Выпрямившись, я взглянул на северо-восток. Так вот награда, полученная Краалем и Ривой за сотрудничество с Сетхом! Это чудовище сровняло деревню с землей, убив большинство жителей. Оставшихся в живых угнали в рабство.
      Мне захотелось, чтобы Крааль с Ривой остались среди живых. Я хотел найти их, хотел, чтобы они увидели меня; хотел узнать, как им понравилась сделка с дьяволом.
      Шагая в сторону крепости Сетха, я гадал об участи Крона, Ворна и прочих освобожденных мною рабов. Убиты ли они или их вновь забрали в рабство?
      Остаток того дня и изрядную часть следующего я шагал по широкой тропе, вытоптанной в подлеске динозаврами. Сначала я хотел догнать их и плененных ими людей, но вскоре одумался. Что толку пытаться освободить их? Это лишь насторожит Сетха, он узнает о моем прибытии. Будет лучше, если я застану его врасплох; неожиданность должна помочь мне справиться с ним при нашей встрече, которая станет последней.
      На закате следующего дня я заметил человеческие следы, уклонившиеся в сторону от основной тропы. Динозавры вели своих пленников на северо-восток, к крепости Сетха. Их путь через лес пролег строго по прямой, будто Римский тракт или полет стрелы.
      Но по крайней мере двоим удалось бежать от поработителей. Свернув со следа динозавров, я двинулся за беглецами. Всего минут через десять обнаружилось, что поверх их следов отпечатались лапы динозавра. Значит, предводитель ящеров отправил в погоню боевого дракона.
      Солнце уже опускалось за гряду невысоких холмов, когда я настиг их. На поляне стоял, съежившись от страха, коленопреклоненный мужчина, а позади него дрожала женщина, прижимая к себе младенца. Перед ними я увидел одного из Сетховых клонов - низкорослого, чуть выше женщины; судя по кирпично-красной чешуе, ящер едва достиг зрелости. У края поляны, сверкая голодным взглядом, присел на задние лапы двуногий дракон, жуткой головой достигавший до верхушек молодых деревьев.
      Шайтанианин собирался убить мужчину, схватив его за горло. Между его когтями уже выступила кровь жертвы.
      - Оставь его! - выкрикнул я, вскинув копье над головой.
      Ящер обернулся, зашипев от изумления, а я изо всех сил метнул копье. Оно вонзилось ему в грудь, опрокинув навзничь, почти на головы напуганных людей.
      Дракон тоже обернулся ко мне. Сосредоточившись на нем, я на одно головокружительное мгновение увидел мир сквозь его вертикальные зрачки: коленопреклоненный человеческий самец ошеломленно уставился на мертвую рептилию, самка прижимает к груди ребенка, а в нескольких ярдах от них рослый, широкоплечий Орион - с пустыми руками, совершенно безоружный.
      Я повелел дракону идти догонять остальных, мысленно нарисовав картину погони за козами, коровами и даже медведями. Он запыхтел, как чайник, встав во весь рост на мощных задних лапах. Дергая головой из стороны в сторону, он переводил взгляд с меня на маленькое семейство и обратно, словно никак не мог решить, что делать. Мы наверняка представлялись ему легкой добычей. Я сосредоточился изо всех сил, направляя его куда-нибудь подальше от нас. Наконец он развернулся и отправился в лес.
      Я с облегчением перевел дыхание, затаенное лишь на секунды, показавшиеся мне часами. Мужчина мучительно старался встать. Даже издали бросалось в глаза, что вся спина у него исполосована когтями и сочится кровью. Я двинулся к ним и мертвому шайтанианину, чтобы забрать свое копье.
      И узнал Крааля и Риву в тот же миг, когда они поняли, кто я такой.
      - Орион! - охнул Крааль, снова падая на колени.
      Рива широко распахнула глаза и еще крепче прижала к себе ребенка. Я заметил, что она беременна снова.
      Промолчав, я подошел к издохшей рептилии и выдернул копье из чешуйчатого трупа.
