Генерал-полковник мог и должен был руководить, но прокуратура всегда стояла чуть в стороне от милиции. Основная задача у них была одна, но повседневная работа — различная. Орлов напрямую подчинялся замминистра, но последний отлично понимал: генерал-лейтенанта Орлова в милиции все знали, никто не ставил под сомнение опыт и знания старого розыскника, а о генерал-полковнике Шубине не каждый милиционер и слышал, мало кто видел, а знали-то его буквально единицы.
Федин принадлежал к прогрессивному новому поколению прокуроров, которые прекрасно отдавали себе отчет в том, что хотя закон и поставил их над милицией, обязал следить за порядком, но никакой прокурор лично преступника не задержит и необходимых для суда доказательств вины безусловно виновного человека не соберет — для этого необходима милиция.
Настроение в кабинете трудно было назвать радужным, убили двух высших офицеров милиции, первичный осмотр конкретных результатов не принес, зато поставил множество вопросов. Два трупа — уже плохо, а если один из них являлся ближайшим родственником виднейшего члена правительства — совсем нехорошо. И не оттого с блюстителей закона спросят вдесятеро, что у родственников больше прольется слез, чем над сиротой. Добавьте к этому газеты, телевидение, досужие разговоры в коридорах власти.
— Петр Николаевич, вы у нас человек наиболее мудрый, вам первому и говорить, — тихо произнес Шубин.
— А сейчас нечего говорить, Василий Семенович, — спокойно ответил Орлов. — Гуров начал работать, завтра к обеду появятся первые результаты.
— Петр Николаевич, кто бы ни возглавлял розыск, спрашивать будут с вас, — Шубин не угрожал, лишь констатировал факт.
— Естественно, — Орлов вздохнул.
— Простите, Петр Николаевич, — вмешался в разговор Федин. — Тогда почему вы сами не возглавили розыск, а поручили рядовому сотруднику?
— Я знаю Гурова со дня рождения, он никогда не был рядовым, — улыбнулся Орлов. — Кроме того, у меня главк, много разной работы. И еще. Когда в больницу поступает тяжелораненый, операцию проводит не главврач, а лучший хирург. Я не буду сейчас говорить о всех своих предположениях, их слишком много, но по такому делу лучше Левы у меня специалиста нет. У него прекрасная команда, авторитет в городе, Гурову легко получить помощь любой службы, минуя не только меня, но и Василия Семеновича. Гуров не будет никому трепать нервы, и если преступников разыскать возможно, он их разыщет.
— Кого бы вы хотели иметь следователем? — спросил Федин.
— Гойду Игоря Федоровича, — сразу ответил Орлов.
— Он с характером. У Гурова не будет со следователем неприятностей? — осторожно спросил прокурор.
— У Гурова не бывает с людьми неприятностей. Они с ним либо работают, либо нет, — усмехнулся Орлов. — Гуров и Гойда вместе пуд соли съели.
* * *
Григорий Котов, как и было приказано, надел черный костюм, белую рубашку, с утра побывал в парикмахерской, на выходе взглянул на себя в зеркало и несколько удивился. Он походил на официанта, киношного гангстера, только не на опера угро. Котов отнесся к происшедшим в нем переменам философски, мол, будем носить внешность, какая есть, ничего с этим не поделаешь.
Станислав, ожидавший друга в своем “мерее”, глянул на Гришу удивленно, от комментариев отказался, деловито посмотрел на часы:
— Ты даже красив. Нос у тебя не к месту, но что выросло, то выросло. Сейчас тебя быстренько отвезу — и на Петровку. Веди себя прилично, ты на похоронах, не тискай девиц и не напивайся.
Котов согласно кивнул и нерешительно произнес:
— Что я там делать буду?
— На поминках пьют. А чего от тебя ждет Гуров, мне неизвестно.
Они свернули с Ленинградского шоссе на Выборгскую улицу.
— Не заезжай во двор, я пройдусь. Спасибо. Удачи. — Гриша выпрыгнул на тротуар и зашагал ко второму подъезду.
