Элен помолчала.
      - Я заметила, что они чувствуют себя абсолютно уверенными, когда речь идет об отелях, недвижимости или вине, но, когда она касается ювелирного отдела, им становится скучно.
      - И они заблуждаются?
      - Ты знаешь сам! - Она еще больше подалась вперед. - Флориан художник. Его работы - лучшие в мире. Они уникальны, а это отвечает давней традиции компании. Имя де Шавиньи спаяно с этой традицией. Они неразделимы. Престиж имени опирается на основу существования компании. И то, что делает для нее Флориан, нельзя оценивать только через графы прибылей и убытков. Если бы они настояли на своем, если бы ювелирный отдел был продан, - а, по-моему, этого и хотят некоторые из них, - компания де Шавиньи превратилась бы в еще одну из множества безликих международных корпораций. Вот что им следовало бы понять.
      Эдуард нахмурился. Он вспомнил Филиппа де Бельфора и доводы, которые тот приводил когда-то. Его рассердило, что они оставили свой след и влияние де Бельфора продолжало словно призрак тяготеть над компанией де Шавиньи и когда он ее покинул. В последний год Эдуард иногда замечал, что влияние это окрепло. Месяцы и месяцы он выслушивал аргументы де Бельфора из уст других людей, облеченные почти в те же слова. Это его тревожило, и теперь, когда Элен заняла прямо противоположную позицию, ему сразу стало легче на душе. Он посмотрел на Элен с невеселой улыбкой.
      - Что-нибудь еще?
      - Только одно. И касается тебя.
      - А! Я мог бы предвидеть, что не останусь непогрешимым. Ну, и что же?
      - Тебе следовало бы больше поручать другим. - Элен помолчала. - Я понимаю, почему ты этого избегал. Отчасти из-за того, что прежде посвящал делам все свое время с утра и до ночи. А отчасти потому, что среди людей, с которыми я познакомилась, нет ни одного бесспорного кандидата в твои заместители. Но тебе нужен кто-то, Эдуард. Кто-то, кому ты можешь доверять абсолютно. Тот, на кого ты мог бы переложить часть ответственности. И, пожалуй, кто-то, кто прикрывал бы тебя со спины.
      - Ты так думаешь? - Эдуард бросил на нее быстрый взгляд.
      Элен ответила не сразу.
      - Да, я так думаю, - неохотно сказала она потом. - Любой человек в твоем положении должен считаться с такой возможностью. А ты даже больше, чем другие.
      - Но почему? - Эдуард не отводил от нее пристального взгляда.
      Элен вздохнула.
      - Ах, Эдуард! Да потому, полагаю, что тебе завидуют. Вот почему.
      Эдуард отвел глаза. Казалось, мысль, для нее столь очевидная, для него явилась совершенно новой, и ему стало не по себе.
      Почти сразу же они поднялись из-за стола, и разговор перешел на семейные темы.
      Элен продолжала посещать заседания правления и постепенно (совсем ошеломив сидящих вокруг стола мужчин) принялась излагать собственные мнения - спокойно и исчерпывающе. Теперь Эдуард, принося работу домой, обсуждал ее с Элен. Они вместе штудировали документы, и мало-помалу она получила гораздо более полное представление о компании де Шавиньи, о ее многочисленных предприятиях, о структуре различных отделов. Она знакомилась со все новыми и новыми старшими сотрудниками компании и внутренне улыбалась, подмечая, как те же самые люди, которые совсем недавно с такой любезностью ставили ее на место, теперь, по мере того как на заседаниях правления ее ненавязчивое влияние становилось все более очевидным, всячески старались заручиться ее поддержкой. Ловко и деликатно они пробовали втянуть ее в свои игры, в свою борьбу за власть - вначале, вероятно, считая, что Эдуард к ней прислушивается, но затем еще постепеннее приходя к выводу, что мнение ее если и брало верх, то лишь как наиболее разумное.
      - У вас мужской склад ума, мадам, - великодушно признал мсье Блок на каком-то приеме.
      Он явно считал, что делает ей комплимент, и Элен промолчала.
