9

Билли от всей души собирался махнуть рукой на телесериал. Честное слово, собирался. Он тосковал по независимости, по тому, чтобы снова стать художником, творить лишь для себя и своих поклонников, для Злыдня и призраков покойных писателей.

А телевидению нет дела ни до чего, кроме рейтинга и охвата аудитории. Пусть романов никто не читает, зато романисту хотя бы приходится мириться лишь с одним редактором. Билли казалось, что на телевидении писателей вообще не уважают. Они – как жалкие крестьяне, которые производят еду, но которых не зовут на пир.

Во время совещания все, кроме писателя, знали, как и что делать. До появления сценария ни у одного сущего телевизионщика нет ни малейшего представления о том, как его написать. Но как только писатель пришлет первый вариант, практически любого тупицу, кому случится пройти мимо офиса продюсера, позовут высказать свое мнение и искорябать отпечатанный текст красной ручкой.

Однако вечером после того катастрофического совещания он, открыв электронный почтовый ящик, обнаружил там несколько писем. Два предлагали увеличение пениса, одно – полизать толстую девку, четвертое было от кредитного фонда банка, а пятое – от его агента Фэтти Поттса.

Думаю, тебе следует знать. Звонил Джордж Лейка. Брэду Питту книга не понравилась; Николь говорит, что слишком занята. Джордж сказал, не надо падать духом, все только начинается.

С наилучшими пожеланиями

Фэтти.

Между строк читалась полная безнадежность, от которой у Билли защипало глаза. Желудок ему стянуло узлом, когда он почувствовал, как развеиваются его голливудские мечты. Два процента. Вот что сказал ему Джордж. Кинокомпании покупают права лишь на два процента всех публикуемых романов. Вероятность и так была слишком мала. Но Билли поверил, всем сердцем поверил, что его мечты о богатстве и славе вот-вот осуществятся. Разве Господь не наделил его талантом? И не только для того, чтобы принести в сию юдоль слез свет и смысл, но и для того, чтобы обогатить Билли. Неужели Творец не может наконец взять себя в руки после того, как заставлял своего возлюбленного сына Уильяма Эдвина Дайя так долго ждать?

Теперь Билли прозрел. Господь о нем не печется. Господь даже не ведает о его существовании. Для него Билли – лишь одна из гадких говорящих обезьян, которых он изобрел шутки ради как-то дождливым днем на небесах.

Вот как Билли очутился в апартаментах на одном из верхних этажей отеля "Молмейсон", где смотрел из окна на грязную бурую реку и мили ветхих зданий, тогда как ему следовало бы писать. У него есть дом в Престбери с охрененной закладной, проценты и основную сумму по которой он так наивно рассчитывал выплатить еще в этом году, когда Брэд Питт согласился на роль посланца ада в фильме "Нечестивее тебя".

Еще вчера Билли воображал, как Брэд Питт приглашает его в свой дом на пляже Малибу. В реальности у Брэда и дома-то такого, возможно, нет, но в фантазиях Билли он был. Билли играл с детьми Брэда и ел мороженое, пока они обсуждали следующий совместный проект. В фантазии Брэд до упаду хохотал над шутками Билли, а потом положил руку ему на плечо и сказал: "Мужик, ты как брат, о котором я всегда мечтал".

Сегодня Билли уже не был братом Брэда. Он не был даже незначительным скучным кузеном, который никогда Брэду не нравился. В личной вселенной Брэда Билли был пустым местом. Брэд Питт, красивый, талантливый сорвиголова Брэд Питт, считал творчество Билли распоследним дерьмом. Более того, если бы Билли в этот момент сумел добраться до Брэда, то основательно бы его вздул.

Внезапно телесериал про гангстеров показался единственным источником дохода. Его пятый роман "Не мертвый, но пугает" как раз должен был увидеть свет – неубедительная причина для праздника. Все равно очередь длиной в квартал за автографом не выстроится.

И вновь мечты Билли пошли прахом. Словно бы карабкаешься на древо жизни, лишь чтобы обнаружить на верхней ветке виселичную петлю.

Его апартаменты оказались позолоченной тюрьмой. Своим модернистским декором с налетом богемы отель как будто делал вид, что находится не в Манчестере. Билли он не обманул.

