— Я признаюсь, Юрий Сергеевич, мы за вами больше трех месяцев наблюдаем. Нет, не ходим следом, а так, время от времени. Ну, установочки определенные сделали, материальчик кой-какой собрали. В начале лета попал нам в руки один зверек, кажется, Аликом зовут.
— Рыжая челка, передние два зуба золотые? Кликуха Серый?
— Вот-вот, — Владимир Леонидович кивнул. — У нас в банке решетку вырезали, мы этого парня и прихватили. Стали его крутить, ясно, что он не сам по себе. Очень он в ментовку не хотел, начал колоться, дружков называть...
— Я такому "дружку" морду набил. Он хотел, чтобы я за копейки чуть ли не на мокрое пошел, — Юрий возмущенно передернул плечами.
— Насчет "мокрого" он промолчал, а что вы человек на расправу быстрый, сообщил. И в группу "Лисы" вы не пошли, вообще особняком держитесь, хотя с зоной знакомы. Ну, мы в одном месте поинтересовались, в другом, все говорят, мол, Авил, вроде так вас кличут, парень замкнутый, ищет, где хороший куш взять.
— А кто не хочет? — усмехнулся Юрий. — Только один умеет, другой нет. Я бы раскрутился, начальный капитал нужен. У меня в жизни не было денег и не предвидится. Связей серьезных нет, а за копейки рисковать я не стану.
Юрий уже сообразил, что собеседник насчет охранного бюро врет, ищет исполнителя на какое-то дело. И нужен ему человек сильный, решительный, готовый рискнуть, но милиции неизвестный. Давняя судимость Юрия его не пугает, главное, Авилов сейчас ни с кем не связан, стоит особняком. Судя по тачке, одежде, манерам, новый знакомый — человек с деньгами, да, видно, на такое дело у него нужных связей нет. И Юрий подумал:
"Есть Бог, раз он нас свел, человек ищет исполнителя, я ищу солидного заказчика".
— Стрелять приходилось? — неожиданно спросил Владимир Леонидович. Он уже знал, что в юности Авилов увлекался стрельбой, чуть не в сборную Москвы входил, потом бросил.
— С десяти метров в сарай не промахнусь.
— Посмотрим. Иди к нам в охрану, платим валютой. У нас в основном бывшие менты, публика довольно трухлявая, ленивая, нам решительный, быстрый парень не помешает.
"Снова врет, — понял Юрий, однако не насторожился. — Почему не заработать, почую, что дело пахнет керосином, слиняю".
Он считал себя умным, действительно был далеко не глуп, но против профессионалов был мальчишка.
— Я не хочу, чтобы тебя раньше времени в офисе видели. Нас же ментовка просвечивает, ФСБ рядом крутится. Давай завтра в тир смотаемся, я взгляну, как ты оружие в руках держишь. Идет?
— Можно. Только давайте договоримся, уважаемый, коли серьезно, так серьезно. За завтрашний день вы мне сто баксов платите, я же свои коммерческие дела срываю. А дальше решим.
— Договорились, — хозяин кивнул. — Я тебе утром позвоню, потом заеду. А стольник свой держи, — он протянул Авилову сто долларов. — Чтобы спалось тебе спокойнее. Надень спортивный костюм и кроссовки.
— Лады, — Юрий выпрыгнул из остановившейся "Волги", дошел до своего подъезда пешком.
Парню и в голову не могло прийти, что он ступил на бревно, которое с каждым шагом будет становиться все уже и уже, пока не превратится в лезвие ножа.
Утром Юрий стрелял довольно посредственно. Тренер и человек, назвавший себя Владимиром Леонидовичем, наблюдали со стороны. Тренер морщился, наконец не выдержал, подошел к Авилову, поправил ему руку, что-то сказал, вернулся и заявил:
— Я встречал материал и получше. Все зависит от того, как он скоординирован, насколько владеет своей мускулатурой, нервами, много чего. Тренер сборной толком не ответит на вопрос, из кого получится стрелок, а кто умрет посредственностью. Есть такое понятие — чувство выстрела, но никто это чувство в руках не держал, — тренер хохотнул. — Пусть недельку часа по четыре, с интервалами, конечно, постреляет, тогда можно будет сказать. В принципе рука у него есть.
