Их встретил сам хозяин, человек лет сорока, высокий, худой, с забавной эспаньолкой, которая делала его похожим на кардинала Ришелье из фильма про мушкетеров. Он был одет в просторные темные брюки и коричневый вельветовый пиджак с кожаными заплатами на локтях.
– Чем могу служить, господа? – спросил он чуть печальным голосом, пытливо вглядываясь в лица неожиданных посетителей.
Гуров объяснил суть их визита, предварительно удостоверившись, что имеет дело действительно с господином Шестопаловым.
Он с удовлетворением отметил, что антиквар, узнав, кто они такие, искренне обрадовался. Было непохоже, чтобы этот человек имел какие-то задние мысли.
– В самом деле? Это просто замечательно! – пылко воскликнул он. – Я, признаться, не ожидал, что все так скоро разрешится... Однако что же я держу вас здесь? Прошу вас, пройдите во внутреннюю комнату! Там нам будет удобнее беседовать. А я только закрою магазин...
Он опрометью метнулся к дверям, повесил табличку «Закрыто» и запер замок.
– Ну вот, теперь нам никто не помешает, – заключил он, удовлетворенно потирая руки. – Прошу вас, проходите! Что вам предложить, господа, – чай, кофе? Может быть, чего-нибудь покрепче? В боевиках, знаете ли, сыщики всегда пьют виски! И курят сигары... Вы тоже можете закуривать, не стесняйтесь!
Он ввел гостей в небольшое помещение, где стояли кожаный диван, конторский стол с компьютером и сейф. Видимо, это был рабочий кабинет, совмещенный с комнатой отдыха.
– Пожалуй, мы не станем изображать из себя героев боевика. Как-нибудь в другой раз, – улыбнулся Гуров. – А сейчас, без лишних слов, что у вас такое случилось, Арсений Викторович?
Шестопалов как будто на секунду растерялся, провел ладонью по своей кардинальской бородке, а потом скороговоркой сказал:
– Честное слово, сейчас мне уже все это кажется глупостью, чьей-то неумной шуткой. И боюсь, что совершенно напрасно оторвал занятых людей от важных дел...
– Арсений Викторович, давайте не будем размазывать кашу по тарелке, – решительно сказал Гуров. – Если мы здесь, значит, вовсе не считаем, что заняты глупостями. Поэтому реверансы здесь неуместны. Давайте сразу к сути дела. Ведь вас кто-то шантажирует, не так ли?
– Ну-у, пожалуй, что и так, – согласился антиквар. – Если придерживаться фактов, то именно так это и выглядит. Но...
– Вот-вот, давайте придерживаться фактов, – подхватил Гуров. – И без всяких «но». Давайте по порядку. Факт первый?
Антиквар положил ногу на ногу и нервным движением сплел пальцы на коленке.
– Первый факт был тот, что однажды мне позвонили. Днем. Сюда, в магазин. Голос был... Нет, пожалуй, голос был незнакомый. Хотя мне приходится встречаться со столькими людьми, что я вполне мог что-то напутать. Это я к тому, что потом... Хотя я, кажется, опять сбился, – смущенно поправился он. – Важно ведь, что этот человек мне сказал, верно? Он сказал, что нам нужно встретиться, чтобы обсудить очень важный для меня вопрос. Жизненно важный.
– Какой именно вопрос имелся в виду? – спросил Гуров.
– По телефону он этого не сказал, – ответил Шестопалов. – Но слова его звучали очень неприятно. Я бы сказал, зловеще. Не буду скрывать, я напугался.
– Арсений Викторович, скажите честно, вам было чего пугаться? – Гуров пристально посмотрел антиквару в глаза.
Тот выдержал его взгляд и без колебаний ответил:
– Наверное, каждому в этой жизни есть чего пугаться. Будь я без греха – мне уже сейчас бы полагалось место в райских кущах, среди белокрылых херувимов. Увы, грешен! Но скажу откровенно, мои грехи вряд ли подпадают под статьи Уголовного кодекса, и я в них каяться не буду, извините. Но скажу вам, что любое наказание когда-то заканчивается, но только не муки совести... Впрочем, я опять пустился в посторонние рассуждения...