Ребенком он иногда заходил в типографию в Ардвике, которой управлял папа. Там воняло чернилами и крысами, и из ее окон открывался панорамный вид на нищету и запустение. При всем своем шарме, окна "Молмейсона" выходили на сходный ландшафт. Словно Билли поселился ненадолго в отцовской типографии, только еду в комнату носят.

Билли позвонил портье спросить, как называется река, которую видно из окна, но никто не знал. Хуже того, никто не вызвался выяснить.

– Это канал Каттингтон? – спросил Билли помощника менеджера.

– Честно говоря, не знаю, сэр.

Вдалеке была видна железнодорожная станция. Поздно ночью Билли слышал, как на ветру гремят поезда. На улице внизу горланили пьяные.

Одиноко было в той "башне из слоновой кости". Дождь бил в окно грустными мелкими струйками.

Поскольку платили другие, Билли заказывал в номер все самое дорогое. Лучшее шотландское филе с pommes frites[13], а к нему ледяную перрье-жуэ. Ванильный рисовый пудинг и бокал выдержанного кальвадоса. Потом коробку шоколадных трюфелей.

Одну за другой он давил конфеты о зеркало ванной: так Билли представлял себе разгром в гостиничном номере.

Потом он сел за стол и напечатал следующее:

ФИН. СЦЕНА. ДОМ ЗЛЫРЯ. НОЧЬ

ДЖОННИ, сжимая нож, спускается по лестнице в темный подвал. Дверь подвала закрыта. ДЖОННИ стоит под дверью и слушает. Изнутри доносится маниакальный смех. ДЖОННИ берется за ручку двери и мучительно медленно поворачивает ее. Смех не смолкает. ДЖОННИ толкает дверь, страшась того, что сейчас увидит.

Золотой свет падает на лицо ДЖОННИ. Его страх сменяется изумлением. В подвале в самом разгаре дружеская вечеринка. Десяток человек, включая ЗВЕРИКА, ХИРУРГА И ТЕРРИ ПОЛИЦЕЙСКОГО, сидят на уютных диванах, попивая вино. Хохочет ПЕРРИ ПЛЕЙК, пропавший издатель Джонни, уминая огромный кусок торта со взбитыми сливками. Посреди подвала стоит ЗЛЫРЬ и жонглирует апельсинами. Когда собравшиеся видят ДЖОННИ, воцаряется тишина. Только ЗЛЫРЯ, который все жонглирует апельсинами, его появление как будто не смущает.

ЗЛЫРЬ. Привет, Джон. Налей себе сам, ладно? У меня руки заняты.

ДЖОННИ. Но...

ЗЛЫРЬ. Да?

ДЖОННИ. Все эти люди...

ЗЛЫРЬ. А что с ними?

ДЖОННИ. Ну... они живы!

Остальные кивают и смеются.

ЗЛЫРЬ (несколько устало). Конечно, живы. За кого ты меня принимаешь?

ДЖОННИ. За убийцу?

Снова смех. ТЕРРИ ПОЛИЦЕЙСКИЙ встает похлопать ЗЛЫРЯ по плечу.

ТЕРРИ. Тебе нужно кое-что знать про этого... Про этого человека (с большим чувством)... он святой.

Все аплодируют. Вид у ЗЛЫРЯ смущенный.

ЗЛЫРЬ. Эй, ребята... Если я просто спасаю жизни, разве я такой уж особенный?

Маленький Мальк названивал Шефу, настаивая на встрече.

– Чего ради? – отвечал Шеф.

– Скажу, когда увидимся.

– Скажи сейчас, – рычал Шеф. – Тогда я пойму, стоит ли выходить из дома.

– Стоит.

– Так в чем дело?

– Встретимся, и узнаешь, черт побери.

Шефу не нравился тон Маленького Малька. Слишком уж напористый. Более уверенный, чем обычно.

– Что?.. В чем дело?.. Нет, дай сам угадаю. У тебя яйца наконец отвалились. Ты ждешь ребенка от джаз-певца Тони Беннета?

– Просто хочу с тобой поговорить. Лицом к лицу. Так ведь полагается поступать партнерам по бизнесу?

– Хватит темнить. Если тебе что-то нужно, говори, а я подумаю.

– Это бизнес.

– Какого рода бизнес?