Когда Авилов снял наушники и подошел, Владимир Леонидович сказал:
— Условия прежние, сто долларов в день, тренироваться и жить будешь здесь, тебя всем обеспечат. Через неделю вернемся к этому вопросу. Идет? — Он протянул руку.
— Идет, — Авилов ответил на рукопожатие, задержал ладонь, заглянул ему в глаза. — Учтите, я в человека никогда стрелять не буду.
— Глупости! — Тот выдернул ладонь и поморщился. — Какой же из тебя к черту охранник? Заходи, бери, не бойся, я вегетарианец? Ладно, обождем неделю, может, тренер и забракует тебя.
Через час Грек, который был начальником, вербовавшим Авилова, сидел в кабинете одного из сотрудников администрации президента.
Хозяин кабинета был выдвинут сюда большими деньгами. Президента обкладывали, как первобытный человек обкладывал мамонта, — гиганта окружали маленькие люди. Каждый человечек в отдельности почти ничего не значил, но скопом они составляли непробиваемую стену.
Грек смотрел на хозяина кабинета уважительно, но несколько скептически. Сам он был специалистом, заменить его можно только другим специалистом, в то время как хозяина кабинета можно заменить кем угодно, хоть официантом. Грек — осколок империи, некогда именовавшейся КГБ, — повидал столько начальников, что их не то что запомнить по имени, пересчитать невозможно. Они исчезли, испарились, а Грека все передвигали по шахматной доске, называли то пешкой, то фигурой значимой, он играл и за черных, и за белых, порой даже объявлял шах, затем терялся среди других фигур, но снять его с доски не мог ни один гроссмейстер. Без греков не складывалась партия, невозможно было вести игру.
— Я вами недоволен, Николай Леонидович, крайне недоволен, — истинного имени-отчества не знал даже шеф. — Вам поручили серьезное задание, а вы, извините, ерундой занимаетесь. — Он покосился на телефон.
А Грек насмешливо подумал: ты слишком мелок, чтобы твой кабинет прослушивать. Если такими заниматься, никакой аппаратуры не хватит.
— Вы должны подготовить... — чиновник вновь покосился на телефон и понизил голос до шепота: — Киллера! А вы подбираете на улице мелкого уголовника, начинаете его обучать стрельбе.
Грек мог спросить: а где взять нужного человека? Он должен быть не связан с уголовным миром, верен, молчалив и одинок. Он должен быть неизвестен ментовке и ФСБ, но согласиться выполнить задание. Спокойный, уравновешенный, сильный и ловкий, а стрелять он может и средне, так как расстояние будет ерундовым, несколько шагов. Главное, исполнителя не должны подвести нервы. Может, пригласить из "Альфы" и оповестить о теракте человек сто?
Грек молча слушал словоблудие чиновного дилетанта, хотел напомнить ему, что даже американская машина использовала двинутого по фазе Освальда. Классные специалисты существуют, но они известны, как кинозвезды. А принцип "домино" придумал не он, Грек, этот принцип родился вместе с мафией.
Вышеописываемые события происходили в августе, а сегодня, в начале сентября, в день, когда был убит диктор телевидения, сыщик Гуров освободился поздно. Он взглянул на часы, прикинул, что успевает к концу спектакля, и поехал к театру, чтобы встретить Марию. Цветы он не купил, знал — актрису будет поджидать достаточное количество сумасшедших с букетами.
Все было, как он и предвидел. Стоило Марии выйти из служебных дверей театра, к ней бросилось несколько мужчин, каждый протягивал цветы. Гуров подошел, большинство знали его и невольно отступили.
Мария одарила сыщика неласковым взглядом, но твердо взяла под руку. Он поцеловал актрису в висок.
— Возьми букетик, люди старались, — сказал Гуров громко.
