— Обещалась быть Сьюзен Джером, — самодовольно сообщил Тэд. Сьюзен считалась чуть ли не самым авторитетным в Америке кинокритиком.

— Ну и что? — пожал плечами Льюис.

— И глава Международной ассоциации актеров. Такие встречи весьма полезны, сам понимаешь.

— Полезны тебе. А мне эта Сьюзен нужна как нарыв в заднице.

— Ей нравятся наши фильмы, Льюис…

— Ей нравятся твои фильмы. Я читал последний ее панегирик и что-то не припомню, чтобы меня там упоминали.

Тэд с удрученной миной принялся насвистывать. Льюис опять красноречиво на него посмотрел — свист прекратился.

— Ты должен был сказать мне об этом. Должен. Я ведь в соседнем номере, а стены тонкие. Что же мне теперь, уши, что ли, затыкать? Я твой друг, Льюис, пойми. Ну с кем еще ты можешь поделиться?

Льюис ничего не ответил. Только вздохнул.

— Знаешь что? — сказал он. — Не пора ли тебе убраться отсюда к чертовой матери, а?

Тэд выполнил эту дружескую просьбу, так что Льюису не пришлось отходить от окна, в которое он глазел еще довольно долго.

Можно было пойти поплавать или прошвырнуться по саду, спуститься в бар, почитать газету, поспать, наконец. Льюис пытался выбрать самый соблазнительный вариант, но ему что-то не выбиралось. Ему ото всего было тошно.

Кончилось тем, что он плеснул в стакан джину, хорошенько разбавив его тоником и не пожалев льда. Со стаканом в руке снова подошел к окну. По дорожкам сада нетвердой из-за высоких каблучков-гвоздиков походкой прогуливалась весьма достойная внимания особа. Полупрозрачное белое платье эффектно облегало соблазнительные формы. С головы струилась блестящая грива ослепительно белых волос, девица опиралась на руку очень маленького старикашки, который был большой голливудской шишкой. Стефани Сандрелли, очередная модификация Мэрилин Монро. Льюиса по какому-то там случаю на каком-то там сборище знакомили с ними, и с этим старикашкой-агентом и с девицей. И что это было за сборище?.. А, какая разница. Изо дня в день новые имена, лица… как в тумане. Он плеснул себе еще джина. Элен опаздывала.

Явившись наконец, она прямо с порога произнесла тем самым ненавистным ему тоном:

— Ах, Льюис.

Упрек был робким, почти незаметным, но Льюис услышал его — и рассвирепел, этот ее тон всегда выводил его из себя.

Круто развернувшись, он пошел ей навстречу, Элен плотнее притворила дверь.

— Льюис, я опоздала. А еще нужно переодеться. Нет времени. Пожалуйста, не надо. Не сейчас.

Льюис не слушал ее. Он был уверен, что на этот раз все получится. Именно если так, в спешке; если она не будет отнекиваться, черт ее возьми…

Она покорилась почти сразу, не слишком его отговаривая. Льюис старался не смотреть ей в лицо. Он прижался лицом к ее шее, и все шло замечательно, наконец-то…

Но он неосторожно все-таки посмотрел и увидел то, что привык видеть, — жалость. И безнадежность. Он знал, и она знала… заранее. Элен попыталась его обнять, и стало еще хуже. Он вскочил и, сам того не ожидая, начал на нее кричать:

— Это из-за тебя. Только из-за тебя, черт возьми. Перед кинокамерой изобразишь что угодно — понарошку, а в настоящей постели с тобой делать нечего.

Тэд в соседнем номере наверняка все слышит. Ну и пусть: он специально повысил голос.

Должен же он хоть с кем-нибудь поделиться… А Тэд его лучший друг — это правда.

Кому еще такое расскажешь — кроме Тэда?