– Такого, какой по телефону, черт побери, не обсуждают.

Шеф все отшивал Маленького Малька, но тот не унимался, звонил каждый день, пока большой дядя наконец не сдался.

Они встретились в "Марокканце" за ленчем и разговаривать устроились в дальнем зальчике для частных вечеринок. Шеф явился с Философом и Чистюлей. Чистюля был толстоногим экс-байкером с длинным хаером, кольцами и амулетами. В его документах значилось имя Эндрю Эспин, но все звали его Чистюля, потому что ровным счетом ничего чистого в нем не было, а больше он ничем не выделялся.

Маленький Мальк явился с высоким серьезным шестеркой, которого представил как Стокера.

Шеф уже слышал про этого Стокера от братьев Медина, которые хотели наказать его в назидание другим. Сказали, что он их оскорбил. Или пусть Шеф заставит его поплатиться, или они сами это сделают. Насколько Шеф понял, вина Стокера заключалась лишь в том, что он не пустил братьев в клуб. За такое еще не калечат.

В настоящий момент Философ и Чистюля взялись его подначивать.

– Слушай, Чистюля, – начал Философ. – Сдается мне, новый мальчик знаком с Сидни.

– А? – переспросил Маленький Мальк.

– С Сидни Скудом. С Сидни из казенного дома. Сосал его леденец и тем заслужил досрочное освобождение.

Философ и Чистюля довольно захмыкали. Маленький Мальк понятия не имел, о чем речь.

– Они говорят, что твой приятель похож на зэка, – объяснил Шеф.

– Кому как не им знать, – отрезал Маленький Мальк.

Стокер сделал вид, будто мальчики Шефа вообще рта не открывали. Точно пара мух пыталась запугать льва. Хотя Шефу неприятно было это признавать, тип производил впечатление. Выглядел подтянутым, но держался так, словно ему нечего доказывать. Не громила и не хвастун – Шеф презирал тех, кто корчил из себя крутых. Но этот казался другим.

И Маленький Мальк выглядел теперь иначе. Он был одет в темный, похоронного вида костюм и как будто перестал красить волосы, дав проступить седине на висках. Помимо пары небрежных шуточек с Философом и Чистюлей он держался отстраненно. А мужик рядом с ним, Стокер, вообще отмалчивался. Когда пришло время заказывать еду, он только покачал головой и налил себе минеральной воды.

Шеф заметил, что тыльная сторона левой ладони у Стокера обезображена. А поскольку он сам в свое время поджег несколько человек, то сразу понял, что рука побывала в огне. На правой руке Стокер носил золотое кольцо с черепом. Что-то в этом кольце не давало Шефу покоя. Но будь он проклят, если знал, что именно.

– Я тут много думал, – с очень серьезным видом объявил Маленький Мальк. – Вы с папой создали "Пономарчиков", а он всегда говорил, что однажды, когда ему придет время уходить на покой, его доля отойдет ко мне.

Шеф сразу понял, к чему он клонит.

– Так, возможно, он говорил тебе, – спокойно ответил Шеф. – Но я об этом слышу впервые.

Маленький Мальк продолжал так, словно Шеф вовсе рта не открывал:

– Так вот, по поводу папы. О'кей, тела так и не нашли. Но мы все знаем, где он. Качается себе на облаке. А тем временем здесь, на земле, мы контролируем вымогательство, карточные игры, порно, наркотики, шлюх, взятки и анонимные пожертвования. У тебя миллионы, черт побери. И вот о чем я подумал. Когда я получу свою долю?

В комнате повисла мертвая тишина. Философ и Чистюля буравили Маленького Малька глазами и улыбались. Стокер смотрел в свой стакан с водой.

– Ты свое уже получил, – сказал Шеф. – У тебя половинная доля здесь и в клубе. Ты палец о палец не ударил, все с неба на тебя упало. Так что скажи спасибо, черт побери. В экономике застой. Брат Чистюли с восемьдесят девятого не может найти работу. Правильно я говорю, Чистюля?

Чистюля серьезно кивнул. Маленький Мальк улыбнулся.

– Не вешай мне лапшу на уши. Экономика нашему гребаному бизнесу не помеха.

– Охолони, – предостерег Шеф.

Но Маленький Мальк не желал затыкаться. Он только-только начал.

