X. Осада Пуисерды

Изидор Тристани, оправившийся от своей раны гораздо скорее, чем ожидали доктора, тотчас поспешил с собранным им небольшим отрядом к маленькой крепости Пуисерде, намереваясь окружить ее.

Обдумав все, он решил, что теперь ему представляется случай заслужить расположение дона Карлоса и тем самым если не возвыситься над Доррегараем, то, по крайней мере, стать с ним на равную ногу. Он был уверен, что если завоюет Пуисерду и возьмет в плен Амаранту и Инес, то его повысят в звании.

Уже теперь он имел все шансы благодаря предпринимаемой осаде этой маленькой крепости возглавить значительные силы, ибо дон Карлос отдал приказ еще некоторым рассеянным отрядам из Каталонии присоединиться к Тристани.

Тристани руководил этой операцией и вместе с тем возглавлял все силы карлистов, соединившиеся под Пуисердой. В результате бывший начальник мелкого отряда имел теперь полную возможность на равных бороться с соперником!

Честолюбие Доррегарая было известно всем, и Изидор очень хорошо понимал, что такое поражение для его врага было хуже смерти. Теперь он видел перед собой давно желанную цель и намерен был для ее достижения сделать решительный шаг.

Само собой разумеется, что в Пуисерде поднялась паника, когда распространился слух о приближении большого отряда карлистов. Комендант крепости заявил гражданам, что готов защищать ее до последнего вздоха.

Вообще, в крепости находилось 300 пехотинцев и 120 артиллеристов, способных сдерживать только незначительные силы противника; но горожане, вдохновленные твердостью и решительностью коменданта, объявили, что готовы тоже встать на защиту крепости.

Часть горожан, немедленно вооружившись, отправилась на крепостные валы и заняла наблюдательные посты, между тем как другую часть старые офицеры, к которым не замедлил присоединиться и майор Камара, обучали обращаться с оружием и пушками. После этого у людей появилась уверенность, что карлистам будет нелегко овладеть крепостью.

12 августа 1874 года перед крепостью показались и снова как будто исчезли первые неприятельские отряды. Несколько дней спустя высланные из крепости на рекогносцировку всадники принесли известие, что к карлистам прибыли новые подкрепления и что во многих местах уже начали рыть траншеи.

В это самое время, как будто специально для того, чтобы запугать горожан, распространился слух об ужасном избиении карлистами олотских пленных, а это, несомненно, могло посеять панику, ужас и сомнения даже среди самых решительных. Пленные из отряда Новеласа находились в Олоте, когда готовилось первое наступление на Пуисерду. Чтобы оказать помощь крепости, правительственные войска двинулись к ней с намерением пройти через Олот.

Карлисты же, чтобы не лишиться своих пленных, отправили их в Вальфагону.

Как только они прибыли в этот город, Себальяс, известный карлистский вождь, отдал приказание всех их расстрелять. Но после некоторого раздумья ему показалось, что на это потребуется слишком много труда, и он изменил свое первоначальное приказание таким образом: расстрелять всех карабинеров правительственных войск в числе 75 человек, а из числа прочих пленных — офицеров и солдат — каждого пятого.

Он велел подать себе список и у каждого пятого имени, как палач, — нет, более кровожадный, чем палач! — поставил крест. Это был смертный приговор!

Таким образом было отмечено сто четырнадцать жертв, которые вместе с карабинерами были отправлены под конвоем к Риполю. На половине дороги отряд разделился: карабинеров повели налево, а прочих пленных — направо.

Когда первые достигли кладбища селения Легакес, входящего в приход Риполя, им объявили, что пробил их последний час.

Их связали по двое и группами от восьми до двенадцати человек отправляли на кладбище, где тотчас же расстреливали и закапывали. Среди них был один офицер. Большей частью это были люди женатые, отцы семейств.

В это время остальные приговоренные к смерти сто четырнадцать человек шли по направлению к Сан-Хуан-де-лас-Абадесасу.

