Усмехнувшись, Фейвел продолжил:
– С другой стороны, она могла считать, что откупилась от меня. Видишь ли, ей не хотелось видеть меня в Мэндерли. Мне удалось лишь хитростью да уловками добиться еще пары приглашений, чтобы познакомиться с ее лондонскими приятелями из высшего света. – Он искоса посмотрел на меня. – Прорвался на несколько вечеринок, но она не радовалась моим визитам. И не пыталась скрыть своего недовольства.
– А с чем это было связано? – спросил я. У меня был свой ответ, но Фейвел дал иное толкование.
– Потому что я хорошо знал ее, старина, – ответил он. – Ее прошлое. Ребекка ничего не скрывала от меня. Все толкуют о том, как они были влюблены с Максом друг в друга, как она была счастлива. Идеальная супружеская пара, несмотря на то что они уже три года были женаты и медовый месяц давно миновал… Но меня не обманешь. И, войдя в дом, я сразу почуял, что дело неладно, что ей тут не по себе. Да и он тоже не выглядел счастливым. И, увидев их вместе, я уже не сомневался: что-то там не так. В сердцевине завелась гниль…
Взгляд его устремился вдаль. И снова у меня возникло ощущение, что он забыл о моем существовании, что воспоминания полностью захватили его. После паузы Фейвел вернулся в настоящее и пожал плечами:
– Я не успел зачерпнуть с самого дна. Тайна осталась, как мне кажется. Но скажу одно: их брак был фиктивным. С самого начала до самого конца. Они не спали вместе. Никакого секса – готов поспорить на любую сумму.
Видимо, я не смог скрыть своего недоверия, потому что Фейвел продолжил с раздраженным видом:
– Можешь не верить, мне какое дело? Но я знаю наверняка. И даже сомневаюсь, что Макс вообще спал с ней. Но не сомневаюсь, что он хотел ее. Каждый раз, как он смотрел на нее… это было ясно как божий день. Он умирал от желания, что меня не удивляло. Ребекка поражала мужчин в самое сердце, еще когда была подростком. Она выросла бесстыжей и умела играть на страстях мужчин, пользоваться их восхищением, водить за нос. Я смотрел на Макса как в зеркало. И знал, каково это – получить отставку. Он вдруг замолчал.
– Так что у нас было много общего с Максом. И однажды я совершил крупную ошибку, сказав ему об этом. Этого не стоило делать, я думаю: фамильная гордость и все прочее имели для него первостепенное значение. Но меня бесило двусмысленное положение Ребекки, если говорить начистоту. И в тот день я, наверное, слишком много выпил и выложил ему правду в глаза…
Для него все это не было новостью, как я понял. Меня поразило, как много ему известно, поскольку Ребекка умела держать язык за зубами. Зато ворота Мэндерли навсегда закрылись для меня. Но все это дела давно минувших дней, старина. Сейчас они не имеют ни малейшего значения. Нельзя ли повторить? Что-то у меня в горле пересохло. Эта неделя выдалась тяжелой. Одно навалилось за другим, а тут еще срок аренды истек. Я продал «Ягуар», но все равно… Так что не откажусь от еще одной порции.
Мне хотелось знать, что именно он сказал де Уинтеру: правду или выдумку. Но я видел, что Фейвел уйдет от вопроса и не скажет, как оно все произошло на самом деле.
И тогда я попросил его назвать кое-кого из приятелей Ребекки из высшего света и из богемы, а также рассказать, где впервые она встретилась с Максимом. На первый вопрос он ответил, но на второй дал расплывчатое описание. И я предложил ему перейти в ресторанчик Сохо.
– Неплохая идея, – кивнул Фейвел, забыв, как решительно отказывался пойти туда, когда мы говорили по телефону. – Немного проветримся. Меня все равно дома не ждут с ужином. Моя дамочка закусила удила – сам понимаешь, как это бывает. Ты женат, Грей?
– Нет. – Я поднялся. Фейвел, невольно бросив взгляд в сторону бара, тоже отодвинул свой стул следом за мной.
