Они разговаривали и занимались любовью почти всю ночь. Проснувшись в ее объятиях на следующее утро, Паскаль сначала испытал чувство полного умиротворения, а затем волнения от непомерной радости. Ему казалось, что ночью он был ослеплен и оглушен, а теперь снова мог слышать, видеть и ощущать все с необыкновенной чуткостью. И хотя ему хотелось пребывать в таком состоянии бесконечно долго, позволяя времени бежать мимо, не затрагивая его, Паскаль понимал, что сейчас для этого не самый подходящий момент.
Поэтому, совершив над собой усилие, он поднялся и проделал все процедуры, которые обычно приводили его в чувство: встал под душ, оделся, выпил две чашки кофе, позвонил портье, сдал комнату и заказал лодку-такси. Он был настроен решительно и уверен, что они успеют на самый первый рейс.
Они выехали в аэропорт гораздо раньше, чем это было необходимо. Водное такси лавировало между черными бакенами, отмечавшими фарватер канала, утренний свет был еще неярким и серым, а над водой висела все та же зеленоватая дымка.
Стояло утро понедельника, и они добрались до маленького аэропорта, когда еще не пробило восемь. По залу бесцельно слонялись несколько вооруженных охранников, девушка за стойкой контроля зевала. «Оба рейса, – сказала она, – задерживаются. Придется подождать еще, по крайней мере, час».
Только после того, как она произнесла слова «оба рейса», Паскаль вспомнил, каковы были их планы. Ведь он забронировал билеты на разные рейсы: для Джини – прямой рейс на Лондон, для себя – до Парижа, откуда он должен был вылететь в Лондон пятичасовым самолетом. После обеда ему предстояло встретиться с дочерью. У Марианны все еще продолжались каникулы, и ему было позволено увидеться с ней в три часа дня. Как же он мог об этом забыть! Злясь на самого себя, Паскаль начал ругаться, но потом перевел глаза на Джини и в то же мгновение понял, почему он обо всем позабыл.
– Это все из-за тебя, – сказал он, пытаясь скрыть счастье, которое так и прорывалось в его голосе. – Это твоя вина, Джини. Я не соображаю, где нахожусь и что делаю. Я не могу ни о чем думать…
Ему подумалось, что существует единственный разумный выход: отменить встречу с Марианной.
– Ты не полетишь в Лондон одна, – сказал он. – Я не позволю, чтобы ты оставалась одна в этой квартире.
Но Джини привела его в кафе аэропорта, напоила крепким кофе и стала переубеждать.
– Ты не можешь так поступить, – говорила она. – Ты должен поговорить со своей женой, Паскаль. Да и Марианна ждет не дождется встречи с тобой. Ведь вы встречаетесь в три часа. Вечером ты уже будешь в Лондоне. Ну что может случиться за это время!
Но перед глазами Паскаля все еще стояла комната в Палаццо Оссорио и их страшная находка. Джини поняла, что он уперся, и ничто не заставит его изменить решение. Нет, нет и нет, он не пустит ее одну в эту квартиру в Айлингтоне.
Именно Джини предложила компромисс. Хорошо, в таком случае вместо того, чтобы возвращаться домой, она прямо из аэропорта поедет к Мэри и будет оставаться там до тех пор, пока Паскаль вечером не вернется в Лондон.
– Ты даже можешь заехать за мной к Мэри, – предложила она. – Я буду ждать тебя там. Сейчас я ей позвоню, чтобы убедиться, что она дома. Вот увидишь, все будет в порядке. Это даже к лучшему, – добавила она, помолчав. – Я хочу задать Мэри кое-какие вопросы. – Она обвела глазами пустой зал вылетов и безлюдное кафе. – Ты, наверное, догадываешься, о чем я хочу у нее спросить.
Паскаль заворчал. Он уже был готов пуститься в дальнейшие пререкания, но Джини не позволила. Она помнила его слова о том, насколько важна для него эта встреча с дочерью, поэтому без долгих разговоров она нашла телефонную будку и позвонила Мэри. Их соединили почти сразу. Мачеха, встававшая обычно очень рано, подняла трубку после второго гудка. Она, как и всегда, была рада услышать Джини, но в то же время девушка заметила, что голос ее звучал как-то странно и немного напряженно.