— …Сьюзен Джером. Грегори Герц — новый режиссер. Американец. Пробивной. Джо Стайн, председатель Эй-ай — Международной ассоциации актеров. Миссис Джо Стайн страшно заинтересовалась «Мезон Жасмэн». Я наплел им, что вилла принадлежала Колетт — ну, недельку-то она в ней провела…

Глаза Густава Нерваля, знаменитого торговца недвижимостью, жмурились от удовольствия. Они с Жислен сидели на балконе его номера в «Кап д'Антиб», и радушный хозяин перечислял очаровательной мадам Бельмон-Лаон приглашенных на сегодняшний ужин; как подобает хорошему рассказчику, самые впечатляющие имена он оставил на десерт.

— Тадеус Ангелини — видели его «Короткую стрижку»? Наверняка «Пальмовая ветвь» достанется этому фильму. А вот Элен Харт. Очень красива, очень обаятельна и очень, я полагаю, умна. При ней, естественно, супруг.

— М-м. Замечательно. — Жислен с интересом еще раз присмотрелась к хозяину. Этот смуглый крепыш обладал своеобразным обаянием и поразительной энергией, когда представлялась возможность заполучить деньги. Она не раз слышала о нем — на Ривьере он личность известная. И он тоже о ней слышал.

Жислен казалось, что их недавняя встреча в доме у их общих друзей явно была не случайной; впрочем, она могла и ошибиться. А еще Жислен казалось — и тут она тоже могла ошибиться, — что крепыш положил глаз на виллу баронессы де Шавиньи. И что она, Жислен, могла бы с ним сотрудничать, что он тоже прекрасно понимает. И действительно, лучше не придумаешь: Нерваль будет продавать прекрасные старинные, но частенько полуразрушенные виллы, а ее дело — вернуть им былой блеск и красоту.

— Так вы думаете, Джо Стайн купит ту виллу? Вы всегда так умасливаете своих клиентов?

Нерваль расхохотался.

— А вы как думали? Если ключ заело, его надо хорошенько промазать маслом, прежде чем поворачивать.

— А на что вам остальные гости?

— Исключительно для интерьера. Но интерьер тоже должен быть подходящим. Крупная рыба предпочитает плавать среди рыб не меньшего калибра. Для нас с вами никто из них не представляет интереса. Разве что Элен Харт. Через пару годиков она вполне может стать нашей клиенткой. Дайте-ка плескану вам в стаканчик, беби…

Он любил американизмы, возможно, ему нравилось, что они незатейливы, как сами американцы. Она смотрела, как он пересекал балкон, чтобы извлечь изо льда еще одну бутылку «Перье». Жислен улыбнулась и, потянувшись, подставила лицо солнышку.

Как удачно все складывалось, ей даже не верилось. Она жила у Луизы в одной из гостевых комнат, от ее виллы до этой гостиницы километров шестьдесят; жила себе в роскоши, которая не стоила ей ни гроша. На юге Франции у нее было полно друзей, работа на вилле шла своим чередом, и Жислен могла распоряжаться своим временем как угодно. А недавно встретила еще и этого Нерваля, встреча весьма полезная для ее карьеры. Гонорар, полученный от Ротшильдов, пятнадцать тысяч фунтов, она вложила в дрожжах. А для Эдуарда у нее, похоже, имелась такая информация, которая сделает его вечным ее должником, ведь он ненавидит де Бельфора, и вряд ли его обрадует, что де Бельфор стал финансовым наперсником его мамули; а сегодня она встретится с Элен Харт, которая не может не вызывать у нее жгучего ревнивого любопытства.

Сколько неожиданностей! Сколько замечательных неожиданностей! В свой следующий приезд в Париж она обязательно встретится с Эдуардом, расспросит, как ей быть с акциями этих отелей, изобразит, что слегка тревожится за Луизу… а потом постарается немного затянуть переделку виллы, и через месяц она все еще будет здесь… когда приедут Луиза и Эдуард…

Ну разве не замечательно! Давно она не чувствовала себя такой счастливой.

— Расскажите мне об Элен Харт, — попросила она Нерваля, когда он вернулся за стол, она уже поняла, что он знает всех и вся. — Кто она? Почему все от нее без ума?

— Спросите у Джо Стайна, какие сборы от ее последнего фильма. Он пытается заманить ее в свою Ассоциацию. Он сам расскажет вам.

— А в скольких фильмах она снялась? Я раньше ничего о ней не слышала.

