Элен

Оранджберг, Алабама. 1955 – 1959

– А ты когда-нибудь делала это с мальчиком? Присцилла-Энн обзавелась новомодной прической «конский хвост». Ее волосы были гладко зачесаны ото лба и перехвачены у затылка розовой лентой. Хвост был не слишком длинный – Присцилла-Энн только еще начала отращивать волосы, но Элен глядела на него с завистью. Ей очень хотелось причесываться именно так и носить такую же юбку, как Присцилла-Энн, – колоколом на жестких похрустывающих нижних юбках. Присцилла-Энн жевала резинку. Когда Элен не ответила, она извлекла резинку изо рта, внимательно осмотрела розовый шарик и снова засунула его за щеку. Потом откинулась на сухую траву, заложила руки за голову и вздохнула. Ее груди в новеньком бюстгальтере «девичий» кокетливо вздернулись. Элен грустно отвела глаза. Она мечтала о бюстгальтере, но ее мать была против. А Присцилла-Энн клялась, что носит уже третий номер.

– Ты оглохла или что? – Присцилла-Энн ткнула Элен ногой и, приподнявшись на локте, задумчиво посмотрела на нее. – Я спросила: ты когда-нибудь делала это с мальчиком?

Они сидели на откосе над школьным бейсбольным полем в Селме и ждали школьного автобуса, чтобы вернуться домой в Оранджберг. Внизу тренировались старшеклассники. Элен с трудом различала Билли Тэннера. Он был выше и мускулистее остальных. Сорвав травинку, она принялась ее жевать, не отводя глаз от бейсбольного поля, чтобы избежать жадного взгляда Присциллы-Энн, и подыскивала ответ. Вопрос был трудный – и Присцилла-Энн тоже знала, насколько трудный.

Ей не хотелось сказать правду. Даже Присцилле-Энн. Но и врать тоже не хотелось. Почти все девочки врали – или приукрашивали. То есть так ей казалось, хотя уверенности у нее не было. Ну а если они и не врали, когда хвастали в раздевалке, то, значит, она и правда какая-то не такая. Элен вздохнула. Ей начинало казаться, что с ней что-то не так. Порой она не сомневалась, что среди своих одноклассниц она единственная девочка, которая ни разу ни с кем не целовалась. Она с неохотой повернулась к Присцилле-Энн. Но вдруг Присцилла-Энн задала свой вопрос просто так? Или чтобы заговорить самой? Вид у Присциллы-Энн опять стал мечтательно-сонным. Последние месяцы лицо у нее часто бывало таким. Элен кашлянула, прочищая горло.

– Не совсем, – осторожно сказала она. – Нет. – После крохотной паузы она спросила: – А ты?

– Ну-у… – Глаза Присциллы-Энн хитро блеснули, широкие, розовые от помады губы опять расползлись в заговорщической улыбке. Элен перевела дух: все было отлично, Присцилле-Энн захотелось излить душу, и все.

Несколько секунд Присцилла-Энн продолжала лежать, глядя в небо. Потом внезапно перестала улыбаться и рывком села. Ее груди подпрыгнули. Элен от зависти закрыла глаза.

– Но не до конца. Понятно?

– Ну да. Да.

– То есть можно лапаться и лапаться, ясно?

– Ну да.

– Но… – Присцилла-Энн замялась и понизила голос: – Помнишь Эдди Хайнса? Он живет в Мэйбери. У его папаши на шоссе большая газовая колонка. Высокий. Широкоплечий. – Она хихикнула. – Классный парень. Может, ты его запомнила осенью, когда наши играли с Мэйбери?

– Ты же знаешь, что запомнила! – Элен улыбнулась. – И помню, какой у тебя был вид, когда он тебя пригласил в первый раз. Словно у тебя коленки подкосились, а в глазах туман, и…

Присцилла-Энн больно ее толкнула.

– Заткнись, а? Это ведь серьезно, Элен. Честное слово. – Она умолкла и вздохнула. – Я его люблю.

Глаза Элен широко раскрылись. Она посмотрела на Присциллу-Энн с интересом.

– Правда? Ты уверена? Ах, Присцилла-Энн… – Несколько секунд они смотрели друг на друга. – Это приятно? Я хочу сказать: тебе хорошо?

– Хорошо? – Присцилла-Энн засмеялась. – Лучше не бывает.

