- Правда? - заинтересовался Кристиан. - А вы помните, о чем он рассказывал? Шэрон усмехнулась:
      - Конечно. Я же вам говорила. О кино - о чем же еще?
      * * *
      - У меня есть некоторые сведения о банке "Синклер, Лоуэлл и Уотсон". Я получил их по телексу час назад. А также дополнительная информация о Льюисе Синклере. Здесь много всего. Ну, банк я и раньше знал. Когда-то давно мы совершали с ними кое-какие незначительные сделки...
      Эдуард бросил листки телекса на гладкую черную поверхность письменного стола в его парижском офисе. Голос его звучал пренебрежительно - для него "Синклер, Лоуэлл и Уотсон" были слишком мелкой сошкой. Кристиан вздохнул и стал проглядывать телекс. Он позвонил Эдуарду утром, как только расстался с Шэрон; Эдуард немедленно вылетел из Шато де Шавиньи на собственном самолете. Сейчас было два часа дня.
      Кристиан снова вздохнул и поглядел на своего друга. От человека, который еще вчера был близок к срыву, не осталось и следа. Под глазами лежали тени - свидетельство бессонной ночи; однако Эдуард был одет в элегантную черную тройку, свежевыбрит и подстрижен. Он излучал холодную энергичную решимость. Кристиану сейчас не хотелось бы оказаться на месте Льюиса Синклера.
      - Эдуард, но ведь у нас нет оснований утверждать, что она возвратилась туда, - мягко начал он, - или что она уехала с Синклером и его другом...
      - Синклер сорвался внезапно, в пять часов утра, сразу после того, как ты приходил в кафе "Страсбург" и задавал вопросы. Думаю, вывод напрашивается сам собой, - холодно оборвал его Эдуард и постучал по столу платиновой ручкой.
      - Они были просто друзьями, Эдуард. Даже менее того - ведь это обычное случайное знакомство. Они лишь помогли ей найти комнату, вот и все...
      - Других друзей мы не знаем. Может быть, Элен туда вернулась, а Синклер, узнав, что кто-то ее разыскивает, вместе со своим другом увез ее. В пять часов утра. До тех пор пока не появится версия получше, я намерен придерживаться этой. Вот так.
      Кристиан пожал плечами. Он прекрасно знал, что, когда Эдуард находится в подобном настроении, спорить с ним бесполезно. Он углубился в чтение телекса. По мере того как он читал, росло его восхищение Эдуардом, а также его собственное беспокойство. В бумагах содержался лаконичный, но удивительно полный отчет о "Синклере, Лоуэлле и Уотсоне": история основания банка, его финансовые возможности. Кристиан был уверен, что большинство этих сведений уже известно Эдуарду. Там же имелось краткое, но выразительное описание Льюиса Синклера.
      Двадцать пять лет, как и предполагал Кристиан. Единственный сын, в семье, кроме него, - четыре сестры, все старше. Ежегодный доход в сто тысяч долларов приносят ему деньги, оставленные дедом. Учился в Гротоне и Гарварде; не слишком выдающиеся успехи с академической точки зрения. В записке намекалось, что место в университете досталось ему с трудом, возможно, благодаря сильным семейным связям, возможно, благодаря его собственным спортивным достижениям. Синклер стал звездой первой величины в футбольной команде Гарварда. Кристиан усмехнулся, мысленно похвалив себя за проницательность. Золотая молодежь. Футболист. Как американцы таких называют? Ах да, джок.
      - Эдуард... - Кристиан укоризненно и вместе с тем слегка поддразнивающе улыбнулся. - Ты отстал от времени. Этим сведениям уже три года. Льюис Синклер ушел из Гарварда в 1956-м. А как он жил с тех пор и до сегодняшнего дня?
      В ответ Эдуард сложил губы в некое подобие улыбки.
      - Сегодня ближе к вечеру я буду знать больше.
      - Хорошая бостонская семья...
      - Заурядная бостонская семья, - отрывисто бросил Эдуард. - По линии отца - на протяжении четырех поколений безупречная репутация в деловом мире. Мать происходит из очень знатной и старинной семьи, ее родословная ведет к ранним голландским поселенцам, а то и дальше. Обширная общественная и благотворительная деятельность. И не слишком умный сын (учти - пятый ребенок в семье после четырех девочек), который вырос, а может, еще и не вырос богатым и испорченным...