      - Пожалей ее, Орион, - молил коленопреклоненный Крааль. - Отомсти мне, но пожалей Риву и мальчика.
      - Где мой кинжал? - Мне не хотелось больше ни о чем говорить с этим хилым, хныкающим предателем. Впрочем, мне нечего было сказать ему.
      Крааль пошарил под прикрывавшей его тело грязной шкурой и трясущимися руками протянул мне клинок вместе с ножнами и ремнем.
      - Ты, наверно, бог, - промолвил он, склоняя голову к моим стопам. Только бог может убивать этих чудовищ. Только бог может ходить в тигровой шкуре.
      - Бог я или человек, а вы меня предали.
      - А что ты сделал для нас? - огрызнулась Рива, глаза которой метали молнии. - С той поры, как ты с нами, мы не знаем ничего, кроме смерти и разрушений.
      - Когда мы встретились впервые, ты была рабыней. Я сделал вас свободными людьми.
      - Дичью для Сетха и его дьяволов! Как раз они-то могут свободно преследовать, убивать и пытать нас, сжигать наши деревни дотла!
      - Вы решили служить Сетху. Вот вам и награда за верную службу. Вы предали не только меня, вы предали весь свой народ. А Сетх предал вас. Все справедливо.
      - Как ты с нами поступишь? - по-прежнему стоя на коленях, ныл Крааль.
      Склонившись, я рывком поднял его на ноги.
      - Я дам бой Сетху. Постараюсь истребить и его, и все его племя, чтобы вы могли остаться здесь и жить свободными.
      Крааль лишь рот разинул.
      - Зачем тебе это? - с подозрением поинтересовалась Рива.
      - Я не хочу, чтобы этот мальчонка вырос рабом, - усмехнулся я. - Не хочу, чтобы хоть один человек томился в рабстве у жестокого монстра.
      В тот вечер я остался на ночлег с ними. Они совершенно очевидно боялись меня и никак не могли понять, что же побуждает меня оставить их в живых и сражаться за их свободу против всемогущего Сетха. Попутно они мне сообщили, что ребенка зовут Кааном.
      Как я и боялся, Сетх принялся методично, целенаправленно истреблять все человеческие племена, которые сумел найти. Стыдясь и заикаясь, Крааль поведал мне, что прислужники Сетха относились к ним хорошо, пока они с Ривой помогали демонам уводить в рабство целые деревни. Крона, Ворна и прочих знакомых мне охотников постигла именно такая участь.
      - Но когда красная звезда начала вспыхивать и трястись в небесах, Сетх ужасно рассердился. Его демоны вырезали людей целыми деревнями и сжигали дома дотла. В конце концов их драконы окружили нашу деревню и перебили почти всех. Потом сожгли все дома, а нас погнали в рабство.
      - А вы попытались бежать, - подсказал я.
      - Рива побежала, а я за ней. Мы бежали что есть духу, но один дьявол со своим драконом нашел нас. А потом ты явился, как бог, чтобы спасти нас.
      Рива молчала, хотя ее пристальный взгляд в сгущавшихся сумерках был буквально прикован ко мне.
      - Сетх - источник зла, - объявил я. - Он намерен истребить всех нас до последнего. Кое-кого он берет в рабство, но окончательной наградой всем станет только смерть.
      - Ты хочешь сразиться с ним? - спросил, будто не поверив своим ушам, Крааль.
      - Да.
      - В одиночку? - со страхом уточнила Рива. Она явно опасалась, что я заставлю их помогать мне.
      - В одиночку, - откликнулся я.
      - А жрица? Аня? Где она? Почему она не поможет тебе?
      - Она не может. Я должен встретиться с Сетхом один на один.
      - Тогда он убьет тебя. - Рива словно констатировала очевидный факт. Он убьет всех нас.
      - Не исключено, - признал я. - Но я все-таки постараюсь победить.
      Утром я распрощался с ними, пожелав им жить как можно лучше.