– А он тебя любит? – Элен схватила Присциллу-Энн за руку. Та опустила глаза.

– Кажется. Я так думаю. То есть прямо он еще не сказал, мы ведь с ним четыре раза виделись. А какой мальчик признается только после четырех встреч? Но… когда он на меня смотрит – понимаешь? – то видно, что да и… – Она внезапно умолкла и стиснула руку Элен. – Если я тебе скажу всю правду, Элен, ты поклянешься, что не проговоришься ни одной живой душе?

– Клянусь, Присцилла-Энн. Честное слово!

– Да? – Присцилла-Энн посмотрела на нее с сомнением, потом вздохнула. – Ну, наверное, мне не надо было бы тебе рассказывать, да я бы и не рассказала, если бы не тревожилась так. Ну, не то чтобы тревожилась, но я все думаю, думаю об этом, просто с ума схожу и… Знаешь, Элен, в чем тут, по-моему, загвоздка? По-моему, взрослые врут, вот что я думаю. Я думаю, они не хотят сказать простую правду, утаивают ее.

– Правду? – Элен с недоумением уставилась на нее. – Какую правду?

– Ну… – Присцилла-Энн привстала, устроилась поудобнее и многозначительно наклонилась к Элен. – Ведь они ни о чем не предупреждают, так как нужно бы. Твердят, что девушке лучше вести себя так-то и не следует делать того-то, а главное не говорят – что тебе самой это очень нравится. То есть так приятно становится. Я не знаю, но только, по-моему, тут перестаешь соображать. Ну, и когда в мозгу у тебя стукнет: пора бы зажечь перед ним красный свет, что происходит? Зажигаешь зеленый, сама того не заметив…

Она замолчала, чтобы поэффектней подать эти сведения, и Элен приготовилась почтительно слушать дальше. Она чувствовала, что все, чего бы ни наговорила Присцилла-Энн, может ей когда-нибудь пригодиться. Присцилла-Энн была на год ее старше – и в следующем месяце ей исполнится четырнадцать! И у Присциллы-Энн были груди, настоящие груди, как у женщины. Может, когда они вырастут и у Элен… если так когда-нибудь будет… то и ей придется искать выхода из таких же трудностей. Зеленый свет или красный – она просто не могла дождаться!

– Хочешь, расскажу, что он делает?

Элен отчаянно закивала, и Присцилла придвинулась к ней поближе. Она подняла палец:

– Первое свидание, понятно? Он меня целует. И едва я к этому попривыкла и вошла во вкус, знаешь, что он делает? Вдруг тычет своим языком и запихивает его внутрь! Ко мне в рот. Помнишь, как Сьюзи тогда рассказывала? Еще сказала, что это французский поцелуй. Когда она рассказывала, я подумала, что ничего противнее в жизни я не слышала, и ведь все знают, что она настоящая шлюшка… Но, понимаешь, он так сделал, и, Элен, богом клянусь, чувство было замечательное. Просто замечательное.

– Ой, Присцилла-Энн! – Элен смотрела на нее округлившимися глазами. Потом нервно хихикнула. – Когда вы встретились в первый раз? В самый первый?

– Погоди, это еще не все. – Присцилла-Энн подняла второй палец. – Когда мы встретились во второй раз, он кладет ладонь вот сюда. – Она указала на самые кончики своих грудей.

– Прямо сюда?

– Да, прямо сюда. Ну, я сбросила его руку, а он выждал и опять ее туда положил. Как-то само собой получилось, понимаешь? Он засмеялся, и я засмеялась, а тогда, понимаешь, тогда он начал двигать пальцами взад-вперед, взад-вперед, медленно так… и по самому кончику, где будет сосать младенец… – Присцилла-Энн покраснела. – И, Элен, так приятно было, что я чуть с ума не сошла. Я знала, что должна была его остановить, но он задвигал очень быстро, а сам прямо извивался, и не успела я оглянуться, как его рука была уже внутри.

– Внутри? – Элен сглотнула. – Под свитером, да?

– Сперва под свитером… – Присцилла-Энн оглянулась через плечо и понизила голос. – А потом прямо внутри бюстгальтера. Я до того удивилась! Просто понять не могла, как это он умудрился. Все застежки были застегнуты туго-претуго… Мне еще раньше так жарко стало, что казалось, они вот-вот оторвутся, – и вдруг чувствую, он совсем расстегнут. А он меня трогает. По-настоящему!