– Примерно в полдень? – переспросила Мэри. – Милая, ты знаешь, как мне всегда приятно с тобой видеться, но боюсь, что на сей раз это будет затруднительно. Да, у меня тут кое-какие проблемы. Что, дорогая? Я тебя очень плохо слышу, связь просто ужасная… Ну если тебе действительно так необходимо со мной поговорить, возможно, я смогу уйти попозже, но я пока не уверена. Вот если бы я могла перезвонить тебе примерно через часок…
Джини не сказала ей, откуда звонит, и теперь быстро произнесла:
– Нет, Мэри, не надо. До меня сложно дозвониться. Я уже должна бежать. Я свободна все утро, может быть, смогу заехать к тебе чуть позже? Например в половине первого или в час? Ты никуда не уходишь на обед?
– Нет, нет… Дело не в обеде. Я просто не могу тебе сейчас объяснить. Случилось кое-что весьма неприятное и… – Голос Мэри затих, но потом снова зазвучал в трубке. – Я знаю, как мы сделаем, дорогая. Все очень просто. Помнишь, мы как-то уже так поступали. Я оставлю ключ своей соседке, в доме пятьдесят шесть. Так что если меня не окажется, ты все равно сможешь войти. Мне не хочется, чтобы ты торчала у порога в такую мерзкую погоду. Так мы и сделаем. Возможно, я и буду дома, но если мне придется отлучиться, смело входи и приласкай несчастного Пса. Я оставлю для тебя сандвичи.
– Мэри…
– Нет, давай остановимся на этом. Если я и уйду, то ненадолго. А если мне придется задержаться, что ж, я хоть буду знать, где тебя найти. – Мэри помолчала. – Джини, с тобой все в порядке? Там не было… У тебя не возникало проблем с… Дело в каком-то мужчине, милая?
Джини улыбнулась.
– Вроде того, – ответила она. – Можно сказать и так.
– О, Джини… Я надеюсь, это не твой Паскаль? Он показался мне довольно симпатичным… Нет? Тогда что же, дорогая? Ну хорошо, ладно, будь по-твоему. Скоро увидимся. Обнимаю тебя…
Джини задумчиво повесила трубку. Ей подумалось, что подробности этого разговора Паскалю лучше не передавать. Все еще немного озадаченная, она медленно вернулась в кафе.
– Все прекрасно, – бодро сказала она. – Я обо всем договорилась. Я еду к Мэри, а потом… – Джини вдруг запнулась, не в силах продолжать. Она увидела Паскаля, и все эти договоренности, препирательства, обсуждения показались ей такими незначительными! Он поднялся со стула и одним резким движением заключил ее в объятия. Целуя ей волосы, он поднял к себе лицо девушки.
– Ты знаешь, я не хочу расставаться с тобой даже на час, даже на одну минуту, – сказал он. – Ты знаешь об этом?
С этими словами он затащил ее в углубление, подальше от любопытных глаз карабинеров. Там они стояли, обнимаясь и бормоча какие-то слова. Одновременно с огромным счастьем Паскаль испытывал неловкость и волнение. Он почти изменил свои планы, во второй раз заявив, что, несмотря ни на что, летит вместе с ней. Даже спустя много времени, он так и не смог решить, обернулось ли бы все к лучшему или к худшему, если бы тогда он именно так и поступил.
Только когда объявили о посадке на ее самолет, Паскаль хватился, что прошлой ночью забыл ей кое-что сказать.
– Бейрут, Джини, – торопливо проговорил он. – Очень важно, чтобы ты это знала. Ты помнишь, что они устроили, когда вломились в твою квартиру. Я тогда еще сказал тебе, что это, видимо, сделал человек, знавший, как причинить нам боль, знавший о том, что было в Бейруте…
– Об этом не знает никто. Только мой отец. Я же говорила тебе…
– Милая, ты ошибаешься. Мэри все знает. В тот вечер, во время приема, она дала это понять совершенно недвусмысленно. Неважно, откуда она узнала, сейчас не время это выяснять, но поверь мне, я прав. Она знает обо всем, что там было, и я думаю, она рассказала об этом кому-то еще.
