Воины косились, но подыскали мне одеяло и оставили спать рядом. Я улегся на песке и закрыл глаза. И тут же обнаружил, что нахожусь в странном помещении, окруженный машинами; на экранах мерцали огоньки, змеились загадочные кривые. Потолок светился, причем так, что предметы вокруг не отбрасывали теней.
      Я увидел творца с резкими чертами лица, которого именовал Гермесом. Как и прежде затянутый в сверкающий серебром костюм от подбородка до ботинок, Гермес дернул острым подбородком, приветствуя меня.
      И без предисловий спросил:
      - Ты уже отыскал его?
      - Нет, - солгал я, надеясь, что он не сможет прочитать мои мысли.
      Он изогнул бровь:
      - В самом деле? Неужели ты не сумел обнаружить, где он, за все то время, которое провел в Египте?
      - Я не видел Золотого бога и не знаю, где он находится.
      С едва заметной улыбкой Гермес произнес:
      - Тогда я скажу тебе. Загляни в великую пирамиду. Наши датчики обнаружили утечку энергии, сфокусированную на этой постройке. Он явно воспользовался пирамидой как крепостью.
      Я возразил:
      - Или рассчитывает, что вы так решили, а сам скрывается где-то в ином времени или пространстве...
      Глаза Гермеса сузились.
      - Да, он достаточно хитер, чтобы одурачить нас. Вот почему так важно, чтобы ты проник внутрь пирамиды и проверил, там ли он на самом деле.
      - Я пытаюсь это сделать.
      - И?
      - Я пытаюсь, - повторил я. - Есть сложности.
      - Орион, - сказал он, явно желая, чтобы я заметил, как он терпелив в разговоре со мной. - Осталось совсем немного времени. Мы должны разыскать Золотого, прежде чем он сокрушит весь континуум. Он совсем обезумел и может погубить нас всех.
      "Ну и что? - подумал я. - Быть может, дела во вселенных пойдут только лучше, если все мы погибнем".
      - Ты понимаешь меня? - настаивал Гермес. - Время не бесконечно. В нашем распоряжении осталось его слишком мало.
      - Я стараюсь, насколько это возможно, - проговорил я. - Я пытался проникнуть в великую пирамиду таким же образом, как и в ваш мир, но, к сожалению, мне это не удалось. Теперь я должен попасть в нее обычным путем, а для этого мне нужна помощь царя или же великого жреца Амона:
      Гермес нетерпеливо вздохнул:
      - Выполняй свой долг, Орион, но не медли во имя континуума!
      Я кивнул и обнаружил, что вижу первые лучи солнца, окрасившие облака, затянувшие небо Египта.
      Меня окружила дюжина вооруженных стражей, один из них тыкал тупым концом копья мне в ребро:
      - Вставай, Орион. Мой господин Менелай желает поджарить тебя на завтрак.
      Я поднялся. Они ухватили меня под руки и направились к шатру царя. Я не успел прихватить меч, оставшийся на одеяле, но кинжал, который я, как всегда, привязал к бедру, был на месте под юбкой.
      Стража поставила меня перед царем. Менелай заметался, как лев в клетке. Некоторые из его знатных спутников, не проявляя особого энтузиазма, держались возле шатра, мечи их оставались в ножнах, и панцирей я не видел ни на ком.
      Облаченный в старую тунику и кроваво-красный плащ, Менелай трясся от ярости - даже его темная борода дергалась.
      - Это ты! - завопил он, когда стражи выпустили меня из рук. - Зажигайте костры! Я зажарю его на медленном огне!
      Знатные воины - все моложе Менелая - явно перепугались, увидев столь яростное проявление царского гнева.
      - Чего же вы еще ждете! - кричал он. - Перед вами человек, который похитил мою жену! И он заплатит за это самой медленной и мучительной смертью, которую можно придумать.
      - Твоя жена находится в целости и сохранности в столице Египта, отвечал я. - И если ты хотя бы выслушаешь меня...
      Он в бешенстве подскочил ко мне и тыльной стороной ладони ударил по губам.