В получасе ходьбы от городка было отдано роковое приказание — снять сюртуки. Из числа пленных успели спрятаться и спастись четверо несчастных. Остальных, связанных по двое, расстреливали одного за другим, как будто для того, чтобы продлить удовольствие их кровожадным палачам.

После этого жителям Сан-Хуан-де-лас-Абадесаса убийцы приказали собрать и похоронить тела убитых.

Горожане вырыли на кладбище огромную могилу, в которой были похоронены сто десять солдат, среди них один доктор и тринадцать офицеров.

В Пуисерде, несмотря на это ужасное известие, все еще надеялись на помощь, прибытия которой ждали с часу на час, но шли дни, а помощь не появлялась.

Поэтому находившимся в крепости приходилось рассчитывать только на свои собственные силы и готовиться к энергичной защите.

Валы и стены были заняты солдатами. Граждане прилежно занимались строевой подготовкой под командой старых, офицеров; насколько это было возможно, запасались всем необходимым, чтобы не остаться без съестных припасов и других средств, необходимых для выживания; каждый готовился к долгой и тяжелой осаде.

Скоро с крепостного вала можно было в подзорную трубу увидеть карлистов, все прибывавших и прибывавших к крепости.

Наконец спустя несколько дней к воротам крепости явилось несколько карлистских офицеров с требованием сдать ее, в противном случае они угрожали начать обстрел.

На это требование комендант и граждане ответили, что они будут защищать крепость до последней возможности.

Такой ответ, по-видимому, поразил карлистских офицеров, так как им хорошо была известна численность гарнизона, а потому решение защищаться казалось им безумным. Они повторили свое требование — сдать крепость без единого выстрела, без боя, ввиду того, что четыре тысячи карлистских солдат были уже на месте и еще одна тысяча должна была прибыть на днях с артиллерией, чтобы начать со всех сторон обстрел крепости.

Но комендант и граждане остались при своем решении, и офицеры удалились.

Небольшому, плохо укрепленному городу предстояла тяжелая борьба.

Старый майор Камара принес известие об этом озабоченным женщинам и постарался как мог подготовить свою жену, Инес и Амаранту к ужасам, лишениям и опасностям войны.

Не было никакого сомнения, что у города и его жителей впереди ужасные дни, ибо во время обстрела даже те, что находились в домах, не могли считать себя в безопасности.

Но у старого майора никто не жаловался и не унывал! Тихо и спокойно встречали его домашние приближавшуюся опасность! С каждым днем все ближе и ближе подступавшие осадные работы карлистов показывали, что в непродолжительном времени Пуисерда будет отрезана от внешнего мира.

С отчаянием смотрели солдаты и граждане на приближение этой минуты. Пороховые запасы были перенесены в крепкие и прочные погреба; крепостные рвы были наполнены водой; все были заняты необходимыми приготовлениями.

Осаждающие были настроены самоуверенно и почти легкомысленно и небрежно в том, что касалось мер предосторожности. Зная, что имеют дело с небольшим гарнизоном, они не сомневались, что легко победят его. Но чтобы окружить Пуисерду, Изидор собрал довольно значительное число солдат и приказал рыть со всех сторон траншеи по всем правилам осады.

Правительственные войска, казалось, не собирались мешать карлистам; помощь, которая очень скоро понадобилась бы маленькой крепости, все не подходила;

В один мрачный августовский вечер карлисты зажгли в нескольких местах траншеи огонь, при красноватом отблеске которого, напевая и прикладываясь к бутылке, продолжали работу под руководством офицеров.

Для Тристани невдалеке от места этих работ была раскинута обширная палатка. Днем присоединил он новый отряд к своему войску, а вечером выехал с группой младших командиров в другую часть осадного круга для осмотра производившихся там работ.

Когда поздно вечером он вернулся к своей палатке, один из офицеров доложил ему, чтю час тому назад в лагерь осаждающих прибыл король Карл VII, без свиты и не замеченный войском, и отправился в его палатку.