– Она бы не сделала этого! Никогда! Только не Мэри! Паскаль увидел, как лицо Джини приняло упрямое выражение, и привлек ее к себе.
– Конечно же, она не сплетничала. Нет, конечно, нет. Но она, видимо, очень переживала и с кем-то поделилась. Попросила совета. Кто был ее ближайшим другом после смерти мужа? Кто помогал ей пережить тяготы вдовства, привозил ей книги, подарки… От кого она зависит, Джини?
– Джон Хоторн…
– Вот именно. – Он отстранился от девушки и, посмотрев ей в лицо, увидел озабоченность в ее темных глазах. – Если я прав, Джини, то именно он послал кого-то в твою квартиру с особым поручением, выполнение которого, как он теперь знал совершенно точно, причинит тебе боль.
Паскаль сдвинул брови.
– Дорогая, обещай мне быть осторожной. Я не хочу, чтобы он причинил тебе вред.
Джини привстала на носки и поцеловала его.
– Я не позволю ему сделать это. Я никому не позволю.
Она направилась к дверям вылета, но на полпути остановилась и импульсивно обернулась к Паскалю.
– Все равно он не знает о том, что произошло в Бейруте, – сказала она. – Может, он и думает, что знает, но ошибается. Ни он не знает, ни кто-либо еще. Кроме нас.
Глава 19
В комнате было тепло и тихо. Где-то в отдалении тикали часы. За окнами тоже стояла тишина, лишь изредка нарушаемая колесами проезжавших автомобилей. Выглянув на улицу, Джини увидела, что дождь уступил место мокрым снежным хлопьям. Она приехала позже, чем рассчитывала. Мэри дома не было, вместо нее девушка нашла записку и аккуратно уложенную корзиночку с сандвичами. Джини откинулась в кресле. Она чувствовала, как к ней подступает сон. Еще бы, ведь прошлой ночью она почти не спала. Девушка изо всех сил боролась с сонливостью, но безуспешно. Ноги налились тяжестью, мысли путались. Она решила дождаться Мэри и задать ей еще кое-какие вопросы о Хоторнах. В конце концов, она лишь раз общалась с ними более или менее на короткой ноге, так что ее расспросы не могли показаться странными или неуместными. Она могла спросить Мэри, почему Лиз выглядела такой взволнованной? Можно было даже рискнуть и произнести имя Макмаллена, вдруг Мэри знает, как и когда началась их дружба с Лиз? Она направит Мэри на ее любимую тропинку воспоминаний и забавных историй, и если даже со стороны Джини это и станет некоторым обманом, то в данной ситуации он вполне простителен.
Пес, валявшийся на потертом ковре, стал тихонько посапывать и наконец уснул. Во сне он дергал лапами и повизгивал. Джини слышала, как часы в прихожей ударили один раз, обозначив половину чего-то. Через некоторое время они пробили три. Ее глаза слипались. От огня в камине шло приятное тепло. Джини подумала о Паскале и о том, что с каждым прошедшим часом его возвращение становится все ближе. Сейчас он уже должен быть с Марианной. Может быть, он играет с ней, или разговаривает, или читает, или взял с собой на прогулку. Потом он отправится в аэропорт, сядет в самолет, а затем… Она вздохнула, безуспешно попыталась сбросить с себя дремоту, но уплыла на волнах сна.
Когда Джини проснулась, в комнате было темно. В дверь отчаянно барабанили, звонок в прихожей разрывался. Несколько секунд, ошалевшая после перелета, растерявшаяся от усталости и темноты, она никак не могла сообразить, где находится. Потом вспомнила. Конечно же, она была у Мэри, а шум раздавался от входной двери, в которую кто-то колотил и непрерывно звонил. Джини вскочила на ноги, едва не споткнувшись о Пса, и заметила, что огонь в камине едва теплился и был готов вот-вот погаснуть. Сколько же времени она проспала? Где Мэри? Она ощупью дошла до ближайшего стола и включила лампу. Пес тоже проснулся, поднялся и вздыбил шерсть на загривке. Из его глотки послышалось низкое рычание. За окнами было темно. Джини взглянула на свои часы, увидела, что уже почти пять, и испытала приступ безотчетной тревоги. Где же Мэри и почему она не позвонила, как обещала?
