– Возможно, он – единственный, кто что-то действительно знает, – добавил Лаверн.

Ночью Лаверн спал плохо. Хотя эпизоды его снов были нечеткими и непрерывно меняющимися, он все-таки запомнил, что в сновидениях жил в новом, незнакомом доме – огромном, обветшалом, населенном привидениями. Когда он проснулся, часы показывали восемнадцать минут шестого, наступило утро Сочельника. Пробудившись, Лаверн ощутил, что грудь его вся мокрая от горячего пота.

Он раскрыл глаза и увидел, что за окном темно, и в памяти всплыл скорбный список имен. Грэм Аллен. Марк Хендри. Линдсей Пайк. Аннет Кетли. Сьюзен Хэмер. Пол Ричардсон. Дети, убитые Болтонским Душителем. Он уже долгие годы не вспоминал о них.

Спавшая рядом жена, Донна Лаверн, что-то пробормотала во сне. Вернон пододвинулся к ней ближе, и Донна инстинктивно обняла его.

Конечно же, он не несет ответственности за смерть этих детей. Все они погибли прежде, чем Лаверн приступил к поиску убийцы. Не чувство вины угнетало его, а скорее суровая бесчеловечность того мира, в котором приходится жить. Еще одно имя. Девятилетняя Хизер Хоулз. Убита возле могилы собственной бабушки.

Он ласково положил руку на голову спящей жены и, согреваясь исходящим от нее теплом, попытался думать о чем-то приятном.

Однако мысли в голову не приходили – никакие.

– Что-то не похоже на Рождество, – заметил Лаверн.

Прошло уже шесть часов с момента мрачного утреннего пробуждения. Он шагал вдоль берега реки Уз вместе с Герейнтом Джоном, заместителем главного констебля. Как обычно, вид, шум и запах серой речной воды вызывал у него смешанное чувство удивления и меланхолии.

Заместитель главного констебля был давним другом Лаверна. Они познакомились тридцать лет назад, когда оба патрулировали улицы Манчестера. Хотя Джон был родом из Сэлфорда, а Лаверн родился и вырос в Йорке, они решили, что не стоит возобновлять войну Алой и Белой Розы. Застарелой вражде графств приятели предпочитали активные возлияния. Они часто скандалили, наперегонки ухаживали за хорошенькими барышнями и, подобно всем другим мужчинам-полицейским, совершали прочие малосимпатичные поступки. Правда, это было очень давно.

Как и Лаверн, Джон отличался крупным телосложением, однако, несмотря на груз прожитых лет, его лицо сохранило детскую непосредственность. У него была добрая, открытая, почти беззащитная улыбка. Похоже, он находил отдохновение в общении со старым другом. Это позволяло заместителю главного констебля забыть о бремени высокого звания и быть таким, каким он себя ощущал, – шумным, грубоватым, молодым душой.

– Что там пишут, в этой "Сан"? – проворчал он. – Какие-то ритуальные убийства... Откуда они взялись?

– Можно подумать, журналисты утруждают себя поисками информации! Пишут первое, что взбредет в голову.

– В отличие от нас, славных малых-полисменов, всегда кристально честных, – добавил Джон, легонько толкнув своего собеседника кулаком в бок. – Да ты за пару недель раскрутишь это дело, Вернон. Как обычно. Представь, что ты едешь в машине по своим делам и вдруг видишь, как из магазина прямо перед тобой выходит банда ритуальных убийц.

– Я ведь так и не поймал Душегуба, – кисло заметил Вернон.

Джон покровительственно помахал рукой.

– Он давно мертв. Эксперты утверждают, что он был типичным самоубийцей – этакий маниакально-депрессивный психопат, склонный к самоубийству. А также к паранойе со всякими там гребаными закидонами.

Лаверн усмехнулся. Джон также разразился приятным смешком, явно довольный собой.

