- По-моему, это очень важные данные, - лениво встрепенулся Нарцисс. Мне кажется, следует связаться с диссертантом. Гляньте, Эпикур, кто у нас защищается в этом месяце по точности допроса в условиях джунглей?!
      Эпикур полистал, доставая один за другим, справочники Института. - А, вот, пожалуйста: Симон Р. "Допрос в условиях джунглей, и семантика свободного поиска душевного слова в оперативных условиях". Только он уже защитился вчера, не повезло тебе, парень, с душевным словом.
      - А как старался, старался, родимый! - вздохнула Титания.
      Она хотела еще что-то добавить, еще посочувственнее, но Вакси вытер пот и гаркнул на весь лес:
      - Кончился!
      - Почему? - спросил, чуть приподнимаясь, Нарцисс. - Каким образом?
      - Сердце было слабое! - объяснил Вакси, разминая затекшие пальцы. Так ничего и не сказал! "Пусти, больно, пусти, больно", будто я и сам не знаю, что ему больно... Еще крикнул, правда, в конце...
      - Что крикнул? - спросил Эпикур, и приготовился записать.
      - А неразборчиво... Этак горлом. На первый звук гимна похоже!...
      - Ну, что же, тут вина невелика, - рассудил Эпикур. - Расстреляем!
      - Меня?! - удивился Вакси.
      - Зачем тебя? Этого! Ты, кстати, по параграфу шестому слегка виновен! Вот и займись в назидание, пойди и расстреляй!
      Вакси перестал мять пальцы и вполне удовлетворенный, подняв свою багровую клешню вверх, растопырил ее викторией.
      - Радуешься? - спросил Эпикур. - Чему?
      - Работе! - объяснил со стеснительной улыбкой Вакси. - Потому что любая приличная работа ведет к победе. В особенности, если это ратная работа. Военный, так скажем, труд.
      - Верно! - согласился Нарцисс, и защищая глаза от света прожектора, прикрыл лицо фуражкой. - Параграф двенадцать "Наука доблести", - прошептал он уже из-под фуражки. - "Ратный труд практически не наказуем, за исключением... - и он уже совершенно неразборчиво, но все так же на память забормотал номера пунктов и подпунктов, положений, распоряжений и сносок, дополняя их свежими поправками и некоторой толикой нецензурных слов, что, впрочем, секретчику не возбранялось.
      "Сильно, - подумал Эпикур, перед глазами которого раздваивались, расплывались и множились в темноте строки распахнутых справочников и инструкций. - Действительно, кощунство - проводить допрос без секретчика... Правильно разбудили..."
      - Расстрелять! - сказал он устало и захлопнул громко какой-то из томов. - Вот тебе и все душевное слово.
      Кто-то из гливеров бросил в костер пригоршню мелкокалиберных патронов, и гильзы, до отказа забитые сырым порохом, стали с громким шипением рваться, разбрасывая во все стороны угли и немного разрушая идиллическую сырую темноту тропического леса.
      - Погодите вы, стойте! - зачастил, заголосил пряный. - Я должен заявление важное сделать!
      - Я же попросил, кажется! Ну не тяни, Вакси! Что за манера, всегда ты сделаешь торжественную паузу. Расстреляй ты его, и труп куда-нибудь унеси, он же завоняет здесь, рядом с палаткой!..
      - У меня дефицитная четвертая группа крови, - сорвавшимся голосом хрипел пряный. - У меня обе почки, как новенькие, с детства пива в рот не брал... Жертвую для пересадки! - и уже совсем охрипнув от ужаса, добавил. - Я чистый медицинский продукт, меня на пересадку кожи можно целиком...
      Но настырный Вакси уже двинул прикладом ему под ребра и быстрым шагом погнал в лес. Из темноты высунулся по пояс один из гливеров. Он был потный и голый, и он улыбался так широко, что двигались маленькие ушки на бритом черепе. Хлопали один за другим лениво в костре бесхозные патроны.
      - Эпикур, она созналась! - восторженным голосом сообщил гливер. - На двадцать первом созналась!... У нас в лагере шпион!
