Убитый сидел в гримерной, где наводят марафет на телезвезд, свесив голову на грудь. В височной части виднелось небольшое пулевое отверстие.
      Убийство произошло за пять минут до прямого эфира, когда диктор первого канала зашел сюда, чтобы положить тон, попудриться да поправить безукоризненную прическу.
      Небольшая тумбочка стояла рядом с креслом, где сидел труп, — бывший популярный диктор, любимец женщин... За ней неловко примостился старший следователь городской прокуратуры и писал протокол осмотра места происшествия.
      Следователь был полноватый, писать ему на узкой тумбочке было крайне неудобно. Старший оперуполномоченный по особо важным делам полковник милиции Гуров стоял в дверном проеме. Он хотел сказать приятелю, мол, сядь ты как человек, ты сейчас здесь главный. Однако молчал.
      Полковник Гуров в данный момент выполнял важную роль швейцара, то есть никого и никуда не пускал. Ни в гримерную, ни из гримерной. Известие об убийстве распространилось по телецентру неимоверно быстро, и все время находились люди, которым было жизненно необходимо войти в небольшую гримерную.
      Молоденькая худенькая уборщица в линялом, некогда синем халате требовала тряпку, забытую у тумбочки, так как тряпку обязательно сопрут, а их не напасешься.
      Гуров спокойно объяснял: пока он здесь стоит, из комнаты ничего не сопрут.
      — Вон лежит в углу! — чуть не плакала женщина. — Я только возьму и уйду.
      — Нельзя, в тряпку завернут пистолет, — врал Гуров, преграждая ей путь.
      — Раз-ре-ши-те, — раскатывая слова по слогам, рокотал мужчина начальственного вида. — Я член совета директоров!
      Гуров смотрел на растущую толпу поверх лысеющей головы молодого начальника:
      — Уберите ногу, я испорчу ваш дорогой ботинок. — Отодвинул ногу директора с порога, закрыл дверь и привалился к ней спиной.
      Следователь и оперативник работали вместе не первый раз. Гуров поражался тому, как быстро Гойда пишет. Поражался его непробиваемому спокойствию и полному несоответствию округлой, мягкой внешности — поистине железной выдержке и поразительной последовательности в соблюдении каждого пунктика закона. Конечно, уборщице тряпку можно было отдать, а настырного молодого начальника в гримерную на минуту впустить, но только не тогда, когда работал Гойда. Впущен был лишь врач, констатировавший смерть, даже следственная бригада, которой предстояло возиться и возиться, ждала за порогом.
      Фотографирование, поиски несуществующих отпечатков пальцев, не имеющих никакого отношения к делу следов — все это было еще впереди.
      Разумеется, "швейцаром" можно было поставить не полковника, а сержанта, но Гуров знал: дотошный Гойда никогда ничего просто так не делает. И лучший из московских сыщиков достойно нес свой крест, не отвлекал товарища разговорами, не советовал, что еще необходимо внести в протокол осмотра. Следователь лучше делает свою работу. Пройдет время, и сыщики не раз перечитают его протокол, бывает, единственную бумагу в деле, в которой есть какая-то зацепка, возможность найти что-то новое и ценное, порой решающее.
      — Лев Иванович, впускай криминалистов, — сказал Гойда, складывая свои листочки и растирая затекшую поясницу. — Понятые, подойдите, пожалуйста, и распишитесь.
      Следователь и опер вышли в коридор, Гойда сказал:
      — Вы не стойте здесь, господа, ничего интересного за дверью не происходит. Криминалисты закончат свою работу, дверь я опечатаю.
      — С Леней-то попрощаться можно? — спросил кто-то.
      — Труп увезут, все остальные вопросы — к телекомпании и родственникам. Похороны. Поминки. Будет ли выставлен гроб и когда.
      По коридору приближалась большая группа мужчин явно руководящего вида. Гуров узнал своего непосредственного шефа — начальника главка генерал-лейтенанта Орлова, первого замминистра генерал-полковника Шубина, нескольких контрразведчиков и телезвезд. Сыщик взял следователя за плечо, пошел к выходу.