— В трех. Или в четырех? Да, вроде в четырех. В двух полуторачасовых и в двух удлиненных. — Он улыбнулся. — Не видели «Лето»? Если не ошибаюсь, вторая ее роль. Третий фильм назывался «Ее жизнь», в Европе его приняли прохладненько, зато в Америке был настоящий бум. А теперь вот — «Короткая стрижка», и если она всех обставит, тогда…

— Думаете, обставит? — Жислен с нетерпением ждала ответа.

— Она своего не упустит. — Нерваль улыбнулся. — У женщины, привыкшей иметь все самое лучшее, наверняка найдутся достойные адвокаты, не так ли?

Жислен ощутила досаду. Ей куда приятней было думать, что Элен обычная, не блещущая умом хищница.

— И ведь что интересно… — задумчиво продолжал Нерваль. — Что интересно — ни одной скандальной истории. Ни полнамека. Никаких фотографий нагишом, непременных в борьбе за место на киношном Олимпе. Никаких бывших любовников, готовых поведать пикантные подробности. Ни тем более нынешних. Только муж. — Он снова улыбнулся. — Может, они просто ждут более подходящий момент? Ее пресс-агент старательно окутывает ее тайной — и это отлично срабатывает. А газетчики, сами знаете, обожают подобные фокусы.

Он замолчал, а Жислен тихонько про себя улыбнулась. Приятно, ужасно приятно знать вещи, которые никто не посмеет опубликовать, даже Жан-Жак, вспомнивший-таки Элен. Да в его журнальчиках наверняка не появится ни одного лишнего слова — ведь Эдуард как-никак главный соучредитель. Нерваль встал. Его интересовала исключительно практическая сторона.

— Пока она нам с вами ни к чему — пока… Элен Харт только глазурь на торте…

— А торт кто, Джо Стайн? — невинным голосом спросила Жислен.

Нерваль коснулся ладонью ее пальцев и укоризненно поцокал языком.

— Живей, живей шевелите мозгами. Миссис Джо Стайн. — Он улыбнулся. — Мужья только зарабатывают деньги. А тратят их жены.

Как тут здорово, сколько изящества, выдумки, подумала Жислен.

На ужине присутствовало двадцать четыре человека. В ресторанном павильоне под названием «Райский утес» было накрыто четыре круглых стола, на шесть человек каждый, с видом на знаменитый бассейн и море.

За столом Нерваля, естественно, Джо Стайн и его половина; с ними Жислен намеревалась пообщаться позже, к концу ужина. Рядом со Стайном, спиной к Жислен, Элен Харт. Она немного опоздала. Пока вокруг гостей крутились журналисты, Жислен удалось избежать знакомства с Элен; та ее явно не заметила, и Жислен это было на руку. Она еще с ней поговорит, в подходящую минуту. Зачем спешить?

За столом Жислен собрались: Грегори Герц, преуспевающий американский режиссер; известная итальянская актриса и кинокритик Сьюзен Джером, американка; Тэд Ангелини, ужасно похож на жирную жабу, он дожевывал уже третий хлебец; и — вот удача — Льюис Синклер. Муж. И даже рядом с ней. Жислен успела заметить его странно-остекленелый взгляд и осторожность в движениях. Он, по-видимому, был в подпитии и боялся себя выдать.

Она окинула изучающим взглядом затылок и плечи Элен; она, конечно, уже, как могла, разглядела ее издали — украдкой, когда Элен пришла.

Жислен узнала ее сразу. Бывают лица, которые, к сожалению, невозможно забыть. Да, черные короткие волосы на рекламном плакате были только париком; а сейчас ее прическа очень напоминала тогдашнюю в замке: светлые волосы гладко зачесаны и схвачены у шеи черным шелковым бантом. Длинное облегающее черное платье из жатого шелка, плечи и ключицы обнажены, но грудь целиком закрыта. На стройной шее потрясающей красоты ожерелье. Жислен никогда еще не видела такого жемчуга. От красоты Элен просто захватывало дух, и при этом обворожительно, загадочно спокойна — как в тот далекий вечер.

