Голос Константина звучал спокойно, но Мария знала, что ни к чему хорошему это не приведет. Знакомые мурашки пробежали по ее напряженному телу. Она чувствовала кожей, что затишью перед бурей скоро придет конец.
      – Ты была очень разговорчива сегодня, – заявил он, рукой поглаживая свой брючный ремень.
      Она молчала, понимая, что возражать бесполезно.
      – Я не люблю болтливых женщин. Они выглядят отвратительно. Взять хотя бы эту дуру Эмму. Что она трепала сегодня про меня?
      Мария подняла испуганные глаза.
      – Это было так несвязно. Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь мог разобрать ее намеки.
      – Да? – улыбка его была нехорошей. – Скажи мне по совести, а ты не говорила того, что не должна была говорить?
      – Я не понимаю, – задрожала она.
      – А я думаю, понимаешь, – он вытащил брючный ремень. – Вот к чему приводит болтовня с подругами, сплетни за чаем и воскресные походы в сауну.
      – Клянусь, я никому ничего не говорила.
      – Правда? – удивился он. – А разве было что-то, о чем можно было говорить?
      – Нет, конечно. Но ты же сам сказал… – вконец запуталась она.
      – Я слишком распустил тебя, – глубокомысленно изрек он. Ремень со свистом разрезал воздух, но удара не последовало. – Женщин нужно держать в кулаке. Помнишь, что произошло со Стефанией Кольцовой?
      – Извини, я просто не смогла сдержаться, – вспомнила она свой промах на злосчастной вечеринке.
      Но Константин будто и не слышал ее.
      – Она закончила свою жизнь плохо. Несчастный случай или самоубийство? Об этом трубили все газеты. Но до правды они так и не докопались. Думаешь, это удалось Эмме?
      – Не знаю, но она что-то твердила о какой-то кассете, – поспешно заговорила Мария. – Намекала на возможность показать ее всем нам.
      – О кассете? – насторожился Константин. – Ты думаешь, она у нее с собой?
      – Не знаю. Может, тебе стоит поговорить с ней?
      – Я обязательно это сделаю, милая. Но только чуть позже. А сейчас у меня есть дела поважнее…
      – Костя?! – она отпрянула в сторону. – Прошу, не надо!
      Он криво ухмылялся.
      – Не так просишь!
      – Пожалуйста, не надо. Прости меня. Я во всем виновата. Я!
      Она упала на колени. Шпильки выпали, рассыпая черные как смоль волосы по плечам. Губы застыли, как кровавая буква «о».
      Он был доволен. Выставив вперед носок лакированного ботинка, он тихо и четко произнес:
      – А теперь ползи…

      …Павел Грек безостановочно щелкал телевизионным пультом. По правде говоря, передачи его волновали мало, но это немудреное занятие помогало хотя бы немного отвлечься. Его невидящий взор был обращен на экран, но картинки, сменяя одна другую, не цеплялись даже за краешек его сознания. Его мысли были заняты другим.
      Старушка Эмма выкинула сегодня странный фортель: бросила ему в лицо обвинение, правда, не в прямой, а в завуалированной форме. И вот теперь он пытался понять, насколько серьезна ситуация. То ли эта неуравновешенная особа выбалтывала все, что бог на душу положит; то ли она в самом деле разнюхала кое-какие факты.
      В пользу первой версии свидетельствовали ее высказывания, касающиеся иных участников вечеринки. Подобного бреда ранее ему не приходилось слышать, и теперь Грек жалел лишь об одном: что он по специальности является хирургом, а не психиатром. Тогда бы он с точностью определил диагноз пациентке и предписал бы оградить ее от общества нормальных людей. Что стоят ее слова о кровавых реках и плачущих детях! Да и публику на скамью подсудимых она выбрала неудачно: известный чиновник из аппарата мэра, телевизионный магнат, местный король фармацевтики и он – успешный пластический хирург, чье имя у всех на устах. Ну, о себе он промолчит, но за других готов ручаться. Если у них есть грехи (а грехи есть у всех), то они не настолько масштабны, чтобы о них было страшно говорить вслух.
      Второй вариант, менее оптимистический, но все же возможный, существует: каким-то образом эта чудаковатая Эмма получила компрометирующие сведения на всех участников вечеринки, а теперь пытается их использовать довольно странным образом. Чего она добивается? На шантаж это мало похоже. Во всяком случае, он никогда не встречался со случаями массового шантажа.
