Поэтому я промолчал: пусть верит, как привык. Его мир куда проще моего, и ведь по-своему Иешуа прав: именно его бог послал меня помочь обрушить стены Иерихона.
      Главной ценностью города считался источник с холодной пресной водой, бивший внутри стен из земли, о котором мне рассказал Бенджамин. Потому-то восточная стена города опускалась к равнине - она защищала ключ. Большая часть башен теснилась на этой стороне, тут находились и ров, и городские ворота. Словно бы сужая осадное кольцо вокруг города, мы расставили новые палатки на западной стороне горы и построили там загон для лошадей на расстоянии полета стрелы от стены. В одной из палаток - самой просторной мы начали копать. Иешуа предоставил нам сотни своих свободных соплеменников. Среди израильтян рабов не водилось. Люди работали с охотой. Конечно, без жалоб не обошлось, они и спорили, и ворчали, но копали. А Лукка с его хеттами - хеттянами, как называли их израильтяне, - следили за работой.
      Гораздо труднее оказалось избавиться от выкопанной земли. Днем мы наполняли шатер корзинами, а под покровом ночи уносили их подальше от города и опустошали. Сложно было найти достаточно бревен, которыми приходилось укреплять стенки туннеля. В этом пустынном краю деревьев росло немного. Приходилось посылать отряды на север, в землю, именуемую Галилеей, там израильтяне покупали лес у крестьян. Почва легко поддавалась бронзовым и медным мотыгам, пока мы не дошли до скал. Слоя рыхлой земли едва хватило, чтобы прорыть в нем ход. Тем, кто работал под землей, приходилось трудиться, ползая на животе. Тут я понял, что, когда подкоп достигнет оснований двух внешних стен, нас ожидают серьезные трудности.
      Ночи я проводил с Еленой. Мы оба становились все раздражительнее: время тянулось так медленно. Она хотела побыстрее оставить эти края, чтобы возобновить путь в Египет.
      - Ну, давай уйдем сегодня ночью, прямо сейчас, - приставала она ко мне. - Вдвоем. Тогда иудеи не станут преследовать нас. Лукка следит за подкопом, ничего другого от тебя им не требуется. Мы можем бежать!
      Я погладил ее прекрасные волосы, отливавшие серебром в бледном свете луны.
      - Я не могу бросить Лукку с людьми: они доверяют мне. К тому же неизвестно, что предпримет Иешуа, если мы убежим. Он - фанатик... Он может убить Лукку и его людей, когда подкоп будет завершен... Принести их в жертву своему богу.
      - Ну и что? Все равно они умрут... Сегодня или завтра. Они воины и должны знать, что смерть всегда подстерегает их.
      - Я не могу так поступить, - повторил я.
      - Орион, я боюсь этого города: боюсь, что боги, которых ты посещаешь, навеки разлучат нас с тобой.
      - Нет. Я обещал доставить тебя в Египет и не отказываюсь от своих слов, но я смогу выполнить свое обещание только после того, как рухнут стены Иерихона.
      - Ну почему?! Почему?! Забудем про Лукку и всех остальных. Скажи им, что боги позвали нас в Египет. Или скажи богам, чтобы они сегодня же позвали нас туда!
      - Я не могу приказывать богам, - возразил я.
      - Тогда разреши мне поговорить с ними. В конце концов, я царица и дочь самого Зевса. Уж меня-то они послушают.
      - Иногда, - сказал я, - ты начинаешь вести себя как девчонка испорченная... эгоистичная. Так и хочется тебя отшлепать.
      Тут она поняла, что терпение мое не беспредельно, и, обвив руками мою шею, выдохнула:
      - Меня никогда не шлепали. Неужели ты будешь со мной настолько груб?
      - Если ты будешь настаивать на своем.
      - А нельзя ли придумать другое наказание? - Она погладила мой позвоночник - Более приятное?
      Я принял игру:
      - Есть предложения?
      Остаток ночи Елена старательно демонстрировала мне возможные варианты.
