Колония

Высоко над ними стрекотал вертолет. Выкрашенный в черно-красные цвета шейхства аль-Хашими, он оставался так высоко, что казался всего лишь точкой на небе, не замечаемый двумя всадниками внизу. Пилот вертолета следил за ними в приделанный к шлему электронно-оптический бинокль. Для него вся эта сцена не имела большого смысла. Дочь шейха бешено скакала в дневную жару по тропе вдоль канала, а этот втершийся А-риш старался не отставать от нее. Они только что проскакали мимо Ясеневой Рощи и огибали теперь жалкие крестьянские фермы. Канал был грязной серо-коричневой канавой, полезной, но некрасивой.

Дэнни побудил своего коня поднажать, и скакун охотно откликнулся на это. Но Бхаджат все равно оставалась впереди, ее густые черные волосы струились по плечам. Она оглянулась на него и рассмеялась.

Затем она вдруг резко свернула с тропы вдоль канала, направляясь мимо края одного из обработанных полей к развалинам каких-то старых каменных зданий, стоящих на небольшой возвышенности посреди плоской равнины. Дэнни последовал за ней.

Поводья Бхаджат натянула под прохладной тенью массивной каменной арки. Та была единственной все еще не тронутой частью здания. Стены по обеим сторонам от нее пообвалились. Дэнни остановил всхрапнувшего и вставшего на дыбы коня по другую сторону арки.

— Он хочет еще побегать, — крикнула ему Бхаджат. — Он пока еще не готов отдыхать.

— Ну, а я готов, — отозвался Дэнни, перекидывая ногу через скрипучее седло и с благодарностью соскакивая на твердую землю.

— Вы хороший наездник, — отозвалась Бхаджат, ведя коня под уздцы.

— Не такой хороший, как вы.

— О, мы с Синбадом старые друзья. Мы скакали вместе не один год. — Конь мотнул головой, словно соглашаясь с тем, что говорила Бхаджат.

— Синбад, — проговорил Дэнни. — Вам нравятся имена из «Тысячи и одной ночи».

— О да, — ответила Бхаджат. — Из всех имен в этих сказках мне больше всего нравится имя Шахерезада.

— Не вам одной, — усмехнулся он. — Одна из этих чертовый пронок называет себя Шахерезадой.

— В самом деле? — Бхаджат чуть отвернулась от него.

— Вероятно именно она-то и приказала убить меня, — сказал он.

— О нет, — сразу же ответила она. — Я бы так о ней не думала. Как она могла захотеть убить такого мужчину? Вероятно, она очень расстроилась, узнав, что ее друзья решили напасть на вас.

Дэнни состроил кислую гримасу.

— Могу себе представить.

Они привязали лошадей рядом со скудной порослью травы и сняли с них седла и сумки. Дэнни увидел, что почва тут песчаная, сухая. На ней едва ли что-нибудь произрастало. Но из одной старой обвалившейся стены пробилось на волю искривленное старое дерево, покрытое полной листвой. Они отнесли туда седельные сумки и присели в тени дерева.

Бхаджат достала сэндвичи и ледяной чай, и они не спеша позавтракали. Один раз Дэнни подумалось, что он слышит бренчащий шепот далекого вертолета, но в основном они могли с таким же успехом заехать на миллион миль в пустыню, настолько полным было их уединение.

Он посмотрел на недоеденный им сэндвич, потом на Бхаджат, и рассмеялся.

Ее темные глаза спросили его, почему.

— Посмотрите вот на это, — поднял он запястье. — Я могу позвонить в любую библиотеку в мире и велеть компьютеру почитать нам стихи, верно?

— Да, — согласилась она нерешительно, не понимая.

— Значит, — сказал он, постучав по наручному коммуникатору, — «книга стихов под ветвью», — он показал на дерево, — «хлеба ломоть, кувшин вина»…

— Омар Хайям, — догадалась Бхаджат. — Он был персом и умер в бесчестии. Пьяница.

— Он был потрясным поэтом.