Дождь, моросящий с раннего утра, кончился. Котов миновал длинную вереницу машин, когда его окликнули:
— Сынок! — на скамейке сидели три пожилые женщины.
Он остановился, взглянул вопросительно, не понимая, кто именно его окликнул.
— Я тебя кличу! Я! — Женщина в вязаной кофте с бронзовым от загара лицом поднялась со скамейки, засеменила к Котову. — Хоронить пришел? Так опоздал, все уже уехали и покойничка увезли. А ты цветком не махай, словно хворостиной. С покойным служил? Бог все видит. Не полагалась им пятикомнатная, по блату получили. — Она худой, жилистой и сильной рукой ухватила Котова за рукав. — Пойдем, отведу.
— Благодарствую, матушка, — на церковный манер ответил Котов, всучил шустрой проводнице цветок. — Уехали, осрамился я!
— Опоздание Григория было запланировано, его интересовали квартира и домочадцы, а никак не кладбище.
— Не боись, работы на всех хватит, — бабулька говорила быстро и как-то по-хозяйски. — Я тебя в помощь Ольге определю. Она хворая, с покойником здесь попрощалась. И кладбище не храм, главное — веровать, а лоб перекрестить и в доме можно. Не по-божески квартирку-то отхватили... Да чего там, теперича поздно слова говорить.
Она вела Котова просторным холлом, говорила без умолку.
— А ты, я вижу, еврей? Со всяким может случиться, не горюй, еврей тоже человек. Хотя хозяин вашего брата не шибко привечал. Ты Николушку-то хорошо знал? — она быстро перекрестилась. — В больших чинах, а хороший мужик был. А в семье ему доставалось. Где ее, справедливость, найдешь? Только там Николаю за терпение воздается.
Они поднялись на третий этаж, дверь в квартиру убитого полковника оказалась открытой, женщины переставляли мебель и несли посуду из соседних квартир. Котов тихо поздоровался и включился в процесс переноски различной утвари. Он не знал, кто есть кто из присутствующих, лишь сразу отличил трех мужчин, явно офицеров, одетых в штатские костюмы.
Часа через два столы в центральной зале были сдвинуты, женщины занялись сервировкой, когда один из мужчин подтолкнул Котова к дверям кухни и многозначительно подмигнул. Григорий не курил и практически не пил, но Гуров его предупредил, мол, не выделяйся, держись достойно розыскнику, который, если служба требует, то и скипидар хлебнуть обязан.
На кухне четверо мужчин, примерно однолетки, в темных костюмах и белых рубашках, окружили стол, молча подняли стаканы. Руководил “мероприятием” седой и кряжистый человек с властным взглядом. Проследив, чтобы у всех было налито и примерно поровну, он поднял свой стакан, сказал:
— Мир праху раба Божьего Николая, — выпил одним глотком, сунул в рот щепоть капусты, уперся взглядом в Котова, спросил:
— Откуда будешь?
— Розыск. Главк, — ответил Котов.
— Значит, Гуров, — седой кивнул. — Этот своего не упустит. Сыскарь даже во сне подглядывает. И чего ты здесь хочешь найти?
— Михалыч, оставь мужика, — сказал сосед Котова. — Ему сказали прийти, он пришел. А ты на Леву бочки не кати. Мы выпили и разошлись, а ему пахать и пахать.
Видно, одернувший седого хотя и выглядел моложе, в положении ему не уступал, так как разговор сразу переключился на другое, на Котова внимания больше не обращали, имя Гурова не упоминали. По обрывкам фраз опер понял, что собрались здесь в основном технари. Ничего странного, убитый Сотин работал инженером по электрооборудованию. Однако в большинстве мужчин незримо присутствует сыщик, и вскоре прозвучал вопрос:
— Не пойму, кому Николай дорогу мог перейти?
— Почему Николай, а не Веткин? — спросил кто-то. — Убили-то двоих.