      — Где только я трупы не осматривал, перечислить невозможно, — Гойда покачал головой. — На телецентре не приходилось.
      — Ты не знаешь, почему телеведущий — большая потеря для людей, чем учитель, врач или фрезеровщик? — спросил Гуров.
      — Не трогай меня, сыщик, — буркнул Гойда. Задрав голову, взглянул на Гурова. — Ты будешь очень смеяться, но у меня с семьей с понедельника путевки в Болгарию.
      — Я не буду смеяться, — грустно ответил Гуров. — Ты ведь один на всю прокуратуру.
      — Отстань. Дело уже поручено мне.
      — Вот тебе и разница между телеведущим и телезрителем.

      В кабинете генерала Орлова находились следователь прокуратуры Гойда и два сыщика — полковники Гуров и Крячко. Первый был начальником, и не только потому, что так руководство распорядилось. Гуров родился лидером, мыслил быстрее и конкретнее, пользовался большим авторитетом. Высокий, атлетически сложенный, всегда в строгом костюме, белой рубашке и галстуке, Гуров и внешне разительно отличался от своего друга и подчиненного. Станислав Крячко был ниже на полголовы, круглее телом, предпочитал носить джинсы, свитера и куртки. Милицейские мундиры оперативники надевали редко.
      — Я почему-то считал, — рассуждал Гойда, потирая аккуратные ладошки, — что нас соберут в актовом зале, за столом президиума усядутся министр, генпрокурор и дюжина генералов.
      — Мне объявили служебное несоответствие, и митинг отменили, — ответил равнодушно Орлов, хотя от "служебного несоответствия" до пенсии меньше шага.
      — Верно, ментов надо гнать, пора создавать народное ополчение. — Станислав Крячко был способен съязвить даже над телом друга. Он на собственных поминках сумел бы вставить слово.
      Орлов, Гуров и Крячко работали вместе третий десяток лет. Угроза увольнения начальника главка была доказательством бессилия руководства. За последние годы произошло несметное количество заказных убийств, результаты расследования колебались около нуля.
      — По закону расследованием руководит следователь прокуратуры. Прошу, — Орлов кивнул Гойде. — Давайте нам задания, поручения, мы расстараемся.
      Гойда работал с Орловым и его ребятами не впервые, но подобного не слышал.
      — Загородиться хотите, — пробормотал он, а так как от природы был розовощек, стал пунцовым.
      — Дурак ты, Игорь, потому и не обижаюсь на тебя, — Орлов хмыкнул, покачал головой. — Тоже мне, щит Тамерлана. Мне сказать нечего, вот я тебя и толкаю слова говорить.
      — Разрешите, господин генерал, — сказал Крячко. — Там ребята с Петровки оказались. Я велел людей, прошедших на телецентр по разовым пропускам, переписать, кто успел уйти — отметить. — Взглянул на пунцового следователя и добавил: — Прокурор приказал.
      Орлов понял, что опер обманывает, но вида не подал, буркнул одобрительно:
      — Дождались, прокуратура не только пишет, но и оперативно распоряжаться способна. Перейдем к существу дела. Что начальство недвусмысленно дало понять: либо раскрываете, либо выкатывайтесь — очередная глупость, по себе судят. Многим в креслах очень удобно, расстаться равносильно смерти. Лично мне все обрыдло, выгонят — только спасибо скажу, у самого уйти сил нет. Хватит об этом. Чувствуете, нас на ковер не потащили, хотя телевизионщиков погибло, как в боевом взводе. Ни одно преступление не раскрыто. Убийство прямо на телецентре и говорить нечего, полный беспредел. Мне заявлено: понадобятся люди — возьмете в городе или в райуправлениях. Словно я могу обойтись без людей. Хорошо, я с начальником МУРа договорюсь, и он мне не сонных мух даст, выделит лучших.
      — Я хочу привычных парней, — сказал Гуров.
      — Так бери, нам людей много понадобится. Телецентр — это город, там разобраться... — Орлов даже свистнул.