      Я вспыхнул от гнева. Стряхнув воинов, державших меня за руки, я ударил их локтями в грудь. Задыхаясь, оба упали. И пока они барахтались на земле, я выхватил кинжал и, схватив потрясенного Менелая за волосы, приставил острие к его горлу.
      - Одно только движение, - рявкнул я, - и царь ваш умрет.
      Все застыли на месте: знатные воины, которые уже успели схватиться за рукоятки мечей, простые стражники... Все раскрыли рты от изумления.
      - Так-то вот, благородный Менелай, - проговорил я прямо на ухо Менелаю так громко, чтобы слышали все. - Ссору свою мы разрешим как подобает мужчинам, лицом к лицу, в честном поединке, я не фет и не раб, никто не посмеет связать меня и мучить тебе на потеху. Прежде я считался воином Итаки, а теперь командую египетским войском, присланным, чтобы уничтожить тебя.
      - Ты лжешь! - дергаясь, огрызнулся Менелай, пытаясь вырваться из моей железной хватки. - Египтяне сами пригласили нас на свои берега. Они оберегают мою жену и пригласили меня приехать за нею.
      - Верховный вельможа египетского царя устроил ловушку и тебе, и всем ахейским господам, которые явятся сюда, - объяснил я. - А Елена в ней приманка.
      - Снова ложь, - произнес Менелай, но я видел, что слова мои заинтересовали знатных воинов.
      Я выпустил Менелая и бросил свой кинжал на песок перед ним.
      - Пусть же боги покажут, кто из нас прав, - сказал я. - Избери самого сильного воина, и пусть он предстанет передо мной. Если он убьет меня, значит, боги свидетельствуют, что я лгу. Если победа останется за мной, тогда боги желают, чтобы ты выслушал мои слова.
      Неукротимый гнев все еще полыхал в глазах Менелая, но собравшаяся вокруг знать заговорила:
      - А почему бы и нет?
      - Пусть боги решат!
      - Ты ничего не потеряешь, господин.
      Менелай вскричал:
      - Я ничего не потеряю? Неужели вы не понимаете, что этот предатель, этот соблазнитель... Что он просто пытается обрести легкую, быструю смерть вместо той муки, которой заслуживает?
      - В таком случае, мой господин, я предлагаю другое! - выкрикнул я в ответ. - На равнине Илиона я умолял тебя защитить сказителя Политоса от гнева твоего брата. Ты отказался, теперь старик слеп. Я не прошу тебе той обиды, ты знаешь. Я требую то, что причитается мне по праву, - честную схватку. Теперь я не хочу биться с кем-нибудь из твоих воинов, который по глупости ринется на верную смерть. Я хочу встретиться в бою с тобой, могучий воитель. И мы уладим наши разногласия мечами и копьями.
      Я добился своего. Царь невольно содрогнулся, вспомнив, как я бился у стен Трои. Но он не мог уклониться от поединка: только что при всех он сказал, что жаждет убить меня. Значит, придется сделать это самому, иначе воины сочтут своего царя трусом.
      Весь лагерь собрался к месту поединка, пока слуги Менелая вооружали его. Нам предстояло сражаться пешими. Один из стражников принес мне меч. Я перекинул перевязь через плечо, оружие умиротворяющей тяжестью легло на бедро. Три знатных воина предложили мне на выбор несколько копий. Я взял одно из них - покороче и потяжелее. Наконец Менелай вышел из толпы слуг и знати, с ног до головы закованный в бронзу, с огромным восьмиугольным щитом. В правой руке он держал длинное копье, но я увидел, что его слуги оставили еще несколько копий на земле. У меня не было ни щита, ни брони я не нуждался в них. Я надеялся победить Менелая, не убивая его. Я хотел доказать и ему, и прочим ахейцам, что мне помогают боги, а раз так, никому из людей не дано противостоять мне. Но для этого следовало сперва избежать копья Менелая.
      Я чувствовал, как возбужденно бурлит круг ахейцев. Ничто так не стимулирует пищеварение, как хорошая схватка.