Наступило молчание, девочки уставились друг на друга. Мозг Элен лихорадочно работал: она пыталась вспомнить то, что слышала от других девочек. Все было очень сложно и запутанно. Выше пояса вообще-то можно, она почти не сомневалась, но только не сразу. Не при второй встрече. На пятый раз, или на шестой, или даже еще позже… но чтобы так скоро! Присцилла-Энн тревожно следила за ней и теперь наклонилась поближе.

– Ты думаешь, не стоило? На второй раз? Ты думаешь, он подумает, что я такая? Ты думаешь, он скажет другим ребятам?

– Да нет же, нет! – Элен попыталась скрыть свои сомнения. – То есть если ты его любишь. Если он любит тебя…

– Не знаю… – Присцилла-Энн покачала головой. – Это очень трудно. Видишь ли, мы пока встречались четыре раза. А в пятый увидимся сегодня вечером. Он возьмет отцовскую машину и повезет меня смотреть новый фильм в автокино. И я знаю, он захочет, чтобы мы перебрались на заднее сиденье и…

Она замолчала и посмотрела на шоссе за бейсбольным полем. Там в облаке пыли медленно приближался оранжевый прямоугольник школьного автобуса. Присцилла-Энн встала, отряхнула юбку и подобрала сумку с учебниками. Она посмотрела на Элен, которая медленно поднималась с земли.

– Хочешь на обратном пути зайти ко мне? В магазин. Там как раз бар открылся. Если хочешь, я попрошу, чтобы папа налил нам по бокалу шипучки.

Элен не знала, что ответить, но Присцилла-Энн вдруг засмеялась и взяла ее под руку.

– Ну тебя. Ты всегда мнешься. А почему бы и нет? Чего ты боишься? Своей мамы? Так если она немножко подождет, не беда, верно?

Элен ответила не сразу. Внизу Билли Тэннер поднял голову. Несколько секунд он смотрел в их сторону, потом быстро поднял руку приветственным жестом и тут же опустил. Элен пожала плечами.

– Хорошо, – сказала она небрежно. – Почему бы и нет, один раз?

Присцилла-Энн ухмыльнулась:

– Тогда я тебе расскажу, что было во время третьей встречи и четвертой. – Она помолчала и посмотрела на аккуратную белую рубашку Элен, а потом опять заглянула ей в лицо. – Я и еще кое-что сделаю, если захочешь. Помнишь, ты мне говорила про свою маму – как она не хочет купить тебе бюстгальтер и вообще. Ну так пойдем ко мне, и можешь взять один из моих старых. – Она ткнула Элен в бок. – Я его и не носила почти. Он еще совсем новый. Просто они так быстро росли…

Элен остановилась как вкопанная. Ее лицо стало пунцовым.

– Присцилла-Энн! Правда? По-твоему, мне он нужен?

– Даже очень. Ну, побежали. Черномазый дурак за рулем совсем новенький. Уже поздно, и у меня горло совсем пересохло…

Когда они сбежали по склону и обогнули бейсбольное поле, в автобус уже забиралась толпа школьников. Они оказались последними, и, когда вошли в автобус, свободным оставалось только одно место. Присцилла-Энн ухмыльнулась, щелкнула жвачкой и обвела взглядом сиденья – в поисках талантов, как она это называла.

– Садись! – Она подтолкнула Элен. – Все в порядке. Мне нравится стоять…

Автобус тронулся и тут же затормозил. Шофер оглянулся через плечо, и Элен увидела, как он выдернул ручной тормоз. Он действительно был новый – лет пятьдесят, очень худой. В лоснящемся сером костюме с обтрепанными манжетами и белой нейлоновой рубашке. Из манжет торчали кости запястий. Она увидела, как он обернулся, и заметила, что он колеблется. Заметила это и Присцилла-Энн, потому что смерила его холодным взглядом, отвернулась и принялась напевать какой-то мотивчик.

– Мисс! Мисс! Вы сядете или как?

Он пробовал обратить это в шутку – блеснули белые зубы. Разговоры в автобусе стихли. Внезапно воцарилась мертвая тишина. Присцилла-Энн даже не повернула головы.

– Мисс! Мисс! Вам надо сесть. По правилам… Очень медленно Присцилла-Энн повернула голову.