– Так что давай лови этих ублюдков и получишь Орден Британской Империи, старикан. Босс получит звание сэра, я получу его место, жена получит новую шубу, и все будут довольны. Я дам тебе все, что попросишь. Тебе ведь всегда хотелось иметь побольше людей в своей команде, Вернон. Впрочем, это мечта каждого суперинтенданта. Тебе ведь нужна полноценная команда? А что ты имеешь? Три с половиной калеки.

– У меня нормальные люди, – возразил Лаверн, – а ты еще того гляди подсунешь мне кого ни попадя. Шел бы ты подальше со своими предложениями.

– Посылаешь меня? С начальством так не разговаривают. Мне что, тебя учить? Шли бы вы подальше, сэр. Вот как надо.

Со стороны реки поднялся холодный, пронизывающий ветер. По мосту Лендал-бридж полицейские поднялись наверх и вскоре оказались в центральной части города. К этому времени над головой у старых друзей сгустились темные кучевые облака, грозя окончательно испортить день. Очертания громады Минстера вдалеке сделались менее отчетливыми.

Неожиданно Джон остановился и посмотрел другу прямо в глаза.

– А вообще-то, Вернон, – произнес он, – я хочу попросить тебя об услуге.

Начинается, подумал Лаверн. Еще раз поучаствовать в каком-нибудь благотворительном представлении в качестве почетного гостя. ("Леди и джентльмены, детективы, присутствующие среди вас, уже установили подозрительную личность, стоящую справа от меня...")

– Нет, – произнес Лаверн, – больше нигде не буду выступать с речами, Герейнт. Мне все равно, сколько еще нужно автобусов для детей-инвалидов.

Джон состроил гримасу.

– Собираюсь предложить тебе кое-что похуже. Мы хотим, чтобы ты выступил с обращением по телеку.

– Шутишь?

– Это часть нашей работы, дружище.

– Моя работа состоит в том, чтобы ловить преступников, – произнес Лаверн с неожиданной важностью, о которой тотчас же пожалел. – Не веду специальных подсчетов, но думаю, что за последние десять лет поймал больше убийц, чем все педики-полицейские вместе взятые. Этого должно быть достаточно.

Похоже, Герейнта слегка задела отповедь.

– Можно подумать, будто я не знаю, в каких ты отношениях с прессой. Я эту братию и сам на дух не выношу. Но мы с боссом считаем, что если не используешь телевидение, то оно начинает использовать тебя.

Сердце Лаверна упало. Уж кому, как не ему, было знать, что стоит за словами "мы с боссом": на самом деле они означают только "босс", и его отказ пойти навстречу "просьбе" начальства отрицательно скажется на старине Джоне. Ведь ни для кого не секрет, что главный констебль Невилл Вуд желал слышать от подчиненных лишь два слова. Первое – "да", второе – "нет". Многие из его подчиненных, включая и самого Джона, охотно обращались бы к мистеру Вуду и с другими словами... Увы, у всех семьи, которые нужно кормить, и закладные, по которым нужно платить.

Они вышли в скверик рядом с музеем. Место, где нашли убитого, все еще огорожено. Патрульная машина незаконно припаркована прямо перед воротами. Лаверн с превеликой радостью не обратил бы на это никакого внимания, но Джон постучал костяшками пальцев по лобовому стеклу, дабы разбудить уснувших в машине стражей правопорядка. Первой их реакцией было слегка враждебное недоумение, за которым последовал откровенный испуг – еще бы, их застукал сам заместитель главного констебля.

Издав почти садистский смешок, Джон направился дальше.

– Небось в штаны наложили со страху.

– Так чего ты от меня хочешь? – спросил Лаверн. – Я пресс-конференций не устраиваю.

– И не надо. Ты им просто расскажи о пропавшем парне... Как там его?

– Тайрмен. Дерек Тайрмен.

– Ага. Ну, скажи им что-нибудь вроде: "Дерек Тайрмен скорее всего тот самый гребаный ублюдок-убийца, и мы хотим, чтобы он помог нам в расследовании". И вздрючь его как следует.

Лаверн вздохнул:

– Это уж слишком, Герейнт.

– Ну, тогда опусти последнее мое предложение.

– Уж очень это все по-дурацки звучит.