      Но Эдуард, решила она, пренебрег ее советом обзавестись помощником во всяком случае, он к этой теме не возвращался. Однако тут она ошиблась.
      Как-то утром в начале 1970 года Элен оторвалась от "Файнэншнл тайме", которую всегда читала за завтраком, и протянула газету через стол Эдуарду.
      Она сидела между Кэт в форме ученицы монастырской школы - Кэт, как всегда, опаздывала, была в скверном настроении и глотала завтрак, не жуя, и Люсьеном, запертым на сиденье высокого стульчика, который он терпеть не мог. В этот момент он порывался съесть яйцо всмятку без посторонней помощи. Элен, любившая завтракать en famille<В семейном кругу (фр.).>, была исполнена безмятежности. Она помогла Люсьену справиться с яйцом, а потом повернулась к Кэт и уговорила ее доесть завтрак, а также (что оказалось значительно труднее) пригладить непокорные волосы, прежде чем отправиться в школу.
      Глядя на Элен, на ее распущенные волосы и простой бумажный халатик, голубой в тон ее глаз, Эдуард испытал непреодолимый соблазн задержаться. Когда Кэт чмокнула их обоих и умчалась на занятия, а Люсьена забрала в детскую его новая английская няня, он решил, что может, как исключение, отправиться в контору по меньшей мере через час.
      Он встал и уронил газету, так и не взглянув на столбец, который отметила Элен. Потом обошел вокруг стола, ласково положил ладонь ей на шею, приподнял ее волосы и пропустил пряди между пальцами.
      Элен откинула голову и взглянула на него: он увидел отклик в ясных глазах и нежном лице, нагнулся и поцеловал ее в губы. Ладонь скользнула по ее шее под мягкую ткань голубого халатика. Элен вздохнула. Она встала и прильнула к нему.
      - Ты опоздаешь...
      - Я знаю. Ну и что?
      Не слишком охотно она собралась возразить еще раз, но Эдуард, ощутивший теплоту ее тела, внезапную его истому, помешал ей сказать хоть что-нибудь.
      Он опоздал на полтора часа, но перед его уходом, когда они спустились вниз, Элен, улыбнувшись, подняла "Файнэншнл тайме" с пола и сунула ему в руку.
      - Непременно прочти. - Она скроила строгую мину. - Я не хочу, чтобы ты откладывал. Ты ведь один раз собирался купить Ролфсоновские отели, так ведь? Я помню, как ты про это упомянул. Ну и займись этим немедленно!
      Эдуард застонал.
      - Так вот что ты за женщина! Вот о чем ты думала, когда...
      Элен поцеловала его. Глаза у нее смеялись.
      - Нет. Не тогда. Ты и сам прекрасно знаешь. Но теперь я думаю именно об этом. Как следовало бы и тебе!
      * * *
      Покупка успешно завершилась в 1970 году. Она имела два прямых следствия. Месяцы сложных переговоров наконец убедили Эдуарда, что Элен права и ему необходим заместитель. Он сразу же позвонил единственному человеку, в ком был абсолютно уверен, - Саймону Шеру.
      Он изложил свое предложение коротко и ясно. И через Атлантический океан уловил, как в Техасе Саймон Шер улыбнулся, услышав радостное возбуждение в его голосе.
      - Ну что же, Эдуард! Я пробыл тут достаточно долго. Думаю, Дрю не станет за меня цепляться. А зажаренные целиком быки в конце концов очень приедаются... - Он помолчал. - Когда я вам понадоблюсь?
      Эдуард улыбнулся, в свою очередь. Он прекрасно понимал, что переговоры предстоят не простые и что Дрю Джонсон вполне может упереться.
      - Завтра, - отчеканил он.
      Наступило молчание. Потом Шер засмеялся.
      - Просто не верится! - сказал он. - Что значит женитьба! Вы стали терпеливым.
      Окончательно в компанию Шер вернулся на исходе 1970 года, в том месяце, когда Эдуард с Элен отпраздновали рождение третьего своего ребенка, снова мальчика, которого нарекли Александром.
