44

Смысл слов Золотого я понял не сразу. „Никто не вернет ее! Только мы с тобой могли это сделать, но я не стану стараться ради тебя, а ты сам не сумеешь“.

Итак, я могу вернуть Аню к жизни – вот что на самом деле сказал Золотой бог. Или же он просто хотел подразнить меня, нанести последний жестокий удар, чтобы навеки разделаться со мной? Я затряс головой.

„Аполлон обезумел, – сказал я себе. – Разве можно верить ему?“ И все же я не мог выбросить его слова из головы.

Оглядев чуждый, непривычный ландшафт, я понял, что если у меня и есть шансы оживить Аню, то для этого следует сначала возвратиться на Землю. Я закрыл глаза и попробовал сосредоточиться, чтобы переместиться в нужное мне место. Впрочем, я как будто расслышал прозвучавший в отдалении хохот Золотого бога. И едва различимый голос Зевса:

– Да, ты можешь вернуться, Орион. Ты хорошо служил нам.

Я ощутил жуткий холод, жгучий мороз мечом пронзил меня. А когда я открыл глаза, то оказался внутри великой пирамиды в усыпальнице Хуфу.

Совершенно измученный, я припал к выложенному золотом саркофагу. Я устал… Не только телом, но и разумом. Периодически оступаясь, я с трудом спустился по спиральной каменной лестнице в подземную камеру, где меня ожидал Гетепамон.

Жирный жрец преклонил колени перед алтарем Амона. Он зажег лампы в крошечной комнатке, ароматы благовония наполнили ее, сам же он бормотал молитву на языке, уже забытом в Египте:

– О безопасности незнакомца Ориона, о Амон, молюсь я тебе, самый могучий из богов… Защити того, кто так похож на твоего возлюбленного Осириса…

– Я вернулся, – устало сказал я, прислоняясь к каменной стене.

Гетепамон обернулся так быстро, что оступился и упал на четвереньки. Наконец он с трудом поднялся на ноги:

– Так быстро? Ты отсутствовал вряд ли более часа.

Я улыбнулся:

– Боги умеют торопить время, когда хотят.

– И ты выполнил свою миссию? – пылко спросил он. – Ты нашел свою судьбу?

– Не совсем, – отвечал я. – Но мы можем отправляться.

– Пойдем.

Я взглянул на статую Амона, высившуюся над алтарем. И впервые заметил, насколько она напоминает творца, которого я называл Зевсом. Вот только бороды у Амона не было.

Несколько дней мы плыли по Нилу. Гетепамон тоже отправился в столицу. Там меня ожидал царевич Арамсет. Видимо, и Менелай с Еленой тоже там, супруги должны были встретиться до моего возвращения.

„Что ж, – решил я, – во всяком случае, она будет жить в комфорте и, быть может, в Египте сумеет научить мужа основам культуры, чтобы сделать свою жизнь более терпимой“.

Ожидал нас и Некопта. Я не знал, как поступит с ним Арамсет. Главный советник царя не откажется добровольно от власти, а царевич еще так молод и не имеет опыта в ведении опасных дворцовых интриг.

Я обрадовался, что Лукка возглавляет его личную охрану.

Но все эти мысли лишь частично занимали меня, пока мы плыли по реке среди сновавших туда-сюда суденышек. Я смотрел, как сменяют друг друга города и поселки, сельские дома и сады, где работали обнаженные рабы. Смотрел и ничего не видел… все мои помыслы были устремлены только к Ане и коварным словам Золотого бога, заронившим в мое сердце надежду.

Неужели я могу оживить ее собственной силой? Но тогда как я узнаю то, о чем не ведает никто из творцов?

Или они все-таки что-то знают? Я ощущал, как ледяной гнев стискивает меня стальными клешнями. Неужели они обманывали меня… Гера, Зевс и все остальные? Или Аня пала жертвой в борьбе за власть, проиграла в схватке со своими сородичами? Пусть они и утверждают, что не убивают друг друга, но ведь Золотой бог сделал так, чтобы Аня погибла, и, быть может, никто из них просто не хочет вернуть ее?

Как-то ночью я попытался вступить в контакт с творцами, дотянуться мыслью до золотистого города с его куполами и башнями, пребывающего где-то в далеком будущем, но мне не ответили. Я лежал на своей узкой койке и не видел ничего, кроме бликов, отбрасываемых волнами на низкий деревянный потолок; слышал лишь жужжание насекомых и далекие негромкие голоса, распевавшие песни на берегах реки.

