- Смотри, Орион. Они бросили тебя, как дети - надоевшую игрушку. Никто не вернет ее! Это могли сделать лишь мы с тобой, но я не стану стараться ради тебя, а ты сам не сумеешь! - Он взвыл, хохоча, и пропал вместе с остальными.
      44
      Смысл слов Золотого я понял не сразу. "Никто не вернет ее! Только мы с тобой могли это сделать, но я не стану стараться ради тебя, а ты сам не сумеешь".
      Итак, я могу вернуть Аню к жизни - вот что на самом деле сказал Золотой бог. Или же он просто хотел подразнить меня, нанести последний жестокий удар, чтобы навеки разделаться со мной? Я затряс головой.
      "Аполлон обезумел, - сказал я себе. - Разве можно верить ему?" И все же я не мог выбросить его слова из головы.
      Оглядев чуждый, непривычный ландшафт, я понял, что если у меня и есть шансы оживить Аню, то для этого следует сначала возвратиться на Землю. Я закрыл глаза и попробовал сосредоточиться, чтобы переместиться в нужное мне место. Впрочем, я как будто расслышал прозвучавший в отдалении хохот Золотого бога. И едва различимый голос Зевса:
      - Да, ты можешь вернуться, Орион. Ты хорошо служил нам.
      Я ощутил жуткий холод, жгучий мороз мечом пронзил меня. А когда я открыл глаза, то оказался внутри великой пирамиды в усыпальнице Хуфу.
      Совершенно измученный, я припал к выложенному золотом саркофагу. Я устал... Не только телом, но и разумом. Периодически оступаясь, я с трудом спустился по спиральной каменной лестнице в подземную камеру, где меня ожидал Гетепамон.
      Жирный жрец преклонил колени перед алтарем Амона. Он зажег лампы в крошечной комнатке, ароматы благовония наполнили ее, сам же он бормотал молитву на языке, уже забытом в Египте:
      - О безопасности незнакомца Ориона, о Амон, молюсь я тебе, самый могучий из богов... Защити того, кто так похож на твоего возлюбленного Осириса...
      - Я вернулся, - устало сказал я, прислоняясь к каменной стене.
      Гетепамон обернулся так быстро, что оступился и упал на четвереньки. Наконец он с трудом поднялся на ноги:
      - Так быстро? Ты отсутствовал вряд ли более часа.
      Я улыбнулся:
      - Боги умеют торопить время, когда хотят.
      - И ты выполнил свою миссию? - пылко спросил он. - Ты нашел свою судьбу?
      - Не совсем, - отвечал я. - Но мы можем отправляться.
      - Пойдем.
      Я взглянул на статую Амона, высившуюся над алтарем. И впервые заметил, насколько она напоминает творца, которого я называл Зевсом. Вот только бороды у Амона не было.
      Несколько дней мы плыли по Нилу. Гетепамон тоже отправился в столицу. Там меня ожидал царевич Арамсет. Видимо, и Менелай с Еленой тоже там, супруги должны были встретиться до моего возвращения.
      "Что ж, - решил я, - во всяком случае, она будет жить в комфорте и, быть может, в Египте сумеет научить мужа основам культуры, чтобы сделать свою жизнь более терпимой".
      Ожидал нас и Некопта. Я не знал, как поступит с ним Арамсет. Главный советник царя не откажется добровольно от власти, а царевич еще так молод и не имеет опыта в ведении опасных дворцовых интриг.
      Я обрадовался, что Лукка возглавляет его личную охрану.
      Но все эти мысли лишь частично занимали меня, пока мы плыли по реке среди сновавших туда-сюда суденышек. Я смотрел, как сменяют друг друга города и поселки, сельские дома и сады, где работали обнаженные рабы. Смотрел и ничего не видел... все мои помыслы были устремлены только к Ане и коварным словам Золотого бога, заронившим в мое сердце надежду.
      Неужели я могу оживить ее собственной силой? Но тогда как я узнаю то, о чем не ведает никто из творцов?