Тристани, обрадованный столь неожиданной честью, тотчас соскочил с лошади и поспешил к палатке, где увидел дона Карлоса, сидевшего на походном стуле.

На столе стоял подсвечник с двумя зажженными свечами.

Когда Изидор вошел и, отдав по-военному честь, остановился у двери, дон Карлос сделал ему знак подойти.

— Я вижу, что вы были деятельны и усердны, бригадир, — сказал претендент. — Город окружен?

— На днях он будет окружен со всех сторон, ваше величество!

— Не покидал ли кто города?

— Никто. Граждане, по-видимому, решили защищать город, ваше величество!

Дон Карлос на мгновение замолк, задумавшись и бесцельно глядя перед собой.

— Вы, уверены, что те, о ком вы мне недавно говорили, находятся еще в Пуисерде? — спросил он быстро. — Вы знаете, о ком я говорю? Я вам доверяю мои интимные дела!

— Ваше величество удостоили своего всеподданнейшего слугу такой милостью, которую он постарается заслужить, — отвечал Изидор.

— Вы будете вознаграждены за это, бригадир!

— Я уже вознагражден, ваше величество, вашими словами и вашим доверием! Приношу мою всеподданнейшую благодарность за производство меня в чин!

— Надеюсь, что ваши заслуги продвинут вас еще дальше! Так что вы ответите на мой вопрос?

— Я счастлив, что могу представить вашему величеству самые верные сведения на этот счет! Графиня Инес де Кортецилла и ее провожатая сеньора Амаранта находятся в Пуисерде, и именно в доме майора Камары на улице Монтана, рядом с Монтанскими воротами! Я же ручаюсь жизнью, что после взятия крепости захвачу графиню Инес и сеньору Амаранту и обеспечу защиту их от солдат.

— Для меня важна, собственно, одна сеньора, — сказал дон Карлос глухим голосом, — я желаю с ней объясниться по поводу одного обстоятельства, весьма живо меня интересующего…

— Не далее как сегодня я получил верное доказательство того, что молодая графиня, а следовательно, и сеньора Амаранта находятся в городе! Доказательством этим послужило письмо к молодой графине, которое один крестьянин вместе с несколькими другими письмами, спрятанными в его одежде, хотел пронести в город. Он уже миновал счастливо форпосты, когда был схвачен моими солдатами и приведен ко мне! По моему приказанию его обыскали и письма были найдены.

— Что вы сделали с крестьянином, бригадир?

— Я его отпустил, чтобы он доставил письма по назначению!

— Хорошо! С какой стороны ваши осадные работы ближе всего подошли к крепости?

— С этой стороны, ваше величество! На глазах начальника работа всегда идет успешнее!

— А где находятся ворота крепости, которые называются Монтанскими?

— Справа, если смотреть отсюда.

— Есть ли неприятельское войско вне крепостных стен, перед валами?

— Нет, ваше величество, весь небольшой гарнизон — внутри крепости!

— Увеличил ли неприятель укрепления?

— Мои форпосты и лазутчики донесли мне, что валы заняты солдатами и крепостные рвы наполнены водой, — отвечал Изидор. — О возведении же новых бастионов до сих пор здесь не слышали!

— Нынешней ночью я отправлюсь в крепость, — сказал дон Карлос после короткого молчания глухим голосом и с тем мрачным и решительным выражением лица, которое в последнее время можно было в нем заметить довольно часто.

— Как!.. Ваше величество хотите…

— Идти в крепость! Вы меня проведете до нее!

— Святой Бернардо, на что вы решаетесь, ваше величество!

— Я так хочу! Изидор молчал…

— Где находятся крепостные форпосты? — спросил дон Карлос.

— В нескольких сотнях шагов от валов, ваше величество.

— Известно вам, когда в крепости бывает смена?

— В одиннадцать и в час, ваше величество.

— Который теперь час?