      - Откуда тебе это знать, Эдуард? Уж во всяком случае, из этих бумажек ничего такого не следует.
      - Я разговаривал еще со своим хорошим другом из Нью-Йорка. Это человек, работающий на Уолл-стрит, он хорошо знает Синклеров. Из его слов я понял, что Льюис Синклер - что-то вроде плейбоя. - Эдуард с отвращением скривил губу, а Кристиан с трудом сдержал улыбку. - Он обожает то, что мой друг назвал словом "вечеринки". Насколько я понимаю, именно этим по большей части занимался Синклер последние три года. Однако, как я тебе уже сказал, к вечеру я буду знать больше.
      Кристиан с тревогой посмотрел на друга. До него доходили слухи о том, каким жестоким бывал иногда Эдуард де Шавиньи. Сам Кристиан никогда не сталкивался с этой чертой своего друга, он не придавал этим россказням никакого значения и склонен был приписать их элементарной зависти. Разумеется, святым Эдуарда назвать было трудно, успеха в делах мягкостью не достигнешь. Но жестоким, бесчестным, чуть ли не готовым убить соперников и конкурентов? Нет, Кристиан всегда полагал, что эти утверждения преувеличены. Однако внезапно его уверенность ослабла и ужасные сомнения одолели Кристиана.
      - Эдуард, я слышал о твоих вендеттах, - с напускной беззаботностью начал он. - Я надеюсь, ты не собираешься устраивать еще одну? Льюис Синклер не совершил ничего такого...
      - Ты говоришь о вендетте? - холодно обронил Эдуард. - Вендетта предполагает какие-то страсти, эмоции, разве нет? Я же не испытываю к Льюису Синклеру никаких чувств. Он просто средство для достижения цели.
      Во взгляде Кристиана читалось недоверие. Он был убежден: Эдуард сам верит в то, что говорит; но Кристиану хотелось бы знать, так ли это на самом деле. Если Эдуард ревнует - а Кристиан догадывался, какой жгучей и устрашающей могла быть ревность его друга, - значит, чувства, которые тот испытывал к Льюису Синклеру, никак нельзя было назвать холодными и рассудочными. Конечно же, Эдуард даже самому себе никогда не признается, что ревнует: ведь он презирает все эти низменные страсти, а Кристиан был уверен, что Эдуард относит ревность к разряду самых низменных чувств. Будучи очень ревнивым, сам Кристиан с течением времени все больше чувствовал на себе действие этого недуга, разъедающего и ум, и душу; поэтому он не разделял точку зрения своего друга.
      - Эдуард, а что, если... - Кристиан запнулся. - А что, если Льюис Синклер просто старается помочь Элен? Может, и об этом стоит подумать? Возможно, ее привязывает к нему чувство благодарности...
      Едва он произнес эти слова, как тут же понял, что говорить их не следовало. Взгляд Эдуарда стал ледяным. Он посмотрел на Кристиана и отвернулся.
      - Ну что ж. может быть, все именно так, как ты сказал. Я учту.
      Он замолчал, и Кристиан увидел, что в душе его друга происходит какая-то борьба. Когда Эдуард повернулся, маска холодной рассудительности соскользнула и на лице проступили обуревавшие его чувства.
      - Это единственное, за что я могу ухватиться, Кристиан. Донесения из Лондона не оставляют надежд...
      - Никакой Элен Хартлэнд? - мягко спросил Кристиан.
      - В книге записей рождения никого, кто хотя бы приблизительно подходил по возрасту. В каталоге Британской библиотеки писательница по имени Вайолет Хартлэнд не значится. Пилот с фамилией Хартлэнд не служил во время войны в военно-воздушных силах Великобритании.
      Эдуард положил ручку рядом с папкой, Кристиан отвел глаза. Эдуард и раньше признавал, что Элен могла ему солгать, но не в важных вещах, как он считал. Кристиан вздохнул. Разве имя и происхождение - это не важно?