Стук в дверь прекратился. Мэри вышла в прихожую и прислушалась. Ушел ли тот, кто находился снаружи, или он все еще там? Ей вдруг стало страшно. На секунду ей представилась комната в Венеции и двое сидящих на полу мертвецов. Она увидела пустой взгляд голубых глаз Стиви, маленькую ранку на затылке, через которую вытекла его жизнь. Она услышала предупреждение Паскаля: «Они могут провернуть это гораздо тоньше: устроить автомобильную катастрофу, выбросить из поезда метро, организовать поломку лифта, который рухнет в шахту…»
Пытаясь справиться со страхом и презирая саму себя, она открыла дверь, испуганно вскрикнула и отступила назад. За дверью слышался какой-то шорох и электрический треск – знакомые звуки, издаваемые портативной рацией. На пороге вырос незнакомый ей мужчина, одетый во все темное. Он был очень высок и имел могучее сложение. На нем был темный плащ и черные перчатки.
Джини замешкалась, хотела что-то сказать, потом передумала и попыталась закрыть дверь. Огромная нога в черном ботинке, просунувшись в щель в дверном проеме, не позволила ей сделать это.
– Мисс Хантер? Одну минуту, пожалуйста, – произнес голос с американским акцентом.
Паскаль приехал в дом своей бывшей жены в четверть первого. Элен сама открыла ему дверь.
– Ты опоздал.
– Всего на пятнадцать минут, Элен. Рейс немного задержали, кроме того, мне нужно было забрать машину.
– Меня это раздражает. Никогда не знаешь, в котором часу ты объявишься, – метнула в него острый взгляд женщина. – Я должна выйти из дома, а у няни сегодня выходной. Из-за тебя я опаздываю. Ну уж, коли приехал, заходи. Понятия не имею, что ты собираешься делать. Погода отвратительная, а Марианна сегодня капризничает. Эти твои визиты ее только нервируют.
Паскаль ничего не ответил. Элен провела его в комнату, которую она называла «телевизионной». Здесь было чересчур много стульев и прочей обитой ситцем мебели. Марианна сидела на полу напротив телевизора и смотрела американские мультики. На экране множество ярко раскрашенных зверей шумно и безжалостно колотили друг друга.
Она поздоровалась с Паскалем, но не встала и не подошла к нему. При взгляде на дочь его сердце заныло. Эти послеобеденные встречи очень часто проходили весьма напряженно. Трех часов было явно недостаточно, чтобы навести мосты. Ему было тяжело неделю за неделей ломать голову над тем, что бы им придумать на время этих кратких свиданий.
В летние месяцы, когда он мог, к примеру, водить ее на занятия по плаванию или в парки, это было легче, но зимой… Паскаль взглянул в окно. На улице было холодно и ветрено, но хоть дождь пока не шел.
– Я подумал, что ты, возможно, захочешь сходить на игровую площадку, Марианна? – предложил он, думая о парке неподалеку. – Тебе же нравятся качели, карусель…
Марианна послушно поднялась.
– Да, папа, – произнесла она без всякого энтузиазма – Очень хорошо. Сейчас я надену пальто.
Неуверенно взглянув на мать, она вышла из комнаты. Элен передернула плечами.
– Не представляю, что вы будете делать в парке несколько часов. На улице жуткий холод.
– Мы сходим туда, а потом я свожу ее куда-нибудь попить чаю, – начал Паскаль, но Элен его оборвала.
– Валяй, если очень хочется. Дело твое. Я, пожалуй, оставлю вам ключ. Постараюсь прийти к трем, но если задержусь, вы сами сможете войти.
– Задержишься?
