Второго февраля, в пятницу, в квартире Горстковых собрались гости, событие, вызывавшее у хозяйки одновременно и радость, и головную боль. Нина Дмитриевна росла в исконно русской семье, где людей принимали хлебосольно, никакие увещевания дочери, что ломившийся от разнообразных закусок стол, с последующей селянкой, бараньей ногой и индейкой либо гусем с яблоками — каменный век, воздействия не имели. Нина никогда не могла ограничиться бутербродами и тарталетками и слушать не хотела, что люди приходят в дом не есть, а поговорить, искренне расстраивалась, когда большинство блюд оставались на столе нетронутыми. А сегодня дочери не было — Юлия возвращалась домой лишь завтра, потому накрыто было традиционно — по высшему разряду.
      Юрий Карлович о происходящих в Париже событиях ничего не знал, пребывал в настроении отличном. Как в одном человеке совмещались опытный, осторожный, хваткий финансист и радушный, несколько наивный хозяин — неизвестно. Однако уживались, данный факт имел место. Предлогом для сбора послужила серебряная свадьба хозяев, которую они хотели отметить вдвоем. Но ухе утром начались звонки с поздравлениями, и к восьми часам вечера собралось девять человек гостей плюс виновники торжества. Огромный, еще дедовский стол пришлось раздвинуть.
      Публика собралась, если так можно выразиться, разномастная, принадлежавшая к различным политическим течениям, что для верхних этажей власти не очень естественно. И, если помощник Президента Ждан и вице-премьер Барчук, помощник всесильного генерала Коржанова полковник Севостъянов и замнач контрразведки Володин еще как-то соседствовали, то ближайший друг кандидата в Президенты и лидера демблока Алентов, и председатель одного из коммунистических блоков Еркин, который еще вчера состоял в другой партии, и мало кому известный коммерсант Юдин были за столом вроде как ни к чему. До выборов Президента уже начали считать дни, и, хотя Президент и лидер коммунистов, победивших в декабре на выборах в Госдуму, официально свои кандидатуры еще не выдвинули, данный вопрос был практически решен, Дело было лишь за формальным заявлением. Тридцатисемилетний лидер демократов, кандидат в Президенты и друг Алентова тоже еще не сказал последнего слова, но у Демократов другого лидера не было, так что за столом практически собрались представители трех ведущих фракций, которые в июне должны были вступить в борьбу за корону российского самодержца.
      Серебряная свадьба хозяев никого из присутствующих не волновала. Юрий Карлович Горстков был не только миллионером, но являлся некоронованным лидером ведущих финансовых структур России и наиболее авторитетным русским финансистом в глазах Запада. И, хотя газеты и телевидение не уставали повторять, что восстановить развалившуюся экономику страны способны только сами хозяева и на помощь со стороны рассчитывать наивно, обещанные Западом миллиарды долларов не давали политикам спать спокойно.
      Кому положено, прекрасно знали, что Горстков крайне неохотно участвует в политических тусовках, а если и приходит, то о делах не говорит, отмалчивается. Являясь сегодня на скромный юбилей, каждый считал, что он окажется за столом чуть ли не единственным гостем и, зная хлебосольство дома, рассчитывал за рюмкой если не заручиться поддержкой хозяина, то прощупать его настроение.
      Когда все собрались и заняли места за столом, наступила пауза, объясняемая разочарованием: в таком составе ни о каком приватном разговоре не могло быть и речи. Юдин, который никаких целей не преследовал, лишь симпатизировал более молодому и удачливому коллеге, слегка ему завидовал, не без этого, поднял традиционный тост, сказал положенные слова и вынудил “молодых” поцеловаться.
      Хозяин поздно сообразил, что состав за столом получился разномастный, с искренней симпатией взглянул на Бориса Юдина, зная, что этот человек искренен, ничего просить не собирается, так как прочно стоит на своих ногах и ни в какую сторону тянуть не будет, сам политику не уважает.
      Юбиляры звонко расцеловались, хозяйка пылала румянцем, угощала гостей с таким усердием, словно они утром вырвались из блокадного Ленинграда.