      Длиннобородый и грязный старик жрец в оборванной тунике выступил из толпы и стал между нами.
      - Во имя вечно живущего Зевса и всех могучих богов высокого Олимпа, произнес он громким голосом. - Я возношу мольбу, чтобы эта схватка была угодна богам, чтобы они послали победу тому, кто ее заслуживает.
      Он отошел в сторону. Менелай выставил тяжелый щит перед собой, опустив нащечные пластины шлема, и я видел лишь его гневные горячие глаза.
      Я чуть отступил вправо, уклоняясь от его копья и отводя назад правую руку с собственным оружием. Менелай коротко замахнулся и метнул в меня копье. И, не замешкавшись ни на мгновение, он метнулся назад, чтобы подобрать остальные.
      Я настроился на бой так же, как всегда: течение времени в мире вокруг замедлилось, сделавшись тягучим и плавным, словно во сне. Я следил за полетом копья и слегка шагнул в сторону, оно, не причинив вреда, вонзилось в песок позади меня.
      Ахейцы охнули... Менелай уже схватил другое копье, замахнулся и бросил в меня. Я легко уклонился от острия. Взяв в руки третье копье, Менелай бросился на меня с пронзительным боевым кличем. Я отбил удар наконечником собственного оружия и с грохотом ударил тупым концом копья по его щиту. Царь пошатнулся, отступил влево, восстановил равновесие и вновь кинулся ко мне. На этот раз не стараясь отбить удар, я нырнул под острие и подцепил противника копьем за ногу. Менелай полетел на землю. Я мгновенно оказался на нем и, прижав ногами к земле, приставил меч к царскому горлу.
      Он смотрел на меня. В глазах его более не было ненависти, они расширились от страха и изумления.
      Усевшись на бронзовом панцире, закрывавшем грудь, я высоко приподнял меч над головой и самым громким голосом провозгласил:
      - Боги сказали свое слово! Не может человек победить того, кому способствует в победе мощь всемогущего Зевса. - Я встал на ноги и помог Менелаю подняться.
      Обсуждая исход поединка, нас окружили ахейцы:
      - Лишь бог мог сражаться подобным образом.
      - Не может смертный победить бога.
      Они окружили Менелая и стали уверять его, что ни одному из смертных героев, вступавших в борьбу с богами, не удалось впоследствии рассказать об исходе поединка. Все держались теперь подальше от меня и поглядывали с несомненным трепетом.
      Наконец приблизился старый жрец, близоруко рассматривая мое лицо:
      - Скажи, не бог ли ты, явившийся в человеческом облике, чтобы наставить нас?
      Я глубоко вздохнул и заставил себя пожать плечами:
      - Нет, старик. В этом поединке я ощущал десницу бога, но теперь он оставил меня, и я вновь всего лишь простой смертный.
      Уже снявший шлем Менелай искоса посматривал на меня. Поражение в поединке с богом не было позором, и он позволил воинам восхвалять свой мужественный поступок, безусловно не испытывая ко мне ни малейшей любви. Царь пригласил меня в свой шатер, рабыни подносили фиги, финики и густой, сдобренный пряностями мед. Я уселся на красивый резной табурет из черного дерева.
      "Египетская работа, - подумал я. - Таких нет в обычных рыбацких поселках".
      Менелай сидел в кресле, перед нами стояло блюдо с фруктами и медом.
      Как только нас оставили одних, я спросил его:
      - Ты действительно хочешь, чтобы жена твоя вернулась к тебе?
      Гнев тенью мелькнул в его глазах.
      - Зачем же, по-твоему, я здесь?
      - Чтобы убить меня и тем самым услужить жирному гиппопотаму, который называет себя Некопта.
      Он изумился, услышав имя первого вельможи.
      - Хочешь, я скажу тебе все, что знаю? - проговорил я. - Если ты убьешь меня, Некопта обещал тебе Елену и плату из сокровищниц Египта. Так?
      Он невольно буркнул:
      - Так.