Да, сильно изменилась. Выглядела теперь гораздо старше: женщина, а не та девчонка. Держалась очень ровно и независимо. Что-то стало с ее голосом — Жислен прислушалась, — изменилась манера говорить, и появился неуловимый почти акцент. Теперь невозможно было догадаться, кто она по национальности. Англичанка? Американка? Нет, все-таки явно из Европы: европейская женщина, долго жившая за пределами Европы. Завидное самообладание; но Жислен бросилась в глаза одна странность. Элен Харт часто поглядывала на бокал мужа. Когда выяснилось, что их усаживают за разные столы, она немного была озадачена. На ее лице отразилась едва заметная досада, тут же, впрочем, исчезнувшая. А Льюис Синклер был явно доволен таким оборотом.

Только они уселись, Синклер, не дожидаясь, когда подадут вино, подозвал официанта и заказал сухой мартини.

— Очень сухой, — произнес он с характерным рубленым бостонским выговором; очень скоро бокал был пуст.

Он вежливо поздоровался, мельком посмотрел на меню.

— Можете называть меня просто Жислен, — она улыбнулась. — Вы заставили меня поскучать.

— Да. Мы немного опоздали. У Элен — это моя жена — на сегодня было назначено много встреч, — равнодушно объяснил он, покручивая ножку бокала. Жислен с пристрастием к нему пригляделась.

Красивый молодой человек, очень красивый, не старше двадцати семи. Прекрасно образован. Прекрасно воспитан. Прекрасно одет. Естественно, богат, и это привычное ему состояние. Переварив первое впечатление, Жислен разглядывала его дальше. Светлая шевелюра, подстрижен волосок к волоску, чуточку длиннее принятой моды — английский стиль. Немного потерянный взгляд отуманенных алкоголем светло-карих глаз. Привычно-сердитый и даже слегка вызывающий. Льюис исподтишка поглядывал на сидящего напротив и без умолку тараторящего Ангелини и тут же отводил глаза. Как ребенок, подумала Жислен, проверяющий, довольны им родители или нет. Точно так же он поглядывал на жену.

Жислен не торопила события — наблюдала. На довольно приличном французском Синклер беседовал с итальянской актрисой: та не говорила по-английски. Сама Жислен с дежурным дружелюбием плела что-то сидящему слева Герцу, но тот явно ее не слушал, не сводя глаз с Ангелини. Ангелини же пространно отвечал на вопросы дотошной американской критикессы. Судя по ответам, планы у него были грандиозные. Два фильма только в этом году, на съемки каждого чуть более месяца, без всякого перерыва, съемочная группа очень маленькая, но работает споро и слаженно. Сначала они отснимут «Квикстеп», название второго пока обсуждается — тут Ангелини со странной улыбкой покосился на Льюиса Синклера. Сьюзен что-то переспросила, и Ангелини энергично закивал. Да, да, конечно, в обоих фильмах будет сниматься Элен Харт; а на следующий год он задумал нечто в ином роде…

Жислен следила за ним с неприязнью. Назойливый тип, никого, кроме себя, не слышит. И ведь все за столом послушно смотрят ему в рот, не в состоянии воспротивиться исходящей от него завораживающей темной силе.

Жислен не собиралась плясать под его дудку и повернулась к Синклеру. Перед отъездом из Парижа она посмотрела «Короткую стрижку», как оказалось, очень кстати. Фильм не очень ей понравился. Холодная заумь. Кто бы мог подумать, что он станет таким модным. Свое мнение она, естественно, оставила при себе. А перед Льюисом рассыпала комплименты, позаимствованные из журнала «Монд».

Льюис Синклер, продюсер этой весьма нашумевшей «Стрижки», с приличествующей вежливостью внимал ее излияниям, но глаза его были устремлены на видневшиеся через оконное стекло скалы и поблекшую морскую гладь.

Уже была съедена икра и перепелки. И теперь их угощали гусиной печенкой, завернутой в ломтики сочной нежнейшей говядины; Льюис Синклер, только что не отказавший себе в шампанском, с не меньшим воодушевлением переключился на поданное к мясу отличное бургундское и допивал уже четвертый бокал.