      А может, в ней заговорило болезненное стремление к справедливости? Есть такие поборники нравственной чистоты и законности. На их роль обычно подходят свихнувшиеся от маразма старики (преимущественно бывшие судьи и прокуроры), а также старые девы. Стоп! Эмма очень даже подходит под вторую категорию. Мужа у нее нет, и друга, насколько ему известно, тоже. Нереализованная сексуальная энергия у нее находит выход на ниве служения обществу, интересы которого она толкует превратно. Да еще ее подруга, Стефания Кольцова…
      Она была еще той штучкой! Пробивная мадам, которая без мыла влезала в любую трещину. Надо же было такому случиться, что свой нос она решила оперировать именно в его клинике. Может, оттуда все и началось?
      Он вспомнил ее, высокую, гибкую, как змея, с соблазнительной грудью и крутыми бедрами. Такими прелестями нужно было вертеть, сводя всех мужиков с ума. Она, впрочем, умела это делать. Но у нее был существенный недостаток. Кстати, вовсе не ее нос! Эта часть лица, конечно, не была у нее идеальной формы, но ее не портила. Недостаток был в другом: Стефания была помешана на женской независимости. Она носилась с идеями феминизма, работала как проклятая, отвергая предложения завидных женихов. Любой мужчина, у которого всего-навсего были глаза, безропотно отдал бы ей все: сердце, деньги и любовь. Но она предпочитала зарабатывать сама, гуляя иногда по лезвию бритвы и добывая для своей передачи сенсационные материалы. Вот и догулялась в конце концов…
      Итак, что-то нужно делать. Может, стоит навестить Эмму. Он – мужчина холостой, она – озабоченная построением личного счастья старая дева. Без особого труда он вытащит из нее все, что ему нужно, пусть для этого ему придется переспать с ней. И тогда он сможет успокоиться. Наверняка это самое разумное решение.
      Павел Грек выбрал свежую рубашку, приятных тонов джемпер. С одеколоном он переусердствовал, но это было не страшно. Эмме этот знак внимания даже польстит…
      Он был уже у порога, когда в дверь постучали. Негромко, ровно три раза. Ему не оставалось ничего другого, как открыть.
      – О боже! Это ты?! – почему-то удивился он.
      «Тебе не нужно было открывать», – запоздало произнес внутренний голос. Но теперь это уже было неважно…

      Дубровская рассеянно бродила по комнате. Какое-то неясное предчувствие беды тяготило ее, не давало покоя. Разумных объяснений этому состоянию она не находила. Бессвязный монолог Эммы с непонятными обвинениями уже выветрился из ее головы, оставив после себя лишь легкую досаду на бездарно потраченное время. Надо же, они едва не рассорились с Андреем, и все из-за шарлатанства их так называемой подруги!
      Кстати, об Андрее… Он, захлопнув дверь, ушел в ночь, покурить. Прошло уже пятнадцать минут, но он все еще не вернулся. Чем, интересно, он занят? Если ее супруг считает звезды, она не прочь составить ему компанию.
      Елизавета вышла на крыльцо. Звезды на небе были, а вот ее дорогого мужа, что уже совсем странно, поблизости от их домика не наблюдалось. Потоптавшись с минуту около входной двери, Лиза, встревоженная и недоумевающая, решилась отправиться на поиски.
      Загородная база отдыха была расположена в живописном месте, на берегу огромного темного озера. Домики для отдыхающих находились друг от друга на приличном расстоянии, но туристам это даже нравилось. Здесь не было суеты и сутолоки, только благословенная тишина и покой. Мощеные дорожки, осененные елями и соснами, расходились в разные стороны: к песчаному пляжу, к яхт-клубу, на парковую аллею. Это была так называемая привилегированная зона для особо требовательных и платежеспособных клиентов. Несколько дач с богатой отделкой предоставляли для постояльцев весьма комфортные условия: спутниковое телевидение и ванну с гидромассажем, кухню, оснащенную бытовой техникой, и современную мебель. Неподалеку находился мини-комплекс, где можно было пообщаться с соседями в приятной обстановке. Сауна с небольшим бассейном, бильярдная и каминный зал не могли не радовать гостей в ненастный осенний или зимний день. В баре, работавшем круглосуточно, всегда был хороший ассортимент блюд и напитков. Вышколенная обслуга не мозолила глаза, а искусно создавала эффект своего полного отсутствия. Постояльцы, можно сказать, были предоставлены сами себе и чувствовали себя полными хозяевами этого лесного рая.
