– Так расскажите мне о вашем отце, – обратился к Джини Джон Хоторн. – Просветите меня, а то мы с ним не виделись уже очень давно. Лет, наверное, пять или шесть.
      – Он сейчас в Вашингтоне, – начала Джини.
      – В Вашингтоне? Ах, ну да, конечно! Однако, по-моему, до меня доходили слухи о том, что он планирует новую книгу. Об Афганистане? О Ближнем Востоке?
      – О Вьетнаме, – ответила Джини.
      Она была уверена, что Хоторн знает все это не хуже ее, но по каким-то причинам – возможно, чтобы разговорить ее, – продолжает задавать вопросы.
      – О Вьетнаме, Лаосе и Камбодже, – добавила она. – Прошло уже почти двадцать пять лет с тех пор, когда он там был. Теперь он хочет вернуться в те края и написать о переменах, произошедших там со времен войны. По-моему, отец считает, что именно там он работал лучше всего.
      – Он ошибается, – резко произнес Хоторн. – Конечно, его репортажи из Вьетнама были выдающимися, так что Пулитцеровскую премию он получил вполне заслуженно. Но его последующие материалы ни в чем им не уступают. Я читал абсолютно все, что он писал во время войны в Персидском заливе, и даже использовал кое-что из его статей в своих выступлениях.
      – Думаю, он не стал бы против этого возражать. Наоборот, даже был бы польщен.
      – Может быть, может быть… У Сэма никогда не было времени для политиков, – улыбнулся Хоторн. – Самое замечательное заключается в том, что ему всегда удавалось раскрыть что-нибудь новенькое из того, что военные предпочли бы утаить. У них, как ни бились, никогда не получалось ни подкупить, ни заболтать его. Он обязательно должен сделать эту книгу о Вьетнаме. Он просто обязан ее написать. И если Сэм сделает ее, она обязательно будет продаваться… О, ваш бокал пуст. Позвольте мне что-нибудь налить вам. Белого вина?
      Хоторн направился к столику с напитками в противоположном конце гостиной, по пути остановившись, чтобы переброситься парой слов со стоявшей неподалеку группой людей. Гости все прибывали, в гостиной становилось тесно. Джини огляделась и увидела, как ее мачеха ведет Лиз Хоторн по направлению к Паскалю и представляет их друг другу. Лиз протянула французу руку.
      Затем Джини повернула голову и посмотрела вслед Хоторну. Его комплименты в адрес отца были приятны Джини, особенно замечание о том, что Сэм Хантер до сих пор пишет хорошо.
      В то же время Джини чувствовала некоторую растерянность. Хоторну, без сомнения, нет нужды заискивать перед ней. Ради чего? И, разумеется, ни малейшего намека на это нельзя было заметить в его поведении. Манеры Хоторна были просты и естественны. Когда он впервые упомянул ее отца, – а сделал он это в самом начале разговора, – в его голосе сразу прозвучало неподдельное восхищение.
      – Разве вы не знали, – спросил он, – что во Вьетнаме я смог остаться в здравом уме только благодаря вашему отцу? Он сопровождал мой взвод во время двух акций, которые нам было приказано провести. Как-то раз мы с Сэмом провели трое суток в одном окопе, под пулями. Он ел мой сухой паек, а я пил бренди из его фляжки. Тогда мне был двадцать один год, и я был перепуган до кровавого поноса. А ваш отец и бровью не повел. Он преподал мне урок, которого мне никогда не забыть. Уж не знаю, что это было – мужество или просто глупость. Так или иначе, нам с вашим отцом нашлось бы сейчас, что вспомнить.
      «Обезоруживающая история», – подумала Джини. Восхищение ее отцом с элементами самобичевания, даже легкая непристойность относительно «кровавого поноса», чтобы показать, что Хоторн не является эдаким накрахмаленным снобом, – все рассчитано на то, чтобы завоевать ее расположение. И все же сказанное Хоторном прозвучало естественно и доверительно.