      - Шпион? - спросил Нарцисс, приподнимая фуражку, и острым взглядом офицера-секретчика пробегая по лицам своих ближайших соратников. - Кто?
      - А вот, вот она! - Гливер боязливо отступил потом вдруг решился и, выбросив вперед руку, ткнул пальцем в старуху Титанию. Эпикура неприятно поразило, что указующий этот перст был напряжен и окровавлен.
      В костре треснуло посильнее. Уголек подпрыгнул и упал рядом со стулом ротного.
      - Ошибки нет? - спросил Эпикур.
      - Все натурально, натурально, - зашумел обиженно гливер, - она и радирует! - он подскочил к старухе, заглядывая ей в лицо. - Что, в Мовзи-лею хочешь?! Чтобы тебя оживили?!
      - Прекратить издевательство над предателем! - потребовал Эпикур и сразу скомандовал. - Сжечь живьем! Облить бензином и сжечь!
      Гливер отступил и пососал свой окровавленный палец.
      - Кого ты хочешь сжечь? - Нарцисс с неохотой, но быстро натягивал комбинезон. - Молодую или старую? Какую из них?
      - Да, обеих, пожалуй!.. Там яма есть хорошая, если помнишь, в сторону скал идти, метров сорок... Там и сжечь!
      - Перед кремацией пристрелить бы!
      - Да-да, следовало бы, надо! Я прикажу!
      Титания стояла неподвижно, сгорбившись и пуская из большого черного рта пузыри. У ног ее вертелась, все так же радостно повизгивая, собака. Где-то невдалеке оглушительно ухнуло, и посыпались с деревьев на брезентовую крышу палатки листья. Пахло сыростью, поганой пищей, пахло кровью и горьковатым соком недозволенных дикорастущих фруктов.
      Глава 4. ТИТАНИЯ
      Во всех сорока воющих друг с другом армиях мира не было человека старше. Титания, единственный доктор наук по теме: "Ветераны в бою как необходимое условие частичной победы", проходила пятую, последнюю в своей жизни практику в джунглях в подчинении Эпикура. Ей было восемьдесят шесть лет. По ее учебникам в это время уже учились правнуки великих героев.
      Именно Титании принадлежит авторство золотой надписи на воротах всех мавзолеев планеты, на всех братских надгробиях, условных и конкретных, надписи, сделавшейся эпиграфом к Великой книге павших. Вот она: "Мы не должны уповать на стихию, уносящую разом несколько человек, ведь нам так нужны братские могилы! Братские могилы - заповедники совести, они украшают нашу жизнь! Без них наша духовная жизнь была бы бедна, а телесная невыносима.
      Вечная слава ночным санитарам мавзолеев и бульдозеристам братских могил! Вечная слава стремящимся пасть смертью храброй! Слава уже спящим в мавзолеях, и только что павшим, и развеянным ядерным ветром - тоже слава!"
      Первую практику, сразу после школы, Титания проходила в центральном военном госпитале в Алтане. Это были годы великих открытий. Как раз, когда девушка пришла в госпиталь санитаркой, раненым активно прививали чуму, холеру, брюшной тиф; госпиталь кипел в работе. Врачи трудились по двадцать три часа в сутки. Час наркоз-сна, усиленное электропитание и опять к хирургическому столу. В те годы действующих армий существовало всего четыре, и, когда впервые в истории науки госпиталь бомбили газовыми бомбами, Титания по маркировке неразорвавшегося снаряда точно определила: бомбили самолеты красно-белых. Титания предложила при следующей бомбардировке самим изнутри взрывать палаты с больными. После этой акции ее приняли в институт без экзаменов. У летчиков оставалось впечатление, что задание выполнено, на самом же деле жертвенные взрывы разносили на куски только отделения с безнадежными больными, давая выздоравливающим бойцам надежное прикрытие. Она шла по палате с высоко поднятой головой, размахивала стоцветным флагом и громко пела военную песню, когда санитары минировали койки. Она выступала с зажигательной речью на митингах.
      - Взрывать безнадежных, спасать надежных! - звенел ее молодой голос. Главное - не победа, главное - процесс. Любые последствия войны позитивны, даже если девяносто девять процентов от общей численности воюющих сторон уничтожено, последний процент окупает работу, переводя ее в новое качество.