– Господи Боже мой, Паскаль! Я и так выхожу из дома раз в сто лет. Сегодня я обедаю с друзьями. Постараюсь, как уже сказала, вернуться к трем.
Она отвела глаза в сторону.
– Хорошо, – ответил он. – Но, может быть, ты оставишь мне их телефонный номер?
Вместо ответа она окинула его холодным взглядом.
– Это невозможно. Мы едем в какой-то ресторан, и я даже не знаю, в какой. Уж три часа ты можешь провести с дочерью? О большем я тебя не прошу.
Паскаль начал мысленно подсчитывать: если Элен действительно вернется в три, он спокойно успеет на пятичасовой рейс. Если же она задержится… Он колебался и уже хотел было сказать о том, что не может опоздать на самолет, но все же промолчал. Узнав, что ему срочно нужно куда-то улетать, она опоздает специально. – Вот ключи. Заприте дверь на два оборота. Увидимся около трех. До свидания, Марианна. Постарайся, чтобы папочка тебя не утомил.
На детской площадке Марианна позволила Паскалю покачать себя на качелях, но, похоже, не получила от этого большого удовольствия. Затем по его предложению она залезла на карусель и вежливо сидела на ней, пока Паскаль раскручивал эту железную конструкцию. Как только карусель замедлила свой бег, девочка слезла с нее. Взявшись за руки, они подошли к маленькому пруду на краю площадки и стали смотреть на уток. Паскаль совсем забыл прихватить с собой хлеба, чтобы покормить птиц.
– Ничего страшного, папа, – сказала Марианна. Вытащив ладонь из его руки, она подошла к скамейке и села.
Паскаль последовал за ней и присел рядом. Его начинало охватывать отчаяние. Прошло всего полчаса.
– Тебя что-то беспокоит, дорогая? – спросил он. – Что-нибудь не так?
– Ухо немного болит. И в горле першит, – ответила она, потирая шею. – Мне холодно.
Паскаль заглянул ей в лицо. Лоб и губы девочки были бледными, но на щеках горел румянец. Она поежилась. Он потрогал ее лоб и убедился, что тот был теплым.
– У тебя действительно болит ухо, милая?
– Болит. Я даже слышу плохо.
Паскаль колебался. Он беспомощно оглядел парк. Детей в нем не было.
– Наверно, это из-за холода, – бодрым голосом произнес он. – В такой день лучше не выходить на улицу, как ты думаешь, Марианна? Хочешь, пойдем в то кафе, куда мы ходили раньше, помнишь? Там отличное мороженое.
– Нет, спасибо, папа, – слабо улыбнулась Марианна. – Лучше пойдем домой.
Такого еще не бывало. Паскаль почувствовал, как его пронизала тревога. Он снова потрогал ее лоб, затем взял девочку за руку.
– Великолепная мысль. Пойдем домой и попьем чаю. А потом можем посмотреть телевизор. Что ты на это скажешь?
Такая перспектива, казалось, обрадовала девочку. Лицо ее осветилось.
– Я согласна, – сказала она. – Я дома всегда смотрю телевизор одна.
– А разве мама с тобой его не смотрит, дорогая? Или няня? Новая няня? Как ее зовут?
– Элизабет. Она англичанка. Да, иногда и она со мной смотрит. А мамочка только обещает, но потом всегда оказывается занята. – Марианна крепко стиснула руки. – По понедельникам после обеда, по-моему, показывают «Опасную мышь». Мне она нравится.
– Вот и отлично, пусть будет «Опасная мышь», – подвел черту Паскаль.
Идти им было недалеко, но Марианна шла все медленнее и медленнее. Вскоре она начала отставать. Паскаль вновь пощупал лоб дочурки. Теперь он был уже очень горячим. Оставшийся путь до дома он нес ее на руках.
Войдя в дом, он уложил Марианну на диван в «телевизионной» комнате и укрыл ей ноги пледом. Затем он включил телевизор и газовое отопление. После этого Паскаль отправился на поиски аспирина, обнаружив его в третьей по счету ванной, принадлежавшей самой Элен. Она была тщательно отделана и облицована розовым мрамором. Длинная полка вдоль стены была уставлена косметикой, кремами, предохраняющими кожу от старения, и склянками духов. Аспирин находился в аптечке, рядом с коробочкой в форме лошадиной головы, где Элен всегда держала противозачаточные средства. Коробочка была открыта и пуста.