– Ничего, в этом случае посторонние рассуждения дополняют картину, – успокоил его Гуров. – И что же вы решили делать?
– Ну, сначала я не хотел идти, – сказал Шестопалов. – Решительно не хотел. Убеждал себя, что это всего лишь дурацкая шутка. Но потом приуныл. Понимаете, у меня чудесная жена. Она филолог по образованию, утонченная, доверчивая женщина. Она ошиблась временем. Ей следовало бы родиться в середине девятнадцатого века, в каком-нибудь дворянском гнезде, понимаете? Этот жестокий мир не для нее. Я побоялся, что этот мерзавец может позвонить домой и до смерти напугать ее. И тогда я решил идти.
– Вы никому ничего не сказали?
– Никому и ничего. У меня просто не было времени. Встреча была назначена на тот же вечер в сквере неподалеку от стадиона «Динамо». Между прочим, в самом темном месте. И вот тут у меня создалось впечатление...
– Подождите, Арсений Викторович, – перебил его Гуров. – Назначая вам место встречи, этот человек ставил какие-нибудь условия?
– Да, конечно. Он потребовал, чтобы я пришел непременно один и захватил с собой фонарик.
– Фонарик?
– Да. Как выяснилось, он собирался продемонстрировать мне фотографию.
– Он показал вам фотографию? Какую?
– Довольно мерзкую, – усмехнулся Шестопалов. – Мягко говоря, это была эротическая фотография. Сцена оргии, а в центре – ваш покорный слуга в окружении неодетых вакханок.
– Вот, значит, как, – задумчиво протянул Гуров и, деликатно кашлянув, спросил: – Это была подлинная фотография, Арсений Викторович?
Антиквар сделал протестующий жест.
– Ни в коем случае! Что вы! – горячо сказал он. – Это была, несомненно, фальшивка. Но довольно убедительно сфабрикованная.
– Показав фотографию, этот человек чего-то потребовал от вас?
– Да, он потребовал выплатить ему двадцать тысяч долларов, – кивнул Шестопалов. – Иначе обещал предъявить фотографию – и не одну! – моей жене, знакомым, родственникам...
– А вы?
– Я обещал подумать, – сказал антиквар. – Понимаете, я был совершенно смятен. В голове все перемешалось. Мне действительно нужно было подумать. Я забрал эту мерзкую фотографию и ушел. Этот мерзавец назначил мне очередную встречу на следующий день, но я не явился.
– Не явились? Почему же?
Шестопалов пожал плечами.
– Не знаю. Наверное, пресловутое русское «авось». Подумал, что пронесет, что, если я не заплачу и буду сидеть тихо, может быть, шантажист махнет на меня рукой.
– Не пронесло? – догадался Гуров.
Антиквар помотал головой и сказал грустно:
– Наивно было так думать. Два дня назад, четвертого июля, позвонили снова. Говорил уже другой человек. Впрочем, первый потом тоже подключился. Оба очень нервничали и угрожали. Назначили последнюю встречу возле Пятницкого кладбища – пятого июля, и снова в одиннадцать часов вечера... Кстати, та встреча, на которую я не пошел, тоже была назначена в районе кладбища – только в тот раз Даниловского...
– Ага, значит, пятого вы на встречу пошли? – оживился Гуров.
– В том-то и дело, что нет, – вздохнул Шестопалов. – Я совсем потерял голову. Идти было страшно и не идти тоже было страшно. Если бы эти фотографии увидела моя жена, для нее это был бы такой шок, от которого она вряд ли оправилась бы. Но выложить вот так сразу двадцать тысяч для нас слишком накладно. То есть я оказался в тупике, понимаете? И тогда я позвонил Солоницыну.
– Понятно, – сказал Гуров. – А шантажисты? Они вас пока больше не тревожили?
– Удивительно, но пока все тихо. Однако я все время как на иголках. Мне это представляется затишьем перед бурей.
