– Привет, Льюис. Получилось?

– Все в полном порядке.

– Сколько мы там можем прожить? – Тэд не потрудился даже сказать «спасибо», и Льюис почувствовал мгновенное раздражение.

– Три месяца. Она уезжает на три месяца. Этого достаточно?

– Вполне. Даже более чем.

– Сколько же времени все это займет?

– Шесть недель. – Тэд явно скучал. – Шесть недель и, может быть, два дня.

– О господи, Тэд, ну и хвастун же ты! – Синклер шлепнулся в кресло. – Ты не можешь так точно знать…

– Могу. У меня есть рабочий сценарий и вообще все.

– Для меня это новость.

Льюис заказал чашку кофе. Не в манере Тэда пускать пыль в глаза, подумал он. Или для Хелен старается? Льюис облокотился на стол.

– Может, покажешь мне сценарий?

– Нет.

– Почему? Где он, черт побери?

– Здесь, – Тэд постучал себя по голове и хмыкнул. Синклер пожал плечами. Он отвернулся, взял Хелен за руку и слегка сжал ее пальцы.

– Как ты себя чувствуешь, нормально?

– Отлично. – Она выдернула руку.

– Тебе понравится у княгини. – Он старался, чтобы голос его звучал ободряюще. – Дом огромный. Место чудесное. А для съемок – там такие комнаты есть, с ума сойдешь! А еще… – Льюис запнулся. Он не рассказывал Хелен о том человеке, который приходил в кафе «Страсбург» и спрашивал о ней, но вдруг она догадывалась? – А еще там очень тихо, спокойно. Так что…

– Звучит впечатляюще, – перебила она этим бесчувственным английским голосом, серо-голубые глаза смотрели отстраненно. – Трудно тебе было уломать княгиню?

Холодный оценивающий взгляд заставил Льюиса покраснеть: он надеялся, что она этого не заметила.

– Легко, – быстро ответил он. – Она очень щедрая. Знаешь, старая подруга моей матери…

Тэд хихикнул. Льюис метнул на него уничтожающий взгляд. Иногда ему действовали на нервы бестактность и грубость Тэда.

– Она знакома буквально со всеми, – внушительно добавил Синклер, – с художниками, артистами, писателями, режиссерами. Хочет представить нас Феллини, говорит…

– Скажи ей, чтобы зря не трудилась.

Тэд снял очки, подышал на них и стал протирать их своим грязным рукавом. Льюис неприязненно покосился на Тэда.

– Ты не хочешь познакомиться с Феллини? Почему это?

– А мура этот ваш Феллини, – процедил Тэд и снова водрузил на нос очки.

Английский сад.

Черный «Роллв-Ройс Фантом» встретил самолет Эдуарда в плимутском аэропорту. Теперь лимузин скользил по невероятно узким девонским дорогам, двигаясь в северном направлении. Был холодный серый день, начало ноября. Уже начинало смеркаться. Кристиан взглянул на Эдуарда, не произнесшего ни слова за все время поездки; тот смотрел в сторону – на берег моря, на живые изгороди вдоль шоссе. Лицо Эдуарда было бледным и бесстрастным.

Меркнущий свет, низкие облака, обрывистый морской берег – все это пробуждало в Кристиане клаустрофобию, ему казалось, что они едут по какому-то узкому туннелю. Когда в сплошной линии изгородей появлялась какая-нибудь прореха – например, ворота, – он с облегчением вглядывался в открывавшийся простор. Ландшафт при этом все равно был тускл, хоть по-своему красив: совсем немного домов; вспаханные поля с аккуратными полосами вывернутой красной земли; разлохмаченные ветрами стога сена. Когда шоссе пошло на подъем, Кристиан впервые увидел море – плоское, серо-стальное и бескрайнее; горизонт был закрыт пеленой тяжелых облаков.

– Море действительно близко. Как она и говорила, – внезапно нарушил молчание Эдуард.

От неожиданности Кристиан чуть не подскочил. Произнеся одну эту фразу, его друг снова отвернулся к окну. Тогда Кристиан вздохнул и стал смотреть в книгу, лежавшую у него на коленях.