      - Подумай, зачем первому вельможе царя ахейский воин? Неужели он не может иначе разделаться с одним человеком, варваром, скитальцем, случайно очутившимся в Египте, сопровождая беглую царицу?
      Несмотря на обиду, Менелай улыбнулся:
      - Орион, тебя не назовешь обычным скитальцем, убить тебя нелегко.
      - А тебе никогда не приходило в голову, что Елена служит просто наживкой, а хочет он погубить и тебя, и остальных ахейских князей, явившихся в Египет вместе с тобой?
      - Ловушка?
      - Я прибыл сюда не один. Египетское войско стоит в однодневном переходе отсюда. Они осматриваются и прикидывают, как бы разом заманить всех в свою сеть.
      - Но мне говорили...
      - Тебе велели сообщить своему брату и прочим ахейским царям, что их ждут в Египте. И ты сделал это, как просил первый вельможа царя, - ответил я.
      - Но мой брат мертв.
      Я изумился:
      - Агамемнон умер?
      - Жена и ее любовник убили его, а заодно и плененную им Кассандру. А теперь сын Агамемнона мстит своей собственной матери. Весь Аргос бурлит. Если я вернусь туда... - Он внезапно смолк и наклонился, спрятав лицо в ладонях.
      Пророчества Кассандры, россказни старого Политоса, за которые он заплатил своим зрением, - все сбылось. Клитемнестра вместе со своим любовником убила великого царя.
      - Нам некуда деваться, - отвечал мне Менелай негромко и горестно. - С севера к Афинам подступают варвары и вот-вот окажутся в Аргосе, где и так все вверх дном. Одиссей потерялся в море. Агамемнон убит, и ахейские вожди собираются сюда просто от отчаяния. Нам сказали, что египтяне обрадуются нам. А теперь ты утверждаешь, что все это ловушка.
      Я опустился на табурет и молча смотрел, как плачет царь Спарты. Его мир обрушился на его же голову, и теперь ему некуда бежать. Но я знал, где он сможет отыскать убежище.
      - А не хотел бы ты посрамить того, кто подстроил тебе ловушку, и выпутаться из безнадежной ситуации, превратив неизбежное поражение в свой триумф? - спросил я его.
      Менелай поднял на меня глаза, на которые навернулись слезы, и я начал объяснять.
      Мне придется отдать ему Елену. В душе я ненавидел себя за это. Дивную, живую и нежную женщину я продавал, словно мебель, словно дорогое украшение. Гнев мой был направлен на Золотого бога.
      "Это все его дела, - сказал я себе. - Это из-за его козней перепутались наши жизни. И я только пытаюсь что-то исправить".
      Но я осознавал, что все делаю только для себя, чтобы причинить вред Золотому, чтобы хоть на один шаг приблизиться к тому мгновению, когда можно будет оживить Афину и погубить его. Любовь и ненависть сплелись и слились в моей душе, сплавляясь в единую раскаленную добела силу, кипевшую и бурлившую в моем мозгу, чересчур могущественную, чтобы противиться ей. Да, я мог отказаться от царицы, которая любила меня, мог уничтожать города и губить народы по собственной прихоти ради того, чтобы вернуть жизнь Афине и принести смерть Аполлону.
      Итак, я объяснил Менелаю, как вернуть жену и неплохо устроиться в царстве Обеих Земель.
      Некопта придумал хороший план, практически безупречный. Он продумал едва ли не все детали, оставалось только обратить все задуманное против него самого.
      41
      Несколько следующих недель я двигался подобно машине, говорил и совершал поступки автоматически; мой разум словно окаменел, а отголоски горечи, пробивавшиеся в моей душе, не находили ответа. Я ел, спал, не видя снов, но день за днем приближался к исполнению своих планов. Я испытывал горькое удовлетворение оттого, что возможно обратить предательские замыслы Некопта против него самого.