      Эдуард откашлялся.
      - Помнишь, она сказала, что выросла в Девоне? В деревне, которая тоже называется Хартлэнд. После смерти матери она продолжала жить там с теткой...
      - Да, помню. Она при мне это рассказывала, за ужином.
      - В Девоне есть деревня Хартлэнд. Заброшенное местечко на северном побережье. Мои агенты... - Он помедлил. - Там сейчас наводят справки. В общем-то, я ничего особенного не жду, но. если я сам соберусь туда поехать, ты будешь сопровождать меня, Кристиан? Немая мольба отразилась в его глазах. Кристиана буквально захлестнуло желание помочь.
      - Ну конечно, - спокойно ответил он. - Ты сам знаешь. Ну а пока что?
      - А пока я буду искать Льюиса Синклера. Я найду, куда он исчез.
      Кристиан взглянул на него с недоумением: Эдуард говорил так уверенно.
      - Ты действительно сможешь найти его? Я всегда считал, что, если человек хочет исчезнуть на время, сделать это довольно просто. Ведь Синклер уже может находиться практически в любой точке Европы. Откуда ты знаешь, вдруг он направился прямо в аэропорт и улетел в Нью-Йорк, в Бостон, в...
      - Он этого не сделал. Мои агенты проверяют все трансатлантические рейсы из Парижа. Как только Льюис Синклер предъявит свой паспорт или забронирует билеты, я тут же узнаю об этом.
      - А если не забронирует? Если он поедет на поезде? На машине? Или решит добираться на попутных? А если он попросту отсиживается где-нибудь в Париже? Эдуард, это совершенно невозможно! Как ты его найдешь?
      Эдуард встал.
      - Да очень просто. - Он пожал плечами. - В современном мире существует один почти безошибочный способ найти кого угодно...
      - Какой же?
      - Мой дорогой Кристиан. Деньги.
      * * *
      Когда Кристиан ушел, Эдуард поднял телефонную трубку и назвал телефонистке нью-йоркский номер. Трубку снял его друг с Уолл-стрит, человек уважаемый и влиятельный, владелец известного во всем мире банка. Эдуард перешел прямо к делу.
      - Ты говорил со своим знакомым из налогового управления?
      - Да. Он согласен. Видишь ли, он мне кое-чем обязан. Все счета Льюиса Синклера будут тщательно контролироваться с завтрашнего дня. Может быть, даже с сегодняшнего. Но должен тебе заметить, Эдуард, это вопиющее нарушение всех правил. Полное беззаконие. Я его с трудом уломал, а я не люблю просить...
      - Крайне тебе признателен. Спасибо. Однако мы с тобой оба знаем, что такие дела делаются, невзирая на любые законы.
      - Да. Но, Эдуард, ради бога, я надеюсь, у тебя все же имеются веские причины. Понимаешь, Роберт Синклер - мой старый друг. Мы вместе учились в колледже. Господи, когда я приезжаю в Бостон, я останавливаюсь в его доме. Мы играем в гольф. Эмили Синклер и моя жена - приятельницы. Они учились в одном классе.
      - Причины у меня действительно веские. Больше я ничего не могу сказать. Но даю полную гарантию, что полученная мной информация не попадет в чужие руки и никоим образом не будет использована против Льюиса Синклера и его семьи...
      Банкир вздохнул:
      - Ну ладно, договорились. А теперь скажи, что ты хочешь знать.
      - Все. Меня интересует его банковский счет, как ты понимаешь. Я хочу знать о каждом снятии денег с этого счета. Все детали: куда перечислены деньги, когда, сколько. В особенности деньги, переведенные за границу, например, в Европу, - какой бы малой ни была сумма. Переводы денег в иностранные банки. Чеки, выписанные в магазинах или гостиницах. Располагаешь ли ты сведениями о его кредитных карточках?
      - Да, их номера передо мной на столе.
      - Отлично. Тогда я бы еще хотел знать о деньгах, снятых с помощью кредитных карточек. Плюс адреса всех компаний, куда были перечислены деньги по карточке или с банковского счета. Если Льюис Синклер выписал в аптеке чек за бутылочку аспирина, я хочу об этом знать. Ну вот, для начала, пожалуй, хватит.