      - Когда-нибудь, - сказал я, - когда малыш Каан уже подрастет, начнет ходить и говорить, когда у ребенка, которого ты сейчас только носишь под сердцем, прорежутся зубы, вы встретите похожих на себя людей и поймете, что с Сетхом покончено. Тогда вы наконец будете свободны.
      - А если вместо того Сетх убьет тебя? - спросила Рива.
      - Тогда его демоны и драконы намного раньше разыщут вас и убьют.
      Покинув их наедине с этой ужасной мыслью, я снова двинулся на северо-восток.
      День за днем шагал я в одиночестве по лесам Рая навстречу своему свиданию с Сетхом, миновав по пути скалистую котловину, где изобрел вещающего бога. Прошел и две деревни, сожженные и опустошенные, как деревня Крааля. С людьми в Раю я не встретился больше ни разу.
      Демоны Сетха несли смерть и разрушения повсюду, уводя горстку людей в рабство, а остальных убивая. Он решил истребить все человечество, не считая кучки рабов. Он собрался заселить землю своими отвратительными слонами.
      Наконец я вышел к опушке и оглядел из-за деревьев бескрайнюю холмистую равнину, отделявшую меня от крепости Сетха.
      Высоко в безоблачном небе парили птерозавры. На горизонте темным бугром маячил силуэт зауропода. Сетховы соглядатаи высматривали меня. Он знает, что я иду к нему, и ждет, проявляя бдительность и упорство.
      Присев на землю, я привалился спиной к грубой коре могучего клена и глубоко задумался над своими дальнейшими действиями.
      Пытаться в одиночку добраться до крепости Сетха, располагая лишь кинжалом, деревянным копьем и несколькими каменными орудиями, - просто безумие. Мне нужна помощь, а это означает, что придется вернуться к творцам.
      Я искал другой выход не один час. Мне не хотелось возвращаться к ним, я мечтал избавиться от них раз и навсегда. Или, по крайней мере, я жаждал встретиться с ними на равных, как человек, уничтоживший самого опасного их врага, пользуясь лишь своим умом и собственными силами, а не как ущербная кукла, неспособная к правильным действиям и вечно нуждавшаяся в помощи.
      Альтернативы не было. Нельзя встречаться с Сетхом в одиночку и без оружия. Мне необходима их помощь.
      Но при этом я сознавал, что стоит мне попытаться войти в контакт с творцами, и Сетх засечет мой мысленный сигнал, как змея, беззвучно ползущая во тьме, улавливая тепло тела своей жертвы. Если я попытаюсь связаться с ними и мне это не удастся, через пару часов Сетховы демоны окружат меня.
      Выходит, я не могу просто послать сигнал творцам в надежде, что они перенесут меня к себе сквозь пространственно-временной континуум. Я должен совершить скачок самостоятельно, своими силами.
      На землю опускалась ночь. Во тьме стрекотали сверчки, жужжали насекомые. Взобравшись на клен, я вытянулся на его могучем суку. На дереве я чувствовал себя в большей безопасности, чем на земле.
      Сетх приписал бы это проявлению моей обезьяньей натуры, но я действительно как-то успокоился.
      Закрыв глаза, я старался припомнить, что чувствовал во всех случаях, когда меня переносили сквозь континуум из одной точки пространственно-временного вектора в другую. Вспомнил смертную муку, повторявшуюся снова и снова. Сосредоточившись, я заставил себя отбросить мысли об этом, увидеть, что таится по другую сторону боли, отыскивая воспоминание о том, как меня транслировали сквозь континуум.
      Я уже совершал такое прежде, хотя не исключено, что кто-нибудь из творцов помогал мне, не сказав об этом. Теперь же я стремился проделать переход совершенно самостоятельно. Смогу ли, сумею ли?
      Секрет заключался в том, что надо сконцентрировать достаточно энергии для искривления пространственно-временного вектора. Энергия поддается такому же сознательному контролю, как и материя. А вселенная полна энергией до краев. Звезды излучают ее, щедро одаряя ею континуум. В тот самый миг, когда я лежал, вытянувшись на суку, бессчетные квинтиллионы нейтрино и космических частиц пронизывали мое тело, роились вокруг меня.