      — Мне нужна комната в этом муравейнике, — сказал Гойда. — Иначе половина людей, которых найдут ваши ребята, до прокуратуры и не доберутся.
      — Разумно, хотя вряд ли вам, уважаемый, это поможет. Теперь давайте ваши соображения: что случилось, почему убивают не в подъезде, а на телецентре? Лев Иванович, слушаю.
      — Я буду говорить долго.
      — Значит, сказать нечего.
      — Не мой курятник, не разборка среди авторитетов.
      — Не разбегайся, прыгай! — довольно грубо сказал Орлов. Обычно он в подобном тоне с Гуровым при посторонних не разговаривал.
      Но сыщик лишь улыбнулся, точнее, оскалился, прищурил голубые глаза:
      — Существует несколько взаимоисключающих факторов. Стреляли из "вальтера" с глушителем. В помещении таким оружием пользуются профессионалы. Расстояние примерно девять с половиной метров и точно в висок, считай, в десятку. Профессионально. Все остальное — чушь собачья, работа дилетанта. Проход по коридору никак не регламентируется, в любой момент может открыться соседняя дверь. Ясно, убийство совершено без подготовки. Кто станет готовить убийство в таком людном месте? А пистолет профессиональный. Даже бандит не таскает в кармане такое оружие повсюду.
      Гуров сделал паузу, затем продолжал:
      — Убит диктор. Не комментатор, который может сказать нечто опасное, убит человек, по бумажке читающий чужой текст. Преступника могли схватить на месте. Как ни мало он знал, но что-то убийца знал. До заказчика мы бы не дотянулись, однако направление поисков определить сумели бы. Некто рисковал. А из-за чего рисковал — непонятно.
      — Задавать вопросы умеет каждый, — перебил Орлов. — Разводить руками я тоже могу. Что-нибудь конкретное у вас имеется?
      — Следует изучить текст, который не озвучил Леонид Голуб. Убежден, поспешность преступления...
      — Глупости! — перебил Орлов. Генерала сегодня словно подменили. Он дал слово Гурову, хотя предпочитал, чтобы тот говорил последним, обобщая и анализируя; но обрывал его, разговаривал грубо.
      Неожиданно вмешался Станислав Крячко. Он лениво поднялся и сказал:
      — Господин генерал, разрешите выйти?
      — Коли приспичило, деваться некуда, а иначе сиди, — хмуро ответил Орлов.
      — У меня человек вызван, — Станислав смотрел куда-то в угол, было ясно — он врет.
      — Сиди, лгать грешно, — Орлов взглянул строго.
      — Тогда я по коридору пройдусь, нужен буду — Верочка позовет, — как-то очень по-домашнему произнес Станислав. — Неудобно получается, господин генерал: вы моего непосредственного начальника ругаете, замечу, ни за что. До меня доберетесь — дым пойдет. Я нервничаю, у меня остатки мыслей выветриваются.
      — Сиди, болтун, — уже миролюбиво ответил Орлов. — Когда ты меня по званию величаешь, я тоже неважно себя чувствую. Вы, ребята, хотя бы прокуратуры постеснялись. Пользуетесь многолетней дружбой, превращаете оперативное совещание в посиделки... Убили человека — вам начхать. Так вот сообщаю: по тому, как безразлично со мной разговаривал заместитель министра, ясно, что нас готовы принести в жертву общественному мнению. Десятки заказных убийств не раскрыты, никто не понес за это наказания. С подобной практикой пора кончать. В газетах напечатают, по телевидению объявят, что за халатное отношение к своим служебным обязанностям освобождены от занимаемых должностей... — он поднял взгляд на следователя прокуратуры. — И тебя, Игорь Федорович, за компанию, тем более что, согласно нашему замшелому законодательству, именно следователь прокуратуры возглавляет группу по расследованию убийства. Каким образом следователь способен руководить розыском убийцы, известно только Господу Богу.
      — Какой дали срок? — спросил Гойда.