— Яков в милиции неделю, и то на пропаганде. Ясно, убивали одного, а второго порешили за компанию.
— Глухой висяк. И никакой Гуров его не поднимет. — Седой налил по второй. — Я в молодости двадцать лет в сыске отпахал, чую.
Котов чувствовал, на него смотрят и вопросительно, и осуждающе, отставил стакан, когда в кухню вошла крупная женщина с резкими чертами властного лица.
— Ментам дай повод, — красивым низким голосом произнесла она, оглядела присутствующих, кивнула Котову на дверь. — Пройдемте со мной.
Гриша одернул пиджак и последовал за хозяйкой. То, что женщина в доме хозяйка, сомнений не вызывало.
— Вас как зовут? — она поправила Котову галстук, сыщик увидел в глазах женщины боль и растерянность, быстро ответил:
— Григорий. Гриша.
— Чувствую, вы человек интеллигентный, у меня к вам деликатная просьба. Я Чекина. Анна Павловна. Еще не все с кладбища вернулись, уже половина пьяные. Я мать вдовы... У нас есть младшая, ее зовут Ольга. Она на кладбище не была, приболела, нервы, понимаете. Вы бы не могли с дочкой посидеть?
— К вашим услугам, Анна Павловна, — Григорий поклонился. — Вам виднее, но, думаю, лучше, если с дочкой побудет женщина.
— Вы даже думаете? — хозяйка тяжело сглотнула. — Побудьте с Олюшкой, может, она уснет. В комнату никого не пускайте, особенно отца. Он сейчас со всей гурьбой заявится, самый пьяный будет. Справитесь?
— Может, лучше врача пригласить? — спросил Григорий. — Я ведь даже...
— Оля не хочет врача, — хозяйка подтолкнула Григория, открыла одну из дверей.
Спальня оказалась небольшой, уютной, обставленной без претензий. Блондинистая девушка лежала, укрывшись пледом, спиной к двери, на звук шагов не повернулась.
— Олюшка, смотри, какого интеллигентного мальчика я тебе привела, он с удовольствием посидит с тобой, — сказала женщина и выскользнула из комнаты.
— Здравствуйте, Оля, меня зовут Гриша, — сказал Котов, присаживаясь на стул. — Я тихо посижу, мешать не буду. Если что нужно, скажите. Может быть, чай или горячее молоко?
— Да пошел бы ты! — голос у Ольги был сухой, с трещинкой, без следа слез.
Не зная почему. Котов рассмеялся, пытаясь объяснить свою бестактность, пояснил:
— Оля, если бы вы знали, сколько раз меня посылали, и не деликатно, как вы, а с указанием конкретного адреса.
Девушка помолчала, затем спросила:
— Вы что, из психушки?
— Из родственной организации, — ответил он.
Оля снова выдержала паузу, повернулась на спину, глянула на Котова сухими блестящими глазами:
— Врач? Санитар?
— И врач, и санитар, и мастер на все руки. Оля, вы меня не стесняйтесь, хочется ругаться — валяйте. Я тоже несколько слов знаю.
— А вы спокойный и не ханжа, — Ольга откинула плед, села и потянулась, обнажив небольшие девичьи груди.
— У вас красивая грудь, — заметил Котов. — Такие груди видишь только в музее, в мраморе...
Ольга слегка покраснела, вновь легла, прикрылась пледом.
— Вы хорошо знали Николая?
— Совсем не знал, — ответил Котов и соврал: — Я его даже ни разу не видел. — Он видел труп.
— А зачем пришли?
— Коллеги, — коротко ответил Григорий, обратив внимание, что пальцы девушки сильно дрожат.
— Коля был человек несчастный, — неожиданно сказала девушка. — Внешность, стать, красивая жена, мощный тесть... Любви не было.
— А вы? — удивляясь себе, спросил Григорий. — Вы ведь любили Николая?
Ольга попыталась взглянуть удивленно, даже возмущенно, сразу отвернулась, в глазах блеснули слезы.