      Она была хороша, стройная прямая девушка с шелковистой коричневой челкой и стриженым затылком. Из-под челки сверкали, как на профессора, принимающего зачет, так и на врага с огнеметом в руке, задорные ее глаза. Ее длинные красивые ноги ступали легко и быстро, вне зависимости, ступали они по изрытому взрывами полю, или по сверкающему паркету институтского вестибюля. Ее походка вошла в поговорку и сделалась именем нарицательным: "ИДЕШЬ, КАК ТИТАНИЯ". Ее изящный реверанс, когда юбочки чуть приподняты, а взор чуть потуплен, ее изящный реверанс перед взводом, готовым привести приговор в исполнение, ее изящный реверанс подле выщербленной кирпичной стены вошел в историю войн. Этот реверанс никому не удалось повторить, многие пытались, но пуля всегда оказывалась быстрее скромной девической улыбки.
      Проект: личность против армии, по сути своей носивший чисто феминистический характер и послуживший впоследствии материалом для споров и научных дуэлей, для десятков монографий и сотен восторженных эссе, был, о чем знали немногие, всего лишь маленьким пари, между двумя подругами, снайпером Ли китаянкой с железной рукой, и аристократичной Титанией.
      Титания утверждала, что успеет в расположении вражеского штаба вступить в половую связь и в момент оргазма коротким ножом уничтожить больше офицеров противника, нежели за тот же отрезок времени, китаянка Ли, снабженная винтовкой с оптическим прицелом сделает то же выпущенной с большого расстояния точной холодной пулей.
      Победительницы не оказалось. Когда Титания вонзила свой нож в горло генерала В. прямо в его рабочем кабинете, пуля Ли пробила голову того же генерала. Он был девяносто пятым на счету обеих соперниц. В следующие минуты спецотряд огнеметчиков смел дерево, на котором в теплом гнездышке с комфортом устроилась Ли, а Титанию тут же в кабинете арестовали и через час приговорили к расстрелу. Титанию спас реверанс перед строем, прах китаянки был развеян по ветру над древней рекой.
      Титания была самым молодым аспирантом на кафедре ветеранов. Проходя преддипломную практику, она первая в своей работе соединила понятия морального долга и ответственности перед неодушевленной техникой. Это она ввела определение: "не захочешь умирать - не умрешь, был бы на то приказ" и провела серию удачных экспериментов. Когда количество стариков в армии за один только год возросло на полтора процента, а среди павших снизилось на сорок процентов, Титания получила докторскую степень. В восемьдесят лет она могла уйти на пенсию, на заслуженный отдых, и проходить стажировку по статусу пенсионеров в тыловых деревнях, где кроме напалма и парализующих газов больше ничего не было, но она осталась в строю.
      Теперь она проходила пятую стажировку. Во внутреннем карманчике платья был зашит мандат, вечные контактные линзы питали глаза. Мрак висел над джунглями, но Титания неплохо ориентировалась и по запаху. Ветераны имели право на льготы, и теперь она хотела воспользоваться одной из своих многочисленных привилегий.
      Глава 5. В БОЯХ
      Cквозь листву на черную землю просеивался белыми кляксами зыбкий лунный свет. Грохотало и подпрыгивало где-то недалеко эхо боя. Ночная духота потом и остро пахнущей сыростью заливала глаза и рот. Ноги скользили, ветки резали лица, а шея у каждого бредущего сквозь джунгли сама собою укорачивалась, когда возникал далекий назойливый писк железных бомбострекоз.
      - Наши летят! Слышишь, Титания!?
      Девушка подняла голову, всматриваясь в бархатные разводы мрака. Из-под острого полудиска луны почти бесшумно выныривали один за другим бронекомарики из сопровождения стрекоз. Титания не ответила, она даже не подняла голову.
      "Девчонка, дрянь! Стажер! - про себя злобно проговорила старуха. Прислали агентуру на картошку! Должна-то она была всего-навсего прокопать в минном поле для меня проход, и взрыв-клубни сдать под расписку! Зачем, спрашивается, полезла с десантником целоваться?! Одно слово первый курс!"