      Жирный жрец наконец зашел чуть-чуть дальше, чем следует, как случается часто в конце концов с интриганами. Отослав царевича Арамсета в поход, он надеялся устранить единственного соперника на пути к царской власти. Но именно на царевича и опирался мой замысел. Я исполнил план Некопта до последней буквы, за исключением одного: Менелай и ахейцы предложат свою верность наследнику престола, а не первому вельможе царя. И Арамсет не обманет их.
      Месть Главному советнику приносила мне только частичное удовлетворение: лишь полное отмщение, победа над Золотым богом, принесет мне истинное удовлетворение. И я приближал итог - момент, когда наконец сокрушу своего самого ненавистного врага.
      "Странно, - размышлял я. - Я вошел в этот мир фетом, человеком, стоящим ниже раба. Стал воином, потом предводителем отряда, а потом хранителем и любовником царицы. А теперь я готовлюсь возвести на трон царя самой богатой и могущественной страны этого мира. Я, Орион, вырву власть из усеянных кольцами пальцев коварного Некопта и отдам ее в надежные руки, в которых ей и надлежит быть, в руки наследника престола".
      Сначала Арамсет прохладно отнесся к моему плану, когда я привел Менелая на его корабль, причаленный к берегу на расстоянии дневного перехода. Но лишь только он осознал все последствия, как сразу же понял, что таким образом может не только справиться с людьми моря, но и устранить Некопта... И стал относиться к моим планам благосклоннее.
      Лазутчиков Некопта хватало и в войске, и в свите царевича, но под защитой хеттов Лукки Арамсет мог не страшиться убийц. Ворчливый старый полководец Расет тоже по-своему был верен царевичу. А я знал наверняка, что во времена смуты подавляющее большинство войска последует за ним.
      Что ему в таком случае лазутчики Некопта? Они бессильны, когда рядом верное войско.
      Главный советник царя полагался на ловкость и хитрость при достижении своих целей. Оружием его служили ложь и убийства, а не полки, идущие в открытый бой.
      Молодой царевич принял царя Спарты торжественно и с достоинством. Не было ни обычного смеха, ни юношеской нервозности. Он восседал на царском троне, установленном на возвышении посреди палубы, во всем своем царственном величии - под ярким полосатым навесом, в великолепных одеждах, в странной двойной короне Обеих Земель. На лице юноши застыло выражение, столь же бесстрастное, как и на статуе его деда.
      И Менелай выглядел великолепно, полированная золотая броня тонкой работы на нем светилась, как само солнце, темная борода и курчавые волосы блестели от масла. Четырнадцать ахейских вельмож стояли подле. В сверкающих доспехах и шлемах с гребнями, темнобородые, с покрытыми шрамами руками, они выглядели свирепыми и дикими рядом с египтянами.
      Ладья казалась переполненной: свита царевича, воины, представители прибрежных городов, правительственные чиновники. На египтянах были только юбки да медальоны - знаки ранга. Некоторые из них шпионили для Некопта, я понимал это, ну и пусть сообщат своему жирному господину, что наследник престола самостоятельно, без кровопролития разрешил проблему, связанную с людьми моря.
      Я жалел лишь об одном - о том, что не увижу, как исказится от гнева размалеванное лицо Главного советника, когда он услышит эту новость.
      Писцы восседали у ног царевича и записывали каждое произнесенное слово. На крышах кают разместились художники, торопливо набрасывавшие рисунки на листах папируса угольными палочками. Нас окружали другие лодки, тоже заполненные людьми, наблюдавшими за происходящим. Берег запрудила толпа: мужчины и женщины, некоторые прибыли из других городов и даже привели с собой детей.
      Лукка стоял за троном царевича, чуть в стороне, с плотно сжатыми губами - чтобы не улыбаться... Ему нравилось ощущать себя более важной персоной, чем Менелай.
      Я стоял сбоку и слушал, как Менелай повторяет фразы, которые я заставил его затвердить наизусть. Прочие ахейские вельможи, недавно оставившие свои бурлившие смутой земли, своих жен, семьи, неловко топтались на месте, истекая потом под лучами жгучего солнца. Разговор между египетским царевичем и царем-изгнанником занял почти целое утро. Договорились о следующем.