      - К его именам, пожалуй, следовало бы добавить еще и Ролфстон, заметил Эдуард, взяв младенца на руки, и с усмешкой посмотрел на Элен. Учитывая время, место и обстоятельства его зачатия.
      - Какой вздор, - ответила Элен. - Учитывая обстоятельства, уверен ты никак быть не можешь.
      - О, нет, нет! - Эдуард приподнял Александра и посмотрел на него с величайшей серьезностью. - Ты появился на свет благодаря "Файнэншнл тайме". Вот так. Ну, что ты на это скажешь?
      Александр услужливо побулькал, и его родители засмеялись.
      Было и третье следствие, но маленькое, и в эйфории удачной сделки, возвращения Саймона Шера и рождения второго сына Эдуард почти не обратил на него внимания. Несколько часов он недоумевал, потом выбросил из головы и забыл. Имело оно форму телеграммы, доставленной на адрес конторы в день, когда Ролфсоновские отели официально стали собственностью компании. Она гласила: "Поздравляю с приобретением. Лучше поздно". Отправлена она была из Португалии. И не подписана.
      * * *
      В следующую весну, незадолго до одиннадцатого дня рождения Кэт, в их жизни вновь возник Таддеус Ангелини. Без всякого предупреждения. Ни письма, ни телефонного звонка - только приглашение, посланное не самим Тэдом, а рекламным агентством, готовившим премьеру его последнего фильма "Геттисберг" - эпической ленты об американской Гражданской войне.
      Прочитав приглашение, Элен решила было, что им с Эдуардом его прислали, поскольку в прошлом они оба имели касательство к благотворительному начинанию, в пользу которого устраивалась премьера. Но потом она усомнилась: не приглашают ли их по указанию Тэда?
      Она взглянула на дату премьеры - 19 мая. То есть через двое суток после дня рождения Кэт и точно через шесть лет с тех пор, как она в последний раз видела Тэда. Неужели только шесть? Ей казалось, что времени прошло гораздо больше - голливудские дни успели стать далеким прошлым. Однако, пересчитав года, она убедилась, что не ошиблась. Шесть лет назад девятнадцатого мая она приехала к Тэду домой, и он показал ей комнату с сумасшедшей мозаикой фотографий. Такое совпадение доказывало, что инициатором приглашения был Тэд. Она тут же решила отказаться, но затем заколебалась и в конце концов передумала.
      Отчасти, сознавала она, причиной было простое любопытство: за шесть прошедших лет Тэд ни разу не напомнил о себе. Даже когда умер Льюис, не было ни звонка, ни письма. Теперь Элен знала о нем только то, что читала в газетах, - по сути, очень мало. Он снял десяток фильмов - сначала для Джо Стайна и Эй-ай, а затем для разных других студий. Два имели умеренный успех у критиков, но кассового успеха не обрел ни один. В интервью Тэд винил во всем студии. В "Сфере" он обладал определенной независимостью. Теперь же, утверждал он, его работу с начала и до конца губит филистерское вмешательство.
      Элен видела, что его репутация как режиссера все больше сходит на нет. Совсем недавно его уничижительно сравнили с рядом других режиссеров, включая Грегори Герца и целое поколение новых имен, охарактеризованных как многообещающие. Те два фильма, которые она посмотрела, только подтвердили мнение критиков. Оба ей одинаково не понравились, и ее удивило, что Тэд, чей творческий почерк всегда отличался точностью и цельностью, вдруг опустился почти до неряшливости.
      Она с улыбкой заметила, что кое-какие европейские критики из молодых начали датировать угасание Тэда с того момента, когда она перестала сниматься у него, а один пылкий француз прямо объявил, что, потеряв Элен, Ангелини расстался со своей музой. К этому она серьезно не отнеслась, однако, читая интервью, заметила, что Тэд, когда ему раза два задали такой вопрос, пришел в большое раздражение.
      А в сущности, подумала Элен, глядя на квадратную картонку приглашения, она попросту практически забыла Тэда. Семья и компания де Шавиньи настолько ее поглощали, что воспоминания о Тэде стерлись. Подобно Голливуду он принадлежал прошлому.