      Или они все-таки что-то знают? Я ощущал, как ледяной гнев стискивает меня стальными клешнями. Неужели они обманывали меня... Гера, Зевс и все остальные? Или Аня пала жертвой в борьбе за власть, проиграла в схватке со своими сородичами? Пусть они и утверждают, что не убивают друг друга, но ведь Золотой бог сделал так, чтобы Аня погибла, и, быть может, никто из них просто не хочет вернуть ее?
      Как-то ночью я попытался вступить в контакт с творцами, дотянуться мыслью до золотистого города с его куполами и башнями, пребывающего где-то в далеком будущем, но мне не ответили. Я лежал на своей узкой койке и не видел ничего, кроме бликов, отбрасываемых волнами на низкий деревянный потолок; слышал лишь жужжание насекомых и далекие негромкие голоса, распевавшие песни на берегах реки.
      Приняли нас в Уасете совсем не так, как прежде, когда мы прибыли туда с Еленой и Неферту. Сам царевич встречал нас с почетной стражей, шины в ослепительных панцирях выстроились по сторонам каменного причала. Тысячи людей стояли у берега, чтобы посмотреть на юного царевича Арамсета, ослеплявшего великолепием, в юбке с пурпурной каймой и золотой пекторали [шейное металлическое украшение, облегающее грудь и плечи].
      Я увидел Лукку и его людей, теперь уже в египетских доспехах гордо стоявших в первых рядах возле царевича. Некопта, как и других жрецов из его храма, не было.
      Нас приняли по-царски, под громогласные вопли толпы Арамсет подошел ко мне и приветствовал, возложив мне ладони на плечи.
      - А где госпожа Елена? - спросил я царевича под шум приветствий.
      Ухмыльнувшись, он крикнул мне на ухо:
      - После радостной встречи она не разлучается с мужем и уже позволяет Менелаю ухаживать за ней на египетский манер: приносить ей дары и цветы, а вечерами воспевать под окнами ее красоту.
      - Они еще не спят вместе?
      - Нет еще. - Он усмехнулся. - Она хочет сначала хотя бы чуть-чуть приобщить его к культуре... Должен признать, царь просто рвется учиться, так ему хочется вновь возлечь с ней.
      Я улыбнулся про себя. Елена легко воспитает Менелая доступными ей средствами. И все же мне было жаль ее утратить - я чувствовал это куда более остро, чем предполагал.
      Арамсет приветствовал Гетепамона с царственной торжественностью, а потом мы вместе отправились к повозкам, запряженным четверками отборных белых лошадей. Царский поезд неторопливо двинулся по улицам столицы: царевич позволял толпам насладиться созерцанием своей особы.
      "Да, - подумал я, - он молод, но уже знает толк в политике". За свою короткую жизнь царевич успел разобраться в механике власти. Я ликовал.
      Когда мы добрались до дворца, Неферту уже встречал нас у лестницы перед главным входом. Я был рад тому, что старик жив и здоров, несмотря на все козни Некопта.
      Все сошли с колесниц, и Арамсет подошел ко мне:
      - Придется выказать особый почет верховному жрецу Амона; он куда более важная фигура, чем просто друг, Орион.
      - Я понимаю.
      - Через три дня состоится величественная церемония, которая скрепит союз между ахейцами и царством Обеих Земель. Распоряжается всем отец, но Некопта позволено находиться возле него.
      - Что случилось?
      - Потом, - проговорил царевич, улыбаясь со всем очарованием, свойственным молодости. - Мне нужно многое сказать тебе, но отложим пока все разговоры.
      И он направился к Гетепамону, я же буквально взлетел по ступенькам, обращаясь с приветствиями к Неферту, ибо в первую очередь я хотел узнать от него о Елене.
      Весь день до самого вечера Неферту рассказывал обо всем, что случилось за время моего отсутствия. Вести о нашем удивительном успехе в дельте, конечно, сразу же передали Некопта с помощью солнечного телеграфа. Поначалу он впал в ярость, но потом стал изображать перед царем, что крайне доволен. Он даже не пытался подступаться к Елене, понимая, что заложница обеспечивает союз с Менелаем.