Его родители, в особенности мать, были страстными садоводами. Поэтому книгу (она называлась «Атлас национальных садов и парков») Кристиану приходилось видеть и раньше. Это был справочник по общественно доступным садам и паркам. Плата за вход шла на нужды благотворительности. Поместье родителей Кристиана, Куэрс-Мэнор, тоже было здесь – в разделе «Графство Оксфордшир».

Какое стопроцентно английское издание, подумал Кристиан. Оно включало и некоторое количество маленьких, скромных садов, но главным образом было посвящено наркомании высших слоев британского общества. Скрупулезнейший отчет: по всем графствам, по всем замкам, с мельчайшими деталями – здесь травяные луга, тут живописное болотце, там деревья фигурной стрижки, розарий или собрание редких рододендронов, с подробными инструкциями, как куда добраться, с именами и титулами владельцев, с телефонными номерами. Однажды Кристиан весьма эпатировал родителей, назвав эту книгу «Библией взломщика».

Вряд ли Эдуард был знаком с этим бесценным изданием. Впрочем, круг его интересов казался очень широким, и он не раз удивлял друга познаниями в весьма специфических областях. Кстати говоря, именно ему пришло в голову вооружиться этим справочником, да и нужный параграф в разделе «Графство Девоншир» отчеркнул тоже он.

«Пеншейс-Хаус (мисс Элизабет Калверон), Комп-тон, вблизи Стоук-бай-Хартлэнда. В двух милях к югу от Милфорда поворот на шоссе В2556, остановка у знака „Семейная ферма“. Три акра садов, расположенных в долине, в 600 ярдах от моря. Сады посажены покойным сэром Гектором Калвертоном. Тип – лесистый исторический. Достойная внимания коллекция чайных роз и вересков. Огороды».

Кристиан улыбнулся: плата за вход – всего один шиллинг. Тетка Элен пускала публику в свой сад каждую вторую среду месяца, один сезон в год. Добираться до ее владений было непросто, так что вряд ли почтенная дама получала от своей деятельности больше десяти фунтов за сезон. Но, как любила говорить мать Кристиана, «это неважно». Важно другое, думал Кристиан, совершенно равнодушный к садово-парковому искусству: эти чертовы сады отнимали все физические и душевные силы, а через полгода после смерти хозяина приходили в полное запустение – и все труды насмарку. По его мнению, у садов и у женщин было много общего: мужчины разбиваются в лепешку, чтобы приручить и цивилизовать их, но всякий раз терпят поражение. Правда, мыслями такого рода он предпочитал с Эдуардом не делиться.

Как бы то ни было, в одном Элен не солгала – сад действительно существовал. Английский сад над морем. Существовала и тетя. Ее отыскало при помощи замечательного «Атласа» некое избегающее рекламы сыскное агентство, состоящее на содержании у еще более консервативной адвокатской конторы, которая работала на Эдуарда де Шавиньи.

Поиски сада продолжались несколько недель и увенчались успехом – в отличие от поисков Льюиса Синклера, которые велись одновременно. Американец немало поколесил по свету, что усложняло дело. В конце концов удалось собрать на него полное досье – похождения Синклера за три года после того, как он оставил Гарвард, были зарегистрированы в газетных колонках светских сплетен. Мальчик умел покуролесить: оргии в Нью-Йорке, оргии в Лос-Анджелесе, оргии в Сан-Франциско. Рейд в Лондон и веселая вечеринка в Челси, удостоившаяся посещения полиции. Прошлой зимой такая же история в Гстааде. Недолгое возвращение в Бостон, новые оргии. Из газетных фотографий Кристиану запомнился общий образ: Синклер в помятом смокинге, в обнимку с подружкой, всякий раз новой.

Итак, Льюис Синклер на месте сидеть не любил, а значит, факт, что он так внезапно и основательно ушел на дно, представлялся еще более интересным. Американец явно осторожничал.

С Элизабет Калвертон было куда проще. В сельской Англии, где семьи не трогались с места поколениями, чужаков почти не водилось и каждый знал всю подноготную соседа, выйти на след было нетрудно. Большой сад, сестра по имени Вайолет – этого оказалось достаточно. Элен Хартлэнд (как по привычке продолжал называть ее Кристиан) никто по фотографии не опознал, но несколько почтенных обитателей деревень Хартлэнд и Стоук-бай-Хартлэнд вспомнили девушку по имени Вайолет Калвертон, которая жила в большом доме, а потом сбежала из родных краев, чтобы стать актрисой. В свое время эта история наделала много шуму. Неважно, что с тех пор минула уже четверть века – в здешних местах это было все равно что вчера.