Приняли нас в Уасете совсем не так, как прежде, когда мы прибыли туда с Еленой и Неферту. Сам царевич встречал нас с почетной стражей, шины в ослепительных панцирях выстроились по сторонам каменного причала. Тысячи людей стояли у берега, чтобы посмотреть на юного царевича Арамсета, ослеплявшего великолепием, в юбке с пурпурной каймой и золотой пекторали.[11]

Я увидел Лукку и его людей, теперь уже в египетских доспехах гордо стоявших в первых рядах возле царевича. Некопта, как и других жрецов из его храма, не было.

Нас приняли по-царски, под громогласные вопли толпы Арамсет подошел ко мне и приветствовал, возложив мне ладони на плечи.

– А где госпожа Елена? – спросил я царевича под шум приветствий.

Ухмыльнувшись, он крикнул мне на ухо:

– После радостной встречи она не разлучается с мужем и уже позволяет Менелаю ухаживать за ней на египетский манер: приносить ей дары и цветы, а вечерами воспевать под окнами ее красоту.

– Они еще не спят вместе?

– Нет еще. – Он усмехнулся. – Она хочет сначала хотя бы чуть-чуть приобщить его к культуре… Должен признать, царь просто рвется учиться, так ему хочется вновь возлечь с ней.

Я улыбнулся про себя. Елена легко воспитает Менелая доступными ей средствами. И все же мне было жаль ее утратить – я чувствовал это куда более остро, чем предполагал.

Арамсет приветствовал Гетепамона с царственной торжественностью, а потом мы вместе отправились к повозкам, запряженным четверками отборных белых лошадей. Царский поезд неторопливо двинулся по улицам столицы: царевич позволял толпам насладиться созерцанием своей особы.

„Да, – подумал я, – он молод, но уже знает толк в политике“. За свою короткую жизнь царевич успел разобраться в механике власти. Я ликовал.

Когда мы добрались до дворца, Неферту уже встречал нас у лестницы перед главным входом. Я был рад тому, что старик жив и здоров, несмотря на все козни Некопта.

Все сошли с колесниц, и Арамсет подошел ко мне:

– Придется выказать особый почет верховному жрецу Амона; он куда более важная фигура, чем просто друг, Орион.

– Я понимаю.

– Через три дня состоится величественная церемония, которая скрепит союз между ахейцами и царством Обеих Земель. Распоряжается всем отец, но Некопта позволено находиться возле него.

– Что случилось?

– Потом, – проговорил царевич, улыбаясь со всем очарованием, свойственным молодости. – Мне нужно многое сказать тебе, но отложим пока все разговоры.

И он направился к Гетепамону, я же буквально взлетел по ступенькам, обращаясь с приветствиями к Неферту, ибо в первую очередь я хотел узнать от него о Елене.

Весь день до самого вечера Неферту рассказывал обо всем, что случилось за время моего отсутствия. Вести о нашем удивительном успехе в дельте, конечно, сразу же передали Некопта с помощью солнечного телеграфа. Поначалу он впал в ярость, но потом стал изображать перед царем, что крайне доволен. Он даже не пытался подступаться к Елене, понимая, что заложница обеспечивает союз с Менелаем.

Наконец солнце бросило на город длинные тени. Мы сидели в покоях египтянина, я – на мягкой кушетке, покрытой крашеным шелком, Неферту – на деревянном табурете, перед ним открывался хороший обзор пейзажа, видимого с террасы.

– Некопта сделался странно молчаливым и пассивным, – проговорил седоволосый чиновник. – Большую часть времени он проводил взаперти в собственных покоях.

– Он не откажется от власти без сопротивления, – сказал я.

– Полагаю, что внезапное явление принца Арамсета, неожиданно обретшего силу, с которой следует считаться, ошеломило жреца и спутало все его карты, – отвечал Неферту. – За это мы должны поблагодарить тебя, Орион.

– Выходит, Некопта во всем винит меня?

Он усмехнулся. Как всегда, Неферту не позволял себе лишнего.

– А как госпожа Елена? – спросил я.

Лицо Неферту приняло отсутствующее и безразличное выражение, подобающее чиновнику, который не хочет вмешиваться в то, что его не касается.

– С ней все в порядке, – отвечал он.

– А не хочет ли она встретиться со мной?