      Наконец солнце бросило на город длинные тени. Мы сидели в покоях египтянина, я - на мягкой кушетке, покрытой крашеным шелком, Неферту - на деревянном табурете, перед ним открывался хороший обзор пейзажа, видимого с террасы.
      - Некопта сделался странно молчаливым и пассивным, - проговорил седоволосый чиновник. - Большую часть времени он проводил взаперти в собственных покоях.
      - Он не откажется от власти без сопротивления, - сказал я.
      - Полагаю, что внезапное явление принца Арамсета, неожиданно обретшего силу, с которой следует считаться, ошеломило жреца и спутало все его карты, - отвечал Неферту. - За это мы должны поблагодарить тебя, Орион.
      - Выходит, Некопта во всем винит меня?
      Он усмехнулся. Как всегда, Неферту не позволял себе лишнего.
      - А как госпожа Елена? - спросил я.
      Лицо Неферту приняло отсутствующее и безразличное выражение, подобающее чиновнику, который не хочет вмешиваться в то, что его не касается.
      - С ней все в порядке, - отвечал он.
      - А не хочет ли она встретиться со мной?
      Опустив глаза, он отвечал:
      - Она не говорила мне этого.
      - Передашь ей, что я ее хочу видеть?
      Казалось, поручение было ему неприятно.
      - Орион, она позволяет своему мужу вновь завоевать ее любовь... Прежнему мужу, которого ты сам послал к ней.
      Я встал с кушетки и направился к террасе. Он прав, я знал это. И все же мне хотелось увидеть Елену в последний раз.
      - Передай ей известие обо мне, - сказал я Неферту. - Скажи царице, что я желаю проститься с ней, как только закончится прием. Мне бы хотелось увидеть ее на прощание.
      Медленно поднявшись со своего кресла, старик отвечал ровным голосом:
      - Я сделаю, как ты сказал.
      Он отправился к Елене, я же остался на террасе. Тем временем вечернее небо из закатно-алого сделалось фиолетовым и, наконец, черным. По всему городу замигали лампы, и звезды, теснившиеся на чистом темном небе, казались их отражением.
      Слуга царевича явился с набором коробок и приглашением на обед.
      В коробках оказалась новая одежда: египетская длинная юбка из белого полотна, короткая кожаная юбка и жилет, похожий на тот, что я проносил столько месяцев. Я усмехнулся: великолепной работы облачение и к тому же расшитое серебром. К нему прилагался плащ цвета ночной синевы и сапоги нежные, словно глаза голубки.
      Арамсет становился истинным дипломатом. Оставалось только гадать, что он думал, глядя на мои старые заплатанные одежды.
      Я хлопнул в ладоши, явился слуга и подготовил ванну. Наконец, вымывшись и умастившись благовониями, облаченный в новый жилет, юбку и плащ, но со старым привычным кинжалом на бедре, я отправился в покои Арамсета. Мы пообедали с царевичем наедине, впрочем, дверь в покои охраняли четверо хеттов из отряда Лукки. Слуги принесли нам подносы с едой, и царевич велел им испробовать все, прежде чем приступить к трапезе.
      - Опасаешься яда? - спросил я его.
      Он беспечно пожал плечами:
      - Я велел воинам окружить храм Пта и приказал им не выпускать оттуда верховного жреца. Там он и засел, обдумывая свои козни. Я предложил отцу, чтобы Некопта вместе со своим братом присутствовали на церемонии, которая состоится через три дня.
      - Интересная будет встреча, - произнес я.
      - Люди увидят, что жрецы обоих богов похожи, как две горошины из одного стручка, - улыбнулся Арамсет. - Это поможет им избавиться от излишнего доверия к затеям Некопта, пытающегося поставить Пта выше остальных богов.
      Я впился в кусок дыни и подумал, что Арамсет недурно справляется с дворцовыми интригами.
      - А как... твой отец? - спросил я.
      Юношеское лицо царевича затуманилось.