Кристиан захлопнул справочник и стал смотреть в окно. Ему приходилось в жизни сталкиваться с двумя сортами лжецов: первые врали от начала и до конца; вторые перемежали ложью истину. Элен Хартлэнд. судя по всему, принадлежала ко второй категории – это подтверждалось существованием Элизабет Калвертон и дома. Кажется, Эдуард счел это счастливым предзнаменованием. Или нет?

Кристиан покосился на друга. Состояние Эдуарда тревожило его все больше и больше. Он, конечно, помалкивал, но вообще-то в глубине души предпочел бы, чтобы девушка оказалась лгуньей первого типа. Для всех было бы лучше, если б она исчезла окончательно и бесповоротно. Кристиан вздохнул, мельком взглянул на дорожный указатель, потом на часы. Они приедут на пятнадцать минут раньше.

Эдуард потянул за ручку старомодного медного звонка, и из глубины дома донесся звук колокольчика. Здание выглядело жутковато: викторианская громадина красного кирпича, к которой вела длинная подъездная аллея, усаженная по обе стороны высокими поникшими рододендронами. Всюду безлюдье и запустение.

Эдуард с Кристианом переглянулись, отошли от двери и стали смотреть на окна. Свет в доме не горел; водосточные трубы поломаны; на стенах пятна плесени. Тут и в летний день было бы тоскливо, а в холодные ноябрьские сумерки это жилище выглядело просто устрашающим. Эдуард снова позвонил; опять траурное дребезжание, где-то в саду залаяла собака. Друзья подождали еще немного и, не сговариваясь, зашагали на лай по узкой тропинке, которая обогнула дом и вывела их мимо каких-то развалившихся сараев и конюшен в сад. Кристиан увидел просторные лужайки, расположенные террасами и покрытые слоем мокрой листвы; поодаль, за одинокой секвойей и давно не стриженной живой изгородью, виднелось море.

Снова раздался лай, и друзья обернулись. Тропинка вела дальше, вправо, где стоял ветхий летний домик, увитый плющом, с покосившейся крышей. За ним располагался каменный квадрат розария, сейчас голый и унылый.

Там резвились два толстых черных лабрадора и какая-то долговязая женщина щелкала ножницами возле здоровенного розового куста. Друзья заметили ее раньше, чем она их. Худощавая дама лет шестидесяти с коротко подстриженными седыми волосами. Она была одета в плотную вельветовую куртку, мужские галифе и заляпанные грязью высокие сапоги. Эдуард направился к незнакомке. Псы перестали гоняться друг за другом, ощерились и зарычали. Дама вынула из волос зацепившуюся колючку и спокойно ждала, пока гости подойдут. Из-за тучи на миг выглянуло заходящее солнце и вспыхнуло на стали ее секатора. Дама недовольно щелкнула ножницами и двинулась навстречу. Обветренное лицо, колючие голубые глаза. Типичная английская охотница на лисиц, подумал Кристиан. Выражение лица дамы не отличалось дружелюбием.

– Так-так, – сказала она. – Значит, приехали, не передумали. Ладно, пойдемте в дом, раз уж вы здесь.

Надеюсь, много времени это не займет. Я чертовски занята – надо еше семьдесят пять кустов подстричь…

Хозяйка поравнялась с гостями, окинула их – быстрым оценивающим взглядом и пошла по тропинке к дому. Собаки побежали было за ней, но остановились.

– Ну же, Ливингстон, Стэнли, к ноге!.. Сюда!

Она свистнула, и псы кинулись догонять. Эдуард и Кристиан переглянулись. Взяв друга под руку, Кристиан прошептал:

– Эдуард, у тебя репутация покорителя женских сердец…

– Мне говорили об этом, и что?

– А то, что сейчас самое время пустить в ход твои чары.

Элизабет Калвертон провела их в огромную холодную прихожую. Там она сняла сапоги, повесила куртку на вешалку из оленьих рогов и обернулась к посетителям.