Теперь у нее была аудитория, и она это знала. И получала большое удовольствие, как заметила Элен. Очень медленно она смахнула с рукава воображаемую пылинку и чуть-чуть повернула голову.

– Ты со мной заговариваешь, бой?

В автобусе было невыносимо жарко, и тишина словно колебалась, как горячее марево. Сзади кто-то засмеялся. Шофер поднял глаза. Он просто некоторое время смотрел на Присциллу-Энн, не шевелясь, ничего не говоря. Затем очень медленно он отвернулся и отпустил тормоз. Автобус тронулся. Разговоры возобновились. Присцилла-Энн опять принялась напевать, покачивая в такт бедрами, и Элен стало очень скверно.

– Зачем ты так? – спросила она, когда они сошли с автобуса в Оранджберге. – Присцилла-Энн, зачем ты обозвала его боем? Он ведь ничего плохого не думал. Просто исполнял свои обязанности.

– Подумаешь! – Присцилла-Энн презрительно тряхнула головой. – Он же просто черномазый дурак, водитель автобуса. И хлопок не собирает только потому, что машины делают это лучше. Чтобы черномазый так со мной разговаривал? И бога ради ни слова папе, не то он взбесится. Все время «негры, негры, негры» – с тех самых пор, как Верховный суд вынес свое решение, если ты знаешь, о чем я.

Элен вздохнула. Конечно, она знала – она же читала газеты, как и все. «Иск Брауна к отделу школьного образования». И новое постановление Верховного суда, гласившее, что сегрегация в учебных заведениях противоречит конституции. О да, она знала! С тех пор об этом без конца говорил не только отец Присциллы-Энн.

– Мой папа говорит, что у этого есть только одна хорошая сторона. Если это случится – а папа говорит, что ничего не будет, что Юг такого не потерпит, – так я брошу школу прежде, чем их туда начнут возить на автобусе. Ты только вообрази, Элен! Сидеть в классе рядом с одним из них! – Присцилла засмеялась. – Знаешь, от них воняет? Это правда. Так и несет. И папа говорит, что этому типу, ну, судье, как его там? Что Эрлу Уоррену лучше носа не совать в Алабаму, не то его тут же и линчуют…

– От Миссисипи Мэри не воняло! – Элен нахмурилась. – А если и пахло, так очень приятно. Помнишь, я тебе рассказывала про Миссисипи Мэри? До сих пор не знаю, почему ее так называли. Она была моей няней. Недолго, пока я была совсем маленькой.

– А, она! Толстуха такая? И жила возле старого хлопкового поля? Ну да, помню. И недавно скапустилась, верно?

– Да.

– И все черномазые на похоронах перепились. Господи! О чем тут говорить? Так ты хочешь шипучки?

Элен кивнула. Они перешли улицу, миновали косметический салон Касси Уайет и старый отель, который теперь был закрыт. На окраине строили новый мотель с домиками. По слухам, участок со старым отелем купил отец Присциллы-Энн. Отель он думал снести и расширить свой магазин.

Магазин этот за последние годы уже заметно изменился. Мерв Питерс установил новые полки и холодильники, и вы сами себя обслуживали – не надо было ждать, когда тобой займутся, кроме как у кассы. А теперь еще и безалкогольный бар – длинная белая стойка, высокие табуреты с сиденьями из глянцевитой искусственной кожи, ряды бутылок с разноцветными сиропами и радиоприемник, настроенный на WQXA. Сплошь музыка в стиле кантри и ковбойские песни. Присцилла-Энн говорила, что это убожество.

Элен робко пожала руку отцу Присциллы-Энн и примостилась на табурете. Она вспомнила Миссисипи Мэри. Ведь от нее правда ничем скверным не пахло, и она была очень добрая. Брала Элен на руки и убаюкивала, прижимая к своей огромной груди и напевая такие чудесные протяжные песни, пока она не засыпала. Ну конечно, тогда она была совсем маленькой. А чуть смогла оставаться дома одна, Миссисипи Мэри ушла от них, и снова Элен ее увидела, только когда однажды проходила мимо лачуг из толя и Миссисипи Мэри угостила ее зеленым чаем – сладким и холодным. А мама страшно рассердилась, когда узнала… Элен нахмурилась.

Конечно, она не плакала и ничего такого, но ей было очень жалко, что Миссисипи Мэри умерла, а теперь ей стало жалко шофера. И зачем Присцилле-Энн понадобилось так его оборвать?

