Краун проснулся с восходом солнца, сверкающего Альтаира, зловещим ярким пятном пробившегося сквозь серебристо-серые утренние облака.
      На этих холмах было хорошо, почти как дома. Среди деревьев пахло пищей. А тень от высоких густых ветвей обещала укрытие от полуденного зноя.
      «Нет. Здесь оставаться нельзя. Надо добраться до лагеря».
      Медленно разминая затекшие члены, Краун поднялся. Подергивая носом, всмотрелся в еще темный, затененный лес. Голодное брюхо дало себя знать, и он заворчал. Однако повернулся и двинулся сначала вверх на гребень холмов, а затем по другому склону вниз, направляясь к обширной каменистой пустыне, простиравшейся насколько хватал глаз.
      Над головой между низкими облаками парил большой крылатый зверь. Краун заметил его, когда дотащился до последних деревьев и выбрался на хилую травку, обрамлявшую пустыню по краю. Ничего похожего на эту птицу ему раньше видеть не доводилось. Она была гораздо крупнее тех птиц, которых он знал. Перьев у нее, на первый взгляд, было маловато, только на концах крыльев. В коротком мощном клюве мелькали зубы.
      Почти без всяких усилий животное легко парило в потоках нагретого воздуха, которые уже поднимались над каменистой пустыней.
      Краун остановился у подножия холма, где трава становилась реже и в конце концов пропала совсем. Теперь перед ним остались одни раскаленные голые камни. Он оглянулся на лес, покрывавший верхнюю часть холмистых склонов. Ветерок, еще дышавший прохладой, рассказывал ему о съедобной живности, что обитала среди деревьев. Он зарычал, вздрогнул… и двинулся к скалам.
      «Такое управление животным на грани фантастики! Он уморит его голодом».
      «Сейчас важнее добраться до лагеря. Пусть животное поголодает день—другой, может быть, удастся заполучить еще одного».
      Было непереносимо жарко. Альтаир в облачном небе поднимался все выше, камни раскалялись и уже начали обжигать лапы Крауна при ходьбе. Огромный птероящер по-прежнему парил высоко над головой, как бы поджидая… поджидая…
      Скалы. Одни скалы. Над ними дрожали потоки горячего воздуха, и все окружающее плыло перед глазами, как при головокружении. Краун все медленнее продвигался вперед, позабыв даже о голоде, а беспощадное солнце карабкалось все выше и выше, выплескивая на него жгучие лучи.
      Но вот в дрожащем мареве он заметил еще нескольких птероящеров. Четверо. Десяток. Еще много-много. Они кружились где-то далеко на горизонте.
      Вдруг он догадался, что это означает. Краун остановился, разглядывая летающих тварей, а они стали снижаться, пикировать и садиться, раскинув крылья. Они были слишком далеко, чтобы разглядеть, где или зачем они садились. Тем не менее каким-то непостижимым образом он это знал.
      Краун свернул с намеченного пути и направился к скоплению птероящеров.
      «Нет! Он должен идти прямо к лагерю».
      «Управляет по-прежнему Джефф. Он позволяет животному свернуть».
      «Что-то идет не так. Я буду заканчивать…»
      «Подождите. Подождите! Посмотрим, чего добивается Джефф».
      Уставший, изнемогающий от беспощадного солнца Краун продвигался к месту, где садились птицы. В такой каменистой пустыне могут водиться только стервятники. А приземляются стервятники там, где есть добыча. И поскольку они начали садиться всего несколько минут назад, добыча свежая.
      Место, где садились птероящеры, закрывали от взора Крауна валуны выше его роста. Краун двинулся через них — где карабкаясь, где протискиваясь или обходя скалы.
      Наконец он остановился на вершине огромной, источенной ветрами и выбеленной солнцем скалы. Он больше не замечал жары и боли в лапах, он вглядывался в разыгрывающуюся внизу сцену.