— Я была маленькая, он не на той женился. И мама была против, но она хотела, чтобы Ленка образумилась, не пошла вразнос. И хватит об этом! Он любил Елену! Я люблю Елену! Хватит!
— Понимаю. Извините.
— Понимает! — передразнила девушка. — В чужой жизни мы все понимаем! За дверью послышались шаги, голоса.
— Прибыли! Не пускайте сюда никого! Я сплю! Слушайте, давайте выпьем, может, я и вправду засну. В тумбочке бутылка и стакан.
— А мне башку не оторвут?
Ольга обожгла его взглядом, вытащила из-под пледа руку, начала открывать стоявшую рядом с кроватью тумбочку.
И опер увидел на тонком локтевом сгибе синее пятно и несколько темных точек от уколов. Он накинул на Ольгу плед, достал из тумбочки початую бутылку виски, стакан, надкусанное яблоко, налил, губы девушки обметало, сыщик налил больше. Ольга быстро, профессионально выпила, схватила яблоко, юркнула под плед, накрылась с головой.
— Где тут наша голуба? — раздался за дверью громкий мужской голос.
Котов хотел придержать дверь, но ее открыли мощным рывком, в комнату ворвалась волна винного перегара, на пороге появился помощник президента Виктор Львович Чекин. Он хотел отстранить Котова, но тот лишь казался субтильным, на самом деле был жилист и силен, устоял и тихо, уверенно сказал:
— Виктор Львович, ваша дочь только заснула.
— А ты кто будешь? — Чекин схватил опера за плечо.
— Вроде сиделки и охраны. — Котов не сдвинулся с места.
В комнату проскользнула хозяйка, отстранила мужа, властно сказала:
— Витя, иди к гостям, неудобно.
Он опустил широкие плечи, пробормотал: “Все бляди”, — и вышел из комнаты.
— Олюшка действительно спит? — шепотом спросила хозяйка, пристально глядя в лицо сыщика. Он привык к разным взглядам, смотрел в лицо матери прямо, несколько удивленно и молча кивнул.
— Гриша, не ври, Ольга просила чего?
— Просила, — он вновь кивнул. — Я налил ей граммов пятьдесят коньяка.
— И больше ничего? — она смотрела на сыщика, не отрываясь.
— Выпила глоток воды. Хозяйка тяжело опустилась на стул, заговорила:
— Если этот кретин, — хозяйка кивнула на дверь, — начнет вас на службе преследовать, позвоните мне.
— Спасибо, Анна Павловна, — Котов заставил себя улыбнуться. — У вас очаровательная дочь.
Женщина подняла голову, скривившись, удержала слезы, несколько раз сглотнув, ответила:
— Все, что осталось. А какой дом был!
— Такая дочь — очень много, — опер замялся, понимая, что говорит лишнее, произнес: — Нервы. Стрессы. Было бы неплохо поселить ее за городом, скоро “бабье лето”…
Лицо хозяйки вновь стало жестким, она усмехнулась:
— Я учту. Вам спасибо, для всех будет лучше, если вы потихонечку исчезнете. Машина нужна?
— Благодарю, — Котов поклонился и вышел.
Глава 2
В микрорайоне, где вчера застрелили двух полковников милиции, с самого утра бесцельно шатался высокий худой опер и розыскник, бывший начальник, Валентин Петрович Нестеренко.
Прибыв поутру, практически в одно время с Котовым и Станиславом, старый мент проехал по всему своему участку, очертив его контуры. Участок был невелик, представлял собой прямоугольник. Если спуститься с Войковского моста в сторону Шереметьево, у светофора свернуть в сторону Головинского шоссе, а через квартал у станции метро “Водный стадион” вновь повернуть направо, то через несколько минут опять окажешься у Войковского моста, только с другой стороны.
Прочертив прямоугольник на своих стареньких “Жигулях”, Нестеренко оставил машину на улице Адмирала Макарова у аптеки, рядом с Выборгской, где стоял шикарный, светлого кирпича дом, возле которого и застрелили офицеров.
