В молодости она танцевала. Глядя на ее правильные черты, Вернон подумал, что она, по всей видимости, была хороша собой. Но когда Мэй показала ему свои старые фотографии – тогда ей было двадцать два и она танцевала в кордебалете, – Вернон слегка разочаровался: за исключением пары-тройки морщин Мэй почти не изменилась.

– Когда я бросила танцевать, – предавалась она воспоминаниям, – то подалась в медиумы.

– И сейчас ты гигант в этом деле, – пошутил Лаверн.

– Не перебивай. Я действительно стала хорошим медиумом. Люди приезжали ко мне со всего мира, чтобы только я вступила в контакт с их покойными родственниками. Но, увы, те послания, которые усопшие передавали через меня, не отличались особой оригинальностью. Ты никогда не замечал этого? Во время сеансов они задавали самые дурацкие вопросы типа "У меня послание для Фреда. Как там поживает моя зеленая шляпа?". Почему-то они не говорили ничего путного. Или умного. И это потому, что духи, которые появляются во время сеанса, – это низшие духи. Их хлебом не корми, дай поиздеваться над живыми. Честное слово – на уме у них одни приколы. Так что я бросила это дело и отправилась искать духов посерьезнее и поприличнее.

Мэй отхлебнула бренди и подбросила в камин полено.

– В шестидесятые годы я уехала в Америку. Читала там лекции по просьбе Женского общества парапсихологов.

– А-а, ЖОПы... – прокомментировал Вернон.

– Ишь, заметил, – усмехнулась Мэй. – Ладно, как бы там ни было, в Америке я познакомилась со своим вторым мужем, царствие ему небесное, гавайским парнем по имени Джонни Ким. Именно Джонни посвятил меня в секреты религии хуна. Я тотчас поняла: вот то, что я так долго искала. С тех пор я кахуна. Кстати, Джонни был прекрасным наставником. Один из его учеников даже сумел прославиться. Некий парень по имени Хьюго Принс.

– Мир тесен.

– Не скажи. Просто у Джонни уже было имя, а у Принса – куча денег. Правда, надо отдать Джонни должное: он выжал из парня кучу денег. А потом Принс занялся всякой белибердой, как ее там – "исцелением жизни".

– И это вы называете белибердой?

– А чем же еще, скажи на милость! Хуна не имеет никакого отношения к личной выгоде. Это прежде всего помощь другим людям. В древности кахуна были главным образом жрецами и целителями. Принс же взял хорошее дело и опошлил его.

– А как насчет отходной молитвы?

Мэй посмотрела ему в глаза.

– А что насчет нее?

– Это твой муж обучил Принса?

– Нет, кет и еще раз нет. Джонни всегда следовал высшему "Я".

– А ты?

Мэй гневно раздула ноздри.

– И как у тебя хватает наглости задавать мне такие вопросы? Всю свою жизнь я посвятила служению людям!

– Извини, – промямлил Лаверн, – я только спросил.

Мэй взяла стакан в обе ладони и принялась медленно вращать янтарную жидкость.

– Видишь ли, – пояснил Лаверн, – для простых людей вроде меня все это звучит как-то невероятно. И если я говорю глупости, задаю тебе дурацкие вопросы, то исключительно по причине неведения. Я уверен лишь в одном: Хьюго Принс – убийца.

Мэй кивнула:

– Ты не ошибся. Более того, он тебя хочет убить.

В этот момент загрохотали ставни, словно о стену дома разбилась гигантская волна. В комнате пахнуло холодом и сыростью. Пламя в камине прилегло и едва не погасло.

Лаверн попытался свести ее последние слова к шутке.

– Да, но не сию же минуту!..

– Почему же. Вот мы с тобой сейчас говорим, а позади тебя стоят три заблудших духа. Им бы хотелось подкрасться поближе и прикончить тебя – как им и велено, – да не получается, потому что от тебя исходит мощная жизненная сила. Она защищает тебя подобно стене света, и им через нее никак не проникнуть. Наверняка наш друг Принс на это не рассчитывал.

