась, — или позавчера… неделю назад… в прошлом году…
      — А какая она будет завтра? На следующей неделе? Через год?
      — Завтрашняя — пожалуйста… — Карта снова слегка изменилась, и я увидел, куда завтра переместится шторм, бушующий сейчас над драгами нашей фирмы.
      — Мы можем дать вам приблизительную сводку погоды на следующую неделю, — сказала Барни, — но она настолько неопределенна, что мы не хотим тратить сил даром и не составляем таких прогнозов. Что же касается погоды на следующий год, тут она заговорщически понизила голос, — посоветуйтесь с «Альманахом старого фермера». Мы все так делаем.
      — И Тэд Маррет тоже?
      — Вы знаете Тэда? — удивилась она.
      — Мы впервые встретились вчера вечером. Разве ваш дядюшка не рассказывал об этом?
      — Нет, скорее всего забыл. Забывчивость — наша фамильная черта.
      — А не знаете, Тэд здесь? Я бы хотел поговорить с ним.
      — По утрам он занят в Массачусетском технологическом. Обычно мы встречаемся во время ленча, — сказала Барни.
      Я взглянул на часы. Было около двенадцати.
      — А где вы завтракаете?
      — В нашем здании есть кафетерий. Хотите к нам присоединиться?
      — Если не возражаете.
      — Но предупреждаю, — сказала она серьезно, — обычно ничего, кроме деловых разговоров, за ленчем не бывает.
      — Если деловые разговоры касаются управления погодой, я с удовольствием их послушаю.

      Кафетерий при Климатологическом отделе — большой, шумный, переполненный людьми, — произвел на меня тягостное впечатление. Стены были выкрашены в унылый серый цвет, а от жалких попыток как-то украсить их почти не осталось и следа. Люди протискивались к стойке или толпились возле ничем не покрытых пластиковых столов. Да и еды-то практически не было одни концентраты и синтетика, малоаппетитные блюда, хотя Барни, казалось, была вполне довольна выбором.
      — Вы не голодны? — спросила она, пока мы отыскивали свободный столик.
      У меня на подносе почти ничего не было.
      — Я… Дело в том, что я привык к гавайской кухне, — неловко солгал я.
      — Тут в окрестных городишках есть рестораны и получше, ну, и в Бостоне, конечно. Но они довольно дорогие.
      — Настоящее мясо стоит того.
      Барни бросила на меня испытующий взгляд и переменила тему разговора.
      Мы наконец нашли столик и сели. В это время в кафетерии появился Тэд Маррет.
      — Вот Тули Нойон и Тэд, — показала Барни на двух мужчин, которые брали подносы и проталкивались в очередь. — Тули приехал из Внутренней Монголии. Тэд нашел его в Массачусетсом технологическом и подыскал ему работу здесь, правда, не на полный день. Он химик-кинетик.