Когда они допили свои бокалы, Мерв их выпроводил, и они поднялись наверх в спальню Присциллы-Энн. Элен смотрела вокруг широко открытыми глазами. Ей и в голову не приходило, что у девочки, ее ровесницы, может быть такая красивая комната. Все было кремово-розовым. Кремово-розовое покрывало с оборками на кровати и кремово-розовые фестоны на занавесках. А обои настоящие с розами, и целый ряд говорящих кукол, все в розовых платьях.

Присцилла-Энн сделала небрежный жест:

– Ничего, правда? Папа только-только ее для меня отделал заново. Он теперь для меня все сделает. После того, как мама ушла. Ему, наверное, одиноко. – Она пожала плечами. – И дела у него теперь идут хорошо – вот и бар, ну и остальное. Строит всякие планы, понимаешь? Говорит, что Оранджбергу вовсе незачем оставаться глухой дырой. – Она вздохнула. – Ну, не знаю. По-моему, хорошо было бы уехать куда-нибудь. В настоящий город. В Монтгомери, например. Просто здорово. А ты когда-нибудь думала про то, чтобы уехать?

– Сама не знаю. Иногда думала. Присцилла-Энн нахмурилась.

– Теперь ты про это и не говоришь вовсе. А раньше, помнишь? Как твоя мать увезет тебя в Европу, и вообще. В Лондон. – Она пожала плечами. – И выражалась ты по-дурацки. Вообще была воображалой, знаешь? Много о себе понимала. Так все говорили – кроме, конечно, Билли Тэннера.

Лицо Элен залила краска. Она отвернулась и сделала вид, будто рассматривает кукол.

– Мы откладываем деньги. – Она замялась. – То есть мама, понимаешь? Это же дорого – вернуться в Англию. Такое большое расстояние. – Она обернулась к Присцилле-Энн. – У нас есть коробка, – добавила она затем. – Мамина старая жестяная коробка. И когда у нас бывают лишние деньги, мы их кладем туда. И когда там наберется достаточно – когда-нибудь, – то мы и уедем.

– Коробка? Твоя мама держит деньги в коробке? – Присцилле-Энн это, видимо, показалось смешным, потому что она усмехнулась, но тут же пожала плечами. – Ну да, почему бы и нет? Банк, коробка – какая разница!

Вот только… – Она замялась. – На это же много времени понадобится… Ведь у Касси Уайет твоя мама не может столько зарабатывать…

– Теперь она зарабатывает больше! – радостно перебила Элен. – Теперь, когда я стала ездить в школу, она работает больше. Пять дней в неделю и…

– Она днем работает? – Присцилла нахмурилась. – Да? Странно!

– Что странно?

– Ну, я на той неделе была у Касси Уайет. – Присцилла-Энн встряхнула своим «конским хвостом» и поглядела в зеркало. – Сразу после школы. Папа позволил мне сделать прическу. Я хотела причесаться как Сьюзи, с такими кудряшками на лбу, ну, ты знаешь… и я хотела, чтобы причесала меня твоя мама. Все говорят, что она замечательно причесывает. Она ведь следит за твоими волосами, правда? И они всегда такие красивые…

– Ну и?..

– Ее там не было. Твоей мамы. Касси Уайет сказала, что мне придется подождать каникул, потому что твоя мама работает только по утрам.

– По утрам? Как же так? Она, наверное, спутала.

Наступило короткое молчание. Присцилла-Энн посмотрела на нее, потом снова взглянула на свое отражение, и в глазах у нее было что-то, чего Элен не поняла. Словно она смеялась над ней и жалела ее. Потом она пожала плечами.

– Должно быть, так. Я чего-то недослышала. Хочешь его примерить сейчас?

Присцилла-Энн помогла ей. Элен сняла блузку, но руки у нее так тряслись, что застегивать бюстгальтер пришлось Присцилле-Энн. Потом она зашла спереди и смерила Элен критическим взглядом.

– Видишь? Я не ошиблась. Сидит как влитой. Точно по твоей мерке… – Она комически закатила глаза, и обе захихикали.

– Элен Крейг, – заявила Присцилла-Энн с утрированной южной оттяжкой, – ты уже совсем женщина.

– И вовсе нет. Сама посмотри! – Элен подергала бюстгальтер. – Тут вот есть. А остальное пусто. Пощупай.