      На другом конце провода хмыкнули - невольное восхищение одного педанта другим.
      - Для начала действительно достаточно. Когда ты хочешь получить эту информацию?
      Эдуард улыбнулся.
      - Мы что, первый день знакомы? - поинтересовался он. - Я предпочел бы иметь ее у себя на столе еще вчера. - И повесил трубку.
      В воцарившейся тишине Эдуард вдруг ощутил (как это всегда с ним бывало в моменты сильного напряжения), что он удивительно спокоен. Он оглядел свой кабинет, отделанный сдержанно и со вкусом: строгая простая мебель, картины. Эдуард взглянул на буйство красок на картине Поллака, и внезапно прежняя боль, вернувшись, пронзила его. Боль и недоумение. Он закрыл лицо руками и замер.
      Почему? Этот вопрос стучал в голове, и перед закрытыми глазами вспышками мелькали образы: отец, Грегуар, Жан-Поль, Изобел, их ребенок, Элен - люди, которых он любил и которых потерял одного за другим. Почему, почему, почему?
      * * *
      В 1959 году район Трастевере в Риме не отличался особой фешенебельностью. Тогда Трастевере был тем же, что на протяжении нескольких веков, - бедным городским кварталом с узкими улочками и маленькими площадями, его древние соборы и дворцы мало привлекали туристов. Расположенный на левом берегу Тибра - вдали от дорогих магазинов, модных отелей и наиболее посещаемых туристами достопримечательностей, - гомонящий, людный, дешевый, Трастевере оставался живописным уголком города.
      Таддеус Ангелини, чьи предки были выходцами как раз из этой части Рима, смотрел на узкие затененные улочки, на висящие на балконах клетки с певчими птичками, на белье на веревках, развевающееся подобно флагам, и думал, что это идеальное место для съемок фильма.
      Льюис Синклер смотрел на запруженные толпами улицы и базары, на дешевые кафе и рестораны, ни днем, ни ночью не прекращавшие свою бурную деятельность, и думал, что это идеальное место для того, чтобы спрятаться. Мнение Элен не прозвучало, но ни Тэду, ни Льюису не пришло в голову справиться о нем.
      Они прибыли сюда прошлой ночью, после долгого и окольного путешествия на поезде. Был полдень, солнце пригревало, и Льюис Синклер отправился, как он объяснил своим спутникам, добывать для них штаб-квартиру. Роскошную штаб-квартиру, с улыбкой добавил он. Трастевере очень живописен, но он не намерен целых два месяца спать в этом клоповнике под названием "пенсионе".
      Элен и Тэд сидели в кафе на площади Святой Марии напротив церкви, которая считалась самой старой в Риме. Перед Элен стояла нетронутая чашка кофе. Говорил Тэд, его монолог длился уже около получаса; Элен, едва вслушиваясь в его речь, смотрела на чудесную мозаику, украшавшую фасад собора Святой Марии. По одну сторону от Мадонны были изображены пять мудрых дев, по другую - пять неразумных.
      Тэд. вникая в мельчайшие подробности, описывал эпизод с куклой из фильма Хичкока "Головокружение". Головная боль мучила Элен, она все еще очень плохо себя чувствовала; процессия девственниц на фасаде церкви, была как бы подернута туманом, а потом и вовсе превратилась в расплывчатое пятно - вопреки желанию Элен глаза ее наполнились слезами.
      То, что она совершила, было окончательным и бесповоротным: она так решила, и она выполнила свое решение - назад возврата нет.
      Как трудно было уйти! Элен спланировала все предельно четко, уверенная, что это - самый лучший путь, ведь любой другой предполагал объяснения. Она упаковала чемодан, положила кольцо на перчатки от "Гермеса" и - когда настал момент уходить как можно скорее - застыла: ужасно уходить вот так, без единого слова. Элен захотелось оставить ему записку, письмо хоть что-нибудь, Но, если бы она начала писать, она бы никогда не нашла в себе силы уйти.