По валявшимся на тротуаре стреляным гильзам еще вчера определили, где находились киллеры. Проведя невидимую черту от одного киллера к убитым, затем ко второму киллеру и снова к первому, получался правильный треугольник со сторонами девять-десять метров. Спрятаться на улице и не попадаться местным на глаза было негде, и Гуров вчера выразил предположение, что киллеры изображали прохожих, поджидая, когда полковник Сотин приедет домой. Ждали у дома Сотина, значит, именно он являлся объектом нападения, а полковник Веткин оказался жертвой случая.
По логике киллеры должны были находиться во дворе, куда выходят подъезды. Никто не предполагал, что машина остановится в переулке, а не свернет сразу во двор. Дом длинный, три подъезда, если машина заезжала во двор, убийцы, находясь в переулке, на линию огня не успевали. Но и дежурить во дворе было плохо, вечер, детей и бабушек уже нет. Машины подъезжают и уезжают, двое мужчин могут привлечь к себе внимание.
Исходив “свой” прямоугольник вдоль и поперек, Нестеренко пришел к выводу, что машины у киллеров скорее всего не было. Вся территория проходная, пешеходные дорожки переплетаются, люди ходят вдоль и поперек, метро рядом, так что машина оказывалась обузой. Кроме того, тридцать метров — и Ленинградка, по которой движется поток различного транспорта, считай, каждый третий готов подвезти. Легче остановить частника и уехать, чем бежать к своей “тачке”, которая может случайно засветиться.
Нестеренко вспомнил, как полковник Гуров удивлялся, почему Сотин не подвез друга до метро, а остановился у своего дома. Во двор не заехал, в гости не пригласил. Так почему сто метров не довез?
Между полковниками явно произошел какой-то разговор. Хотели еще немного погулять и договорить? Возможно, и все равно странно. И киллеры необычные. Они либо стреляют из автоматов, что называется от живота, а если используют пистолеты, то стреляют практически в упор. Десять метров — не дистанция для тира, в боевой же обстановке надо очень уверенную руку иметь, тем более, когда стреляешь в голову.
На Нестеренко был обычный, уже поношенный плащ, нечищеные туфли на толстой подошве. Он выпил у киоска банку пива для запаха и начал искать магазин, у которого собираются жаждущие и обсуждаются новости. Подходящего магазина не оказалось, два супермаркета сверкали витринами и иностранными этикетками. Опер заглянул в магазин, увидел охранников в форме, понял: здесь делать нечего. Новые времена, и магазины с охраной, конечно, красивые, но жизнь опера сильно затрудняют. Раньше бы потолкался у винного отдела, сообразил на троих, уселись бы в скверике, поговорили, как люди. И вопросов задавать не надо, все бы изложили в лучшем виде. Скорее всего в том рассказе и слова правды не услышишь, однако имена какие-то наверняка проскочат. Глядишь, из десяти пустых номеров хоть один, да оказался бы стоящим. А сейчас чистота, порядок и никакого клуба для отдыхающих и жаждущих.
Опер равнодушно прошел мимо автомагазина для миллионеров, набрел на парикмахерскую, заглянул, около мужского зала сидели трое модно одетых парней. Сыщик понимал, люди не те, однако за неимением речки забрасываешь удочку и в собственную ванну. Он подошел, поздоровался, спросил, кто крайний, ответа не получил и робко присел с края.
Два кавказца в кожаных штанах и толстых свитерах на непонятном языке азартно спорили между собой. Опер выступал в роли глухонемого. Один из спорящих закурил дорогую сигарету и раздраженно сказал:
— Вах! Зачем говоришь, когда и выстрела никто не слышал!
— Я слышал, — спокойно сказал Нестеренко, продолжая смотреть прямо перед собой, словно ничего не говорил.
Парни взглянули на Нестеренко удивленно, обменялись несколькими словами между собой, затем враз замолчали.
— Русский? Откуда наш язык знаешь? — спросил один.