      Джини задумалась. Она не была новичком, ей неоднократно приходилось брать интервью у знаменитых и могущественных людей, в том числе и у многих политиков, но Хоторн не был похож ни на одного из них. Он не пытался сконцентрировать разговор на своей персоне, а, наоборот, как бы уводил его от себя. И он не глазел по сторонам в поисках какого-нибудь собеседника поважнее Джини.
      Все его внимание было сосредоточено на собеседнице. Он внимательно слушал ее и отвечал на каждый ее вопрос. Джини буквально кожей ощущала его внимательный, даже изучающий взгляд. Ей казалось, что внутри него формулируются быстрые и точные оценки. И еще ей казалось, что какому бы молчаливому тесту она только что ни подверглась, ей удалось его успешно пройти. Джини понимала, что если бы он счел ее дурой, не теряя ни секунды, просто развернулся бы и отошел.
      Конечно же, имело значение и другое – знаменитое обаяние и шарм Хоторна, его умение заставить собеседника почувствовать, что тот является самым интересным человеком на свете. Может быть, и Джини подпала под власть этого обаяния? К сожалению, так оно и было, и Джини понимала это. Джон Хоторн нравился ей, и нравился давно.
      Он уже возвращался с двумя бокалами в руках. Джини внимательно наблюдала за ним. Мог ли этот человек быть таким чудовищем, как его описывала Лиз Хоторн? Неужели именно его собирался разоблачить Макмаллен? Нет, решила Джини, по крайней мере, сейчас она в это не верит.
      – Так расскажите мне, – начал Хоторн, вручая ей бокал, – почему вы работаете на «Ньюс». Николас Дженкинс, может быть, и увеличивает тираж газеты, но в то же время снижает ее качество, тащит ее вниз. Если он не будет осторожен, то потеряет подписчиков из числа среднего класса.
      – Дженкинс прекрасно об этом знает. Он считает, что может ходить по натянутому канату, и поэтому постоянно пытается балансировать.
      – Да, – улыбнулся Хоторн, – Дженкинс считает, что умеет ходить по воде аки по суху. Я, правда, не уверен, что это его амплуа. Поживем – увидим. По крайней мере, в Букингемском дворце он сейчас не слишком популярен, это уж точно. А судя по утренним газетам, и в Енисейском дворце тоже. Тот французский министр, которого он запечатлел на пленку, как я узнал, подал в отставку. Впрочем, это не самая большая потеря для мира. Расскажите-ка лучше, над чем вы работаете сейчас.
      Вопрос был задан умело. Джини поняла, что ответ занял у нее слишком много времени.
      – Над чем я работаю? Видите ли, это типичная статья в духе Дженкинса. Секс по телефону. Ну, сами знаете…
      – Сам не знаю, но слышал, что такое существует. – Хоторн, казалось, был удивлен. – И вам нравится эта область исследований?
      – Нет, совершенно не нравится. – Джини помолчала и подумала, что такое направление беседы может оказаться небесполезным. Она пристально посмотрела ему в глаза. – Пока что я просто прослушиваю магнитофонные записи, которые проигрываются по этим линиям.
      – Вы находите их занятными?
      – Нет, однообразными. То, что говорят эти девицы, чрезвычайно скучно Они описывают свои тела, свое нижнее белье…
      – Неужели?
      – Периодически они включают вибратор. Мне кажется, я смогла бы написать куда лучший текст.
      – Правда? И почему же вы так считаете?
      – Ну, может быть, я и ошибаюсь. Я женщина, а эти тексты рассчитаны на мужчин. Возможно, я просто не понимаю, что в них заводит мужчин.
      – Наверняка понимаете. Вы же не дурочка.
      До этого он, казалось, поддразнивал ее, но сейчас его голос прозвучал очень резко.