      Все же ей было любопытно, а кроме того, она сохраняла определенную лояльность к Тэду. Ей не доставило ни малейшего удовольствия, что критики, прежде вилявшие перед ним хвостом, теперь набросились на него и в воинственном азарте нередко перечеркивали и ранние фильмы - те самые, которые прежде превозносили. "Геттисберг", заметила она с радостью, очевидно имел огромный успех, и критическая хула сменялась хвалой. Фильм ставил новые кассовые рекорды, Сьюзен Джером им восторгалась. Элен пришла к выводу, что у нее есть определенные обязательства по отношению к Тэду и приглашение следует принять.
      Когда она заговорила об этом с Эдуардом, он согласился, но неохотно. Последнее Элен объяснила его неприязнью к Тэду - и ошиблась.
      Она показала приглашение Эдуарду. Он прочел его, перебросил назад через стол и встал.
      - Хорошо, - сказал он коротко. - Возможна, ты права. Поедем.
      Он отвернулся - зол, подумала Элен. Эдуард и правда был зол, но не на нее. Зол он был на себя. Саймон Шер работал с ним уже более полугода, и Эдуард вполне отдавал себе отчет, что возвращение Саймона давало ему отличный предлог рассказать Элен о своей связи с "Партексом" и "Сферой". Он, собственно, решил это сделать, твердо решил и мысленно составил все нужные фразы. Но так и не сумел их выговорить.
      Он - и в определенном смысле это ухудшало ситуацию - рассказал ей часть правды. Он рассказал, что много лет назад Саймон Шер уже работал с ним. Он даже упомянул, что у него и у его матери есть акции "Партекс петрокемикалс". И вдруг умолк, не в силах продолжать. Элен кормила Александра и посмотрела на него без малейшего подозрения, только очень довольная, что он пригласил Шера.
      - А я и не знала, что вы знакомы! И ты уверен, что он именно тот, кто тебе нужен? Ах, Эдуард, я так рада! Эдуард растерялся. Он полагал, что Элен начнет его расспрашивать, даже надеялся на это: ведь хотя он был способен уклониться от прямого ответа или умолчать, но лгать ей прямо он не мог. Если бы она только спросила: "Эдуард, неужели ты не знал, что он был в правлении "Сферы"?" Вот тогда бы он во всем признался. Но она не спросила, не стала ничего выяснять. Такое полное доверие! Именно оно в конечном счете помешало ему признаться. Промолчать на первых порах - это одно, но молчать шесть лет... Как это подействует на Элен, если она узнает?
      Эдуарду казалось, что тогда их общее молчание обесценится, что она утратит доверие к нему. Вновь и вновь он уже почти решался, но в последнюю минуту не мог себя заставить. Когда наступил и миновал момент первой встречи Элен с Шером в Париже, а вопрос так и не был задан, Эдуард понял, что попал в западню. Шер считал, что он излишне щепетилен.
      - Эдуард, - сказал он, - это же было так давно!
      Забудьте, и все!
      Но забыть Эдуард не мог. Ложь принижала его в собственных глазах, и он не верил, что она не принизит его в глазах Элен. Ему еще не доводилось испытывать чувство вины, связанное с обманом, и оно язвило его. Он весь внутренне напрягался всякий раз, когда Саймон Шер и Элен встречались - а теперь это случалось постоянно, - и когда в газете мелькала статья о "Пар-тексе", и когда речь заходила о его и Луизы капиталовложениях в эту компанию, как бывало не раз, стоило Луизе в присутствии Элен начать разговор о своих финансовых делах, ведение которых в последнее время раздражало ее в нарастающей степени.
      "Партекс" беспокоил его и сам по себе - та агрессивная экспансия, которую умно проводил Дрю Джонсон. Сомнения, которые вызвало последнее слияние, проведенное "Партексом", продолжали множиться - особенно после возвращения в Париж Саймона Шера. Прежде присутствие Шера и влияние Эдуарда служили тормозом, укрощавшим горячность Джонсона. Через полгода стало ясно, что никакие тормоза больше не действуют. Джонсон осуществлял программу колоссальных займов, и, когда Эдуард с Шером увидели цифры этих займов, обоих охватила тревога.