      Она выскользнула из огромного дома крадучись, как вор; а потом все было очень просто: попутная машина довезла прямо до Парижа. Там Элен вернулась к Льюису и Тэду, спала в комнате Шэрон. И все потому, что была не в состоянии задуматься, куда идти и что теперь делать. Льюис начал было задавать вопросы, но Тэд заставил его замолчать. Он вытолкал Льюиса из комнаты и посмотрел на Элен долгим задумчивым взглядом, машинально теребя бороду. Потом сказал:
      - Я знал, что ты вернешься. Ты должна была это сделать. Мы достали деньги, собираемся снимать кино. Если хочешь, получишь роль. Все будет так, как я тебе говорил.
      Он был прав: когда Элен жила у них в прошлый раз, Тэд рассказывал, как он собирается снимать кино. Тогда она верила ему, Тэд обладал удивительным даром убеждения. Позже, на Луаре, все эти разговоры казались чем-то ненастоящим - каким-то хвастовством. Подобные вещи не происходят в реальной жизни. И уж во всяком случае, ни Тэд, ни Льюис не существовали тогда для нее. Один Эдуард был реален.
      Вот и теперь, когда Тэд рассказывал про фильм и объяснял, как Льюис помог добыть деньги. Элен слушала и думала, что ее все это очень мало интересует. Однако Тэд и Льюис были возбуждены и много говорили о предстоящих съемках.
      - Это маленькая роль. - говорил Льюис.
      - Это была маленькая роль, - поправлял его Тэд. - Теперь она станет больше.
      - Бюджет у фильма маленький, - добавлял Льюис, - это же экспериментальное кино.
      Тэд страдальчески вздыхал и говорил:
      - О господи! Слушай, Льюис, заткнись, а?
      Элен сидела и слушала. Голова просто раскалывалась, единственное, о чем Элен могла думать, - это о том, как Эдуард будет ее разыскивать.
      Ей казалось, что он обязательно постарается ее найти, поэтому на следующий день после приезда в Париж она выскользнула из дома, отправилась к кафе "Страсбургу и села неподалеку. Каждый раз, когда мимо проезжал черный автомобиль, сердце Элен замирало. Но среди них не было машины Эдуарда, и к концу дня Элен поняла, что он не приедет. Она, в общем, иного и не ждала, но ей было очень тяжело.
      Тогда она вернулась на квартиру и попыталась собраться с мыслями. Они намерены снимать фильм в Риме; о том, сколько это займет времени, Тэд говорил довольно туманно. Конечно же, они заплатят ей. Немного, сколько смогут; расходы на жизнь в Риме тоже возьмут на себя.
      - Не волнуйся, - говорил Льюис. - Ты останешься с нами. Мы о тебе позаботимся.
      Элен понятия не имела, получится ли у нее, хватит ли времени. Ее тело все еще оставалось прежним, но вдруг ребенок внезапно начнет расти? Вдруг ее разнесет, как бочку, когда работа будет в полном разгаре? Что тогда делать?
      Но нет, Элен была почти уверена, что это можно скрыть - во всяком случае, до четырех месяцев, а к тому времени они закончат. В конце концов она согласилась. Льюис ликовал, Тэд лишь пожал плечами; мысль, что она откажется, очевидно, просто не приходила ему в голову. Элен заперлась в комнате Шэрон и принялась убеждать себя, что все складывается наилучшим образом. Она заработает кое-какие деньги, у нее будет где жить, она сможет кое-чего добиться. И тут Элен зарыдала.
      На третий день поздно ночью или, вернее, рано утром Льюис разбудил ее.
      - Надо уезжать, - как-то неопределенно сказал он. - Сматываться.
      Элен с трудом села в кровати и озадаченно уставилась на Синклера.
      - Уезжать? Куда? Зачем? Сколько сейчас времени?
      - Около пяти. - Льюис улыбнулся. - Мы поедем в Рим. Тэд решил, что пора начинать, нужно ехать. Кроме того, возникли кое-какие проблемы.
      - Какого рода?
      - Деньги. Плата за квартиру. Самые обычные. Нам лучше сейчас же уехать. Ты можешь одеться побыстрее?