— Начало одиннадцатого.

— Хорошо! Пойдемте! Накиньте ваш плащ! Я не хотел бы быть узнанным нашими форпостами.

Изидор исполнил требуемое, в то время как дон Карлос поднялся со стула и несколько раз прошелся по палатке. Он, в свою очередь, накинул на плечи плащ и вместо своей шапочки надел легкую шляпу карлиста. Ничто в нем не обнаруживало претендента на престол.

— Ваше величество! Позвольте мне обратиться к вам с просьбой, — сказал Изидор, обращаясь к нему.

— Говорите! Что вам еще нужно?

— Ваше величество, этим опасным путешествием вы ставите на карту вашу жизнь и все ваше дело! А потому считаю себя обязанным просить ваше величество…

— Поберегите ваши увещевания, бригадир! Мне необходимо быть в крепости.

— Но, ваше величество, если вас узнают?

— Не беспокойтесь об этом, бригадир! Этого я сумею избежать.

Изидор не решался более настаивать.

— Пойдемте, — приказал дон Карлос и оставил палатку вместе с Изидором.

У входа в палатку стоял дежурный офицер, Изидор на мгновение остановился, вопросительно указав на него.

Дон Карлос решительно покачал головой и направился прочь от палатки с видимым нетерпением.

— Никому ни слова о том, что его величество был здесь! — шепнул офицеру Тристани, последовав за идущим впереди доном Карлосом к находившимся недалеко траншеям, где едва заметно мерцали зажженные огни. Рабочие и карлисты, сновавшие взад и вперед с корзинами и фашинами, представляли собой какую-то фантастическую картину, они напоминали сборище дьяволов или подземных духов. До сих пор они находились еще на довольно значительном расстоянии от валов и стен крепости, так что орудия обеих сторон не могли нанести противнику никакого вреда. Из крепости пробовали уже несколькими выстрелами разрушить земляные работы и помешать работающим, но, заметив бесполезность выстрелов, прекратили огонь, намереваясь с приближением траншей снова его возобновить.

Таким образом, карлисты вели свои приготовления к осаде крепости с большим усердием и без всякой помехи.

Дон Карлос и Тристани довольно долго шли вдоль траншей и, воспользовавшись неразрытым еще местом, подошли к крепости ближе.

— Узнайте у наших часовых о положении неприятельских форпостов, — приказал дон Карлос.

Они направились к своим форпостам, стоявшим ближе других к крепости, и вскоре были уже рядом с ними.

Здесь огни не горели. Ночь была темной, поэтому, подойдя почти вплотную, можно было рассмотреть солдат, расположившихся небольшими группами.

На одном из форпостов заметили приближавшихся и приняли их за проверяющих офицеров.

Их окликнули. Изидор назвал себя, и их пропустили.

Через несколько минут они достигли последнего форпоста, и там им с точностью описали, где виден был вечером неприятельский караул.

Дальше дон Карлос хотел идти один.

То, что задумал претендент на престол, было весьма смелым и рискованным… И все это делалось ради девушки, когда-то отвергнутой и обманутой! Такая перемена была непонятна Изидору; он не мог понять, что заставляло принца так рисковать. Или он из тех людей, которым нужно обладать тем, что всего труднее достается? Не влюбился ли он опять в Амаранту после того, как ей так оскорбительно изменил? Или влекла его к ней какая-либо другая страсть… Боялся он ее или ненавидел?

Может, появление Амаранты на террасе замка было для него напоминанием и живым укором его собственной совести… Или хотел он любой ценой освободиться от этого тягостного воспоминания о прошедшем?

Ненависть или любовь, какая-то из этих страстей воспламеняла его до безумия и заставила отправиться ночью в неприятельскую крепость. Это мог сделать только человек, объятый дикой страстью, раб этой страсти!