– И не был женат? – продолжал он, пока мы шли к выходу. – Нет? И я тоже. Надо оставаться свободным сколько сможешь, так я считаю. Но рано или поздно начинаются ультиматумы, ты уже сталкивался с этим? Сначала идут предупредительные сигналы, и тогда я сматываю удочки. Но на этот раз – с моей маленькой Сьюзи – я крепко сел на мель. Никогда нельзя смешивать дела и удовольствие. Когда я это понял, было уже поздно, я оказался в мышеловке.
– Хотите сказать, что ваш компаньон Джонстон – женщина? – Мы как раз вышли на Парк-лейн и стояли на тротуаре, поджидая такси.
– Попал в яблочко, – кивнул Фейвел. – Надо совсем выжить из ума, чтобы спать со своим деловым партнером. Сначала все идет как по маслу – лучше не бывает. А потом женщины начинают меняться. Когда я встретил ее в первый раз – настоящий нераспустившийся буточник, хорошенькая маленькая блондиночка, свеженькая, как булочка из печки. Правда, девушка из низов. Она тут же начала вить уютное гнездышко, пестовать меня, находить инвесторов… А потом? Выпустила коготки, острые, как гвозди. Мечтает надеть колечко на свой пальчик. Начала диктовать условия. Но я этого так не оставлю… – Он снова нахмурился. – К черту, все равно я отделаюсь от нее в самое ближайшее время.
Мы сели в такси, я сказал водителю, куда ехать. Фейвел плюхнулся рядом. Его настроение снова переменилось, он уже не хотел бравировать передо мной.
Многое мне еще надо было выяснить, но я не хотел понукать его, пока мы не окажемся в ресторане, поэтому я хранил молчание. Фейвел по дороге спросил меня про Керрит, видел ли я Мэндерли, правда ли, что от особняка уже почти ничего не осталось, но явно пропускал мои ответы мимо ушей. Его удивило только то, что полковник Джулиан все еще жив.
– А я думал, что он давно откинул копыта. Мне удалось как следует наказать этого самодовольного гусака, – заметил он, глядя на мелькавшие мимо нас дома. – За то, что он пытался замести следы и закрыть дело как можно скорее, чтобы выгородить своего друга Макса. От таких меня просто тошнит, старина. Страшно высокомерный тип, но ему это даром не прошло. Пришлось подать в отставку. И после того, как закрыли дело Ребекки, он и носа из своего дома не высовывал. Я знаю, у меня остались дружки в Керрите, и я с ними какое-то время поддерживал отношения. С Робертом Лейном – он был лакеем в Мэндерли. Не дурак выпить, не прочь приударить за рыжеволосыми дамочками. Ты с ним виделся? Но я потерял интерес к нему – началась война и все такое прочее, сам знаешь, старина…
Я верил ему. И теперь понимал, почему полковник и Элли ни секунды не сомневались в том, что Фейвел никогда бы не положил венок из азалий у дверей домика. И теперь я нисколько не сомневался, что это не он прислал полковнику тетрадь. Как я понял, Фейвела занимало только то, что имело отношение к нему самому. Он мог действовать только из желания выгадать что-то, а какую пользу ему могла принести тетрадь, отправленная полковнику? Тем более без подписи, анонимно? Исходя из сказанного, она не могла оказаться у него в руках. Только один человек имел возможность завладеть ею – личная горничная Ребекки. Выждав немного, я спросил Фейвела насчет миссис Дэнверс.
Он рассеянно смотрел в окно, не проявив ни малейшего интереса:
– Дэнни? Понятия не имею. Наверное, ей сейчас лет восемьдесят или девяносто. Да выбрось ее из головы. Если честно, Ребекка умела укрощать ее, но это настоящая ведьма. Никогда не помогала мне, а если и встречалась со мной, то только для того, чтобы поговорить о Ребекке: она любит то, она любит се, и все такое прочее. Никогда не понимала, в каких мы отношениях с Ребеккой. Чем дальше, тем с большим трудом я выносил ее. Кажется, она уехала в Лондон. Наверное, погибла при бомбежках. А могла и умереть от старости. Или от горечи потери. В последний раз, когда я виделся с ней, она едва дышала на ладан. Взгляни-ка…
Мы проезжали площадь Пиккадилли, и он указал на дом, в который когда-то попала бомба. Это место огородили, но за оградой были видны полуразрушенные стены, поросшие травой, камин с отвалившейся штукатуркой, где местами проглядывала кирпичная кладка.
