Затем он дважды встречал ее возле арабской школы, что была на полпути между ее гостиницей и его домом. Он помнил, как звучали голоса арабских ребятишек, когда он и Джини бежали навстречу друг другу и она бросалась ему в объятия. Были ли еще какие-нибудь места? Не упустил ли он хоть одно из них? Он мог день за днем восстановить географию их встреч на протяжении всех тех трех недель. И тут его осенило: мечеть! Здесь же тоже есть мечеть – прямо напротив резиденции посла, и если ехать быстро, до нее отсюда можно добраться за две с половиной минуты.
      Паскаль выбежал к машине и задним ходом выехал на улицу. Без четверти девять он подъехал к парку, притормозил и стал смотреть. Въезд в парк и кольцевая дорога были перекрыты.
      Впрочем, дорога была закрыта только для автомобилей, но не для пешеходов. Он остановил машину напротив въезда в парк, перегороженного ограждениями, возле которых стояли полицейские. Машины внутрь не пропускали, но Паскаль увидел, что какой-то джоггер и женщина с маленькой собачкой на поводке беспрепятственно миновали кордон. Паскаль тронулся с места, завернул налево, еще раз налево, остановил машину и, выйдя из нее, побежал в сторону ворот. Когда в поле его зрения появились полицейские, он замедлил шаг и постарался идти непринужденной походкой, предварительно убедившись, что фотоаппарат, висевший у него на шее, надежно спрятан под пиджаком и незаметен.
      Пройдя мимо полицейских, лишь мельком взглянувших на него, Паскаль свернул направо и пошел по кольцевой дороге, а когда полицейские уже не могли его видеть, побежал со всех ног. Впереди, за изгибом дороги, должны были находиться мечеть и резиденция Хоторна. Рядом с ее проходной была калитка, через которую пешеходы могли попасть в основную парковую зону.
      Ворота проходной были надежно заперты. Паскаль мало что мог увидеть на территории самой резиденции, поскольку вдоль ограды росли деревья и густой вечнозеленый кустарник. Сквозь бреши в зарослях ему удалось увидеть два белых автомобиля. Он не мог быть уверен, но похоже было, что возле дома стоят две машины «Скорой помощи».
      Паскаль ускорил шаг. Он пробежал примерно шестьдесят метров, отделявших его от мечети по другую сторону кольцевой дороги. Мечеть отделяла от дороги низкая ограда. Отсюда, откуда была видна резиденция, входа в ограду не было. Вокруг – ни единой души. Территория, на которой находилась мечеть и прочие относившиеся к ней постройки, была довольно обширной. Сама мечеть со своим сверкающим куполом стояла слева от Паскаля, а прямо перед ним раскинулся широкий двор и взметнулся в небо высоченный минарет. Справа находились подсобные постройки.
      До входа во двор мечети было метров восемьдесят. Он выходил прямо на главную дорогу. Оглядевшись по сторонам, Паскаль легко взобрался на ограду и спрыгнул по другую ее сторону. Когда он оказался во дворе мечети, часы показывали пять минут десятого. Паскаль стоял под минаретом и озирался. По главной дороге за пределами парка прошли несколько прохожих и машин, но здесь, на дворе, никого не было. Паскаль еще раз огляделся, поднял голову и посмотрел на верхушку минарета, устремившуюся к поднимавшемуся в небе солнцу. Никого. Действительно ли Джини хотела, чтобы он ждал ее здесь?
      Паскаль подождал десять или пятнадцать минут. В девять двадцать, не в состоянии ждать дольше, он пересек двор, снова перелез через ограду и вернулся на кольцевую дорогу. Какое-то время помаячил на месте, а затем углубился в парк.