      На секунду Джини показалось, что сейчас Хоторн скомкает и прекратит разговор. Он посмотрел в другой конец комнаты, где теперь сидели Лиз и Паскаль, но тут же, к удивлению Джини, повернулся к ней и продолжил уже гораздо более серьезным тоном:
      – Любой мужчина, который прибегает к услугам таких телефонных линий, одинок. Он набирает этот телефон, желая получить нечто вполне определенное, вы согласны? Для того, чтобы обеспечить им это «нечто», проводились сотни исследований того, как мужчины реагируют на порнографию, и вам это должно быть хорошо известно. В отличие от женщин, реагирующих в основном на слова, мужчины откликаются на картинку, на зрительный образ. Таким образом, главная задача, которая стоит перед телефонными секс-линиями, заставить мужчину именно увидеть. Перед его глазами должно возникнуть то, что описывает женщина, и оно вовсе необязательно должно быть оригинальным. Порнография вообще не бывает оригинальной, в том-то вся и штука. Помимо того, – нахмурился Хоторн, – я полагаю, что мужчины, звонящие по этим телефонам, Испытывают два вполне определенных типа возбуждения. Во-первых, они, несомненно, выступают в роли подслушивающих, а подслушивание сродни подглядыванию. А во-вторых, – пожал он плечами, – мне кажется, то, что они звонят, дает им некую иллюзию власти, превосходства. Они ведь сами выбрали телефонный номер, а следовательно, и девушку. В любой момент этого общения они могут прекратить его, повесив трубку. Удовлетворение, не требующее никакой самоотдачи и хлопот. Секс на условиях мужчины. Секс с абсолютно незнакомым человеком.
      Хоторн нетерпеливо взмахнул рукой.
      – Многие мужчины нашли бы это весьма привлекательным для себя. Я предполагаю, что такие телефонные линии будут здесь процветать точно так же, как и в Америке, откуда они родом. Они не прогорят, это уж точно.
      Джини опустила глаза. Интересная речь, выдержанная в безличном тоне, словно он читал лекцию перед аудиторией. Свои слова Хоторн сопровождал короткими прямыми взглядами, а под конец стал проявлять явное нетерпение, – то ли ему надоел предмет разговора, то ли собеседница.
      – В любом случае это не та тема, над которой вам бы стоило работать, – сказал он так неожиданно и резко, что Джини даже вздрогнула. – Мэри часто говорила мне об этом, и она совершенно права. Дженкинс специально подсовывает вам такие темы, хотя вы гораздо лучше справились бы с другими.
      – Это не раз приходило в голову и мне.
      – Вот и отлично, – улыбнулся Хоторн. – Вы знакомы с Генри Мелроузом? Вам следовало бы поговорить об этом с ним и ясно рассказать ему о ваших предпочтениях.
      Джини смотрела на Хоторна, не веря своим ушам. Генри Мелроуз – лорд Мелроуз – являлся владельцем «Ньюс».
      – Нет, я никогда не встречалась с лордом Мелроузом, – сухо ответила она. – Репортеры его вообще редко видят. Когда он присутствует в здании, что, кстати, случается не часто, то все время находится у себя на Олимпе – на пятнадцатом этаже.
      Хоторн снова улыбнулся Джини.
      – Так встретьтесь с ним где-нибудь еще. Это не так уж сложно устроить. Вам он понравится. Генри Мелроуз необыкновенный человек. Во-первых, он очень умен, что не так часто встретишь среди владельцев газет, и ему далеко не безразлично, о чем пишут в его газетах. В отличие от Дженкинса, он прекрасно умеет отличить способного человека от бездаря. Кроме того, ему принадлежат несколько газет – и здесь, и в Америке. В конце концов, если вы будете разочарованы работой тут, зачем вам вообще оставаться в Лондоне? Почему не вернуться в Вашингтон, Нью-Йорк?
      – Там я никогда не работала, – ответила Джини, – только в качестве внештатного автора. С тех пор, как я закончила школу, я работаю в Лондоне.
      – Вот и измените это. Вырвитесь отсюда. Я уверен, что отец смог бы вам помочь. У него огромные связи.
      – Именно поэтому я и не хочу там работать. Не желаю выезжать на репутации моего отца, а на Лондон она не распространяется.
      – Простите.
      Видимо, она говорила достаточно жестко, поскольку вновь почувствовала на себе оценивающий взгляд посла. Джини казалось, что за несколько минут до этого она немного упала в его глазах, может быть, потому, что не была знакома с Мелроузом, может, из-за своей застенчивости, но теперь ее акции снова пошли вверх. По крайней мере, голос Хоторна потеплел.