Паскаль закрыл аптечку, испытывая неудобство оттого, что увидел это. Налив в стакан воды, он вернулся к Марианне. Он отсутствовал не более пяти минут, но судя по лицу девочки, за это время у нее успела сильно подскочить температура. Ей даже было больно проглотить таблетку аспирина.
– Папа, у меня болит горло, – пожаловалась она. Паскаль погладил ее по волосам, подложил ей под голову подушку и осторожно расстегнул платье. Грудь и шея девочки были покрыты сыпью. Паскаль вновь застегнул платье. Был всего час дня.
– Во сколько возвращается домой твоя няня Элизабет в выходные дни, Марианна?
– Вечером. После чая. Она купает меня.
– А разве этого не делает мама, когда у Элизабет выходной?
– Нет, это всегда делает Элизабет. Потом она читает мне книжку и укладывает в постель…
Паскаль нахмурился и, пытаясь говорить спокойным голосом, произнес:
– Слушай, Марианна. По-моему, папе стоит позвать к тебе доктора. Пусть он даст тебе что-нибудь от горлышка, хорошо? Ты хочешь, чтобы я позвонил своему доктору или тому, который к тебе обычно приходит?
– Позвони своему доктору, папа. Наш доктор противный. Он старый и все время торопится. Ну его.
Ассистентка сообщила, что доктор уехал по вызову к больному с сердечным приступом и находится сейчас на другом конце Парижа. Когда он вернется, то немедленно отправится по адресу, который назвал Паскаль, но ожидать его раньше, чем через два часа, не имеет смысла.
Паскаль вернулся в «телевизионную» комнату. Марианна спала. Он сел рядом и стал с волнением смотреть на дочь. Ее дыхание выровнялось, лоб стал прохладнее. Видимо, подействовал аспирин.
Паскаль встал и принялся расхаживать по комнате. Он был взволнован, озабочен и никак не мог успокоиться. Взял один из модных журналов Элен, но через секунду отшвырнул его в сторону. В этом доме вообще нечего было читать. Он взглянул на телефон и подумал, не позвонить ли Джини. Шел уже третий час. Паскаль посмотрел на спящую Марианну. Он понял, что может и не успеть на пятичасовой рейс. Через некоторое время, все еще не в силах успокоиться, он вышел на улицу. Никаких признаков приближения доктора!
Паскаль вернулся в дом и сел напротив Марианны. Чтобы взять себя в руки, он попытался думать о работе, однако это ему не помогло. Он вспомнил Палаццо Оссорио, и от этого стало еще хуже: к страху за Марианну добавился страх за Джини. Паскаль вытащил из кармана маленькую медную пуговицу, найденную им накануне вечером под стопкой одежды Стиви. Она завалилась в щель между половицами и была почти невидна. Принадлежала ли она убийце? Пуговица выглядела новой и еще не успела потускнеть. Паскаль вертел ее и так, и эдак. Узор был выполнен очень тщательно. Присмотревшись повнимательнее, он увидел, что на пуговице выдавлен венок, предназначенный, судя по всему, для того, чтобы увенчать какого-нибудь героя или победоносного генерала. Листья были то ли дубовые, то ли лавровые, но, так или иначе, они символизировали триумф.
Паскаль долго не отрывал взгляда от маленького блестящего предмета, но потом спрятал его в карман. Из кофра с фотоаппаратами он достал найденную Джини книгу. Старая потрепанная обложка с фирменным знаком издательства «Пингвин» – такие продаются в тысячах магазинов. На обложке красовался портрет молодого Джона Мильтона, внутренние страницы пожелтели и были испещрены пятнами сырости. «Потерянный рай». Та самая, которую Джини обнаружила в свое время на письменном столе Макмаллена. Означало ли это нечто большее, чем просто пристрастие ее хозяина к творчеству Мильтона и эпической поэзии? Пока было очевидно лишь одно: книга эта действительно принадлежала Макмаллену и, следовательно, он успел побывать в Венеции. Но больше эта находка не говорила Паскалю ни о чем.