— Мы не пьем вино, — указала с дразнящей улыбкой Бхаджат.

— Ну и что? Важно другое, «… и ты, поющая со мной в пустыне дикой…»

— Я не могу петь, — покачала головой Бхаджат. — Мой голос не годится для пения.

— Каждое сказанное тобой слово, Бхаджат, это песня. Каждый раз, когда я вижу твое лицо, твою улыбку, это величайшая песня любви, какую когда-либо пели.

Она опустила очи долу, словно покраснела, как полагалось подобающе воспитанной мусульманской даме. Но он видел, что она улыбается. Он протянул к ней руку и притянул ее к себе, и она охотно, радостно прильнула к нему, со всей страстью, подъем которой он ощутил и в собственном теле.

Любовью они занимались пылко и все же не торопясь. Дэнни исследовал каждый изгиб, каждую пору ее гибкого юного тела: изгиб шеи, пластическую твердость бедер, мягкость грудей, почти невидимый холм на изгибе спины, теплую, трепещущую, податливую, настойчивую чудесность. Ее руки, кончики пальцев и язык находили каждый нерв, искривший и горевший у него под кожей.

Когда Дэнни наконец перешел в сидячее положение, солнце отбрасывало по развалинам длинные тени. Усмехнувшись он обернулся посмотреть на улыбающуюся ему Бхаджат.

— Твоему отцу я не очень-то понравлюсь.

Она медленно закрыла глаза и ответила:

— Ты ему не понравился с самого начала.

— Именно это я и почувствовал.

— Но мы с самого начала были одним существом, мой прекрасный А-риш. Наша кровь смешалась. Именно это-то и ненавистно отцу.

— Ты имеешь в виду переливание крови.

Она кивнула, по-прежнему не открывая глаз.

— Врач сказал, что ты умрешь от потери крови. Времени не было. У тебя оказалась та же группа крови, что и у меня. Это было предопределено.

— Ты дважды спасла мне жизнь.

— Один раз, два раза, сто раз… — она улыбнулась. — Твоя жизнь — моя жизнь милый. Я поняла это с того мгновения, когда впервые увидела тебя, когда Хамуд принес тебя в машину.

— А когда я впервые увидел твое лицо, — признался Дэнни, — залитое лунным светом… я тогда уже влюбился в тебя.

— Это хорошо.

— Но как насчет твоего отца? Он же даже не знает, что я покинул дом.

— Он слишком занят своей работой, чтобы все время следить за нами. Охранников же можно подкупить. Один из них влюблен в Ирину, служанку-гречанку. Было не так уж сложно добиться, чтобы он навестил ее на полчаса, вместо того, чтобы следить за тобой.

— Но он ведь хочет услать тебя подальше — на «Остров номер 1».

— Я не поеду, — просто ответила она.

— А почему он держит тебя в доме, словно пленницу? Почему не выпускает меня?

— Чтобы защитить тебя от убийц из ПРОНа, — ответила она. А затем с улыбкой добавила: — И чтобы держать тебя взаперти от своей дочери, которая безумно влюблена в тебя.

Аль-Хашими сидел в своем передвижном кабинете, гигантском сухопутном крейсере, бороздившем сушу с помощью двигателей, работающих на водороде. Внутри крейсер ничем не напоминал деловой кабинет. Облаченный в племенную галабею, шейх удобно развалился на небольшой горе мягких подушек. Сквозь сильно затемненные окна он видел ряды и ряды микроволновых антенн, тонких металлических шестов, протыкавших небо и пивших, передаваемую со спутников солнечную энергию.

Космическая ирония судьбы состояла в том, что арабские страны, некогда столь богатые нефтью, по-прежнему находились на переднем крае производства энергии. Западные страны ожидали, что могущество саудовцев и хашимитов спадет и исчезнет, когда иссякнет нефть под их пустынями. Жадные индустриальные страны дожидались развала арабского могущества, им уже рисовалось, как они отомстят этим выскочкам — последователям ислама.

