- Я могу доставить Филиппа, - громко сказал я. - Я знаю, как это сделать, и у меня хватит сил и знаний.
      И Филипп, царь Македонский, появился передо мной.
      Он казался более раздраженным, чем испуганным. Царя едва прикрывал кусок тонкого полотна. Здоровый глаз его заморгал от яркого солнечного света, и я понял, что пробудил его ото сна.
      - Орион, - сказал он без удивления.
      - Да, мой господин.
      Он огляделся:
      - Где мы? Что это за город внизу?
      - Мы далеко от Македонии. Считай, что ты видишь обитель богов.
      Он фыркнул:
      - Не слишком похоже на гору Олимп.
      Тело Филиппа покрывали шрамы, старые вздутые белые рубцы виднелись на плечах и груди, уродливый свежий порез тянулся вдоль всего левого бедра. По ранам царя можно было читать историю всех битв, в которых ему пришлось участвовать.
      - Павсаний сказал, что ты дезертир. А теперь получается, что ты еще и колдун?
      Я хотел ответить, но вдруг понял, что Олимпиада показывала ему разные точки пространственно-временного вектора, как и мне. Оказавшись не в своей постели, а совершенно в другой части континуума, Филипп не испугался, потому что она проделывала это и прежде.
      - Нет, я не колдун, - отвечал я. - Как и твоя жена.
      - Бывшая жена, Орион. Поверь мне, она ведьма.
      - Она показывала тебе другие места?
      Царь кивнул:
      - И не однажды, когда мы только что поженились. Она показывала мне, какой могущественной станет Македония, если я буду следовать ее советам. Он уставился на меня здоровым глазом. - Так, значит, ты с ней в союзе?
      - Нет, совсем наоборот.
      - Но ты обладаешь такой же силой, что и она!
      - Нет, - возразил я. - Увы, она куда более могущественна, чем я.
      - Она сильнее всех, - пробормотал он.
      - И хочет убить тебя.
      - Я знаю. И знал это многие годы.
      - Но на сей раз...
      Он поднял руку, чтобы остановить меня:
      - Более не говори об этом, Орион. Я знаю о ее планах. Я стал для нее бесполезен. Настала пора Александру воплощать в жизнь ее стремления.
      - Ты хочешь умереть?
      - Нет, не особенно. Но каждый человек когда-нибудь умирает, Орион. Рано или поздно. Я сделал то, что она от меня хотела. И теперь она, как самка паука, должна пожрать самца.
      - Но этого можно избежать, - возразил я.
      - И чего ты хочешь от меня? - спросил он, свирепо задирая бороду. Чтобы выжить и остаться на троне, я должен убить ее, а я не в силах этого сделать; кроме того, она подучит Александра начать гражданскую войну. Неужели ты думаешь, что я хочу утопить мой народ в крови? Или мне нужно убить еще и своего сына?
      Прежде чем я ответил, он продолжил:
      - Если македонцы затеют междоусобицу, что подумают народы, живущие вокруг? Что, по-твоему, сделают тогда Демосфен и афиняне? А фиванцы? А царь персов?
      - Понимаю.
      - В самом деле? Тогда вернутся прежние времена и все, чего я добился, пойдет прахом. - Он глубоко вздохнул, потом добавил: - Пусть Александр живет, даже если он и не мой сын. Я не буду убивать его.
      - Тогда они убьют тебя, - сказал я. - Через день или два.
      - Да будет так, - сказал Филипп. - Только не надо говорить мне, кто и когда это сделает. - Он сардонически усмехнулся. - Я люблю сюрпризы.
      Испытывая разочарование, я качнул головой и шагнул в сторону.
      - Подожди, - сказал он, неправильно истолковав мое поведение. - Это будешь ты, Орион? Ты мне это хочешь сказать?
      Распрямившись в полный рост, я ответил:
      - Никогда! Я скорее умру, чем позволю убить тебя.
      Царь внимательно посмотрел на меня:
      - Ты говоришь правду. Я никогда не верил в россказни о твоем дезертирстве.