      Почему-то Элен ему не поверила. Льюис и денежные затруднения? Это смешно. Но ей нельзя было оставаться здесь без Льюиса и Тэда; она истратила все деньги. Усилием воли она поднялась с кровати, подождала, пока пройдет приступ тошноты, и начала собираться.
      Потом долгое и утомительное путешествие на поезде - и вот она здесь. Было очень жарко, а Тэд все говорил, говорил. В поезде Элен дважды рвало, и она чувствовала, что это может повториться в любую минуту.
      Она закрыла глаза, чтобы не видеть эту сводящую с ума процессию мозаичных девственниц. Она чувствовала сейчас особую близость к матери, та все время была рядом с тех самых пор, как Элен покинула Луару; сейчас голос матери звучал в ее ушах, странным образом накладываясь на голос Тэда. Тэд рассказывал об установке камеры, а мать говорила, что мужчины вовсе не лгут, им кажется, что их ложь - правда, вот почему им так легко верить.
      Вдруг Эдуард ей лгал? Вдруг он не любит ее? И поэтому не пытается разыскать?
      А может, он ее ищет? Может быть, сейчас, в эту самую минуту, он в кафе "Страсбург" расспрашивает хозяина и официантов, знают ли они женщину по имени Элен Хартлэнд?
      Ну что ж, если так, значит, он уже обнаружил, что она лгала. А раз обнаружил, то, конечно, прекратил свои поиски. Элен была в этом почти уверена. Он не простит предательства, а это означает конец всему.
      Она вновь открыла глаза. Что ж, конец так конец, может, оно и к лучшему. Элен уставилась на девственниц на фасаде церкви. Они двигались, они удалялись - пять неразумных и пять мудрых.
      Интересно, почему они мудрые? Вдруг Элен сообразила, что Тэд перестал говорить и вот уже некоторое время молчит. Он перегнулся через столик и неуклюже тронул ее за руку, будто погладил собаку. Тэд всегда носил темные очки, которые не давали возможности увидеть выражение глаз. Сейчас он, казалось, смотрел на Элен с преданностью собаки.
      - Что с тобой, Хелен? Тебе опять плохо?
      - Нет. Я в порядке. - Элен сглотнула. - Просто я... как тебе сказать, просто я думала о прошлом.
      - Расскажи мне о твоем прошлом, - сказал Тэд. Он и раньше просил ее об этом. Кажется, ему не терпится услышать историю ее жизни, подумала Элен.
      Она в упор посмотрела на него. Тэд был очень, очень уродлив. Она также подозревала, но не была окончательно уверена, что он еще и очень умен. Элен слегка побаивалась Тэда. Ей иногда казалось, что он может заглянуть к ней в душу и прочесть там обо всем.
      Элен твердо решила, что этому не бывать. Один Эдуард стал ей по-настоящему близок, и Элен не намерена была повторять этот опыт. Куда проще держать людей на расстоянии. Так Элен больше чувствовала себя в безопасности.
      Она набрала в легкие больше воздуха и начала лгать Тэду. Почти так же, как тогда, в поезде, врала женщине с вязаньем. Сначала Элен каждую секунду ждала - он перебьет ее и скажет: да ведь это же все вранье! Но Тэд не прерывал рассказа.
      Она продолжала сочинять. Родилась в обычной английской семье. Элен не слишком ломала голову над деталями. Ее фамилия Крейг - Тэд и Льюис видели паспорт на это имя. В семье девочку называли Хелен, хотя при крещении дали имя Элен. Отчим получился немного похож на Неда Калверта; покойная мать на Вайолет. Из-за отчима Хелен убежала из дома. Он мог ее разыскать, серьезно заявила она Тэду, но не стал; а если бы даже и нашел, она бы никогда не вернулась домой.
      Тэд не проронил ни слова. Он лишь слушал, его маленькие темные глазки не отрывались от ее лица.
      Замолчав, Элен с беспокойством взглянула на Тэда. Почему-то для нее было важно, чтобы он ей поверил, этот рассказ превратился в своего рода тест.
      Тэд никак не прокомментировал услышанное. Когда ома кончила, он некоторое время сидел молча, покачивая головой. Потом мрачно взглянул на Элен: - Охо-хо. Ну и история.