      Контрразведчик Володин и заместитель начальника Управления охраны Президента пришли без жен, сидели рядом, в миру тихо ненавидели друг друга, сегодня, не сговариваясь, объявили временное перемирие.
      — Ну, раз такое случилось, выпьем на “ты” и не будем говорить о политике, — на правах старшего сказал Володин и выпил.
      — Я и в политике ни бум-бум, — Севостьянов тоже выпил. — Мое дело телячье, отнеси-принеси и не мычи.
      — А чего ты явился? — Володин знал, что сосед врет и совсем не так прост, как хочет казаться.
      — Шеф сказал, я и пошел. — Полковник налил по новой. — Кто в июне в короли выйдет — неизвестно, а Карлович, — он кивнул на хозяина, — при любом раскладе небитым козырем останется.
      — Не скажи, Юрий, не скажи! — Генерал профессионально опрокинул рюмку. — Начнут рулить коммуняки, все может случиться.
      — Мы с тобой при настоящих хозяевах служили, знаем, нынешние не те ребята. Ружья у них имеются, а патронов нету. И хозяин им не по зубам, а уж те фигуры, за бугром, что у него за спиной стоят, и говорить нечего. Это факт, который и тебя, и меня касается одинаково.
      Олег Еркин, маленький, жилистый мужичонка, из глубинки неизвестным способом пролезший в Думу, вовремя переметнулся к коммунистам и сохранил депутатский мандат на второй срок. Хозяева видели его впервые. Кто пригласил его на обед и приглашали ли его вообще — неизвестно, он горячо полемизировал с одним из ведущих лидеров демократов доктором наук Алентовым. Полемика сводилась к горячечному монологу Еркина. Алентов смотрел удивленно и согласно кивал. Да, вряд ли такое общение можно назвать полемикой. Выступление Еркина состояло из отдельных, никак не связанных друг с другом призывов и лозунгов различных партий.
      — Все очень просто! Частная собственность, конечно, останется. Одежда человеку необходима, кровать, машина, только пускай предъявит справку, где заработал деньги. Люди должны жить хорошо, учеба, клиника, больница — бесплатно. Ни у кого ничего отнимать не будем, пусть владеют, но в разумных пределах, липшее человек должен отдать ближнему. Согласны?
      — Да-да, конечно, липшее обязательно отдать, — кивал Алентов, думая о том, какой черт занес его на этот обед.
      Николай хотел увидеть Юлию и не знал, что девушки нет в Москве. Он встречался с дочерью Горсткова дважды, на каком-то шумном и довольно пьяном вечере они танцевали, затем довольно долго разговаривали. Молодой политик не знал, что девушка — дочь финансового магната, принял ее за журналистку. Юлия понравилась ему как женщина: гибкое, сильное тело, открытая обаятельная улыбка и удивительная раскованность. Ему очень нравилось, что она не расспрашивает его о политике, не ведет заумных разговоров об экономических реформах. Танцевать они оба любили и умели, ощущали в движении не только физическую, но и духовную гармонию.
      Юлия знала, что ее партнер — заметный человек в какой-то политической партии, вспомнила, что видела его по телевизору, но представились они друг другу только по имени, громкая фамилия Николая была девушке в тот вечер неизвестна. На подобных вечерах танцуют немногие, и молодая пара привлекала внимание. Среди присутствующих прошел шепоток, и Николай краем уха услышал:
      — У Алентова губа не дура... Вот так зарождаются правящие династии.
      Алентов был слегка пьян и влюблен, не придал услышанному значения. Расставаясь, он задал вопрос, который задает нормальный мужчина понравившейся ему женщине:
      — Мы еще увидимся, разрешите вам позвонить?
      — Вы мужчина, дерзайте! — ответила, смеясь, Юлия.
      — Но я не знаю вашего телефона.
      — Попытайтесь разыскать! — Она снова рассмеялась я заторопилась на выход.
      — Николай, ты хочешь сказать, что весь вечер провел с девушкой и не знал, что она самая богатая невеста в России? — спросил у Алентова его секретарь и друг на следующий день.