      Повернувшись ко мне спиной, царь направился в сторону города и, едва сделав три шага, исчез, оставив меня одного в далеком мире творцов. Я закрыл глаза и...
      Открыл их в темнице крепости Эги. Я был скован по рукам и ногам, и голова моя - там, где Павсаний ударил меня, - ныла тупой болью.
      В своей темной камере я мог определять время лишь по биению собственного пульса; способ непрактичный, однако за неимением чего-либо лучшего я считал сердцебиения, как человек, страдающий от бессонницы, считает овец. Я мог покинуть камеру и переместиться в опустевший город творцов, но мне все равно пришлось бы вернуться в это же самое место и вновь ощутить на себе эти же самые цепи. Подобно Гере, я был заперт в ловушке, пока ход событий не определится тем или иным способом. Но, заметив крыс и в этой камере, я забыл про подсчет пульса. Как и в темнице в Пелле, мои хвостатые компаньоны были не прочь отъесть мне пальцы рук или ног, если я не буду все время шевелиться. Обручи столь плотно стискивали мои запястья, что руки нормального человека распухли бы. Но я сознательно заставил глубоко лежащие сосуды взять на себя работу периферийных, пережатых наручниками. Еще я постоянно шевелил пальцами, чтобы разогнать в них кровь и отпугнуть голодных грызунов с жадными глазами-пуговками.
      Внезапно я услышал шаги: кто-то, шаркая ногами, шел по коридору снаружи. Люди остановились у моей двери. Засов взвизгнул, дверь со скрипом отворилась. Я увидел тюремщиков, один из которых держал факел.
      Между ними стоял Кету.
      Он протиснулся между стражниками и вошел в мою камеру. Встав на колени, индус заглянул в мое лицо:
      - Ты еще жив?
      Я улыбнулся:
      - Я еще не достиг нирваны, мой друг.
      - Слава богам! - Он распрямился и велел тюремщикам вывести меня наружу.
      Я сопротивлялся, пока они волокли меня по коридору в замыкавшую его большую комнату. Сердце мое застучало, когда я заметил вокруг пыточные инструменты.
      - Царь приказал освободить тебя, - заверил меня Кету. - Вот кузнец... Он указал на потного, волосатого, совершенно лысого мужчину с округлым брюшком. - Он снимет цепи.
      Кузнец едва не отбил мне руки, но после чуть ли не получаса стука и лязга я оказался свободен. Мои лодыжки и запястья были стерты, но я знал, что раны скоро заживут. Кету вывел меня из зловещего подземелья под неяркий свет умиравшего дня.
      - Царская дочь благополучно вышла за Александра Эпирского, - сказал мне Кету. - Сам Филипп велел мне выпустить тебя на свободу и предоставить тебе все нужное для того, чтобы ты оставил Македонию. Можешь отправляться, куда тебе угодно, Орион.
      - Брак заключен? - спросил я.
      Кету, который вел меня к конюшне, ответил:
      - Брачная церемония состоялась вчера вечером. Пир продлится еще два дня.
      - А кто-нибудь пытался убить царя?
      Влажные глаза Кету расширились:
      - Убить? Нет! Кто осмелится на это?
      - Предатель, - сказал я.
      - Ты уверен?
      - Я слышал это из его собственных уст.
      - Ты должен все рассказать начальнику царских телохранителей Павсанию.
      - Нет, я должен повидать самого царя.
      Кету схватил меня за руку:
      - Нельзя. Филипп велел исполнить в точности все его приказания. Он не хочет видеть тебя. Бери сколько хочешь коней и никогда более не возвращайся в Македонию.
      Я стоял посреди двора возле конюшен. Пахло пылью и конской мочой. Мухи лениво жужжали в пурпурных тенях заката. Издалека слышалось слабое пение флейт, стук тамбуринов и вспышки хохота подгулявших мужчин. Царь праздновал свадьбу своей дочери. Павсаний наверняка был с ним. И, покорившись воле Олимпиады, Филипп хотел, чтобы я не мешал убийце.