Опустив глаза, он отвечал:

– Она не говорила мне этого.

– Передашь ей, что я ее хочу видеть?

Казалось, поручение было ему неприятно.

– Орион, она позволяет своему мужу вновь завоевать ее любовь… Прежнему мужу, которого ты сам послал к ней.

Я встал с кушетки и направился к террасе. Он прав, я знал это. И все же мне хотелось увидеть Елену в последний раз.

– Передай ей известие обо мне, – сказал я Неферту. – Скажи царице, что я желаю проститься с ней, как только закончится прием. Мне бы хотелось увидеть ее на прощание.

Медленно поднявшись со своего кресла, старик отвечал ровным голосом:

– Я сделаю, как ты сказал.

Он отправился к Елене, я же остался на террасе. Тем временем вечернее небо из закатно-алого сделалось фиолетовым и, наконец, черным. По всему городу замигали лампы, и звезды, теснившиеся на чистом темном небе, казались их отражением.

Слуга царевича явился с набором коробок и приглашением на обед.

В коробках оказалась новая одежда: египетская длинная юбка из белого полотна, короткая кожаная юбка и жилет, похожий на тот, что я проносил столько месяцев. Я усмехнулся: великолепной работы облачение и к тому же расшитое серебром. К нему прилагался плащ цвета ночной синевы и сапоги – нежные, словно глаза голубки.

Арамсет становился истинным дипломатом. Оставалось только гадать, что он думал, глядя на мои старые заплатанные одежды.

Я хлопнул в ладоши, явился слуга и подготовил ванну. Наконец, вымывшись и умастившись благовониями, облаченный в новый жилет, юбку и плащ, но со старым привычным кинжалом на бедре, я отправился в покои Арамсета. Мы пообедали с царевичем наедине, впрочем, дверь в покои охраняли четверо хеттов из отряда Лукки. Слуги принесли нам подносы с едой, и царевич велел им испробовать все, прежде чем приступить к трапезе.

– Опасаешься яда? – спросил я его.

Он беспечно пожал плечами:

– Я велел воинам окружить храм Пта и приказал им не выпускать оттуда верховного жреца. Там он и засел, обдумывая свои козни. Я предложил отцу, чтобы Некопта вместе со своим братом присутствовали на церемонии, которая состоится через три дня.

– Интересная будет встреча, – произнес я.

– Люди увидят, что жрецы обоих богов похожи, как две горошины из одного стручка, – улыбнулся Арамсет. – Это поможет им избавиться от излишнего доверия к затеям Некопта, пытающегося поставить Пта выше остальных богов.

Я впился в кусок дыни и подумал, что Арамсет недурно справляется с дворцовыми интригами.

– А как… твой отец? – спросил я.

Юношеское лицо царевича затуманилось.

– Отцу уже никогда не станет лучше. Некопта сделал все, чтобы болезнь его стала неизлечимой. Я могу лишь заботиться о нем и позволять народу верить, что он по-прежнему правит страной.

Арамсет полностью контролировал ситуацию, больше мне здесь делать было нечего. Через три дня я попробую отыскать Аню, куда бы ни завели меня мои попытки. И все же сначала нужно проститься с Еленой.

Явился слуга, припал к стопам царевича, распростершись на полированном полу и почти уткнувшись в него носом:

– Государь, великий жрец Пта мертв, он пал от своей собственной руки.

Арамсет вскочил на ноги и опрокинул за собой кресло:

– Убить самого себя? Ах, трус!

– Кто скажет царю? – спросил слуга.

– Никто, – отрезал Арамсет. – Сначала я должен осмотреть место самоубийства. – И он направился к двери.

Я последовал за ним, прихватив с собой охранников-хеттов. Одного из них я отослал к Лукке, чтобы тот привел остальных.

Мы пересекли залитый звездным светом дворик и вошли в просторный храм Пта. Затем поднялись по лестнице вдоль коридора, к той же самой комнате, где Некопта впервые принимал меня. Он лежал на спине огромной горой жирной плоти, глубокий кровавый разрез пересекал складки жира на его горле. В мерцавшем свете настольной лампы мы увидели его раскрашенное лицо с пустыми глазами, уставившимися в темные деревянные балки потолка. Золотой медальон свесился на плечо жреца, и кровь уже запеклась на нем. В свете лампы поблескивали кольца на его жирных пальцах.

Я поглядел на кольца.