– Точно, – пошутил Лаверн, хотя по спине у него заползали мурашки. – Ни шагу без стены света. Можно сказать, мой девиз.

Мэй снисходительно усмехнулась:

– Убедился? В этом вся твоя сила. Твой самый главный плюс. Правда, от отходной молитвы тебя защищает вовсе не она, а твоя чистая совесть.

– Это я уже слышал.

Мэй отодвинула стакан.

– Поздно. Пора спать. А от этих трех духов-прилипал я избавлю тебя завтра. Главное, не делай ночью ничего такого, от чего тебе стало бы стыдно.

Вернон неожиданно проснулся под самое утро с неприятным чувством, будто кто-то притаился у его ног. Он оторвал голову от подушки. Но в комнате никого не было. Рокот моря в этот час раздавался с такой силой, что казалось, будто волны грохочут в голове, разбиваясь внутри о черепные кости.

В горле у него пересохло. Ясное дело – накануне он перебрал бренди, и теперь алкоголь разлился по всему организму. Зная по личному опыту, что лучшее средство в таких случаях – чистая вода, и чем больше, тем лучше, – Вернон заставил себя встать с кровати и поплелся в соседнюю комнату. Под натиском ветра стекла в окне заунывно дребезжали. В темноте ночи лишь маяк на островке Годреви продолжал методично подмигивать, словно не желая уступать стихии в этом неравном поединке – ни бездонной черноте небес, ни слепой ярости моря.

Дрожа от холода, Лаверн на ощупь спустился на второй этаж и, прошествовав на цыпочках мимо спальни Мэй, зашел в туалет справить нужду, после чего спустился еще ниже, на кухню. Там, дымясь и тлея, еще с вечера догорал камин. Вернон включил свет, налил стакан минеральной воды и одним глотком осушил его. Было слышно, как снаружи громко хлопает не то дверь, не то ставень. Теперь Вернон знал, что значит жить в приморском городе зимой, и такая жизнь пришлась ему явно не по вкусу.

Он выключил свет и побрел назад в спальню, а потом, сбросив шлепанцы и приподняв угол одеяла, обнаружил, что на самом деле мирно посапывает в постели.

После завтрака Мэй и Лаверн поднялись в верхнюю гостиную. Мэй сварила кофе, а Лаверн доставил его наверх на подносе. После холодной ветреной ночи на внешней стороне стекол застыла тонкая корочка из песка и морской соли, словно туманной дымкой застилая вид на море.

Лаверн рассказал Мэй о том, как погибли неизвестный юноша и Анджали Датт, поведал о своем посещении Норт-Эбби и убийстве Эдисон Реффел. Мэй выслушала на редкость спокойно, ни разу не пытаясь его перебить. Когда же Вернон перешел к своим изысканиям относительно Томаса Норта и "Рыцарей Христа", она понимающе закивала.

– И вот теперь меня отстранили от работы, плюс готовится полномасштабное расследование всей моей предыдущей деятельности. Думаю, на моей карьере в полиции можно поставить жирную точку.

– Ну, как сказать... – Мэй наклонилась налить ему еще кофе, – Конечно, тебе крупно не повезло, мой милый. Сам видишь, Принс везде, где только мог, поставил препятствия. Он знает, что делает, злодей. Так что не стоит его недооценивать. И я скажу тебе почему. У нас у всех есть высшее "Я", своего рода ангел-хранитель. Гавайцы называют его "Аумакуа". Им может быть либо умерший дед или бабка, либо чужой человек, но в любом случае это тот, кто любит нас и желает нам только добра. А тот старик, которого ты видел в Йоркском Минстере...

– Томас Норт...

– Да-да... Ага, оно нисходит ко мне – Бог говорит, что я права. Этот старик – высшее "Я" Принса, его ангел-хранитель. Правда, в этом случае ангел – не то слово. Старикан Томас – истинное исчадие ада. Он демон. Демон-хранитель, если хочешь.

– Не хочу, – пошутил Лаверн.

Мэй сощурилась.