– Лишь бы никто другой не щупал, – горловым голосом произнесла Присцилла-Энн, и обе снова захихикали. Потом Присцилла-Энн отыскала бумажную салфетку и показала Элен, как заложить ее в бюстгальтер спереди.

– Ну вот! – сказала она затем. – Полный порядок, видишь? Несколько недель делай так, а потом они подрастут. Он тебе скоро станет тесен. И Билли Тэннер просто взбесится…

– Помолчи о Билли Тэннере, хорошо? – Элен дружески ее толкнула.

– Ну, ладно, ладно, помолчу. Да и кому нужно говорить о Билли Тэннере? Такой дурак. Знаешь, он водит пальцем по строчкам, когда читает, как маленький, и губами шевелит – проверяет, верно ли понял слово.

– Это неправда!

– Именно что правда! А его отец сидит на пособии. Мне Эдди Хайнс говорил. Как черномазый. Только и делает, что пьет, и уже десять лет бездельничает. И…

– Да замолчи же, Присцилла-Энн! Билли тут ни при чем. Билли работает с утра до ночи. После школы он по вечерам готовит в закусочной в Мэйбери.

– Ты там хоть раз была? Гамбургеры на сале с капустой. Фу!

– И по субботам еще в гараже. Он хочет стать механиком, он мне сам сказал. Он очень хорошо разбирается в машинах, в моторах, и во всем таком…

– А у самого машины нет, так? – Присцилла-Энн вздернула голову. – Нет и никогда не будет! Билли Тэннер никогда ничего не добьется. И ты просто дура, что гуляешь с таким мальчиком.

– Я с ним не гуляю. – Элен перевела дух. – Просто иногда мы с ним встречаемся. На трейлерной стоянке. Вот и все. И он мне нравится. Может, он соображает не так быстро, зато он добрый и…

– Послушай! – Присцилла-Энн сердито махнула рукой. – Мы сюда пришли не для того, чтобы разговаривать о Билли Тэннере. Мы пришли разговаривать об Эдди. Ты хочешь узнать, что было? Да или нет?

Элен колебалась. Слова Присциллы-Энн ее обидели, и она решила уйти, но уходить не хотелось. Как-никак Присцилла-Энн вела себя по-дружески. Подарила ей бюстгальтер. А кроме того, в глубине души, хотя ей неприятно было сознаваться в этом, она очень хотела узнать, что было дальше.

– Ну хорошо, – сказала она наконец со вздохом. – Хочу. Так что было дальше?

Она села на кровать, и Присцилла-Энн, помедлив, села рядом с ней.

– Клянешься, что никому не расскажешь? Смотри, не забывай! Ну, ладно… – Она испустила глубокий вздох. – Просто не знаю, поверишь ли ты. Мне и самой не верилось. Третья встреча такая же, как вторая, но только хлеще, понимаешь? Встреча четвертая – он его вынул.

У Элен открылся рот.

– Что? Так прямо и…

– Да нет, глупыш. Не сразу. Еще чего! – На лице Присциллы-Энн изобразилось презрение. – Теперь мы говорим о до-олгом свидании. По-моему, он немножко сорвался – ведь он меня уважает. Я это знаю. Он сам так говорил. Но мы без конца целовались, а его руки были на… ну, ты знаешь, там, где в прошлый раз, но только обе. И я просто с ума сходила. И он сходил. Ну и… он вроде как устроил, чтобы я погладила его через штаны. И, Элен, честное слово, на ощупь он был такой большой и твердый, что я перепугалась. Ну, просто поверить не могла. Помнишь таблицы по биологии? Там он выглядит таким маленьким, понимаешь? А этот был совсем не маленьким. Я его чувствовала, и тут…

– Тут он его вынул?

– Ага!

– Ой! – Элен нервно вздрогнула.

– И знаешь, где мы были? – Присцилла-Энн залилась смехом. – В папином кабинете!

– В кабинете твоего папы? Ты шутишь.

– А вот и нет. У него в кабинете. Прямо на диване из искусственной кожи, которым он так гордится. И знаешь, о чем я думала? Вдруг пришло в голову, и все. Я подумала: а что, если вдруг что-нибудь случится, ну… – Она понизила голос. – Что, если он кончит – ясно? И туг я подумала: «А, ничего! Если так, кожа-то, слава богу, искусственная, и мы все салфеткой вытрем. Папочка и не догадается». И тут я как засмеюсь!