      В эту минуту Элен испытала к нему легкое презрение. Как же легко его обмануть!
      Прошло много времени, прежде чем она поняла свою ошибку.
      * * *
      В спальне княгини висела только одна картина - прямо над кроватью. Это был Дали.
      Льюис стоял на коленях на черных шелковых простынях, а княгиня исполняла весь свой репертуар, прославивший ее на двух континентах; он думал, что есть только один способ не смотреть на эту проклятую картину: закрыть глаза.
      Казалось, он разглядывает ее целую вечность: разлагающаяся пустыня, бесформенное тело на каких-то подпорках оседает в песок. Расплывающееся лицо-циферблат издевается над минутами; Льюис измерял их в такт ритмичным движениям опытного языка княгини.
      Его это почти не возбуждало; но Льюис, будучи человеком практичным и к тому же зная, как важно доставить удовольствие княгине, избрал трусливый путь. Изображая наслаждение, которого не испытывал, он прикрыл глаза. Княгиня прекратила свои манипуляции языком как-то слишком резко и, по мнению Синклера, не в самый логически завершенный или хотя бы просто подходящий момент. Он поспешно открыл глаза и увидел, как ее пухлые губы подались назад, обнажили мелкие жемчужные зубки и сладко улыбнулись.
      - Теперь твоя очередь, Льюис.
      Выругавшись про себя, Синклер довольно грубо исполнил свои обязанности.
      Когда все было кончено, княгиня зевнула и потянулась всем своим желтоватым телом. Она погладила оставленные Льюисом царапины на ее руках и одарила партнера долгой удовлетворенной улыбкой.
      - Льюис, Льюис! Какой же ты испорченный мальчишка. Не в Гарварде же тебя учили подобным штучкам?
      - В Балтиморе.
      Синклер потянулся за сигаретами, прикурил две и передал одну княгине. Та села, облокотившись на черные шелковые подушки, и глубоко затянулась.
      - Балтимор, Балтимор, - она недоуменно сдвинула брови, - Где этот Балтимор находится?
      - Это порт, княгиня. - Синклер усмехнулся и послал княгине одну из своих самых обаятельных улыбок - мальчишескую и одновременно слегка развратную.
      - Около Бостона?
      - Около Вашингтона. Но местечко стоит того, чтобы в него завернуть по дороге...
      Княгиня рассмеялась.
      - Льюис, Льюис... А я-то думала, ты благовоспитанный американский мальчик. Выходит, я тебя недооценивала...
      Она томно опустила веки, и Синклер придвинулся к ней ближе. Продолжение демонстрации его мужских достоинств было необходимо, чтобы наконец договориться о деле, о котором он ни на минуту не забывал; но, как назло, энергия у Льюиса иссякла. К счастью, княгиня, кажется, уже насытилась; по крайней мере, на время. Она обхватила обворожительной ногой бедро Льюиса и потерлась об него, как извивающаяся змея, но потом задумчиво отстранилась. Подзаряжается, решил Синклер, глядя на курящую княгиню. В этот момент она напоминала ему огромного питона, с удовольствием переваривающего плотную трапезу, - его аппетит временно утолен. Льюис колебался: начинать говорить о деле или пока рано.
      - Итак, вы собираетесь снимать фильм, ты и твои друзья. М-м-м, мой умненький крестничек... - Она засмеялась и коснулась кончиком языка его сосков. Синклер слегка отодвинулся. - Тебе следовало рассказать мне об этом раньше. - В больших темных глазах сквозила укоризна. - Я могла бы познакомить тебя со многими полезными людьми. Например, Федерико - ты знаешь Федерико? Ты бы ему очень понравился...
      - Неужели?
      - Ну конечно. Этакий холеный блондинчик. Хотя... может, и нет. Впрочем, неважно. - Она замолчала и провела розовым длинным ногтем по бедру Льюиса. - Что там у вас за фильм? Ты мне не рассказывал.
      - Картина дешевенькая, - решительно сказал Синклер. - Нам не удалось собрать достаточно денег.
      - А твой друг, тот уродец, он будет режиссером? Льюис, слушай, а он в самом деле сможет?