— Но, да будут благословенны головы их отцов, арабы оказались достаточно мудры, чтобы понять, что их пустыни — идеальное место для строительства ферм солнечной энергии. Воспользовавшись огромным богатством, нажитым на продаже нефти, арабы вложили уйму денег в «Остров номер 1» и изготовляемые этой колонией Спутники Солнечной Энергии.

И безлюдные пустыни Аллаха оказались куда полезней, чем могло бы присниться этим безбожным жителям Запада. Где еще найдешь лучшее место для антенных ферм, принимавших энергию со спутников? Сильные лучи микроволновой энергии нельзя направлять в сердце города или даже на сельскохозяйственные угодья. В Европе теснота, свободного пространства там нет. Никто не хотел видеть безобразную, а может и опасную антенную ферму рядом со своим домом, городом, фермой, курортом.

Жители Запада страшились невидимых микроволновых волн точно также, как страшились атомных электростанций, могущих спасти их от нехватки энергии в предыдущий век. Но в Северной Африке, Аравии, Ираке и иранской империи Пехлеви имелись огромные безлюдные просторы. Достаточно странно, никто иной как израильтяне во многом обеспечили высокой технологией и квалифицированными инженерами то строительство, что превратило эти безлюдные просторы в центре энергии, питавшую всю Европу от Ирландии до Урала.

Аль-Хашими улыбнулся, глядя, как по встроенному в стенку крейсера экрану связи проплыли самые последние сообщения. Скандинавскую притенную ферму опять закрыли. Защитники окружающей среды винили приток энергии со спутников в нарушении экологического баланса Арктики и наводнениях, уничтоживших сельскохозяйственные угодья дальше на юге.

Он коснулся кнопки на небольшой панели с клавишами сбоку от него, и видеоэкран показал, как средства массовой информации освещали скандинавское фиаско. И рассмеялся вслух.

— И зачем им всегда называть любую экологию обязательно «хрупкой»? — спросил он своего гостя, молча сидевшего на подушках лицом к шейху.

На госте было темное обмундирование и клетчатая гутра шофера аль-Хашими. Он кивнул, но ничего не сказал. Он умел узнавать риторический вопрос, когда слышал его.

— Сейчас они болтают о «хрупкой экологии» северной тундры и ледников. Когда мы строили здесь притенные фермы, речь шла о «хрупкой экологии» пустыни. Ха!

Молодой человек чуть пошевелился.

— Посмотри на это, — приказал аль-Хашими, показывая на окна крейсера и мелькающие за ними антенны. — Какая экология? В пустыне пусто. В ней нет ничего такого, что понадобилось бы любому нормальному человеку. Мы уже пять лет пользуемся этой притенной фермой, и какой от этого вред? Убито несколько змей. Спалило несколько ястребов, потому что они оказались слишком глупы и не летали подальше от луча.

— Но радиация может быть опасна, — сказал молодой человек, — если оставаться в ней достаточно долго.

Аль-Хашими изогнул бровь в его сторону.

— Боишься, Хамуд? Ты?

— Нет. — Курд может быть таким же храбрым, как любой араб, подумал Хамуд.

— Опасаться нечего, — тонко улыбнулся аль-Хашими. — Хотя кое-что от луча может слегка просачиваться по границам притенной фермы, этот фургон экранирован. Мы едем в полной безопасности.

— И комфорте, — добавил Хамуд, чтобы показать, какого он мнения о роскоши шейха.

— Ты аскет, — усмехнулся аль-Хашими.

Хамуд покачал головой.

— Я не привык к такой роскоши. У шофера жизнь… менее комфортабельна.

— Ты хочешь сказать, — рассмеялся аль-Хашими, — что глава ПРОН не имеет своих мелких удобств?

— С удобствами революции не совершить, — сурово ответил Хамуд.

— Полагаю, революционер должен страдать ради своего дела. Это часть его образа.

Хамуд ничего не сказал.

— А эта женщина среди вас… эта Шахерезада… она тоже аскетка?