— Удивительно, как это ваша троица до сих пор не распалась, — заметила Жислен, не имея понятия, так ли уж это удивительно у киношников, — такое редкое взаимопонимание, ведь у вас за плечами уже фильма три?

— Четыре, — уточнил Синклер. — Начинали мы с очень скромненького по затратам фильма «Ночная игра», в пятьдесят девятом году.

— Ну да, ну да, — якобы припомнила Жислен, в первый раз слышавшая это название.

— Да, у нас за плечами действительно долгий путь. Мне кажется, такой стиль работы принят только у европейских кинематографистов. В Голливуде по-другому…

— Голливуд меняется. Меняется вся американская киноиндустрия. Моими стараниями, — вдруг вклинился в их разговор Ангелини, дожевывая кусок говядины. Грегори Герц тонко улыбнулся. Ангелини же как ни в чем не бывало продолжил беседу со Сьюзен.

Синклер был явно огорчен этой репликой и тем, что за ним вроде бы шпионят. Он решительно допил свой бокал.

— Одно скажу, — продолжал он, понизив голос, — я решил сделать перерыв, хоть ненадолго. Тэд сейчас очень занят, а у меня имеется как раз очень любопытная идея. Честно говоря, быть продюсером неблагодарное дело. По-моему, я способен на большее. Недавно я вдруг почувствовал вкус к писанию. Есть у меня один замысел, который не дает мне покоя, надо бы над ним поработать. Взлелеять его, как говорится… — Помолчав, он с легкой грустью добавил: — Сменить курс корабля. Этапное решение, не правда ли?

— Безусловно. И вдохновляющее, — сказала Жислен. Повернув голову, она увидела, что на них опять смотрит Ангелини. Жислен опустила ресницы. Вот вам и триумвират — Льюис Синклер хочет вырваться на свободу, с чего бы это?

Пока официант менял тарелки, Жислен решила копнуть поглубже. Прощупав его еще немного, она убедилась, что он ничего не знает ни о ней, ни о ее профессии. Ее рассказ о себе он слушал с вежливым терпением, не более.

— Моя профессия достаточно интересна, — она перечислила своих наиболее именитых клиентов, не забыв упомянуть Луизу де Шавиньи, чье имя не вызвало, однако, у него никакой реакции. — Безусловно, интересна, но в творческом смысле совершенно несравнима с профессией вашей супруги. Или вашей собственной. Современная кинематография — это…

— Ну зачем так скромничать, — вдруг перебил он, бросив на нее пытливый взгляд. — Мне знакомы ваши работы. Примите мое восхищение. Я как-то останавливался у Кавендишей, в лондонском их доме. Это ведь ваш дизайн?

Жислен пришлось круто переменить о нем мнение. Он, оказывается, не так прост. И не так уж пьян. Прекрасно все понимает. Надо быть осмотрительнее, подумала Жислен, выуживая ложечкой прохладный персик из горячего малинового сиропа, аппетитной лужицей растекшегося по креманке.

Она вызнала все, что могла. Живут неподалеку от Лос-Анджелеса, дом расположен на холме, когда-то принадлежал звезде немого кино Ингрид Нильсон, а потом его разобрали и перевезли из Англии в Голливуд.

— Довольно нелепый, но Элен нравится.

Нет, дизайнера они приглашать не стали, жена сама все придумала, и, надо сказать, удачно, в журналах скоро появятся фотографии их жилища… Жислен не пропускала ни слова. Эта деталь очень ей не понравилась — она не переносила талантливых дилетантов. В каждой его фразе непременно упоминалась Элен.

— Вас, случайно, не интересует недвижимость? — с улыбкой спросила Жислен. — Уверена, что Густав обязательно попытается вас уговорить.

— С этими вопросами пожалуйте к моей супруге. Это по ее части. Она у нас прирожденный коммерсант, — с неожиданной злостью добавил он. И, поняв, что погорячился, тут же раскаялся.

— У нее действительно есть чутье в денежных делах, — более мягко добавил он, но она уже успела заметить его тайную обиду на жену.

— Какая же она у вас умница. Удивительно, ведь у нее такой юный вид.