      - Отцу уже никогда не станет лучше. Некопта сделал все, чтобы болезнь его стала неизлечимой. Я могу лишь заботиться о нем и позволять народу верить, что он по-прежнему правит страной.
      Арамсет полностью контролировал ситуацию, больше мне здесь делать было нечего. Через три дня я попробую отыскать Аню, куда бы ни завели меня мои попытки. И все же сначала нужно проститься с Еленой.
      Явился слуга, припал к стопам царевича, распростершись на полированном полу и почти уткнувшись в него носом:
      - Государь, великий жрец Пта мертв, он пал от своей собственной руки.
      Арамсет вскочил на ноги и опрокинул за собой кресло:
      - Убить самого себя? Ах, трус!
      - Кто скажет царю? - спросил слуга.
      - Никто, - отрезал Арамсет. - Сначала я должен осмотреть место самоубийства. - И он направился к двери.
      Я последовал за ним, прихватив с собой охранников-хеттов. Одного из них я отослал к Лукке, чтобы тот привел остальных.
      Мы пересекли залитый звездным светом дворик и вошли в просторный храм Пта. Затем поднялись по лестнице вдоль коридора, к той же самой комнате, где Некопта впервые принимал меня. Он лежал на спине огромной горой жирной плоти, глубокий кровавый разрез пересекал складки жира на его горле. В мерцавшем свете настольной лампы мы увидели его раскрашенное лицо с пустыми глазами, уставившимися в темные деревянные балки потолка. Золотой медальон свесился на плечо жреца, и кровь уже запеклась на нем. В свете лампы поблескивали кольца на его жирных пальцах.
      Я поглядел на кольца.
      - Это не Некопта, - произнес я.
      - Что?
      - Погляди. - Я указал. - На трех пальцах нет колец. А пальцы Некопта настолько распухли, что никто не смог бы снять кольца, не отрезав фаланги.
      - Клянусь богами, - прошептал Арамсет. - Это его брат, но подстроено так, чтобы мы подумали иначе.
      - Некопта убил его, а сам теперь свободно передвигается но дворцу.
      - Отец мой!
      Царевич метнулся к двери. Стражи-хетты бросили на меня смятенный взгляд, но я приказал им следовать за Арамсетом. Он прав, его первая обязанность - защитить отца. Некопта, выдавая себя за своего брата-близнеца, мог пойти в любое место. Впрочем, едва ли он намеревался причинить царю вред, но все же Арамсет должен был отправиться к отцу.
      Я согнулся над мертвым телом бедного Гетепамона и через несколько мгновений вдруг понял, куда Некопта нанесет свой следующий удар. Я вскочил на ноги и бросился в покои Елены.
      45
      Я разгадал жестокий замысел великого жреца. Он стремился разрушить союз между ахейцами и египтянами, показать, что царевич Арамсет привел варваров в столицу и из-за своей глупости вовлек город в беду.
      "Кто знает, - думал я, спеша в покои Елены, - быть может, он сумеет заставить Менелая убить царевича?"
      А захватив Елену, он получит власть над Менелаем - это ясно. Но даже если жрец и не стремится избавиться от царевича, он может просто разъярить Менелая, и тот наделает дел во дворце. Тогда пропадет новообретенное влияние Арамсета на отца, а Некопта возвратится к власти и скажет: ну я же вам говорил.
      Миновав ошеломленную стражу, я бросился вперед, так как отлично помнил расположение комнат дворца; возле двери Елены охраны не оказалось, она была слегка приотворена. Я распахнул ее.
      На полу лежал Неферту, из спины его торчала усеянная драгоценностями рукоять кинжала. Я бросился к нему, еще живому, но жить ему оставалось недолго.
      - Я думал... Верховный жрец Амона...
      Глаза Неферту остекленели. Ярко-красная кровь текла изо рта.
      - Елена? - спросил я. - Куда он увел Елену?
      - В нижний мир, на встречу с Осирисом... - Неферту едва шептал. Я знал, как больно ему. Он старался вдохнуть, но легкие были полны крови, и дыхание не приносило ничего, кроме мук.