– Мы столкнулись с тем, кто черпает власть, унижая других, кто упивается чужим страданием. Собственно говоря, демоны именно этим и занимаются. Жестокость – их стихия. И Принс не остановится, ибо стремится к безраздельному господству. Это цель его жизни. Чем больше он убьет людей, тем сильнее его могущество.

Мэй умолкла, прислушиваясь.

– Минуточку. Бог говорит, что ты не сказал мне чего-то важного. Чего-то такого, что произошло тогда в соборе. Ну-ка, что это?

Вернон напряг мозги.

– Не помню.

– Еще как помнишь, – расплылась в улыбке Мэй. – Ведь у тебя есть дар, поганец ты этакий. И почему ты раньше не признался? На какие такие чудеса ты способен?

Лаверн тоже улыбнулся в ответ:

– К черту чудеса.

– Ну кет, только не надо врать. Лучше скажи мне, что ты такого сделал, когда увидел старика?

– Я же сказал тебе – бросился за ним вслед.

– А еще что?

– Я не догнал его. Он скрылся.

– Да, но что там еще произошло? Что ты от меня скрываешь?

Вернон уставился на костяшки пальцев левой руки; съежившийся под пристальным взглядом Мэй, он ощущал себя нашкодившим мальчишкой.

– Вернон, выкладывай все как есть.

Лаверн набрал полные легкие воздуха и посмотрел ей в глаза. Каждое слово далось ему с неимоверным трудом.

– Я покинул собственное тело.

Впервые это случилось с ним во время похорон сына. Растерянный от безысходного горя, он неожиданно поймал себя на том, что бредет по проходу Хантингтонской церкви, прочь от остальных присутствующих на заупокойной службе. Второй Лаверн, невозмутимый, в наглаженном черном костюме, остался сидеть на передней скамье, обняв рыдающую супругу. Но сам он – дух или как его там – не мог терпеть ни секундой более. И отправился домой через луга и поля и, бесплотный, прошел через стеклянную дверь, словно та была не более чем пеленой тумана. Дома он прямиком поднялся в комнату сына и молча уставился на пустую детскую кроватку.

Какое-то время спустя он вспомнил, что Донна в церкви одна. И в ту же секунду оказался рядом с ней, глядя на крошечный сосновый гробик из-за ширмы собственного, белого как мел лица.

В последующие недели он частенько покидал себя, иногда сам того не подозревая. Дважды Донна видела его стоящим в спальне возле их кровати, когда на самом деле в это время он находился внизу, отдыхая в кресле. Его двойники отнюдь не напоминали бестелесные привидения, и Донна отнеслась к ним довольно спокойно. Более того, они вселяли в нее своего рода уверенность. Уж если Вернон способен вести жизнь вне тела, рассуждала она, то кто знает, может, и их сын тоже.

Лаверн, наоборот, страшился этих раздвоений, особенно когда бодрствовал, а значит, отлично понимал, что с ним происходит. В такие моменты он видел себя со стороны точно так же, как его видели другие. Самое примечательное, что его обычная оболочка из плоти и крови продолжала функционировать, словно ничего не случилось, – ходить, вести машину или умные разговоры, в то время как сам он стоял в стороне, наблюдая за развитием событий и отказываясь верить, что такое возможно. Почему, спрашивал он самого себя, его телесное "Я", которое он только что оставил, продолжает жить, а не рухнет на пол, словно лопнувший воздушный шар?

Но еще сильнее его страшил внешний мир. И хотя, казалось бы, это был тот же самый мир, населенный теми же людьми, застроенный теми же домами, поросший теми же деревьями, духовное "Я" Лаверна замечало то, что ускользало от обычных глаз. Он видел, вернее, ощущал присутствие иных, невидимых существ, причем не все из них были настроены доброжелательно.