– Почему бы полностью не расчистить это место и не выстроить здесь какое-то новое здание? – высунулся из окна Фейвел. – Шесть лет прошло с тех пор, а такое впечатление, что война закончилась только вчера. Вот тебе и Лондон, вот тебе и Англия! Мы выиграли войну, но даже шесть лет спустя не можешь купить нормальной еды, приличной одежонки и бутылку виски при желании. И никто не имеет понятия, как по-настоящему развлечься. Жизнь замерла – как в морге.
Видишь то здание? Там был ресторан. Один из первых ресторанов, в котором я оказался после приезда в Лондон. Совсем еще желторотым юнцом. И меня встречал Джек Девлин. Привел меня туда, угостил всем, чего душа пожелает, – устрицы, шампанское, коньяк, меня потом выворачивало наизнанку. Но я и представить не мог, что на свете существуют такие прекрасные места: белые скатерти, свечи, блеск серебряных приборов. И тогда я впервые увидел Ребекку. Она сидела за столиком. Не помню, сколько ей исполнилось – четырнадцать, наверное, хотя выглядела она лет на двенадцать, но я не мог отвести от нее глаз. За весь вечер она не произнесла ни единого слова. На ней было черное платье – траур по матери. Черное платье, белая кожа и эти огромные темные глаза… Боже! Поторопи водителя, чего он телится?
Фейвел снова откинулся на спинку сиденья.
Я весь напрягся как струна и боялся вымолвить хоть слово, чтобы не спугнуть его. И только когда машина объехала фонтан с Эросом в центре, я решился.
– Джек Девлин? – переспросил я безразличным тоном. Фейвел нетерпеливо отмахнулся:
– Джек Девлин – мой дядя. Мать назвала меня в его честь. Он был ее любимым братом.
Я снова сдержался. Я ждал этого момента полгода, так что мог потерпеть еще немного. Машина свернула налево. Показались огоньки Сохо. Фейвел, похоже, слегка протрезвел, посмотрел на меня и ухмыльнулся:
– Хочешь сказать, что ничего не знал о нем? Джек Девлин – отец Ребекки. Во всяком случае, был женат на ее матери. И может быть, он был ее отцом, но этого никто не посмеет утверждать со всей определенностью, старина.
Нет, конечно. Мы вышли из машины. Я не боялся, что Фейвел полезет в карман за бумажником, и сам расплатился с водителем.
17
Выбирая ресторан, я старался избегать тех, куда мы не раз наведывались с Ником и Джулией и где меня могли узнать. Мне не хотелось, чтобы нам мешали и отвлекали Фейвела. Ресторанчик, в который я его привез, несколько изменился с тех пор, как я там оказался в первый раз перед войной, но я не ошибся – место оказалось тихим и уютным (редкий случай в Лондоне), там подавали хорошую еду и предлагали хорошее вино. Каждый столик, накрытый безупречно чистой скатертью, отделялся от другого невысоким барьером – ничего лучше не придумать, если собираешься поговорить с кем-то. В понедельник посетителей было немного, и мы устроились за столиком в углу. Но Фейвелу это не понравилось.
– Зачем забиваться в угол, как крысам? – проворчал он. – Хотя пахнет здесь вкусно. Ты не возражаешь, если я сначала закажу аперитив? Позови официанта…
Официант подал нам меню, Фейвелу принесли бренди, а он тем временем выбирал самые дорогие блюда и снова закурил сигарету. Похоже, он в конце концов остался доволен моим выбором.