– А ты что думал! Конечно же, по-дурацки. Знаешь, приятель, кто ты такой? – спросил Джон и с силой тряхнул Лаверна за плечо. – Нытик. Нытик, каких еще поискать. Ладно тебе, обещаю, что поставлю выпивку.

Пока Джон и Лаверн шли по направлению к пабу "Энглерз Армз", где впоследствии осушили четыре пинты пива, инспектор Сэвидж предпочла обеду усердный труд. Большая часть следственной группы занималась поисками исчезнувшего приятеля Анджали Датт. Вместе с Лоулессом она допрашивала бездомного бродягу, откликавшегося на прозвище Менестрель.

Это был высокий, невероятно худой тип лет сорока пяти, одетый в жуткие бесформенные лохмотья. Самым поразительным в Менестреле являлось его лицо – до того чумазое, что он напоминал персонажа из мультфильма, который вместо сигары по ошибке поджег динамитную шашку.

Два констебля наткнулись на него напротив здания местного музея, где бродяга стоял, размахивая руками, как безумный. Менестрель считался "профессионалом высшего класса" по незаконному проникновению на территорию прилегавшего к музею сквера. Как правило, это происходило уже после наступления сумерек. Линн Сэвидж надеялась, что он сможет сообщить что-нибудь полезное о погибшем юноше.

В обмен на невероятно переслащенный кофе и турецкий донер-кебаб Менестрель позволил снять с себя отпечатки пальцев. А вот предложение Линн принять душ и сменить одежду было встречено самым решительным отказом. Бродяга, судя по всему, уже забыл, когда мылся в последний раз. Он теперь заполнил крохотное помещение такой мерзкой вонью, что Линн казалось, что ее вот-вот вырвет.

Ей даже пришла в голову мысль (которой она слегка устыдилась) о том, что единственное и самое главное, что мешает людям наслаждаться жизнью, это не недостаток сострадания, а обостренное обоняние.

– Еще, – капризно потребовал Менестрель, когда Лоулесс насыпал сахар в очередную чашку кофе. – Мне нужны витамины.

– Вы можете вспомнить свое настоящее имя? – спросила Линн.

Ее гость на какое-то мгновение задумался, а затем, неожиданно вскочив, вытянулся по стойке "смирно" и торжественно отсалютовал:

– Питер!

– Ваше имя Питер, верно? – продолжал допытываться Лоулесс. – Вас действительно так зовут?

– Менестрель я, – ответил бродяга, опускаясь на стул.

– Так все-таки как ваше имя? – вкрадчиво поинтересовалась Сэвидж со сладчайшей интонацией "доброго полицейского". – Питер или Менестрель?

– Менестрель Питер.

– Но это не ваше имя. Не бывает таких имен, – вздохнул Лоулесс.

– Ладно. Забудем пока обо всем, – предложила Линн, подумав о том, что подобные разговоры заставляют ее чувствовать себя совершенной дурой. – Сейчас я покажу вам одну фотографию. Задаю вопрос: видели вы раньше этого человека?

Линн положила на стол перед Менестрелем четкий снимок убитого парня. Для нее это была обычная фотография мертвого тела. Все трупы казались ей одинаковыми. Однако оставался пусть крохотный, но шанс, что сидящий перед ней бродяга узнает за застывшей маской смерти человека, который еще недавно был живым, во плоти и крови.

Оба полицейских пристально наблюдали за реакцией Менестреля. Тот взял в руки фотографию и принялся рассматривать с какой-то тошнотворной тщательностью. Затем положил на стол изображением вниз, словно это была неудачная карта, попавшая ему в руки во время игры.

– Он, – хрипло произнес Менестрель.

В ту же секунду совершенно не к месту раздался стук в дверь, и в кабинет с хохотом ворвался один из констеблей. Увидев, что допрос в самом разгаре, он тотчас попятился назад и вышел, бормоча какие-то извинения.

– Он – это кто? – резко спросила Сэвидж. – Кто этот человек?

Менестрель поник головой.

– Тедди...

– Тедди? Ты сказал Тедди? – переспросил Лоулесс.