— Взять у одного — обидеть остальных, — ответила Мария, улыбнулась окружающим: — Спасибо, мальчики, тронута вниманием, жду вас послезавтра. Моего дражайшего наверняка не будет, и мы закатимся куда-нибудь выпить по рюмке водки.
Когда они сели в машину, Гуров сказал:
— Принципиально заявлюсь.
— Не болтай, командир. Я уже слышала, что Леню убили. Розыском займешься ты? — Мария успела обучиться профессиональным выражениям. — Я не произношу слов "ужас" и "кошмар", в Москве убивают ежедневно. Говорят, ты талантлив, докажи ублюдкам, что заказные убийства раскрываются. Вытащи мразь на свет Божий, поглядим, что потянется.
— Автоматная очередь, — ответил Гуров.
— А в тебя никогда не стреляли? Ты выбрал профессию, мы ее терпим... — Мария говорила жестко, на грани срыва.
— Я постараюсь, Маша.
Ночь они не спали, молча лежали рядом. Когда начало светать, Мария встала, вела себя так, словно ничего не случилось. Накинула халат, туго подпоясалась, сварила чашку кофе, принесла Гурову в постель, спросила:
— Тебе нельзя выпить рюмку коньяка?
— Мне теперь долго будет нельзя, — он сел в кровати, отхлебнул кофе.
— И почему такая жизнь мерзкая? Живи мы в цивилизованной стране...
— Скажи еще, если бы был Бог! — перебил Гуров. — Мы с тобой не можем жить в другой стране. Как любое животное, не можем сменить среду обитания. Рыба плавает, птица летает, мы родились и живем в России.
— Тебе умышленно всучили это дело?
— Такая у меня работа и должность подходящая. Кроме меня самого, виновных нет.
— Можешь быть уверен, я от тебя не отступлюсь, хотя и надоел ты мне чертовски. Самое неприятное в моем положении даже не то, что театр и кино отнимают все силы. Плохо, что я люблю тебя и не могу бросить к чертовой матери. Допивай кофе, делай свою изуверскую гимнастику, отправляйся и не думай обо мне, — она чуть заметно усмехнулась. — Хотя ты и не думаешь.
Он выпрыгнул из постели, обнял Марию так, что она задохнулась, и упал с ней обратно в постель... Встали они примерно через час и занялись каждый своим делом.
Глава вторая
Опергруппа работала. Обстановка в кабинете Гурова изменилась, не шутил даже Станислав.
Установили людей, что прошли на телецентр через бюро пропусков, всех проверили по оперучетам. Переговорили со штатными сотрудниками, которые эти пропуска заказывали, выяснили, находились ли приглашенные в редакциях в момент совершения убийства. По каждому факту отписали рапорты, которые Гуров небрежно прочитал. Он был убежден: традиционный метод розыска ничего не даст, собака зарыта в другом месте.
Станислав предложил попытаться установить местопребывание известных розыску киллеров. Гуров махнул рукой, спросил:
— Станислав, ты бы согласился стрелять в подобной обстановке? Нет! А профессиональные убийцы выжили из ума? Если бы пригласили профессионала, он бы сам определил время и место выстрела, к телевидению он даже бы не подошел.
С раннего утра и до семи вечера занимались установками и различными проверками, позже изводили бумагу и чернила, писали и писали. Оперативники занимались тяжелой бессмысленной работой. В кипе бумаг, которую они изготовляли ежедневно, никакой зацепки не существовало. Гуров работал меньше всех, часами сидел за столом, смотрел в окно, изредка подбадривая товарищей:
— Противно, знаю, сам терпеть не могу писать никчемные рапорты, приходится. Когда бюрократы призовут нас к ответу, мы должны воспользоваться их же оружием, мол, мы работаем, извольте ознакомиться.
Лишь однажды Станислав пошутил:
— Как написано в "Золотом ключике": еще десять тысяч ведер — и золотой ключик у нас в кармане.
— Все это вздор, нужен агентурный подход. Только я не знаю, кого и к кому подводить и кого вербовать. Это чужой стадион, я даже не ведаю, во что на нем играют, — ответил Гуров.