      – Я понимаю вас, – начал он. – Сэм бывает просто невыносим, и мы все об этом знаем. Возможно, это касается всех отцов. К примеру, моего собственного… – Хоторн немного помолчал и продолжил: – Когда я был помоложе, мне приходилось с ним очень несладко и время от времени приходится до сих пор. В первую очередь из-за его грандиозных планов в отношении меня. Тем не менее мне повезло. Теперь я знаю, как строить с ним отношения. И, конечно, в этом мне очень помогла Лиз.
      Хоторн улыбнулся и взял Джини под руку. Она вздрогнула, почувствовав прикосновение его пальцев к своему обнаженному локтю, но от нее не ускользнул оценивающий взгляд, которым он окинул ее платье.
      – Кстати, у вас чудесный наряд, – сказал Хоторн. – Это тот самый рождественский подарок от Мэри, о котором она столько говорила?
      – Да, он самый.
      – Ее выбор оказался очень удачным. Цвет выгодно оттеняет ваши волосы. Теперь вам следует побеседовать с Лиз. Ей-то, я знаю, не терпится с вами поговорить. Мэри рассказывала вам эту историю – как она якобы уговорила меня сделать Лиз предложение? – Хоторн состроил удрученную гримасу. – Конечно же, полная чепуха Мой отец, в свою очередь, приписывает эти лавры себе. На самом деле я сам все решил, но предпочитаю не говорить об этом Мэри. Меня забавляет то, как она гордится собой, – улыбнулся он. – Мне очень нравится ваша мачеха. Знаете ли вы о том, что мы встретились с ней впервые, когда мне было всего десять лет? Она еще тогда начала меня безжалостно дразнить и продолжает заниматься этим до сих пор. Тому уже почти сорок лет.
      Продолжая держать Джини под руку, он стал легонько увлекать ее в сторону. Теперь его лицо было повернуто в том направлении, где находилась его жена. Лиз сидела на диване, весьма возбужденно беседуя с Паскалем. Джини внимательно посмотрела на Хоторна. Он, как и большинство присутствовавших здесь мужчин, был в смокинге. Его светлые волосы лежали естественно, легкий загар покрывал кожу, мужественное лицо было абсолютно непроницаемым. Точно так же он выглядел и в тот момент, когда появился в этой гостиной, и тогда, когда она встречалась с ним, еще будучи ребенком. «Я не продвинулась ни на шаг, – удрученно подумала девушка. – Я ничего не сумела разузнать».
      Затем она заметила, что Хоторн нахмурился, и проследила за его взглядом. Он смотрел на Лиз и Паскаля, которые сидели на диване, с головой погруженные в разговор. Паскаль выглядел свободным и раскованным гораздо в большей степени, чем на протяжении всех предыдущих дней. Глаза его были устремлены на Лиз, в них читалось пристальное внимание.
      – Нет, – донеслись до Джини его слова, брошенные в ответ на какую-то реплику Лиз. – Нет. C'est impossible.
      Женщины любят такие предсказания. И, возможно, кое-кто даже верит им. Но только не вы.
      Лиз засмеялась. Она подалась вперед и снова заговорила Хоторн остановился. Некоторое время он неподвижно стоял, наблюдая за своей женой, а затем повернулся к Джини.
      – Возможно, сейчас не лучший момент прерывать их беседу. Судя по всему, Лиз оседлала одного из своих любимых коньков.
      – И что же это?
      – Астрология, карточные гадания, судьба, рок… – посмотрел он на Джини. – И всякая прочая чертовщина. Если ваш друг не проявит осторожность, – а судя по всему, он ведет себя неосмотрительно, то примерно через… – Хоторн взглянул на часы, – примерно через три минуты Лиз предложит ему погадать по ладони.
      – Она часто это делает? – неуверенно взглянула на него Джини.
      Хоторн не казался ни раздраженным, ни смущенным. Теперь он отпустил руку девушки и смотрел на нее как-то по-другому, упрямым и внимательным взглядом. Она видела, как его взгляд скользит от воротника ее платья к волосам, затем исследует ее рот, глаза. Внезапно он ослепительно улыбнулся и, словно повернув какой-то выключатель, обрушил на нее всю лавину своего легендарного обаяния и шарма. «Значит, вот как это делается, – подумала Джини. – Когда его жена флиртует, начинает флиртовать и он».