      Мы с Еленой обычно ели вместе с Луккой и его людьми у нашего очага возле шатров, но время от времени Иешуа и Бенджамин приглашали меня отобедать с ними. Правда, израильтяне ясно дали понять, что не собираются ради нас менять свои традиции. Иногда из вежливости я соглашался трапезовать с ними.
      Иешуа всегда окружали священники и старики. Множество слуг ждали его указаний, вокруг стола суетились женщины. Шел вечный разговор о судьбе детей Израиля, о том, как их бог избавил свой народ от рабства в Египте и обещал им полную власть над землей Ханаанской.
      Бенджамин, его отец и братья разговаривали на разные темы, когда с ними обедал я. Старик вспоминал дни, проведенные в египетском рабстве; там он делал кирпичи для царя - фараона. Однажды я намекнул, что Иешуа показался мне фанатиком.
      Старик терпеливо улыбнулся:
      - Он живет в тени Моисея. Нелегко носить бремя власти после величайшего предводителя мужей, что отправился к Аврааму и Исааку.
      Вмешался Бенджамин:
      - Иешуа пытается создать армию из бывших рабов и научить их дисциплине, отваге... И это из людей, не знавших ничего, кроме страха и голода!
      Я согласился, что подобное по силам лишь неординарному человеку. А потом взглянул на израильтян другими глазами. В отличие от ахейцев и троянцев, где иерархическое общество возглавляли воины, наследные грабители, израильтяне составляли единую нацию; и весь их народ - мужчины, женщины, дети - со стадами, шатрами и всеми пожитками скитался по сожженной солнцем гористой земле, выискивая, где поселиться. У них не было воинов. Единственную выделявшуюся прослойку составляли священники, но даже они не гнушались работы. Я преисполнился уважением к этим людям и принялся гадать, исполнится ли обещание их бога.
      Вскоре после полудня, на четвертый день после того, как мы начали рыть подкоп, Лукка вышел из большого шатра, болезненно сощурился, взглянув на безжалостное солнце, и направился ко мне. Как всегда, невзирая на жару, он был в кожаной куртке и при оружии. Я знал: железный шлем тоже неподалеку... Лукка всегда готов к бою.
      Я стоял на невысоком пригорке, глядя на далекую стену Иерихона. Никаких признаков жизни. Город, казалось, подрагивал в жарком мареве, солнце жгло мне шею и плечи. Я обнажился до пояса.
      В то утро мы забросили в город несколько горящих стрел. Каждый день мы устраивали где-нибудь около западной стены небольшую демонстрацию силы, чтобы защитники города думали, что мы ищем слабое место. Но на стенах никто даже не появился.
      Когда Лукка очутился возле меня, он уже изрядно вспотел. Я велел своему организму приспособиться к жаре: открыл капилляры и отрегулировал температуру тела. Но, как и всякому человеку, для жизни мне требовалась вода. Правда, в отличие от обычных людей я мог удерживать воду в своем теле значительно дольше. И лишь небольшую долю выделял в виде пота.
      - Наверно, ты сродни верблюду, - заметил Лукка, когда я предложил ему отпить из фляги, которую носил с собой. Он жадно припал к ней.
      - Как идет работа? - поинтересовался я.
      - Мы добрались до подножия внешней стены. Я приказал выдать работникам железные наконечники стрел, чтобы одолеть кирпичи. Они затвердели как камень.
      - Сколько уйдет времени, чтобы пробить ход через них?
      Он пожал плечами, слегка скрипнула кожаная куртка.
      - День на слой, но мы можем работать ночами.
      "Придется посмотреть самому", - решил я, направляясь к шатру.
      Внутри, казалось, было прохладно, но мы задыхались от густой пыли. Лукка приказал работникам прекратить копать и выйти из хода. Я опустился в темноту, встав на колени, и червем пополз вперед. Ход получился довольно широкий, в нем бок о бок могли передвигаться двое мужчин. Лукка полз следом за мной. Мы не взяли с собой фонарей, но примерно через каждую дюжину футов или около того работники пробивали в потолке тоненькие отверстия к поверхности земли. Через них в туннель поступал воздух, и неяркий рассеянный свет разгонял тьму.