Изидор был посвящен в тайны прошлого принца! Все они были ему известны! Потом, в отсутствие Карлоса, он будет посмеиваться при мысли, что принц, разлученный с прекрасной Амарантой, казалось, снова ее полюбил, и с такой страстью, что из-за нее рискует даже жизнью! Изидора удивляло столь разительное непостоянство! Это было необъяснимо для него; он не мог ничего понять! Было время, когда и он с удовольствием и с жадностью во взоре смотрел на Амаранту, но чтобы он когда-либо решился ради нее на такое дело, чтобы стал ее искать с такой страстью — этого он себе представить не мог, такая любовь ему была непонятна! Что же касается принца, иначе объяснить себе его поступка он не мог. После женитьбы на другой, любовь в нем, видимо, разгорелась снова, и притом с такой силой, что не давала ему покоя! Но почему он не хочет подождать, пока Изидор, взяв крепость, не захватит Амаранту? Зачем отправляется он этой ночью в крепость? Он, конечно, надеется отыскать Амаранту, не будучи кем-либо замеченным и узнанным. Но ведь она может его выдать и передать в руки врагов!

Поведение принца трудно было объяснить! Оно было похоже на действия влюбленного, истощенного страстью, пожирающее пламя которой доводит его до сумасшествия, делает его готовым на все!

Вот почему Изидор не осмелился обеспокоить принца новым предостережением, хотя опасность, которой последний подвергал себя, была ему далеко не по нутру. Тристани решил, что всякие благоразумные советы в данном случае были бы бесполезны, ибо дон Карлос ослеплен желанием обладать женщиной, которую он потерял.

— Останьтесь, бригадир, — шепнул Карлос своему провожатому, — и ждите здесь моего возвращения; если на рассвете меня не будет, тогда я вернусь в следующую ночь!

Было так темно, что с трудом можно было что-либо разглядеть на расстоянии десяти шагов.

Изидор пытался со своего места увидеть что-нибудь на неприятельских форпостах, но это было решительно невозможно.

Дон Карлос оставил его и тихо пошел вперед. Сильный ветер поднялся и зашумел на широкой пустой равнине, окружавшей крепость.

В это время донесся глухой бой башенных часов, пробивших одиннадцать.

Дон Карлос, осматривая местность, положил правую руку на револьвер и заткнутый вместе с ним за пояс кинжал.

Двигаясь по-прежнему тихо, он все ближе и ближе подходил к валам крепости.

Вдруг он остановился… В стороне, на некотором расстоянии, он заметил смутный силуэт двух рядом стоящих передовых караульных… Тогда он осторожно скользнул в сторону, не замеченный ими.

Скрывшись от них, он продолжал все ближе и ближе подходить к своей цели. Он еще не видел стены крепости, но, пройдя несколько шагов, обнаружил, что находится около валов и наружных укреплений.

Можно было предполагать, что здесь находятся часовые.

Дон Карлос, казалось, не обращал внимания на опасность, по мере того как приходил к заключению, что пробраться в крепость можно.

Было очевидно, что у него уже есть план. Но любой непредвиденный случай мог не только разрушить этот план, но подвергнуть опасности и саму его жизнь.

Если бы его увидел караульный, которого он вполне мог не заметить, или если бы в это время совершал свой обход патруль, он неминуемо бы погиб.

Но он рассчитывал на свое счастье и уже почти достиг рва, со всех сторон окружавшего крепость.

Пуисерда принадлежала к тем слабо укрепленным местечкам, для защиты которых уже с полсотни лет ничего не предпринималось. Король Фердинанд VII не заботился об этих маленьких и незначительных' крепостях, лежащих в Пиренеях, а его преемницы Христина и Изабелла охотнее тратили средства на монастыри и ордена, чем на такие нужные для города цели.

Вот в таком виде находилась теперь Пуисерда, внезапно оказавшаяся в осадном положении; во всяком случае, она была весьма слабо защищена и даже не вполне окружена водой. Некоторые рвы оплыли, обросли высокой травой и уже не заполнялись водой. В таких местах осажденные могли рассчитывать только на свои орудия, на высокие и отвесные валы и стены, которые штурмом не так легко было взять.