      Это местечко приносило его владельцу стабильный доход, а также неплохие связи. В богатых и известных людях здесь не было недостатка…
      Елизавета шагала по хорошо освещенной дорожке, боязливо всматриваясь в бархатную темноту чернеющих рядом деревьев. Неподалеку глухо рокотало озеро, нагоняя на песчаный берег волну. Кроме звуков ночи, окружающих ее со всех сторон, не было ничего, указывающего на человеческое присутствие. Создавалось впечатление, что Дубровская совершенно одна в этом месте, да и во всем мире. Ни смеха, ни музыки – только тихий шелест листвы и неумолчный плеск волн.
      Дубровская содрогнулась. Если она и любила одиночество, то не в таких условиях. Ей нужно было срочно найти хоть кого-нибудь, чтобы удостовериться, что мир не вымер в течение последнего часа.
      Слева был домик Эммы. Это было хорошо известно девушке, так как рядом располагалась та самая злосчастная беседка, послужившая местом для недавних экспериментов с гаданием.
      Елизавета даже обрадовалась. Врываться в дома к семейным парам ей не хотелось. Все они были для нее чужими, малопонятными. Эмма, напротив, несмотря на очевидные странности, была ей более приятна. Оставалось рассчитывать лишь на то, что обида на несерьезных участников неудавшейся вечеринки у нее уже улеглась и она не держит ни на кого зла. В конце концов, Лиза не чувствовала себя виноватой.
      Эмма, по всей видимости, была дома. Окна были освещены, а балконная дверь приоткрыта. Легкая занавеска трепетала на ночном ветерке.
      Дубровская поднялась по ступеням и постучала в дверь. Подождав примерно минуту, она повторила попытку, но колдунья не спешила открывать незваной гостье. Лиза приложила ухо к замочной скважине, рискуя оказаться в неудобном положении, если вдруг хозяйка откроет дверь. Ей показалось, что шумит вода. Может, Эмма собиралась принять ванну?
      Лиза, не особо надеясь на удачу, стукнула еще несколько раз.
      – Эмма! Открой, пожалуйста. Я знаю, что ты дома! – крикнула она. Ей казалось, что она была вежлива. Но через секунду за дверью раздались шаги, что-то упало. Затем какой-то предмет грохнулся прямо об дверь. Дубровская отшатнулась. Было слышно, как посыпались осколки.
      – Иди отсюда! – послышался не то грубый совет, не то категоричный приказ. Голос молодой женщины звучал непривычно глухо, но интонация была определенно воинственной.
      «Поговорили!» – с горечью подумала Лиза. Да, хорошо у нее получается общаться с друзьями мужа!
      Ей не нужно было повторять дважды. Вздохнув, Дубровская отправилась восвояси. Она была до глубины души обижена. Возможно, Эмма и вправду сильно раздражена. Голос ее сел не то от простуды, не то от рыданий. Вон как она хрипит. Но это не дает ей никакого права набрасываться на окружающих.
      Единственное, что теперь оставалось Лизе, так это вернуться в свой дом и дожидаться появления блудливого мужа. В одном она была уверена точно: остаток этой безумной ночи она проведет в одиночестве…

      Однако планы иногда меняются в одночасье. Не успела Дубровская удалиться от дома Эммы, как ночную тишину нарушили громкие голоса людей. Конечно, это были знакомые Андрея, хотя его самого среди них не было. Они были крайне возбуждены и куда-то торопились.
      – Лиза, присоединяйтесь к нам! – крикнул запыхавшийся хирург.
      – А что случилось? – спросила она.
      Грек нетерпеливо махнул рукой, что должно было, вероятно, означать, что объяснения последуют позже. Дубровской не оставалось ничего иного, как пуститься рысцой, догоняя компанию.
      Впереди всех бежала Мария Кротова. Она уже сбросила с себя черную накидку и сменила праздничный костюм на обыкновенные джинсы и свитер. На голове у нее было банное полотенце, накрученное в виде чалмы. Она что-то беспрестанно говорила, куда-то показывала, обращаясь главным образом к Петру Ивановичу.