      Мы достаточно быстро достигли конца хода, наткнувшись на кладку из белых твердых кирпичей.
      На земле лежали две небольшие палки с железными наконечниками. Кирпичи были поцарапаны. Я взял одну из жердей и ударил острием по кирпичу. Раздался негромкий звук. Осыпалось несколько кусочков засохшей глины.
      - Работа будет медленной, - не мог не признать я.
      - И шумной, - добавил Лукка. - В особенности если мы будем долбить стену по ночам... Нас непременно услышат из города.
      Он, как всегда, был прав.
      Мы выбрались из хода - словно мыши из норы. Невзирая на жару, яркое солнце и дневной свет теперь казались чудесными.
      - Никаких ночных работ, - сказал я Лукке - Быстрота не стоит риска... Хуже будет, если нас обнаружат.
      - Но когда мы доберемся до главной стены, они услышат нас даже днем, заметил он.
      - Тогда придется что-то придумать.
      Выход нашел Иешуа. Он долго мял свою бороду, а затем поглядел на нас со свирепой улыбкой.
      - Мы устроим такой шум, что они ничего не услышат, - пообещал он. - Мы возрадуемся во имя Божье.
      Его предложение не показалось мне разумным, но Иешуа настоял, чтобы всех оповестили, и велел мне продолжить работы с утра.
      Когда вечером я возвращался в свой шатер, а солнце опускалось за холмы, наряжая небо в фиолетовые ризы, передо мной предстал незнакомец.
      - Орион, - прошептал он, - пойдем со мной.
      Длинное серое одеяние скрывало его фигуру.
      Однако я узнал его и, не говоря ни слова, последовал за ним к зеленым полям у далекой реки.
      - Мы отошли довольно далеко, - произнес наконец я, - и можем остановиться здесь. Даже если ты засветишься, словно звезда, никто в лагере этого не заметит.
      Он раскатисто захохотал:
      - Я не стану светиться, чтобы они не обнаружили меня.
      "Они..." Я понял, что Золотой бог имеет в виду не израильтян.
      - Итак, ты помогаешь моим людям взять Иерихон. Я доволен.
      - Смогу ли я отправиться в Египет, когда Иерихон будет взят?
      - Конечно. - Он явно удивился моему вопросу.
      - А ты оживишь Афину?
      - Попробую, Орион, попробую. Но обещать ничего не могу. Существуют невероятные сложности. Они пытаются остановить меня.
      - Я знаю.
      - Они вступили с тобой в контакт?
      - Это я вступил с ними в контакт. Они считают, что ты обезумел.
      Золотой бог снова расхохотался и с горечью проговорил:
      - В одиночку я стараюсь сохранить этот континуум - их же собственный мир, чтобы они могли существовать. Лишь я защищаю их от гибели, обороняю Землю и свои создания всей моей силой и мудростью. И это они называют безумием! Глупцы.
      - Гера предупредила меня: если я буду помогать тебе, они уничтожат меня.
      Я не мог разглядеть выражение его лица, скрытого в тени капюшона. Впервые Золотой Аполлон явился передо мной без привычного блеска и великолепия.
      Он не сумел ответить, и я добавил:
      - Правда, ты тоже грозил мне расправой.
      - И ты, Орион, говорил мне, что стремишься уничтожить меня. Хорошенькая ситуация.
      - Сможешь ли ты оживить Афину?
      - Если не смогу я, не сможет никто. И пытаться даже не будет, Орион. Только... безумец, подобный мне, может отважиться на подобный поступок.
      - Тогда я помогу тебе.
      - Ты расскажешь мне о ваших разговорах, когда они снова вступят в контакт с тобой?
      - Как хочешь, - сказал я.
      - Не "хочу", Орион, а приказываю. Твои мысли я читаю столь отчетливо, словно их огненными буквами написали на небе. Ты не можешь ничего скрыть от меня.
      - Почему же ты не боишься умереть от моей руки?