      У меня не было времени проявлять мягкость. Он умирал на моих руках.
      - Куда Некопта взял Елену?
      - Осирис... Осирис...
      Я встряхнул умирающего старика.
      - Взгляни на меня! - крикнул я. - Перед тобой Осирис.
      Глаза его расширились. Он потянулся к моему лицу слабеющей рукой:
      - Господин мой Осирис...
      - Куда лживый Некопта повел чужеземную царицу? - потребовал я ответа.
      - В твой храм... В Абту.
      Больше мне ничего и не нужно было знать. Я опустил седую голову Неферту на раскрашенные плитки пола.
      - Ты хорошо поступил, смертный, теперь покойся с миром.
      Он улыбнулся, вздохнул и навеки прекратил дышать. Итак, мой путь лежал в храм Осириса, в Абту.
      Я отправился к царевичу Арамсету и рассказал ему, что случилось.
      - Я не могу сейчас оставить дворец, Орион, - ответил он. - Повсюду могут оказаться лазутчики и убийцы, подосланные Некопта. Я должен оставаться здесь, возле отца.
      Я согласился:
      - Только скажи мне, где находится Абту, и предоставь средство туда добраться.
      Абту оказался в двух днях езды на колеснице к северу от столицы.
      - Я могу приказать, чтобы твоих лошадей меняли через каждые десять миль, - сказал царевич и предложил мне взять с собой Лукку и его воинов.
      - Нет, теперь они охраняют только тебя. Не лишай их этого. А мне хватит колесничего и подсменных лошадей.
      - Некопта будет в Абте не один, - предостерег меня Арамсет.
      - Да, - согласился я. - Там буду и я.
      И прежде чем встало солнце, я поднялся в военную колесницу, легкую и прочную, и встал возле загорелого египтянина. Тот щелкнул кнутом и погнал четырех могучих коней по царской дороге на север. При мне не было ничего, кроме железного меча, принадлежавшего Лукке; его на прощание подарил мне сам начальник хеттов. Да еще верный спутник - кинжал, который даже оставил след на моем правом бедре.
      Мы отчаянно мчались по дороге, вздымая клубы пыли. Кони грохотали по утоптанной земле, колесничий ворчал и пыхтел, едва сдерживая четверку.
      Мы останавливались на станциях царской почты только для того, чтобы поменять лошадей, чуть перекусить и хлебнуть освежающего вина. К утру следующего дня колесничий выдохся. Он едва сумел сойти с колесницы, когда мы остановились на половине пути. Я оставил его на станции, он все время умолял, чтобы я взял его с собой, говорил, что царевич запорет его до смерти, если узнает, что он бросил меня. Но я давно приглядывался к нему и теперь знал, как править лошадьми. Теперь я взял поводья в собственные руки. Однако усталость успела подкосить и мое тело.
      Впрочем, я постоянно глушил ее предупреждающие сигналы, добавляя кислорода в собственную кровь, и гнал не останавливаясь четверку свежих коней.
      Река осталась слева, я миновал множество лодок, спускавшихся вниз по течению Нила. Однако в интересах дела требовалось не медлить, и я прищелкнул кнутом, чтобы кони крепче налегли на упряжь. На повороте я оглянулся назад. Тоненький след пыли вился на дороге вдали у самого горизонта. Кто-то торопился за мной следом? Неужели царевич послал войско, чтобы помочь мне? Или это Менелай мчится, чтобы спасти жену? Тогда он поможет. А потом я вдруг подумал: что, если это кто-нибудь из прихвостней Некопта мчится ему на помощь?
      Уже садилось солнце, когда я вихрем промчался через деревушку, застроенную невысокими домами, распугав редких прохожих и детей, оказавшихся на главной дороге. Последняя миля пути пролегла среди изысканных садов, где рядами высились деревья и темнели восхитительные пруды. Храм Осириса вырастал впереди над отлогим откосом, опускавшимся к реке. У причала качалась на волнах единственная лодка.
      С полдюжины стражей в бронзовых панцирях стояли у главных ворот храма, когда я остановил лошадей и спрыгнул с колесницы.