      — Не знал, — ответил Николай. — Ты мне не веришь? Моего слова недостаточно?
      — Дело не в том, чему верю я, — ответил секретарь. — Если ты, один из лидеров демдвижения, депутат Госдумы, будешь встречаться с дочерью магната Горсткова, это выплывет наружу и будет расценено людьми однозначно.
      — Я не свободный человек?
      — Естественно. Крупный политик — человек не свободный.
      Алентов раздумывал недолго, согласился и Юлии Горстковой не звонил. Прошел месяц. Николай начал забывать хмельной вечер, гибкую девушку, ее дразнящую улыбку, когда Юлия сама позвонила ему в офис и насмешливо спросила:
      — Вы всегда не выполняете свои обещания? Алентов узнал ее сразу, довольно холодно поздоровался и, сославшись на плохую память, сказал, что вроде бы ничего не обещал.
      — Не держать данное слово или иметь плохую память? Я даже не знаю, что хуже для профессионального политика?
      Они обменялись еще несколькими острыми фразами, после чего Николай сказал:
      — Юлия, пощадите, меня прессингуют с утра до вечера, я очень хочу вас увидеть.
      — Я подумаю над вашим предложением, — ответила девушка. — На людях с вами появляться нельзя, вы стали слишком популярны. Приходите ко мне в гости. Не к дочери бизнесмена Горсткова, а к девушке, которая любит танцевать. Приходите, я решу, что с вами делать дальше.
      Алентов провел в квартире Юлии чудесный вечер, они танцевали, слегка выпили, ничего не решили, лишь еще больше запутали. Он работал сутками с необходимыми перерывами на сон, но мысли о Юлии не оставляли его, раздражали, порой приводили в бешенство. Он решал главный вопрос своей жизни, и какая-то ерунда, обыкновенная девчонка, мешала, не давала полностью сосредоточиться. Вчера секретарь передал приглашение на серебряную свадьбу Горстковых, сказал, что Юрий Карлович звонил лично, предупреждал, что будет лишь несколько человек, мол, бизнесмен хочет обсудить приватно с Алентовым несколько деловых вопросов.
      — Надеюсь, ты понимаешь, что отказываться от подобного предложения из-за того, что ты танцевал когда-то с его дочерью, неразумно? — спросил насмешливо секретарь. Он не знал, что Николай и Юлия виделись еще раз и взаимоотношения молодых людей зашли дальше, чем обыкновенные танцы.
      И вот Николай пришел, выяснилось, что среди гостей вице-премьер и помощник Президента, отношения с которыми у Алентова были отнюдь не простые, а сейчас, когда до официального объявления кандидатов на выборы оставались буквально дни, так просто напряженные. Присутствие за столом заместителя начальника контрразведки и человека, приближенного к генералу Коржанову, атмосферу отнюдь не разряжали. Главное, Юлии, с которой Алентов хотел увидеться и поговорить, нет дома, она только завтра возвращается из Парижа.
      Николай пил мало, шампанское и сухое вино по настроению, но неловкая ситуация: мужчина-коммунист, моловший чушь по соседству и требующий к себе внимания, вывел Алентова из равновесия, и он выпил три рюмки водки. А делать этого не следовало.
      Помощник Президента Ждан и вице-премьер Барчук говорили, естественно, о предстоящих выборах.
      — Президенту не выиграть с первого захода, — говорил Ждан. — Чечня, как застрявшая меж ребер пуля, не дает дышать нормально.
      — В него никто не стрелял, мужчина обязан уметь обращаться с оружием и ее допускать самострела, — ответил Барчук, наливая в бокал жены лепсое вино.
      — Мужчины, вы способны хоть на час отвлечься от своих споров? — капризным тоном спросила супруга Ждана.
      — Вероника, прошу, — остановил ее мух и повернулся к Барчуку. — Анатолий Владимирович, сегодня уже не установить, кто стрелял. Мы все стоим перед выбором. Я не говорю, что Президент святой, но если он проиграет, и к власти придут коммунисты...