– Терри! – резко оборвал его бродяга. – Глухня!

Лоулесс собрался было одернуть оборванца, но Линн остановила его взглядом.

– Питер, ты хорошо знал этого человека?

Последовала продолжительная пауза, прежде чем Менестрель снизошел да ответа.

– У меня это уже вот где сидит, – произнес он, скорчив гримасу, – буду говорить с настоящим полицейским сержантом, а не с бабой.

Линн ничего не оставалось, кроме как вздохнуть.

– Я инспектор. Кстати, это выше по званию, чем сержант. Чем я вам не подхожу?

– Тем, что ты баба. Буду говорить только с инспектором-мужиком. Мне нужен мужик.

– Хороший пинок в задницу – вот что тебе нужно, – поспешил высказать свое мнение Лоулесс.

И снова возникла пауза. Не иначе, как Менестрель взвешивал последнее предложение. Затем он нервно кашлянул и заявил:

– Не скажу больше ни одного слова, пока не принесут печенья. И шоколадку.

Лоулесс отправился со столь важным поручением в кафетерий, а Линн тем временем воспользовалась возможностью получше рассмотреть Менестреля Питера. Подобно многим людям, долго живущим в нужде, он производил впечатление человека, у которого явно не все в порядке с головой. А еще бродяга умел ловко избегать чужого взгляда. Оборванец то и дело моргал, как будто окружающий мир вызывал у него отвращение.

Лоулесс вернулся, и Менестрель с жадностью приступил к уничтожению шоколадных вафель. Линн же снова включила магнитофон.

– Вы со всей ответственностью утверждаете, что человека на фотографии зовут Терри? – задала она вопрос.

Менестрель осторожно кивнул.

– Вам известно, откуда он? Я имею в виду, из какой части страны он родом?

– Да англичанин он, – ответил Менестрель с какой-то воинственной гордостью, словно сообщая факт огромной значимости.

– И вы близко его знали?

– Болен был Терри. Еле нога таскал. Я присматривал за ним.

– Почему вы это делали?

– Говорю же, он еле ноги таскал, – повторил оборванец, явно удивленный вопросом.

– Вам известно его полное имя? Его фамилия?

Менестрель кивнул и макнул очередным печеньем в чашку с остывшим кофе. Возникла – уже в который раз – долгая пауза. Было слышно, как электронные часы на стене негромкими щелчками отсчитывают секунды.

– Ну так что?

– Что – что?

– Как его полное имя?

– Терри Томас[2].

Лоулесс фыркнул.

– Терри Томас, – скептически повторила Линн. – Как у актера?

Вид у бродяги сделался сконфуженным. Сэвидж потянулась за ручкой, впрочем, без особой надежды на успех допроса, и записала названное имя на чистом листке бумаги.

– Так оно пишется?

– Угу.

– Откуда вы знаете? – спросил Лоулесс. – Вы ведь даже не посмотрели, что там написано.

До Линн вдруг дошло, что бродяга не умеет читать, и она решила отказаться от дальнейших попыток что-либо выведать у него.

– Вы сказали, что Терри не мог ходить. Почему?

– Охромел он.

– Почему охромел?

Оборванец покачал головой. Затем, как будто по какой-то неведомой прихоти, предпочел прибегнуть к изощренной лжи.

– Легавые его отметили. Сломали ему ходули. – С этими словами бродяга указал на Лоулесса. – Он тоже был с ними.

– Но ведь это неправда! Что на самом деле случилось? Может, расскажете нам, Питер? – вмешалась Линн.

Успокоенный ее тоном, Менестрель произнес:

– Он хворал. Потом ему стало лучше. И он улетел.

– Мне кажется, что вы играете с нами в какие-то игры. Не верю, что вы знаете этого человека, – устало вздохнула Линн.

Менестрель угрожающе уставился на ее левое ухо. Для него это, видимо, означало смотреть людям прямо в глаза.

– Я-я зна-а-аю Те-е-р-ри! – пропел он.

– Ну хорошо, хорошо. Когда вы в последний раз видели его?