– Это не Некопта, – произнес я.

– Что?

– Погляди. – Я указал. – На трех пальцах нет колец. А пальцы Некопта настолько распухли, что никто не смог бы снять кольца, не отрезав фаланги.

– Клянусь богами, – прошептал Арамсет. – Это его брат, но подстроено так, чтобы мы подумали иначе.

– Некопта убил его, а сам теперь свободно передвигается но дворцу.

– Отец мой!

Царевич метнулся к двери. Стражи-хетты бросили на меня смятенный взгляд, но я приказал им следовать за Арамсетом. Он прав, его первая обязанность – защитить отца. Некопта, выдавая себя за своего брата-близнеца, мог пойти в любое место. Впрочем, едва ли он намеревался причинить царю вред, но все же Арамсет должен был отправиться к отцу.

Я согнулся над мертвым телом бедного Гетепамона и через несколько мгновений вдруг понял, куда Некопта нанесет свой следующий удар. Я вскочил на ноги и бросился в покои Елены.

45

Я разгадал жестокий замысел великого жреца. Он стремился разрушить союз между ахейцами и египтянами, показать, что царевич Арамсет привел варваров в столицу и из-за своей глупости вовлек город в беду.

„Кто знает, – думал я, спеша в покои Елены, – быть может, он сумеет заставить Менелая убить царевича?“

А захватив Елену, он получит власть над Менелаем – это ясно. Но даже если жрец и не стремится избавиться от царевича, он может просто разъярить Менелая, и тот наделает дел во дворце. Тогда пропадет новообретенное влияние Арамсета на отца, а Некопта возвратится к власти и скажет: ну я же вам говорил.

Миновав ошеломленную стражу, я бросился вперед, так как отлично помнил расположение комнат дворца; возле двери Елены охраны не оказалось, она была слегка приотворена. Я распахнул ее.

На полу лежал Неферту, из спины его торчала усеянная драгоценностями рукоять кинжала. Я бросился к нему, еще живому, но жить ему оставалось недолго.

– Я думал… Верховный жрец Амона…

Глаза Неферту остекленели. Ярко-красная кровь текла изо рта.

– Елена? – спросил я. – Куда он увел Елену?

– В нижний мир, на встречу с Осирисом… – Неферту едва шептал. Я знал, как больно ему. Он старался вдохнуть, но легкие были полны крови, и дыхание не приносило ничего, кроме мук.

У меня не было времени проявлять мягкость. Он умирал на моих руках.

– Куда Некопта взял Елену?

– Осирис… Осирис…

Я встряхнул умирающего старика.

– Взгляни на меня! – крикнул я. – Перед тобой Осирис.

Глаза его расширились. Он потянулся к моему лицу слабеющей рукой:

– Господин мой Осирис…

– Куда лживый Некопта повел чужеземную царицу? – потребовал я ответа.

– В твой храм… В Абту.

Больше мне ничего и не нужно было знать. Я опустил седую голову Неферту на раскрашенные плитки пола.

– Ты хорошо поступил, смертный, теперь покойся с миром.

Он улыбнулся, вздохнул и навеки прекратил дышать. Итак, мой путь лежал в храм Осириса, в Абту.

Я отправился к царевичу Арамсету и рассказал ему, что случилось.

– Я не могу сейчас оставить дворец, Орион, – ответил он. – Повсюду могут оказаться лазутчики и убийцы, подосланные Некопта. Я должен оставаться здесь, возле отца.

Я согласился:

– Только скажи мне, где находится Абту, и предоставь средство туда добраться.

Абту оказался в двух днях езды на колеснице к северу от столицы.

– Я могу приказать, чтобы твоих лошадей меняли через каждые десять миль, – сказал царевич и предложил мне взять с собой Лукку и его воинов.

– Нет, теперь они охраняют только тебя. Не лишай их этого. А мне хватит колесничего и подсменных лошадей.

– Некопта будет в Абте не один, – предостерег меня Арамсет.

– Да, – согласился я. – Там буду и я.

И прежде чем встало солнце, я поднялся в военную колесницу, легкую и прочную, и встал возле загорелого египтянина. Тот щелкнул кнутом и погнал четырех могучих коней по царской дороге на север. При мне не было ничего, кроме железного меча, принадлежавшего Лукке; его на прощание подарил мне сам начальник хеттов. Да еще верный спутник – кинжал, который даже оставил след на моем правом бедре.