      - А далеко еще? - спросила девушка.
      Гливер, перекидывая адски тяжелую канистру из руки в руку, проинформировал:
      - Метров сто еще!
      - Я не дойду!
      - А что случилось?
      Гливер со вздохом поставил канистру на землю и посветил ручным фонариком ей в лицо. Девушка поежилась от света, брызнувшего в глаза. Разорванное, кое-как завязанное на ней платье, все время соскакивало, и она удерживала его обеими руками.
      - Мне в туалет надо!
      "Молодчина какая! Хоть и первый курс! - отметила про себя Титания, прикидывая на глаз расстояние до замыкающего гливера. - Соображает! Но в ее возрасте я бы и одна здесь управилась."
      Позади, за спиной, сквозь неряшливо сросшиеся стволы, были еще видны две большие желтые фары над палаткой Эпикура, большой темный крест на вздуваемом ветром брезентовом боку, низенький столик, все еще разбросанные на нем документы. Медленно двигались высокие тени приплясывающих возле котла гливеров. В те редкие моменты, когда стрельба и взрывы стихали, оттуда долетали всплески губной гармошки, обрывки сальных шуточек и неприятный резиновый скрип спецкомбинезонов.
      - Инструкция позволяет! - оскалился конвоир и процитировал напряженно по памяти:
      - Приговоренный перед казнью имеет право умыться, затянуться три раза табаком, выпить тридцать грамм спирта... - он поперхнулся, вероятно, утеряв точный текст инструкции. - И вообще, туалет... Два шага в сторону и присела под кустом!
      - Ну! Живо! - потребовал другой конвоирующий гливер, судя по нежным усикам и кривой челке, совсем еще мальчик. - Давай-давай! - он помахал своим тяжелым оружием. - Под кустом!
      - А вы смотреть, что ли, на это будете?! - кокетливо поинтересовалась девушка. - Разве полагается?
      Конвоир выключил свой фонарь, и повторил уже жестко.
      - Я сказал: два шага! И присела под кустом!
      - Вы можете удовлетворить свое последнее желание, - сказал юный гливер, даже в полной темноте можно было заметить, как он крутит головой на своей тонкой шее. - Но спирта у нас все равно нет!
      Бомба разорвалась где-то совсем рядом, близко. С шипением осколки срубали над головами листву.
      - Ты где? - спросил в темноте молодой гливер.
      - Здесь! - в моментальном красном отсвете проявилось сосредоточенное лицо с бегающими глазами.
      - Я же сказал - два шага! - неуверенно разомкнулись его губы. - Ты чего это!? Это не по уста-ву-у-а!!!
      С передавленным горлом он не сразу упал. В свете фонарика, выхваченного вторым гливером, голова задушенного стояла на плечах криво, а автомат медленно выпадал из разжимающихся пальцев. Луч фонаря метнулся по зарослям.
      Последний раз этот прием Титания применяла лет двадцать назад, тоже на стажировке, и не была уверена, получится ли у нее. Все-таки восемьдесят шесть лет - не шутка! Кости не те, мышцы вялые... Но выхода другого не было. Она оценивала: замыкающий гливер стоял слишком далеко. А уворачиваться от пуль под стволом автомата, да еще в темноте, да еще вдвоем полное безрассудство!
      Со стороны лагеря ветром принесло звуковой каскад: губная гармошка, прищелкивание пальцев и языков. Ухнула опять рядом тяжелая бомба. Луч фонаря дернулся в последний раз и погас. Споткнувшись о канистру, молодой гливер упал, и так и остался лежать, убитый коротким ударом ноги в висок.
      - Вы ранены? - девушка склонилась к сидящей на корточках Титании.
      - Да нет, годы мои уже не те для этой акробатики! - усмехнулась старуха. - Я уж думала... Ладно, сидеть некогда, собери-ка оружие!
      В свете разрывов темная тропическая зелень будто пульсировала. Теплый воздух дрожал, перенасыщаясь острыми запахами боя.
      - А этих куда? - вешая на плечо автомат и затягивая свое рассыпающееся платье снятыми с гливеров ремнями, спросила девушка. - Прибрать бы надо. Ты смотри, какой курносый?