— Она символ, — ответил с бесстрастным лицом Хамуд, — и мало чего иного. Вождь ПРОН в этой части мира — я.

— Конечно, — согласился аль-Хашими.

— Мои последователи из ПРОН боятся вас, — сказал Хамуд. — Они опасаются, что получая от вас деньги и помощь, мы сами лезем в капкан.

— Твои последователи думают, — голос аль-Хашими напрягся до хрупкости, — что хашимитский шейх, потомок сына Пророка, нарушит свою клятву? Осквернит святость гостеприимства?

— Они люди молодые и необразованные, — пояснил Хамуд. — И голодные.

— И пуганые?

— Да, часто. Но они сделают, что я им скажу, несмотря на свой страх.

— Значит они храбрые.

Хамуд степенно кивнул.

— Почему они сражаются против Всемирного Правительства? — спросил аль-Хашими.

— Потому что они не желают, чтобы ими правили иностранцы. Лично я хочу увидеть независимый Курдистан, свободный от всякой иноземной власти.

— А зачем вы попытались убить архитектора, строящего дворец Калифа?

— В качестве символа нашего сопротивления Всемирному Правительству, конечно.

— Ни по какой другой причине?

— Да.

— У вас не вызывало гнева строительство дворца?

— Оно нам без разницы. Но, убивая иностранца, руководящего строительством, мы говорили Всемирному Правительству, что будем сопротивляться его диктатуре.

— Ты — дурак, — отрезал аль-Хашими.

Хамуд проглотил поднявшийся жарким комом в горле комок гнева и спокойно спросил:

— Как это так?

— Акты политического терроризма глупы, — заявил шейх. — Ими ничего не добьешься, кроме прилета из Мессины бригады Всемирной Полиции.

— Они служат символом.

— Символом! — У аль-Хашими был такой вид, словно он собирался сплюнуть. — Если уж вам надо ударить, так бейте там, где от этого будет какой-то толк!

Хамуд угрюмо посмотрел на него.

— Я задержал этого иностранца в собственном доме и сказал Всемирной Полиции, что наша собственная полиция владеет положением. Оставьте архитектора в покое. Если вы этого не сделаете, то Всемирное Правительство насядет на вас несмотря на мою защиту, и тебе и твоим последователям полностью не поздоровится. Вас раздавят, а ваш пепел развеют по ветру.

— Но зачем вы держите архитектора в доме? Его рана наверняка достаточно зажила.

— Моя дочь без ума от него, и я хочу держать его там, где могу внимательно следить за ними обоими.

Хамуд кивнул. Недостаточно внимательно, знал он. Бхаджат хватит ума, чтобы добиться своего.

А аль-Хашими между тем спросил:

— Я все еще не понимаю, что она делала на базаре в такое позднее время.

— Я всего лишь ее шофер, — ответил Хамуд. — Она велела мне ехать на базар, и я сделал, что мне велели. — «Она прореагировала точь-в-точь как ты, молча добавил он, когда услышала, что мы собираемся убить архитектора. Даже прежде чем встретиться с ним, она беспокоилась о его безопасности».

— Я должен отправить ее на «Остров номер 1». Это единственный способ спасти ее.

— А моим людям нужно каким-то образом нанести удар по Всемирному Правительству. Революционное движение либо шагает вперед, либо разваливается.

— Тогда ударьте где-нибудь в другом месте, не в Багдаде.

— Нам понадобится транспорт. И оружие. И взрывчатка.

Аль-Хашими коротко кивнул.

— Отлично. Я позабочусь о том, чтобы вы получили их. Но оставьте в покое Багдад.

Ты хочешь сказать, оставьте в покое Бхаджат, подумал Хамуд. И рассмеялся про себя. Но она оставит тебя, о шейх, и последует за мной. И архитектора она тоже покинет ради меня.