      - Кто ты и что тебе здесь надо? - потребовал ответа предводитель.
      Я приготовился к драке, но легче и проще было бы избежать ее.
      - На колени, смертные! - рявкнул я громовым голосом. - Я Осирис, и это мой храм.
      Они посмотрели на меня и расхохотались. Я понял, что с ног до головы покрыт дорожной пылью и едва ли похож на светлого бога.
      - Врешь - ты один из тех иноземцев, которые, по словам моего господина Некопта, собираются осквернить священный храм, - сказал начальник охраны.
      Он извлек меч, остальные начали окружать меня:
      - Ты заслуживаешь смерти уже только за одно богохульство!
      Я глубоко вздохнул. Шестеро жилистых невысоких египтян, загорелых и темноглазых, защищенных панцирями, с коническими бронзовыми шлемами на головах, держали мечи наготове.
      - Осирис умирает каждый год, - произнес я, - и каждый день, когда садится солнце. Мне не впервой встречаться со смертью. Но ни разу не принимал я ее от рук смертных.
      И прежде чем он смог шевельнуться, я выхватил из его рук меч и, с силой размахнувшись, зашвырнул в реку. Бронзовый клинок блеснул в последних лучах заходившего солнца. Стражники проводили взглядами оружие. Но прежде чем они начали действовать, я швырнул предводителя на землю и простер руку к следующему воину... Тот упал, ударившись головой. Пока их предводитель пытался встать, ползая на четвереньках, я уже расправился со всеми.
      Указав на него пальцем, я вспомнил повелительные нотки, которые частенько звучали в голосе Золотого бога, когда он обращался ко мне:
      - Оставайтесь на коленях, смертные, когда вы находитесь перед лицом бога, и радуйтесь, что я пощадил ваши жизни.
      Все шестеро хлопнулись лбами в пыль, заметно дрожа:
      - Прости нас, о могучий Осирис...
      - Верно храните дом мой, и вы получите прощение, - ответил я. Помните, что гневить богов - значит навлекать на себя страшную смерть.
      И я вошел в храм, на ходу вспоминая, может ли бог бежать.
      "Должно быть, может, но не перед смертными", - решил я. Неплохая карьера для человека, сосланного в чужую эпоху без прав и памяти. Я восстал из праха, чтобы возводить на трон царей и уподобиться богам.
      Я вновь жаждал мести, но на этот раз я хотел отомстить не за себя, а за ни в чем не повинного толстяка жреца и честного старого чиновника, лишившихся жизни только потому, что они встали на пути Некопта. Обнажив меч, я отправился разыскивать верховного жреца Пта в храме Осириса.
      Готовый к схватке, я шагал дворами, освещенными только что поднявшейся луной, мимо колоннад и статуй богов.
      Мне попался ряд небольших комнат - святилищ различных божеств. В святилище Пта Некопта не оказалось. Я заглянул туда в первую очередь. А потом заметил небольшую дверцу. Я распахнул ее настежь. Там оказались все трое - перед алтарем Осириса, освещенные прикрепленными к стене фонарями, - Некопта, Менелай и Елена.
      Прежний царь Спарты стоял облаченный в бронзовый панцирь, сжимая правой рукой тяжелое копье. Елена в полупрозрачном одеянии серебристо-синего цвета замерла чуть поодаль.
      - Я же говорил тебе! - закричал Некопта. - Я же говорил! Он явился сюда ради этой женщины.
      Физиономия жреца была ненакрашена, и сходство его с братом казалось невероятным. Но Гетепамона я знал улыбчивым и добрым, а Некопта воплощал злобу и ненависть. Я заметил, что руки его лишились большинства перстней; кольца оставались лишь на трех пальцах, там, где чересчур глубоко вросли в плоть.
      - Да, - сказал я, обращаясь более к Менелаю, чем к Некопта. - Я искал эту женщину, чтобы отдать ее мужу.
      Елена гневно взглянула на меня, но промолчала.
      - Это ты увел ее, - буркнул Менелай.