      Он расхохотался, на этот раз от всего сердца:
      - Ах, Орион! Неужели ты действительно считаешь, что сумеешь справиться с богом?
      - Ты можешь обмануть только невежественных номадов, подобных Иешуа и его народу, но я-то знаю, что вы не боги.
      - Конечно, знаешь, - покровительственно сказал он. - А теперь возвращайся к своей Елене, пусть она вновь потрудится, чтобы заманить тебя в Египет.
      "Все знает", - подумал я.
      Золотой бог замер, его улыбка угадывалась даже под капюшоном.
      - Объясни мне, - попросил я, - зачем тебе потребовался Иерихон? Почему народ Иешуа так дорог твоему сердцу? Некогда ты утверждал, что не настолько глуп, чтобы радоваться поклонению людей. Неужели это по-прежнему верно?
      Он задумался и ответил не сразу, серьезно и тихо:
      - Да, все по-прежнему, Орион. Хотя не скрою, в некоторой степени мне приятно поклонение моих же созданий. Но вот тебе истинная причина взятия Иерихона... Я привел этих людей править землей Ханаанской, чтобы унизить тех, кто мешал осуществлению моих планов. В Трое они остановили меня с твоей помощью. Но здесь они бессильны.
      У меня не нашлось возражений.
      - Итак, они считают меня безумным, верно? Посмотрим же, кто из нас действительно защищает континуум. Все равно они покорятся мне, Орион... Все до единого.
      Золотой бог повернулся и направился к реке. Я смотрел, как его фигура растворялась в ночных тенях и звезды одна за другой выступали на небе. Наконец силуэт его исчез.
      30
      - Но этот проступок может разрушить все наши планы, погубить все надежды!
      Юное лицо Бенджамина казалось очень серьезным. Он стоял в моем шатре возле Лукки. Один из хеттов, опустив голову, застыл позади него между двумя другими воинами, а снаружи в зловещем молчании замерла сердитая толпа израильтян.
      Елена сидела в глубине шатра в деревянном кресле, которое подарил мне один из братьев Бенджамина. Какая-то женщина принесла ей мягкую перьевую подушку, украшенную широкими красными и голубыми полосами.
      Но Бенджамин, не обращая на царицу внимания, сказал мне:
      - Этот хетт позабавился с молодой женщиной нашего племени, а теперь отказывается поступить с ней подобающим образом.
      Я сильно удивился. Много недель мы прожили в лагере израильтян, не зная малейших неприятностей. Их женщины не общались с иноземцами. Те же немногие, которые решились на это, молодые вдовы и некоторые незамужние женщины, не думали о невинности, даря удовольствия Лукке и его людям.
      Но теперь одна из молодых женщин потребовала оплатить ее любовь замужеством.
      Я взглянул на бесстрастное лицо Лукки. Я видел - он вооружен. Бенджамин, стоявший возле Лукки, напоминал ребенка и ростом, и комплекцией, и гладким, не изуродованным шрамами лицом. Тем не менее он словно олицетворял честь племени.
      - Поставьте этого человека передо мной, - приказал я.
      Лукка поднял руку:
      - С твоего разрешения, господин, я хочу сказать несколько слов в его защиту.
      Я поднял бровь.
      - Таков наш обычай, - пояснил Лукка. - Я его начальник и отвечаю за его поведение.
      "Так вот как мы сыграем эту партию", - сказал я себе.
      Лукка стоял между мною и обвиняемым. Если бы я захотел совершить скорый суд, сначала мне пришлось бы разделаться с Луккой.
      Бенджамин взглянул на бородатого воина и как будто понял, что кроется за словами Лукки.
      - Скажи, - обратился я к Бенджамину, - этот воин силой принудил молодую женщину спать с ним?
      Тот отрицательно качнул головой:
      - Она этого не утверждает.
      - Была ли она девственницей?
      Глаза Бенджамина округлились.
      - Конечно!
      Я обернулся к Лукке. Он слегка пожал плечами:
      - Все зависит от того, кому верить - ей или обвиняемому.
