Короткой передышкой, данной для отдыха перед битвой, Мануэль Павиа воспользовался, чтобы съездить в крепость Пуисерду, надеясь увидеться там с Инес.

Она говорила ему, что собирается жить там у своего дяди, старого майора Камары.

Дядя и тетка давно уже знали от Инес о ее сердечной тайне, и приезд генерала Мануэля очень обрадовал всех в доме.

— Дорогой маркиз Павиа, добро пожаловать! — вскричал старик Камара, протягивая гостю обе руки. Поздравляю с производством в генералы, очень порадовался, прочтя о вашем назначении. Когда я вышел в отставку, вы были еще совсем молоденьким офицером.

— Однако, — прервала его майорша, — позволь и нам поздороваться с маркизом!

Мануэль с любезной улыбкой подошел к хозяйке, за которой вошли Инес с Амарантой, и поцеловал ей руку, а затем обратился к Инес, совершенно оправившейся в доме доброй, заботливой тетки и радостно приветствовавшей Мануэля.

Старый Камара с удовольствием глядел на радость племянницы и очевидную привязанность к ней генерала. Ему очень приятно было думать о предстоящем союзе, так как генерал был, по его мнению, во всех отношениях хорошей партией. То же думала и жена его.

Сначала Инес несколько смутилась, но когда увидела, как ласково дядя и тетка приняли Мануэля, сделалась непринужденней, разговорилась и рассказала вместе с Амарантой, как они добирались до Пуисерды, после чего Мануэль поведал о своих приключениях.

— Я знаю по слухам и из газет, маркиз, — сказал майор, — что вы дали новый поворот событиям и что скоро, вероятно, будет положен конец бесчинствам кар-листов! С ними надо поступать без всякого сожаления. Право, я за всю свою службу не слыхивал о подобном способе вести войну!

— Сейчас готовится решительное сражение, майор. Власти не могут себе представить, с какими затруднениями мы здесь сталкиваемся! Казна пуста, а надо очень аккуратно производить выдачи, полки не все надежны, да мало ли еще что! Но я не сомневаюсь, что Серрано и Конхо положат этому конец. Маршал уже организует армию и скоро даст решительное сражение карлистам! Я воспользовался несколькими днями отдыха, чтобы поспешить сюда…

— И доставили нам этим большую радость, сеньор маркиз, — сказала майорша, еще очень красивая, несмотря на свои годы, и вполне светская дама. — Мы часто говорили о вас!

— Меня в высшей степени радует это, — отвечал Мануэль, с благодарностью взглянув на Инес, которая слегка покраснела и опустила глаза, — я и сам постоянно думал о донье Инес и беспокоился за нее, хотя знал, что она под защитой моего дорогого друга, патера Антонио.

— Патер изменил своему ордену, он вышел из монахов! — воскликнул майор.

— Это меня не удивляет, — сказал Мануэль. — Антонио принадлежит к тем благородным людям, которые ничего не делают против убеждения, малейшее разногласие между его обязанностями и совестью должно было непременно привести к подобному разрыву!

— Но он этим навредит себе, это опасно.

— Антонио не побоится никаких лишений и страданий, когда дело касается его убеждений. Я его знаю не один год, это сильный человек!

— Он благородный, возвышенной души человек, — поддержала Инес, — я глубоко уважаю патера Антонио.

— И хорошо делаешь, что с признательностью относишься к нему, — сказала майорша. — Это достойный человек, похоже, видевший мало радости в жизни.

— Но, несмотря на это, сохранивший любовь к людям, доходящую до самопожертвования, — сказал Мануэль. — Он всегда держался в стороне от всех. Выросши в монастыре, он никогда не знал отца и матери, никогда не знал родительской любви!

— А между тем он такой кроткий, как его не любить! — воскликнула Инес. — Не правда ли, милый дядюшка, и тебе ведь понравился патер Антонио?

— Да, должен сознаться! Мне особенно понравилось в нем то, что он, прощаясь со мной, обещал сделать все для примирения твоего с графом, как только вернется в Мадрид… Постой, дай мне сказать, милая Валентина, — обратился майор к жене, — я знаю, что этот разговор вам неприятен и тяжел, но тем не менее нечего бояться смотреть правде в глаза.

Племянница наша милое, доброе дитя, я очень рад видеть ее у себя, но вся эта история с ее отцом очень неприятна, и надо приложить все усилия, чтобы устроить примирение.