      — И при них жили, да не при теперешних, те, старые, были покруче, — перебил Барчук. — Мне лично все одно. Придут коммунисты, правительство слетит, останется Президент, тоже всех до единого сдаст. Я живу стабильно только до июня, потом придется крутиться.
      — Что ты все о себе! А Россия, народ? — возмутился Ждан.
      Барчук слегка отодвинулся от стола, оглядел соседа, усмехнулся, покачал головой.
      — Не валяй дурака, Россия! Народ! Ты о себе думаешь, я — о себе, и не стоит кривляться. Мы с тобой профессионалы, любой власти нужны. Службистам сложнее, — он кивнул на сидевших напротив генерала и полковника.
      Контрразведчик перехватил взгляд вице-премьера, улыбнулся и громко спросил:
      — Обсуждаем виды на урожай? Барчук сделал вид, что не расслышал, а сидевший рядом с Володиным Севостьянов сказал:
      — Степан Сидорович, между нами, что сегодня в Париже произошло?
      — Ты, Юрий Иванович, о чем? — фальшиво удивился контрразведчик.
      — Не прикидывайся, коли нам известно, так вам тем более. — Севостьянов взглянул на хозяина и его супругу. — Выдержанные люди, словно с их дочкой и не случилось ничего.
      — Так ведь все путем, обошлось, — тихо ответил Володии. — Я действительно толком ничего не знаю. Какая-то драка у гостиницы, Юлии стало плохо, и завтра она прилетает. А что девчонку хотели силой увезти, я не верю. Если бы хотели, так и увезли бы. А то, видите ли, два русских туриста помешали.
      — А у нас в кустах случайно оказался рояль! — съязвил Севостьянов. — Не морочь голову, ваши штучки. Но не хочешь — не говори. Интересно, слухи или действительно дочка хозяина замуж за этого говоруна собирается? — Он едва заметно кивнул в сторону Алентова.
      — Шутишь? Я и не слышал.
      — В прежние времена ваша служба не сплетни — мысли слышала. — Севостьянов укоризненно покачал головой. — Ты понимаешь, генерал, если Агентов получит такого тестя, это будет сила.
      — Тогда он и сам может податься в кандидаты.
      — Я его не люблю, но он умный парень, понимает, что сегодня только в пристяжные годится. Молодой, его время еще придет.
      — Если коммунисты победят, время остановится, — Володин усмехнулся, — наступит наше время, контрразведка всегда была. Ну и пошерстим мы этих болтунов.
      — Я работаю в Управлении охраны Президента, — сухо произнес Севостьянов. — Он будет баллотироваться на второй срок и победит. В призывах и лозунгах коммунистов и вашего лидера нет и намека на возможные репрессии.
      — Ты умный мужик, Юрий Иванович, пистолет придумали и сделали не для того, чтобы им размахивать, не флаг. Оружие изготовили для убийств, если его берут в руки, то обязательно стреляют. Се ля ви! А если наш лидер решит, что пистолетом можно гвозди забивать, ему дадут в руки молоток и отправят туда, где забивают гвозди. Но лично тебе бояться нечего, нам такие люди будут нужны в большом количестве.
      Полковник Севостьянов несколько удивился уверенности контрразведчика и его неосторожной откровенности подумал, не слишком ли он, полковник охраны, уверен в могуществе своего шефа, и неожиданно вспомнил пословицу, предупреждающую об опасности складывать все яйца в одну корзину.
      А хозяин благодушествовал, пребывал в отличном настроении, ухаживал за дамами, с юмором рассказывая, как расчищал тайгу за то, что раньше времени начал перестройку и приватизацию, в те времена его действия подпадали под определенные статьи Уголовного кодекса и премировались длиннющими сроками. Юрий Карлович пил и ел вкусно. Крупной фигурой, раскатистым голосом, который покрывал шелестящий говорок гостей, походил на Гаргантюа в окружении людей мелких, обсуждающих свои маленькие проблемы. Горстков смотрел на своих гостей не свысока, а с умилением — он уже выпил солидно, с жалостью, как взрослый смотрит на детей, которые расстраиваются из-за сломанной игрушки, не ведая, какие еще поломки ждут их в этой жизни.