      Бенджамин побагровел:
      - По-твоему, она обманывает нас?
      Я поднял вверх обе ладони, чтобы остановить раздражение, способное перерасти в схватку.
      - Ни того ни другого доказать нельзя. Чего же она теперь хочет от этого человека?
      - Чтобы он женился на ней.
      - А отец одобряет ее намерение?
      - Он требует этого!
      Я посмотрел мимо них на обвиняемого, который так низко опустил голову, что лица его не было видно. Обратившись к Лукке, я поинтересовался:
      - А согласен ли этот воин жениться на этой женщине?
      - Да, он женится на ней.
      Я увидел, что воин дернулся, словно в плоть его вонзили раскаленную иглу.
      - Так в чем же дело?
      - Чтобы жениться на женщине нашего племени, - пояснил Бенджамин, необходимо принять нашу веру.
      - А вот этого он не сделает, - проговорил Лукка. - Он поклоняется Тару, богу бури, а не невидимому безымянному духу.
      Чувствовалось, что Бенджамин вот-вот взорвется. Он покраснел от корней волос до ногтей. Если бы при нем было оружие, он немедленно набросился бы на Лукку - в этом я не сомневался.
      Взяв его за плечи, я повернул молодого человека к себе лицом.
      - У каждого народа свои боги, мой друг, - вымолвил я как можно мягче. И ты это знаешь.
      Бенджамин глубоко, с присвистом вздохнул. Лицо его начало обретать нормальный цвет.
      - К тому же, - добавил Лукка, - чтобы принять их веру, ему придется пройти обряд обрезания, а он не хочет.
      - Это необходимо? - спросил я Бенджамина.
      Тот кивнул.
      Трудно винить человека в том, что он не желает следовать чужим обычаям. Однако хетт решил развлечься не там, где следовало. Женщина разделила его ложе и теперь ожидала платы.
      Израильтяне требовали, чтобы женщины племени выходили замуж лишь за мужчин, исповедующих их собственную веру. Если хетт откажется принять их веру, свирепые родственники могут перебить нас, защищая семейную честь и чистоту веры. Конечно, и мы заберем многих израильтян с собой в могилу, но все закончится нашей смертью, а Иерихон останется цел.
      Я почти возжелал, чтобы Золотой действительно оказался богом - мудрым и милосердным, и явился бы к нам, чтобы разрешить эту сложную проблему.
      Посмотрев Бенджамину прямо в глаза, я сказал:
      - Друг мой, по-моему, достаточно и того, что этот воин согласен жениться на молодой женщине. Он искал у нее любви, а не религиозного откровения. Зачем же ему менять свою веру?
      Прежде чем он сумел найти ответ, я добавил:
      - Как тебе известно, сам Иешуа клятвенно обещал, что после падения Иерихона разрешит нам оставить детей Израиля и отправиться своим путем в Египет. Но пожелает ли молодая женщина сопровождать своего мужа в эту страну? Захочет ли ее семья расстаться с ней?
      Молодой израильтянин, хмурясь, надолго задумался. А мы стояли, ожидая его ответа. Он прекрасно понимал, о чем идет речь: можно ли пожертвовать честью одной девушки ради покорения Иерихона?
      Молчание нарушила Елена. Она встала с кресла и медленно направилась ко мне, говоря:
      - Вечно у вас, мужчин, всякие неурядицы. Я так хорошо понимаю эту бедную девочку.
      Бенджамин окинул взглядом простое скромное платье Елены: золотые волосы и неземная красота делали любое ее одеяние царским.
      Она встала возле меня и сняла кольцо с указательного пальца... Тяжелое золотое кольцо, украшенное сверкающим рубином.
      - Передай его своей родственнице, - попросила царица, - и скажи, что кольцо это - подарок царицы. Пусть она забудет о том, которого любит и который не может жениться на ней.
      - Но, госпожа моя...