      Я взял их энергию. Сфокусировав ее разумом, как линза фокусирует свет, я подчинил ее своей воле. И снова ощутил мгновение обжигавшего холода, миг небытия, означавший перенос через бездны континуума.
      Открыв глаза, я увидел город творцов, увидел величественные храмы и памятники, запечатлевшие многие века истории человечества. Пустота и безмолвие. Город брошен.
      В высоте искрился энергетический купол, слегка позолотив девственную голубизну небосвода. Где-то на этой безмятежной Земле по-прежнему жили люди, очень похожие на меня самого, жили своей нормальной жизнью, полной печалей и радостей, любви и работы. Но творцы бежали.
      Не один час гулял я по городу творцов, превратившемуся в памятник, воздвигнутый ими себе. Мрамор и бронза, золото и нержавеющая сталь, стекло и полированное дерево. А что толку? Обитель богов пока обходится без них, да вот надолго ли? Долго ли континуум будет сохранять стабильность, если Сетх по-прежнему жив, а творцы затерялись среди звезд? Долго ли просуществует род людской, если его беспощадный враг не оставил стараний истребить всех людей до последнего?
      Я снова забрел на главную площадь, оказавшись лицом к Парфенону и статуе Афины. На меня смотрело лицо моей Ани; греческий боевой шлем был чуть сдвинут на затылок, изящная рука сжимала огромное копье.
      Я простер руки к высившейся надо мной тридцатифутовой статуе, вопрошая бесчувственный мрамор:
      - Разве могу я победить в одиночку? Разве я способен на такое?
      И тут статуя шевельнулась. Мрамор озарился внутренним светом и затеплился цветами жизни. Ее раскрашенные глаза ожили и устремили на меня серьезный, мрачный взор. Губы зашевелились, и зазвучал знакомый мелодичный голос:
      - Любимый, ты не один.
      - Аня!
      - Я всегда с тобой, даже если не могу помочь тебе напрямую.
      - Ты покинула меня однажды! - Память о том, как она отреклась от меня, все еще жгла мою душу.
      - Я ужасно стыжусь содеянного, Орион. - Живое лицо статуи готово было расплакаться.
      - У тебя не было иного выбора, - будто со стороны, услышал я собственный голос. - Я знаю. Я понимаю. Моя жизнь не так уж важна по сравнению с выживанием всех творцов. И все же это ранит меня больнее Сетхова огня.
      - Мной двигали вовсе не столь уж благородные побуждения. Я исполнилась страха смерти. Как простая смертная, ринулась я спасать собственную жизнь, бросив самого любимого во всех вселенных человека на милость жесточайшего из жестоких.
      - Я поступил бы точно так же, - отозвался я.
      - Нет, Орион, - горестно улыбнулась она. - Ты бы погиб, защищая меня. Ты отдавал свою жизнь множество раз, но, даже столкнувшись с угрозой полного и окончательного уничтожения, попытался бы оградить меня ценой собственной жизни.
      Мне нечего было сказать в ответ.
      - Сначала я приняла человеческий облик лишь по прихоти, исповедовалась Аня. - Мне показалось увлекательным делить твою жизнь, ощущать биение крови в своих жилах, любить и сражаться - даже истекать кровью. Но я всегда знала, что смогу бежать в случае необходимости. Я ни разу не вставала перед критическим испытанием истинной смертью. Оказавшись во власти Сетха, я поняла, что погибну навсегда, что меня не станет, и впервые ощутила настоящий страх. И в панике бежала. Я покинула тебя ради спасения собственной жизни.
      - Мне казалось, что я возненавидел тебя за это. Но я по-прежнему люблю тебя.
      - Я не стою твоей любви, Орион.
      - И все равно, Аня, я отдаю ее тебе, - с улыбкой откликнулся я. Отныне и навсегда. Я люблю тебя на все времена, пространства и вселенные континуума.