      Менелай подводил к присяге в верности царевичу Арамсету, а значит и царю Мернепта, всех ахейцев. В свою очередь и Арамсет обещал им земли и дома, именем царя, естественно. Им отходили земли вдоль побережья, при условии, что теперь они станут защищать берег от вторжения незваных гостей. Итак, люди моря будут приглашены царством Обеих Земель. Бывшие бандиты и грабители сделаются стражами порядка.
      - Как ты полагаешь, смогут ли они честно охранять берег? - спросил меня Арамсет, когда слуги снимали с него церемониальные одежды.
      Мы находились у него в каюте, небольшой, низенькой и тесной. От нещадной жары пот стекал по моей шее и ногам. Но молодой царевич, казалось, ничуть не страдал в этой раскаленной печи.
      - Предоставив им дома в царстве, - произнес я, повторяя аргумент, уже неоднократно мною приведенный, - ты устраняешь причину для вторжения. Идти им больше некуда, и ахейцы начнут опасаться, что варвары нападут на их земли с севера.
      - Полагаю, отец будет доволен мною.
      В голосе звучала скорее надежда, чем уверенность.
      - Некопта не обрадуется, - возразил я.
      Царевич усмехнулся, его наконец освободили от одежд, и он остался в одной набедренной повязке.
      - Ну, с Некопта я управлюсь, - радостно возразил царевич. - Теперь у меня есть собственное войско.
      Раздевавшие его слуги удалились, пришли другие - с холодной водой и фруктами.
      - Или тебе вина, Орион?
      - Нет, сойдет и вода.
      Арамсет взял небольшую дыню и нож. Нарезая ее, он неожиданно сказал:
      - А теперь о тебе, мой друг. Все мои помыслы обращены к тебе.
      - Ко мне?
      Он опустился на скамейку и взглянул на меня снизу вверх:
      - Ты действительно намереваешься расстаться с этой красавицей?
      - Она законная жена Менелая.
      Арамсет улыбнулся:
      - Я видел ее, ты знаешь. Я бы ее не отдал... по своей воле.
      В явном смятении я молчал. Ну как объяснить ему все? Как рассказать о творцах и богине, которую я надеялся возвратить к жизни? Как я могу говорить о том, что в сердце моем растет неуверенность и на самом деле я не хочу расставаться с женщиной, прожившей со мной столько месяцев и дарившей мне свою любовь? Лишь ничего не сказав, я мог уйти от ответа.
      Пожав плечами, Арамсет продолжил:
      - Если не хочешь говорить о женщинах, поговорим о наградах.
      - О наградах, мой господин?
      - Ты оказал огромную услугу. Не мне одному - всему царству. Какую же награду ты попросишь? Скажи, и все будет исполнено.
      Я ответил, почти не размышляя:
      - Позволь мне войти в великую пирамиду Хуфу.
      Арамсет долго молчал. А затем, слегка прикусив губу, он вымолвил:
      - Это может оказаться нелегким делом. Там властвует главный жрец Амона...
      - Гетепамон, - закончил за него я.
      - Ты его знаешь?
      - Некопта называл при мне имя. Я должен был доставить его в Уасет, если бы вырвался живым из ловушки, подстроенной Менелаем.
      Арамсет порывисто вскочил на ноги и направился к сундуку, стоявшему в углу крошечной каюты, откинул его крышку и, покопавшись в грудах одежды, извлек небольшую плоскую шкатулку из бронзы. Открыл ее и достал золотой медальон на длинной цепочке.
      - На нем глаз Амона, - сказал он мне.
      Я увидел эмблему, вырезанную на чистом золоте.
      - Отец дал мне его, прежде чем... Прежде чем стал почитателем Пта.
      "Прежде чем успел привыкнуть к зельям, которые дает ему Некопта", перевел я для себя.
      - Покажи его Гетепамону, - произнес царевич, - и он поймет, что ты пришел от самого царя. Он не сможет отказать тебе.