      - Тише, - перебила Елена. - Какого мужа получит бедняжка, если вы заставите его жениться на ней? Он будет злиться и обвинять ее в каждой капле дождя, которая упадет на его голову. Это же воин, который не знает ничего, кроме битв, он убежит от нее при первой возможности. Или возьмет с собой в Египет... В страну ее рабства. Передай ее отцу, что он будет счастлив, если избавится от такого зятя. Пусть ее считают вдовой после падения Иерихона, когда мы уйдем отсюда. Кольцо это поможет ей отыскать подходящего мужа среди мужчин своего народа.
      - А как же ее честь... - настаивал Бенджамин.
      - Эту утрату не возместить, но она отдала ее добровольно, разве не так? Она прискорбно ошиблась. Но не заставляйте ее совершить еще большую ошибку.
      Бенджамин держал кольцо в руке. Он посмотрел на Елену, потом повернулся ко мне, поскреб голову и наконец предложил:
      - Я отнесу кольцо ее отцу и спрошу - согласится ли он с мудростью твоих слов, госпожа.
      - Согласится, - сказала Елена.
      Бенджамин медленно вышел из шатра в глубокой задумчивости.
      Собравшиеся снаружи мужчины тихо ворчали и переговаривались, возвращаясь к шатрам своего племени.
      Я улыбнулся Елене:
      - Благодарю тебя, ты сделала прекрасный жест, мудрый и благородный.
      Она отвечала легкой улыбкой:
      - Мне не жаль ничего, лишь бы приблизить тот день, когда мы оставим это проклятое место.
      Лукка согласился. Отослав воинов, он сказал мне:
      - Ну что ж, пора заняться наконец этой проклятой стеной.
      31
      Иешуа сказал мне, что хочет вознести богу молитвы и собрал для этого бродячий оркестр. Он призвал всех священников своего народа, разодетых в цветные одеяния и тюрбаны, и приказал им обходить городские стены следом за прекрасным золоченым сундуком, поддерживаемым длинными шестами. Семь мужчин, шедших перед ним, дули в бычьи рога, за ними следовали трубачи, барабанщики и кимвалисты.
      Ящик этот служил религиозным символом, и Иешуа называл его Ковчегом Завета. Мне так и не позволили приблизиться настолько, чтобы рассмотреть его получше. Напротив, Бенджамин заверил, что одно только прикосновение к сундуку повлечет мгновенную смерть. Я подумал, не хранятся ли в нем какие-нибудь приборы, с помощью которых обеспечивается связь с миром Золотого бога и остальных небожителей. Но Бенджамин поведал мне, что внутри две каменных скрижали с законами, дарованными Моисею богом.
      Я знал, что о вере не спорят, и не стал переубеждать молодого Бенджамина. Священнослужители и их оркестр производили невообразимый шум, весь день они ходили вокруг города, сменяя устававших, по мере того как солнце клонилось к закату. Под их песни и музыку мы разбивали основание преградившей нам путь стены. С помощью железных наконечников хеттских стрел мы пробили ход через внешние стены, а затем легко прокопали иерихонский холм. Теперь наши землекопы расширили ход: в нем можно было стоять в полный рост. А когда мы добрались до основания главной стены, Иешуа велел своим священникам энергичней браться за дело.
      Сперва они расхаживали вдалеке от стен, а воины на парапетах подозрительно поглядывали на шествие, ожидая какого-нибудь подвоха. В течение первого дня на стенах собиралось все больше и больше женщин и детей, с любопытством наблюдавших за странной и живописной процессией.
      Шесть дней иудеи вышагивали, играли на инструментах и распевали, а мы скребли, сверлили и разрушали массивный фундамент стены. Едва ли не все жители Иерихона вышли на стены, они размахивали руками и смеялись. Время от времени находился шалун, который бросал что-нибудь, но никто не стрелял. Должно быть, горожане считали глупым и опасным обращать оружие против жрецов... Рискуя тем самым навлечь на себя гнев бога. Или же они решили, что израильтяне решили свести их с ума непрестанной музыкой и песнями.
      Так думала и Елена:
      - Я больше не могу выносить этот кошмар! Уши болят!
      Стояла ночь, и за стенами нашего шатра стрекотали насекомые, мать где-то баюкала ребенка.