      – Очень часто, – ответил Хоторн. – Боюсь, Лиз на полном серьезе верит во всю эту чепуху. У нас обоих дни рождения в январе. Когда мы впервые повстречались, она сказала мне, что это предзнаменование… Тогда мы были еще такими молодыми. Кстати, что касается дней рождения, то до моего осталась пара недель. В нашем доме в Оксфордшире состоится прием. Там будет и Мэри, и Генри Мелроуз. Вы обязательно должны прийти, Джини. Теперь, когда нам с вами наконец удалось познакомиться по-настоящему, мы должны компенсировать потерянное время. Ага, вот видите? Ровно три минуты…
      Он показал в сторону Лиз, которая уже держала ладонь Паскаля в своей руке и показывала ему на какие-то линии. Паскаль, казалось, воспринимал все это совершенно серьезно.
      – Специально для этого сюда прилетают и мой отец, – продолжил тем временем Хоторн, – и мой брат Прескотт, и мои сестры. Вы непременно должны прийти, я скажу об этом Лиз. Ей будет только полезно, если в Лондоне у нее появятся друзья помоложе. – Он снова взял Джини под руку и повлек ее вперед. – А то все эти официальные приемы и расшаркивания на самом деле не в ее вкусе. Да и не в моем тоже. К сожалению, мне приходится с этим мириться, и свободного времени у меня остается в обрез. Слишком много встреч, всех этих чертовых выступлений. Сейчас, конечно, учитывая все то, что творится на Ближнем Востоке…
      – А вы не находите это обременительным? Я имею в виду все, что связано с обеспечением вашей безопасности. Ведь вы, похоже, ни на минуту не можете остаться в одиночестве?
      – Наоборот. Это как раз напоминает мне о том, насколько я одинок.
      Тон, которым были сказаны эти слова, заставил их прозвучать совсем по-иному – искренне и глубоко, но уже в следующую секунду он стал прежним – напористым, властным и лишенным эмоций.
      – Как бы то ни было, к этому привыкаешь. Это неотъемлемый элемент занимаемого мной положения.
      Они уже подошли к дивану, на котором сидели Лиз и Паскаль. Паскаль поднялся. Рядом с ними вновь возникла Мэри. Лиз Хоторн также встала и тепло поздоровалась с Джини. Она крепко сжала ее руку и посмотрела на девушку взглядом, который той показался смущенным и даже каким-то странным.
      – О, я так рада наконец познакомиться с вами по-настоящему! – сказала она своим мягким, с придыханием, голосом. – Я так много слышала о вас. От Мэри, конечно же, и от Джона.
      Хоторн улыбнулся.
      – Боже Милостивый, – сказал он, – да Джини даже и не вспомнит о тех временах, когда мы с ней встречались. Это было так давно! Но мы с вами, Джини, однажды действительно встречались. В Кенте, в доме у Мэри. Вы как раз собирались возвращаться в школу.
      – Я помню, – кивнула Джини.
      Лиз отпустила ее руку. Стоя рядом с ними, Мэри пыталась представить друг другу Джона Хоторна и Паскаля. Когда ей удалось наконец привлечь к себе внимание посла, он в упор посмотрел на француза и крепко пожал ему руку.
      – Ламартин? – задумчиво переспросил он. – Знакомая фамилия. Ах да, конечно же, я видел ее в утренних газетах. Простите, ради Бога!
      Он уже отворачивался. На лице Мэри появилось странное выражение, будто она почувствовала себя виноватой. Лиз так крепко сжала в руках свою крохотную сумочку, что костяшки ее пальцев побелели.
      – Лиз, – бросил ей муж через плечо, – боюсь, у нас осталось всего пять минут. Нам пора домой. Я только перемолвлюсь словечком с Мэлоуном.
      И с этими словами он бесцеремонно развернулся к ним спиной.