      Тот, в свою очередь, был явно чем-то недоволен, и, если бы не Лара, которая буквально волокла супруга за собой, он предпочел бы отмежеваться от всей этой честной компании.
      Елизавета чувствовала себя полной идиоткой. Она бежала куда-то с людьми, которых толком и не знала. Задавать вопросы было бессмысленно. Оставалось уповать на то, что безумная гонка когда-нибудь кончится и она узнает наконец причину такой спешки.
      – А где Андрей? – спросил ее хирург на бегу.
      Она пожала плечами, понимая, что это выглядит нелепо. Они с мужем заблудились, как дети в трех соснах, и теперь не знают, где друг друга искать.
      – Я ходила проведать Эмму, – сказала она в свое жалкое оправдание.
      – Ну, и как она? – без особого интереса спросил Грек.
      – Нормально, – уклончиво ответила она. Не рассказывать же ему, как с ней поступила их общая знакомая! Странно. В этой ситуации стыдно должно было быть Эмме, но никак не Елизавете. Но Дубровская чувствовала почему-то странную неловкость, будто это она по-хамски обошлась с супругой давнего приятеля…
      – Вон там, за поворотом наша дача, – оповестила всех Мария. Глаза у нее вращались, как у безумной. Речь казалась невнятной, так как ее легкие, по всей видимости, разрывал кислород.
      – Поспешим, вдруг мы сможем ему чем-нибудь помочь! – задыхалась Лара. Она весьма проворно передвигалась на каблуках-шпильках и умудрялась при этом преодолевать сопротивление висящего у нее на руке Петра Ивановича.
      – Лара, ты делаешь большую ошибку, – бормотал он. – Мы не имеем права без разрешения компетентных органов…
      – Мы обязаны! – категорично заявил Павел Грек. – Не забывайте, я связан клятвой Гиппократа.
      Дубровская спрашивала себя, чем связана она. Разве что своим безотказным характером, если мчится как угорелая туда, куда указывают ей другие. Она едва не грохнулась, споткнувшись о ступеньку, и про себя помянула черта.
      Возле двери, ведущей в домик Кротовых, все остановились. Мария, белая как полотно, взялась за ручку, но тут же отдернула ладонь, будто ее пронзил электрический ток.
      – Я боюсь, – прошептала она. – Я не смогу туда войти. Там полно крови.
      – Пусть это сделает кто-нибудь из мужчин, – предложила Лара.
      – Еще чего! – взвился на дыбы чиновник. – Я не такой дурак, чтобы идти на место преступления и оставлять там свои отпечатки пальцев. Я предлагаю вызвать милицию.
      – Вы что, боитесь? – поинтересовался врач.
      – А почему и нет? – не отступил Петр Иванович. – Я занимаю ответственный пост и не могу себе позволить…
      – Все ясно, – сказал Грек. – Можете оставаться снаружи. Так, кто со мной?
      Наступила тишина, перемежаемая учащенным дыханием участников ночной пробежки. Все молчали, с надеждой глядя друг на друга. Энтузиастов среди них не нашлось.
      – А что, в конце концов, случилось? – задала вопрос Елизавета и покраснела до ушей, представляя, как нелепо она выглядит в глазах окружающих.
      – Милочка, а вам никто ничего не сказал? – удивилась Лара. – Константина Кротова убили. Он лежит сейчас там, в гостиной…

      То, что телевизионному магнату уже помочь нельзя было ничем, поняла даже неискушенная Елизавета.
      Тело лежало на паркетном полу головой к камину. Лицо трупа было обращено в сторону, и, к счастью, вошедшие видеть его не могли. Это было бы для них страшным испытанием.
      Крови было много. Она успела образовать целую лужицу под головой. Волосы были перепачканы и слиплись. Рядом валялась кочерга. Она была легко согнута. От нее к трупу тянулся багровый след…
      Мария, прижавшись спиной к стене, скулила, как побитая собака. Она не спешила броситься на грудь любимому супругу, оплакивая его безвременную кончину. Мертвый, как и живой, он внушал ей ужас, который к настоящему моменту только усилился.