– Пальто оставьте здесь.

Из галошницы, заставленной сапогами для верховой езды, охотничьими бахилами и грязными башмаками, мисс Калвертон извлекла пару мужских шлепанцев. Вид у них был такой, словно их хорошенько пожевала корова. Не дожидаясь, пока гости разденутся, хозяйка прошла темным холлом и скрылась в следующей комнате. Кристиан и Эдуард неторопливо разделись, осматриваясь по сторонам. Широкая лестница желтого дуба, ве-душая наверх; старомодные темно-коричневые обои, украшенные цветочками довольно ядовитого вида; вереница скверных семейных портретов. Кристиан заметил чучело лисы в стеклянном шкафу, головы оленей и косуль на стене, коллекцию удочек и блесен.

– Внутри дом выглядит еще хуже, чем снаружи, – негромко заметил он. – А это, согласись, не так-то легко.

– Кристиан, ради бога…

– Ладно, ладно. Я буду паинькой.

Он зашагал за Эдуардом – через холл, в соседнюю комнату. Запахло дымом. Элизабет Калвертон как раз подпихивала ногой полено в тлеющий камин. Кристиан с любопытством оглядел помещение.

Когда-то здесь, очевидно, находилась курительная комната для джентльменов. Похоже, с Первой мировой войны ее не обновляли. Масса приземистых бесформенных кресел – одни обиты потертой кожей, другие выцветшим ситцем. Высоченный потолок с готической лепниной, весь в коричневых пятнах никотина. Стены обиты дубом и увешаны фотографиями. Какие-то гребцы, крикетные команды, группы школьников. Целая шеренга мужчин в белых фланелевых костюмах, с горделиво скрещенными на груди руками и пышными усами а-ля кайзер Вильгельм, сурово смотрела на посетителей. Над дверью – весло с табличкой: «Колледж Св. Троицы, устье реки, 1906». Под ним фотография шести бравых молодцов, надменных представителей привилегированного сословия. Подпись гласила: «Бифштекс-клуб, Кембридж, 1910».

Мисс Калвертон подошла к тяжелому столу красного дерева, взяла квадратный графин и, к глубокому удовлетворению Кристиана, налила в три изящных стакана резного стекла виски, после чего со стуком поставила графин обратно.

– Обойдемся без чая, – объявила она. – На этой чертовой кухне слишком холодно. А я и без того закоченела. Виски выпьете?

Хозяйка кивнула на стаканы, взяла один из них и подошла ближе к огню. За ее спиной, над камином, красовалась необычайно уродливая резная панель в викторианском стиле. Справа на гвозде висела соломенная итонская шляпа, слева – нелепая коллекция тросточек, развернутая веером. К каждой привязана блеклая розовая ленточка.

– Можете сесть, раз уж пришли, – ворчливо сказала мисс Калвертон.

Кристиан, чувствовавший себя не в своей тарелке, поспешно схватил стакан и плюхнулся в кресло, древнюю развалину с начинкой из сломанных пружин и собачьей шерсти. Эдуард остался стоять. Элизабет Калвертон посмотрела сначала на одного, потом на другого. Эдуард расположился спиной к окну, и его лицо оказалось в тени. Хозяйка выдержала паузу и обратилась к нему:

– Я знаю, кто вы такой. Если уж вы не поленились меня разыскать, дело, наверно, важное. – Она вызывающе выпятила подбородок. – Прежде чем я отвечу на ваши вопросы, извольте объяснить: почему вы интересуетесь моей племянницей?

Возникла короткая пауза. Кристиан застыл, не донеся стакан с виски до рта. Им овладело нервное, почти неудержимое желание расхохотаться. Наконец-то Эдуард имеет дело с достойной соперницей!

Эдуард сделал шаг вперед и посмотрел прямо в глаза Элизабет Калвертон. Теперь его лицо было на свету.

– Ну разумеется, – ледяным тоном произнес он. – Я ее люблю и хочу на ней жениться. Полагаю, я ответил на ваш вопрос?

Мисс Калвертон была явно ошеломлена, что – Кристиан готов был биться об заклад – случалось с ней нечасто. Она заколебалась, моргнула, посмотрела на свой стакан, снова подняла взгляд. Потом неожиданно хохотнула.