      Поэтому, когда незадолго до премьеры "Геттисберга" Дрю Джонсон прозрачно намекнул, что хотел бы увеличить свой пакет акций "Партекса", Эдуард испытал некоторое облегчение. При иных обстоятельствах он мог бы заколебаться, но теперь, к явному восторгу Джонсона, сразу же согласился.
      - А вашу мать вам удастся убедить, как, по-вашему? - спросил Джонсон.
      Больше он практически ни о чем не спрашивал, и такой конец того, что когда-то представлялось ему дружеским партнерством, вызвал у Эдуарда смешанное чувство брезгливости, сожаления и освобождения. Продажу собственных акций он устроил очень быстро, но полагал, что убедить Луизу окажется непросто. Он договорился заехать к ней 19 мая перед премьерой "Геттисберга".
      Предвидя кислые расспросы и бесплодные споры, он заранее вооружился данными о последних займах "Партекса".
      К его удивлению, Луиза не только не возражала, но и как будто была рада.
      - Я же говорила тебе, Эдуард, - с легкой улыбкой сказала она, - что уже довольно давно хочу ликвидировать некоторые свои активы.
      - Я это знаю, мама, - терпеливо отозвался Эдуард. - Но такая продажа не пустяк. Вы реализуете значительную сумму...
      - Неужели? - Луиза кокетливо наклонила голову набок. - Как мило...
      Эдуард нахмурился. В этот день его мать выглядела прекрасно. Она казалась умиротворенной, счастливой и против обыкновения ни разу не пожаловалась на здоровье. И все-таки что-то в ней встревожило Эдуарда. Луизе было уже семьдесят шесть, хотя факт этот ревниво сохранялся в строжайшей тайне. За последний год она стала еще более непредсказуемой. Иногда - как и на этот раз - она одевалась модно и держалась весело и оживленно; а иногда без видимой причины вновь впадала в мрачное уныние, на долгие недели возвращаясь к старым платьям, опущенным шторам и священнослужителям. Ее настроения, всегда капризные, теперь менялись ежеминутно, и она стала очень обидчивой по пустякам. И не терпела, чтобы Эдуард, как иногда бывало прежде, приезжал к ней без предупреждения или позвонив в последнюю минуту, перед тем, как сесть в машину.
      "Так обременительно, Эдуард! - жаловалась она. - Я люблю заранее планировать свой день. Мне уже не двадцать лет. Я не люблю неожиданные визиты - так эгоистично!"
      И эта их встреча была вежливо и тщательно обговорена за три дня до назначенного часа. Теперь, сидя напротив матери, Эдуард спрашивал себя, не утрачивает ли она прежнюю деловую хватку, отдает ли себе полностью отчет в серьезности шагов, которые они обсуждают. Он решил поговорить с ее врачами, а пока, игнорируя ее непонятную улыбку, попытался втолковать ей, что продажа этих акций принесет ей не сотни тысяч, а миллионы долларов. Луиза перебила его.
      - Я все поняла, Эдуард, - сказала она брюзгливо. - Ты уже объяснил один раз. Так для чего повторять?
      - Я просто хочу, мама, чтобы вы поняли, что вопрос не исчерпывается продажей акций. Это я могу устроить для вас без всяких затруднений...
      - Вот и будь так добр!
      - Но вам следует решить, хотите ли вы вложить эту сумму во что-то другое, и...
      Луиза взглянула на циферблат часиков на неизменной черной бархотке и встала.
      - Эдуард, если мне понадобится твой совет, я обращусь к тебе. Но... Она снова загадочно улыбнулась. - У меня есть кое-какие идеи - они и у меня бывают, знаешь ли, - а деньги эти мои...
      Эдуард тоже встал. Время шло, а ему еще надо было заехать в Сен-Клу переодеться перед премьерой. Позиция, занятая Луизой, его раздражала.