— Я и не знаю, — безразлично ответил опер, продолжая смотреть прямо перед собой.
— Не знаешь — не говори! — парень раздраженно махнул рукой.
— А я и молчу, — Нестеренко сидел с совершенно безразличным лицом, на спорящих не смотрел.
Кавказцы вновь заспорили между собой. Нестеренко ждал, многолетний опыт научил его: если хочешь что-то узнать — не спрашивай, заинтересуй собой человека, сделай вид, что знаешь по данному вопросу больше его, и помалкивай. Тогда он сам тебе расскажет все, что знает, и еще будет просить дополнений и объяснений. Такой способ не всегда срабатывал, но шансы на успех имел.
Парни вновь повернулись к оперу, старший спросил:
— А когда стреляли?
— Стреляли? — удивился Нестеренко.
— Слушай, отец, ты дурака из себя не строй, сам сказал, что слышал! — вспылил младший. — Я тут “мазу” держу с приятелем, свидетелем будешь. Долю получишь.
— А ты, сынок, с отцом так же разговариваешь? — поинтересовался опер. — Я на Кавказе не бывал, но слышал, там к старшим уважение имеют.
Из зала выглянула девушка, сказала:
— Ашот, я освободилась.
— Извини, дорогая, у нас мужской разговор. Мы позже зайдем, — старший кивнул Нестеренко на дверь и пошел вперед.
Младший дышал оперу в спину. Нестеренко нехотя поднялся, вышел на улицу.
— Отец, извини, ты сказал, что слышал выстрелы?
— Ну? — опер утер ладонью лицо.
— Когда слышал?
— И где? — добавил младший.
— А доля? — спросил опер.
— Да, может, совсем не о том разговор. Давай сначала выясним, где и когда, потом к палатке Акопа пойдем, может, и доля будет, — сказал младший. — Вчера вечером неподалеку разборка была, я с земляком поспорил, что он врет и выстрелов не слышал. А я слышал, у нас время не сходится.
— Разборка, может, убили кого, — протянул Нестеренко. — Мне такое надо? Я лучше помолчу.
— Никого не убили, отец, — успокоил старший. — Только Акоп соврать любит, всегда все знает и треплется. — Он подумал, заговорил иначе: — Ну, замочили тут двоих, а чуть что — кавказцы виноваты, мы были недалеко, выстрелов не слышали, нас всю ночь в ментовке держали.
— Пойдем к твоему земляку, я его послушаю, — неохотно согласился Нестеренко.
Они уже дошли до угла Выборгской и Ленинградского, отсюда был хорошо виден дом, у которого застрелили полковников милиции. Оба кавказца взглянули на дом из светлого кирпича и быстро зашагали к расположенной на углу палатке.
— Отец, правду скажешь, я тебе литр “Абсолюта” поставлю.
— Много, захлебнусь, — усмехнулся Нестеренко.
Парни заскочили в палатку, младший тут же вышел, встал рядом с Нестеренко, видимо, решил стеречь ценного свидетеля. Пустышку тяну, думал опер. Ребята сами ничего не знают. Киллеры стреляли из пистолетов с глушителями, шоссе шумит, слышимость нулевая. Да и время убийства установлено довольно точно, нужны свидетели, которые могли видеть киллеров. Оба парня, кажется, никого не видели, и сами на роль исполнителей никак не подходили: те были профессионалы, а парни — болтуны, обеспокоенные, чтобы их местная милиция не трогала.
Из модной, добротно оборудованной палатки вышли двое, хозяин был в аккуратном халате. Нестеренко решил ломать разговор, протянул руку, торговец несколько растерялся, видно, привык к отношению более уважительному. Нестеренко, высокий, жилистый, очень сильный, положил ладонь на плечо торговца, слегка придавил и милицейским тоном сказал:
— Здравствуй, Акоп, меня зовут Валентин Петрович. — Приведшие его парни подрастерялись. Опер не обращал на них внимания и продолжал: — Ну, расскажи, сынок, в котором часу ты вчера слышал выстрелы и чего интересного не рассказал в отделении милиции.