      Депутаты, заместители, помощники, глупые и несмышленые, переживают, что день грядущий им готовит. Вчера одни выборы, сегодня другие, зарплата из казны, но в казну необходимо вкладывать, иначе брать станет нечего. А для этого необходимо зарабатывать, а не разговаривать.
      Горстков зарабатывал с раннего детства, почему-то мы все время тычем пальцем в немцев и прочих американцев, утверждая, что вот они умеют работать и сколачивать капиталы, словно на Руси испокон веков не жили работяги, некоторые создавали фамилии, строившие заводы и создававшие финансовые империи. Живем, зажмурившись, словно и нет в Москве ни Третьяковской галереи, ни дома Пашковых и многого иного, красивого и вечного, сделанного русским “вором и пьяницей”. И храм Василия Блаженного вырос сам по себе, и иностранные посольства разместились в особняках на Поварской и в прилегающих переулках с “иноземными” названиями:
      Хлебный, Скатертный, Ножевый и прочая.
      Юрий Карлович очень огорчался, что у него нет сына. После рождения Юлии врачи категорически запретили жене рожать. Юрию Карловичу был нужен внук и желательно побыстрее, пока он еще в силе да здравом уме и на ногах крепко стоит. Уж он бы из парня человека вырастил, знал бы, что труды его не по миру развеются, в России осядут, людям служить будут. Горстков перехватил взгляд Алентова, кивнул на дверь, отер рот салфеткой, легко поднялся, расправил богатырские плечи.
      — Нина Дмитриевна, ты следи, чтобы гости ели и пили да не скучали. А я с Николаем Трофимовичем отлучусь ненадолго, парой слов переброситься требуется.
      В кабинете хозяин повел рукой, сказал:
      — Располагайся где удобно. — Открыл бар, звякнул посудой. — Тебе водки, коньяка иди ты заморское предпочитаешь?
      Алентову хозяин нравился, импонировал и внешностью, какой-то не сегодняшней, а чуть ли не былинною, уверенностью и широтой, исходившей не от роста и разворота плеч, а из нутра человеческого. Но Николай сам был от природы лидером, а его не пригласили к разговору равных, а привели сюда, словно малого ребенка.
      — Спасибо, Юрий Карлович, но я вообще-то не употребляю.
      — Ну как хочешь... — Хозяин налил две большие рюмки водки, одну поставил перед гостем. — Я хотел с тобой посоветоваться.
      Николай чувствовал себя неуютно, предполагая, что разговор пойдет о Юлии, готовился к резкому отпору, и слова хозяина о каком-то совете несколько обескуражили.
      — Я политику не уважаю и не люблю, но дочка как-то обмолвилась, что ты человек умный и порядочный. Понимаю, большой бизнес и большая политика, словно рука правая и рука левая. И я на страуса похож, голову прячу, а деваться мне некуда. В моем доме, как на нейтральной полосе, недолго простоять можно, жить нельзя. Просвети старика, какого берега следует держаться и чего нам от нынешнего лета ждать.
      — Газеты не читаете, ящик не смотрите, — утвердительно сказал Алентов. — В принципе, хотя кандидаты официально еще не выдвинуты, все уже по полочкам разложено. Коммунисты и партия власти почти на сто процентов разыграют финал. Наша партия кандидата выдвинет, но это по принципу Пьера де Кубертена: главное не победа, а участие.
      — Дорогое участие, — вставил Горстков.
      — Дорогое, но чужих денег не жалеют. Вряд ли, но на первом этапе в драку гигантов могут ввязаться “Яблоко” и жириновцы. Если они будут иметь успех, то дальнейшее непредсказуемо. Я считаю, подобная ситуация — прерогатива Стругацких.
      Известно, хозяин сыщицкой профессии не обучался, но беседу вел так, что любой профессионал-розыскник мог позавидовать. Юрий Карлович неплохо разбирался в политике и интересовали его не ответы, а поведение парня, который, как ему донесли, ухаживал за Юлией.