      - Нет, - сказал я, обращаясь скорее к богам, чем к маленькому Кету. - Я не позволю им убить его. Мне безразличны их планы, мне все равно, что будет потом с континуумом. Я просто не дам свершиться такой несправедливости. - Отодвинув индуса, я шагнул в сторону дворца, где шел брачный пир.
      Кету хромал возле меня.
      - Тебе не следует идти туда! Страже приказано не пропускать тебя. Филипп не хочет видеть тебя. Тебя убьют, если ты попытаешься силой пробиться к нему.
      Не обращая на него внимания, я направился в большие двери, где на страже стояли четверо воинов в броне.
      - Пойдем со мной, Орион, - молил Кету. - Мы проедем все Персидское царство, нас ждет моя родина, прекрасный Индустан. Мы увидим святых людей и прикоснемся к их мудрости...
      Но я хотел лишь спасти Филиппа и разрушить козни коварной Геры. Я готов был любой ценой защищать царя, почтившего меня своим доверием.
      - Пожалуйста, Орион! - Глаза Кету были полны слез.
      Оставив его позади двора, я направился к стражам у двойной двери. Все четверо были вооружены копьями. Двое из них скрестили древки, преграждая мне путь.
      - Не велено пропускать, - сказал старший.
      Я узнал в нем приятеля по казарме.
      - Я должен увидеть царя.
      - У меня приказ, Орион. Не велено пропускать никого.
      - Да, - отвечал я негромко. - Понимаю. - И, опережая его движение, правой рукой выхватил из ножен его же собственный меч, а левой ударил в челюсть. Голова моего противника откинулась назад, и я услышал, как хрустнул позвонок. Прежде чем отреагировала другая пара, я ударил по шлему ближайшего воина.
      Оба они еще падали, когда я уже занялся теми двумя, которые стояли, скрестив передо мной копья. Я видел, как расширились их глаза, как от удивления открылись рты. Я поразил мечом одного из них, пришпилив его к двери. Второй целился в меня копьем - оружием малопригодным для ближнего боя. Схватив древко одной рукой, я ударил противника по колену. Тот рухнул, вскричав от боли, и я толкнул створки двери, на одной из которых висел на мече мертвый стражник.
      Я вырвал оружие, и тело упало на земляной пол. С окровавленным мечом в руках я отправился разыскивать Филиппа и Павсания.
      34
      Я шагал по нижнему этажу древнего замка Эги, где были глинобитные полы и мрачные стены из нетесаного камня, столь же угрюмые, как и окровавленный меч в моей руке.
      Я уже слышал шум веселья, доносившийся из главного зала. Само бракосочетание произошло вчера, как сказал мне Кету, но праздник еще продолжался, Филипп и сейчас пировал с гостями и придворными, упиваясь вином, а Павсаний, начальник царских телохранителей, охранял его. Олимпиада тоже наверняка притаилась где-нибудь в крепости, дожидаясь свершения убийства.
      А где Александр? Где царевич? Вовлечен ли он в заговор против отца? Знает ли, что затеяла его мать?
      Еще четверо стражей располагались возле двери в пиршественный зал, каждый из них был вооружен мечом и копьем. Я заметил среди них Гаркана и Бату. Бородатый Гаркан залился краской, увидев меня.
      Бату улыбался, словно он выиграл заклад. Дежурный сотник посмотрел на мой окровавленный меч.
      - Орион, - рявкнул он, - в чем дело?
      - Здесь замышляют цареубийство, и если мы не остановим...
      - Кто хочет убить царя?
      - Павсаний!
      - Ты безумен! Павсаний - наш нача... - Он так и не договорил. Из зала послышались яростные вопли. Гаркан широко распахнул дверь, и мы увидели, что все гости повскакивали с пиршественных лож, а перепуганные слуги и рабы разбегались во все стороны.
      Царь!