      — А какой тебе по закону положен, такой и дали. У нас розыскные дела практически срока давности не имеют. Вас удивляет, что я шибко сердитый. А вы не обратили внимания, впервые громкое дело не взято под контроль. Никем. Понятно? Когда начнется рубка голов, под топором ни одна высокопоставленная не окажется. И ФСБ нам не пристегнули, никакой штаб не создали, видимо, и "свободной" прессе сказали: "Кыш!" В приемной никто не толкается. И вообще... — Орлов махнул рукой и не очень внятно закончил: — Я согласен, пора уходить, но ведь кое-что мы в ментовке сделали?
      — Не буду размахивать шашкой, еще поборемся. Ты, Петр Николаевич, отдохни, а мы перейдем в свой кабинет, — сказал Гуров, поднимаясь и кивая коллегам на дверь.
      В приемной он подмигнул притихшей секретарше, сказал:
      — Верочка, напиши в трех экземплярах шапку плана оперативных мероприятий по розыску преступника, совершившего убийство... Далее ты все знаешь. А мы сейчас поработаем над планом, Станислав тебе принесет. Сегодня, как никогда, все бумаги должны быть в ажуре.
      — Лев Иванович, — Верочка даже не обратила внимания на юркнувшую по щеке слезинку. — А мне сообщили, что вас всех уже уволили.
      — Люди торопятся, потому ошибаются, — Гуров вновь подмигнул, прошел в свой кабинет.
      — Прокуратура, давай, у тебя глаз не так замылен, выкладывай. — Он открыл форточку и закурил, жестом показал Станиславу, мол, записывай.
      — Торопливость и неподготовленность, — сказал Гойда. — Таковы два качества, отличающих это преступление...
      — Торопливый, неподготовленный человек держит в кармане пистолет с глушителем, — усмехнулся Станислав. — И стреляет чуть ли не на глазах у изумленной публики.
      — Они должны были заткнуть Леониду рот, не дать ему сказать то, что он собирался сказать, — ответил Гойда. — Если мы выясним, что собирался сказать диктор, мы узнаем, кто организовал преступление. Этот человек не занимает на ОРТ высокой должности, иначе он бы нашел предлог и просто отстранил диктора от эфира.
      — Ты умен и достаточно наивен, Игорь, — вмешался Гуров. — Человек, нанявший киллера, может не работать на ОРТ и не иметь к телевидению никакого отношения. Но это вряд ли, я так, немного остудить тебя. Что может добавить к своему тексту диктор? Фразу, интонацию, не более того. Тут нечто иное, друзья. Мне чудится здесь такое: паны дерутся, у холопов чубы летят, в конкретном случае головы. Наши первоначальные действия простые. Убийца не сотрудник телевидения, пришел не по пожарной лестнице, а по заказанному пропуску. На проверку мы направим наших друзей Нестеренко и Котова.
      — Их надо снимать из охранного бюро, компенсировать зарплату, откуда дровишки, сэр? — спросил Станислав.
      — А мы обнаглеем, — Гуров снял телефонную трубку, набрал номер, когда ему ответили, сказал: — Здравствуй, Капустин, ты не надорвался в своем офисе? Гуров тебя беспокоит.
      — Здравия желаю, Лев Иванович, работу подыскиваешь? — ответил начальник охранной фирмы, где работали нужные Гурову люди.
      — Если мне понадобится, наверное, я найду начальника рангом повыше.
      — Шучу, шучу, слухи дошли тревожные, — Капустин сразу сменил тон.
      — Слухи — это хорошо, люди просто так не звонят. Дерьмовые у тебя приятели, я тебе скажу. Для них самая большая радость, если человеку глаз выбьют, а лучше голову проломят.
      — Ну, Лев Иванович, извини, сказал не подумавши.
      — Ладно, сочтемся. Я вот по какому делу. Хочу на время забрать Нестеренко и Котова.
      — Лучших берешь.
      — Мне другие не нужны, — Гуров говорил резким, слегка хамоватым тоном. — И в этот раз, Капустин, ты ребят с оклада не снимай, у меня денег нет.
      — Интересно, — Капустин снова начал набирать голос. — Я людям плачу, а они на тебя пашут?