      Ему хотелось просто уйти, предоставить ее самой себе. Он уже шагнул к двери, но вдруг передумал: Луиза была стара, и, как бы она ни сердила его, обязательств перед ней это с него не снимало... Он обернулся.
      - Может быть, мама, вы объясните мне суть ваших идей. Тогда я мог бы помочь вам...
      Луиза не дала ему договорить:
      - Я намерена вложить их в недвижимость, Эдуард. Я всегда предпочитала это. Тут мне все понятно. Здания, а не глупые бумажки. Я буду покупать недвижимость, Эдуард, и в твоих советах я не нуждаюсь. Полагаю, для тебя это будет большим облегчением. Ты так поглощен своей семьей, что необходимость уделять время моим пустяковым делам для тебя, конечно, была обузой...
      - Где вы будете покупать недвижимость, мама? - устало спросил Эдуард.
      Луиза нежно ему улыбнулась.
      - В Португалии, - сказала она.
      Эдуард собрался что-то ответить, но внезапно его терпение лопнуло.
      - Как вам угодно, - сказал он и ушел.
      * * *
      Открывался "Геттисберг" полем сражения. Смерть Тэд всегда снимал великолепно, подумала Элен. Так было и на этот раз. Камера долго панорамировала на равнину, еще подернутую утренним туманом, и только когда общий план сменился средним, недавняя бойня обнаружила себя - то, что вдали казалось кочками и кустиками травы, оборачивалось трупами. Битва кончилась уже давно, и на поле ничто не шевелилось.
      Люди с раскинутыми руками, со скрюченными спинами, с раскинутыми ногами; люди, навалившиеся друг на друга двумя, тремя, четырьмя слоями в жуткой пародии страстных объятий. Композиция столь же строгая, точная и прекрасная, как у полотен Делакруа. Слишком прекрасная... Элен увидела и отвела глаза от экрана.
      Она уже раскаивалась, что приехала, и жалела, что уйти невозможно. Эдуард сидел рядом с ней, выпрямившись, повернув лицо к экрану. Оно было холодным. От Луизы он вернулся сердитым, потому что опаздывал, и его настроение не улучшилось, когда его встретила бурная сцена между Люсьеном и Кэт, в которую уже была втянута Элен.
      Это была первая такая их ссора в его присутствии. Элен последние месяцы с недоумением и грустью наблюдала нарастающую враждебность между ними, пыталась скрыть от него происходящее, внушая себе, что это не более чем переходная фаза. И Кэт и Люсьен были в трудном возрасте, так что вспышки ревности и зависти представлялись только естественными. Но ссоры вспыхивали все чаще и чаще, и в этот день они сцепились внезапно из-за мелочи.
      На этот раз причиной стал рисунок, над которым Кэт трудилась несколько дней. Она любила рисовать и писать красками, с большим тщанием добиваясь выражения того, что хотела выразить. Рисунок, изображавший сад в Кауэрсе, был закончен накануне. Каким-то образом Люсьен, пока Кэт была в школе, ускользнул от няни и забрался в комнату сестры. Вернувшись, она обнаружила, что рисунок весь исчерчен красным карандашом. К тому времени, когда крики и злобные вопли донеслись до Элен и она с Касси кинулась в детскую, беда уже стряслась. Люсьен был багровым от ярости, Кэт вся дрожала, клочья рисунка валялись на полу, а на руке Люсьена алело пятно - там, где Кэт его ударила.
      - Он нарочно! Назло мне! Я знаю... - Кэт почти рыдала от обиды. - Я вчера его ему показала. Он знал, что это особый рисунок...
      - Рисунок бяка... - Люсьен пнул ногой в обрывки на полу.
      Кэт бросилась к нему и, наверное, снова ударила бы, если бы Элен не успела ее остановить. В соседней комнате громко заплакал Александр, внося свою лепту в общий гвалт.
      - Кэт, возьми себя в руки. Нельзя так распускаться. Люсьену всего три года. Конечно, он сделал это не назло тебе...
      - Вот-вот! Заступайся за него! Ты всегда на его стороне! Всегда! Всегда!..