      Около сотни птероящеров сгрудились вокруг животного. Животное было гигантских размеров, не меньше самого Крауна. Но совсем иное. Его пятнистый зеленовато-коричневый мех был покрыт чем-то сухим и белесым, как пыль. Голова его довольно мала, на ней выделялись большие пластины двух направленных вперед глаз. Сильные острые зубы. Четыре ноги. Впрочем, для передвижения, по-видимому, служили только две из них, поскольку передние конечности выглядели иначе, чем задние: они были длиннее, тоньше, а лапы казались даже гибче, чем передние лапы самого Крауна.
      «Оно напоминает медведя, древнего медведя-кадьяка».
      «Да, но передние лапы скорее похожи на обезьяньи, а не на медвежьи».
      Оно было еще живое. Повалившись на спину, животное едва шевелило задними лапами. Глазные пластины его были почти неподвижны, но рот кривился от боли и ужаса, когда оно выпускало когти на передних лапах, пытаясь отогнать подбирающихся к нему стервятников.
      «Это ужасно! Направьте дополнительные камеры на этот экран. Таких животных еще никто не видел».
      «О таких даже сообщений не было. Мы открыли новый… О нет!»
      Краун напряг мускулы и зарычал, разгоняя птероящеров. Они испуганно взмыли в воздух, подняв невероятный шум криками и хлопаньем крыльев. Когда они устремились высоко в небо, Краун прорычал еще раз им на прощание.
      Потом повернулся и прыгнул к горлу поверженной обезьяны.
      «О господи!»
      «Джефф… как ты можешь?!»
      Обезьяна была слишком слаба, чтобы защищаться. Краун набивал брюхо до тех пор, пока высоко над его головой, шумно негодуя, снова не появились птероящеры. Они, однако, выжидали, пока он уйдет, прежде чем наброситься на остатки.
      Наконец, торжествующе зарычав, Краун оставил окровавленную тушу и продолжил свой путь по каменистой пустыне.
 
      День клонился к вечеру, когда он добрался до еще одной холмистой местности. Таких крутых и скалистых холмов, как здесь, Крауну видеть не приходилось. Каменистые подножия были исполосованы узкими руслами ручьев, которые долгие годы без устали точили камень. Выше, примерно с середины суровых склонов, чудом удерживаясь на камнях, росли кустарники и трава, ближе к вершинам — деревья. Самые же вершины покрывал густой красивый лес; кроны его деревьев ритмично раскачивались на ветру.
      Краун даже замурлыкал от удовольствия. Не важно, что склоны круты и карабкаться на них трудно, зато как хорошо, выбравшись из каменной пустыни, попасть в прохладу леса.
      По мере того как он приближался к вершине холма, карабкаясь по-кошачьи, прыгая со скалы на скалу, его уши настораживались. Там было что-то непонятное. Глухой, гудящий звук, повторяющийся снова и снова. Краун никогда не слышал ничего подобного, Он ощетинился. Он не то, чтобы чувствовал страх волкотам неведомо это чувство. Просто ощущение неизвестного вздыбило его мех, он оскалил зубы и исторг глухое рычание.
      Ближе к вершине холма идти стало легче. Прохладная влажная трава нежно ласкала его обожженные лапы. Но странный, тревожащий звук был слышен и здесь, даже громче, заглушая мягкий голос ветра: ссс-врууум… сссврууумм! А теперь еще ветер доносил вместе с ним струи странного, незнакомого Крауну запаха.
      Почти касаясь животом земли, прижав уши, оскалившись, Краун крадучись пробирался по траве и кустарнику, осторожно, беззвучно, как тень — трехтонная тень, вдруг оказавшаяся лицом к лицу с…
      Вдруг Краун рассмеялся про себя. Напряженные мускулы расслабились. Он сел и уставился на пляж, что расстилался внизу, под крутым склоном холмов. Тут он и увидел прибой, выраставший из океана и обрушивавшийся на песок с длинным, медленным, могучим сссс-вррруууууммм!
      Краун никогда прежде не видел океана. И Джефф тоже. Он просто сидел возле толстого сучковатого ствола дерева и смотрел, как серо-голубая вода собирается с силами, волной вздымается выше и выше, двигаясь по направлению к берегу быстрее, быстрее, закручивает белый гребень пены на вершине, и вррууум! С грохочущим дрожащим ревом волна разваливается и взбегает на песчаный пляж уже не опаснее пены, а в это время новая волна уже готовит вдали от берега свой горб.