Патер, несмотря на то, что граф поступил с ним очень сурово, обещал мне все-таки уладить дело, и я надеюсь, что ему это удастся.

— Дай Бог, — сказала майорша, молитвенно складывая руки. — Граф во многих случаях бывает неумолим, и должна сознаться, если уж мы об этом заговорили, что наша Инес несколько поспешила, но мы, женщины, чаще слушаемся сердца, чем рассудка. Утешься, милое дитя, — прибавила добрая женщина, обнимая Инес, глаза которой наполнились слезами, — все уладится, и граф простит.

В такой откровенной беседе прошло время до ужина. Затем Мануэль простился и ушел в гостиницу, обещая вернуться на следующий день.

Оставшись одна с дядей и теткой, Инес рассказала им все то, о чем они еще только догадывались.

Уже из посещения генерала старики поняли, что у него серьезные намерения относительно Инес, но тем не менее не скрывали, что несогласие графа служит большим препятствием.

Инес, разумеется, была в сильной тревоге, так как и Мануэль, и отец были одинаково дороги ей, и размолвка с отцом была очень тяжела для нее.

Старый майор послал графу письмо, в котором призывал его к смирению, а майорша утешала и ободряла Инес. Придя на другой день, Мануэль нашел всю семью в прекрасном, большом саду, раскинувшемся вокруг домика майора.

Майор предложил Мануэлю пройтись, чтобы дать ему возможность высказаться.

Генерал заметил заплаканные глаза молодой графини и с участием смотрел на нее.

— Вы знаете причину горя Инес, — сказал, пожимая плечами, старик, — вам известно, что случилось. Инес горюет по отцу, а он жесток и неумолим. Но я вчера еще говорил, что надеюсь все-таки на счастливую развязку.

— Мне хотелось бы, майор, откровенно поговорить с вами, — отвечал Мануэль, — и попросить вашей помощи.

— Говорите, говорите, дон Павиа, — с улыбкой сказал старик, — чем могу, с радостью готов послужить.

— Как вам известно, граф Кортецилла имел планы насчет замужества графини Инес, которым не удалось исполниться…

— Странные планы, клянусь честью! Но граф всегда был чудаком, любившим окружить себя таинственностью. Мы с ним никогда не сходились. Но продолжайте, дон Павиа.

— Графиня Инес сбежала к вам из-за этих планов графа…

— Она должна была бы подождать, планы разрушились бы сами собой.

— Я явился к графу Кортецилле официально просить у него руки его дочери.

— В самом деле? Что же вам отвечал граф?

— Он отказал мне, это тяжелое для меня воспоминание, дон Камара! Граф Кортецилла обвинил меня в том, что я увез его дочь, и вызвал меня на дуэль.

— Что за глупость! Что он мог иметь против вас, дон Павиа?

— Он был очень разгорячен, и я едва сдержался, чтобы не отвечать в том же тоне. Вызов его я отклонил, так как не хотел поднимать оружие на отца той, которую люблю больше всего на свете. Мы расстались. Меня произвели в генералы, графиня Инес бежала к вам, вот в каком положении дело! Я горячо люблю графиню и не дождусь минуты назвать ее своей.

— Так этому-то мы и обязаны честью видеть вас у себя, генерал? Так, так, понимаю, — говорил старик, делая вид, что ничего не знает. — Ну, а что же говорит Инес?

— Донья Инес не против!

— То есть она заодно с вами, дон Павиа?

— Кажется, я смею это подтвердить, майор.

— Эге, так вот оно что! Тайный сговор, свидание в доме старого дяди, целый военный план нападения врасплох.

— Нет, нет, майор, не истолковывайте так моих слов! Я только надеялся найти в вас и вашей супруге добрых советчиков.

— Понимаю, понимаю, дорогой генерал! — вскричал старый Камара, с сердечной благодарностью протягивая руку. — Вы найдете в нас и советчиков, и верных помощников, потому что мы очень рады вашему союзу. Надеюсь рано или поздно уговорить и графа: я, говоря между нами, никогда не был его другом, но в настоящем случае мое вмешательство необходимо.

— Благодарю вас за эти слова! Они доказывают, что вы одобряете нас.

— И я, и моя жена! Как же могло быть иначе, дорогой генерал! Мне очень было бы приятно видеть племянницу возле вас, оба вы расположены друг к другу, оба хорошей фамилии, — говорил старик, — не вижу ничего, что мешало бы вашему союзу, и, со своей стороны, готов назвать вас женихом моей племянницы, так же как и жена моя.