      У порога топталась Лара, вытаращив испуганные глаза. Она зажала платочком рот, опасаясь, что ее вывернет наизнанку тут же, рядом с искореженным трупом. За ее спиной маячил Петр Иванович. Человеческая природа оказалась сильнее чиновничьих предрассудков, и он с любопытством рассматривал ужасную картину с безопасного расстояния.
      Хладнокровие сохранял только Павел Грек. Он обошел тело со всех сторон, не прикасаясь к нему. Зачем-то присел около него, потом встал.
      – Странный запах, – заметил он, хмурясь. – Клянусь, он что-то мне напоминает.
      Дамы сморщили носы, а Лара еще плотнее прижала платок к лицу. Мария едва удержалась на ногах.
      Хирург приподнял брови, как будто удивляясь, внимательнее взглянул на труп. Затем он взял кочергу, повертел ее в руках и, словно примеряясь, пару раз стукнул себя по ладони.
      – Эй, не стоит трогать руками улики, – предостерег его чиновник.
      – Петр Иванович прав, – решила вмешаться Елизавета. – Вы можете нарушить картину происшествия. Стоит дождаться приезда оперативной группы.
      Врач и ухом не повел. Присев снова на корточки рядом с лужей крови, он обмакнул в нее палец, поднес к носу, а потом лизнул его. Присутствующих парализовал ужас. Мария, тихо всхлипнув, сползла по стенке на пол. Петр Иванович воздержался от комментариев, поскольку его внимание отвлекла супруга. Бедная Лара, издав недвусмысленный утробный звук, бросилась вон из дома. Ее тошнило.
      Дубровской на какой-то момент показалось, что доктор спятил. Для этого у нее были все основания. Павел Грек нарисовал себе на щеках и лбу полосы, используя как чернила кровь, оскалил зубы, а потом, что было крайне возмутительно, пнул лежащий на полу труп.
      – Да как вы смеете! – начала было Дубровская, но осеклась.
      У нее волосы встали дыбом на голове, когда она увидела, что мертвец, лежащий в луже крови, начал шевелиться. Руки поползли в стороны, ноги согнулись, голова приподнялась.
      – Блин! – произнесла голова. – Какого черта?!
      – Он жив! – воскликнула Лиза. – Его только ранили!
      – Он жив! – бесцветно произнесла Мария, хлопая глазами. Особой радости в ее голосе не звучало. Должно быть, она все еще находилась в шоке.
      – Жив! – подтвердил мертвец. – По какому праву вы приперлись в мой дом и пинаете меня?
      Для раненого, у которого, судя по луже крови на полу, в голове была дырка, Константин Кротов рассуждал неплохо. Координация движений у него не нарушилась, и через минуту он уже стоял во весь рост. Вот только лицо его было основательно перепачкано в крови.
      – Кетчуп! – оповестил Павел Грек, указывая на красную жижу. – По всей видимости, с чесноком. Недаром запах мне показался странным.
      – Шутка! – развел руками Константин. На его лице играла блаженная улыбка. – Я хотел немного вас развеселить.
      – Это тебе удалось, – подтвердил хирург. – У жены, надеюсь, здоровое сердце? Как бы не пришлось вызывать «неотложку».
      – Да бросьте, друзья! – ухмыльнулся шоумен. – Я так рад, что вы пришли ко мне на помощь. Не оставили, так сказать, в беде. Дайте-ка я вас всех расцелую!
      Он двинулся к врачу, но тот брезгливо отвернул лицо. Лиза отступила назад, а бедная супруга вжалась в стену, предпочитая, вероятно, быть заживо замурованной.
      На беду, в этот момент в дом зашла чиновничья пара, а с ними Андрей. Понятное дело, Мерцалов перенес воскрешение покойника стоически. Он как-никак тоже был медик, да и появился он далеко не в самый драматический момент. Но впечатлительная Лара, которая только что справилась с рвотными позывами, не выдержала повторного удара по психике и лишилась чувств сразу же, как только улыбающаяся физиономия Кротова предстала перед ней во всей красе. Петр Иванович едва успел подхватить ее на руки…

      – Не знаю, как вас, но меня доконали фокусы Эммы, – исповедовался Константин. – Заклинания, дым в глаза… Тьфу! Захотелось праздника. Вот я и придумал себе развлечение. Как только моя жена удалилась в ванную комнату, я взял бутылочку с кетчупом и поставил маленький спектакль. Расположился на полу, в позе мертвяка. Кровь, орудие убийства рядом – короче, полный порядок. Признаюсь, я не рассчитывал на такое число зрителей. Думал ограничиться собственной супругой. Интересно со стороны понаблюдать за реакцией близких людей.