      Наконец Краун поднялся и по отлогому склону затрусил вниз, на пляж. Он направился прямо к воде, оставляя в песке глубокие отпечатки лап. Наклонив огромную голову, он принюхался к воде, которая бурлила водоворотами между его ногами. Так вот откуда шел странный запах. Соль.
      В прохладном бризе ощущался резкий привкус этого нового запаха. Но запахов пищи не было. Краун знал, что выше по холмам, в лесу, пища должна быть. Правда, возможно, там есть и другие волкоты. Но с этим можно подождать.
      «Лагерь находится на этом пляже, километрах в четырех севернее».
      Легкой рысью Краун направился на север по песчаному берегу. Время от времени он бросался в прибой и бурно плескался в нем, как ребенок, шлепая лапами по воде и вздымая огромные фонтаны брызг.
      «Он играет!»
      «Он же впервые попал на пляж».
      «Ради всего святого… у нас такая серьезная работа, а он играет».
      «Не будьте занудой!»
      Краун наконец добрался до лагеря. Он почуял его задолго до того, как увидел: прогорклые, едкие запахи масла, странные новые запахи, от которых он наморщил нос.
      Выглядел лагерь и того хуже. На длинном изогнутом участке пляжа были разбросаны сотни металлических блоков машин. У одних были гусеницы и бульдозерные ножи, у других — колеса. Стояли на берегу и громоздкие прямоугольные формы, хаотично покосившись там, где песок просел под их тяжестью. В глубине, дальше от воды, раскинулся огромный пластиковый купол, такой большой, что в нем могли бы уместиться человек сто. Но теперь на этом когда-то белом куполе зияли рваные дыры и виднелись потеки черной, как сажа, смазки.
      Краун подошел к машинам поближе и даже обнюхал некоторые из них. Мертвы. И пищи здесь нет. Тусклая поверхность металла была покрыта пятнами ржавчины.
      «А ведь считалось, что этот материал не подвержен коррозии».
      «Только не в таком воздухе, как там, на поверхности».
      Опасности здесь нет, решил Краун. До него еще не дошло, что машинное зловоние может перебить запах змеи или даже другого волкота. Но так или иначе пищи здесь не было, и Краун поднял взгляд к лесу, покрывавшему вершины холмов. Солнце садилось, и тени деревьев манили к себе.
      «Полагаю, он не забредет слишком далеко. Кончаем. Снимайте контакт».
      Аманда Корли всматривалась в экраны и приборы на панели управления. Нахмурившись, она мягко тронула несколько кнопок на клавиатуре.
      Она слегка повернула кресло и взглянула на Джеффа, спокойно лежавшего на ложе. На его голове красовался серебристый шлем, к манжетам на запястьях и лодыжках тянулись провода.
      — Ну, что там? — спросил Верни Карбо. Он стоял в дальнем конце длинной, во всю стену, панели управления.
      Аманда прищелкнула языком.
      — Он не отключается… как будто… почти…
      — Что такое? — Карбо несколькими быстрыми, нервными шагами подскочил к ее креслу.
      — Как будто он не хочетотключаться.
      Аманда не спускала глаз с Джеффа. По сонному Лицу мальчика блуждала улыбка.
      — Выключай, — сказал Карбо. — Снимаем питание и отсоединяемся.
      — Но он не реагирует на наши команды. Раньше он всегда сам выходил из контакта, прежде чем мы снимали питание.
      Карбо взглянул на Джеффа.
      — Ему не будет больно. Снимай питание помедленнее. Он выйдет из контакта прежде, чем мы полностью отключимся.
      — Я не знаю…
      — Это не повредит ему, даже если он не будет помогать нам.
      Аманда едва заметно покачала головой. Лишь хорошо знающий ее человек, такой, как Карбо, мог вообще уловить это движение: «Дай-то бог…»
      Она задала с клавиатуры требуемый режим и перевела взгляд на мальчика. Джефф слегка шевельнулся. Он протяжно вздохнул, почти застонал, и Аманда вдруг почувствовала, что и сама она задерживает дыхание.