      Паскаль понял, что очутился на том же самом месте, где к Джини впервые подошел Макмаллен. Он стоял на небольшом холмике под молодыми каштанами, откуда были ясно видны и мечеть, и сад перед резиденцией. Паскаль видел изгородь вокруг сада и натянутую между ее прутьями камуфляжную сеть, о которой говорила Джини, видел просветы между деревьями. Паскаль еще раз хмуро посмотрел на ограду, затем оглянулся на мечеть, подошел к ближайшей скамейке и опустился на нее.
      Его глаза внимательно обшаривали парк. День обещал быть солнечным, но сейчас было раннее воскресное утро, поэтому посетителей в парке было мало. Паскаль наблюдал за редкими любителями бега трусцой, за несколькими людьми, выгуливавшими собак. Он отметил про себя и парочку, стоявшую возле пруда с лодками, и отца с двумя ребятишками, игравшими на детской площадке, и Дальше, на мостике через протоку, вытекавшую из пруда, пожилую пару, кормившую уток.
      Паскаль чувствовал, что какое-то воспоминание царапается на задворках его сознания. Здесь крылся какой-то смысл, эта картина казалась ему до боли знакомой, и он близок к тому, чтобы ухватить ее значение. Паскаль закурил и стал напряженно думать.
      Во-первых, Джеймс Макмаллен жив. Паскаль не знал этого наверняка, но был почти уверен, что так оно и есть. А поскольку у мертвеца на рельсах был перстень-печатка Макмаллена и его удостоверение личности, значит, Макмаллен инсценировал собственную смерть. Но зачем?
      Если к тому времени, когда Джини в последний раз звонила Паскалю, она уже была уверена в этом, почему она отправила его к мечети? Объяснялось ли это лишь тем, что она сама находилась здесь, поблизости – в резиденции посла, и хотела дать ему понять это? Или тут таился какой-то скрытый смысл, зашифрованное послание?
      Время все шло и шло. Паскаля начинало охватывать нарастающее отчаяние. Все те же любители бега, папаша с двумя детьми, пожилая парочка, длинная линия ограды, мечеть… Паскаль поднялся и стал расхаживать взад-вперед. Он оглянулся на мечеть, но возле нее по-прежнему не было ни одной живой души. Может, ему стоит рискнуть и попробовать сунуться в резиденцию? Однако Паскаль был уверен, что его и на порог не пустят. Кроме того, что там делают две машины «Скорой помощи»?
      Он углубился в парк и пошел по направлению к пруду, но затем остановился и, оглянувшись, задумчиво посмотрел на путь, которым он сюда пришел. Часы показывали уже девять сорок пять, и парк начинал заполняться посетителями. Взглянув на ворота, через которые он сюда попал, Паскаль увидел, как в них входит группа подростков со скейтбордами, парочка влюбленных, держащихся за руки, двое мужчин – один в куртке, другой в костюме, – женщина, толкавшая перед собой коляску. «В десять, – подумал он. – Я войду в проходную ровно в десять и заставлю их пропустить меня внутрь». Но даже приняв это решение, он чувствовал, что находится на грани осознания чего-то очень важного. Паскаль направился обратно к воротам и мечети, и когда он снова очутился под сенью молодых каштанов, его наконец осенило. «Холм, – подумал он, помертвев. – Земляная насыпь».
      Один за другим в единую картину начали складываться маленькие подсказки, едва уловимые намеки, которые он пропустил раньше. Зачем Макмаллен привез их в то убежище в Оксфордшире? Чтобы сбить их со следа. Он отвлек их внимание от Лондона, от этого места. Именно здесь они с Лиз встречались в прошлом. Паскаль и раньше подозревал, что между ней и Макмалленом существует тайный сговор, но даже допуская это, к каким дальнейшим выводам он пришел? Могла ли Лиз задумывать покушение на жизнь своего мужа, избрав своим орудием Макмаллена, еще тогда, раньше, когда они вместе прогуливались в этой части парка? Возможно ли такое, что, когда Макмаллен встретился здесь с Джини, он преследовал двоякую цель: не только вступить с ней в контакт, но и окончательно решить, как же он в итоге поступит?