      Никто спорить не стал. Только Лиза задала робкий вопрос:
      – Ну, и как реакция?
      – Ничего особенного, – пожал плечами Кротов. – Представляете, она даже плакать не стала. Ни криков, ни обмороков – ничего такого, что следует в подобных случаях ожидать от женщины. Потопталась рядом, а потом вообще кинулась вон из дома. Ну, тут я решил спектакль продлить. Не каждый же день представляется возможность временно побыть в шкуре покойного. Не думал, что вы меня так быстро раскусите!
      Павел Грек заулыбался, словно ему сделали комплимент:
      – Сделать это было несложно. Во-первых, этот запах чеснока. Ну, а во-вторых, сама кочерга.
      – Что – кочерга? – не поняла Лиза.
      – Слишком легкая для нанесения таких серьезных повреждений, – пояснил врач. – Да и внешний вид крови был очень подозрительный, чересчур густая, да еще с мелкими белыми кусочками непонятных включений.
      – Это был чеснок, – радовался, как ребенок, Кротов.
      – Совести у тебя нет! – наконец подал голос Петр Иванович. Он сидел на диване. Лара улеглась калачиком рядом. Она уже пришла в себя, но по-прежнему оставалась бледной. – Ну, положим, здоровье близких людей тебя волнует мало. Но ты подумал о том, в какой ситуации мы бы оказались, если бы успели вызвать к этому моменту милицию? Репутация многих людей могла бы пострадать…
      Конечно, в первую очередь чиновник беспокоился о сплетнях в свой адрес. На фоне этого меркли даже опасения по поводу самочувствия любимой жены.
      – Представляете заголовки газет? А рубрики? «Слухи», «Ну и ну!», «Их нравы».
      – Я об этом как-то не подумал, – почесал голову озадаченный Кротов. – Если честно, я надеялся испугать эту чертовку Эмму.
      – А где, кстати, она? – спросил Андрей.
      – Сидит в доме, – отозвался хирург. – Твоя жена беседовала с ней пятнадцать минут назад.
      – Да? – удивился Мерцалов.
      Лиза передернула плечами. Ей пришлось кивнуть головой.
      – Честно говоря, ей бы хорошая взбучка не помешала, – заметил вдруг чиновник. Его замечание эхом отозвалось во многих сердцах. В этот раз даже Лиза была солидарна с большинством. Эмму нужно было проучить. Она слишком много на себя взяла.
      – Что вы хотите от одинокой женщины? – усмехнулся хирург.
      – От старой девы! – слабым голосом поправила его Лара.
      – Не будем к ней жестоки, – проявил снисходительность хирург. – Вряд ли бы она была такой странной, если бы дома ее дожидались муж и дети. Все эти чудачества от одиночества и безделья.
      – Справедливые слова! – согласился чиновник. – Нет ничего хуже, когда у молодой женщины нет определенного занятия. Человек должен приносить пользу обществу, а не прожигать жизнь.
      Лара даже приподнялась на локте, выслушав подобную тираду от своего мужа. У нее не могло не возникнуть вопроса о том, насколько она полезна для общества. Мария гордо подняла голову. Ей нечего было стесняться.
      – Я так и не понял, – произнес Константин. – Вы поддерживаете мою идею проучить эту выскочку Эмму?
      – Абсолютно! – заявила Лара уже окрепшим голосом.
      – Я, конечно, был бы против, но, учитывая ситуацию… – чиновник отвел глаза в сторону.
      – Ей это не повредит, – проявил профессиональную черствость хирург.
      – Шутить так шутить, – махнул рукой Мерцалов.
      – Это будет прикольно! – пообещал Константин.
      – А я как все, – скромно потупилась Мария.
      Все выжидающе уставились на Дубровскую.
      – Я не возражаю, – улыбнулась она.
      В конце концов, пусть это будет ее маленькая месть…

      По части розыгрышей Елизавета не была знатоком, но жизнь заставила ее серьезно относиться к забавам подобного рода. В ее адвокатской практике был один веселый случай, едва не отправивший главного фигуранта на тюремные нары.