      - Он спал с ней, - произнес Некопта. - Они дурачили тебя.
      Я ответил:
      - Ты сам прогнал ее, Менелай, оттолкнул своей грубостью. А теперь она решила вновь стать твоей женою, если только ты будешь любить ее и уважать.
      - И ты еще чего-то требуешь от меня? - закричал он, замахиваясь копьем.
      Я опустил меч в ножны и тихо сказал:
      - Менелай, мы с тобой уже бились.
      - Боги не всегда будут помогать тебе, Орион.
      Я быстро окинул взглядом барельефы на стенах храма. Конечно, там был изображен Осирис, а рядом с ним - Асет, моя Аня... Там же находились и все прочие боги и богини египетского пантеона.
      - Взгляни на мое подобие, Менелай, - указал я на Осириса. - И ты тоже, лживый жрец Пта. Уразумей наконец, кто воистину стоит перед тобой.
      Все трое посмотрели на барельеф, изображавший Осириса. Я увидел, как расширились глаза Менелая, как открылся его рот.
      - Я Осирис, - заявил я, ощущая, что говорю истинную правду. - Боги всегда помогут мне, потому что я один из них.
      Теперь уже Елена от изумления открыла рот. Менелай совсем выкатил глаза, только Некопта пытался спорить.
      - Это не так! - возопил он. - Ложь! Богов нет и никогда не было; все это ложь!
      Я улыбнулся, глядя в его искаженное злобой отвратительное лицо. Итак, в сердце Некопта нет веры ни во что, худшего циника и представить трудно.
      - Елена, - сказал я. - Менелай - твой муж, ты должна принадлежать ему, что бы ни произошло между нами.
      Кивнув, она ответила почтительно, но с легкой улыбкой:
      - Понимаю, Орион... Или мне подобает обращаться к тебе "господин мой Осирис"?
      Я усомнился в том, что она верит мне. Впрочем, не важно: она поняла, что я хотел сказать, и ничего не имела против. Больше мы не увидимся...
      Не ответив царице, я повернулся к ее мужу:
      - Ты, Менелай, сокрушил стены Трои, ты прошел полмира, разыскивая эту женщину; теперь она твоя, ты вернул ее своей доблестью. Защищай ее и храни. Забудь о прошлом.
      Менелай выпрямился в полный рост и почти по-мальчишески посмотрел на Елену.
      - Дураки! - плюнул Некопта. - Я прикажу всех вас перебить.
      - Твои воины не поднимут мечей на бога, жирный жрец, - сказал я ему. Веришь ты в меня или нет, но они-то поверят.
      Он знал, что я собираюсь убить его. Когда я шагнул к нему, его крошечные поросячьи глазки забегали. И вдруг жирной рукой Некопта схватил Елену за шею. Узкий кинжал блеснул в его другой руке, и он поднес лезвие к лицу красавицы.
      - Она умрет, если вы меня не послушаетесь! - провизжал он.
      Он стоял слишком далеко от меня - я не успел бы дотянуться, если бы он решил перерезать ей горло, как своему брату-близнецу. Менелай застыл рядом, стискивая копье в правой руке.
      - Убей его! - приказал Некопта Менелаю. - Вонзи свое копье в сердце этого пса.
      - Я не могу убить бога.
      - Он бог не более, чем ты или я. Убей его, или она умрет.
      Менелай повернулся ко мне и поднял копье. Я стоял не шевелясь. В глазах ахейца мелькали смятение, страх, но только не ненависть или гнев. Ненависть излучало лицо Некопта, глаза его полыхали. Елена посмотрела на мужа, потом на меня.
      - Сделай то, что ты должен сделать, Менелай, - произнес я. - Спаси свою жену. Я умирал много раз, и еще одна смерть не пугает меня.
      Царь Спарты занес свое длинное копье над головой, а затем, резко развернувшись, вонзил острие в жирную шею жреца. Некопта вскрикнул сдавленным голосом, тело его содрогнулось, нож выпал из онемевших рук. Выпустив Елену, он вцепился в древко копья, будто надеясь его вырвать. Тело его изогнула судорога. Менелай выдернул копье из шеи Некопта, жирный жрец грудой плоти осел на каменный пол. Из огромного тела хлынула кровь.