      «Каким же я был дураком, каким идиотом!» – подумал Паскаль, рванувшись с бугра на земле в сторону посольской ограды. Сквозь толщу кустарника и камуфляжной сетки он ничего не видел, зато слышал голоса, доносившиеся из сада. Белый как мел, он резко обернулся, хмуро глядя на земляной холм. «Нет, – подумал он, – нет, это невозможно. Бугор недостаточно высок, а кустарник по ту сторону ограды слишком плотный и высокий». Часы на церкви в отдалении пробили десять раз. Паскаль, словно примерзший к одному месту, неподвижно стоял, размышляя, каким образом Макмаллен все это спланировал, как это могло быть осуществлено.
      Наверняка не внутри сада, ибо любая попытка проникнуть внутрь заставила бы сработать установленную здесь сигнализацию. Значит, снаружи? Но с какого места? И откуда Макмаллен может знать время, когда посол выйдет в сад, если только сама Лиз не поможет ему устроить это? Паскаль озирался: трава, земляной бугор, мечеть, кольцевая дорога, высокий белый купол сверкающего зимнего неба.
      Он понял все буквально за минуту до того, как увидел в отдалении Джеймса Макмаллена. И понял только тогда, когда в глаза ему бросилась брешь в деревьях, росших позади ограды – та самая, что появилась в результате вырубки указанных Лиз деревьев. Он понял, когда, переведя взгляд на несколько градусов левее, увидел мечеть и ее минарет, взметнувшийся на сто метров ввысь.
      Буквально на секунду мысль перенесла его в прошлое. В Бейрут. В Белфаст. Там излюбленным местом снайперов были высокие здания, откуда можно было вести прицельный и потому смертоносный огонь.
      И именно в это мгновенье Паскаль увидел Макмаллена – буквально в сотне метров. Тот снял свою куртку и обернул ее вокруг какого-то предмета, который только что поднял с земли. Затем он вышел из ворот парка за ограду и пошел по кольцевой дороге. Паскаль бросился бежать. «Сегодня воскресенье, – думал он. – Третье воскресенье месяца. Так вот как они все задумали. Это случится сейчас».
 
      Когда Джини, следуя за Хоторном, вышла на террасу позади дома, она отчетливо услышала потрескивание раций. Группа, стоявшая возле Лиз, стала многолюднее. Уступая Хоторну дорогу, люди расступились, и Джини поняла, что их теперь не менее десяти. Две медсестры, плачущая женщина, судя по одежде – прислуга, еще слуга, врачи и как минимум трос охранников. На краю террасы, не сводя взгляда с Лиз, стоял Мэлоун. Джини увидела, как он, насупившись, поднял руку и произнес что-то в микрофон, спрятанный в манжете.
      – Отведите их внутрь, – холодным от гнева голосом велел Хоторн. Джини обернулась и поняла, что этот приказ относился к Фрэнку Ромеро, который тут же начал оттеснять стоявших к дому. Возле Лиз остались только один врач и медсестра. Как только Хоторн с Джини спустились по ступеням террасы и вышли на лужайку, Ромеро и Мэлоун тут же переместились за их спины и пошли сзади метрах в двадцати от них.
      – Стойте там, ради всего святого, – тихо приказал Хоторн, обернувшись и глядя на телохранителей. – Я сам этим займусь, понятно?
      Джини видела, что Ромеро заколебался, но потом все же застыл на месте, однако Мэлоун проигнорировал приказание и остановился только тогда, когда остановились и Хоторн с Джини. Джини смотрела, как глаза охранника под сведенными в одну линию бровями прочесывают каждый метр сада и ограды по его периметру. Следуя за Хоторном, она приблизилась к скамейке.
      Лиз не пошевелилась, пока они оба не подошли к скамье и не оказались прямо перед ней. Несколько секунд она смотрела на них пустыми глазами, а потом поднялась на ноги, словно находилась на каком-нибудь дипломатическом приеме, и сжала руку Джини своими ледяными пальцами.