      Я говорил истинную правду. Любя и прощая ее до конца, я делал это по собственной воле; никто не управлял мной. Это не рефлекс, встроенный в мою личность Золотым. Я воистину любил Аню, как бы она ни поступала со мной. Пожалуй, как это ни парадоксально, я полюбил ее отчасти именно за пережитый первородный страх, с которым приходится столкнуться каждому человеческому существу. Ни один из других творцов не осмелился даже на подобное.
      - И я люблю тебя, дорогой мой. - Голос ее звучал все слабее.
      - Но где же ты?
      - Творцы бежали. Узнав, что Сетх может напасть на них даже здесь, в их собственной обители, они окончательно покинули Землю и во весь дух помчались спасать свои жизни.
      - Вернешься ли ты ко мне?
      - Остальные творцы невероятно боятся Сетха! Им казалось, что с уничтожением Шеола этому чудовищу придет конец, но теперь они осознали, что он прочно утвердился на Земле. Только ты можешь остановить его, Орион. Творцы надеются лишь на тебя.
      - Но мне не под силу сделать это в одиночку! - выкрикнул я.
      Ее голос угас. Она исчезла, растворилась; статуя на глазах утратила тепло жизни, превратилась в холодный мрамор.
      "Ты должен полагаться лишь на собственные возможности, Орион, - шептал во мне голос Ани. - Творцы слишком напуганы, чтобы решиться предстать перед ним".
      - Вернешься ли ко мне _ты_? - настойчиво повторил я.
      - Попытаюсь. - Еще тише.
      - Ты нужна мне!
      - В час крайней нужды я буду с тобой, Орион. - Голос ее был тише дыхания. - В час крайней нужды, мой любимый...
      34
      И снова я остался посреди пустынной главной площади один на один с холодной мраморной статуей Афины.
      Один. Творцы хотят, чтобы я противостоял Сетху и его воинству в одиночку, не рассчитывая даже на их помощь.
      Чувствуя себя измученным и опустошенным, я подошел к мраморным ступеням Парфенона и сел, спрятав лицо в ладонях. Будда безмятежно улыбался мне с другой стороны площади.
      Впервые за все время своего существования я оказался в ситуации, когда моя физическая сила была практически бесполезной. Придется воспользоваться своим разумом, чтобы отыскать способ уничтожить Сетха. Силой он превосходит меня, что доказал мне весьма убедительно. Да вдобавок у него целая армия когтистых клонов и легионы динозавров.
      А у меня лишь мое тело да мой разум, и только.
      Будда все так же взирал на меня с дружелюбной, доброжелательной улыбкой.
      - Тебе легко и просто проповедовать отказ от желаний, - вслух проворчал я, обращаясь к позлащенному деревянному истукану. - А вот у меня есть желания! У меня есть свои нужды. А нужнее всего мне армия... - И осекся на полуслове.
      Знаю, где есть такая армия! Победоносная армия, ураганом вырвавшаяся из пустыни Гоби и остановившаяся лишь у самых берегов Дуная. Это армия Субудая, величайшего из монгольских полководцев, покорившего изрядную часть мира во славу Чингисхана.
      Вскочив на ноги, я сосредоточился для переброски в тринадцатый век по христианскому календарю - во времена, когда Монгольская империя раскинулась от морского побережья Китая до равнин Венгрии. Я уже бывал там. Это я убил Великого хана Угэдэя, сына Чингисхана, человека, одарившего меня своей дружбой.
      Город творцов исчез, смытый леденящим холодом переноса сквозь пространственно-временной континуум. На мгновение я, утратив телесную оболочку, завис в бездонной черноте континуума - и вдруг оказался посреди холодной, продуваемой всеми ветрами степи. В небе над головой громоздились тяжелые грозовые тучи. Поблизости не было ни деревца, но вдали на фоне пасмурного неба виднелся зубчатый силуэт городских стен.
      Я направился к городу. Пошел дождь со снегом, резко хлеставший меня по обнаженной коже. Натянув тигровую шкуру на плечи, я снизил циркуляцию крови в периферийных сосудах, чтобы удержать тепло. Понурив голову, ссутулив плечи, я пробивался к своей цели наперекор ледяному дождю и ветру, с трудом переступая по скользкой, липкой грязи.