Только следователь Гойда допрашивал людей, которых ему доставляли оперативники, и не огрызался. На пятый день безуспешной работы он передал Гурову листок с фамилией и адресом и сказал:
— Эта девушка что-то скрывает. Я не стал на нее давить, так как, кроме интуитивной уверенности, ничего не имею. Она работает в буфете, в момент убийства находилась в кабинете, расположенном через дверь от нашей гримерной. У нее в этой комнате помощником режиссера работает подруга, они вместе учились в школе. Почему врет буфетчица, что она скрывает, непонятно. Но что она врет и недоговаривает, могу поклясться.
— Давыдова Нина Петровна, двадцать пять лет, образование среднее, проживает... работает уборщицей.
— Была уборщица, сейчас буфетчица, я написал, как она числится в штатном расписании, — пояснил Гойда.
— Внешние данные, манера одеваться и говорить? — спросил Гуров.
Прежде чем ответить, Гойда взглянул недоуменно, пожал плечами — обычная девчонка московского розлива. Гуров же ничего объяснять следователю не стал: предстояла оперативная разработка, прокуратура о ней знать не обязана. Сыщик верил следователю, но существует порядок, человек должен знать только то, что ему необходимо для работы.
Гуров запер свой сейф уже около восьми вечера и попросил Станислава отвезти его домой, мол, кончился бензин.
Станислав слишком хорошо знал друга, чтобы поверить в его байку.
Когда они приехали к Гурову и стали варить традиционные пельмени, Станислав сказал:
— Ну, выкладывай.
Гуров молча протянул другу листок с установочными данными на буфетчицу, пояснил:
— Следователь убежден, что девица на допросе недоговаривает.
— И ты предлагаешь подвести мою Катюшу Сметанину? Обсудим, не так все просто. Катерина сменила цвет. Потом объясню. Не хотел тебе до времени говорить, но у меня тоже новости. — Станислав замолчал, уже жалея о сказанном. Слишком серьезная была его версия и совершенно сырая. Зачем болтать раньше времени? Лева в случае неудачи издеваться не станет, но он перенапряжен, издерган, и совершенно ни к чему дразнить его и напрасно обнадеживать.
— А ты реши просто, — Гуров слил пельмени, выложил на сковородку, чтобы слегка поджарить. — Если я могу конкретно помочь, говори, если нет, работай один, пока не получишь дополнительную информацию.
— Сам знаю, не дави, — огрызнулся Станислав и тут же продолжил: — Понимаешь, я все эти дни шатался по коридору у дверей гримерной, изучил, кто работает в соседних кабинетах, кто и когда входит и выходит, естественно, со всеми перезнакомился. В основном это девушки, парней значительно меньше, и все знают, кто я такой и откуда. Неожиданно позавчера одна девица спросила меня, не присылали ли мы своего сотрудника еще до убийства диктора? Понятно, я сказал, что присылали, назвал вымышленные приметы. А девушка и говорит: значит, она ошиблась и видела совсем другого мужчину. Короче, я установил, что за два дня до убийства в коридоре заметили мужчину, который, как и я, проходил несколько раз мимо гримерной. Он ни в один кабинет не заходил, шел, не останавливаясь, вскоре возвращался. Я проверил, никто из редакции похожего человека к себе не приглашал, пропуск не заказывал. Народу там толчется уйма, но сотрудники знают друг друга, по крайней мере, в лицо. Того мужчину видела не одна девушка, а несколько, я со всеми переговорил, данные их переписал, но рапорт не подавал. Нам такую бумагу в деле иметь ни к чему. Проходил неизвестный, приметы усредненные, только все отмечают: шел он медленнее, чем ходят телевизионщики, которые в основном бегают. Мужчина подходящего возраста, очень спокойный. И чем ты можешь помочь?
— Тем, что выслушал, ты не таскаешь груз в одиночестве. Как он выглядит?