— Удивляться особенно нечему, она усердно над собой работала, — его губы тронула горькая усмешка. — Вот и я помогаю. Вернее, помогал.

— А скажите, у вас и дети есть? — с умильной улыбкой поинтересовалась Жислен.

— Дочь. Ей только два года.

— Какая прелесть! Малютка. А похожа она на свою маму?

— Что-что? — переспросил он, будто не расслышав.

Жислен даже опешила.

— Я просто хотела узнать…

— Ах да. Нет, не очень. Скорее даже совсем не похожа. Извините, я не сразу вас понял, тут так шумно, и…

Сжимая ножку своего опустевшего бокала, он поискал глазами официанта. Его потребность успокоить себя алкоголем была так очевидна и так велика, что ей стало его почти жаль.

Чтобы выйти из неловкой ситуации, она, чуть наклонившись, сжала его руку.

— Вы счастливец. У вас такая красивая жена, само совершенство. И сколько талантов…

Она не успела уточнить, каких именно, потому что Синклер снова к ней повернулся, и лицо у него было разнесчастное… то ли от того, что не несли вина, то ли ему мучительно было выслушивать комплименты жене… Ангелини, подняв от тарелки тяжелую голову, опять пристально на них посмотрел; в круглых очках заплясали световые блики; Льюис тоже ответил ему пристальным взглядом, потом снова повернулся к Жислен.

— Да, Элен может все, — сказал он, как бы закрывая тему. Потом, отодвинув вбок кофейную чашку, он швырнул на стол салфетку и затянулся сигаретой, и через секунду добавил:

— Почти все.

При этих словах Ангелини улыбнулся.

Жислен оттягивала, как могла, кульминационный момент. Они уже успели компанией сходить в номер Нерваля за коньяком; она, как и обещала, надолго заняла беседой Ребекку Стайн, посвятив ее в тонкости дизайна французских ванных комнат и ослепив — хотелось верить — своей неподражаемой элегантностью. А завтра она с Нервалем и Стайнами пойдет осматривать виллу «Мезон Жасмэн», потом она может продемонстрировать то, что она успела сделать у Луизы, — на виллу де Шавиньи посмотреть стоит, а после… после она полетит в Париж и увидится наконец-то, увидится с Эдуардом…

Рассказать ему, что она видела Элен Харт? Нет, не стоит. Лучше не напоминать. А может, ей вообще не следует искать с ней встречи, сделать вид, будто она ничего не помнит? Ну кто она такая, в конце-то концов? Одна из бывших его любовниц, а мало ли их было?

Она уже собиралась уйти, уговорив себя ничего не затевать, но тут рядом с ней раздался голос Ребекки Стайн.

— До чего хороша, — с тоской произнесла она, глядя на стоящую чуть поодаль Элен Харт; тут же при ней были Тэд Ангелини и угрюмый красавец муж, впрочем, вся троица улыбалась.

— Изумительно хороша. — Ребекка покачала головой. — Я все бы отдала, чтобы так выглядеть. А вы?

Жислен не верила собственным ушам. Она пронзила восторженную дурищу испепеляющим взглядом, в ответ на который та «тактично» добавила:

— Конечно, такая молодая. — Ребекка улыбнулась. — Это самое главное. Мы-то с вами, голубушка, уже и на сорок не потянем, верно?

Какие сорок? Днем эта дамочка смотрится на все пятьдесят пять… Однако то, что Ребекка Стайн запросто определила настоящий ее возраст, наполнило Жислен бессильной яростью. Она вежливо пожелала собеседнице спокойной ночи и решительным шагом направилась к неразлучной троице.

Подойдя незаметно почти вплотную к Элен, она протянула руку и стала прощаться с Синклером. Пробормотав несколько положенных фраз, она с великолепно разыгранным изумлением повернулась к Элен и теперь уже обратилась к обоим супругам:

— Quelle betise[19]. Я должна попросить у вас прощения. Только сейчас вспомнила… представляю, что вы обо мне подумаете… Мы же встречались раньше с вашей супругой…

Элен повернула голову, и взгляды их встретились; Жислен подарила ей самую теплую свою улыбку.