Он взглянул на Марианну. Девочка все еще спала. Стремясь хоть чем-то занять себя, он принялся читать книгу, но очень скоро оказался в крайне затруднительном положении. Разговорный английский был у Паскаля блестящим. Его отец преподавал иностранные языки в школе в Провансе. Он умер, когда сыну исполнилось всего лишь десять, и хотя воспоминания уже поблекли, Паскаль до сих пор помнил давно минувшие времена, когда отец читал ему вслух отрывки из произведений великих англичан: Шекспира, Диккенса и других. Однако Мильтон в их число не входил. Паскаль перевернул страницу. Необычный синтаксис этого слога был выше его понимания. Может, английский язык Паскаля и был хорош, но для этого произведения явно недостаточен. Паскаль перевернул еще одну страницу, замер и поднес книгу поближе к свету.
Вдоль одной из строф карандашом была проведена тонкая линия. Она выделяла не какие-то определенные слова, а целое четверостишие. Паскаль стал внимательно его читать:
И мучит его мысль
Двоякого страданья:
О счастье, что ушло,
О боли, что горит.
Паскаль задумался. Прочитанные слова эхом отдавались в его мозгу. На короткое мгновение он примерил их к собственной жизни. Подходили ли они также и к Макмаллену? Он захлопнул книгу. На диване заворочалась Марианна и беспокойно скинула с себя плед. Паскаль пощупал ее лоб. Судя по всему, действие аспирина заканчивалось, девчушка снова начинала гореть. Паскаль нетерпеливо подбежал к входной двери и распахнул ее настежь. Машины доктора все еще не было. Боль и тревога захлестнули его. Он вернулся в комнату, опять укрыл дочку пледом, выключил отопление и приоткрыл окно. Нужно сбить ей температуру. Во что бы то ни стало нужно сбить ей температуру!
Он встал на колени возле дочери и стал гладить ей лоб, размышляя, не дать ли ей еще аспирина. На пузырьке было написано, что одну дозу можно принимать раз в четыре часа. Паскаль взглянул на часы: во сколько он дал ей первую таблетку? Около двух. Сейчас почти четыре. Слишком рано для повторной дозы!
Он терзался в нерешительности. Подумал, что теперь уже точно опоздал на самолет, и тут же забыл об этом. Марианна проснулась и захотела пить, но когда он принес ей воды, выяснилось, что из-за боли в горле она не может глотать. Паскаль снова уложил ее на диван, а затем вышел в соседнюю комнату и, набрав номер, дрожащим от нетерпения и волнения голосом потребовал к телефону доктора.
– Не волнуйтесь, мсье Ламартин, – стала успокаивать его ассистентка, – я уверена, что с девочкой все будет хорошо. У детей часто бывают такие внезапные скачки температуры. Держите ее в прохладной комнате. Доктор вот-вот подъедет. И не волнуйтесь, с ней все будет в порядке.
Ассистентка ошибалась. С Марианной было далеко не все в порядке. В половине шестого, когда Паскаль уже собрался дать ей еще одну таблетку аспирина, послышался звук затормозившей возле дома машины. Он направился к прихожей, чтобы открыть доктору дверь, и замер. Позади него Марианна издала странный звук. Это был сухой всасывающих вдох.
Паскалю стало жутко. Он стремительно обернулся. Глаза Марианны вдруг широко раскрылись и закатились так, что видны были одни белки. Она мелко задрожала, а затем ее тело скорчилось в конвульсиях.
– Приношу извинения за беспокойство, мэм.
«Этот здоровяк вежлив, – подумала Джини. – Вежлив и бесстрастен». На его физиономии было написано эмоций не больше, чем на амбарной двери. Он протянул Джини свое удостоверение и открыл его. Бросив взгляд на документ, девушка увидела герб США, фотографию и имя: Фрэнк Ромеро. Верзила захлопнул книжечку.