– Хорошо, давайте тогда перейдем к деталям, – заключил Гуров. – Покажите нам фотографию.
Антиквар смущенно крякнул, помешкал немного, но потом все-таки поднялся и отпер сейф. Покопавшись там, он достал большой незапечатанный конверт и протянул Гурову.
– Уверяю вас, это фальшивка, – с несчастным видом сказал он. – Никогда в жизни я не позволил бы себе подобного...
Гуров достал фотографию, внимательно посмотрел на нее и передал Крячко. Тот взглянул и потрясенно покачал головой.
– Да-а-а! Крепко! – сказал он. – Вот у меня жены нет, но получить такую картинку я бы все равно не хотел. Расчет примитивный, но точный. Для порядочного человека такая штука хуже чумы. Только зря вы сразу не обратились в милицию. Взяли бы этого типчика уже на Даниловском кладбище. Тут, по-моему, не профессионал действовал.
– Кстати, о том, кто действовал, – заметил Гуров. – Вы, помнится, говорили, что этот человек показался вам знакомым, Арсений Викторович?
Антиквар замялся.
– Не то чтобы знакомым, – пробормотал он. – Но у меня сложилось впечатление, что я будто бы видел когда-то этого человека. Молодой, крепкий, высокий... Правда, там, где мы встречались, было довольно темно... Вряд ли я смог бы сейчас описать его внешность. Но ощущение, что где-то я его видел, осталось. И голос. Голос тоже что-то напоминает. Но... – Он развел руками.
– В общем, думаю, ощущения вас не обманывают, – согласился Гуров. – Скорее всего, вы действительно встречались с шантажистом раньше. Во всяком случае, он вас знает неплохо. Знает вас, ваше материальное положение, знает про вашу жену. Как правильно сказал мой коллега, он руководствуется примитивным, но точным расчетом. Он запросил с вас не сто тысяч, которых вы наверняка не потянули бы. И он бьет в самое больное для вас место. Признайтесь, если бы вы были уверены, что после выплаты этих денег вас навсегда оставят в покое, вы бы, пожалуй, смирились?
– Не знаю, – покачал головой Шестопалов. – Откровенно говоря, денег мне жалко. Мы с женой не бедствуем, но потеря такой суммы осложнила бы нашу жизнь. Но в чем-то вы правы. За покой и безопасность я готов заплатить. Скажем так: если бы он потребовал сумму в два раза меньшую, я бы, наверное, сдался.
– Итак, что мы имеем? – принялся рассуждать Гуров. – Сегодня шестое июля. Пятого вы должны были отнести шантажистам выкуп на Пятницкое кладбище... Кстати, что это за кладбищенские мотивы? Это обстоятельство не наводит вас случайно ни на какую мысль, Арсений Викторович?
– Абсолютно, – мотнул головой антиквар. – Подозреваю, что так задумано, чтобы нагнать на меня побольше страху.
– Возможно, – сказал Гуров. – Но со вчерашнего дня шантажисты не давали о себе знать, не так ли?
– Если это любители, то вполне могли отстать, – подал голос Крячко. – Человек дважды проигнорировал их намеки, а у них кишка оказалась тонка. Нервишки не выдержали.
– Все может быть, – с сомнением проговорил Гуров. – Будем надеяться, что так оно и есть. Но кое-какие меры мы с вами должны все-таки принять, Арсений Викторович. Где сейчас ваша жена?
– Она работает в одном толстом журнале, пропадает там целый день, – ответил антиквар. – Приходит домой усталая, но необычайно одухотворенная. Еще бы, она занимается любимым делом! А тут такой сюрприз...
– На вашем месте я бы все ей рассказал, – посоветовал Гуров. – Так все-таки будет менее болезненно, чем если в один прекрасный день это свалится на нее как снег на голову. Ведь вам не обязательно показывать фотографию, верно? Тем более что мы с коллегой ее забираем. Она нам понадобится для расследования.
– Я вас понял, – покорно сказал Шестопалов. – Сегодня же все расскажу Лене.