– Что ж, ответ прямой. Это уже неплохо. – Она помолчала. – Присядьте-ка, и я объясню вам, насколько безумна ваша затея…

Мисс Калвертон показала на кресло, стоявшее подле стола, в ее проницательных голубых глазах зажегся злорадный огонек.

– Да уж сядьте. А то упадете.

– Ее зовут Крейг, Элен Крейг. Имя пишется и произносится на французский манер, так что можете представить себе вкусы ее мамочки. Та всегда была вульгарна и глупа. Элен! Подумать только. Девчонке сейчас шестнадцать лет.

Хозяйка сказала это безо всякой преамбулы, предварительно усевшись в одно из глубоких кресел перед камином. В одной руке она держала виски, в другой – сигарету без фильтра. Элизабет Калвертон затянулась, откашлялась и, не дождавшись от Эдуарда предполагаемой реакции, приняла слегка разочарованный вид. Да она терпеть не может мужчин, подумал Кристиан. Кровожадная особа.

– И еще… – Элизабет Калвертон помедлила и оценивающе посмотрела на Эдуарда. – Вы, кажется, считаете, будто я могу вам чем-то помочь. Так вот, вы ошибаетесь. Я почти не знаю эту девчонку и понятия не имею, где она сейчас. Может быть, она когда-нибудь напишет или позвонит. Но вряд ли.

Эдуард смотрел на свои руки, лицо его было застывшим. Кристиан догадывался, о чем сейчас думает его друг, и испытывал к нему острую жалость. Подводит итоги лжи: имя, возраст, семья – по меньшей мере три обмана. Кристиан подался вперед.

– Но она навешала вас в этом году, правда?

– Разумеется, – раздраженно фыркнула Элизабет Калвертон. – Доставила мне массу неудобств. Отправила сюда телеграмму, она запоздала и пришла всего за три часа до приезда Элен. Глупость какая! Если б она прислала письмо, я бы ответила, что приезжать не надо. А так пришлось ее пустить, что я могла сделать?

В ее голосе появилась нотка беспокойства. Она допила виски одним глотком, а Эдуард поднял голову. Хозяйка рывком поднялась из кресла, налила себе еще – без содовой, без воды. Рука ее слегка дрожала, графин позвякивал о стакан. Потом она села на место. Кристиан следил за ней с интересом. Старуха явно распереживалась и не хотела, чтобы они это заметили. Он посмотрел на Эдуарда, ожидая, что тот перейдет в наступление, но Эдуард молчал. О, он умел выдерживать паузу! И теперь Кристиан видел, насколько эффективно это средство. К его изумлению, Элизабет Калвертон кинула на Эдуарда взгляд, посмотрела на огонь, нервно затянулась и начала сбивчиво, обиженным тоном говорить:

– Я знаю, что вам мои слова кажутся слишком суровыми. Я всегда не ладила с матерью Элен. Мы с Вайолет были как вода и масло, терпеть друг друга не могли. Когда ей что-то было от меня нужно, она изображала любовь, но я ее с детства не выносила и была страшно рада, когда она отсюда сбежала. Время от времени она присылала письма, но я ни разу не ответила. Конечно, я знала, что она родила ребенка. Ей ужасно хотелось, чтобы перед родами ее пригласили вернуться домой. Вайолет всегда тянуло сюда, когда дела ее были плохи… – Элизабет Калвертон сделала последнюю затяжку и бросила окурок в огонь. – Но это все дела старые. Шестнадцать лет прошло. С тех пор я с сестрой, по сути дела, не общалась. Вообще-то она мне не родная, а сводная. Я и не знала, что она умерла. Не слышала даже, что она болеет. Потом вдруг получаю телеграмму, и появляется эта девчонка. Честно признаюсь, я удивилась: Вайолет каким-то чудом сумела дать дочери приличное воспитание. Девушка она довольно приятная – с хорошими манерами, с грамотной речью. Да и собой хоть куда. Правда, выглядела она неважно – бледная, усталая, еще не оправившаяся от смерти матери. Больше податься ей было некуда. Пришлось оставить Элен здесь. – Хозяйка помолчала; на щеках выступили пятна. – Я решила для себя, что это только на время. А потом… Ну, в общем, девчонка мне понравилась, и я уже подумывала, не разрешить ли ей остаться совсем. Вы видите, я живу одна, и еще этот чертов артрит привязался. Помочь по хозяйству некому, по саду тем более. При отце у нас работали шестнадцать садовников. А теперь приходится все делать самой… – Она сердито пожала плечами. – Правда, Элен о своих планах я ничего не говорила. Просто не успела. Она провела у меня ровно три дня и сделала ручкой. Наверно, она думала, что я богата, а когда увидела, как я живу – деньги-то давно перевелись, – то решила исчезнуть. Ну и ладно, знать ее больше не хочу. Вообще не нужно было ей приезжать.