— Вы меня не помните? Еще бы. Больше двух лет прошло. Кажется, это было в шестидесятом, нет, в пятьдесят девятом году. Званый ужин в поместье на Луаре. Я помню, вы гостили тогда у Эдуарда де Шавиньи — вспомнили?

Последовала недолгая пауза. Элен Харт непонимающе сдвинула брови и с улыбкой покачала головой.

— Извините. Вы, наверное, с кем-нибудь меня спутали. Мы никогда не встречались — иначе я обязательно бы вас вспомнила.

— Еще вспомните! Ведь это было не так уж давно — я прекрасно помню тот вечер. На вас было чудесное белое платье, по-моему, фирмы Живанши. Рядом с вами сидел Альфонс де Варенж, а Эдуард объяснял вам, как нужно держать поводья, когда садишься на лошадь, верно? Речь точно шла о лошадях, потому что Эдуард сказал тогда…

— Видимо, у меня есть близнец. Или двойник, — рассмеялась Элен. — Тот вечер, наверное, действительно был чудесным, но вы явно с кем-то меня перепутали. Я никогда не бывала на Луаре.

Она сыграла великолепно. С таким естественным изумлением, не пережав ни на йоту; в какой-то миг Жислен, вопреки очевидности, почти поверила…

Она собиралась сказать что-нибудь еще, но тут к Элен обратился режиссер Ангелини:

— Элен, прости, что помешал, Джо Стайн просит тебя на одно словечко…

Вовремя подоспел на помощь, как будто специально выжидал момент. Взял и увел от нее Элен, та только обернулась и с извиняющейся улыбкой махнула ей рукой. Жислен пришлось смириться.

Оставшись вдвоем, она и Льюис Синклер переглянулись. Интересно, поверил он своей жене? Кто его знает, скорее всего нет. Какие у него были глаза, когда он посмотрел ей вслед, точно у готового расплакаться ребенка. Жислен почти раскаивалась в своей выходке.

— Какая я идиотка, — выпалила она. — Как я могла так ошибиться?

— Кто из нас не ошибается, — сумрачно отозвался Синклер. Потом вдруг церемонно предложил ей руку, точно ребенок, вспомнивший, как его учили себя вести.

— Вы уже уходите? — вежливо поинтересовался он. — Разрешите мне проводить вас к машине.

— Оказывается, у тебя есть близнец?

— Льюис…

— Или двойник?

— Льюис, это же глупо…

— Еще бы не глупо. Какие двойники! Ты же неповторима. Кто же этого не знает? Элен Харт — самая прекрасная женщина в мире. Так теперь тебя называют, разве тебе это не известно? Только вчера я вычитал эту фразу в твоих газетных и журнальных вырезках. Она звучала так: «Самая прекрасная женщина в мире?» А внизу, в качестве ответа, твоя фотография. И читателям предлагается решить: самая или не самая. Думаю, читатели не подведут. Очень надеюсь. Я бы и сам выслал в редакцию карточку со словом «да», жаль, журнал итальянский — у меня нет подходящей почтовой марки.

— Льюис, уже поздно, ты устал. — Элен коснулась его плеча. — Иди спать.

— Что-то неохота, спасибо. Пока не хочется. С чего ты взяла, что я устал? Я себя превосходно чувствую. Такой замечательный сюрприз. Платье от Живанши. Я и не знал, что у тебя было это платье — до того, как мы встретились.

— Льюис, сколько можно повторять. Она ошиблась…

— Ты обычно носила джинсы. И еще какую-то маечку из голубого хлопка, ужасно она мне нравилась. А в Лондоне ты купила пальто. Но Живанши? Да, да, да — я, должно быть, забыл… А драгоценности он тоже тебе дарил? Ведь ими он и прославился. Драгоценностями, которые он дарит женщинам. Я помню эти душераздирающие историйки. Какую-то из них мне зачитывала вслух моя сестрица. Ведь не просто отдаривается, а непременно учитывает при этом индивидуальность очередной дамы сердца… Она умирала от восторга, я имею в виду мою дуреху сестру. Ей все это казалось ужа-асно романтичным. Но это ей. По мне, так ничего глупей не придумаешь. На фига суетиться из-за подарков, если желаемое само плывет тебе в руки.