      Джефф открыл глаза и увидел над собой изогнутый металлический потолок лаборатории. Ни неба. Ни ветра. Ни океана, ни рокочущего прибоя. Только гудение электронных приборов и пресный металлический запах корабля, перекрываемый острым запахом антисептиков.
      В поле зрения появилось лицо доктора Карбо.
      — Как самочувствие?
      Джефф моргнул.
      — Нормально…
      Улыбаясь, подошла Аманда, начала отстегивать манжеты на его руках и ногах.
      — Ты, должно быть, устал? Трудный выдался денек, а?
      — Ух… да, пожалуй, устал, — Джефф почувствовал, как кто-то — доктор Карбо, конечно, — снял шлем с его головы. Кожа на голове чесалась… нет, даже горела.
      — Минутку, — мягко сказала Аманда. — Пока не надо садиться.
      Она ненадолго пропала из поля зрения. «Интересно, что-то там без меня поделывает Краун?»
      Вернулась Аманда с наполненной оранжевой жидкостью пластмассовой чашкой.
      — Вот, выпей-ка, — сказала она. — Хорошо восстанавливает силы. Лежать целый день на этом ложе — тяжелая работа.
      Он улыбнулся ей и отхлебнул.
      — Пей до конца. Ужина это тебе не испортит.
      Джефф сел и свесил ноги с ложа. Аманда стояла прямо перед ним. Она улыбалась, положив руку ему на плечо. Доктор Карбо склонился над одним из пультов панели управления, наблюдая за вращением бобин с лентами данных.
      — Который час? — спросил Джефф.
      Аманда взглянула на запястье.
      — Пять минут седьмого.
      «Скоро закат».
      — Я провожу тебя до дому, — сказала Аманда.
      — Я и сам могу, — сказал Джефф, но не очень уверенно.
      — Ничего… я ведь живу недалеко от вас.
      — Половину «Деревни» надо пройти, — возразил Джефф.
      — А мне нравится гулять, — смеясь, поддержала игру она. Пойдем. Ты уже способен на прогулку?
      — Конечно, — с радостью согласился Джефф.
 
      Обед проходил спокойно и неторопливо. Джефф обнаружил, что он не очень голоден. Мать взволнованно следила за ним, и отец, казалось, изучал каждое его движение, а он нехотя ковырялся в тарелке.
      — Ты не доел бифштекс, мой мальчик, — сказала мать, когда Джефф отодвинул тарелку. — Я приготовила его специально для тебя.
      — Только пяти семьям в неделю полагается бифштекс, строго сказал доктор Холмен.
      — Я не особенно голоден… Наверное, они накормили меня, пока я был на ложе.
      Джефф потер ранку на сгибе руки.
      — Конечно, накормили, — возмущенно воскликнул отец. — Солями и сахаром. А тебе нужен белок.
      — Меня перекормили, — сказал Джефф. — Сыт по горло.
      — Пока не доешь, не получишь сладкого.
      — И не надо, — быстро согласился он. — Я в самом деле сыт. Честное слово.
      Брови доктора Холмена полезли вверх, как бы вопрошая: ну что делать с этим мальчишкой?
      Вслух он сказал:
      — Отлично. Тогда отправляйся в гимнастический зал и по крайней мере два часа посвяти упражнениям.
      — Что-о?
      — Приказ врачей. Сам доктор Карбо сказал мне об этом, когда я заглянул проведать тебя. Нельзя целый день проводить на ложе и не заниматься гимнастикой.
      — Но я устал!
      — Умственно — возможно, но не физически. Отправляйся в зал. На два часа.
 
      И не так ужасно это оказалось.
      Там уже прыгали на большом батуте Лаура и несколько других ребят. Но, заметив Джеффа, она спустилась к нему. И они поиграли в бадминтон в секции зала с нулевым притяжением, летая друг над другом, забрасывая волан то под сетку, то над сеткой, которая висела на середине корта. Они играли до тех пор, пока не кончилось топливо в их ракетных поясах, а потом, смеясь и с трудом переводя дыхание, спустили лестницу на пол гимнастического зала с его обычным земным притяжением.