Медленно, как раз с такой неторопливостью, чтобы не сделать ее оскорблением, Хамуд поднялся на ноги. Он слегка поклонился, а затем направился к выходу. Когда крейсер повернул на изгибе дороги, он слегка покачнулся, но раздвинувшая его губы знающая улыбка осталась на месте.

Я получу нужные нам транспорт и оружие, сказал он себе. А Бхаджат пойдет со мной.

Как только Хамуд закрыл за собой дверь, аль-Хашими нажал клавишу на панели.

Экран заполнило лицо его последней по счету белокурой секретарши.

— Сэр, — сообщила она со странной улыбкой на лице, — мы получили доклад с вертолета наблюдения.

Он закрыл глаза.

— Что там?

— Ваша дочь покинула дом вместе с канадским архитектором.

— Понятно.

Секретарша зачитала полный рапорт пилота, включая составленное в осторожных выражениях сообщение о продолжительности времени, когда Бхаджат и Маккормик оставались вне поля зрения под деревом в уединении среди развалин. Когда аль-Хашими открыл глаза, то увидел, что секретаршу доклад, кажется, позабавил.

Я с огромным удовольствием сотру с твоего лица эту улыбочку, подумал он.

— Это полный доклад? — спросил он.

— Да, — подтвердила она.

Он кивнул.

— Пошлите шофера, Хамуда, обратно ко мне.

Экран опустел. И почти тут же Хамуд снова шагнул в кабинет и уселся, скрестив ноги, перед шейхом.

— У меня изменение в плане, — уведомил его аль-Хашими.

— Да?

— Вы убьете архитектора. Нужно придать делу вид несчастного случая… что-нибудь вроде попытки ограбления, как вы пробовали в первый раз. В его смерти не должно быть никакого намека на политическое значение.

Хамуд кивнул и подавил улыбку.

— Но он должен умереть и как можно быстрее. Я хочу, чтобы он умер!

11

Новое Золото, Новые Конкистадоры, и Никаких Туземцев.

Приблизительно 0.002 земной массы вращается вокруг солнца в виде метеоритного материала. На первый взгляд это может показаться не таким уж огромным, за исключением того факта, что почти весь этот материал собран в теле диаметром в несколько сот метров или меньше, а общая его масса 10**16 тонн. Для получения этих материалов не требуется никаких подземных или открытых шахт, нет никаких проблем с удалением отходов и не нужно платить бешеные цены за энергию.

… Доступ к этим ценным ресурсам фундаментально прост — коль скоро экономически решится задача доступа в космос.

Земные горняки в общем-то счастливы, когда находят одно-десятипроцентную концентрацию искомого материала, распространенного по бесполезному камню. В поясе астероидов… мы можем найти концентрацию полезных элементов в целых девяносто процентов…

Экономическая цена камня стометрового диаметра с железо-никелевым составом равна полутора миллиардам долларов с лишним, основываясь на 3.8 миллионах тонн железа, 360 000 тонн никеля и 84 тоннах платины.

Цена одной лишь платины будет 32 250 000 долларов. В единственном каменноугольном хондрите тех же размеров цена золота была бы 15 250 000 долларов.

Доклад Фонда. Фонд, Сент-Пол, штат Миннесота, 1 января 1978 года.

Дэвид сидел один за столом в своем однокомнатном доме, перебирая пальцами клавиши компьютерного терминала, словно пианист на концерте, играющий сложный ноктюрн Шопена.

Он не переставал гадать об Эвелин. Если она покинула колонию по собственной воле, то как она сумела это сделать? И почему она не связалась с Дэвидом и не дала ему знать о своем отъезде? Возможно, она не могла, — подумал он. Или времени не было.

— Эта колония — капкан, — бормотал он про себя. — Тюрьма. Но они не могут вечно держать меня здесь под замком.

Но пальцы его продолжали работать, словно жили самостоятельной жизнью, Хладнокровно выуживая данные из запасов памяти компьютера. По мере того, как тянулись часы за часами, Дэвид пересмотрел данные по продаже «Островом номер 1» энергии странам Земли. Он проверил досье на членов совета Директоров и поискал по перекрестным корреляциям столкновение интересов — как политических, так и финансовых.