      Голос Кэт стал пронзительным, глаза наполнились слезами. Люсьен стоял неподвижно, с упрямым видом. На взгляд Элен он ответил холодным оценивающим взглядом, который ее всегда пугал... Люсьен же еще совсем крошка! В этом взгляде ей чудился вызов, словно Люсьен выбирал подходящий случай помериться с ней волей. У нее мелькнула эта мысль вместе с мыслью, что ей мерещатся всякие глупости, когда в комнату, бледный от гнева, вошел Эдуард.
      - Что тут происходит?
      Его голос прорезался сквозь их голоса, и наступила тишина. Потом все заговорили одновременно, Кэт и Люсьен перекрикивали друг друга, обвиняя и контробвиняя.
      - Он испортил мой рисунок назло мне...
      - Кэт меня побила. Она била меня по руке... Выражение на лице Эдуарда в конце концов принудило их умолкнуть. Он сказал ледяным голосом:
      - Люсьен, ты больше не будешь входить в комнату Кэт. И не будешь трогать ее вещи. Или тебя накажут. Ты понял? А ты, Кэт, больше не будешь трогать Люсьена. И научишься держать себя в руках. Как ты посмела ударить трехлетнего ребенка?
      Кэт сглотнула. Губы у нее дрожали. Элен видела, что девочка вот-вот заплачет. Кэт посмотрела на отца, потом на растерзанный рисунок, потом снова на отца и сорвалась:
      - Я его только чуть шлепнула по руке. Я рассердилась, ну и... Над этим рисунком я работала всю неделю. Я...
      - Иди к себе в комнату.
      Эдуард перебил бушующий поток ее слов, и Кэт умолкла. Она несколько секунд смотрела на него, все еще дрожа от бури чувств, а потом, не сказав ни слова, повернулась и выбежала вон.
      Люсьен проводил ее взглядом. Маленькое личико не выражало ничего. Эдуард посмотрел на него с высоты своего роста.
      - Люсьен, утром ты попросишь у Кэт прощения. И никогда больше ничего подобного делать не будешь. Ты понял?
      Люсьен поднял на отца голубые глаза и улыбнулся ему ангельской улыбкой.
      - Нет, папа, - сказал он невозмутимо. Эдуард еще несколько секунд смотрел на него, потом резко повернулся и вышел из комнаты.
      Теперь в кинозале Элен покосилась на профиль Эдуарда. Она видела, что он все еще сердит, но не могла решить, то ли он, как и она, вспоминает эту сцену, то ли поссорился с Луизой. Она попыталась сосредоточить внимание на экране, но продолжала думать о Кэт, внезапно обнаружив связь между множеством мелких происшествий, которым прежде не придавала значения. И они не исчерпывались только ссорами между братом и сестрой. Последнее время Кэт и в других случаях выглядела несчастной, молчала, замыкалась в себе. Она находила этому десятки объяснений: начало переходного возраста, Кэт свыкнется с появлением в доме нового младенца... Или причиной школа, которую Кэт раньше обожала, а теперь, по ее словам, ненавидит? Внезапно Элен подумала: "Мы уже не так близки, как раньше. Кэт уже не ищет у меня поддержки и защиты". Сознание, что это так и есть, а возможно, вообще неизбежно как часть взросления девочки, угнетало ее, вызывало ощущение глубокой вины.
      И зачем они сюда поехали! Ей так нужно было поговорить с Эдуардом, но в машине он всю дорогу молчал. Совсем расстроившись, она опять посмотрела на экран и все-таки принудила себя сосредоточиться. Однако она упустила первые эпизоды и завязку, а потому довольно долго следила за актерами, ничего не понимая. Действие происходит где-то на Юге... молоденькая девушка... мужчина много старше ее, майор армии южан... Напрягаясь, Элен смотрела и слушала гораздо внимательнее. Внезапно она поняла, что сделал Тэд, и задохнулась от стыда и бешенства.
      Фильм длился два часа. Когда вспыхнул свет, Эдуард мрачно смотрел перед собой. Он наклонился и взял Элен под локоть. Однако, хотя пальцы его сжались крепко, голос был нежным:
      - Мы не останемся на приеме. Пошли. Мы сейчас же уедем.