      Ее бывший подзащитный, дед Михась, слыл в своей деревне мужичком не злобным, но пьющим. На этой почве между ним и его законной половиной, бабкой Матреной, периодически вспыхивали ссоры, иногда переходящие в шумные потасовки. Тот злосчастный вечер начинался как обычно. Положив на кусок черного хлеба добрый шмат домашнего сала, Михась обратился к жене:
      – Слыш-ка, Матрена. Подай самогонки. Нутро горит, мочи нет.
      Женщина оторвалась от вязания носка только для того, чтобы показать супругу жирную фигу. Понятно, что такой ответ не затушил пожар в груди старика, и, когда обычные доводы не возымели на супругу никакого действия, Михась выдвинул воистину убийственный аргумент.
      – Тогда я пойду повешусь! – заявил он.
      – Ай, да иди! – запальчиво ответила старуха.
      Старик взял веревку, мыло и еще долго топтался у порога, надеясь, что сердце благоверной смягчится. Но вредная баба была словно высечена из камня.
      – Че стоишь-то? – подначила она его. – Иди уж, вешайся!
      Старик, кряхтя, поплелся во двор.
      Когда через полчаса встревоженная отсутствием деда бабка вошла в сарай, она увидела привязанную к крюку веревку. Узрев знакомые валенки, болтающиеся в метре от земляного пола, Матрена едва не потеряла рассудок. Простоволосая, в одних домашних шлепанцах, ринулась она к местному участковому.
      Осмотр места происшествия не занял много времени. Дело, казалось, было яснее ясного. Однако, если бы бабка и милиционер оказались сообразительнее, они бы увидели, что веревку «самоубийца» прикрепил не как положено примерному висельнику себе на шею, а всего лишь к солдатскому ремню на своем поясе, сзади. Так что здоровью хитрого деда ничего не угрожало. Он болтался, как и заведено, не касаясь валенками земли, и с удовольствием слушал причитания старухи, запоздало раскаивающейся в своей скупости.
      Милиционер, чтобы снять висельника, встал на расшатанную табуретку и намеревался было обрезать веревку, как вдруг ощутил, что руки «мертвеца», до сих пор мирно висевшие вдоль тела, сомкнулись на его талии. Михась вовсе не желал валиться кулем вниз. Участковый громко всхлипнул и лишился чувств. Падая, он сломал себе ногу и получил сотрясение мозга. Вердикт следователя звучал впечатляюще: «умышленное причинение вреда здоровью средней тяжести». Старики на время даже позабыли о семейных разборках и отправились в город к адвокату. Маститые защитники побрезговали взяться за это дело, тем более что гонорар был обещан своеобразный: корзина яиц, домашнее ароматное сальце и мешок картошки. Дубровская приняла на себя защиту шутника, благородно отказавшись от щедрого довеска в виде бутыли самогона. Ей без особого труда удалось доказать, что дед не планировал преступление, стало быть, умысел на причинение милиционеру увечья у него отсутствовал. Сыграли роль и другие факты: положительные характеристики деда, веселенький сюжет происшествия и бестолковость местного участкового, не сумевшего отличить висельника от симулянта. В общем, заголовок в местной газете звучал следующим образом: «За что мне дали пятнадцать суток?» Поэтому вывод напрашивался самый банальный: шути, да знай меру!

      В этом случае план не сулил неожиданностей.
      Главная роль отводилась Константину Кротову, который уже успел зарекомендовать себя по части розыгрышей. Он должен явиться в домик Эммы, испачканный кровью, то бишь пресловутым кетчупом. Пошатываясь, как и положено тяжелораненому, он выдавит из себя коронную фразу: «На милость твою уповаю. О Эмма!» – и рухнет на ковер. На главную женскую роль утвердили супругу жертвы. Мария должна была прибыть на место происшествия двумя минутами позднее. В руках ей предполагалось иметь топорик, который стоял в любом дачном домике рядом с поленницей. Для пущей достоверности орудие преступления нужно было смазать той же фальсифицированной кровью с добавлением волос. «Где этот подлец? – спросит она, вложив в вопрос всю страстность своей натуры. – Я хочу довести до конца то, что начала!»