– Понятно.

Эдуард посмотрел на свои руки и поднялся. Он подошел к окну и стал смотреть в сад. Сгущались сумерки.

– Хороший сад, – задумчиво произнес он. – Летом, наверное, здесь очень красиво.

Кристиан удивленно воззрился на него – до того искренне прозвучал голос Эдуарда. Зачем он попусту тратит время? Ведь нужно еще задать столько вопросов! Кристиан открыл было рот, но Эдуард взглядом велел ему помалкивать. Кристиан заткнулся, и тут хозяйка продолжила свой рассказ, на что Эдуард, очевидно, и рассчитывал. Теперь ее голос, поначалу почти вызывающий, смягчился.

– Он раньше был очень красивый. В моем детстве. Еще до войны, когда была прислуга, были деньги. – Элизабет Калвертон горько рассмеялась. – Бедный отец скончался бы на месте, если б увидел сад сегодня. Он ведь сам тут все посадил. Это был сад отца, который считался знаменитым ботаником своего времени. Настоящий виртуоз. Всему, что я знаю, я научилась от него. Мы были так близки, особенно после смерти матери. Я заменяла ему сына.

В это легко поверить, подумал Кристиан, смерив ее взглядом. Эдуард отвернулся от окна. Лицо его выражало нежное сочувствие, взгляд был устремлен прямо в глаза хозяйки.

– Это мне понятно, – сказал он. – Мы с моим отцом тоже были очень близки.

Эдуард сел, посмотрел на огонь и, как бы поколебавшись, тихо и задумчиво спросил:

– Должно быть, ваш отец женился вторично?

– Да. Мне тогда было семнадцать. Несчастный брак, отец впоследствии очень сожалел о своем решении. Его жену звали Верил. Верил Дженкинс. Невероятно вульгарная особа. Я ее просто ненавидела. Определенному сорту мужчин такие нравятся, я знаю. Вроде официантки из бара или хористки. У Верил были деньги. Ее покойный муж, кажется, владел пивоварней или чем-то в этом роде – я не выясняла. Наверно, отец женился из-за денег, у него накопилось столько долгов. Вряд ли эта женщина могла ему нравиться. Она совершенно не умела себя вести. Никто из наших знакомых не принимал ее у себя. Она совершенно изолировала отца от всех, вертела им, как хотела…

– Вайолет – ее дочь?

– Да, она родилась через год после их свадьбы, – чуть не выкрикнула мисс Калвертон. Ее голубые глаза вспыхнули огнем давней ненависти. – А вскоре ее мамаша бросила отца. И года через два умерла. Вайолет осталась у нас. Она тут выросла. – Хозяйка гневно махнула рукой. – Бедный отец души в ней не чаял.

– Вам, должно быть, приходилось нелегко, – прошептал Эдуард.

Глаза старухи сверкнули еще ярче.