      Пожара в городе не видно; это означало одно из двух - либо армия Субудая осаждает город, либо уже захватила его. Последнее казалось более вероятным, поскольку нигде не было видно ни лагеря, ни загона для лошадей, ни вооруженных всадников, охранявших город.
      Пока я добрался до городских ворот, уже совсем стемнело. Стена оказалась всего-навсего частоколом из заостренных бревен, забитых в землю, на глазах превращавшуюся в топкое болото. Ворота являли собой грубую деревянную решетку с широкими щелями для стрельбы из лука.
      Ворота открыты. Добрый знак - схватки не предвидится.
      Под навесом ворот несколько монгольских воинов сгрудились вокруг костерка, судорожно потрескивавшего под импровизированной крышей, лишь частично скрывающей его от ливня.
      Все стражники явно были закаленными в боях ветеранами, но без своих малорослых лошадок они казались маленькими, словно подростки. Впрочем, смертельно опасные подростки. Каждый воин, облаченный в кольчугу и конический стальной шлем, имел кривой меч и кинжал, а у полуоткрытых ворот стояли их неизменные луки и колчаны, полные стрел.
      Один из воинов, отойдя от костра, преградил мне дорогу.
      - Стой! Кто таков и зачем сюда пришел?
      - Я Орион, друг повелителя Субудая. Прибыл из Каракорума с посланием Великого хана.
      - Курултай уже избрал Великого хана на место Угэдэя? - прищурился коренастый воин.
      - Еще нет, - покачал я головой. - Кубилай и остальные собираются в Каракоруме, чтобы избрать его. Мое послание касается иных дел.
      По пристальному взгляду монгола, устремленному на покрывавшую меня мокрую шкуру, я понял, что ему ни разу не доводилось видеть саблезубых тигров. Но он больше ничем не выдал своего любопытства, осведомившись:
      - Чем докажешь свои слова?
      Я заставил себя улыбнуться.
      - Пошлите к Субудаю гонца и скажите, что Орион хочет видеть его. Опишите ему мою внешность, и он с радостью примет меня.
      Страж оглядел меня с головы до ног. Среди монголов я просто великан, а Субудаю прекрасно известно, каков я в бою. Остается лишь надеяться, что из Каракорума до него не дошла весть, что Великого хана Угэдэя убил я.
      Страж отослал одного из своих воинов передать весть Субудаю и неохотно позволил мне приблизиться к жалкому их костерку, убравшись из-под дождя.
      - Славную шкуру ты надел, - заметил кто-то из стражей.
      - Я убил этого зверя давным-давно, - откликнулся я.
      Они сообщили мне, что город, в который я пришел, - столица русского княжества [явная ошибка: судя по тому, что Угэдэй уже мертв, дело происходит после 1241 года; Киев же был завоеван монголами в 1240 году; столь же неверно описание самого города, отражающее ошибочное представление автора о Руси как о темной и варварской стране]. Мне припомнилось, что Субудай горячо интересовался черноземными краями Украины и степями России, ведущими к равнинам Польши, а оттуда к Карпатским горам, в Венгрию - и дальше, в самое сердце Европы.
      Ко времени возвращения гонца моя спина страшно замерзла, хотя лицо и руки почти согрелись. С гонцом пришли еще двое, в сверкающих доспехах и полированных шлемах; рукояти их мечей украшали драгоценные камни. Ни слова не говоря, они повели меня по чавкавшим грязью улицам города к зданию, где разместился Субудай.
      Он почти не изменился со времени нашей последней встречи в другой моей жизни. Он был малорослым и поджарым, как и его воины; седеющие волосы и борода обрели цвет стали, а в угольно-черных глазах сверкал ум и живой интерес к огромному миру.