– Леди Пембертон в данный момент находится в резиденции господина посла. Она не смогла позвонить вам, как было условлено, мэм. Господин посол решил, что будет проще, если вы сами приедете к ним прямо туда. Я прибыл за вами на автомобиле. Он приносит извинения за то, что заставил вас ждать.
Джини колебалась, и мужчина сразу это заметил. Он тут же протянул ей белую карточку с напечатанным на ней телефонным номером.
– Если вы согласитесь позвонить по этому телефону, вам подтвердят приглашение.
– Благодарю вас, – ответила Джини. – В любом случае мне необходимо собраться.
Помешкав еще немного, Джини закрыла дверь и, вбежав в гостиную, набрала телефонный номер. Трубку подняли после третьего гудка. Это был Джон Хоторн. Голос его, как всегда, был абсолютно спокоен.
– Джини? – спросил он. – Я прошу прощения за то, что все так получилось. Передаю трубку Мэри…
Голос Мэри можно было назвать каким угодно, но только не спокойным. Джини показалось, что мачеха измучена и находится в смятении.
– Джини, дорогая, я так перед тобой виновата! Тут происходит настоящая трагедия. Нет, сейчас я говорить не могу. Было бы хорошо, если бы ты приехала сюда немедленно… Что такое, Джон? – спросила она в сторону, и в трубке настало молчание. – А-а, хорошо. Джини, ты меня слышишь? Джон послал за тобой одного из этих… своих телохранителей. Его зовут Фрэнк. Да, дорогая. Что?
– Я не понимаю, Мэри. Зачем я там понадобилась?
– Дорогая, сейчас я не могу тебе ничего объяснить. Только когда увидимся. Хорошо, значит, минут через двадцать-тридцать.
Повесив трубку, Джини собрала сумку, взяла плащ, поцеловала Пса и вышла на крыльцо. Дождь закончился. Фрэнк Ромеро стоял возле машины и снимал свой плащ. Сделав это, он аккуратно свернул его и уложил на заднее сиденье. Когда Джини спустилась с крыльца, он уже был наготове и стоял на тротуаре, открыв для нее заднюю правую дверцу. Джини заметила, что на нем была одежда либо абсолютно неофициальная, либо, наоборот, некая униформа: черные ботинки, темно-серые брюки с острыми, словно лезвия, стрелками и двубортный черный блейзер. Он был застегнут на два ряда блестящих медных пуговиц. Джини весьма правдоподобно споткнулась, и Фрэнк Ромеро протянул руку, чтобы поддержать ее.
– Осторожно, мэм, тротуар очень скользкий.
Джини оперлась о его руку, потерла коленку и болезненно поморщилась. На рукавах его пиджака также были пуговицы, и теперь она их отчетливо видела. На них был выдавлен любопытный и весьма характерный узор: маленький венок из дубовых листьев. Джини выпрямилась и улыбнулась охраннику.
– Спасибо. Со мной все в порядке. Просто немного подвернула ногу. Лучше я сяду впереди.
Девушка уселась рядом с ним и выждала, пока они отъехали на несколько кварталов. Только после этого она спросила:
– Скажите, а вы давно работаете у господина посла?
– Да, мэм.
– Как давно?
Он кинул на нее быстрый взгляд, но тут же перевел глаза на дорогу.
– С тех пор, как он получил это назначение, мэм.
– Наверное, у вас очень интересная работа?..
– Да, мэм.
«Черт бы тебя побрал!» – подумала Джини. Некоторое время она сидела молча, размышляя, с какой стороны лучше подступиться к этому истукану. Фрэнк Ромеро не отрывал взгляда от дороги. Был час пик и улицы кишели автомобилями. Возле Гайд-Парк-Корнер им пришлось остановиться.
– Вы не будете против, если я вас кое о чем спрошу, Фрэнк?
Он снова быстро взглянул на нее и тут же повернул свое бесстрастное лицо к автомобильному затору.
– Меня всегда интересовало вот что: где люди, работающие телохранителями, проходят подготовку? Вы все какое-то время служите в полиции, в армии или где-то еще?