      - Тебя как зовут-то? - Титания нащупала в темноте фонарик и посветила на лицо девушки, прикрывая отражатель ладонью. - Как зовут, спрашиваю?
      - Аномалия, а что?
      - Вот и хорошо, Аномалюшка!.. Этих нужно подпалить и сжечь, у нас будет минут десять в резерве. Придется за рацией обратно в лагерь идти! Впрочем, - она посветила себе на руку, на большой круглый циферблат. Через три минуты будет атака.
      В лицо Титании ткнулась мокрая волосатая морда, и старуха чуть не расцеловала кобеля:
      - Бобочка, молодец, песик! - Она быстрыми ловкими движениями отстегивала рацию, укрепленную под брюхом собаки. - Пришел, Бобочка! Молодец, что пришел! Ты теперь иди и ляг там, в яме! И веди себя тихо, может, уцелеешь... Есть рация! - уже каким-то восторженным голосом сообщила она.
      Аномалия один за другим сволокла трупы в яму, обильно полила их из канистры и подожгла. Широкие желтые языки пламени выбрали из темноты маленькую старушачью голову в серебряных наушниках. Желтая рука дергалась на пуговке ключа.
      "Передаю открытым текстом, - звенело в эфире. - Передаю открытым текстом. В расположение роты Эпикура вышли пятеро: десантник и четверо пленных..."
      Жирные языки пламени, в котором истончались и будто таяли тела мертвых гливеров, производили впечатление. Аномалия приостановилась. Девушка вслепую дергала затвор автомата. Она не могла отвести глаз от прозрачного лица. Голова юного конвоира была повернута таким образом, что исчезая из этой жизни навсегда, он все смотрел прямо и не мигая.
      Эпикур, с комфортом устроился в палатке. Ротный прилег на спину, вытянул усталые ноги и прикрыл свой обширный живот прохладным листом папоротника. Как и всегда перед сном, он крутил маленький наградной приемничек-медаль. Сон уже смыкал тяжелые веки, когда сквозь ночную рапсодию посыпались звенящие точки и тире. Вражеский передатчик находился где-то совсем рядом. Эпикур сел, роняя лист папоротника и задевая головой брезент.
      - Не дадут нам враги расслабиться! - сказал он, обращаясь к своему заместителю. Благо, радист находился тут же под рукой. Сидел, подобрав ноги, и ковырял во рту зубочисткой. - Переводи, Вакси!
      Багровая клешня радиста смяла зубочистку, и с застывшим от напряжения лицом Вакси забубнил, захлебываясь от растущего ужаса и раздражения:
      "...Кухня Эпикура не отравлена, хотя солдаты едят неохотно. Миски разбрасывают по траве. Сам Эпикур уже приближается к нарушению устава, поеданию запретных плодов..."
      - Это она! - вскакивая и на четвереньках вылезая из палатки, заорал Эпикур. - Проклятая старуха! - Он дрожащими пальцами пытался застегнуть ускользающий воротничок. - Она!
      - Стройся! - вопил Вакси, следуя за своим ротным и размазывая коленом по брезенту потерянный лист папоротника. - Смир-р-р-но!
      Но было поздно. С четырех сторон на поляну бесшумно выходили упакованные в белые комбинезоны солдаты-грили.
      Поблескивали в лунном белом свете их плоские каски. Длинные руки в перчатках неподвижно лежали на спусках облегченных автоматов.
      "Так-так, - подумал Эпикур, - влипли! Теперь без уставного героизма не обойдешься.- он посмотрел налево, где за листвой должен был прятаться дежурный пулеметчик, но ничего не увидел. - Вот только интересно, где же мой пистолет?"
      "Бомбоудар пришелся на полсотни метров к югу", - бубнил приемник-медаль. Но Эпикур не понимал ни слова в этих громких россыпях точек и тире.
      Луна неожиданно погасла. Вероятно, это был аэростат тех же грилей, хотя не исключалась и туча. Положение изменилось. Повалившись на живот, Вакси вытащил из кармана коробочку выносного взрывателя. Грохнуло фейерверком искр и брызг.