– Прекрасно. Вот вам моя визитная карточка, – объявил Гуров. – Если преступники опять вступят с вами в контакт – немедленно звоните мне в любое время дня и ночи. Немного попозже мы пришлем к вам специалистов – они поставят ваш телефон на прослушку. Возможно, нам удастся засечь их звонок, если таковой состоится.
Антиквар с благоговением взял тонкими длинными пальцами картонку и аккуратно вложил в свой бумажник.
– Я обязательно позвоню, – пообещал он. – Ну и, разумеется, я весь к вашим услугам. Делайте все, что необходимо.
– И последняя просьба, – обратился к нему Гуров. – Поройтесь в памяти. Может быть, вспомните человека, который встречался с вами около «Динамо». Попробуйте составить список всех ваших знакомых – это может помочь. Если появятся какие-то соображения – тоже немедленно звоните. А мы пока попробуем выяснить, откуда взялась эта фотография. Не с Луны же она к нам свалилась.
Глава 3
Ложкин остановил машину в переулке между торговым комплексом «Минитэкс-М» и жилыми домами. Метрах в ста пятидесяти отсюда виднелись слабые огни вокруг ограды Медведковского кладбища. Прохожих на улице было немного, но в домах еще не спали – большинство окон ярко светилось. Часы показывали десять. Ложкин выключил мотор.
Чеков, сидевший рядом, зашевелился и принялся шарить по карманам. Ложкин ждал, тупо глядя в приборную доску. Он подчеркнуто старался держаться отстраненно, злясь на себя и на своего бесцеремонного друга, который втянул его в свои сомнительные делишки.
Ложкин и сам не понял, как так получилось, что и после телефонных звонков, на которых его участие, по идее, должно было закончиться, он по-прежнему повиновался указаниям Чекова, забросив собственные дела и забыв о собственной безопасности. Наверное, все дело было в его мягком характере.
Правда, сначала они, как и обещал Чеков, выпили. Ни в какой кабак не пошли, а, взяв хорошей водки, отправились к Ложкину домой – он жил на Волгоградском проспекте, совсем недалеко от метро. К себе Чеков не звал, так как туда в любую минуту мог нагрянуть кто-то из ребят Костюкова. В студии тоже решили не рисоваться. К Ложкину должен был зайти Блонди, поговорить насчет нового проекта, а Чеков не хотел, чтобы их видели вместе.
Много пить не стали, но на старые дрожжи Ложкина здорово разобрало, и какое-то время он плохо контролировал свои действия. И то, что он дал слово Чекову поехать вместе с ним к Медведковскому кладбищу, ничем другим объяснить невозможно. Чеков мигом за это уцепился и говорил о предстоящем предприятии как о деле решенном, а Ложкин, хотя уже немного и протрезвел, не нашел в себе решимости взять необдуманное слово обратно.
Так и получилось, что вечером они вместе отправились на дело. Чеков горячо уверял друга, что делать тому ничего абсолютно не придется – он просто будет сидеть в машине и ждать, когда возвратится Чеков с деньгами.
– Подумай, чудило, не ехать же мне с этой кучей баксов в метро! – с преувеличенной веселостью убеждал Чеков.
Ложкин, которого мутило с похмелья и от страха, этой веселости совершенно не разделял и всем видом своим старался показать, как он зол. Но на Чекова это абсолютно не действовало. Он был весь охвачен предвкушением близкой поживы. Почему-то он был совершенно уверен, что тихий аптекарь отдаст деньги без звука, едва увидит первую фотографию.
Теперь, когда Чеков рылся по карманам, Ложкин решил, что он ищет именно конверт с фотографиями, и был несказанно удивлен, когда в руках у друга неожиданно появился небольшой, но, без всякого сомнения, самый настоящий пистолет! Он уже не мог дальше изображать безразличие и, открыв рот, пораженно уставился на Чекова.
– Я не знал, что у тебя есть пушка! – озабоченно сказал он.
– Да вот, взял как-то по случаю, – небрежно ответил Чеков, проверяя обойму. – Сегодня он будет как раз кстати. Мало ли что может прийти в голову человеку, которого приперли к стенке? А под дулом все становятся покладистыми.