– Конечно, – небрежно бросил он, – это не «Савой», но иной раз в таких небольших ресторанах готовят ничуть не хуже, а может быть, даже и лучше. – И, повернувшись ко мне, спросил: – Итак, с чего начнем, старина? С отца Ребекки? С ее мнимого отца? Могу поведать пару забавных историй о нем. Думаю, Девлин сомневался насчет своего отцовства, но помалкивал по этому поводу. Не хотел обижать Ребекку, как мне кажется. Видишь ли, он обожал ее. Он, конечно, не обращал внимания на дочь, пока была жива мать. Но потом… Впрочем, девчонка могла обвести любого вокруг пальца с большой легкостью.
В первый раз за вечер мне стало не по себе. Слишком уж грубо и пошло перетолковывал все факты мой собеседник. Наверное, чтобы они выглядели поярче и посочнее, чтобы вытянуть за них побольше. Но я сумею поставить его на место, если он начнет вымогать деньги. А пока я успел вывести для себя, что Фейвел терпеть не может, когда его перебивают, и решил отдаться на волю прихотливого течения его мыслей. Все, что будет нужно, я успею уточнить потом.
Сделав еще один большой глоток, Фейвел без видимого удовольствия приступил к рассказу:
– Характер у Джека Девлина был еще тот. Недаром его прозвали Черный Джек – как пирата. Отчаянный человек, готов был пойти на все, чтобы урвать свой кусок. И я очень уважал его за эти качества… Я тоже любил рисковать и ставить на карту все, до последнего пенни. Но он оказался более везучим. Ирландцы такой народ – ко многим из них удача всегда поворачивается лицом. При надобности он мог бы обаять и волчицу, и овцу. Когда мы с ним впервые встретились, ему исполнилось тридцать семь. Вулкан, а не человек. И не пытался изображать из себя джентльмена. Высокий, черноволосый, с голубыми глазами. Себе на уме и сам по себе.
Обожал лошадей, знал все их повадки… Мог перепить любого, кто сидел с ним за столом. Те уже падали на пол, а он оставался трезвым как стеклышко, – продолжал Фейвел, вытягивая из пачки очередную сигарету. – Заядлый картежник, – отчего и получил свое прозвище, а не из-за цвета волос. Никому бы не посоветовал садиться с ним за один стол – гиблое дело. Женщинам тоже надо было бы держать с ним ухо востро, но мало кто мог устоять перед ним. В этой части ему не было равных. Думаешь, он хватал и тащил их в постель? Ничего подобного. С ними этот драчун и скандалист держался вежливо и сдержанно, потому что в глубине душе был очень добр. Женщины это чуяли нутром, и это их и привлекало к нему. Летели к нему как мухи на мед. Когда он говорил, чувствовался легкий акцент, любой человек тут же мог догадаться, откуда он. Зато его рассказы благодаря этому становились живыми и смешными. Его слушали, раскрыв рот.
Фигура Джека Девлина вырисовывалась довольно колоритная: обаятельный кельт, любитель плавать на лодках и любитель лошадей. Интересно, как отнесся бы к этому рассказу полковник? Впрочем, словам Фейвела нельзя доверять полностью, он любил все приукрашивать.
– Отец Джека, – продолжал Фейвел, – основал какое-то небольшое, но доходное дельце. Сначала открыл галантерейную лавочку, а затем – самый модный и дорогой магазин женского белья в городе Корке, специализировался на покупке и продаже французских шелков и кружев. Хваткие и деловые родители Фрэнка – католики – отличались набожностью и благочестием. Из восьми детишек, которых они нарожали, выжили пятеро, и они унаследовали семейное дело. Два брата – самые красивые в семье – уехали из города. Дочь Бригитта, моя мать, вышла замуж за мелкопоместного дворянина – помесь англичанина с ирландцем. А самый младший – Джек Девлин, женился, как все считали, крайне неудачно и покинул Ирландию.
Фейвелу приходилось делать над собой усилие – он рассказывал о своем собственном прошлом без всякой охоты.