Лишь поздно ночью Дэвид отключил наконец терминал и дремотно откинулся на спинку кресла. Голова у него так и плясала.

Все было тут. Вся картина. Скрытая, местами искаженная, а в других областях туманная. Но общий абрис был достаточно ясен.

"Корпорация «Остров номер 1, Лимитед» и ее родительские корпорации были не просто жертвами надвигающегося апокалипсиса. Они помогали вызвать его.

Они ведут войну, сказал себе Дэвид. Войну против Всемирного Правительства. Войну против человечества.

Все было так логично. Борьба за существование. Битва за выживание. Транснациональные корпорации против Всемирного Правительства. Прибыли против нужды. Богатые против бедных.

А мы на их стороне, понял Дэвид. «Остров номер 1» — часть корпорации. Доктор Кобб помогает им.

Экологическая война. Нить тут была тонкая, но Дэвид проследил абсурдные метеоусловия, досаждавшие ключевым районам мира. Они всегда приводили к ослаблению Всемирного Правительства. И часто приводили к усилению корпораций как в случае с наводнениями в Скандинавии, стерший с лица Земли государственный притенный комплекс и вынудивший норвежцев покупать энергию у Северо-Африканского комплекса корпорации «Остров номер 1».

И война эта переживала эскалацию. Тиф в Индии: возник он из-за тайфунов, уничтоживших столько перенаселенных пунктов и городов, или из-за бацилл, созданных прямо здесь, на «Острове номер 1»? В той же самой биохимической лаборатории, где создавали питание, поддерживавшее во мне жизнь до рождения? Дэвид содрогнулся от ужаса.

Вспышка новой и пока еще не опознанной разновидности пневмонии убивала в Советском Союзе десятки людей. Мутированный вирус с «Острова номер 1»?

Они убивают людей!

— Это трехстороннее сражение, — пробормотал про себя Дэвид, осев в кресле и уставясь на пустой экран компьютера. Ему представлялось, что он по-прежнему видит диаграммы и кривые, словно туманные, неотчетливые остаточные изображения, негативы, белое на черном.

— Всемирное Правительство пытается заставить корпорации пустить свои прибыли на развитие бедных стран. И потом есть эти революционеры: Освободитель и Подпольная Революционная Организация Народа. Если корпорации сведут всех партизан в единое целое… экологическая война превратится в кровавую баню по всему миру.

Он устало поднялся с кресла.

Одно наверняка, понял он. Я должен попасть в Мессину и уведомить об этом Всемирное Правительство. Дело теперь не просто в том, что я пытаюсь сбежать из колонии. Речь идет о спасении Земли от апокалипсиса.

12

Советник на бирже труда сообщил мне сегодня, что для фермеров есть вакансии в колонии «Остров номер 1», в космосе. Я заполнил заявочную анкету; ничего другого не предвидится.

Переговорил об этом за ужином с папой и мамой. Они не в восторге, от того что я отправлюсь аж до L-4, но оба сказали, что если меня примут, и если я хочу туда, то они одобрят. Я однако же видел, как трудно им было это сказать.

Черт побери, мне тошно видеть маму постоянно в слезах, а папу — испуганным с виду до одури. Если бы только погода была малость получше. Если бы энергетическая кампания не насела на всех, добиваясь распродажи…

Так или иначе папа сказал, что по его расчетам они смогут неплохо жить в деревне для пенсионеров. Они вообще-то молоды для нее, но деваться больше некуда, во всяком случае, с такими деньгами, какие есть у них. Однако им обоим ненавистна сама мысль об этом, и я их не виню.

Вероятно, меня не примут на «Остров номер 1». Слишком много других людей пытается туда попасть. Но если меня примут… то как насчет папы с мамой? Смогу ли я оставить их?

Дневник Уильяма Пальмквиста.