– Ну ты даешь! – покачал головой Ложкин. – А если тебя с ним заметут? И вообще... Давай бросим это дело, а? Пока не поздно...
Чеков сердито уставился на него и несколько секунд молчал. Потом вогнал ладонью магазин в рукоятку пистолета и тоном, не терпящим возражений, заявил:
– Ты чепуху говоришь. Отказаться от бабок, когда они у тебя почти в руках – так только идиоты поступают. Не понимаю, чего ты боишься. Мы все предусмотрели. Приехали за час, у нас есть оружие, и вообще... Сейчас заляжем в укромном месте и будем ждать. Если аптекарь придет не один, мы сразу отвалим. Дело верное!
– Постой! – негодующе воскликнул Ложкин. – Что значит – заляжем? Ты сказал, что я только подожду тебя в машине!
– Ну-ну, что ты раскипятился! – немного смущенно пробормотал Чеков. – Правильно, я так сказал. Но потом подумал – все-таки этот тип живет в нашем дворе. Вдруг он запомнил мое лицо? Мало ли что – всегда лучше подстраховаться.
– Я никуда отсюда не пойду, – решительно заявил Ложкин. – И вообще уеду на хрен, если ты не отстанешь!
Чеков нахмурился и долго разглядывал разгневанного друга, словно впервые его видел.
– Значит, стоило мне попасть в серьезную передрягу, как ты сразу в кусты? – произнес он наконец мрачным и разочарованным тоном. – Не ожидал я этого от тебя, Диман, совсем не ожидал!
Ложкин буквально задохнулся от возмущения.
– Он не ожидал! – завопил он каким-то чужим тонким голосом. – Он не ожидал! Ни хрена себе! А кто, интересно, тебе денег взаймы давал? Кто по телефону звонил? Кто тебе фотки делал?! Пушкин, что ли?
– Вот поэтому я и удивляюсь, – ничуть не смутившись, заметил Чеков. – До сих пор вел себя как мужик, а тут запаниковал. А ты, между прочим, кровно заинтересован в этом деле, ведь там и твои деньги.
От такой бесцеремонности у Ложкина просто язык отнялся. Но Чеков, не давая ему опомниться, заботливым тоном продолжил:
– И потом, ты уже и так здорово засветился, Диман! Карточки кто делал – я, что ли? А если меня заметут, то и тебе не отмазаться. Ты вот о чем подумай! У нас в суде не больно разбираются, кто прав, кто виноват. Впаяют как соучастнику. А там и твоя порнуха всплывет... Обязательно всплывет! Такие вещи не спрячешь. Поэтому, я считаю, у тебя сейчас один выход – идти со мной. Все образуется, вот увидишь! Карта нам сейчас так и прет! Грешно упускать такой момент, пойми!
Ложкин не верил своим ушам – и это говорил человек, которого он всю свою жизнь считал лучшим другом! Да он просто всю жизнь использовал Ложкина, вил из него веревки! Но, к сожалению, в его словах было слишком много правды. Ложкин и в самом деле завяз по уши. Какой же он дурак, что еще в тот раз поддался на уговоры Чекова, и дважды дурак, что не уничтожил лишние копии этих дурацких фотографий! Они по-прежнему лежат у него в студии – он даже не спрятал их хорошенько. Достаточно поверхностного обыска, чтобы их обнаружить. И не только их – самопальное порно тоже валяется у него где попало. Может быть, сейчас с этим и не так строго, как раньше, но, если завертится такая карусель, суд с удовольствием приплюсует порнуху к прочим грехам. Тут Чеков опять прав. Положение у него скверное, и особенно скверное из-за того, что теперь Ложкин не может доверять Чекову так, как прежде. Дружок его оказался чем-то вроде чемодана с двойным дном, в котором таилась масса сюрпризов, и все они, как на подбор, были неприятными. Пожалуй, если дела у него не заладятся, он сам сдаст Ложкина с потрохами – просто чтобы не страдать одному.