      На постой он остановился в церкви - наверное, потому, что это деревянное строение оказалось самым большим в городе и давало наибольший простор для аудиенций и ночных оргий. Я двинулся через неф к Субудаю; византийские святые угрюмо, точно окостенев, взирали с икон на груду подушек, высившуюся на месте алтаря. Там и возлежал Субудай, окруженный верными нукерами и стройными местными женщинами, подававшими им еду и вино.
      Позади него поблескивал золотом барельефов церковный алтарь, озаренный мерцанием свечей. Часть золотого оклада уже содрали; скоро монголы пустят в переплавку и остальное. Высоко на своде виднелась мозаика, изображавшая скорбящего Христа, поднявшего раненые руки в жесте благословения. Меня поразило портретное сходство иконы с творцом, которого я называл Зевсом.
      Под стенами церкви, обращенной в вертеп, предавались праздности вооруженные воины, пьянствуя и беседуя между собой. Но меня их внешняя неторопливость обмануть не могла - я знал, что эти люди в мгновение ока снесут голову любому, кто сделает хоть один угрожающий жест. Даже женщине. Стоит Субудаю сказать хоть слово - и они с радостью вознаградят человека, солгавшего или чем-нибудь не угодившего полководцу; а наградой послужит расплавленное серебро, залитое неугодному в глаза и уши.
      Но все-таки верность я честь для этих варваров - куда более святые понятия, чем для так называемых культурных народов. А уж в их отваге и сомневаться нечего. Если будет приказано, они живой волной хлынут на стены мощнейшей крепости и либо одержат победу, либо погибнут все до единого.
      Субудай прихлебывал вино из золотого кубка, украшенного драгоценными камнями. Окружавшие его подручные держали сосуды попроще - серебряные и медные. Меня всегда изумляло, что даже в самых бедных и невежественных племенах жрецы имели золото и серебро, а храмы становились для мародеров самой желанной добычей.
      - Орион! - воскликнул Субудай, подскакивая на ноги. - Человек с запада!
      Похоже, он встретил меня с искренней радостью. Несмотря на седину, он остался гибок и проворен, как юноша.
      - О мой повелитель Субудай! - Остановившись шагах в пяти от него, я отвесил ему приличествовавший случаю глубокий поклон. Меня тоже обрадовала встреча с ним. Прежде в нем буквально бурлила неуемная энергия, гнавшая его и его армии на самый край земли. Я был счастлив видеть, что он деятелен и полон сил. Они ему понадобятся, если Субудай согласится на мое предложение.
      Он протянул мне руку, и я пожал ее.
      - Рад видеть тебя снова, человек с запада.
      - Я принес тебе дар, мой повелитель, - торжественно глядя на него сверху вниз, сообщил я, сбросил с плеч отсыревшую шкуру и протянул ему. Голова зверя была откинута назад, так что Субудай лишь сейчас увидел страшные тигриные клыки и уставился на них, вытаращив глаза.
      - Где ты нашел такого зверя?!
      - Мне ведомы места, где есть много диковинных и чудных зверей, ухмыльнулся я.
      Он ухмыльнулся в ответ и повел меня к груде подушек.
      - Так поведай же мне новости из Каракорума.
      Когда он пригласил меня садиться на подушки по правую руку от себя, я мысленно издал вздох облегчения. Субудай ни за что не пожал бы мне руку, если бы намеревался меня убить. Он совершенно не способен вероломно обмануть друга. Значит, ни он, ни другие не знают, что я убил их Великого хана Угэдэя, которого в другой жизни считал своим другом.
      И пока молодая красивая блондинка вручала мне золотой кубок, а столь же очаровательная девушка наливала туда приправленное специями вино, я просто сообщил ему, что Угэдэй умер во сне, а я видел его в ту самую ночь.
      - Он был спокоен и доволен, что Монгольская империя мирно правит почти всей вселенной. По-моему, он был счастлив знать, что у монголов нет врагов.
      Субудай кивнул, но лицо его омрачилось.
      - Скоро может случиться немыслимое, Орион. Монгол пойдет на монгола. Старые междоусобицы могут вспыхнуть вновь, как прежде в Гоби, но на сей раз несметные войска будут биться друг с другом на просторах от одного края вселенной до другого.