Насмешливая улыбка скользнула по бледному лицу человека, завернутого в темный плащ, когда в глубине рва он не увидел воды; пригнувшись, он осторожно спустился вниз и оказался в одном из обнесенных высокими валами рвов, поросшем высокой травой.

Вскоре в темноте он разглядел очертание ближайшего выдававшегося бастиона, амбразуры которого наверху видны были довольно ясно.

Он повернул в эту сторону и здесь, заметив угол, образуемый крепостной стеной, тихо и осторожно поднялся в высокой траве на вершину вала, который выходил к подножию крепости. Тут он поднял голову, вслушиваясь и напрягая зрение, чтобы удостовериться в том, что вблизи нет караульных.

Он не заметил ничего подозрительного. Все было тихо… Только ветер шумел вокруг валов и стен.

Тогда он совсем поднялся наверх и достиг подножия темной отвесной крепостной стены, около которой тянулся широкий вал.

Вдруг он остановился, плотно прижавшись к крепостной стене… В двадцати шагах от него тихо прохаживался взад и вперед часовой… Вскоре дон Карлос, казалось, на что-то решился.

Он выждал, пока часовой, охранявший маленькие ворота в стене, повернется к нему спиной, и быстро устремился к нему…

Его шаги, хоть он и двигался с величайшей осторожностью, произвели легкий шум, и часовой обернулся.

В нескольких шагах перед собой увидел он на одно мгновение неподвижно стоявшего человека в темном плаще.

— Кто идет? — вскричал часовой, не понимая, откуда тот взялся.

Только одно мгновение размышлял дон Карлос, как ему теперь поступить… Но случай подсказал ему это: рядом с караульным находились ворота, а следовательно, и вход в крепость!

— Кто идет? — нетерпеливо повторил солдат, опустив ружье, чтобы штыком пронзить дона Карлоса.

В этот момент последний, заметив намерение солдата, быстрым движением выхватил из-под плаща свой кинжал, и часовой не успел даже выстрелить, так быстро и верно вонзил свой кинжал дон Карлос! Выпустив ружье из рук, солдат упал со сдавленным, глухим вскриком на вал, поросший травой.

Второй удар кинжалом, нанесенный тотчас вслед за первым, чтобы раненый не сумел позвать на помощь, был смертелен; несколько стонов — и часовой вытянулся, как это обычно бывает с умирающими.

Ворота были свободны… Никто ничего не услышал за шумом ветра…

Дон Карлос бросил быстрый взгляд на часового и, удостоверившись, что он уже не в силах ему помешать, подошел к маленьким узким воротам. Они были крепко закрыты и служили скорее входом во внутренность стены, быть может, в какой-то склад или иное помещение, только не в сам город.

Это сначала раздосадовало Карлоса, так как, пробравшись к этим воротам, он ничего не достиг… Но после короткого раздумья он, казалось, снова что-то придумал.

Была полночь. В час должна была заступить смена. Дон Карлос сбросил с себя шляпу и плащ, спрятал свой кинжал и снял с мертвого часового мундир и кепи. Одевшись в его платье и взяв ружье, он стал совсем неотличим от любого из правительственных солдат.

Он оттащил мертвого к тому месту, где была вода, и столкнул в ров. Вернувшись обратно к воротам, он занял свой новый пост.

Видимо, счастье, не покидало его, и до сих пор все шло отлично. Темнота ночи тоже благоприятствовала ему.

Когда башенные часы пробили час, он услышал приближавшиеся шаги…

Вскоре появилась смена…

Другой солдат стал на часы, а он, вместе с прочими смененными, направился к Монтанским воротам и через них без задержки вошел в город.

XI. Разграбление Куэнки

В то время, когда началась осада Пуисерды, в других местах временами происходили кровавые столкновения неприятельских армий, при этом битвы принимали все больший и больший размах; это говорило о том, что война, против всех ожиданий, будет продолжительной.