      Бросив копье на пол, Менелай потянулся к Елене. Она припала к его груди с видимым удовлетворением.
      - Ты спас меня, - произнесла она. - Ты спас меня от этого злобного чудовища.
      Менелай улыбнулся, в мерцающем свете настенных ламп мне показалось, что он слегка раскраснелся.
      - Ты поступил правильно, - сказал я ему. - Этот шаг требовал мужества.
      С легкой застенчивостью он провел пальцем по темной бороде:
      - Я не новичок в битвах, мой господин. Много раз мне доводилось видеть, что бывает, когда копье вонзается в плоть.
      - Ты избавил Египет от великой беды. Возьми жену и возвращайся в столицу. Хорошо служи царевичу Арамсету, тяжесть власти ляжет теперь на его плечи. И однажды он действительно сделается царем.
      Обняв Елену за плечи, Менелай направился к выходу. Она обернулась, чтобы наконец попрощаться со мной, и вдруг закричала:
      - Орион, сзади!
      Я оглянулся и увидел залитого кровью Некопта. Поднявшись на ноги, пошатываясь, он держал в руках длинное копье Менелая. И, рванувшись из последних сил, он вонзил окровавленный наконечник мне в грудь, навалившись на древко всем телом.
      - Ты не... бог... - охнул он и, наконец упав лицом на каменный пол, умер.
      Внезапная боль затопила мой мозг, жестоко напомнив о всех прочих пережитых мной смертях и предсмертных муках. Я замер на месте, копье торчало из моей груди. Каждый нерв моего тела кричал от боли. Сердце мое пыталось качать кровь, но острая бронза разрубила его на части. Я упал на колени и увидел собственную кровь на полу. Елена и Менелай застыли, в ужасе не сводя с меня глаз.
      - Идите, - сказал я им.
      Я хотел приказать, но смог лишь слабо прошептать свое пожелание.
      Елена шагнула ко мне.
      - Ступай! - произнес я уже громче, но от усилия у меня закружилась голова. - Оставьте меня! Делайте, как я сказал!
      Менелай обнял за плечи свою царицу, и они исчезли в проеме двери... Их ждала ночная дорога в столицу... А потом жизнь, возможно лучшая, чем прежняя, быть может даже счастливая.
      Силы оставили меня, и я тяжело осел, опираясь на копье, которое не позволяло мне упасть... Тупой конец его уперся в отвратительный труп Некопта.
      "Итак, пришла моя последняя смерть", - подумал я.
      - Если я не могу быть с тобой рядом в жизни, Аня, значит, присоединюсь к тебе в смерти, - громко произнес я и упал на спину, а черные тени смерти закружились, окутывая меня.
      46
      Я лежал на спине, ожидая конца, - теперь ни Золотой бог, ни кто-либо из его сородичей не станет оживлять меня. Как и Аню. Они были рады отделаться от нас обоих - я знал это.
      Волна гнева победила боль, раздиравшую мое тело. Я смирился с их победой над собой и над ней... с их победой над нами. Нежно заботясь о Золотом боге, они собирались вернуть ему разум, чтобы он, как и прежде, властвовал над человечеством, определяя его судьбу.
      Воспоминания о прочих жизнях и прочих смертях хлынули в мою душу. Я начал понимать, что они со мной сделали и - что более важно - как.
      Из последних сил я медленно протянул руку и схватился за копье, торчавшее у меня из груди. Обливаясь холодным потом, я отключил рецепторы клеток, просто кричавших от боли, и приказал своему телу забыть про муку, терзавшую его. А потом медленно и осторожно извлек копье из своего тела. Зазубрины на острие раздирали плоть, вызывали острую боль, но я уже ничего не чувствовал.
      Мир поплыл у меня перед глазами, стены храма, казалось, дрожали... барельефы на них шевелились и трепетали подобно живым созданиям в странном мнимом танце.