      Дистанционно он взорвал котел походной кухни, и тотчас заговорил грубым своим голосом с присвистом пулемет. Грили, подхватывая раненых, так же бесшумно, как только что появились на поляне, отступили куда-то в заросли.
      - К оружию! - запоздало, хрипло и негромко приказывал Эпикур, расталкивая ногами спящих гливеров. - К оружию, говорю!
      Некоторые из гливеров были мертвы, но попадались и умершие во сне от несварения желудка, их отличала пена на ссохшихся губах.
      - К оружию, к оружию, к оружию!..- он так старался, что разбил себе большой палец на правой ноге. - В атаку надо!
      Минут через десять удалось, наконец, положить роту в круговую оборону. Забравшись обратно в палатку, Эпикур приказал Вакси, чтобы тот нарисовал на брезентовой стене снаружи красный крест, а сам все же заснул. Он исходил из боевой психологии:
      "Теперь они не сунутся, пока не подвезут или, по крайней мере, не сбросят на парашюте партию бронежилетов".
      А в каких-то ста метрах от штабной палатки в свете догорающих трупов восторженно хлопала в ладоши, подпрыгивала на месте и визжала, как девчонка, Аномалия:
      - Наши! Наши! Родненькие!
      Когда из черно-зеленой чащи тяжело вышел первый солдат, она кинулась ему на шею. Бряцая автоматом, она обхватила руками белый металлизированный комбинезон и поцеловала жарко в толстый стальной нагубник.
      - Родненький мой! Железненький... Какой же ты холодненький!
      Ремешки на ней лопнули, и платье соскочило на землю.
      - Кто здесь?! - опасливо прикрываясь маленьким щитом, офицер посветил фонариком на женщин. - Пароль!
      Глава 6. ОБЗОР (продолжение)
      Ночь завершилась чудовищным тропическим ливнем с градом. Струи горячей воды затопили джунгли. Палатку с красным крестом на боку вздуло и приподняло над землей. Эпикур проснулся от того, что в его резиновый комбинезон медленно просачивалась горячая вода. Отплевываясь и ругаясь, он вылез из палатки. В кромешном мраке долго шарил, наконец нашел выключатель. Вполнакала загорелась одна из фар.
      В стеклянном от падающей влаги мире, над поляной покачивались в своих надутых комбинезонах спящие гливеры. Перпендикулярно вверх торчали тонкие стволы их автоматов.
      "Скоты! - подумал Эпикур. - И ведь если бы не разработка по проклятому этому комбинезону... Так крепко спят, что затопило бы их, захлебнулись бы, не просыпаясь... Впрочем, умаялись мальчики!.. Целый день в тропиках в резине ходить... - Эпикур почувствовал, что ему становится грустно... - А ведь раньше, лет пятьсот назад, здесь была средняя полоса, и называлось это место то ли Западная, то ли Восточная Европа... И никаких тебе джунглей!.."
      По пояс в воде, голый, потерявший где-то фуражку, с громким плеском Нарцисс проверял караулы.
      - Стой, кто идет!? - слышалось из темноты, и гремел затвор.
      - Абонированный импульс! - слышалось в ответ трезвое слово пароля.
      - Частота?
      - Триста.
      - Проходи!
      - Почему на посту стоишь, когда должен лежать!? - долетали до Эпикура грозные речи секретчика.
      - Так где же здесь ляжешь!? - оправдывался гливер.
      - Обязан, лечь! - настаивал Нарцисс. - Ты утонуть на посту обязан, а букву параграфа выполнить.
      - Что я, мумми-смертник, - бубнил часовой. - Что я могу, когда ноги в жиже скользят!
      - Молчать! С кем разговариваешь?! Как стоишь!? Как щуришься!? Что в зубах!? Почему не вижу потухшей трубочки? Ясно же в уставе сказано: "Часовой обязан иметь в зубах, в левом уголке рта потухшую трубку или трубочку!"