      - Да как такое может быть?! - Я был искренне шокирован. - Ясса [сборник правил и поучений Чингисхана, являвшихся в Монгольской империи законами] запрещает кровопролитие среди монголов.
      - Знаю, - печально откликнулся Субудай, - но, боюсь, даже закон не сможет предотвратить грядущих раздоров.
      Мы лежали на шелковых подушках под строгими взглядами византийских святых, взиравших на нас с золоченых небес, и Субудай объяснил мне, что сейчас творится с монгольскими полководцами - джихангирами.
      Попросту говоря, им уже нечего завоевывать. Чингисхан - предводитель, которого почитали столь сильно, что ни один монгол не осмеливался назвать его по имени, - вывел племена Гоби на путь завоевания мирового господства. Их ждала битва за Китай, за всю Азию - так что гобийские воины забыли о непрестанных племенных раздорах и ринулись завоевывать мир. Теперь мир почти завоеван, не считая унылых сырых окраин вроде Европы или обширной Индии, где зной убивает и людей, и лошадей.
      - Избрание нового Великого хана вызовет раскол среди монголов, - мрачно прорицал Субудай. - А уж это послужит поводом для междоусобных войн.
      Я понял его. Империя Александра Великого распалась точно так же полководец бился с полководцем, чтобы отстоять уже захваченную территорию или захватить территорию прежнего соратника.
      - И как же поступишь ты, мой повелитель? - поинтересовался я.
      Осушив кубок, Субудай поставил его рядом с собой, и рабыня тотчас же наполнила сосуд до краев.
      - Я не нарушу закона. Я не пролью крови других монголов.
      - По собственной воле, - уточнил один из сидевших рядом.
      С угрюмой решимостью, крепко сжав губы, Субудай утвердительно склонил голову и, помолчав, проговорил:
      - Я поведу своих воинов на запад, Орион, за ту реку, что зовется Дунай. Там трудный край - холодный и заросший мрачными лесами. Но лучше уж такое, нежели биться между собой.
      Если Субудай надумает заявиться в Европу, то разрушит цивилизацию, только-только начавшую сбрасывать оковы невежества и варварства, в которых она оказалась после падения Римской империи. Пройдет еще несколько веков, и начнется Возрождение, оказав безмерное влияние на развитие человеческой мысли и свободолюбие. Если только монголы не опустошат всю Европу, от Москвы до Ла-Манша.
      - Мой повелитель Субудай, - медленно вымолвил я, - некогда ты просил меня рассказать об этой стране, где сейчас ты раскинул свои шатры, и о странах дальше к западу.
      - Да! - Былой жизнерадостный огонек снова вспыхнул в его взгляде. - А теперь, раз ты вернулся ко мне, я больше всего на свете хочу услышать о германцах, франках и прочих силах западных стран.
      - Я поведаю тебе все, что знаю, но, как ты понял и сам, их страны, холодные, густо поросшие лесом, не очень-то удобны для монгольских воинов.
      - Никаких других стран моим людям не осталось. - Он испустил тяжкий вздох.
      - Я знаю место, мой повелитель, - победно улыбнулся я, - где степь так широка, что ее за год верхом не объедешь. В том краю живут огромные тигры с саблями вместо зубов и прочие звери, даже более кровожадные. - Субудай широко раскрыл глаза, а нукеры зашевелились. - Там почти нет людей; можно ехать неделю за неделей, не встретив ни единой живой души.
      - Нам не придется воевать?
      - Вам _придется_ воевать, - возразил я. - Тем краем правят не люди, а чудовища, каких никто прежде не видал.
      Воины загалдели:
      - Чудовища? А какие?
      - Ты видел их сам?
      - А ты не плетешь небылицы, пытаясь запугать нас, человек с запада?
      Субудай нетерпеливым взмахом руки велел всем замолчать.
      - Я бывал там, - отвечал я, - видел этот край и чудовищ, правящих им. Они свирепы, могучи и омерзительны.