— Лет тридцати, моего роста и телосложения, хорошо тренирован, физически силен. Блондинистый, коротко стриженный, одет, как и большинство: кроссовки, джинсы, куртка кожаная турецкая. Последнее девчонки безошибочно определили.
— Откуда информация о тренированности и силе? — спросил Гуров, выкладывая пельмени на тарелки.
— Тут чистое везение. Одна из девушек спросила у парня-оператора, мол, что за мужик у нас появился? Тот глянул, пожал плечами, в шутку предложил познакомить, а парня невольно запомнил. Тот оператор — мастер спорта по гимнастике и в человеческой физике понимает. Как профессионал он отметил, что человек шел вверх по лестнице, держа руки в карманах куртки, и шаг у него был пружинистый и легкий, и корпусом он не вихлял. Оператор мне объяснил: так идти может лишь хорошо тренированный человек, даже просто сильный парень хоть раз, а помог бы себе руками, схватился бы за поручень, либо просто вынул руки из карманов.
— Да-да, — Гуров кивнул. — Интересно только, что с этим делать? Такие приметы нам помочь не могут. Но парень занятный. Ты его описываешь, а я словно вижу, будто встречал.
Они быстро расправились с пельменями, Гуров налил кофе, Станислав недовольно сказал:
— Ты старший, должен заботиться о моральном состоянии команды. Мне надоели пельмени, бульон из кубиков, сухой закон.
Жизнь и так достаточно хреновая. Ищи нам какого-нибудь продюсера, нужны деньги.
— Серьезно? Ну ты, Станислав, оригинал. Никому не нужны, а тебе вынь да положь! Что ты говорил о Кате Сметаниной? Какие возникли сложности?
— Катерина влюбилась! Даже не так! У нее серьезный роман с "новым русским". И молодой мужик со своими миллионами и "Мерседесами" сдался на милость победителя. Я ее увидел, не узнал. Деньги, Лев Иванович, страшная сила!
— Скажи что-нибудь пооригинальнее, — вставил Гуров. — А ты здесь при чем? Ты девушку к себе в койку не тащишь.
— Ты правильно выразился, я теперь абсолютно ни при чем. Об этом мне девушка вежливо, но недвусмысленно сообщила. У нее ныне четкий распорядок дня, который начинается значительно позже полудня. Уйма забот. Массаж. Парикмахер. Новые подруги... Магазины... Опер тут не вписывается. И ни с какой буфетчицей она знакомиться не пожелает, тратить на нее время и пить в подсобке не будет.
— Станислав, как получилось, что у нас нет ни одного подходящего агента? — спросил Гуров.
— А мы последнее время все в высших сферах кувыркаемся.
— Раз Игорь Гойда сказал, что девица что-то скрывает, значит, так оно и есть.
— А чего ты от меня хочешь? У тебя жена актриса, обратись к ней, Марии полезно пообщаться с простым народом.
— Интересно, — Гуров кивнул. — Давай еще что-нибудь.
— Надень старый костюмчик, пару дней не брейся, дерни стакан и валяй сам.
— А если ты? — В голосе Гурова прозвучала просьба.
— Мне при моих внешних данных понадобится месяц и более, с непредсказуемым результатом. А нам нужен ответ через два-три дня.
— Вот попали, на ровном месте и мордой об асфальт, — подвел итог Гуров и услышал, как хлопнула входная дверь. — Сколько же сейчас? — Он глянул на часы. — Мария вернулась.
Она, как обычно, первым делом скинула шпильки, вошла на кухню, сказала:
— Привет! Не знала, что у нас гость, туфли сняла. Извини, Станислав, — оглядела пустые тарелки.
Мужчины встали. Гуров кашлянул, хотел было начать импровизировать, но Мария лишь махнула на него рукой:
— Сиди, я вижу. Стасик, принеси от двери сумку, еле доперла до лифта.
— Здравствуй, Мария, — проходя мимо актрисы, запоздало пробормотал Станислав. Никто и никогда, даже в детстве, не называл его Стасиком. Станислав, в крайнем случае — Стас.