– Прошлой ночью. Он пролетал тут вместе со всеми своими друзьями. Они вот так, как...

Бродяга встал и изобразил парящий в воздухе планер. Полицейские обменялись удивленными взглядами.

– Питер, – спросила Линн, – какой сегодня день недели?

– Воскресенье.

– Попробуйте еще раз.

– Вторник.

– Сегодня пятница, Питер. А знаете, что особенного в завтрашнем дне?

Оборванец задумался на какое-то мгновение, после чего радостно воскликнул:

– Наступит суббота!

– Питер, вы знаете, как называется этот город?

– Лидс, – убежденно ответил Менестрель.

– Нет, Питер. Это не Лидс, – сказала Линн и, засунув ручку в нагрудный карман, принялась спокойно складывать лежавшие на столе бумаги. – Вы находитесь в Йорке, Питер.

Брови оборванца изогнулись дугой в самом искреннем недоумении.

– А разве он раньше никогда не был Лидсом?

Лаверн вышел из магазина готового платья, расположенного в районе Лоу Питергейт, с изысканным позолоченным мешочком для подарков в руках. Он отчетливо понимал, что здорово напился, и поэтому испытывал легкое чувство стыда. После того как они с Джоном крепко выпили, Герейнт предложил отвезти Вернона на Фулфорд-роуд в своем служебном "даймлере", за рулем которого сидел его личный шофер. Лаверн отказался, сославшись на то, что ему хочется немного пройтись пешком, дабы привести в порядок мысли. На самом же деле он просто решил купить рождественские подарки.

Подарки, которые он покупал своей семье, никогда до конца не удовлетворяли его искреннего желания порадовать любимых людей. У него сделалось привычкой ходить по магазинам, скупая все подряд. Пусть уж близкие лучше усомнятся в его бережливости, в его вкусе, но никогда – в его любви к ним.

В пластиковом пакете лежал фунт шоколадных конфет-ассорти для Донны и полфунта – для Линн. Каждый из подарков в отдельной серебристой корзиночке, перевязанной голубой ленточкой. Выбирание этих двух подарков изрядно истощило воображение Лаверна, и он свернул налево по направлению к Стоунгейту в надежде на то, что ярко освещенные витрины вдохновят на покупку чего-нибудь еще.

Улица была полна людей и, для того чтобы ни с кем ни столкнуться, Лаверну пришлось делать осторожные шажки вместо того, чтобы идти обычным широким шагом. Из глубины торгового зала магазина доносилась приглушенная рождественская музыка самого что ни на есть отвратительного характера.

Перед входом с видом малопривлекательного стража стоял какой-то бродяга с чумазым лицом, уступая дорогу входящим внутрь.

Когда Лаверн прошел мимо него, бродяга опустил глаза и что-то пробормотал. Вернону послышалось нечто вроде: "Нет Бога, Бога нет".

Улица впереди была запружена кучкой юных исполнителей рождественских песенок-колядок со свечными фонариками в руках. Дети смотрелись как статисты рекламного снимка для почтового каталога "Зимняя одежда". Улыбающийся пухлый мальчишка потряс у Лаверна прямо перед носом коробочкой для сбора пожертвований.

– На что собираете?

– Собираем деньги для нашего хора, – жизнерадостно ответил юный толстячок.

– Не очень-то уважительный повод для сбора денег, разве нет? – спросил Лаверн.

Улыбка тут же исчезла с лица мальчишки, и Лаверн, поняв, что обязан восстановить утраченное настроение юного хориста, немедленно опустил монетку в прорезь жестяной коробочки.

Идя дальше по улице, он заметил подростка, который, перехватив сзади локтем горло какой-то девчонки, душил ее. С виду девчушка была на пару лет моложе парня. Все время, пока юный хулиган душил ее, она пронзительно кричала. Лаверн уже собрался было освободить ее и задать хорошую трепку малолетнему негодяю, как девчушка совершенно неожиданно разразилась жизнерадостным смехом и, высвободившись из рук нападавшего, бросилась ему в объятия. Подростки тут же принялись исступленно целоваться. Попытка удушения обернулась частью банального ритуала любовного романа.