– Мой папа делился с тобой доходами. Верно, да?

– Не повышай на меня голос. Я не говорю с теми, кто повышает голос.

Маленький Мальк оглянулся на Стокера в поисках поддержки. Стокер кивнул и застыл, словно бы и не шевелился вовсе. Сделав несколько глубоких вдохов, Маленький Мальк стал ждать.

– Мы не делили доходы, – по доброй воле начал Шеф. – Я получал сорок процентов. Он – шестьдесят. Признаю, это было честно. Ведь твой отец основал дело.

– Хорошо. Я согласен на сорок процентов.

Шеф поднял руки.

– Ух ты! Скор ты для маленького толстого мальчишки.

Люди Шефа рассмеялись.

– Буду еще скорее, если не ответишь мне на один гребаный вопрос, – выстрелил Маленький Мальк. – Как по-твоему, папе понравилось бы, как ты поделил пирог?

– Какой пирог? Я никакого пирога тут не вижу.

– Почему ты не хочешь отвечать?

– Потому что не тот вопрос задаешь, – настаивал Шеф. – Спрашивать надо, понравилось бы старику то, как я веду дела?

– Ну а я не об этом спрашиваю. Я спрашиваю о том, понравилось бы ему, как ты со мной обращаешься. Ну же? Ты ведь католик. Ты же веришь, что он нас видит, правда? Так мой папа плачет или смеется?

– Это гипотетическая ерунда, – сказал Шеф. – С тем же успехом можешь спросить меня, что твой папа думает о конструкторах "лего" или о последней телерекламе Ллойдовского банка, будь он неладен. Не знаю я, что он думает, спросить-то его нельзя. Могу сказать лишь, что был с тобой честен. Всегда был с тобой честен. И откровенно говоря, меня обижает, что ты думаешь иначе.

– О'кей, – согласился Маленький Мальк. – Или дай мне долю, или передай все права на клуб. Плюс я начну собирать страховку со всего местного бизнеса, который не слишком доволен услугами, какие ты представляешь.

– Да? – рассмеялся Шеф. – И кто же несчастлив?

– Уйма народу.

– Назови хотя бы одного.

– Я не собираюсь предавать доверие моих инвесторов, – парировал Маленький Мальк.

Чистюля с притворным восхищением присвистнул.

– Вот что я тебе скажу, – начал Шеф. – Говоришь, есть недовольные, так, пожалуйста, бери их себе. Чего же ты ждешь? Строй собственную империю в нашем мире.

Философ с Чистюлей от всей души рассмеялись.

– Вот именно. Дадим людям выбор. – Шеф определенно начал получать удовольствие. – И как по-твоему, за кого они встанут? За толстенького конферансье из заштатного клуба или за банду, которая правит Манчестером? Ха, трудно будет выбирать!

Краска бросилась в лицо Маленькому Мальку. По контрасту шестерка по фамилии Стокер сидел спокойно, со скучающим лицом и каким-то образом умудрялся наблюдать за всеми, ни с кем не встречаясь взглядом.

Когда Маленький Мальк не ответил, Шеф счел, что победа за ним.

– И еще одно, – продолжал он. – Кто дал тебе право не пускать моих друзей в наш клуб?

– Ты имеешь в виду Тупого и Еще Тупее? Волосатых придурков из Солфорда?

– Я имею в виду любого, с кем веду дела.

– Они торговали наркотиками.

– Кто сказал?

– Что значит "Кто сказал?". Детишки, которые у них дурь покупали, вот кто.

Шеф вздохнул.

– Тебе лучше перед ними извиниться.

– Ну да. Поеду к каждому домой и буду говорить: "Простите, что не получили дозу; братья Медина вас кинули".

– Позвонишь Кейту и Крису. Скажешь, что произошло недоразумение, что твой человек переусердствовал и что он еще учится работать. Скажешь, им в клубе всегда рады. Ты же сумеешь, верно?

Маленький Мальк и его телохранитель встали.

– Эй, – сказал Шеф. – Садись. Пожалуйста. Да брось. Это же глупо. Как давно мы друг друга знаем.

– Меня ждут в клубе, – отрезал Маленький Мальк.

– Ты же жратву заказал, Малькольм. Почему бы ее не съесть?