Обдумав все это, Ложкин хмуро сказал:
– Ладно, хрен с тобой! Но учти, это в последний раз! И завтра же вернешь мне мои деньги!
– Какой вопрос! – легко ответил Чеков. – Само собой, верну. С процентами верну, чтобы только ты не плакал! – В его голосе прозвучали насмешливые нотки.
Ложкин только скрипнул зубами, но ничего не сказал. Они вышли из машины, и Ложкин хотел запереть дверцы.
– Знаешь что? Оставь так, – вдруг сказал Чеков. – Ключи забери, и все. Тут вроде тихо, не угонят твою тачку!
– Чего это? – насторожился Ложкин. – Ты чего-то боишься? Думаешь, бежать придется?
– Да ничего я не боюсь и не думаю! – с досадой сказал Чеков. – Просто не за грибами идем. Всякое предвидеть надо. Мало ли что? Менты вдруг, или еще какой-нибудь форс-мажор. Короче, не запирай дверцы, никуда твоя жестянка не денется!
– Это не жестянка, – с обидой сказал Ложкин. – Нормальная тачка. У тебя и такой нет, между прочим.
Однако в результате машину он так и не запер, в очередной раз подчинившись нажиму Чекова. Но еще больше испортило ему настроение то, что друг неожиданно выхватил из его рук ключи и как ни в чем не бывало сунул их в свой карман.
– Так надежнее, – небрежно сказал Чеков. – Ты – растяпа. Не дай бог, потеряешь. Ключи должны быть у надежного человека.
Он продолжал делать вид, будто все идет как надо и никаких недомолвок между ними не существует. Держался уверенно и деловито, как хирург перед ответственной, но не слишком сложной операцией.
– Так, сейчас мы просто обойдем кладбище с тыла, – объявил он Ложкину, увлекая его в темный проезд между двух жилых домов. – Сделаем небольшой кружок и подвалим туда со стороны Яузы. По травке. Фонарей там немного, нас никто не заметит...
– А если этот аптекарь стукнул в ментовку? – угрюмо спросил Ложкин.
Чеков недовольно покосился на него. Эта неприятная мысль его самого беспокоила. Он боролся с ней простым способом – старался об этом не думать и надеяться на удачу.
– Не каркай! – буркнул он. – Не станет он в милицию стучать. Сейчас народ пуганый. Проще заплатить, чем потом всю жизнь на врачей работать. Мы, конечно, не звери, ничего такого в голове не держим, но аптекарь-то об этом не знает. И так лучше для всех, поверь мне.
Они прошли между домами, потом вдоль погруженного во тьму здания школы и выбрались на улицу в том месте, где она огибала жилой квартал. До зловеще темнеющего в стороне кладбища было не более полутора сотен метров. Чеков остановился на тротуаре, в тени дерева, и внимательно осмотрелся по сторонам.
На освещенной площадке перед воротами кладбища было пусто. Черные кроны деревьев за оградой казались сплошным чернильным пятном на фоне вечерних огней большого города. Мимо проехал автомобиль с затененными окнами. Изнутри его доносился приглушенный стук барабана – водитель слушал музыку. На углу топтались человек шесть подростков – девчонки и парни. Они курили и чему-то громко смеялись, демонстративно показывая, как они беззаботны и уверены в себе и как им безразлично соседство такого печального места, как кладбище. В какой-то момент они даже повернулись и пошли толпой в сторону кладбищенских ворот. Чеков взял Ложкина за плечо и легонько его подтолкнул.
– Давай обойдем кладбище, присмотримся. Особенно не рисуйся, но сам держи нос по ветру! Давай, двигай!
– А ты? – набычился Ложкин.
– Я тебя догоню, – успокоил его Чеков. – Нам сейчас не стоит толпой мотаться. Чем меньше будем привлекать внимания, тем лучше.