Затем Лаверн обратил внимание на незнакомую юную женщину – высокую брюнетку, страшно худую, одетую в комбинезон и непомерно большую поношенную куртку. На первый взгляд она показалась Лаверну религиозной фанатичкой, занятой поиском людей, которых можно было бы обратить в свою веру. Улыбаясь какой-то блаженной улыбкой, женщина заговаривала с прохожими с таким видом, будто знала каждого из них лично. Прохожие не обращали на нее никакого внимания.

Витая в вызванных алкогольными парами мыслях, Лаверн не сразу определил затруднительное финансовое положение юной незнакомки. Когда до него дошло, что девушка просит милостыню, Вернон направился прямо к ней.

– Будьте так добры, поделитесь, пожалуйста, мелочью! Пожалуйста!

Девушка заметила приближение Лаверна, и он прочитал страх в ее глазах. Неужели в нем всегда узнают полицейского – даже когда он в штатском?

Посмотрев на ноги попрошайки, Лаверн заметил, что, несмотря на холод, на ней нет ни носков, ни чулок. Босые ступни черные, сбиты в кровь и покрыты жуткими синяками.

– Зачем же ходить зимой босиком? – грубовато поинтересовался он.

Незнакомка немного помедлила с ответом, не совсем уверенная в том, следует ли отвечать этому немолодому угрюмому великану.

– Люблю чувствовать себя свободной.

– Свободной для того, чтобы подхватить воспаление легких?

Лаверн какое-то время постоял возле девушки, просто пытаясь составить о ней хоть какое-то представление, и понял, что та испытывает необъяснимое беспокойство – незнакомка быстро окинула взглядом улицу, потом снова посмотрела на своего случайного собеседника. Вернон хорошо знал, что так же нервно и встревоженно ведут себя проститутки. Но эта девушка явно не проститутка. Для такого занятия у нее слишком невинные глаза, а в лице напрочь отсутствует типичное для жриц любви бесстыдство.

От нее исходил сильный запах пачулей. Лаверн по ошибке едва не спутал его с запахом марихуаны – наркотика, который он крайне не одобрял. Однако это не помешало ему потянуться во внутренний карман пальто за бумажником, достать банкноту и сунуть ее в ладонь странной бродяжки. Незнакомка посмотрела на подаренные ей деньги как на что-то призрачное.

– Двадцать фунтов? – изумленно проговорила она. – Вы не ошиблись?

Когда Лаверн ободряюще улыбнулся ей, девушка рассмеялась коротким смешком, в котором мелькнула легкая нотка истерического удовольствия. Все-таки она была красива, красива какой-то удивительной, неповторимой красотой, и Лаверн неожиданно ощутил себя старым и немного глуповатым.

Нужно непременно угостить ее выпивкой. Вкусно накормить. Нет, на нее просто больно смотреть. Лаверн похлопал девушку по руке и уже собрался было идти дальше, когда та схватила его за рукав.

– Вы очень добры. В самом деле. Все остальные просто не обращают на меня никакого внимания.

В другой раз Вернон обязательно нашелся бы, что ответить. Но сейчас он был слишком пьян и чувствовал себя смущенным. Поэтому отделался коротким "не стоит благодарности" и зашагал дальше.

Не стоит благодарности?.. Что он хотел этим сказать? Лаверн жарко покраснел от мысли о собственной вербальной несостоятельности, чувствуя, что девушка все еще провожает его удивленным взглядом.

Возможно, он поступил слишком опрометчиво. Деньги, с которыми он только что расстался, предназначались на подарок самому себе – традиционную ежегодную покупку бутылки хорошего виски. Нынешнее Рождество обречено стать более трезвым, чем того хотелось бы. Но эта девчонка все-таки растрогала его. И не своими вежливыми манерами или босыми ногами. Тогда чем?

Лаверн остановился, вспомнив, что это лицо он в последний раз видел в морге.

Девушка была как две капли воды похожа на Анджали Датт.