Тогда Маленький Мальк ткнул в него пальцем.

– Все эти годы я тебе доверял. Все это время... А ты просто имел меня как капусту.

– Как кого?

– Как цветную капусту. Маменького сынка. Мямлю. Ты же в "Пономарчиках", а даже сленга своего не знаешь.

– Это не сленг "Пономарчиков", – нахмурился Шеф. – Какая еще капуста?

Он повернулся к Философу и Чистюле, которые прямо-таки покатывались от смеха.

– Поезжай домой, Малькольм, – сказал Шеф. – Прими аспирин и поспи до утра.

– Ага, и свою шмару с собой прихвати, – вставил Чистюля.

Злыдень воззрился на него – очень холодно и спокойно.

– Ух как страшно, – хохотнул Чистюля.

Философ встал проводить гостей – посерьезнев и пытаясь показать Маленькому Мальку, что они по-прежнему друзья.

– Отлично провели время у тебя вчера, – сказал он, придерживая дверь. – Ты просто всех на уши поставил.

– Ах это, – смиренно протянул Маленький Мальк. – Спасибо.

– Береги себя, приятель, – сказал Философ Злыдню, разыгрывая великодушного победителя. – Мы просто дурачились. Надеюсь, ты не в обиде?

– А пошел ты, – ответил, переступая порог, Злыдень.

– Что?! – Философ решил было, что ослышался. Так и застыл, держа дверь и глядя, как парочка уходит к своей машине. – Что ты сказал?

Злыдень и Маленький Мальк ползли через пробки по дороге в "Диву".

– Капуста! – возмущался Маленький Мальк. – Почему ты мне сказал, что такое слово есть, когда его, мать твою, не существует? Ты меня сущей мямлей выставил.

– Разве ты не цветную капусту имеешь в виду? – переспросил Злыдень и тихонько рассмеялся.

– Слушай, мужик, они ведь и над тобой тоже смеялись, – сказал Маленький Мальк. – С чего это ты так доволен?

– Пусть смеются, – отозвался Злыдень.

– Одно меня убивает, черт побери, что сегодняшнее было твоей идеей. А ты просто сидел и молчал, пока эти придурки котлету из меня делали.

– Они сделали именно то, чего я хотел.

– Ага. Вот именно. Ты уволен, мать твою.

К такому Злыдень уже начал привыкать. Маленький Мальк увольнял его как минимум раз в день. Он был как ребенок. Десять минут спустя все забывалось, и он понуро возвращался к Злыдню, прося помочь завязать шнурки.

– Возможно, это тебя удивит, – сказал Злыдень, – но ты отлично сегодня поработал.

– Ерунда. Ты же видел! Они не приняли меня всерьез.

– Напротив, они очень серьезно тебя восприняли, как только ты заговорил про наркотики. И вообще мне кажется, я наконец сообразил, что происходит. Братья Медина сбывали в твоем клубе товар Шефа. Все это ступеньки в плане Шефа, как стать респектабельным. Сначала он перестал торговать оружием. Теперь еще раздает контракты на распространение дури. Так понемногу он отходит от нелегальщины. Если клуб накроют, ты станешь винить братьев Медина. Они – своего социального работника. И никто Шефа.

Маленький Мальк вздохнул – горько и пораженчески.

– Насколько я понимаю, гадов нам никак не остановить.

– Поверь мне, они понятия не имеют, что их ждет.

– А что их ждет?

– Ты. Ты их одолеешь. Ты станешь номером один.

– Отвали, – сказал Маленький Мальк, но с польщенной усмешкой. – Вот теперь ты принимаешь меня за капусту.

Когда они добрались в клуб, их ждал неприятный сюрприз. Кто-то написал краской из баллончика слово "БЛЯТЬ" восемнадцатидюймовыми буквами на главной двери. Жирдяй Медкрофт тщетно возил по оскорбительно красной надписи влажной тряпкой.

– Срань господня! – воскликнул Маленький Мальк. – Кто это сделал, черт побери?

– Мы не видели, босс, – ответил Жирдяй. – Когда это случилось, я был в подвале.

– Все бы ничего, – посетовал Маленький Мальк, – но ведь даже написано с ошибкой. Нам известно, у кого такого безграмотного на меня зуб?