      - Сможет. - Льюис пожал плечами. Он чувствовал, к чему она ведет. Лучше, чем кто-либо другой.
      - А эта девушка, Льюис, - она будет сниматься у вас?
      - Наверное. Все зависит от Тэда. Если он захочет... Ну, какая-нибудь небольшая роль. Мне вообще-то наплевать. Если ему очень уж захочется...
      - Он с ней трахается?
      - Откуда я знаю? - Синклер отвернулся.
      - А ты, Льюис, с ней трахаешься?
      Он знал, что отвечать надо быстро и убедительно. Если княгиня заподозрит, что он неравнодушен к Хелен, ее самолюбие будет уязвлено. И тогда она откажется помочь.
      - Я? С этим ребенком? - Синклер улыбнулся. - Ты, наверное, шутишь?
      Розово-молочные ногти довольно ощутимо впились в его бедро.
      - Но ты бы не прочь, а?
      - Ни за что на свете. - Льюис припал ртом к ее шее. - Совсем не мой тип, княгиня.
      У него не очень получалось врать, но, к счастью, сейчас ему удалось ее убедить; а то, что последовало далее, практически полностью рассеяло все ее сомнения. Княгиня вздохнула.
      После небольшой паузы, во время которой питон проявлял все признаки пробуждающегося аппетита, Льюис поднял голову и, не прерываясь, спросил:
      - Так как? Мы можем остановиться здесь? Снять несколько сцен? Да или нет?
      - Противный мальчишка.
      Княгиня обиженно нахмурилась, при этом на ее красивом лице морщины стали заметнее. Бедняга, подумал Синклер, глядя на княгиню с ленивым вожделением - такое выражение всегда получалось у него натуральным, к тому же годы практики отточили его до совершенства. Бедняга, даже самые лучшие хирурги-косметологи не в силах остановить разрушающую силу времени.
      - Давай посмотрим... - Она притворно задумалась. - Меня не будет три месяца. Вы смогли бы пожить здесь это время. Хотя... Только если ты пообещаешь хорошо себя вести. Никаких скандалов. Рафаэлю это не понравится.
      Льюис улыбнулся. Князь Рафаэль, потомок Сфорцы и Медичи, славился своей терпимостью почти так же, как его жена - эротическими изысками. Поскольку сам он предпочитал общество мальчиков-подростков, эта терпимость была легко объяснима. Льюис прижался головой к грудям княгини; соски ее были подкрашены помадой.
      - Никаких скандалов, обещаю.
      - И никаких сборищ, Льюис. Клянешься? Льюис вспомнил о "сборище", устроенном вчера княгиней; к счастью, он пришел туда один. В течение вечера два карлика доказали, что невероятные слухи о размере их половых членов вполне обоснованы: а мужчина, одетый в кардинальскую мантию (под которой, как впоследствии выяснилось, ничего не было), посреди великолепных древних томов библиотеки князя Рафаэля сделал Льюису недвусмысленное предложение.
      - Княгиня, неужели ты думаешь...
      - Думаю, думаю, Льюис. Мне кое-что рассказывали...
      - Все ложь. Я буду самым примерным постояльцем. Я послежу за слугами и сторожами.
      - Правда?
      - Пригляжу за собачками. Ты же знаешь, как я люблю собак.
      Прекрасное лицо княгини омрачилось.
      - О, мои бедные детки. Мне их будет так недоставать. И они будут тосковать, как всегда.
      Льюис подавил стон. Он терпеть не мог собак, а их у княгини было двадцать семь, не считая доберманов, которые охраняли поместье.
      - Дважды в день - первоклассный бифштекс. Различные упражнения. Они будут жить по-королевски.
      - Ты клянешься, Льюис?
      - Клянусь, княгиня.
      - Ну хорошо. Ты меня убедил. Ах ты, противный мальчишка.
      Подумаешь, одолжение, мысленно фыркнул Синклер. У княгини три дома в Италии, один в Монте-Карло, один в Танжере (впрочем, этот принадлежал исключительно ее мужу), один на побережье Ямайки и один дом на Пятой авеню в Нью-Йорке.