Остров Вознесения немногим больше чем шлаковый конус потухшего вулкана, высунувшего голову над теплыми водами Южного Атлантического океана. Остров этот во многом напоминает дочерна обгоревшую, усеянную валунами поверхность Луны. Даже берега у него скорей скалистые, чем песчаные.

Место это изолированное, почти на десять градусов южнее экватора, почти на равном удалении от Южной Америки и Африки. Ближайший кусок суши — остров Св. Елены, еще меньшая скала, куда Англичане сослали Наполеона.

На конце взлетной полосы, расположенной дальше всех от здания аэропорта Вознесения, припарковались под высоко стоявшим в небе летнем солнцем два самолета. Наземные энерготележки обращали солнечный свет в электричество для воздушного кондиционирования и освещения самолетов. На обоих самолетах отсутствовали любые указатели, за исключением нарисованных на хвосте загадочных серийных номеров. Один самолет был выкрашен в бело-голубой цвет: это был двухмоторный сверхзвуковой реактивный самолет, достаточно большой, чтобы содержать важного деятеля и штат из шести человек с немалым комфортом, и вдобавок двух пилотов. Другой самолет был куда более крупным четырехмоторным реактивным и не сверхзвуковым, окрашенный в желто-зеленый полосатый камуфляж джунглей.

Эммануэль де Паоло напряженно сидел за изогнутым столом в своей личной каюте сверхзвукового реактивного самолета. Каюта отличалась большой роскошью: даже стенки покрывали толстые ковры. Но она была крошечной, в ней едва хватало места, чтобы втиснуть шесть человек вокруг покрытого пластиком стола. Но сейчас это не имело значения. На данной встрече будет только двое человек.

Директор Всемирного Правительства присматривался в одно из миниатюрных овальных окон к припаркованному рядом с его собственным самолетом огромному военному самолету. Военный камуфляж, подумал он. Как он не оригинален. Вероятно, на нем будет мундир цвета хаки и бейсбольная кепка.

Секретарь Де Паоло проник в каюту совершенно бесшумно, если не считать щелкнувшего замка двери.

— Только что позвонили его люди. Они согласились допустить его приход в ваш самолет. Он будет здесь через пять минут.

Директор кивнул своему помощнику-эфиопу.

— Значит, дипломаты договорились о протоколе. Первый шаг.

Секретарь улыбнулся, сверкнув белыми зубами на фоне темной кожи.

— Прецедент был установлен давным-давно: это территория Всемирного Правительства, следовательно, вы хозяин, а он гость, и следовательно, он должен прийти повидать вас. Но обед будет на борту его самолета, и для этого вам придется отправиться к нему.

Де Паоло пожал плечами.

— Мелочи, — пробурчал он.

Секретарь улыбнулся и удалился, и старик остался ждать в одиночестве.

Сколько каждый из них пролетел для этой встречи? Шесть с половиной тысяч километров? Семь тысяч? Что бы сделали дипломаты, если бы не существовало место, находящееся почти на расстоянии от Мессины и Буэнос-Айреса?

Тихий стук в дверь. Прежде чем Де Паоло успел сделать что-нибудь большее, чем поднять взгляд, секретарь открыл дверь и объявил:

— Полковник Сезар Вилланова, Ваше Превосходительство.

Де Паоло поднялся на ноги, чувствуя все свои восемьдесят лет.

Вилланова осторожно вошел в тесную каюту, быстро оглядываясь кругом, словно попавший в незнакомую обстановку кот.

Он совсем не походил на то, чего ожидал Де Паоло. Высокий, но с крепким телосложением рабочего человека. Выдающийся вперед клюв носа, изогнутый, как у андского индейца. Руки у него выглядели твердыми и мозолистыми, но голос отличался мягким, почти девичьим тенором.

— Для меня большая честь встретиться с вами, сеньор Директор, — сказал он с испанским акцентом высокогорий и пастбищ.

Это не городской житель, понял Де Паоло.

— Вы оказали мне честь, встретившись со мной, — отозвался старик. — С вашей стороны было очень любезно согласиться на эту встречу после столь недолгих колебаний.