 
      Ровно через пять минут Хоторны направились к выходу. Джини хотела задержаться, чтобы успокоить Мэри, но Паскаль покачал головой и взял ее под руку.
      – Нет, – сказал он, – пошли сейчас. Я хочу уйти одновременно с ними.
      В прихожей набилась уйма народу. Там была Мэри, Хоторны, там были двое артистов, тоже собравшихся уходить. Возле двери возвышался огромных размеров телохранитель, попискивание портативной рации раздавалось и снаружи.
      – Мэлоун, – обратился к верзиле Хоторн. Охранник кивнул, приоткрыл дверь и, буркнув туда что-то неразборчивое, снова закрыл ее.
      Хоторн помогал жене надеть шубу. Джини замерла и чуть не вскрикнула, но Паскаль предупреждающе сжал ее руку. Лиз застегнула шубу и с улыбкой повернулась к Мэри.
      – Ну разве она не божественна! Джон подарил мне ее на день рождения. И ожерелье тоже. – Она повернулась к мужу и наградила его благодарным поцелуем. – Он так балует меня!
      – Ничего подобного, дорогая, – улыбнулся он ей в ответ, – ты заслуживаешь и большего.
      Хоторны еще раз поблагодарили хозяйку, пожали руки двум артистам и откланялись. Прихожая пришла в движение, после чего Мэлоун открыл входную дверь и быстро вышел. Двинулись еще две тени, стоявшие до этого на нижних ступенях крыльца. Снова послышалось попискивание их раций. Паскаль и Джини смотрели, как Хоторны в сопровождении двух теней спустились по ступеням и сели в свой длинный черный лимузин. Мэлоун продолжал стоять на верхней ступеньке и исследовать глазами улицу. Когда машина тронулась, он поднял руку и неразборчиво произнес что-то в микрофон на запястье. Лимузин скрылся из виду, и на положенном отдалении в двадцать метров за ним последовала вторая машина.
      С легкостью, удивительной для человека подобных размеров, Мэлоун сбежал по ступеням. К крыльцу уже подъехал третий автомобиль. Мэлоун прыгнул в него, и машина резко рванулась вперед.
      – Ничего не говори, – прошептал Паскаль, склонившись к уху Джини. – Ни слова. Подожди, пока мы не окажемся на улице.
      Они также попрощались с Мэри и, поблагодарив ее, вышли из дома. Паскаль взял девушку под руку. Быстрым шагом они пошли в сторону, противоположную той, где Джини припарковала свою машину. Убедившись, что за ними никто не следует, Паскаль резко дернул ее за руку и втащил в глухой переулок. Там он остановился и повернул к Джини взволнованное и побледневшее лицо.
      – Ты видела?
      – Шубу? Конечно. Ты полагаешь, я могу не заметить соболиную шубу до пола?
      – А ожерелье? Ты видела жемчужины?
      – Нет.
      – Потому что застежка была у нее на шее. Ее можно было разглядеть только сзади. Я еще раньше заметил. Золотая застежка с неограненным рубином. И шубу, и ожерелье она получила от мужа в качестве подарков на день рождения. Сегодня же ее день рождения, Джини!
      – Я знаю, Мэри говорила об этом.
      – Ну так вот, – Паскаль вынул из кармана сигареты и, прислонившись к садовой ограде, закурил. – Не правда ли, посол, ее муженек, щедрый человек? Жемчужное ожерелье! Соболиная шуба! Интересно только, сообщил ли он женушке, кто носил все это до нее?
      – Подожди, Паскаль. Ты уверен насчет ожерелья?
      – Разумеется. Более того, мы были правы, прослушивая тогда эту магнитофонную запись. Она боится, она в напряжении. Даже твоя мачеха заметила это. Мэри дважды подходила и спрашивала Лиз, лучше ли та себя чувствует.
      – Мне она не показалась больной, – бросила Джини быстрый взгляд, на Паскаля. – Когда она изучала твою ладонь, то выглядела вполне нормально.
      – Откуда ты знаешь? – Его ответный взгляд тоже был колючим. – Ты ведь была настолько погружена в беседу с Хоторном, что просто не замечала ни черта вокруг себя!