      К этому времени зал заполнился мальчишками и девчонками, и они затеяли игру в «гигантский волейбол». Перед игроками стояли три задачи: набрать как можно больше очков, над сеткой играть по возможности резко и, наконец, во время подачи стараться забросить мяч в секцию с нулевым притяжением. Все корчились от смеха, когда мяч влетал туда и начинал бешено крутиться вокруг сетки.
      Но вот прозвучал звонок, извещавший о том, что им пора покинуть зал. Пришло время взрослым пытаться делать из себя атлетов.
      Джефф проводил Лауру домой: их дома-шары располагались по соседству.
      — Я сегодня разговаривала с Амандой, — сказала Лаура, когда они шли по длинной зеленой аллее.
      — О контакте с животными?
      Лаура кивнула.
      — Мы виделись в кафетерии. У нее не было ни минуты свободной. Она и думать не хочет расстаться с тобой.
      Джефф почувствовал, что краснеет. Хорошо хоть, что здесь достаточно темно, может, Лаура и не заметит.
      — А-а… Ну и что она сказала? О тебе, конечно.
      — Что собирается поговорить с доктором Карбо. Сказала, что не видит, почему бы и девочкам не делать того же, что делают мальчики. Но именно сейчас, сказала она, они внимательно тебя наблюдают, чтобы удостовериться, что контакт с животными не причинит вреда тем, кто этим занимается.
      — Резонно, — заметил Джефф.
      — Если ты можешь это делать, я тоже сумею, — возразила Лаура.
      Джефф кивнул.
      — Согласен.
      У Лауры вытянулось лицо: она, видно, надеялась получить в свои руки нужные доводы и приготовилась к спору.
      Когда Джефф вернулся домой, отец с выжидательным видом сидел в гостиной.
      — Привет, — сказал Джефф, закрывая за собой дверь.
      — Здравствуй, — ответил доктор Холмен. Мамы в комнате не было. — Как твои успехи?
      — Нормально. Устал немного.
      — Не присядешь ли на минутку?
      Машинально Джефф выбрал софу, сел напротив отца, расположившегося в виброкресле.
      — Сегодня вечером я разговаривал с доктором Карбо.
      Джефф промолчал.
      — Верни сказал, что ты… гм… ну, как бы ослушался приказа сегодня днем, — продолжал доктор Холмен. — А может быть, это было утром. Во всяком случае, ты позволил зверю сойти с дороги, которая вела в лагерь…
      — Он был голоден. Умирал с голоду.
      — Но тебе же надлежало…
      — Краун не машина. Если он не поест, он не будет способен ни на что. И он же дошел до лагеря… после того, как поел.
      — Ты разрешил ему убить беспомощное животное…
      — Он убил, чтобы насытиться! Эта обезьяна, или медведь, или как там его назвать — оно же умирало. Стервятники уже готовы были разорвать его на части, а Краун был голоден.
      Доктор Холмен закусил губу, на щеках его запрыгали желваки.
      — А ты не подумал, что эта обезьяна, это животное, или что-то там еще, что оно могло быть разумным?
      — Разумным?..
      — Не таким, как мы, конечно. На этой планете нет ни городов, ни деревень. Но быть может, это вроде наших далеких предков на Земле — разумное животное, от которого пойдет раса цивилизованных существ.
      — Мне это в голову не приходило. Краун… он был такой голодный…
      — Не о пустом брюхе животного следует заботиться, Джефф, у тебя задачи поважнее.
      — Краун — вовсе и не животное! — выпалил Джефф, сам удивляясь внезапно возникшему гневу.
      — Что?!
      — Он… Нет, с ним так нельзя. Он наш единственный помощник там, на поверхности, разве не так? Сколько усилий стоил один этот зонд у него в мозгу! Он один-единственный на планете, с кем удалось вступить в контакт. Нельзя же его выжать как тряпку какую-нибудь, а потом выбросить!
      — Да, разумеется… но все-таки это только животное, Джефф. Еще немного, и мы вживим зонды в мозг другим животным. Этот зверь — всего лишь первый.
      — Краун — не только просто животное. Он — наш помощник, и один-единственный там, на планете, — горячо настаивал Джефф.