– Ничего подобного. Отец очень любил меня, и я это знала. Мы были так же близки, как прежде. Но Вайолет росла такой коварной. Она умела ему подыгрывать. Она была довольно бесцветная, но хорошенькая, сюсюкала, как малое дитя, все время обнимала его, целовала, садилась на колени и все такое. Терпеть не могу, когда лижутся. А отец чувствовал себя ее защитником. Вайолет была очень робкой – или прикидывалась. Всего на свете боялась. Мозгов никаких. Она постоянно выводила меня из терпения. – Хозяйка помолчала и продолжила: – Вайолет всегда, с раннего детства, мечтала стать актрисой. И отрабатывала свое мастерство на отце. Часами вертелась перед зеркалом. После ужина в гостиной устраивала декламации – всякую чушь читала, вроде Теннисона. Таланта у нее не было ни на грош, но отец по доброте своей расхваливал ее, а она могла добиться от него всего, чего хотела. Выпрашивала у него дорогие подарки, хотя с деньгами уже было плохо. А однажды он даже свозил ее в Париж, представляете? Я рассказывала Элен об этом. Хотела, чтобы она поняла, чем вызвана моя неприязнь к ее матери. Это было несправедливо! Ведь я любила его, заботилась о нем, а для Вайолет он ровным счетом ничего не значил. Через два месяца после поездки в Париж она попросту сбежала из дома. Вступила в какую-то третьеразрядную труппу, сменила имя. Там был замешан мужчина, я уверена. Спуталась с кем-нибудь. У самой Вайолет на такое не хватило бы духу. – Мисс Калвертон вздохнула и отрешенно посмотрела куда-то в сторону. – Это убило отца. Вайолет так и не вернулась, и его сердце было разбито. Идиот-врач сказал, что причиной смерти стало воспаление легких, но я-то знаю, что отец умер от горя. Его смерть – на совести Вайолет. Я считала так с самого начала и мнения своего не изменила. Я тогда же написала ей, что не желаю больше никогда ее видеть.

Кристиан заметил, что Эдуард хмурится, словно безуспешно пытается что-то вспомнить. Возникла пауза. Элизабет Калвертон зажгла еще одну сигарету. Она, кажется, раскаивалась в своей горячности и теперь заговорила в более спокойном тоне:

– С тех пор я ее не видела. Иногда она присылала письма. Вступила в брак, разумеется, идиотский, с каким-то американским солдатом. Дочь родилась в Европе, потом семья переехала в Америку. Похоже, прожили они вместе недолго. Подробностей не помню – письма я сжигала… Сохранила только конверт с адресом. Где-то на Юге они жили. Если хотите, могу дать. Только вряд ли вам это поможет. Девчонка не могла туда вернуться.

– Вы полагаете? – спросил Эдуард.

Хозяйка с видимым усилием поднялась. Посмотрела на Эдуарда через плечо и ответила:

– Уверена. Элен ненавидит те места. Она сама сказала, и я ей верю. В этом.

– А в других вещах – нет?

– После того, что случилось, не верю. – Мисс Калвертон открыла ящик бюро и порылась в груде бумаг. – Ага, вот этот конверт. А вот телеграмма от Элен. Можете взять и то и другое. Мне это не нужно. – Она подняла глаза на Эдуарда, держа в руках два клочка бумаги. – Девочка была явно не в себе. Я вам сказала? Сначала она вела себя тихо. Потом начались приступы рыданий. Или наберет в рот воды – слова из нее не вытянешь. Какие-то жуткие истории рассказывала про себя и мамочку. В общем, слишком много эмоций, на мой вкус. Правда, она еше не успела оправиться после внезапной смерти матери. И мой дом ее явно разочаровал… – Голубые глаза посуровели. – Правда и то, что у девчонки слишком буйная фантазия. Как у ее мамочки. Честно говоря, я рада, что она уехала.

Элизабет Калвертон направилась к двери, как бы давая понять, что беседа закончена. Мужчины поднялись, но у двери хозяйка неожиданно обернулась и бросила на Эдуарда острый взгляд.

– Я слышала о вас, разумеется, – словно нехотя признаваясь, сказала она. – Вы держите лошадей, верно? У вас тренером работает Джек Дуайр.

– Да, – с некоторым удивлением ответил Эдуард. Элизабет Калвертон усмехнулась.

– Тогда вы поймете меня, если я скажу, что порода определяет все. Будь то у собак, у лошадей или у людей. Не знаю родословной отца Элен, но то, что девчонка многое унаследовала от своей мамочки, – это точно. И не забывайте об этом. Мужчины очень глупы во всем, что касается женщин, и вряд ли вы прислушаетесь к моему совету. Однако вы приехали сюда издалека, поэтому я все же считаю, что вы имеете право – и на информацию, и на совет.