– Таким образом, наши предки промышляли торговлей, – подвел он черту, когда нам подали первое блюдо. – Не вижу в том ничего дурного. Не знаю, как тебя, но меня воротит от снобов и чистюль вроде моего отца – тоже мне дворянин! К таким относился и Макс де Уинтер. Оба под стать друг другу. Думаешь, после войны об этом и думать забыли? Ничего подобного. А мне на эти глупости наплевать. Я всегда считал себя отчасти социалистом, на свой манер, конечно…
Социалист, который, описывая свою любовницу, не преминул упомянуть, что эта девушка из низов. Глядя на бокал с белым вином, которое мы заказали, Фейвел продолжал изливать свои обиды:
– Отец считал себя аристократом и без устали хвастался своим родовым гнездом – куча камней, и ничего более. Он был младшим сыном. Старший получил и дом и деньги, но что это за деньги?! Когда мой папаша обнаружил, что, несмотря на свое престижное образование, он никому не интересен с пустым карманом, то решился жениться на девушке из богатой семьи. Получив хорошее приданое, он уехал с моей матушкой в Кению. Собирался разбить там кофейную плантацию, а закончил тем, что с трудом устроился в какое-то паршивое учреждение клерком. Джек Девлин не обращал ни на кого внимания и делал то, что считал нужным. И всегда хватал фортуну за хвост. Папаша мой, конечно, задирал нос и уверял, что лучше зарабатывать мало, но честным трудом…
– А каким образом ваш дядя зарабатывал деньги?
– В Южной Африке при желании можно сколотить хорошее состояние, – окинув меня насмешливым взглядом, ответил Фейвел. – А Джек способен был продать и кота в мешке. Я же говорил – он всегда готов был рискнуть. Но сначала он поработал на своего отца – года два или три, потом уехал во Францию, нашел новых поставщиков шелка и кружев, думаю, где-то в Париже…
Фейвел принялся жадно заглатывать последние куски с тарелки, словно не ел три дня, а я тем временем разматывал клубок полученных сведений. С самого начала я был убежден, что история уходит своими корнями во Францию.
– И с матерью Ребекки Джек встретился во Франции?
– С чего ты взял?
– Кто-то обмолвился, что ее семья оттуда родом. И что там у нее остались родственники. Она предпочитала плавать на яхте, которую пригнала из Бретани, хотя могла купить любую в Мэндерли или Керрите. Ее судно носило французское название. И к тому же в Англии нет свидетельства о рождении Ребекки. Так что она, как и вы, скорее всего, родилась за границей.
– Что ж, ты неплохо поработал, – Фейвел улыбнулся и пыхнул сигаретой. – Что еще удалось нарыть?
– Не так уж и много. – Вспомнив про открытку Маккендрика, я решил пойти ва-банк. Даже если я и ошибаюсь, это неважно. Напротив, я могу подтолкнуть Фейвела на верный путь. – Например, что она в детстве играла в театре, – продолжал я. – Мне кажется, ее мать была актрисой.
Фейвел рассмеялся:
– Неплохо. Как тебе удалось узнать? Ребекка никогда ничего не рассказывала про мать. Макс, наверное, знал. Думаю, Мегера – его бабушка – тоже сумела пронюхать. Она ничего не упускала, эта змея. Но в Мэндерли ни одна живая душа не догадывалась об этом. Представляю, как бы у всех местных аристократов вытянулись лица. Актриса?! Можно сказать, падшая женщина. Они все еще продолжали жить в прошлом веке. Даже Макс во многом оставался викторианцем. Затянутый и застегнутый на все пуговицы. К тому же его собственный отец Лайонел не пропускал ни одной актрисульки, очень был падок до них, как я слышал. Он умер давным-давно, но о его похождениях до сих пор помнят. Через пять минут после прибытия в Керрит тебе всякий поведает о его беспутной жизни. Так что Ребекка крепко держала язык за зубами. Что с того, что она любила французскую кухню и французское вино? Это еще ничего не означает.