      – Джини, – сказала она, – вы здесь. Как это замечательно! Не правда ли, чудесный день? Такое солнце… Вам не кажется, что здесь, на солнце, довольно тепло?
      Она снова села на скамейку и жестом пригласила девушку последовать ее примеру. Джини неуверенно смотрела на жену посла. Ее лицо было мелово-бледным, лишь на щеках алели два пятна лихорадочного румянца. У Лиз, похоже, была высокая температура. Солнце и впрямь светило очень ярко, но воздух был ледяным. На одной стороне ее лица Джини заметила наливавшийся кровоподтек. Лиз пристально посмотрела на Джини и сильно сжала ее руку своими тонкими пальцами. Ее била дрожь. Зрачки ее глаз были настолько расширены, что глаза от этого казались черными.
      «Чего она, черт побери, наглоталась?» – тревожно подумала Джини.
      – Здесь холодно, Лиз, – мягко сказала она. – Может, вам стоит накинуть пальто?
      – О нет, – легко рассмеялась Лиз. – Мне вовсе не холодно. День сегодня выдался просто восхитительный. Мы все вместе просто посидим здесь немного на солнышке. Почему бы тебе не налить нам что-нибудь выпить? – обратилась она к мужу.
      – Сейчас всего десять часов утра, Лиз, – мягко ответил он. – Я думаю, Джини вряд ли захочется пить в такую рань.
      – Чепуха! – Голос женщины окреп, в нем появились почти кокетливые нотки. – Я уверена, что ей хочется. Шампанского. Бокал шампанского. Шампанское можно пить в любое время суток.
      Хоторн мрачно посмотрел на Джини, и она чуть заметно кивнула ему в ответ. Он немного поколебался, словно собираясь вступить в спор, но затем решил этого не делать. Резко повернувшись, он пошел по траве в сторону дома. Остановившись возле террасы, он кивком подозвал к себе Мэлоуна, и через несколько секунд до Джини донесся знакомый звук рации: наполовину шипение, наполовину свист. Лиз тоже услышала его и еще сильнее вцепилась в руку девушки.
      – Его отец там? – спросила она, вновь вздрагивая всем телом.
      – Думаю, да, хотя здесь его не видно. Он, видимо, в доме.
      – У нас мало времени. Слушайте меня внимательно. – Почерневшие глаза Лиз не отрывались от лица Джини, хотя ей, казалось, было трудно сфокусировать взгляд. Она коротко кашлянула. – Ответьте мне, только ответьте быстрее: вы с ним спали? Вы спали с ним?
      – С вашим мужем? – мягко переспросила Джини. – Нет. Конечно же, нет.
      – О-о-о, – слегка простонала Лиз, – слава тебе, Господи! – Она сжала руку девушки так сильно, что ее ногти впились в ладонь Джини. – И вы не собираетесь ложиться с ним в постель, не правда ли? Вы можете мне это обещать? Пока вы этого не сделаете, вам ничего не будет угрожать. В этом случае он не причинит вам вреда и не позволит сделать это своему отцу… – Она умолкла, ее темные глаза подозрительно сузились. – А вы мне правду говорите?
      – Да, Лиз, я говорю правду.
      – Он пытался уложить вас в постель? Я думаю, что да, – произнесла она, сотрясаемая немилосердной дрожью. – Он заставлял вас прикасаться к нему? Он это любит… по крайней мере, говорит, что любит. Хотя, возможно, и врет. О Боже, я должна подумать. Мне необходимо как следует подумать. – Лиз подняла свою тонкую руку, сжала ее в кулак и трижды с силой ударила себя по голове.