— Я не намерена больше это выслушивать, Льюис. Я хочу спать. Мне в шесть вставать.

— Врешь ты классно, сама знаешь. Здорово врешь, до жути здорово. Эта самая Жислен, или как ее там, почти купилась на твои фокусы. И Тэд. Он вообще верит каждому твоему слову. И я ведь готов был поверить, но что-то меня держало. Есть одна почти неуловимая тонкость — кстати, тебе следует отработать эту досадную накладку, думаю, ты справишься — да, нечто неуловимое в глазах. Я-то уже знаю — и сразу смотрю в глаза. Я догадался, ведь у меня было время понаблюдать за тобой — день за днем, ночь за ночью… Это появляется, когда я тебя целую, представляешь?

В глазах. Прежде чем тебе удается улыбнуться, взгляд твой на секунду мертвеет. Вот этот твой взгляд окончательно меня доконал. Имеются и некоторые другие… недоработки… их не так много. Ты не переносишь моих прикосновений. Или: ты так занята, что за весь день не можешь и пяти минут выкроить для меня. Мелочи. Ничего серьезного. Ничего такого, о чем мы не сможем договориться. Ничего, о чем стоило бы проливать слезы…

Он заплакал. Элен услышала слезы в его голосе. Он вытер их тыльной стороной ладони и очень спокойно продолжил:

— 1959-й. Это был очень хороший год. Правда, очень хороший. Мы сняли фильм, и я встретил тебя. И то чудесное Рождество. Помнишь нашу елочку? Мы купили ее в сочельник, а потом наряжали, а еще… Значит, он отец Кэт? Я правильно мыслю? Он научил тебя ездить верхом, познакомил с друзьями. Подарил роскошное платье от Живанши. И Кэт. Могла бы мне сказать. Не понимаю. Я многого не понимаю, но это вообще не укладывается у меня в голове.

Они долго молчали. Льюис сидел на краю постели, не поднимая глаз от пустого стакана.

У Элен кружилась голова, перехватило горло, так что она не могла вздохнуть. Сердце готово было выскочить, беспорядочно, затравленно метались в голове обрывки мыслей. Чувство вины, жалость были так остры, что отозвались в груди физической болью. Это я натворила. Я во всем виновата. Я одна, стучало в висках. Когда, когда все полетело под откос?.. Ладно, что натворила, того не вернешь, но как остановить…

Льюис поднял голову и молча на нее взглянул. По его виду никогда нельзя было догадаться, что он пьян; вот только глаза странно стекленели и как бы смотрели мимо… Но сейчас эти карие глаза были совершенно трезвыми и устремлены прямо на нее. Он был немного смущен. Элен опустилась на колени. Она смотрела на него, он — на нее, наконец она прервала молчание:

— Ну да. Я действительно была на том вечере. Но ведь это было так давно. После того вечера я не виделась с ним, ни разу. Ни разу с тех пор, как мы с тобой… пожалуйста, Льюис, выслушай… с тех пор, как мы поженились…

— Он отец Кэт? Он?

— Да нет же, не он…

Элен повысила голос, Льюис сжал ее руку. Потом посмотрел на поднятое к нему лицо, и пальцы его разжались.

— Я тебе не верю, — глухо сказал он. — Почему я должен верить? Опять лжешь. Все время лжешь. Или что-то скрываешь, что, собственно, тоже ложь. Я думаю, ты делаешь это уже почти машинально…

— Я говорю тебе правду, Льюис. Как же я могу оболгать ребенка. У меня язык не повернется… Прошу тебя, поверь.

Она схватила его ладонь, стиснула… Только бы он поверил… На какой-то миг он действительно ей поверил. Хмурое лицо разгладилось, и тут же разжались тиски, сжимавшие ей сердце. Но вот опять лицо его посуровело.

— Тогда кто же он?

Элен заплакала. Слезы тихо катились по щекам. Не переставая. Льюис не обращал внимания, наверное, он просто не заметил, что она плачет.