      А внутренний голос ему шептал: «Он — это я!»

      Боль! Она была такой сильной, такой невыносимой, словно раскаленные ножи вонзились в его внутренности, и Джефф чуть не сорвался с ложа, чуть не оборвал провода и манжеты, подсоединенные к его телу.
      Аманда увидела, как на панели управления индикаторы всех измерительных приборов вспыхнули красным, сигнализируя перегрузку. Доктор Карбо застыл на полпути между креслом Аманды и ложем, где корчился и громко стонал Джефф.
 
      Краун лежал на животе, истекая кровью.
      Его правая передняя нога кровоточила, пылала и пульсировала от боли. Все тело было покрыто глубокими ранами, особенно спина. От нестерпимой боли он почти терял сознание.
      С вершины холма, расположенного прямо над лагерем, из-за деревьев раздавался предостерегающий рев старого волкота. Краун попытался охотиться на его территории. Старый вожак и четверо молодых волкотов безжалостно набросились на Крауна. Отчаявшись от голода, Краун дал отпор. Но силы были слишком неравны. У них не было намерения убить его — они просто хотели отогнать его от собственного источника существования. Отогнать Крауна оказалось не так-то легко. Когда он наконец сдался, он был полумертв.
      И вот он лежал возле скрюченных останков машин на берегу океана, задыхаясь, кровь медленно впитывалась в песок.
      «Избавь его от этого, Берни! Нельзя допускать такую перегрузку!»
      «Без паники, он справляется. Индикаторы уже зеленеют… видишь?»
      «Нельзя ли как-нибудь заблокировать болевые ощущения?»
      «Нет. Даже если бы мы могли, ничего хорошего из этого не получилось бы».
      Краун зарычал. С трудом поднялся на ноги. Прихрамывая, стеная от боли, с кровоточащими ранами, он шел по покинутому лагерю среди диковинных машин и похожих на коробки зданий. Странные, злые запахи. Мертвые предметы, предметы, которые никогда не были живыми. Но совсем непохожие на скалы или песок. Эти металлические сооружения были совершенно чужды Крауну. И все-таки что-то в них было… едва различимое. Что-то такое… запах живого, еле слышный и ни на что не похожий. Краун, шатаясь, сделал несколько шагов по песку и рухнул возле полуразвалившегося трактора.
      Голова у него пошла кругом, все поплыло перед глазами. Но, несмотря на это, он ощущал запах пищи. Пища когда-то тут была. И еще обязательно будет. Дело только в том, когда. Может, даже Краун к тому времени еще не умрет с голоду, не умрет от усталости или от потери крови.
 
      — Я же сказал — отключай его! — повторил доктор Карбо.
      Аманда смотрела на него широко открытыми главами.
      — Он не реагирует… Совсем не реагирует.
      Карбо обернулся к ложу, на котором беспокойно лежал Джефф. Тело мальчика медленно изгибалось, рот был открыт.
      — Нет… Нет… — едва слышно выдохнул он.
      Аманда с тревогой заметила:
      — Он не хочет выходить из контакта.
      В ее дрожащем голосе звучал испуг.
      Берни почувствовал, как его лоб покрылся потом.
      — Черт возьми! Только его силой воли и поддерживается жизнь в этом животном.
      — Но боль способна убить Джеффа, — возразила Аманда.
      — Нет… Вряд ли…
      — Смотри! — вскрикнула Аманда.
      На контрольных приборах все показатели — пульс, частота дыхания, электрическая активность мозга — снова полезли вверх.
      — Что-то стимулирует животное.
      — Но Джефф…
      — Следи за экраном, — сказал Карбо.
 
      Краун, преодолевая боль, сосредоточенно вглядывался в берег.
      Запах стал сильнее и с каждой минутой усиливался. Приближалось что-то живое. Пища.
      Краун затаился. Напряг онемевшие, окаменевшие от боли мышцы. Передняя лапа продолжала кровоточить, но кровь почти свернулась и уже не лилась, как прежде, а медленно капала. И по всему телу Крауна вместе с болью от ран растекалось чувство нестерпимого голода.