      Эпикур полез обратно в палатку, поймал плавающий планшет из крокодиловой кожи, пристегнул пояс с кобурой, выбрался наружу и ловко для своей комплекции взобрался на дерево, в наблюдательное гнездо. В гнезде оказалось сухо, пахло соломой. Эпикур посветил фонариком. Часовой спал, положив голову на пулеметный диск. Не выключая фонарика, ротный устроился поудобнее и открыл планшет, но погрузиться в размышления над будущим боем мешал навязчивый горько-сладкий запах этих ядовитых плодов. Плоды висели тут же, рядом с гнездом, достаточно было только протянуть руку.
      В резиновой клешне часового был зажат огрызок.
      "Ага, нарушаем!?" - подумал Эпикур.
      - А почему живой в таком случае? - спросил он, тряхнув спящего за плечо. - Плоды жевал?
      - Жевал. - Часовой расплылся в сонной улыбке.
      - Ну и как они, плоды?
      - Ох, как вкусно!.. - часовой даже облизнулся. - Освежают!.. - и тут же весь подобрался, отодвинул железный диск. - Нарекания будут?
      - Ну ладно, ладно... - успокоил его Эпикур. - Вкусно - это не значит, обязательно запрещено!.. Но, если ты ел плоды, то почему же ты живой, я тебя спрашиваю?! Почему живой-то?
      - Тише!
      - Часовой беспокойно заерзал, припадая к резиновому наглазнику инфракрасного прицела своего пулемета. Внизу под деревьями все еще слышался плеск, и гнусавящий голос Нарцисса распекал очередного часового. Но больше ничего, даже ветра не было. Подождав с минуту, Эпикур отстранил гливера и сам заглянул в прицел. Увеличение было стократным. Один глаз Эпикур зажмурил, а перед другим поплыли фигуры грилей. Грили спокойно спали в ожидании своих бронежилетов. Зеленые впалые пятна лиц с багровыми натеками век на месте глаз, зеленые руки на нежно-фиолетовых облегченных автоматах...
      "Вот сбросят им бронежилеты, и они нас голыми руками... Голыми же руками... - думал горестно Эпикур. - Ведь мог же в грили пойти, когда на практику назначали, мог... Чего, балбес, не пошел?! Им умирать запрещено. Правда, если уж убьют, то никакой тебе защиты, никакого упоения страхом в диапазоне трехмесячного боя!.."
      - Вы не туда смотрите, ротный! - прошептал часовой.
      - А куда я должен смотреть?.. Я на противника смотрю!
      - В обратную сторону, ротный!.. Вон же она, я ее уже глазом вижу!.. Идет, спотыкается... Вон, блесточки между стволов!..
      - Где?!
      - Да, вот же, вот!..
      Громко, на весь лес, на одной болезненной для зубов ноте загудел вызов рации. Тут же из палатки выскочил Вакси и, не открывая глаз, защелкал множеством тумблеров. Внизу под деревом замигали, переливаясь, разноцветные лампочки. Отозвавшись на шум, ударило где-то в лесу множество крыл, закаркало множество птичьих глоток. Эпикур, оцарапывая живот, сполз вниз по бугристой коре. Вода почти сошла, она бесшумно впитывалась в землю и теперь доходила ему только до щиколоток.
      - Я - Гнусный! Я - Гнусный! Говорит рота Эпикура! - кричал в железку микрофона Вакси. - Я, Гнусный, перехожу на прием!
      - Я - Соратник, я - Соратник, вторая аудитория! - послышалось из рации. - Лаборатория профессора Призо. Гнусный, фиксируйте свежую боевую задачу...
      Эпикур посмотрел на часы, зеленые фосфорные стрелки не оставляли сомнений: семь часов утра, в Институте начался рабочий день. Он хотел взвесить боевую задачу, но на ум почему-то лез проклятый Сенека со своими экспериментальными мышами. Сенека в эти самые минуты решал аналогичную задачу только в миниатюре, и проклятому оппоненту ничего не стоило взять длинным черным пинцетом с зеленого стекла номерную мышь, обозначенную в модели, как ротный Эпикур, и острыми хирургическими ножницами перерезать ей горло. Хотя результаты лабораторных экспериментов никак не сказывались на подлинных полевых условиях, мысль о Сенеке показалась Эпикуру крайне неприятной.