– Ты засмеялась? Прямо тогда? Когда он его вынул? Эдди обиделся?

– Обиделся? Да просто взбесился. Ну, сначала он его, конечно, убрал – запихнул в штаны и дернул «молнию» вверх. И вот тогда он и взбесился. Знаешь, Элен, я просто заревела в голос. Подумала: ну, все. Сейчас он хлопнет вот этой дверью, и я его больше не увижу. Только Эдди, наверное, стало меня жалко, потому что, чуть я заплакала, он вернулся, обнял меня, а я его поцеловала, ну и… немного погодя он снова его вынул.

– Присцилла-Энн Питерс, ты врешь! Этого не было.

– Нет, было! – На щеке Присциллы-Энн возникла ямочка. – Я ему сказала, что хочу посмотреть еще раз. Вот так!

– И не побоялась?!

– Нет. И вообще… – Присцилла-Энн потянулась. – Я сказала правду. Что хочу поглядеть. То есть я видела ребят в гимнастическом зале – да кто их не видел? Я знаю, что значит «встал» – трусы вздуваются. Но это совсем другое. Крупным планом, так сказать. И в цвете.

Наступило долгое молчание. Перед глазами Элен кружили образы, очень смутные и далекие от реальности.

– А он… Как он?.. – Она замялась. – Он красивый? Присцилла-Энн задумчиво свела брови и поразмыслила.

– Он вообще-то чудной, – пришла она к заключению. – Ужасно большой, я уже говорила. И вовсе не застывший, как я думала, а все время вроде как покачивается вверх-вниз, вверх-вниз, точно жезл. И цвет у него необыкновенный. Багровый, почти багрово-лиловый. – Она сглотнула. – Как, по-твоему, они все такие или только у него?

– Не знаю. Наверное, все. А… – Элен подняла глаза. Она чувствовала, что вот-вот опять засмеется и что Присцилле-Энн тоже хочется смеяться. – А ты его потрогала?

– Вот уж нет! За кого ты меня принимаешь? – Присцилла-Энн негодующе ее толкнула. – Он хотел, чтобы я это сделала, а я ни в какую. Но знаешь, что я все время думала? Я думала: господи, он такой огромный, так как же он влезает… ну, ты понимаешь.

– Боже ты мой! – Элен прижала ладонь ко рту и принялась смеяться. Присцилла-Энн тоже принялась смеяться, и они обнялись, чтобы не упасть, и прямо тряслись от смеха, пока у них слезы из глаз не потекли. Первой остановилась Присцилла-Энн.

– Перестань! – потребовала она. – Это же серьезно. – Она встряхнула Элен за плечи, и та поперхнулась. – Правда. Я ведь тебе уже сказала. Мне надо решить, вот сейчас разобраться, чего я хочу, и ты должна мне помочь. Что мне делать сегодня вечером? В автокино?

– По-твоему, он попробует…

– Конечно! – Присцилла поджала губы. – Они все одинаковые. С каждым следующим разом стараются зайти чуть дальше.

– Но дальше, по-моему, уже некуда.

– Много ты знаешь! Оно и видно. – Глаза Присциллы-Энн сверкнули презрением. – Я прямо сейчас могла бы назвать три вещи! Я-то знаю. Мне Сьюзи Маршалл рассказывала наверное. Сказала, что на такое она не согласилась, и вот тут, конечно, соврала. Слушай… – Она покосилась на дверь, пригнулась к уху Элен и начала быстро шептать. Глаза Элен раскрывались все шире и шире.

– В носовой платок! Да не может быть!

– А вот может! А потом… – Присцилла-Энн снова наклонилась и зашептала. Потом отодвинулась, и они уставились друг на друга. – Это правда. Я прежде тоже не верила. То есть чтобы вначале… По-моему, ничего грязнее не придумаешь, верно?

– И им это нравится? Присцилла-Энн умудренно кивнула.

– Больше, чем позволить все. То есть некоторым. Так сказала Сьюзи Маршалл.

– Но девушки… Девушкам же это не может нравиться. Фу! – Элен наморщила нос. – Вкус, наверное, противный.

– Сьюзи Маршалл говорит, что нет. И тогда нельзя забеременеть. Так она сказала. – Присцилла-Энн испустила вздох. – Ну и что мне делать?