Мы замолчали на какое-то время, пока официант убирал тарелки и подавал второе блюдо. Когда бокал Фейвела снова наполнился, он продолжил с того, на чем остановился:
– Джек Девлин обосновался в Париже, но продолжал много ездить, делал закупки не только во Франции, но и в Италии и Англии. В одну из своих поездок его пути и пути прекрасной Изабель пересеклись. Моя матушка не раз повторяла, что он встретился с ней в понедельник, женился во вторник и оставил ее в среду. Он не мог усидеть на месте, этот Джек. Он был еще молод – ему исполнилось двадцать три года – и влюбился с первого взгляда. Думаю, он говорил правду, когда признавался в этом мне, а потом повторил то же самое и Ребекке.
Он обвенчался с красавицей Изабеллой в маленькой французской церквушке и послал по этому случаю телеграмму моей матери. Месяц он был на вершине блаженства, а потом что-то произошло. Полгода спустя пришла другая телеграмма: красавица Изабель остается во Франции. А Джек, порвав с ней отношения, решил начать все с самого начала и уплыл в Южную Африку…
Он окинул меня долгим взглядом:
– И не спрашивай почему, я и сам не знаю ответа. Это произошло году в 1900-м, потому что он уехал еще до рождения Ребекки, а она родилась в ноябре. Мне исполнилось только три года, так что я ничего не мог понять из тогдашних разговоров, но моя матушка считала, что Джек разбил сердце Изабель. Он никогда не разводился, но и не жил с ней. В течение четырнадцати лет я не встречался со своим дядей. И даже не знал, что у него есть ребенок, пока не приехал в Англию. Наверное, и моя мать тоже не подозревала о существовании Ребекки. А может быть, это оказалось новостью и для самого Джека. Однажды меня осенила эта мысль: что и сам дядюшка понятия не имел, что у него есть дочь.
Тысяча вопросов вертелись у меня на языке, но я крепился и ждал. Фейвел снова жадно принялся за еду и, плохо прожевывая куски, пересказывал, как устраивал свою жизнь в Африке его дядя… Подробности были весьма красочны, и мне они показались достаточно достоверными. Во всяком случае, он явно пересказывал то, что слышал, а не выдумывал их сам. Через несколько лет Джек Девлин наконец нашел свое дело: шахты. Но занялся он ими совершенно случайно.
– Встретил как-то в баре одного старика из Йоханнесбурга, – криво усмехнулся Фейвел, – так он сам рассказывал мне. Старик имел слабость к выпивке и картам. Они сели играть в покер. Джек выиграл. Сначала лошадь, потом пистолет, так что старику уже нечего было ставить на кон, кроме одежды и документа на землю, которая принадлежала ему, – клочок земли в Модерфонтейне, где, как поклялся старик, есть золото…
Они заказали еще одну бутылку шнапса и продолжили игру. Старику выпали хорошие карты, но у Джека Девлина оказались все козыри. Так Джек стал владельцем пары драных штанов, такой же заплатанной рубахи, а также клочка земли. Они пожали друг другу руки. Джек оставил старику его одежду и его коня, но забрал пистолет и документ. Это была самая удачная сделка в его жизни. – Фейвел снова засмеялся. – Там действительно нашли золото. Так Джек в конце концов разбогател. Или делал вид, что разбогател таким образом. У него сохранился тот пистолет или якобы тот самый. Он повесил его на стену над своим письменным столом, который заказал в Беркшире. «Это счастливый пистолет», – говорил он. И до его возвращения в Англию удача всегда сопутствовала Джеку во всех начинаниях… – Он помолчал. – Что-то не так, старина?
– Нет, ничего, – ответил я.
– Не веришь? – Фейвел заметил выражение моего лица и окинул меня насмешливым взглядом. – Разве тебя можно винить за это? Все дело в том, что у Джека была такая манера рассказывать. И даже если это неправда – кому какое дело? Все сводилось к тому, что он стал разрабатывать шахты – добывать не только золото, но и бриллианты – и сколотил большие деньги, очень большие.