      - Нет. Я не поеду. - Элен встала. - Я останусь. И поговорю с Тэдом. Мне нужно понять, почему он это сделал.
      - Ты только расстроишься, Элен. Лучше пренебречь.
      - Нет. Я не хочу.
      - В таком случае разреши мне поговорить с ним.
      - Нет, Эдуард. Я сама.
      Она заметила, что он колеблется. Конечно, он предпочел бы уехать. И все-таки он уступил. Они отправились на прием, и сорок пять минут Тэд умудрялся избегать ее. Элен холодно следила издали, как его со всех сторон осаждали журналисты и доброжелатели. Она ощущала атмосферу зала - то странное опосредованное волнение, которое помнила с голливудских времен. Оно сказало ей, что и здесь фильм, как в Америке, сразу получил признание. Она выжидала. Затем, воспользовавшись тем, что Эдуарда кто-то повел в сторону, а в толпе, окружавшей Тэда, образовался просвет, она быстро подошла к нему и смерила взглядом с головы до ног.
      Тэд как будто вовсе не изменился. Он не выразил ни радости, ни удивления, ни смущения, а держался так, словно прошедших шести лет не было вовсе. Темные глазки за темными стеклами очков блеснули на нее снизу вверх. Лицо у него немного вспотело, но в зале было жарко.
      Окружающие его люди растаяли. Тэд кивнул, а затем улыбнулся.
      - Элен! - сказал он.
      - Для чего ты это сделал, Тэд?
      - Что сделал? - Он откинул голову, посмотрел ей в лицо и заморгал.
      - Я думала, это должен быть фильм о Гражданской войне.
      - Но так и есть.
      - Только еще это история моей жизни. Одной ее части. Ты изменил время действия и имена. Вероятно, мне следует быть благодарной хотя бы за это!
      - Фильм снят по оригинальному сценарию. - Тэд переступил с ноги на ногу. - Я сам его написал и знаю.
      - Непростительно... И так дешево! Тэд вздохнул:
      - Бесспорно, было бы лучше, если бы в нем снималась ты. Эта девочка неплоха, но ничего особенного в ней нет. Тем не менее фильм хороший. Лучший из всего, что я снял после "Эллис".
      Элен уставилась на него. Он нисколько не был смущен. Все та же каменная самоуверенность, ни проблеска сомнения.
      - Дочь, Тэд, - сказала она холодно. - Зачем тебе понадобилось убить дочь?
      - О чем ты? - Тэд наклонил откинутую голову набок и уставил на Элен совиный взгляд.
      - Ты прекрасно знаешь сам. Ты избрал меня прототипом своей героини. И у этой героини есть дочь. В конце фильма ее убивают. Ты ведь не забыл?
      - Ах это! - Тэд пожал плечами. - Не знаю, почему я написал так. Просто требовалось именно так.
      - Ты хотел сделать больно мне.
      - А тебе больно? - В его взгляде появился легкий интерес.
      - Да. Из-за всего фильма.
      - Я об этом не думал. Нет, правда. Даже ни разу не подумал. - Тэд покачал головой, словно был искренне удивлен и даже расстроен. - Прости, Элен. Но ведь ты знаешь, желания причинить тебе боль у меня никак не могло быть. Зачем? Я же хочу снова работать с тобой. По-прежнему хочу. Хочу, чтобы ты вернулась.
      Он обвел взглядом зал, поколебался, а потом начал говорить все быстрее и быстрее:
      - Я сажусь за новый сценарий. И хочу, чтобы ты прочла его, когда он будет кончен. Вот почему мне надо было, чтобы ты пришла на просмотр. Чтобы предупредить тебя. Мне не хотелось просто прислать его по почте. Это будет хороший сценарий, замечательная роль. Мы можем снять его за шесть недель. Это история любви... ну, в своем роде. Действие происходит в Париже, и в Лондоне, и...
      - Я никогда больше не буду работать с тобой, - перебила Элен. - Если ты пришлешь сценарий, я его порву... - Она умолкла. - В Париже и в Лондоне?