Он принес огромную сумку, с трудом водрузил на кухонную тумбу.
— Из-за твоей идиотской ревности, уважаемый Лев Иванович, я не разрешила сопровождающим занести такую тяжесть в квартиру. Правда, узнав, что ты уже вернулся, они и не шибко рвались. — Мария, сидя в плетеном кресле, нагнулась, потерла ступни. Вот заставь вас с утра до позднего вечера походить в узких туфлях на высоком каблуке, узнали бы, почем фунт лиха. А то сидят как в воду опущенные, дело у них, видите ли, не складывается. Стасик, потроши сумку, подними настроение.
Станислав начал вынимать многочисленные свертки, запахло копченостями. Затем он извлек на свет Божий две бутылки коньяка и литровую банку черной икры.
— Сообщу по секрету, что я талантливая актриса и красивая женщина. И меня любит не только нищий мент, но и зритель. Среди них встречаются люди бескорыстные и богатые. Один, к примеру, живет в Астрахани. Полковник, порежь рыбки, положи икру в тарелку, налей по рюмке, сегодня я генерал и разрешаю.
Станислав щелкнул каблуками и бросился выполнять приказание. Мария показала Гурову кулак.
— Слово скажешь, убью, и меня оправдают.
Гуров облизал ложку, потянулся и сказал:
— Завожу роман с директором рыбного магазина.
— Разбежался, — Мария налила себе вторую рюмку, выпила, закусила копченой севрюгой. — Она увидит твои голубые глаза и растает. Ну, ладно, хватит играть в молчанку, выкладывайте, что у вас произошло? Что убили Леню, я знаю. Что вы топчетесь на месте, известно. — Мария слегка захорошела. — Что случилось сегодня? Ну? — И она хлопнула ладонью по столу так, что брякнула посуда.
— Ну, — повторил Станислав, глядя на Друга.
— Скажи, только коротко, — Гуров закурил.
Станислав уложился в четыре фразы.
— Некая девица знает нечто для вас важное и не говорит. А вы поникли, словно лютики? Гуров, ты с ней разговаривал? — спросила Мария.
— С ней говорил опытный человек. С пустыми руками к ней не подойти, — ответил Гуров. — Задерживать нет оснований, поговорить и отпустить... На следующий день узнает все телевидение, к обеду узнают газеты. Наш разговор подадут как допрос с пристрастием. Не исключено, что девушку убьют или она пропадет. Тут нужен свой подход.
— Так нащупай, черт тебя побери. Любую женщину можно уговорить, разжалобить. Найти нужную струну. Заплакать, в конце концов! Гуров, ты умеешь плакать? — Мария пристально посмотрела на сыщика, тяжело сглотнула, ее глаза наполнились слезами.
— У меня другая профессия! — Гуров отшвырнул стул и вышел из кухни.
— Я все-таки его выгнала, — Мария взяла бутылку, налила Станиславу и себе, подмигнула и быстро выпила.
Ночью Мария целовала Гурова и шептала:
— Я справилась бы с ней за пару часов, милый. Но ведь тебе это будет неприятно. Я уверена, ты можешь сам... Я тебя научу, ты исполнишь роль по высшему классу. Слушай меня...
* * *
Это был не буфет, скорее бар. Минуешь постового милиционера, дальше по центральному проходу и, не доходя лифтов, слева ведет лестница вниз. Здесь и расположен один из баров Центрального телевидения. Низкий потолок, приглушенный свет, стойка вдоль стены, на углах она загибается. Четыре девушки, переговариваясь с посетителями, — все друг друга знают, — предложат салат, сосиски, пирожные и, конечно, кофе. Как объяснили Гурову, спиртное здесь то разрешали, то запрещали, сейчас был период либеральный. Помещение большое, народу много, ни о каком доверительном разговоре в подобной обстановке не могло быть и речи.