Акоп заговорил на своем языке, даже замахнулся на одного из парней. Нестеренко жестко перехватил руку торговца, строго сказал:
— Говорить только по-русски, — и продолжал: — Ты где находился, когда услышал хлопки? Ведь выстрелы походили на хлопки, и ты не сразу сообразил, что стреляют? — руку с плеча торговца опер не убирал.
— Я товар разгружал с машины, здесь и стоял, — Акоп сник, важность с его полного лица исчезла.
— Значит, ты стоял лицом к “Волге”, у которой и застрелили офицеров милиции. Следовательно, ты должен был видеть и стрелявших, особенно того, что стоял у мусорного бака.
Конечно, следовало парня задержать, доставить в прокуратуру, передать Гойде, допросить официально. Но случается, что внезапный, пусть и неофициальный опрос дает больше, чем допрос под протокол.
— Как я его видел, гражданин начальник? — попытался возмутиться продавец. — Темнело, он по плечи виден, да и растерялся я!
— Ты, парень, себе срок не мотай. Молодой, в зоне не был, поверь, там медом не намазано! — Нестеренко повернулся к молодому парню, держателю пари. — Стой, где стоишь! Герои живут в соседнем подъезде! Так вот, Акоп, объясняю для дурных. Что палатку у тебя заберут — то семечки. Тебя в отделении следователь допрашивал официально. Ты заявил, мол, ничего не видел, и показания подписал.
А дача ложных показаний, да еще по делу об убийстве — статья верная, колом не вышибешь. Ты сейчас в присутствии друзей мне правду расскажешь, а с отделением я дело улажу. Я подполковник из Главка уголовного розыска. — Он достал свое удостоверение, разворачивать не стал, а пистолет переложил в другой карман, словно ненароком.
— Вы правы, господин подполковник, хлопнуло несколько раз, — признался Акоп, — я и не понял, что стреляют. Когда увидел, что менты... — он смешался.
— Нормально. Менты так менты, мы сами себя порой так зовем, — подбодрил парня Нестеренко. — Они упали?
— Ну да. Тут я трехнулся. Одного, хозяина “Волги”, я знал, он пиво любил, заходил.
— А стрелявшие? — спросил Нестеренко.
— Я только одного видел. Вы верно определили, он у мусорки стоял. Второго не видел, но шаги его слышал. Он за углом, на Макарова, прятался, когда побежал, на консервную банку наступил. А ближний — в сторону “Магистрали”.
— Так магазин называется, — пояснил молчавший до этого парень, старший из всех.
— В “Магистраль”. Да, — продолжал Акоп. — Но, думаю, не в магазин, а двором двинулся. И все шел, не бежал. Только когда за угол дома свернул, так побежал.
— Значит, они в разные стороны подались? — не столько спросил, сколько утверждающе произнес Нестеренко.
— Точно, в разные, — подтвердил Акоп.
— Ну лады. Теперь самое неприятное, пойдем в отделение бумаги писать. Извини, сам не люблю, но порядок. Вы мне покажете, как тем двором на Ленинградку выйти, зайдем в опорный пункт, все запишем. Ашот! — опер взял самого молодого за плечо. — Ты горячий, не шали! Я тебя и в бегу достану, и ноги без всякого оружия бантиком завяжу. Договорились?
Около девятнадцати опергруппа собралась в кабинете, настроение было не из лучших. В принципе никто и не ждал, что за день удастся выйти на что-нибудь существенное. Надо отдать должное сотрудникам отделения и райуправления, люди работали сутки, работали серьезно, а не отбывали номер.
Гуров внимательно изучил все рапорта, закрыл уже пухлую папку, сказал:
— Мы обязаны были такую работу проделать. Рассчитывать на успех наивно. Отбросив шелуху, можно предположить, что один из киллеров чуть выше среднего роста, худощавый, темно-русый, лет тридцати пяти. Он ушел дворами в сторону Ленинградского шоссе. Приметы второго неизвестны, судя по размеру обуви и ширине шага, преступник имеет рост около ста восьмидесяти сантиметров, вес семьдесят пять или около того.