Ребекка дразнила его, уверяя, что он нажился на торговле оружием. Что ж, может быть, пистолеты и в самом деле принесли ему удачу. Пистолеты марки «Макс». Вот почему Ребекка, быть может, называла мужа Макс. И кроме меня, разумеется, больше никто не называл его так. А мне нравилось, потому что я видел, как он выходит из себя… Еще винца? Нет? Ну тогда я допью его. Где тут у них мужской туалет, под лестницей? Я скоро вернусь, старина.
Он, пошатываясь, направился в туалет, а я сосредоточился на только что услышанном. Название «Беркшир», сорвавшееся с его губ, взволновало меня сильнее, чем я ожидал. «Надо будет попытаться еще раз навести его на эту тему», – подумал я. И когда Фейвел вернулся, я попытался восстановить кое-какие факты. Но все пошло иначе.
До того момента у меня оставалось впечатление, что Джек полностью владеет собой, несмотря на количество выпитого, и получает удовольствие, пересказывая историю Джека Девлина. Я даже решил, что эта история давно вошла в его репертуар. Но после возвращения его настроение резко переменилось. Он вдруг побледнел, движения его стали неуверенными. Повалившись в кресло рядом со мной, он смахнул со стола меню.
– Слишком много жирной еды, – буркнул он. – Сегодня она не идет мне впрок. Закажи еще белого вина. Оно всегда хорошо действует на желудок.
Я заказал вина, хотя считал, что с него достаточно и он мог бы обойтись без него, и кофе для себя. Дал ему немного времени, чтобы прийти в себя, и снова приступил к расспросам. Мне хотелось, чтобы он описал первую встречу с Ребеккой и дом в Беркшире. Благодаря лести мне удалось кое-что выжать из него.
– Джек Девлин вернулся в Англию в 1914 году, после окончания войны. Почему он уехал из Африки – не знаю. Может, был сыт ею по горло. Состояние себе он уже сделал, ему исполнилось лет сорок, он был относительно молод. Где и когда умерла мать Ребекки, не знаю. Это произошло внезапно, она тоже еще была молода. Я приехал в 1915 году, как я уже говорил, а Ребекка все еще носила траур. И больше я ничего не знаю про ее мать. Мне до нее дела не было. Я ее никогда не встречал. Меня интересовала Ребекка.
– А могло случиться так, что Девлин вернулся в Англию, потому что мать Ребекки заболела? И как он поддерживал связь с Ребеккой, как нашел ее?
– Думаю, ему написала Дэнни и сообщила, что Изабель больна. Она отыскала его и написала. Она всегда действовала за спиной. И для нее не составляло труда найти его адрес, поскольку Дэнни всегда была в услужении и знала родных Ребекки со стороны ее матери. Преданность Дэнни не имела границ. А меня бесполезно об этом спрашивать. Во-первых, я ничего не знал, а во-вторых, и не пытался узнать. На кой черт? Единственное, за что ручаюсь: Джек, вернувшись в Англию, купил им через маклера большой дом в Беркшире. Довольно вульгарный дом, как им показалось. А еще он выстроил конюшню для своих любимых лошадей и занимался выездкой, нанял тренеров. Собирался выиграть скачки, но из этой затеи ничего не вышло…
Когда я приехал, они все уже жили там. Дэнни вела дом, стала самым незаменимым человеком. Это она умела. Она никогда не была замужем. Очень странная женщина. Почему-то к ней – в знак уважения, наверное – обращались, как и ко всем домоправительницам, которых непременно величают «миссис как там»… Черт знает почему…
Отпив глоток очередной порции виски, он продолжил:
– Гринвейз – так называлось это место и так назывался дом. Неподалеку от деревушки под названием Хамптон. Рядом с Ламборном… Когда-нибудь бывал в этих местах, старина?
– Нет, но слышал о них. Моя тетушка выросла в тех местах, неподалеку от Ламборна.
– Красивое местечко. Интересно, сохранился еще тот дом? Я пару раз собирался наведаться туда, чтобы вспомнить прошлое. Там хорошо гулять по холмам. И мне нравилось смотреть, как Ребекка ездит верхом. Она была хорошей наездницей. Абсолютно бесстрашной. И в свои пятнадцать, в амазонке, с хлыстом в руках она производила неизгладимое впечатление. Да, скажу я тебе… – Замечание его повисло в воздухе.