Сыщик узнал Нину Давыдову сразу, хорошо описал Гойда, да она и выделялась среди товарок сравнительной молодостью и претензией в одежде на элегантность. Гуров прошелся по просторному залу, заметил несколько виденных по телевизору лиц, выждал, когда у стойки напротив Нины остался лишь один человек, подошел и поздоровался:
— Здравствуйте, Нина, мне, пожалуйста, чашку кофе.
Она невнятно ответила, взглянула на часы, что помогло Гурову задать вопрос:
— Простите, Нина, у вас бывает перерыв?
— Я живой человек, — не сердито, но и без приязни ответила девушка. — А вам-то какое дело?
— Я из МУРа, мне надо с вами поговорить, — тихо сказал Гуров. Он умышленно назвал МУР — каждый москвич о нем читал, смотрел кино или просто слышал. А что такое Главное управление уголовного розыска министерства, знают лишь профессионалы.
Нина вздрогнула, без нужды переставила чашку, поправила волосы и зло ответила:
— Ваш товарищ уже допрашивал меня. Больше я ничего не знаю.
Явная нервозность девушки доказывала, что следователь был прав. Нина Петровна Давыдова что-то скрывала и делала это очень неумело. Гуров нарочно как бы предупреждал девушку, что ей предстоит неприятный разговор. Гойда сказал, что методом натиска, давления от Давыдовой ничего не добьешься. Она замолчит, возможно, расплачется, а теперь, когда она уже официально допрошена, могла и проконсультироваться со знающим человеком, и потребует предъявить обвинение и вызвать адвоката. По совету Марии сыщик избрал иной путь — не вынуждать Нину, а уговаривать. Он решил создать для девушки наиболее благоприятные условия: не привозить ее в служебный кабинет, разговаривать на ее территории и предупредить заранее, дать ей время собраться и успокоиться.
И, словно пытаясь доказать тщету его намерений, Нина быстро повторила:
— Я сказала все. Больше я ничего не знаю! — Выставила на стойку табличку "Перерыв" и ушла.
Гуров знал, день предстоит длинный, трудный, взял свой кофе и сел за столик. Мария долго размышляла, как одеть сыщика, отыскала его старые брюки, тщательно отутюжила, вытащила из-под шкафа поношенные кроссовки, почистила серый однотонный свитер, приказала побриться, но одеколон не употреблять. В результате Гуров выглядел человеком среднего достатка, седые виски не облагораживали его, а доказывали, что жизнь у мужика далеко не сахар. Непривычно одетый, Гуров невольно потерял свою выправку. Только глаза на тусклом фоне стали ярче, еще заголубели.
Прощаясь утром, Мария сказала:
— Можно надеть очки, но, боюсь, получится уже двадцать два. Не вздумай ее разглядывать или делать комплименты, смотри прямо перед собой и размышляй о грустном. Вспомни что-то конкретное из своей жизни и непрерывно думай об этом. И самодовольная улыбка с твоей физиономии исчезнет.
Сыщику не пришлось долго копаться в своей памяти. Он вспомнил, как убили его подчиненного, и он пришел к покойному домой и разговаривал с его матерью. Вспомнил шаль, в которую куталась худенькая женщина, ее тонкие руки со вздувшимися венами. Как она цеплялась за свою шаль и терпеливо ждала, когда же оставшийся в живых начальник ее мальчика уйдет, оставит ее одну и можно будет поплакать.
Гуров так погрузился в воспоминания, что не заметил, как появилась за стойкой Нина, начала работать. А вернули сыщика к реальности толчок в плечо и голос остановившегося рядом парня:
— Слушай, мужик, не бери в голову. Хочешь, я тебе выпить куплю?
Гуров смутился, он уже забыл, когда смущался последний раз, и после паузы ответил:
— Спасибо, у меня есть. — Он поднял голову, глянул на парня. — Только мне нельзя, — ткнул пальцем в печень.
— Зашитый? Тогда понятно. Вот жизнь блядская, — парень хлопнул Гурова по плечу и ушел.
Сыщик почувствовал чей-то взгляд, поднял глаза и увидел Нину, которая обслуживала веселую компанию, а смотрела на Гурова. Он покосился на часы — сидит уже второй час.