      – Что ж, я, по крайней мере, не заигрывала с ним, чего нельзя сказать о тебе и Лиз…
      – Неужели? Не заигрывала? Но с каким вниманием ты его слушала! Впитывала буквально каждое слово! Я заметил, как он на тебя глядел, видел, как он взял тебя под руку…
      – Да не будь же ты таким дураком! Конечно, я его слушала! Именно за этим я сюда и пришла – чтобы составить хоть какое-то представление об этом человеке.
      – Отлично! Великолепно! И какое же представление ты о нем составила?
      – Если хочешь знать, мне он понравился. В целом. Он довольно властный, но это вполне объяснимо. Если бы ты сам попробовал с ним поговорить вместо того, чтобы торчать на диване и выслушивать предсказания своей судьбы, возможно, он бы и тебе понравился.
      – Если бы я попробовал с ним поговорить? Господи, да ты совсем ослепла! – Паскаль возмущенно воздел руки. – Разве ты не видела, что произошло, когда Мэри представила нас друг другу? Как только он услышал мою фамилию, его тут же не стало, он растворился. А жене дал команду «к ноге».
      – Удивительно еще, что он не сделал этого раньше, – огрызнулась Джини. – Я никогда не видела ничего романтичнее: сидят двое голубков на диване и перешептываются…
      – Она не шептала, просто у нее тихий голос, вот и все.
      – Шептала… Взяла твою ладонь на глазах у всех. Я видела, как ты поплыл, Паскаль. Мне не хочется разочаровывать тебя, но она, как выяснилось, делает это постоянно…
      – Правда?
      Голос Паскаля, такой возбужденный еще мгновение назад, стал вдруг опасно холодным.
      – Да, черт побери, делает! – продолжала Джини. – Мне сказал об этом сам Хоторн. Он слышал, что она болтала обо всей этой хреновине, про гороскопы, астрологию и прочий бред. И сказал мне, что через три минуты она станет предсказывать тебе судьбу по руке. Он не ошибся ни на одну секунду.
      – Действительно? Как умно с ее стороны!
      – С ее стороны?! – уставилась на него Джини. – Почему?
      – Потому что она сделала именно то, что он от нее ожидал, а после этого он перестал обращать на нее внимание. Вместо этого он переключился на тебя.
      – Прекрати! Он этого не делал! Между нами был обычный, нормальный разговор. Мы говорили о работе, о моем отце. Они знакомы еще по Вьетнаму.
      Паскаль нетерпеливо взглянул на девушку.
      – Ну разумеется. Он тебя просто очаровал, это было заметно с той самой минуты, как мы туда вошли. Значит, он говорил о твоем отце? Он просто подбивал под тебя клинья. Неужели ты сама этого не видишь, Джини?
      – Нет, не вижу. Я же говорю, он мне понравился. Он показался мне честным человеком. Прямым. Умным. Мне он понравился, вот и все. Кончено!
      – Значит, теперь ты настроена в его пользу, не так ли? Но ты ведь не можешь объяснить эту шубу, этот жемчуг…
      – Нет, не могу. К ты тоже не можешь. Сами по себе они еще ничего не доказывают…
      – Но очень многое предполагают.
      – Слушай, – вздохнула Джини. – Единственное, чего я хочу, это сохранить хоть какие-нибудь спасительные сомнения на его счет. В отличие от тебя, я хочу считать его невиновным до тех пор, пока не будет доказана его вина. Это один из тех случаев, когда у тебя спонтанно возникает неприязнь к тем или иным людям. Точно так же ты невзлюбил с первого взгляда моего отца…
      – Я не верю собственным ушам! – Паскаль развернулся и стал расхаживать вперед и назад. – Чудесно! Замечательно! – произнес он, встав спиной к девушке. – Позволь мне убедиться в том, что я понял тебя правильно. Теперь ты сравниваешь Хоторна со своим отцом. Так?
      – Нет, черт возьми, не сравниваю! – со злостью парировала Джини. – Разве я это говорила? Нет. Я сказала о спонтанно принимаемых тобой решениях, которые…
      – Я не принимаю спонтанных решений.