Вилланова едва заметно кивнул. Глаза у него были прозрачные, светло-серые. Густая грива волоса подернулась сединой. Он носил мундир, но зеленый, под цвет джунглей, и аккуратно выглаженный.

— Садитесь, пожалуйста, — показал Де Паоло на пластиковые кресла с подушками. — Э… мои советники по части протокола немного озадачены, как следует обращаться к вам. Мы знаем, что несколько лет назад вы были полковником чилийской армии. Но теперь?.. Вы приняли титул главы нового правительства Аргентины?

Вилланова покачал головой и тихо ответил:

— Я не администратор, Ваше Превосходительство, а всего лишь солдат. Я не повторю достойной сожаления ошибки Боливара.

— Но вы называете себя его титулом.

— Единственное мое тщеславие. — Он слегка улыбнулся, почти так, словно смутился. — Единственный титул, какого я желаю, это титул Освободителя.

— Понимаю.

Вилланова снова кивнул.

— Не хотите что-нибудь выпить? Поесть?

— Нет спасибо.

Де Паоло с миг рассматривал собеседника. Его досье гласит, что ему пятьдесят два, но выглядит он моложе.

— Мне хотелось бы знать, — произнес Вилланова, — цель этой встречи. Мои советники сообщили мне, что вы лично попросили об этом. — Он улыбнулся, на этот раз иронически. — Некоторые мои друзья предостерегали меня, советуя не приезжать. Они опасаются какой-то ловушки.

— Очень хитрой ловушки, — улыбнулся в ответ Де Паоло. — Я желаю поймать в силки ваше сердце.

Освободитель поднял брови.

— Я хотел лично встретиться с вами, чтобы собственными устами и от всей души пригласить вас присоединиться к Всемирному Правительству.

— Но это невозможно.

— Почему? Вы — лидер великой страны. Все страны мира без исключения принадлежат к Всемирному Правительству. Почему же Аргентина должна быть исключением? Я приглашаю ваше правительство присоединиться к нам, как поступил ваш предшественник.

Вилланова спокойно ответил:

— Одна из причин свержения нами прежнего правительства заключалась в том, что оно получало приказы из Мессины.

— Приказы? Да бросьте вы, теперь-то…

— И платило налоги Всемирному Правительству. Тяжелые налоги, которым следовало бы оставаться дома для помощи нашим беднякам.

— Но налоги, выплачиваемые вами Всемирному Правительству, меньше, чем вы тратили на свой военный бюджет до того, как мы приступили к разоружению.

— То было много лет назад, — покачал головой Вилланова. — Налоги же, которые мы вам платим, платили сейчас, в этом году. Умирающие с голоду дети умирают сейчас.

— Но мы отправляем продовольствие нуждающимся странам. У нас есть программы…

— Ваши программы не доходят до народа. Они делают богатых богаче, в то время как бедные бродят голодными. Почему, по-вашему, народ Аргентины, да и других стран по всему свету, готов присоединиться к Освободителю? Потому что он любит Всемирное Правительство и очень доволен им?

Де Паоло с минуту подумал, а затем медленно произнес:

— Почему же вы тогда не присоединитесь к нам и не возьмете под свою опеку наши программы для нуждающихся?

Вилланова отдернул голову и охнул, словно получил электрошок.

— Это… это очень щедрое предложение.

— Оно сделано искренне, — сказал Де Паоло.

— Но я солдат, а не администратор. За столом я пропаду.

— Вы — лидер, — побуждал его Де Паоло. — Бумажную работу могут выполнять другие. Вы можете ими руководить.

Долгий миг Вилланова ничего не говорил. Но затем:

— А кто будет руководить мной?

— Всемирный Совет, конечно, — пожал плечами Де Паоло.

— Те же безликие люди, которые руководят сейчас Всемирным Правительством. Те же, кто позволяет деревням вымирать с голоду, а городам гнить и превращаться в преисподнюю.