      — Не очень справедливо, но иного выхода сейчас не вижу. Так что передай, завтра к восьми прошу их в мой кабинет. А тебе советую со мною не ссориться. В жизни всякое может случиться, Капустин. Дома привет передай, — и положил трубку.
      — Ты на него чего имеешь? — поинтересовался Станислав.
      — Ничего, но он хам и трус, — равнодушно сказал Гуров. — Ты чего молчишь? Ты должен был выяснить все по телефонному звонку, который вызвал гримершу из гримерной.
      Крячко, не желая оправдываться, ответил агрессивно:
      — Господин полковник, если бы было что-либо интересное, я бы доложил мгновенно. Девицу зовут Зинаида Франтикова. Работает на телевидении около пятнадцати лет, рекомендуется как прекрасный мастер, любит коньяк и брюнетов. Душа компании, заводила, можно сказать, вполне современный человечек. Что еще? Лишних денег не бывает, постоянно в долгах. В одиннадцать тридцать к ней в кресло сел Леонид Голуб, попросил "поправить" лицо и причесать. В прошлом они были близки, расстались мирно, после находились в нормальных товарищеских отношениях. Зина уже припудривала "звезду", когда ее позвали в соседнюю комнату к телефону. Позвала молоденькая девица, помощник редактора, данные ее имеются. Со слов Зинаиды, она извинилась перед Голубом, сказала, мол, ждет важного звонка и сию минуту вернется. Когда она взяла трубку, то услышала частые гудки. Они раздались после того, как Зина сказала: "Слушаю". Она не сомневается: трубку на том конце повесили после ее ответа, а не до. Показания гримерши подтверждают три девушки, находившиеся в комнате, где стоит телефон. Я, к сожалению, беседовал с девушками одновременно, а не порознь, но считаю, они говорят правду. Следователь может всех допросить, — Станислав протянул Гойде листок с записями. — Телефоном пользуются все, многим постоянно звонят. Труп обнаружила, как известно, не Зинаида, а помощник режиссера, которая пришла за Голубом, боясь, что он явится в последнюю минуту.
      — Я допрошу всех девиц, — сказал Гойда. — Одна из них теоретически вполне может оказаться соучастницей. Ведь кто-то назвал имя гримерши, Зина не одна там работает. Чтобы позвать к телефону, нужно точно знать, кто сейчас работает в гримерной. Наверняка убийца прошелся несколько раз по коридору, дверь открывается постоянно, он мог видеть мастера, но вряд ли может знать ее по имени. Или может? Конечно, поверхностный допрос конкретных результатов не дает, но почувствовать я могу.
      — Я думал об этом, потому разговаривал с девочками чуть небрежно, чтобы соучастница не готовилась к допросу, успокоилась. — Станислав вздохнул, взглянул на Гурова.
      — С чего-то начинать надо, начнем традиционно. Хотя убежден: если мы хоть что-нибудь в деле раскопаем, выяснится: здесь все не традиционно, — ответил Гуров.
      — Да уж, одно место преступления чего стоит, — Гойда поднялся, прошелся по кабинету. — Интересно, кто и за что меня к такой могилке пристроил? Вроде у меня врагов в прокуратуре нет. Я, Лев Иванович, вашим характером не обладаю, заслуг особых не имею, завистники с кирпичами за углом не стоят.
      — Игорь, ты займись своей биографией на досуге, — резко сказал Гуров. — Тебе по рангу положено руководить расследованием, вот и рули. Мы готовы исполнять твои распоряжения.
      Следователь-важняк из прокуратуры лишь выглядел не очень серьезно, он был мужик опытный, битый, на подобные подковырки не реагировал.
      — Я приказываю, — он сунул в рот жвачку. — Договоритесь на телецентре о выделении мне комнаты с телефоном. Вызвать ко мне с интервалом в один час девушек, с которыми беседовал Станислав. Да, желательно, чтобы комната располагалась неподалеку от места преступления. — Гойда выдержал паузу, взглянул на Гурова и улыбнулся. — А вас, Лев Иванович, учитывая особые заслуги и огромный талант, я попрошу выяснить, каким образом на телевидении, конкретно на ОРТ, появляются наличные деньги, доллары? Кто именно на канале имеет наивысшие левые доходы в валюте, сколько долларов в месяц имел Леонид Голуб? Были ли у него финансовые конфликты с руководством канала? И кто не по должности, а в действительности решает вопрос о размещении рекламы?