Хозяйка повернулась и скрылась за дверью. Кристиан покраснел от такой вопиющей невежливости, которая, впрочем, ничуть не задела Эдуарда. Он последовал за хозяйкой, пожал ей руку и поблагодарил за помощь. Кристиану показалось, что старуху разозлило столь индифферентное отношение к ее выходке.

Сев в «Роллс-Ройс», Кристиан откинулся назад и вздохнул:

– Господи, ну и ведьма. «Родословная ее отца», подумать только. Когда я вижу таких мегер, мне делается стыдно, что я англичанин.

– Такой подвид характерен не только для Англии, – пожал плечами Эдуард. – Он достаточно распространен и в иных странах.

– Во всяком случае, я стараюсь с такими не общаться, – покосился на друга Кристиан. – Ты слишком невозмутим. Я даже разочарован. Мне так хотелось, чтобы ты дал ей сдачи.

– Зачем? К тому же она действительно нам помогла. Эдуард смотрел в темноту за окном.

– Да? – с любопытством спросил Кристиан. – Что-то я не заметил.

– Ну, может быть, помогла не впрямую, но сообщенные ею сведения нам рано или поздно пригодятся. – Эдуард рывком повернулся к другу: – Я должен знать о ней все. Иначе мне ее не найти. Я должен знать, какая она и чего она хочет.

Кристиан смотрел на него и думал, что узнает прежнего Эдуарда, которого помнил мальчиком, – то же выражение глаз, тот же напор. Кристиан был тронут и почувствовал нечто вроде страха за друга.

– И ты думаешь, что она хочет быть с тобой? – мягко спросил он, беря Эдуарда за руку. – А если ты ее найдешь и увидишь, что это не так?

– Все равно, – поколебавшись, резко ответил Эдуард и снова отвернулся к окну.

В плимутском аэропорту их ждал один из секретарей. «Роллс-Ройс» подкатил к самой взлетной полосе – там стоял личный самолет Эдуарда: моторы работали, в освещенном проеме двери маячил стюард. Кристиан не стал выходить из машины, ему нужно было ехать в Лондон. Эдуард задержался у автомобиля, беседуя о чем-то с секретарем.

Пошел дождь, задул ветер. Эдуард, не обращая внимания на непогоду, сосредоточенно слушал своего сотрудника. В свете посадочных огней Кристиан видел его бледное, напряженное лицо. Ветер завыл сильнее. Эдуард задал секретарю какой-то вопрос, тот кивнул. Тогда Эдуард мельком взглянул на небо, пожал секретарю руку и снова сел в «Роллс-Ройс».

Кристиан поднял стекло. По лицу друга он уже понял, что произошло.

– Нашли Синклера, да?

– Да. Сегодня днем.

– Ты летишь в Париж?

– Нет, в Рим.

– Ну-ну.

Их глаза встретились, и Эдуард снова вылез из машины.

– Удачи, – крикнул ему вслед Кристиан. Автомобиль уже тронулся, и он не был уверен, что Эдуард услышал. Лицо его было все таким же бледным и сосредоточенным, дождь падал на непокрытую голову.

Машина сделала разворот, и, когда Кристиан вновь обернулся, дверь самолета уже закрылась.

Картина называлась «Ночная игра». Съемки при этом происходили только днем – обычное проявление склонности Тэда к извращению, думал Льюис. Название ему не нравилось – смахивало на какую-то порнографическую дешевку, но Тэд уперся. Когда Льюис стал настаивать, Тэд, хихикнув, сказал, что по-французски это звучит куда лучше.

Раздражало Синклера в течение всех минувших шести недель и то, что он, оплативший половину расходов и обеспечивший бесплатное размещение для всей съемочной группы почти ничего не знал о картине. Вот и последний день съемок, а Льюис так ни в чем и не разобрался. Он стоял на верхней площадке лестницы в палаццо княгини в одной пижаме и пил содовую. Было шесть утра, Синклера мучило сильное похмелье. В просторном мраморном фойе директор картины, француз, распоряжался погрузкой оборудования в грузовики. Вокруг него сновали сотрудники – один француз, один американец, остальные итальянцы, – не столько помогая, сколько мешая. Их многоязычная болтовня и разбудила Льюиса.