      – Вот так. Вот так-то лучше, – сказала она Джини с ослепительной улыбкой. – Понимаете, я должна поговорить с вами, прежде чем меня увезут. Как только я окажусь в этой «скорой помощи» – конец. Он окончательно прилепит ко мне ярлык. Все бумаги уже готовы, ему остается только приехать в больницу и подписать их… – Внезапно слезы наполнили ее глаза и потекли по щекам. – И тогда я уже никогда не смогу увидеть моих маленьких мальчиков. Это ужасно, Джини. И теперь уже никто не сможет мне помочь, даже вы. Он рассказал вам? Джеймс мертв…
      Из груди Лиз вырвался стон отчаяния. Джини оглянулась и увидела, что Хоторн все еще беседует на террасе с Мэлоуном.
      – Лиз, – аккуратно начала она, – я думаю, что Джеймс не умер. Вы, видимо, заблуждаетесь на этот счет.
      – Умер! Умер! – слабо выкрикнула Лиз. – Вчера ночью они привезли его сюда и убили прямо на моих глазах. Это животное, Ромеро, сделал это. А меня заставили на все это смотреть. Глядите, Джини, у меня на платье до сих пор осталась его кровь…
      Джини опустила глаза. Легкое платье, одетое на Лиз, было сделано из прекрасного белого хлопка, на котором не было ни единого пятнышка – ни крови, ни чего-либо еще.
      – Он говорил вам? – неожиданно резко спросила Лиз. – Он рассказывал вам все это вранье про меня? А его отец? – Она опять сжала руку Джини. – Вы не должны им верить, Джини. Он великолепно умеет лгать и всегда умел. Джон очень, очень опасен, особенно для женщины. Вы должны это понять. Он может заставить женщин делать такое… Что он только не заставлял меня выделывать, Джини, какие гнусные вещи! И смотрел на это… Конечно же, он меня не любит, я говорила вам об этом раньше? По-моему, говорила. И все равно, когда ему надоедают другие девицы, эти блондинки, он все равно возвращается ко мне. Он унижает меня перед другими мужчинами. Он обожает это. Я не могу пересказать, что он заставляет меня делать с ними, поскольку это звучит настолько безумно, настолько отвратительно! Но у меня нет выбора. Послушайте, Джини… – Трясясь всем телом, Лиз повернулась, чтобы Джини могла видеть огромный синяк на ее лице. – Это сделал Джон прошлой ночью. Скажите своему другу… кажется, его зовут Паскаль? Да, скажите Паскалю, на тот случай, если вчера ему удалось сделать снимки, что то была не моя вина. Джон заставил меня вытворять все это. А потом, задернув шторы, сделал со мной такое… Наклонитесь, Джини, я не могу говорить об этом громко, поэтому я шепотом расскажу вам на ухо, что он сделал со мной…
      Лиз притянула к себе Джини и начала ожесточенно шептать ей в ухо. Джини едва разбирала слова в этом сбивчивом потоке самых безумных обвинений. Вдруг Лиз отшатнулась от Джини и резко спросила:
      – Вы мне можете кое-что пообещать?
      – Если от меня это зависит, то да.
      – Теперь, поговорив с вами, я могу отправляться. Может, для меня будет даже лучше оказаться в каком-нибудь тихом месте и подольше отдохнуть. Так говорит Джон. – Лиз растерянно потрясла головой, затем отвернулась и издала тяжелый вздох. – Но прежде, чем я это сделаю, Джини, я хочу убедиться в том, что вам ничего не грозит. Обещайте, что вы не ляжете с ним в постель. Вне зависимости от того, что он вам наплетет. Обещайте, Джини!
      – Этого никогда не случится, Лиз. Можете даже не думать об этом.
      – Вы хотите сказать, что не испытываете никакого желания? – На лице Лиз появилось хитрое выражение. – Вы уверены? Вы меня не обманываете? Большинство женщин не могут устоять перед Джоном. В постели он великолепен: страстный, сильный… – Она засмеялась своим низким смехом. – Знаете ли вы такое выражение «le diable au corps»? Это как раз про него. Он такое умеет вытворять… Прокатит вас до ада и обратно!