      — Понял, — Гуров кивнул. — Думаю, проще выявить убийцу, заказчика, собрать необходимые доказательства и завтра к полудню доложить вам результаты.
      — Ну, если так проще, то действуйте, я не возражаю, — флегматично ответил Гойда. — Существует еще один путь. Вы, дорогой Лев Иванович, не говорите глупостей о моем руководстве и действуйте по своему усмотрению. Договорились?
      — Договорились, — Гуров взглянул на давнего приятеля недобро и продолжал: — Я собирался, используя свои хорошие отношения с помощником прокурора Федулом Ивановичем, разведать, кто это в вашей конторе проникся любовью к старшему следователю, но, учитывая мою большую занятость, решил разведку отложить на будущее.
      — Сам дурак! — сказал Гойда. — Будем работать или что?
      — Попытаемся работать, — Гуров снял телефонную трубку. — И начну я с восстановления своей давнишней дружбы с известным комментатором ЦТ Александром Туриным.
      — Ну не может мой дражайший шеф без блатных ходов, — сказал Станислав.
      — А я что, даром пашу огород третий десяток лет? — усмехнулся Гуров. — Можно иногда и урожай собирать.
      Три года назад Гуров столкнулся по работе с телезвездой Туриным, оказал ему услугу, а если называть вещи своими именами, так просто спас парню жизнь. В те времена они виделись почти ежедневно. Когда дело закончилось, каждого унесло в свое русло, закрутило в собственных заботах. Но домашний телефон Турина сыщик помнил, сейчас набрал. Трубку, как обычно, сняла жена, сам к телефону не подходил. А вот имя жены Гуров забыл, обратился безлично:
      — Здравствуйте, извините за беспокойство, скажите супругу, что его спрашивает некто Гуров. Саша должен меня помнить.
      — Здравствуйте, я вас тоже помню. — Женщина замялась, после небольшой паузы сказала: — Подождите минуточку.
      Гуров прикрыл трубку рукой, пояснил коллегам:
      — Мой звонок не вызвал оваций. Насколько я понимаю, женщина напоминает супругу, что он мужчина.
      — Здравствуйте, Лев Иванович, — произнес Турин хорошо поставленным голосом. — Я ждал вашего звонка. По старой дружбе могу сообщить: сегодня у нас состоялось совещание в верхах, где принято решение не вступать в контакты по поводу происшедшей трагедии. Я работник цеха, так что извините.
      — Саша, ты в своем уме?
      — Именно, — ответил Турин и положил трубку.
      Гуров несколько растерялся, хотел улыбнуться, лишь хмыкнул и непотребно выругался.
      — Лев Иванович, — произнес укоризненно Станислав. — Вы впервые столкнулись с человеческой трусостью?
      — Вроде нет, однако не ожидал, — Гуров наконец положил трубку на место. — Так что же нас ждет в этой конторе, если Саша Турин, которому я... — он махнул рукой и зло сказал: — Ну, держитесь, человечки, мы ведь можем не только по-хорошему.

* * *

      ...За месяц до описываемых событий промозглым летним вечером шел по Первой Тверской-Ямской некто Юрий Авилов, мужчина лет тридцати, как пишут в милицейских протоколах, среднего роста и среднего телосложения. Юрий не воевал ни в Афгане, ни в Чечне по причине судимости за разбойное нападение. На самом деле и нападения никакого не было, а случилась обычная уличная драка. Однако Авилов двух мужиков изувечил, затем надел на свою голову шляпу одного из нападавших. И ножик выкидной с земли поднял. Такой ерундой один из отдыхавших на тротуаре пытался Юрия напугать. Чужая шляпа на голове, нож в руке, и тут, как на грех, подкатывает милицейская машина. Завладение чужим имуществом с применением оружия — как ни крути, а разбой. И все бы обошлось, да один из драчунов оказался в прошлом комсомольским боссом, в результате суд и срок. Надо сказать, в чем-то парню и повезло: когда из него в отделении признание выколачивали, туда заскочил высокий милицейский чин в штатском. Позже Авилов узнал, что штатский — старший опер с Петровки, полковник милиции и мужик стоящий. Он отнял Юрия у разошедшихся оперативников, умыл в туалете, прочитал бумаги, сказал, что дело дерьмовое и он поговорит с прокурором. Авилов тогда на ментовские примочки внимания не обратил, понял, что вербуют, но до этого не дошло. А позже Юрий узнал, что фамилия мента Гуров и он среди своих в законе.