      - Мне-то что делать? - крикнул с ветки часовой, все еще ожидающий взыскания.
      - Записывай, записывай, - Эпикур потрепал Вакси по жирному плечу. Фиксируй!..
      Рука Вакси, сдавившая в двух пальцах длинную шариковую авторучку, заносила в журнал, подсунутый подоспевшим к палатке секретчиком, текст приказа:
      "...Вступить в бой с ближайшим отрядом противника, на его плечах совершить стандартный шестикилометровый марш-бросок и захватить укрепрайон пряных "Бетон-2". Основная задача - нейтрализация штаба, также обязательное условие при захвате: уничтожение шахтовых ракетных установок. На провокации грилей не отвечать. При возникновении боевой необходимости уничтожать мумми-смертников, не давая им мумифицироваться! Будет обеспечена поддержка с воздуха!.. Как поняли, Гнусный!?"
      Нарцисс стоял без фуражки, навытяжку, лицо его было бледно. Вакси, откинувшись на спину, застыл в шоке.
      "На плечах противника, - повторил про себя Эпикур. - Если останусь жив, то диссертация, конечно, в кармане, но останусь ли!?"
      Бултыхаясь в густой темной жиже и вставая пока только на колени, гливеры поворачивали головы, как по стойке смирно, в одном направлении.
      - Она идет! - жалостно простонал из своего гнезда часовой. - Та самая!
      - Господи! - прошептал Нарцисс. - Я-то думал, отсидимся, ну, кухню взорвем, ну, холера тропическая, шпионов пару-тройку разоблачим, а там, глядишь, неделька-другая, и...
      - Думал, думал... - передразнил его Эпикур. - Не надо думать!
      С треском разворачивалось где-то рядом в лесу множество крыл. Эпикур по одной включил на полную мощность все три походные фары, и в их свете, желтой волной упавшем на затопленную поляну, увидел женщину. Ту самую, в кожаном платье с блестками, без мандата!
      - Ну, а вам что здесь надо? - раздраженно спросил он. - Вы понимаете, что по уставу я не имею права даже разговаривать с вами!? Вы для меня не существуете, у вас нет документов, указывающих на то, что вы существуете!
      - У меня нет документов, - покивала женщина, - но я заблудилась... Я вышла к шоссе, а там никакого шоссе нет, одни воронки!... У вас есть карта?
      - Есть, есть у меня карта! Пожалуйста! - Эпикур вырвал из планшета карту. - Но на ней только наши зоны, вот, смотрите, - он чертил ногтем по карте. - У меня здесь обозначены только пространства, отведенные под войну. Общекультурных и производственных объектов здесь нет!.. Вот, видите? - он провел ломаную линию по толстой бумаге. - Вот, между этим и этим куском леса, несуществующий для нас фрагмент рельефа, и на нем должна быть ваша дорога, но ее не существует, и вас не существует...
      Он вернул карту в планшет и демонстративно отвернулся.
      - Спасибо, я поняла, - устало сказала женщина. - Я просто все время шла не в ту сторону. Спасибо.
      Где-то очень далеко возник звук. Почти неслышное гудение транспортных стрекоз.
      - Нужно побыстрее все делать! - суетливо проверяя свой автомат, говорил секретчик. - Когда им сбросят бронежилеты, будет поздно!..
      Дама сомнамбулически покивала, покрутилась на месте, пытаясь получше представить себе направление, и ее платье с блестками снова исчезло среди черных стволов.
      Вакси не без удовольствия обесточил приемник, щелчком крупного ногтя раздавив в раздражении один из светодиодов, на чем немного и успокоился. Эпикур, сверившись с инструкцией, отдал несколько простых приказов, и спящих грилей просто перекололи ножами. На всех нашелся только один в бронежилете, но он спал крепко, сжимая в металлических пальцах автомат. Эпикур постучал рукояткой пистолета по головному панцирю. Гриль засопел и проснулся.
      - Смотрите-ка, звери какие! - послышалось откуда-то сзади восклицание Вакси. - Варвары!..
      Гриль смотрел сквозь узкие металлические щели в своей непробиваемой маски, и голубые глаза его безучастно мигали.