      Минуя Гаркана и всех остальных, я пробился сквозь толпу к царю. Должно быть, с десяток придворных окружали его. Растолкав преграждавших мне путь, я пробивался к Филиппу. Он откинулся спиной на ложе; одной рукой он все еще сжимал кубок, другой прикрывал вспоротый живот. Горячая красная кровь пятнала его одеяния и капала на грязный пол. Смерть царя была мучительной.
      - Я доверял тебе, - бормотал он. - Я доверял тебе.
      Я вспомнил злобную усмешку Геры; давно виденный мною сон сбылся. Я стоял над умирающим Филиппом с окровавленным мечом в руке, пока его единственный глаз не потух.
      Гаркан схватил меня за плечи.
      - Туда, - сказал он негромким голосом. - Павсаний бежал к конюшням.
      Втроем, вместе с Бату, мы побежали к дверям, возле одного из столов я увидел побелевшего Александра, рядом с ним стояли Антипатр, Антигон и Соратники. Ни при ком из них не было оружия, но если бы предатель стремился убить царевича, ему пришлось бы пробиться через них. В зал один за другим поспешно вбегали вооруженные стражники.
      - Клянусь Зевсом всемогущим! - кричал Александр голосом, полным гнева. - Я отыщу убийцу и отомщу за отца.
      "Итак, Филипп снова стал твоим отцом, - подумал я, оставляя зал. - И ты снова его сын и наследник престола. Гера и Золотой получили свое; пусть теперь трепещет Царь Царей".
      Мы втроем бежали к конюшне. Не менее шести вооруженных воинов попытались преградить нам дорогу, но мы зарубили их - без колебаний.
      Когда мы ворвались внутрь, Павсаний уже вскочил в седло. Около него оказались еще двое людей. Бату пронзил одного из них копьем. Гаркан сбросил с коня второго, а потом пробил копьем его грудь.
      Дико озираясь, Павсаний направил своего коня прямо на нас. Отбросив меч, я шагнул вбок, пропуская животное, и ухватил Павсания поперек тела. Мы упали на глинобитный пол конюшни. Поставив колено на грудь Павсания, я выхватил из ножен его собственный меч.
      Он посмотрел на меня, попытался вздохнуть и... неожиданно успокоился.
      - Дело сделано, - сказал он. - Теперь твой черед, а мне все равно.
      Я помедлил. Отдать его Александру или наградить быстрой и безболезненной смертью? Здесь и сейчас? Но я вспомнил о том подлом ударе, который Павсаний нанес Филиппу, и кровь вскипела во мне.
      Гаркан и Бату остановились возле нас. Невозмутимый Гаркан вогнал копье в горло предателя. Кровь хлынула алым фонтаном, забрызгав меня. Павсаний лишь коротко булькнул.
      Я испытующе посмотрел на Гаркана. Он выдернул копье из мертвого тела и мрачно сказал:
      - Орион, она велела, чтобы свидетелей не осталось.
      Я встал на ноги.
      - Должно быть, это относится и ко мне?
      - Увы... - Он направил копье прямо мне в сердце.
      - И ты веришь ей? - спросил я.
      - Мои дети сейчас находятся в безопасности в сельском доме... Закончив с этим делом, я отправлюсь к ним.
      - Если она оставит тебя в живых.
      Он пожал плечами:
      - Пусть так, но дети мои останутся свободными.
      Я посмотрел на Бату. Он явно был в смятении и не знал, чью сторону принять.
      - Орион, - сказал чернокожий, - я здесь ни при чем. Я ничего не знал до этого вот мгновения...
      - Тогда не вмешивайся, - сказал я ему. - Дело касается только Гаркана, меня и царицы.
      - Она великая колдунья, - сказал Бату.
      - Да. - Я кивнул.
      - Она может украсть у человека разум.
      - И силу. - Я обернулся к бывшему предводителю разбойников. Его копье не дрогнуло возле моего сердца. - Друг мой, делай свое дело.
      Он медлил.