      Три дня спустя наша могучая армада развернула паруса и направилась вверх по Нилу. Египетскую армию теперь усиливала часть войска Менелая и ахейских вельмож, связанных клятвой, данной Арамсету. Основные же силы ахейцев остались на берегу, а египетские чиновники помогали им разместиться в городах, которые отныне находились под их защитой. Царевич возвращался в столицу, неся радостное известие о бескровной победе над людьми моря.
      Каждый день я расхаживал по палубе или стоял, стискивая поручень и подгоняя мыслями ветер и судно, замедляя течение, которое нам приходилось преодолевать, силой своей воли. Каждое утро я напрягал глаза в надежде заметить блеск вершины великой пирамиды Хуфу.
      Каждую ночь я пытался мысленно проникнуть внутрь этой древней гробницы. Но безрезультатно. Золотой бог чересчур хорошо укрыл пирамиду. Умственные усилия не могли преодолеть его сопротивление. Оставалось надеяться, что верховный жрец Амона сумеет ввести меня туда через обычную дверь или какой-нибудь ход, ведущий в каменный монумент. В этом было что-то фатальное, может быть, даже ирония судьбы.
      "Вполне вероятно, Золотой бог, - думал я, ночь за ночью ворочаясь на ложе в каюте, вспотев после бесплодных усилий, - действительно способен не допустить своих соплеменников-творцов к себе в крепость; однако сумеет ли он преградить путь обычным людям?"
      И наконец наступил день, когда мы миновали пригороды Менефера и легендарная пирамида предстала перед нашими глазами во всем своем ослепительном блеске и великолепии.
      Я призвал Лукку в каюту и сказал:
      - Чтобы ни случилось в столице, защищай царевича. Теперь он твой господин. Возможно, меня ты больше не увидишь.
      Его свирепый взгляд смягчился, на ястребином лице проявилась печаль.
      - Мой господин Орион, никогда прежде не приводилось мне видеть в своем начальнике... друга... - Он неожиданно осекся.
      Я хлопнул его по плечу:
      - Лукка, для дружбы необходимы двое. А человек со столь щедрым и верным сердцем, как у тебя, - редкое сокровище. Мне бы хотелось оставить тебе на память что-либо ценное.
      Он скорбно усмехнулся:
      - Я всегда буду помнить о тебе, господин. Ты возвысил нас, вытащил из грязи и осыпал золотом. Никто и никогда не забудет тебя.
      Парнишка из экипажа судна просунул голову в открытую дверь каюты и сообщил, что к борту привязана плоскодонка, которая готова отвезти меня в город. Я был рад, что нас прервали, Лукка тоже. Иначе еще минута - и мы пали бы в объятия друг друга и зарыдали подобно детям.
      Арамсет ожидал меня у борта.
      - Возвращайся в Уасет, Орион, - произнес он.
      - Я тоже хочу этого, мой господин.
      Невзирая на новизну положения - он чувствовал себя полноправным наследником престола, которому впервые повинуется войско, - его переполняло юношеское любопытство.
      - Ты так и не сказал, зачем тебе надо в гробницу Хуфу.
      Я заставил себя улыбнуться:
      - Это самое великое диво на всем белом свете. Я хочу сам увидеть ее чудеса.
      Но так просто отделаться мне не удалось.
      - Ты не вор, стремящийся похитить царские сокровища, захороненные с великим Хуфу. Ты ищешь другие сокровища, не золото и не драгоценности.
      - Я ищу бога, - честно ответил я. - И богиню.
      Глаза его вспыхнули:
      - Амона?
      - Быть может, бог этот известен здесь под таким именем. Но в других землях его зовут иначе.
      - А богиня?
      - У нее тоже много имен. Я не знаю, как она зовется в Египте.
      Арамсет ухмыльнулся, утратил на миг подобающую царевичу серьезность, и я увидел перед собой умиравшего от любопытства мальчишку.
      - Клянусь богами! Я испытываю желание пойти с тобой. Хотелось бы мне узнать, что ты ищешь.
      - У моего господина более важные дела в столице, - мягко напомнил я.
      - Да, пожалуй, - ответил он, разочарованно хмурясь.