Мы отчаянно мчались по дороге, вздымая клубы пыли. Кони грохотали по утоптанной земле, колесничий ворчал и пыхтел, едва сдерживая четверку.

Мы останавливались на станциях царской почты только для того, чтобы поменять лошадей, чуть перекусить и хлебнуть освежающего вина. К утру следующего дня колесничий выдохся. Он едва сумел сойти с колесницы, когда мы остановились на половине пути. Я оставил его на станции, он все время умолял, чтобы я взял его с собой, говорил, что царевич запорет его до смерти, если узнает, что он бросил меня. Но я давно приглядывался к нему и теперь знал, как править лошадьми. Теперь я взял поводья в собственные руки. Однако усталость успела подкосить и мое тело.

Впрочем, я постоянно глушил ее предупреждающие сигналы, добавляя кислорода в собственную кровь, и гнал не останавливаясь четверку свежих коней.

Река осталась слева, я миновал множество лодок, спускавшихся вниз по течению Нила. Однако в интересах дела требовалось не медлить, и я прищелкнул кнутом, чтобы кони крепче налегли на упряжь. На повороте я оглянулся назад. Тоненький след пыли вился на дороге вдали у самого горизонта. Кто-то торопился за мной следом? Неужели царевич послал войско, чтобы помочь мне? Или это Менелай мчится, чтобы спасти жену? Тогда он поможет. А потом я вдруг подумал: что, если это кто-нибудь из прихвостней Некопта мчится ему на помощь?

Уже садилось солнце, когда я вихрем промчался через деревушку, застроенную невысокими домами, распугав редких прохожих и детей, оказавшихся на главной дороге. Последняя миля пути пролегла среди изысканных садов, где рядами высились деревья и темнели восхитительные пруды. Храм Осириса вырастал впереди над отлогим откосом, опускавшимся к реке. У причала качалась на волнах единственная лодка.

С полдюжины стражей в бронзовых панцирях стояли у главных ворот храма, когда я остановил лошадей и спрыгнул с колесницы.

– Кто ты и что тебе здесь надо? – потребовал ответа предводитель.

Я приготовился к драке, но легче и проще было бы избежать ее.

– На колени, смертные! – рявкнул я громовым голосом. – Я Осирис, и это мой храм.

Они посмотрели на меня и расхохотались. Я понял, что с ног до головы покрыт дорожной пылью и едва ли похож на светлого бога.

– Врешь – ты один из тех иноземцев, которые, по словам моего господина Некопта, собираются осквернить священный храм, – сказал начальник охраны.

Он извлек меч, остальные начали окружать меня:

– Ты заслуживаешь смерти уже только за одно богохульство!

Я глубоко вздохнул. Шестеро жилистых невысоких египтян, загорелых и темноглазых, защищенных панцирями, с коническими бронзовыми шлемами на головах, держали мечи наготове.

– Осирис умирает каждый год, – произнес я, – и каждый день, когда садится солнце. Мне не впервой встречаться со смертью. Но ни разу не принимал я ее от рук смертных.

И прежде чем он смог шевельнуться, я выхватил из его рук меч и, с силой размахнувшись, зашвырнул в реку. Бронзовый клинок блеснул в последних лучах заходившего солнца. Стражники проводили взглядами оружие. Но прежде чем они начали действовать, я швырнул предводителя на землю и простер руку к следующему воину… Тот упал, ударившись головой. Пока их предводитель пытался встать, ползая на четвереньках, я уже расправился со всеми.

Указав на него пальцем, я вспомнил повелительные нотки, которые частенько звучали в голосе Золотого бога, когда он обращался ко мне:

– Оставайтесь на коленях, смертные, когда вы находитесь перед лицом бога, и радуйтесь, что я пощадил ваши жизни.

Все шестеро хлопнулись лбами в пыль, заметно дрожа:

– Прости нас, о могучий Осирис…

– Верно храните дом мой, и вы получите прощение, – ответил я. – Помните, что гневить богов – значит навлекать на себя страшную смерть.

И я вошел в храм, на ходу вспоминая, может ли бог бежать.

„Должно быть, может, но не перед смертными“, – решил я. Неплохая карьера для человека, сосланного в чужую эпоху без прав и памяти. Я восстал из праха, чтобы возводить на трон царей и уподобиться богам.