Ложкин тихо выругался, но все-таки подчинился. Он перешел улицу и, стараясь держаться в тени, засеменил в сторону кладбища. Чеков неодобрительно посмотрел ему вслед, покачал головой, а потом, сунув руки в карманы куртки, неспешно пошел налево вдоль домов. Он вел себя как человек, который возвращается домой и у которого нет никаких других забот, кроме как хорошенько поужинать и лечь спать. Однако по сторонам он смотрел очень зорко, подмечая все укромные уголки и подозрительные фигуры, которые потенциально могли быть опасны. Пока Чеков не заметил ничего такого, что могло бы по-настоящему напугать его. Стоял тихий летний вечер, резвилась, как ей и положено, молодежь, на кладбище вечным сном спали люди, которых Чеков не знал никогда и не видел, и никто не прятался в кустах, не звенел наручниками и не переговаривался лихорадочно по рации.
Как ни рисовался Чеков перед Ложкиным, а нервы у него были взвинчены до предела. Шантаж – не самое спокойное занятие на свете, особенно когда занимаешься им впервые. Чеков был уверен, что рассчитал все точно, но когда схема начала давать сбои, слегка испугался. Он нацеливался на быстрый результат, а к долгой осаде был не готов. Окрыленный первой удачей, он не сразу сообразил, что с аптекарем и антикваром дело затягивается самым безобразным образом, и с каждым часом оно становится все более опасным и непредсказуемым. Отступать Чеков не собирался – слишком многое было поставлено на карту, да и собственное упрямство не позволяло ему этого сделать, но чувствовал он себя совсем не так уверенно, как вначале. Он теперь допускал, что кто-то из его жертв мог обратиться в милицию, и побаивался оказаться в западне. Правда, о способностях стражей порядка Чеков был не слишком высокого мнения и считал, что такой умный и решительный человек, как он, всегда может обвести милицию вокруг пальца. Но все равно действовать теперь следовало гораздо осторожнее и рассчитывать каждый свой шаг.
Именно по этой причине Чеков выбрался на место встречи за час до срока и взял с собой Ложкина, который должен был сыграть роль амортизатора на тот случай, если произойдет что-то непредвиденное. Чеков намеревался использовать Ложкина в качестве разведчика, хотя и не думал предупреждать его об этом.
Ложкин, по мнению Чекова, был неплохим парнем, но не слишком хорошим другом. Он никогда сам не предлагал помощь и до денег вообще был жаден до неприличия, хотя совсем неплохо заколачивал на своей вонючей порнухе. Постоянно приходилось напоминать ему очевидные вещи, хотя Ложкин отлично знал, в каком отчаянном положении находится друг, и вполне мог хотя бы морально поддержать Чекова. Но он думал только о собственном благополучии. Потому и Чеков относился к нему немного пренебрежительно, зная, из какого ненадежного материала сделан приятель.
Чеков прогулялся вдоль улицы, заглянул в темные углы, понаблюдал. Ничто не вызывало у него подозрений. За час до назначенной встречи на условленном месте все было спокойно. Никаких признаков засады. Пожалуй, он зря так нервничает, подумал Чеков. Уж он-то ментов знает как облупленных. Приходилось ему отмазываться от ментов и когда он приторговывал дурью, и когда морочил голову любителям делать ставки на результаты футбольных матчей, и когда за гроши скупал антикварные вещички у одиноких старушек. Менты держат нос по ветру и за так пальцем не пошевельнут. Они не меньше других любят откаты и хрустящие зеленые бумажки. Чеков голову готов был дать на отсечение, что если аптекарь побежит в милицию, там с него сдерут за помощь не меньше, чем просит Чеков, да вдобавок еще и самого проверят на легальность бизнеса. С Чековым, пожалуй, будет проще договориться, и если этот аптекарь не полный дурак, то он именно так и поступит.
А если аптекарь все-таки накатал заявление в милицию, то опера, скорее всего, приедут ровно в одиннадцать и без особого напряга попытаются накрыть Чекова с поличным. Но он пошлет вперед Ложкина, который вообще чист как стеклышко – просто гуляет человек, воздухом дышит. Ну возьмут его, так все равно назавтра отпустят, потому что против него нет никаких улик.