      - Быть наследником престола - дело ответственное, - продолжал я. - Лишь ничего не имеющий за душой бродяга имеет право на приключения.
      В притворной скорби Арамсет покачал головой:
      - Орион, что ты сделал со мной?
      Впрочем, грусть его казалась мне отчасти искренней.
      - Ты нужен отцу, ты нужен своему великому царству.
      Он согласился, правда, не без колебаний, и мы расстались. Менелай, перегнувшись через борт, проследил, как я спускался по веревочной лестнице в ожидавшую меня плоскодонку. Я сколь мог приветливо махнул царю рукой. Он кисло улыбнулся и кивнул.
      Единственное преимущество титанической бюрократии, подобной египетской, заключается в том, что если она служит тебе, то может доставить тебя к цели с немыслимой скоростью, работая как хорошо смазанный механизм.
      Наследник престола отдал приказ чиновникам Менефера: "Доставить сего Ориона к Гетепамону, верховному жрецу Амона". Так они и сделали - привычно не раздумывая и без малейших проволочек.
      На пристани меня встретил целый комитет - четыре человека, каждый в длинной юбке и при медном медальоне, положенном чиновникам невысокого ранга. Меня посадили в повозку, запряженную лошадьми, и, зацокав копытами, кони тронули по мостовой от побережья к храму, располагавшемуся в сердце огромного города.
      Потом все четверо, не сказав ни слова ни мне, ни друг другу, провели меня через лабиринт дворов и коридоров. Наконец я оказался перед маленькой дверью и, отворив ее, попал в небольшую, приветливо залитую солнцем комнату.
      - Великий жрец скоро явится, - произнес один из чиновников.
      И они оставили меня одного, затворив за собой дверь.
      В задумчивости я смотрел по сторонам. Других дверей в комнате не было видно. Зато в одной из стен имелось целых три окна. Я перегнулся через подоконник среднего и увидел, что до сада всего сорок локтей. Другие стены украшала живопись на религиозные темы: человекоподобные огромные боги со звериными головами принимали подношения - зерно и животных от карликов смертных. Краски сияли ярко и живо, словно фрески написали недавно или только что подновили. Вокруг огромного пустого стола из полированного кедра стояло несколько кресел, больше в комнате ничего не было. Наконец дверь отворилась, и я, онемев от потрясения, уставился на жирную, грузную тушу, переступившую порог. "Некопта! Меня заманили в ловушку!" Я услышал стук собственного сердца. Свои меч и кинжал я оставил на корабле под присмотром Лукки. Кроме медальона Амона, висевшего на моей шее, я ничего с собой не взял, разве что перстень с сердоликом в поясе.
      Он улыбнулся мне... приятной, честной и бесхитростной улыбкой. Тут я заметил, что на толстяке нет ни колец, ни ожерелий, ни драгоценностей, равно как на лице его - краски. Он смотрел на меня дружелюбно, открыто и с любопытством, словно видел впервые.
      - Я - Гетепамон, великий жрец Амона, - произнес он. Голос его показался мне знакомым, впрочем, кое-какие нотки я явно слышал, впервые.
      - А я - Орион, - ответил я, чуть не онемев от удивления. - Я привез тебе привет от наследника престола царевича Арамсета.
      Жирный, как Некопта, он настолько напоминал великого жреца Пта, что они наверняка...
      - Прошу тебя, располагайся поудобнее, - предложил Гетепамон. - Мы с тобой встречаемся с глазу на глаз, так что не будем церемониться.
      - Ты... - Я не знал, как выразиться, чтобы не показаться бестактным. Ты похож...
      - На великого жреца Пта. Да, я знаю. Так и должно быть. Мы с ним близнецы, я старше всего на несколько сердцебиений.
      - Братья... - Я понял, что это правда. Одинаковые лица, те же черты, то же чудовищно раздутое тело. Но если Некопта вынашивал зловещие планы, то Гетепамон, казалось, находился в мире с самим собой и жил счастливо, спокойно и почти радостно.