      - Делай ради своих детей, - сказал я ему.
      Гаркан глубоко вздохнул, а потом изо всех сил вонзил копье в мою грудь. Я не ощутил никакой боли, тьма охватила меня... Я растворился в благословенной долгожданной пустоте.
      Я умер.
      ЭПИЛОГ
      На сей раз, умирая, я чувствовал себя как пловец, попавший в сердцевину водоворота, или путник, оказавшийся в центре ревущего торнадо. Вселенная вихрем мчалась вокруг меня. Время и пространство сливались в головокружительно вращавшееся пятно... Планеты, звезды, атомы и электроны дико неслись по орбитам, и я, находясь в середине безумной карусели, падал, падал и падал в смертельный холод забвения.
      Постепенно я утратил все чувства. Прошли мгновения или тысячелетия, я не мог их измерить, однако и холод, и ощущение падения исчезли, я превратился в неподвижный, бесчувственный кусок льда.
      И все же мозг мой продолжал функционировать. Я зная, что меня перенесли через пространство и время из одной точки континуума в другую. Но я ничего не видел, не слышал и не ощущал... Я не знаю, сколько времени испытывал это счастье. Наконец мне удалось освободиться от колеса жизни, оказаться за пределами боли, не испытывать желаний, не исполнять те мучительные обязанности, которые творцы возложили на меня. Я оказался вне жизни и... вне любви. Осознание этой потери расшевелило меня. Где-то на просторах пространства Аня сражалась с врагами, о которых я ничего не знал. Даже ее божественных сил было мало для победы, эти неведомые враги страшили самого Золотого и прочих творцов.
      Я попытался силой мысли пронзить пустоту, которая поглотила меня. Ничего. Словно бы не было вселенной, не было континуума, не было времени и пространства. Но я знал, что Аня существовала, хотя не помнил, где и когда. Она любила меня, а я ее. И потому ничто во всех вселенных не могло разделить нас.
      Вспыхнул свет, такой далекий и слабый, что сначала я решил, будто мое воображение сыграло со мной злую шутку. Но свет существовал на самом деле. Слабый-слабый, но яркий и теплый.
      Я двигался к моему источнику или он ко мне - было не важно. Свет становился все сильнее и ярче, наконец я ощутил, что мчусь к нему, подобно метеору, притянутому к звезде. Свет этот опалил меня словно солнце, и, чтобы избавиться от боли, я закрыл на время глаза, восхищенный тем, что у меня есть руки и ноги и я снова способен что-то чувствовать.
      - Орион, - раздался голос из глубины ослепительного сияния. - Ты вернулся.
      Это был, конечно, Золотой Атон, который тотчас же принял человеческий облик. Его золотой костюм, облегавший богоподобную фигуру, и пышные золотые волосы сияли так, что мне было больно смотреть.
      Он стоял передо мной в пустыне, протянувшейся во все стороны от нас до бесконечности. Всюду под ногами клубился туман. Кованой медью давила опрокинутая чаша неба.
      - Где Аня? - спросил я.
      - Далеко отсюда.
      - Я должен отправиться к ней. Она в огромной опасности.
      - Как и все мы, Орион.
      - Мне нет дела до тебя и остальных. Меня волнует лишь Аня.
      Легкая усмешка искривила его губы.
      - Твои страсти безразличны мне, Орион. Я создал тебя, чтобы ты исполнял мои повеления.
      - Я хочу быть с Аней.
      - Это невозможно. Ты получишь новое поручение, тварь.
      Заглянув в его золотые глаза, я понял, что Золотой обладает достаточной силой, чтобы послать меня куда ему заблагорассудится. Но я чувствовал свою мощь, которая, правда, еще только крепла.
      - Я найду Аню, - сказал я.
      Золотой в ответ презрительно расхохотался. Однако я знал: что бы он ни сделал, куда бы ни послал меня, повсюду я буду искать свою любимую женщину, богиню-воительницу. И когда-нибудь обязательно найду ее.