Я вновь жаждал мести, но на этот раз я хотел отомстить не за себя, а за ни в чем не повинного толстяка жреца и честного старого чиновника, лишившихся жизни только потому, что они встали на пути Некопта. Обнажив меч, я отправился разыскивать верховного жреца Пта в храме Осириса.

Готовый к схватке, я шагал дворами, освещенными только что поднявшейся луной, мимо колоннад и статуй богов.

Мне попался ряд небольших комнат – святилищ различных божеств. В святилище Пта Некопта не оказалось. Я заглянул туда в первую очередь. А потом заметил небольшую дверцу. Я распахнул ее настежь. Там оказались все трое – перед алтарем Осириса, освещенные прикрепленными к стене фонарями, – Некопта, Менелай и Елена.

Прежний царь Спарты стоял облаченный в бронзовый панцирь, сжимая правой рукой тяжелое копье. Елена в полупрозрачном одеянии серебристо-синего цвета замерла чуть поодаль.

– Я же говорил тебе! – закричал Некопта. – Я же говорил! Он явился сюда ради этой женщины.

Физиономия жреца была ненакрашена, и сходство его с братом казалось невероятным. Но Гетепамона я знал улыбчивым и добрым, а Некопта воплощал злобу и ненависть. Я заметил, что руки его лишились большинства перстней; кольца оставались лишь на трех пальцах, там, где чересчур глубоко вросли в плоть.

– Да, – сказал я, обращаясь более к Менелаю, чем к Некопта. – Я искал эту женщину, чтобы отдать ее мужу.

Елена гневно взглянула на меня, но промолчала.

– Это ты увел ее, – буркнул Менелай.

– Он спал с ней, – произнес Некопта. – Они дурачили тебя.

Я ответил:

– Ты сам прогнал ее, Менелай, оттолкнул своей грубостью. А теперь она решила вновь стать твоей женою, если только ты будешь любить ее и уважать.

– И ты еще чего-то требуешь от меня? – закричал он, замахиваясь копьем.

Я опустил меч в ножны и тихо сказал:

– Менелай, мы с тобой уже бились.

– Боги не всегда будут помогать тебе, Орион.

Я быстро окинул взглядом барельефы на стенах храма. Конечно, там был изображен Осирис, а рядом с ним – Асет, моя Аня… Там же находились и все прочие боги и богини египетского пантеона.

– Взгляни на мое подобие, Менелай, – указал я на Осириса. – И ты тоже, лживый жрец Пта. Уразумей наконец, кто воистину стоит перед тобой.

Все трое посмотрели на барельеф, изображавший Осириса. Я увидел, как расширились глаза Менелая, как открылся его рот.

– Я Осирис, – заявил я, ощущая, что говорю истинную правду. – Боги всегда помогут мне, потому что я один из них.

Теперь уже Елена от изумления открыла рот. Менелай совсем выкатил глаза, только Некопта пытался спорить.

– Это не так! – возопил он. – Ложь! Богов нет и никогда не было; все это ложь!

Я улыбнулся, глядя в его искаженное злобой отвратительное лицо. Итак, в сердце Некопта нет веры ни во что, худшего циника и представить трудно.

– Елена, – сказал я. – Менелай – твой муж, ты должна принадлежать ему, что бы ни произошло между нами.

Кивнув, она ответила почтительно, но с легкой улыбкой:

– Понимаю, Орион… Или мне подобает обращаться к тебе „господин мой Осирис“?

Я усомнился в том, что она верит мне. Впрочем, не важно: она поняла, что я хотел сказать, и ничего не имела против. Больше мы не увидимся…

Не ответив царице, я повернулся к ее мужу:

– Ты, Менелай, сокрушил стены Трои, ты прошел полмира, разыскивая эту женщину; теперь она твоя, ты вернул ее своей доблестью. Защищай ее и храни. Забудь о прошлом.

Менелай выпрямился в полный рост и почти по-мальчишески посмотрел на Елену.

– Дураки! – плюнул Некопта. – Я прикажу всех вас перебить.

– Твои воины не поднимут мечей на бога, жирный жрец, – сказал я ему. – Веришь ты в меня или нет, но они-то поверят.

Он знал, что я собираюсь убить его. Когда я шагнул к нему, его крошечные поросячьи глазки забегали. И вдруг жирной рукой Некопта схватил Елену за шею. Узкий кинжал блеснул в его другой руке, и он поднес лезвие к лицу красавицы.