Прошло еще некоторое время, он мельком взглянул на Нину и увидел, что она жестом подзывает его к себе. Он вновь заставил себя вспомнить мать Бориса Вакурова, поднялся, не торопясь подошел к стойке. Давыдова уже не так агрессивно произнесла:
— Я же вам русским языком объяснила, мне сказать больше нечего.
— А мне генерал приказал с вами переговорить. Я офицер и обязан, — ответил Гуров.
— Так вызывайте к себе, ведите к своему генералу, я ему объясню.
— У нас ничего хорошего нет, а здесь уютно. Я подожду.
— У меня смена черт-те когда кончается, домой надо. Обед на завтра... — она махнула рукой. — Некогда мне с тобой ля-ля разводить.
— Я понимаю, — сыщик помолчал. — Я писать ничего не буду.
— Может, тебе налить? — неожиданно спросила Нина.
— Я непьющий... если за компанию...
— Хочешь, чтобы меня с работы поперли?
— Так ведь и я на работе, — Гуров пожал плечами.
— Черт с тобой! Сейчас людей поубудет, сядь в дальнем углу, кофе возьми. Ты ел чего?
— Спасибо, я завтракал, — ответил Гуров и отвернулся.
— Что-то по тебе не видно. Зарплату хоть платят? — спросила Нина.
— Случается, — соврал Гуров и от стыда снова отвернулся.
Давыдова расценила это по-своему и сердито сказала:
— Ладно-ладно, ты мне здесь слюни не распускай. В Москве каждый день убивают. Ты что, за всех в ответе? Бери кофе и садись, я скоро приду.
— Спасибо, — Гуров взял вторую чашку кофе, полез за деньгами, но Нина его остановила:
— Иди уж, успеется.
— Спасибо, — повторил сыщик и отправился в указанный угол.
Гуров оценил переход на "ты" и перемену в ее настроении и подумал, что вид у него, значит, жалкий. Если информация у Нины "горячая", то он, полковник Гуров, спрячет ее до поры. Подставлять такую женщину — грех. А в том, что он информацию добудет, сыщик уже не сомневался.
Он еще не допил кофе, как подошла Нина, принесла бутерброды, две бутылки минеральной, в одной из бутылок оказалась водка. Девушка плеснула в бумажные стаканчики, сказала:
— Жизнь пошла поперек, — выпила и стала есть.
Гуров тоже выпил и искренне поддержал:
— Не жизнь, а грязное существование. И почему приличный человек должен врать, изображать невесть чего, убирать чужое дерьмо. Никому не известно.
— Я по вашему делу все рассказала, и ты мне вопросов не задавай, — Нина налила по второй. — Ты здоровый, красивый мужик и несчастненьким не прикидывайся. Тебя приодеть, отбоя от нас не будет.
— Я не жалуюсь, — Гуров улыбнулся.
— Женатый?
— Обязательно.
— Жена красивая, любит?
— Красивая и любит, — ответил Гуров. Мария предупреждала, что такой вопрос будет непременно и ответить на него следует именно так.
— И ты жену любишь?
— Люблю, — признался Гуров.
— И давно женаты?
— Порядочно, я же не мальчик.
— Это надо! — Нина налила по третьей. — Мужик признается, что женат, любит и у него в семье порядок. Я что же, тебе совсем не нравлюсь?
— Почему? Вы девушка интересная, и фигура у вас отличная, — искренне ответил Гуров и от удовольствия, что может сказать правду, вновь улыбнулся. Хотя Мария запретила, скользнул взглядом по высокой груди собеседницы и одобрительно кивнул.
— Так какого черта ты о своей любви к жене рассказываешь? — возмутилась Нина.
Гуров неожиданно вспомнил одну из любимых фраз Станислава и ответил:
— Что выросло, то выросло.
Нина хитро прищурилась, спросила:
— И ты никогда-никогда налево не завернул?
— Я не люблю такие разговоры, — и Гуров не заметил, как вновь ссутулился, почувствовал, что говорит ненужные слова.