      - Если ты действительно общаешься с богами, - спросила она, - почему ты не можешь попросить их повалить эту стену?
      Я улыбнулся:
      - Я просил, но они велели это сделать мне.
      Невзирая на раздражение, Елена ответила мне улыбкой:
      - Выходит, боги не всегда добры к нам, не так ли?
      - Завтра все закончится, - сказал я ей. - Мы вырыли подкоп.
      Я вышел из шатра, чтобы проверить ход, приготовленный к завтрашнему приступу. Все израильтяне, так усердно работавшие, роя подкоп, теперь носили сухой кустарник с полей, протаскивали его через туннель и обкладывали им основание главной стены.
      Как я и ожидал, сухие земляные кирпичи через каждые несколько локтей перемежались прочной древесиной. Некоторые бревна оказались весьма древними: они высохли как порох, и я надеялся, что, когда они воспламенятся, рухнет весь участок стены.
      Всю долгую ночь люди трудились не покладая рук. Лукка и двое его лучших воинов следили за работой из подкопа и пробивали отверстия для воздуха возле подножия стены, чтобы огонь не угас.
      Наконец работы были закончены. Лукка вышел наружу, когда вдали за Иорданом забрезжил рассвет - над горами Галаада и Моава.
      Я спустился вниз, чтобы проверить все последний раз, и в полной тьме начал пробираться по ходу на животе, ощущая себя кротом.
      Полз я, как мне показалось, едва ли не час, а потом почувствовал, что крыша туннеля поднимается; я смог выпрямиться и ползти уже на руках и коленях, потом - встать на ноги, как подобает человеку.
      Я прихватил факел, кремень и железо, чтобы высечь искру. Но я зажгу его, только когда рассветет, а священники вместе с Иешуа вновь пойдут вокруг городских стен.
      Мы хотели, чтобы защитники Иерихона подольше внимали музыке, разглядывали процессию... И дали огню как следует разгореться, чтобы его нельзя было потушить, пока не рухнет стена.
      На мой взгляд, Иешуа замыслил, чтобы стены обрушились самым картинным образом - словно в результате поднятого иудеями шума.
      Он явно умел манипулировать общественным мнением, частенько вспоминая, как они посуху перешли Иордан, как Моисей перевел израильтян через Красное море.
      Он также утверждал, что люди Ханаана должны своими глазами увидеть, что бог Израилев могущественнее их собственных богов, которых Иешуа объявлял ложными и несуществующими.
      Я прихватил небольшую свечу и с помощью кремня зажег ее, как только оказался в конце туннеля. Ветки укрывали все основание стены, сушняка должно было хватить, чтобы огонь мог воспламенить деревянные балки.
      Притекал ночной воздух, легкая сырость проникала сквозь дыры, пробитые Луккой в земле. Притока воздуха достаточно, чтобы питать огонь, когда наступит время пожара. Все готово.
      Я погасил свечу, но свет не исчез. Напротив, вокруг меня становилось все светлее. Наконец я понял - меня вновь увлекли в мир творцов.
      Четверо богов стояли передо мной окутанные золотым свечением, за которым они скрывали свой мир от моих глаз. И все же, напрягаясь, я мог различить очертания каких-то странных предметов. Что это было? Оборудование? Приборы?
      Как будто мы находились в огромном зале, а не под открытым небом. Это лаборатория... или какой-нибудь центр управления? Я узнал аккуратно подстриженную бороду Зевса. Гера стояла возле него. Остальных мужчин я уже видел. Один был худощав и жилист, почти одного роста с Зевсом. Коротко стриженные угольно-черные волосы обрамляли узкое лицо с заостренным подбородком. На губах его играла сардоническая улыбка, а в глазах искрилось плутовство. Я подумал, что передо мной Гермес, вестник богов, шутник и покровитель воров. Другой - широкоплечий крепыш с густыми рыжими кудрями и с глазами, полными львиной отваги, был, несомненно, Аресом, богом войны.