— С такими приметами мы далеко уедем, — заметил Станислав и, упреждая замечание Гурова, поднял руку. — Я не критиканствую. Лев Иванович, констатирую, что эта печка не годится, требуется другая. Самое лучшее — выявить мотив. Здесь мы мало, но имеем. Остаточные следы героина на ладони покойного Веткина и следы уколов на руке девочки. Я в наркоте не дока, но знаю, героин — штука серьезная. И если в семье употребляли, то героин вполне может оказаться мотивом.
Гуров согласно кивнул, после некоторой паузы сказал:
— Подсчитаем, что имеем. Два киллера, приметы — одни слезы. Два мертвых полковника, причина убийства не установлена. Она обязательно имеется и очень весомая. Из-за пустяков профессионалов не нанимают.
Гуров помолчал, закурил, долго смотрел в окно. Оперативники терпеливо ждали, паузы в речи шефа были делом привычным.
— Героин, — задумчиво произнес сыщик. — Героин у нас имеется, но в историю не вписывается. Вскрытия показали, что ни Сотин, ни Веткин никакой наркотик не употребляли.
Ольга Чекина. Гриша видел на ее руке следы уколов. Я консультировался с серьезным специалистом. Он убежден, что, возможно, девушка какой-нибудь наркотик себе и колола, только не героин. Если бы она колола героин, то была бы в настоящее время прочно “на игле”. Котов описал ее поведение, профессор героин исключает на сто процентов. Однако на ладони убитого Веткина обнаружен именно героин. Факты не вяжутся, рассыпаются, — Гуров взглянул на Станислава, усмехнулся. — Ну, говори, Станислав, не терпи через силу, взорвешься.
— Можно нарисовать такую картину, — начал было Станислав. Гуров перебил:
— Извини. Рисуй, не стесняйся. Только не подделывайся под Пикассо, изображай в стиле Шишкина. Медведь так медведь, будь реалистом.
— Постараюсь, — Станислав вздохнул. — Не установлено, но есть основания предполагать, что Ольга была влюблена в мужа старшей сестры полковника Николая Сотина. Ситуация в жизни очень распространенная. Сотин взаимностью не отвечал, девушка травмирована, появляется наркотик. Не героин, дрянь менее опасная. Ольга одинока, хороша собой, чтобы отвлечься, она крутит роман с полковником Веткиным. Он замечает пагубное увлечение девушки, пытается на нее повлиять. На последнем свидании Веткин отбирает у девушки порошок, выбрасывает в туалет. Стремясь узнать, чем себя травит девчонка, полковник стряхивает часть порошка на левую ладонь. Вечером Веткин рассказывает о случившемся Сотину...
— Медведь как медведь, очень похоже, — соглашается с другом Гуров. — Все реалистично, правдоподобно. Остается понять: кто и почему нанимает профессиональных киллеров?
— Я поднял столько, сколько смог, — без обиды ответил Станислав. — Пусть другой поднимет больше.
— Верно. Давайте копать вместе. — Гуров повернулся к Котову. — Григорий, ты молодец, сегодня сработал хорошо.
— Мне лишь повезло, — ответил Котов, подмигнув Нестеренко. — Еврейское счастье. Если бы меня хозяйка не определила в сиделки, мыл бы посуду.
— Скромность — хорошо, но удача лучше, — скорее себе, чем коллегам, сказал Гуров. — Ты считаешь реальным встретиться с девушкой?
— Полагаю, что мать догадывается или даже знает о пристрастии младшей дочери и на время ее изолирует, — Котов развел руками. — Будь я помоложе, покрасивше, не родись иудеем, можно было бы попытаться установить личный контакт, прикинуться влюбленным.
— Дохлое дело, — констатировал Нестеренко. — Девчонку требуется уложить в больничную койку, провести анализы.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