      Прокурор на суде сказал нелестные слова в адрес потерпевших, выразил сомнение, чтобы один трезвый напал на двух пьяных, и попросил у суда наказания ниже низшего срока. В результате Юрий Авилов получил два года общего режима, через год с небольшим был уже на свободе.
      В Юрии был спрятан громадный спортивный талант, который так и не раскрылся. Он был физически силен, обладал природной реакцией, имел от рождения поставленный удар. Будь у Юрия другой характер либо попади он в руки настоящего тренера, возможно, Россия получила бы второго Попенченко. Но Авилов был разгильдяем и тренера хорошего в боксе не встретил. Еще он прекрасно стрелял из пистолета, но тоже — потренировался в секции, удивил тренеров и сгинул в небытие. В общем, ничего толкового в спорте из парня не получилось. У Юрия был лишь один плюс: от рождения не терпел спиртного, может, потому, что мать была алкоголичкой, а отца своего Авилов никогда не видел.
      Ну, шел парень по Тверской-Ямской, никого не трогал, думал, как свою палатку заиметь, надоело на подхвате работать, но необходимых денег для воплощения мечты не было. Глядь, а дорогу преграждают три стриженых амбала. Если на ринге из Авилова толку не получилось, то в уличной драке он равных не знал, стянул с брюк ремень, обмотал кисть и миролюбиво сказал:
      — Топайте, пацаны, я вас не трогаю, — пустые слова, однако форму требовалось соблюсти.
      Они стояли ровно в ряд, как поется в песне. Авилов шагнул с тротуара, прием в драке известный — лучше иметь против себя одного противника, чем троих, пробормотал слезливо:
      — Все отдам, только не трогайте, — после чего нокаутировал крайнего.
      У того подломились ноги, он рухнул на асфальт. Юрий быстро переместился, махнул левой рукой, якобы целясь в лицо, и ударил правой в солнечное сплетение. Живот у парня оказался толстым, рыхлым, кулак вошел словно в тесто. "Не убить бы", — подумал Юрий и сказал оставшемуся стоять бритоголовому:
      — Тебе говорили, сопляк, а ты не слушаешься.
      Сверкнул свет фар, завизжали тормоза, рядом остановилась "канарейка". Из милицейской машины неторопливо вышли лейтенант и два сержанта, по-дружески подняли "быков", затолкнули в машину, третий шустро нырнул следом за товарищами. Лейтенант козырнул Авилову, представился, спросил:
      — Претензии к мальчикам имеете?
      — Настроение испортили, — настороженно ответил Юрий. — А так пусть живут.
      Улыбка у лейтенанта была простецкая, а взгляд внимательный. Он осмотрел Авилова, тихо сказал:
      — Подними руки.
      Когда Юрий команду выполнил, мент ловко обыскал его, спросил:
      — Какие документы имеешь?
      Авилов протянул паспорт, лейтенант сверил фотографию, увидел, что паспорт выдан на основании справки об освобождении, задержал в руке.
      — За что "парился"?
      — Разбой. На самом деле драка, глупость получилась...
      — По уму еще никто не сидел. Смотрю, давно вышел, заедем в участок, проверимся, — лейтенант глядел испытующе.
      — Можно, чистый я, за мной ничего.
      — Что у тебя в правом кармане брюк?
      — Поясной ремень. Когда понял, что не отвяжутся, руку обмотал, чтобы не повредить.