      Джини неуверенно смотрела на сидевшую рядом женщину. Внезапно Лиз показалась ей вовсе не безумной, а, наоборот, хитрой и расчетливой женщиной. Быстро оглянувшись по сторонам, она снова схватила Джини за руку.
      – Ну да ладно, – быстро и тихо заговорила она, – забудьте об этом. Я просто хочу быть уверена, что вам ничего не грозит. Поэтому, когда меня увезут… Джини, не входите вместе с ним в этот дом. Не подвергайте себя такому риску.
      – Я сразу же уйду, Лиз, вы знаете это. Постарайтесь не волноваться…
      – Нет, нет, послушайте! Я не шучу! – Пятна на ее щеках стали багровыми, расширенные глаза смотрели на Джини умоляющим взглядом. – Обещайте мне не входить в дом. Вы можете уйти прямо через сад. Находитесь на виду у охранников, там, где вас может видеть Мэлоун. Видите тропинку? Она приведет вас прямо к воротам. Только не рассказывайте о том, что я вам говорила. О Господи, он возвращается! – На лице Лиз отразился ужас. Джини с жалостью посмотрела на женщину. Теперь Лиз нервно теребила часики у себя на запястье. – Не говорите ему ни слова о том, что я вам рассказала, Джини! Во имя всего святого, не говорите ему ни слова!
      При приближении Хоторна Лиз отвернулась в сторону и на несколько сантиметров отодвинулась от Джини. Она сделала вид, что разглядывает сад, затем вновь принялась изучать циферблат своих часов. Когда Хоторн с серым от изнеможения лицом подошел к скамейке, она встала.
      – Уже так много времени! – возбужденно воскликнула она – Джини, я так рада, что смогла с вами поговорить! Джон, мне уже гораздо лучше. Я чувствую себя намного увереннее. Джини помогла мне понять, что я действительно нуждаюсь в хорошем отдыхе. Так что я готова ехать. Не беспокойся, милый, никаких глупых сцен и шума больше не будет.
      Хоторн настороженно посмотрел на жену, словно опасаясь, что эта податливость является лишь прелюдией к очередному взрыву.
      – «Скорая помощь» ждет тебя. И та ирландская сиделка, которая тебе понравилась, помнишь? Она поедет с тобой. А я сегодня же заеду повидать тебя.
      – Я знаю. Я знаю это. Спасибо тебе за все, ты так добр ко мне, – слабо улыбнулась Лиз. – Я только что рассказывала Джини о том, какой ты… хороший. До свидания, Джини. Обнимите от меня Мэри. Не забудете?
      Лиз наклонилась и поцеловала Джини в щеку. Хоторн протянул ей руку, но Лиз не обратила на нее никакого внимания и отошла к дальнему концу скамейки. В отдалении послышался приглушенный шум радиопомех. Медсестра, дожидавшаяся на террасе, взяла плед и сделала несколько шагов вперед, а затем взглянула на врача и кивнула ему головой.
      – Позволь мне отвести тебя в машину, Лиз, – попросил Хоторн.
      – Нет, не надо! – неожиданно повысила она голос. Хоторн колебался.
      – Ты уверена, Лиз? Может быть, тебя проводит Джини?..
      – Нет. Нет, – резко ответила она. – Я пойду сама, Джон. Я не хочу, чтобы ты меня провожал. Пусть никто не провожает.
      – Лиз…
      – Оставь меня в покое! – Женщина попятилась на несколько шагов. Она тряслась и безотчетно теребила свое платье.
      – Ну хорошо, Лиз, – согласился Хоторн. – Хорошо. Если ты этого хочешь, я останусь здесь. – Он оглянулся и незаметно подал знак медсестре.
      – Останься в саду. Покажи Джини наш сад… – сказала облегченно Лиз. – Я знаю, он ей понравится, и тебе это тоже понравится. Покажи ей нашу лавандовую дорожку, дорогой, и наш «маленький парк». Вам ведь хочется взглянуть, правда, Джини?