10

[14]Разговор с Маленьким Мальком испортил Шефу настроение. Ленч он вкушал в одиночестве. На ленч он всегда ел одно и то же. Чуть не прожаренный стейк из вырезки, к нему жареную картошку и овощи по сезону. Как правило, пил он только воду. Но сегодня прикончил две с половиной бутылки кьянти.

Глаза у Шефа уже сделались красные, как вино, когда явился Брайан с предварительным сценарием первой серии "Гангчестера". Обменявшись вполголоса парой фраз с Чистюлей, который бездельничал у стойки бара, Брайан подошел к столу Шефа.

– Ну что еще? – Шеф с отвращением швырнул вилку.

– Простите, что прерываю.

– Не прощу, мать твою.

– Мне кажется, вам стоит это послушать. Еще спасибо мне скажете.

– Садись, – неохотно проворчал Шеф, снова взял вилку и ткнул ею в кусок мяса.

– Этот гребаный сценарий, босс, – начал Брайан. Уголок рта у него оттягивала улыбка, глаза были расширены, точно новость взбудоражила и ужаснула его одновременно. – Он про нас.

– Настоящие имена использованы?

– Нет. Да и не нужно, и так ясно. Босса зовут Мелвил Фонарь. Его заместителя – только подумайте – Чиф.

– Чиф? – Вилка Шефа застыла на полпути от тарелки ко рту. – И на кого похож этот персонаж?

– В том-то и дело...

– В чем?

– Он голубой.

– Кто?!

Брайан открыл сценарий и неуверенно, срывающимся голосом зачитал:

– Шеф сидит у себя в кабинете. Ему под пятьдесят. Скрытый гомик с замашками мафиози. Он изучает фотографии с конкурса мужского бодибилдинга в глянцевом журнале.

Скомкав лежащую на коленях салфетку, Шеф швырнул ее на стол. На лбу у него запульсировала вена. Брайан никогда не видел его в таком гневе. Шеф, казалось, готов был взорваться.

– И ты говоришь, это дерьмо собираются снимать?

– Шонаг говорит, ему дали зеленый свет.

– Что это значит?

– У них такое выражение на телевидении... Дать зеленый свет. Когда что-то пускают в производство.

– Ладно, слушай. Ты не на телевидении, мать твою, работаешь. И я тоже. Поэтому перестань сквернословить. Как зовут главного на съемках?

– Ларри Крем.

– Знаешь, где нам до него добраться?

– Могу выяснить.

Связь Ларри с Артемизией длилась семь месяцев. Для Ларри – рекорд. Поначалу он нанял ее как личную ассистентку, рассчитывая, что в обмен на карьерный рост она станет оказывать услуги выдохшемуся мужчине средних лет с крашеными волосами. По счастью, стала. Пару десятков минетов спустя Артемизия поднялась до редактора в "Задним числом", самой популярной программе Ларри. Если представлялась возможность, после полудня они отправлялись в квартирку Артемизии в Вест-Дисбери ради сандвича, бокала вина и минутного траха. Ларри знал, что минуты недостаточно, но это хотя бы доказывало, что Артемизия его возбуждает. Когда Ларри занимался сексом с женой, ему иногда требовалась целая ночь, чтобы кончить.

Когда в дверь позвонили, Ларри валялся на кровати Артемизии в окружении ее плюшевых мишек.

Артемизия в душе вымывала из волос сперму Ларри. Последнему хотелось не обращать внимания на звонок, но зануда внизу все не унимался. Чертыхаясь, он встал и подошел к интеркому.

– Да?

– Посылка для мистера Ларри Крема.

– Сейчас спущусь.

Ларри был заинтригован. Кроме Артемизии, никто не знал, где он проводит время ленча. Неужели душечка купила ему подарок? Одевшись, он вышел из квартиры и спустился. На пороге стоял худой молодой человек без бровей и со встрепанными светлыми волосами.

– Мистер Крем? – с надеждой спросил он.

Ларри кивнул. Молодой человек замахнулся и врезал ему в челюсть. Ларри Крем рухнул как подкошенный.

Злыдень позвонил Никки узнать, как она. Да, сказала жена Билли, заходи выпить чаю. Он приехал в тот же день. Малышка играла на ковре. Всякий раз, когда гость смотрел на нее, она начинала вопить, зовя мамочку.