Пора было задавать следующий вопрос.
– Вы говорили о том, что были близки. Когда это произошло?
– Разве я так говорил? Ну да, наверное. – Фейвел помедлил и начал, но говорил не очень уверенно: – Я тогда был еще парнишкой, был полон надежд на будущее, полон оптимизма. Собирался пойти служить во флот. Мне всегда хотелось служить во флоте. Матушка набила мне голову всякой чепухой про то, какая это почетная служба. И я горел желанием сесть на корабль и разбить в пух и прах проклятых немцев.
Вот каким я был тогда наивным. И с воодушевлением строил планы. Ребекка вместе со мной учила азбуку Морзе, и мы переговаривались друг с другом при помощи сигнальных флагов. Это было так забавно и интересно. Она была мне как младшая сестра. И ждала, когда же я надену военно-морскую форму. Для нее я стал героем. Во многом она оставалась ребенком, но мы ладили и часто смеялись над одними и теми же вещами. Мы очень подходили друг другу.
– А потом?
– Дядя Джек приструнил меня и отправил в Дартмут, где я начал проходить подготовку. Когда я готовился к поступлению, мне все очень нравилось, потому что я мог частенько наведываться в Гринвейз. Но в этом чертовом Дартмуте, где учились аристократы… Я не ладил с другими кадетами. И мне не нравилась дисциплина. Одна отрада, что я все же мог изредка навещать Ребекку. А потом меня отправили в первое плавание – гардемарином. И тут-то я по-настоящему разочаровался. С первой же минуты я возненавидел корабль. Шла война, и я мог погибнуть в любую минуту.
Он помолчал, и снова знакомые нотки обиды прозвучали в его голосе.
– А когда я наконец снова вернулся домой, у Ребекки уже не осталось и следа восхищения мною. Она быстро повзрослела, стала красавицей и знала об этом. Дядя Джек избаловал ее. Он хотел во что бы то ни стало воспитать из нее настоящую леди… Амазонка ее совершенно преобразила. Она мчалась на лошади, ее черные волосы развевались по ветру. И она стала смотреть на меня свысока и насмехаться. Я злился. И мы отдалились друг от друга. Никакой серьезной размолвки не произошло. Просто мы стали встречаться гораздо реже. Она училась в то время в школе, рассказывала всякие пустяки про занятия. – Фейвел посмотрел в сторону. – А еще она подложила мне свинью, испортила мои отношения с Джеком. Врала ему про меня. Я разозлился, но потом забыл обо всем.
И снова я почувствовал, что Фейвел оправдывается и у него есть еще что добавить к сказанному, но он вдруг заупрямился.
– Рассказывала она что-нибудь о своем детстве? О жизни с матерью?
– Изредка. Но меня это не интересовало.
– Ее мать француженка? Ребекка выросла во Франции? Когда они переехали в Англию?
– Не думаю, что ее мать француженка. Просто она там встретилась с Девлином. Такое у меня создалось впечатление. И помнится, что Ребекка вернулась в Англию еще маленькой, лет пяти или шести, вроде того.
– А ее мать взяла фамилию мужа: Изабель Девлин?
– Возможно. Она ведь не стала Сарой Бернар. Очень, очень хорошенькая и, думаю, очень, очень бездарная. Ребекка обожала ее. Ни одного плохого слова о матери я от нее не слышал. Она поставила у себя в спальне триптих из фотографий: на одной из них, помнится, Изабель в роли Дездемоны – вершина ее творчества, она играла с каким-то стариком в какой-то захудалой труппе.
Каждый вечер Ребекка ставила цветы перед своим иконостасом, зажигала свечи и, наверное, молилась. В ней осталось много детского, когда я встретил ее в первый раз. В школу она не ходила, мать давала ей уроки, хотя не думаю, что сама получила хорошее образование. Но она была воспитанной, несмотря на то, что выступала на сцене.