      – Нет, принимаешь. А как же Лиз? Ты всего разок посмотрел на нее и сразу же сдался. Конечно, ведь Лиз это бедное, запуганное существо, которое нуждается в защите! Но мы этого не знаем, Паскаль. Вполне возможно, что всю эту историю затеяла именно Лиз. Или Макмаллен из-за нее. Все это может оказаться одной большой ложью – с начала и до конца.
      – По-твоему, я этого не знаю? Зачем, по-твоему, мне говорить с глупой женщиной столько времени? Почему, ты думаешь, я так внимательно слушал ее? Ты полагаешь, мне и вправду было интересно целый час выслушивать эту галиматью про гороскопы и лекции о поворотах судьбы? Господи, неужели ты совсем меня не знаешь?
      – Со стороны не казалось, что тебе было скучно, Паскаль.
      – Может быть, ты все-таки замолчишь и дослушаешь? – сказал он, быстро подойдя к ней и сжав ее руку.
      – Нет, не замолчу. Я наблюдала за тобой, Паскаль. И я никогда в жизни не видела, чтобы ты так себя вел. Я… – Она замолчала Теперь их с Паскалем разделило лишь несколько сантиметров. Он смотрел прямо в ее глаза.
      – Хочешь что-нибудь добавить, Джини? Или все же успокоишься и выслушаешь меня до конца?
      – Нет, не успокоюсь. И у меня еще есть очень многое сказать.
      – Что ж, хорошо, – вздохнул Паскаль. – Тогда поступим следующим образом. Я сам успокою тебя.
      Паскаль притянул девушку к себе и поцеловал ее. Движения его были так стремительны, что он застал Джини врасплох.
      – А теперь, – сказал он, отступив от нее на шаг, – ты меня выслушаешь и не будешь перебивать до тех пор, пока я не закончу. Во-первых, Лиз Хоторн действительно была в напряжении. Она была какой-то дерганой, странной, может быть, даже наглоталась таблеток. Во-вторых, служба безопасности, судя по всему, находится в состоянии повышенной готовности, поскольку дом буквально кишел телохранителями. Снаружи стояло три автомобиля и двое охранников. Внутри, в прихожей, сидел мужчина по имени Мэлоун, а возле второй двери, ведущей из гостиной, стоял еще один. Все это очень необычно, я никогда не видел ничего подобного во время частных вечеринок. В-третьих, Лиз Хоторн была взволнована из-за этих двоих – в прихожей и гостиной. Она все время переводила взгляд то на них, то на своего мужа. Ей будто казалось, что за ней следят. В-четвертых, Хоторн действительно ни на секунду не спускал с нее глаз. Большую часть времени, пока вы разговаривали, ты стояла к нам спиной, но он все это время смотрел на нее. Все это, Джини, – все это! – делает еще более знаменательным то, что она совершила, погадав по моей руке и таким образом заставив наконец своего чертова муженька отвернуться. Вот что она мне дала, Джини. Смотри.
      В свете уличного фонаря Паскаль протянул девушке крохотный кусочек бумаги.
      – Теперь-то ты понимаешь, – продолжил он, – зачем женщина гадала мне по руке? Все было проделано безупречно, Джини, я ничего не понимал до тех пор, пока не почувствовал в своей руке эту бумажку. Все произошло в долю секунды. Ну так что? Заглянем в эту записку?
      Паскаль подвел Джини поближе к фонарю, развернул бумажку и разгладил ее. Там, напечатанное на машинке, было одно слово: «Воскресенье», а чуть ниже – адрес.
      Воцарилось молчание. Джини поежилась.
      – Макмаллену не удалось раздобыть адрес, по которому должно состояться очередное воскресное «мероприятие», – сказал Паскаль, – а вот она смогла это сделать. С риском для себя.
      Джини внимательно изучала адрес.
      – Ты знаешь, где это, – спросила она Паскаля. – Это же в пяти минутах ходьбы от Риджент-парка. В пяти минутах от официальной резиденции американского посла, от дома Хоторна, Паскаль. По пути домой мы можем взглянуть на это местечко.