Не беремся решить, как бы пошло дело, если бы Конхо не умер, и кто виноват в том, что война приняла затяжной характер, но одно не подлежит сомнению — вМадриде было слишком много разногласий между отдельными политическими партиями, что, безусловно, способствовало затягиванию войны.

Затруднения у республиканцев и правительства Серрано возникали еще и потому, что государственная казна была пуста, хотя налоги на все были уже и так непомерно высоки. Вести же войну без денег до сих пор не удавалось еще никому.

Таким образом, обвинение Серрано в том, что не принимались вовремя меры к подавлению восстания карлистов, не совсем справедливы, хотя многие и предполагали, что он после смерти Конхо не хочет никакому другому генералу дать возможность украсить себя лавровым венком последней решительной битвы. Объясняли это его непомерным честолюбием, из-за которого он будто бы старался замедлить нанесение окончательного удара, чтобы потом самому в качестве главнокомандующего войсками правительства нанести его и, доставив, наконец, спокойствие растерзанной стране, стяжать славу освободителя.

Если бы даже существовали факты, подтверждающие это предположение, то и в таком случае мы полагаем, что для замедления были, по всей вероятности, и другие причины, ибо Серрано имел полную возможность и после сражения при Эстелье, после смерти Конхо, стать во главе войска, чтобы те лавры, о которых говорили, достались ему. Но этого не случилось, и, конечно, причины затяжного характера войны следует искать скорее в недостатке денег и солдат, в интригах политических партий и в разъединении страны!

Правда, и у дона Карлоса не хватало средств, но он старался восполнить это, выпуская бумажные деньги, которые в занятой им провинции обязан был принимать каждый. Кроме того, он нашел поддержку у близких и дальних родственников, у своих приверженцев и у родственников его супруги, Маргариты Пармской.

Герцогиня Мадридская — таков был ее титул — отправилась в сопровождении своей свиты с минеральных вод опять в По, и французское правительство никак не препятствовало ее пребыванию во Франции.

Таким образом, все вышеупомянутые средства помогли дону Карлосу укрепить свои силы, и после битвы при Эстелье были сражения, в которых карлисты поступали с такой ужасающей жестокостью, перед которой бледнеет все, до сих пор нами описанное.

Претендент на престол не был лично главным виновником всех этих ужасов, скорей в них повинны предводители, а главным образом дон Альфонс, его рыжеволосый брат, и его супруга, донья Бланка Мария.

При взятии укрепленного городка Куэнки эти жестокости были доведены до крайней степени. Ниже мы расскажем об этом, ручаясь за достоверность описания, ибо передаем все со слов очевидцев.

Хотя со стороны тех партий, которые по причинам, им одним известным, считали нужным поддерживать кар-листов, были сделаны попытки смягчить факты или даже породить сомнения в их верности, все-таки до сих пор факты эти не были опровергнуты, а напротив, подтверждаются всеми очевидцами. Эти партии оправдывают кар-листов тем, что и правительственные войска допускали много жестокостей, но мы и не намерены скрывать их от суда наших читателей и расскажем об этом в свое время, чтобы дать таким образом истинную картину событий, совершившихся в Испании.

Карлистам, несмотря на храбрость защитников Куэнки, все-таки удалось ее взять. Прежде всего ими было занято предместье Карретариа, где сразу начались грабежи, поджоги, убийства и надругательства над женщинами.

Губернатор провинции послал Мадридскому правительству донесение следующего содержания:

«Со зверской злобой сжигали они дома, в которых скрывались преследуемые ими женщины и девушки; в других зданиях они разбивали и сжигали мебель и домашнюю утварь. Вскоре появились дон Альфонс и донья Бланка, встреченные радостными восклицаниями солдат. Их прибытие, казалось бы не дававшее никакого повода к усилению бесчинств, тем не менее вызвало новую волну жестокостей.