В этих рассуждениях было одно слабое место, и Чеков отчетливо понимал, где оно, это место. Ложкин и был этим слабым местом. Все должно получиться, если он будет держать рот на замке. Но если он в милиции дрогнет и наговорит лишнего, тогда пиши пропало. На этот случай Чеков собирался предупредить Ложкина самым серьезным образом. Дружба дружбой, но такие вещи, как предательство, не прощаются. Однако из некоторых соображений Чеков не торопился с таким предупреждением. Это он хотел сделать в самый последний момент, когда Ложкин уже не посмеет пойти на попятную.
Кстати, где он сейчас? Чеков остановился и посмотрел на противоположную сторону, где в отдалении располагалось кладбище. С того места, где стоял Чеков, свет на площадке мешал рассмотреть, что делается вокруг ограды. Все внимание привлекала к себе группка веселящихся подростков, которых близость могильных плит только будто подстегивала. Чекова раздражали эти молодые идиоты, но потом он решил, что лишний отвлекающий момент помешает не столько ему, сколько ментам, если они все-таки здесь окажутся.
Чеков перешел улицу и отправился по газону в сторону кладбища. Пора было разузнать, куда пропал Ложкин. Чеков начинал уже беспокоиться, не сбежал ли он потихоньку. От этой размазни всего можно было ожидать.
Он принялся обходить кладбищенскую ограду слева. Часы показывали двадцать минут одиннадцатого. Невольно Чеков прислушивался, не зашумит ли где поблизости автомобильный мотор. Но все вокруг будто вымерло. Даже воплей молодых придурков уже не было слышно. Чеков дошел до края ограды, завернул за угол и остолбенел.
Прямо перед ним, на расстоянии каких-то пяти метров, в тени каменной стены стояли четверо. Трое незнакомых Чекову мужчин в пиджаках располагались к нему спиной, поэтому он не был сразу ими замечен. А четвертому – Ложкину, лицо которого Чеков видел отлично, – было сейчас не до него.
Со стороны могло показаться, что эти четверо просто мирно разговаривают. Но слишком странное место было выбрано для мирного разговора, а кроме того, Чеков отчетливо расслышал фразу, которую довольно спокойно произнес один из незнакомцев, обращаясь к Ложкину:
– Слушай меня внимательно, доходяга! Или ты сейчас говоришь нам правду, или мы сломаем тебе руку. Для начала левую. Правую не тронем, чтобы ты мог ширинку застегивать, когда одумаешься...
Ложкин действительно слушал очень внимательно. Можно сказать, он слушал, как загипнотизированный. На его бледном лице застыла гримаса отчаяния.
Чеков не осознал до конца, что происходит. Для этого он и сам был слишком напуган. Одно было ясно – все его расчеты рухнули, как карточный домик, и он пропал. Что его ждет – тюремная камера, нож под ребра или что-то еще похуже, – Чеков сейчас над этим не задумывался. Он просто почувствовал, как земля уходит из-под его ног.
Почти машинально он вытащил из кармана пистолет и, вытянув руку, направил его на широкую спину, обтянутую добротным пиджаком с двумя разрезами сзади. Раньше Чекову ни разу не приходилось пользоваться пистолетом. Он приобрел его без особой цели, скорее из потаенной мальчишеской страсти к оружию. Это была компактная «беретта», в магазине которой было всего четыре патрона. В глубине души Чеков не был даже уверен, что из этой штуки можно убить человека. Вернее, он не знал, хватит ли у него духу нажать на спусковой крючок. Вытянутая рука с пистолетом была просто жестом самозащиты. Чеков пытался отгородиться от того страшного, что накатывалось на него из вечерней темноты.
И тут Ложкин наконец увидел его. Он заморгал глазами и тоже вытянул руку – то ли указывая другим на Чекова, то ли моля о помощи. Люди, окружавшие Ложкина, начали оборачиваться.
В груди у Чекова будто лопнула какая-то пружина. Его всего обдало ледяным холодом. Он отшатнулся и, видя, что незнакомые люди решительно двинулись в его сторону, без раздумий выстрелил.