      Все они носили одинаковые костюмы из ткани с металлическим блеском, которые отличались только цветом: на Зевсе - золотой, на Гере медно-красный, серебряный - на Гермесе, а бронзовый - на Аресе.
      - Ты по-прежнему помогаешь обезумевшему Аполлону, - произнес Зевс утвердительно, словно выносил мне приговор в зале суда.
      - Я делаю то, что считаю нужным, потому что хочу оживить женщину, которую люблю.
      - Тебя предупреждали, Орион. - Темные глаза Геры вспыхнули.
      Я заставил себя улыбнуться ей:
      - Ты уничтожишь меня, богиня? Отлично!
      - Ты будешь умирать долго-долго, - многообещающе ответила она.
      - Нет! - отрезал Зевс. - Мы здесь собрались не затем, чтобы угрожать или наказывать. Мы хотим отыскать Аполлона, чтобы пресечь его безумства, прежде чем он погубит всех нас.
      - И это его создание, - вступил в разговор темноволосый Гермес, знает, где искать его.
      - Страж ли я ему? - спросил я.
      - Ему, безусловно, необходим надежный страж, - сказал крепкий Арес, усмехнувшись собственному остроумию.
      - Мы можем открыть твой разум, выудить все твои воспоминания, пригрозила Гера.
      - Не сомневаюсь. И многие из них окажутся весьма неприятными для вас.
      Зевс нетерпеливо махнул рукой:
      - Итак, ты утверждаешь, что не знаешь, где находится Золотой?
      - Да.
      - Можешь ли ты отыскать его по нашей просьбе?
      - Чтобы вы смогли уничтожить его?
      - Судьба его не должна волновать тебя, Орион, - отвечала Гера. - Я знаю, как он обращался с тобой, и не сомневаюсь, что ты будешь рад увидеть последние мгновения его жизни.
      - Можешь ли ты оживить Афину? - поинтересовался я.
      Она опустила глаза, отодвинулась от меня. Остальные тоже выглядели смущенными, даже Зевс.
      - Мы собрались здесь не из-за нее, - отрезал рыжеволосый. - Мы разыскиваем Аполлона.
      К в тот же миг мой язык опередил мой ум:
      - Я отведу вас к Золотому лишь после того, как он оживит Афину.
      - Никто не сумеет оживить ее, - взорвалась Гера.
      Все в ярости уставились на нее.
      Я ответил:
      - Тогда... Я отдам его только после того, как удостоверюсь, что он не смог ее оживить.
      Со зловещей улыбкой Гермес спросил:
      - А как мы узнаем, что тебе можно доверять?
      Я пожал плечами:
      - Вы всегда можете разыскать меня. И если убедитесь, что я нарушаю условия нашей сделки, поступайте со мной, как сочтете нужным. Если Афину нельзя оживить, мне незачем жить.
      В глазах Зевса мелькнуло искреннее сочувствие. Но Гера презрительно фыркнула:
      - А что будет с твоей нынешней любовью, с прекрасной Еленой?!
      - Она любит меня не больше, чем я ее, - отвечал я. - До тех пор, пока мы полезны друг другу.
      Зевс пригладил бороду:
      - Значит, ты выдашь нам Аполлона, когда убедишься в том, что он не сможет оживить Афину?
      - Да.
      - Мы не можем настолько доверять жалкой твари, - презрительно сказала Гера. - Это безумие! И чем больше мы ожидаем, тем сильнее опасность, которую...
      - Тише, - попросил Зевс негромко, и богиня умолкла на полуслове.
      Посмотрев на меня своими серыми глазами, он произнес:
      - Я верю тебе, Орион. Участь континуума зависит от тебя. Если ты предашь нас, погибнем не только мы, но и вся вселенная... Все пространство и время, в котором мы существуем.
      - И вы позволите Аполлону сыграть до конца свою игру в Иерихоне? Глаза Ареса недоверчиво раскрылись. - Вы собираетесь потакать его безумию?
      - Я собираюсь доверять Ориону, - ответил Зевс, - некоторое время.
      Остальные трое заговорили разом, но я не расслышал о чем.