      Говорит, что думает, по молодости такое случается. Не пытается угадать, что я хочу от него услышать, значит, с характером. Умен, спокоен, здоровье отменное, не пьет, злится, но вида не показывает. Неплох парень, совсем неплох, значит, дочка не такая уж вертихвостка, как мне кажется. Но к чему он политикой занимается? Что в такой грязной луже нашел или ищет? А бизнес дело чистое? Чья бы корова мычала...
      — Ты не сказал, к какому берегу мне грести. — Горстков выпил рюмку.
      — Коммунистам деньги давать нельзя, Ельцину не требуется, ему хватает, а с точки зрения тактической такое бессмысленно. Если он проиграет, коммунисты вам это припомнят, а победит — опять зазря, так как память у Ельцина короткая и избирательная. Прошлое не в счет, учитывается только сиюминутная выгода. Давать деньги Жириновскому вы не станете, а дай Бог, победит “Яблоко”, так им деньги всегда будут нужны, и сегодня, и завтра.
      — Смотрю, умный ты шибко.
      — Простите, Юрий Карлович, но шибко умных не бывает, это дураки встречаются разномастные. А ум, как деньги, либо имеется, либо нет, и всегда не хватает.
      Горстков расхохотался, подал руку Алентову, выдернул из кресла:
      — Спасибо, просветил, идем, перед людьми неудобно. — В дверях неожиданно спросил: — А вашей кампании не подбросить?
      — Доброе дело никогда не мешает, но лучше пожертвовать на сиротский дом. Причем не в фонд, не на лицевой счет, а купить ребятам необходимое и каждому отдать в руки.
      Хозяин взял гостя за плечо, развернул, посмотрел в глаза, разделяя слова между собой, словно вручая каждое отдельно, произнес:
      — Ты мне нравишься, парень. Понадобится помощь, скажи. — Он подумал и добавил: — По любому вопросу.

* * *

      Гости юбиляров Горстковых только собирались сесть за праздничный стол, когда в кабинет Гурова и Крячко пришли отставные менты-оперативники, которых сумел разыскать по просьбе своего друга и начальника Станислав.
      Пока их было всего четверо. Старый товарищ работал у Гурова много лет в группе еще в МУРе, отставной майор Василий Иванович Светлов сейчас служил водителем в гараже МВД. У ветерана тяжело заболел внук, на лечение требовались деньги, майор поделился заботами со Станиславом, и тот посоветовал взять отпуск и присоединиться к группе, которую создавал Гуров. Для оперативной работы Василий Иванович был уже староват, но опытный шофер, прослуживший в розыске тридцать лет, являлся для данного дела человеком необходимым. Гуров приходу ветерана обрадовался, выдал ему тысячу долларов аванс и шестую модель “Жигулей”, которую Станислав арендовал в одном из сыскных бюро.
      Веткин Геннадий Митрофанович, сыщик с двадцатилетним стажем, внешне походил на Крячко, среднего роста плотный, с обманчивой простотой непримечательного лица, агентурист был посредственный, но вел наблюдение и проводил установки дотошно и терпеливо.
      Котов Григорий Давидович, старый розыскник, был похож на своего отца-еврея, скрипача третьеразрядного оркестра, носил бородку и очки и походил на кого угодно, только не на опытного, хваткого оперативника. Он был высок и болезненно худ, производил впечатление человека физически слабого, что совершенно не соответствовало действительности. Котов прекрасно стрелял с обеих рук, в уличной драке мог соперничать даже с Гуровым. Друзья шутили, мол, Гриша — это скелет, туго обтянутый воловьими жилами.
      Гаврилов Борис Ефимович, тоже битый опер, обладал удивительно несерьезной внешностью, и, если Котов в свои сорок лет выглядел на пятьдесят с лишним, то Гаврилов, имевший от роду тридцать пять, смотрелся шпанистым парнем, готовым в любой момент залезть в карман или вырвать у зазевавшейся дамочки сумку.