Никки выглядела потрясающе, глаза и волосы у нее сияли.

– А где Билли? – спросил Злыдень.

Никки поведала, что муж, как сказочная Рапунцель, заточен в башне "Молмейсона".

– Думаешь, он там работает?

– Не знаю. Когда он звонит, то даже не говорит, а только ругается. Вчера вечером он плакал.

– Плакал?

– Ага. Ему кажется, он предает собственную душу. Я ответила, писал бы лучше. Потеря дома покажется ему еще большим предательством.

Светило солнце, поэтому они посадили Мэдди в коляску и пошли прогуляться. Никки хотелось знать про Билли, поэтому Злыдень рассказал ей много всякого о том времени, когда им было тринадцать. О том, как Билли оставался у Стива ночевать, о том, как мальчишки читали вслух при свечах истории про призраков – тогда как им полагалось спать. То, как попал в тюрьму, пырнув ножом парнишку на школьной дискотеке, он опустил. Судя по опыту Злыдня, поножовщину нельзя считать афродизиаком.

– Ты ведь очень любишь Билли, верно? – спросила она.

– Да. А что? Ты разве нет?

– Конечно, конечно, я его люблю. Но творческие люди, как правило, большие эгоисты. Жить с ними нелегко.

– Ты тоже творческий человек.

– Очень мило, что ты так говоришь, но нет. Когда-то я была творческой личностью, но в настоящий момент только жена и мать.

– И ты на Билли за это обижаешься?

– Ага.

– Он тут не виноват.

– Знаю, но ничего не могу поделать.

Злыдень сочувственно кивнул.

– Почему ты вернулась?

– Прости?

– Ты же однажды от него уходила, верно? Если с ним столько проблем, почему ты вернулась?

– Я была беременна. У меня не было ни денег, ни крыши над головой. Не в том дело, что я не люблю Билли. Он мне не верит, но я его люблю. Он жалуется, что я перестала им восхищаться, но и в этом ошибается. Он сосредоточен, полон решимости. Почему бы мне им не восхищаться? Но правда в том, что мне тридцать три, и я не могу разобраться, что сталось с моей жизнью.

А Злыдень тем временем думал: "Слишком много болтаешь, сучка".

– Таблетки, терапевты, я все перепробовала, – продолжала она. – Я не знала, что со мной не так, но пошла к психотерапевту, а там мне сказали, что у меня все классические симптомы депрессии. Бессонница, апатия, мысли о том, что мир – ужасное место.

Лишь бы ее заткнуть, Злыдень притянул ее к себе и поцеловал.

Никки не ответила – он словно бы целовал надувную куклу. Он отступил на шаг, чтобы на нее посмотреть. Лицо у нее было печальным и удивленным, словно он только что принес ей катастрофическую новость.

– Извини. Наверное, мне не следовало это делать.

Покачав головой, она схватила его за шею и вернула поцелуй. Нежный девичий поцелуй, который испытывал и пробовал, улещивал и уговаривал, и не спешил.

Увидев распухшую физиономию Ларри, Шеф, казалось, расстроился. Но не настолько, как Ларри, которого еще никогда раньше сильно не били, хотя многим и хотелось. Никаких переломов, но челюсть болела. А ведь там никаких нет мышц, одна только кость. Ларри был поражен, узнав, что, оказывается, и кости могут болеть.

Ларри никогда не слышал про Шефа, но рост и манеры этого массивного киллера со сломанным носом подействовали на него гипнотически. У Шефа харизмы было намного больше, чем у любого актера, кого когда-либо встречал Ларри. И – что самое важное – Шеф был самым настоящим. Но и это не помешало Ларри устроить капризную истерику, когда Шеф извинился.

– Вы что, не понимаете, кто я? Если со мной что-нибудь случится, в этой стране половина сериалов оборвется.

Словно это было серьезной угрозой.

Шеф повел Ларри в игровую комнату (отремонтированную и со вкусом обставленную с тех пор, как Малькольм Пономарь сгорел заживо на ковре) и дал большой стакан бренди. Философ устроился у двери – на случай, если у Ларри случится истерика и его придется тащить назад к боссу.

При виде бренди и ставшего на страже громилы до Ларри наконец стала доходить вся серьезность ситуации.