Более десяти лет Лаверн не слишком задумывался о пользе своих бестелесных скитаний. Его телесное "Я" крепко стояло на ногах – офицер полиции, быстро продвигавшийся по службе, компетентный следователь, не то чтобы гений, но серьезный и основательный. В середине восьмидесятых годов старшему следователю Лаверну было поручено выйти на след маньяка, терроризировавшего йоркширские ипподромы. Убийца обычно наносил ножом смертельные раны немолодым женщинам, после чего подбрасывал тела в чужие машины.

Когда Лаверн приступил к расследованию, на счету убийцы, прозванного Демоном скачек, было уже три жертвы. В последующие полтора года их число удвоилось. Лаверн допросил подозреваемого, некоего жокея по имени Родни Картер. За два дня до убийства его видели в обществе последней жертвы, однако на день убийства у него имелось алиби. Лаверн чувствовал, что Картер виновен, но доказательств не было. Подозреваемого пришлось отпустить.

Поскольку начальство требовало немедленных результатов, не оставалось ничего иного, как устроить за Картером необычную слежку. Лаверн покидал тело при первой же возможности и как тень ходил за подозреваемым. В конце концов он схватил Картера прямо за его грязным занятием, когда тот издевался над одной из многочисленных поклонниц. Тогда Лаверн проворно вернулся в свое тело и успел арестовать маньяка прежде, чем тот лишил несчастную женщину жизни. При обыске у Картера в кармане блейзера обнаружилась отвертка. Это оказалось решающей уликой – трое из жертв насильника скончались от того, что им проткнули глаза отверткой.

Спустя два года Лаверну вновь пришлось оставить тело, охотясь за Болтонским Душителем, но на этот раз без особого успеха. И вот когда он уже потерял всякую надежду, ему пришла помощь, о которой только может мечтать следователь, правда, в дурном сне.

Проезжая в октябре 1987 года мимо церкви в Норбери в ночь, когда свирепствовала буря, Вернон Лаверн увидел нечто такое, что потрясло его до глубины души. Линн Сэвидж, сидевшая в машине рядом с ним, разумеется, ничего не заметила и наверняка всю оставшуюся жизнь будет ломать голову над вопросом, что заставило суперинтенданта остановиться.

Своим секретом Вернон поделился лишь с женой. И теперь был готов раскрыть еще один. Вот что он поведал Бабуле Мэй.

На обочине дороги перед кладбищенскими воротами он заметил несколько детских фигурок. Сбившись один к одному, дети терпеливо дожидались его приезда; ни волосы, ни одежда их не шелохнулись под свирепыми порывами ветра. И хотя их лица словно окутывал туман, Лаверн тотчас узнал всех до единого. Грэхем Аллен. Марк Хендри. Линдсей Пайк. Хизер Хоулз. Пол Ричардсон. Сьюзен Хэмер. Аннет Кетли.

Все они погибли от рук Болтонского Душителя.

– Ты не смог найти их, – спокойно произнесла Мэй. – Вот они сами и разыскали тебя.

Лаверн кивнул. За окном раздался пронзительный крик чайки, словно птица чем-то была недовольна.

– Верно, – сказал Лаверн, помолчав; он отхлебнул кофе и обнаружил, что тот давно остыл. – С меня этого было довольно. Я больше не желал видеть ничего подобного.

– Но почему? Ведь это же просто дети.

Вернон не знал, как ответить на это.

– Поэтому ты и перестал покидать тело?

– Да. Кроме последнего раза в Минстере. Я уже несколько лет не отваживался покидать тело. По крайней мере в сознательном состоянии.

– А прошлой ночью?

Лаверн улыбнулся:

– Откуда ты знаешь?

Мэй рассмеялась.

– О, мне известно многое. – И беззлобно добавила: – Например, то, что тебе ужасно страшно. Ты боишься собственного бестелесного "я".

Ее слова задели Лаверна за живое.

– Да, черт побери, боюсь! Мне всегда хотелось быть обыкновенным полицейским.

– И именно поэтому, преследуя Душегуба, ты ни разу не рискнул покинуть тело?

– Верно.

– И что произошло?

Лаверн раздраженно взглянул на Бабулю Мэй и буквально выдавил из себя ответ:

– Я не поймал его.