      – Конечно, – спокойно ответила Джини. – Очень хочется.
      Ее ответ, казалось, успокоил Лиз. Не сказав больше ни слова, Лиз глубоко вздохнула, повернулась и пошла прочь. Подойдя к террасе, она улыбнулась врачам и поцеловала в щеку медсестру, и они все вместе прошли в дом. Джини задумчиво смотрела, как уходит Лиз. Ей показалось странным то упорство, с которым женщина требовала, чтобы они остались в саду.
      Хоторн смотрел на удалявшуюся жену с бесстрастным выражением на лице. Через несколько секунд до их слуха донесся шум моторов. Фрэнк Ромеро, стоявший на террасе, поднял руку и что-то сказал в микрофон на запястье. В тридцати метрах слева от них неподвижно стоял Мэлоун, не спуская взгляда с ограды. Машины «Скорой помощи» стали выезжать. Ромеро с террасы подал знак рукой, и Джон Хоторн, стоявший до того неподвижно, словно статуя, ожил.
      Из его груди вырвался долгий медленный вздох. Отойдя на несколько метров от Джини, посол поднял голову и посмотрел в светлое бело-голубое небо.
      – Ну вот и все, – сказал он. – Все кончено. Даже трудно поверить, но это так. Я могу снова начать жить. – Он в нерешительности посмотрел на Джини. – Спасибо вам, – сказал он. – Вы ведь понимаете, что у меня нет иного выхода? Господи, мне кажется, что я только сейчас могу свободно вздохнуть.
      Хоторн умолк, но тут же заговорил снова:
      – Я догадываюсь, о чем вы думаете, Джини. О том, что главные неприятности для меня еще впереди? Что мне еще предстоит одолеть эту молодую женщину-репортера, которая, возможно, пощадит меня, а возможно, и нет? – Посол улыбнулся. – Пусть даже и так. Но сейчас я чувствую себя… свободным, что ли. И сегодня действительно великолепный день. Такой свежий. Мне даже жарко.
      Он стянул с себя свитер, кинул его на скамейку, закатал рукава рубашки, взглянул на небо и потянулся.
      – Мне кажется, что в воздухе пахнет весной. Пойдемте, Джини, я покажу вам сад. Сейчас, конечно, для такого осмотра не самое подходящее время года, и его нельзя сравнивать с моим садом в Оксфордшире, но наш «маленький парк» действительно очень хорош. Я сам продумал, каким его сделать. – Хоторн попытался протянуть Джини руку, но, увидев, что она старательно не замечает его руки, сдержал свой порыв.
      – Извините, я совсем забыл, – виновато произнес он. – Мне сейчас показалось, что мы друзья, а это, конечно же, не так. По крайней мере, пока. Но… – Он помолчал. – Вы, я вижу, не хотите? Что с вами, Джини?
      Джини с похолодевшим сердцем уставилась на Хоторна. Она впервые видела его в рубашке с открытым воротником. Теперь, когда он снял свитер, на его шее отчетливо виднелись царапины. Длинные, четкие, оставленные явно когтями животного. Еще одна отметина, украшавшая его правую руку, стала заметна после того, как Хоторн закатал рукава. Эти тонкие шрамы уже почти зажили. «Что ж, – подумала Джини, – им действительно пора зажить». Ведь со дня гибели Наполеона прошла уже почти неделя.
      «Ах ты, ублюдок!» – вертелось у нее в голове. Хоторн все еще смотрел на нее с непонимающим, озабоченным выражением на лице.
      Подражая его манере говорить и сделав вид, что она тоже испытывает облегчение, Джини произнесла:
      – Да, Джон, я действительно хотела бы осмотреть сад. Особенно ваш «маленький парк».
      Она впервые обратилась к нему по имени, и Хоторну это, похоже, понравилось. Он повел Джини по саду, а затем, внимательно взглянув на нее, уверенно обнял за талию.

Глава 39