      — Ну, ладно, — лейтенант отдал паспорт. — Считай, с меня бутылка, я который месяц мечтаю этим пацанам морду набить, все не складывается. В яслях боксом занимался?
      — Самую малость, командир.
      — Жаль, что они тебя не грабанули, я бы их устроил по первому классу. — Лейтенант еще не решил, отпускать этого парня или везти в отделение. В человеке чувствовалась внутренняя сила, он мог оказаться серьезным преступником, но у него была возможность бежать, а он стоял. Оружия нет, и этот ремень... Лейтенант вырос из рядовых, был человеком опытным, чувствовал, за парнем ничего нет.
      — Ну, бывай, — он протянул руку.
      — Спасибо, лейтенант, быть тебе полковником. — Юрий пожал ему руку и неожиданно для себя спросил: — Ты, случаем, полковника Гурова не знаешь?
      — Случаем знаю. Ты знаком? — Лейтенант насторожился и подумал, что столкнулся с агентом известного полковника из главка. Так вот откуда у мужика такая уверенность.
      Авилов мысль лейтенанта понял, пошутил:
      — Я дятлом в жизни не был. Они умирают от сотрясения мозга. Когда мне за драку разбой припаяли, я столкнулся с Гуровым, толковый мужик.
      — Еще раз столкнешься, поклон передай, скажи, менты рядовые его знают. — Лейтенант открыл дверцу машины, еще раз кивнул и уехал.
      Ни участковый, ни Юрий Авилов не знали что встреча, о которой они говорили, не за горами.
      "Канарейка" уехала. Юрий вдел в брюки ремень. Он не обращал внимания на "Волгу", которая давно следила за ним по Ямской. А сидевший в ней мужчина со специфической внешностью оперативника наблюдал и драку, и подъехавшую машину, и разговор, правда, слышать его не мог. У оперативных работников с годами вырабатываются особенности поведения и привычки, различить которые может лишь опытный преступник либо другой оперативник.
      Юрий двинулся дальше — жил он у Белорусского вокзала, — когда рядом неожиданно остановилась "Волга". Задняя дверца приоткрылась, и мужской уверенный голос произнес:
      — Юрий Сергеевич, садитесь, подвезу. Авилов и не помнил, чтобы его звали по имени-отчеству, несколько опешил, затем разозлился. Он оперся на приоткрытую дверцу и, не видя человека на заднем сиденье, сказал:
      — Ну что вы ко мне привязались? Иду спокойно, никого не трогаю...
      — Вам к Белорусскому, мне по дороге, садитесь, в ногах правды нет, и пьяные не пристанут.
      Авилов сел в машину, взглянул на худощавого мужчину в хорошем костюме, белой рубашке и при галстуке.
      — Кажись, я на повышение пошел, небось подполковник, а то и выше.
      — А вы физиономист, — сказал неизвестный. — Меня зовут Владимир Леонидович, я руководитель охранной фирмы, вы представляете для нас определенный интерес. Возможно, — добавил он, пожевав сухими губами.
      — Считайте, что я вам поверил, Владимир Леонидович, — насмешливо ответил Авилов. — Я так и думал, что охранные фирмы вербуют себе сотрудников ночью на улице.
      — Промозгло. — Мужчина передернул худыми плечами, достал из кармана фляжку коньяка, вынул из кармашка переднего сиденья разовый стаканчик. — Не желаете?
      — Не употребляю. — Юрию становилось интересно, мелькнула мысль: может, это тот случай, который он давно ждет, и собственная палатка не пустая мечта.
      — Я позволю себе. — Мужчина налил в стаканчик коньяка; выпил, сунул в рот жвачку, спросил: — А что, этот лейтенант ваш знакомый?
      — В первый раз вижу, — ответил Юрий.
      — Он глянул в паспорт и отпустил, на нашу милицию не похоже.
      — Я же ничего противозаконного не сделал.
      — Избили людей законно? — саркастически спросил Владимир Леонидович.
      — Так мент тех парней знает, они у него в печенках сидят. Он их никак посадить не может. История известная: то потерпевших нет, то они сегодня имеются, завтра в отказ идут.