— Вы делаете меня счастливым, майор! Я пришел к вам с тем, чтобы откровенно сказать, что у меня на душе. Вы знаете, все готово к решительной битве, знаете также, что в этом случае каждый должен готовиться к смерти, и поймете мое желание отправиться в бой с уверенностью, что донья Инес принадлежит мне, это так важно для меня!

— Я-то понимаю вас, дорогой генерал, но отец, граф!

— Совершенно справедливо, дон Камара, но, видя ваше дружеское отношение ко мне, решаюсь спросить, нельзя ли нам с доньей Инес обручиться без отцовского согласия?

— Конечно, это возможно, генерал! Когда кончается ваш отпуск?

— Завтра, дон Камара.

— Хорошо! Мы сегодня в кругу семьи объявим вас женихом и невестой. Пойдемте, генерал. Уже наступает вечер, вернемся к дамам, и я посвящу жену в нашу тайну, о которой, могу теперь признаться вам, она догадывается. Я очень рад, дон Павиа, что вы входите в нашу семью, и я, и жена моя. Дело теперь только за графом, а он-то еще ведь главное лицо тут. Ну, попробуем взять его врасплох, может, тогда поймет свою неправоту и даст согласие! Пойдемте же, дорогой генерал!

Добрый старик подхватил Мануэля под руку и повел его в беседку, где сидела майорша с Инес и Амарантой. Служанка принесла воду со льдом и любимое испанцами печенье ацукарильос5.

— О, сегодня это не пойдет, — сказал майор, подходя с Мануэлем. — Милая Инес, ты ведь, кажется, умеешь хозяйничать? Будь добра, прикажи подать нам вместо воды шампанское со льдом и еще какое-нибудь вино.

— Что это значит, дядюшка? Разве сегодня праздник какой-нибудь? — спросила Инес.

— А разве мало того, что генерал Мануэль Павиа де Албукерке приехал к нам в гости? — вскричал майор. — Живей, моя крошка, живей!

— Я пойду с тобой, милая Инес, — сказала Амаранта, заметившая, что затевается что-то.

Они ушли, и майор рассказал жене в чем дело.

— И я тоже от души рада, сеньор маркиз, — сказала она взволнованным голосом, — но мне и грустно вместе с тем. Я надеялась, что Инес останется с нами навсегда, а вот вы и отнимаете ее у нас. Но все-таки я рада ее счастью, и зять мой, наверное, скоро сменит гнев на милость. В ней вы найдете, сеньор маркиз, милое, чистое, нежное существо, способное сделать счастливым каждого!

— Заверяю вас, — отвечал Мануэль, — что буду достоин вашего участия и расположения, я уверен, что с доньей Инес найду истинное, высочайшее счастье в жизни и постараюсь заслужить его.

Девушки вернулись с бокалами. За ними служанка внесла несколько бутылок вина и серебряное ведерко, в котором стояло шампанское, обложенное льдом.

Инес украдкой посматривала то на Мануэля, то на тетушку, то на старика дядю, улыбающееся лицо которого уже выдало ей его намерение.

— Дорогой гость наш завтра снова покидает нас, — начал майор после некоторого молчания, — обязанность зовет генерала на поле битвы, но мы должны сперва удовлетворить его желание, исполнить просьбу, с которой он явился к нам. Мы, конечно, не имеем права распоряжаться рукой нашей племянницы, граф Кортецилла, отец Инес, должен еще дать свое согласие, однако согласие это нельзя получить скоро, и поэтому в кругу нашего семейства мы позволим себе сегодня перед отъездом генерала отпраздновать событие, столь счастливое для нас: торжественную помолвку нашей племянницы Инес де Кортециллы с маркизом Мануэлем Павиа де Албукерке! Действительно, дитя мое, — обратился майор к Инес, — по здравому размышлению, я решил, что поступлю вполне разумно, отдав сегодня, накануне битвы, твою руку генералу. Ты плачешь, плутовка! Но я вижу, что это слезы радости. Позвольте же от всего сердца поздравить вас и пожелать вам счастья!

Инес сначала бросилась на шею доброму дядюшке, потом тетушке, которая вместе с нею плакала от радости. Графиня не находила слов, чтобы выразить свое счастье.

Майор поддел ее к Мануэлю, который нежно обнял и поцеловал ее.

Последней Инес обняла и поцеловала Амаранту, в то время как майор разливал по бокалам шипучее шампанское.

Скоро в старой беседке, куда с наступлением сумерек собрались домашние майора, раздался звон бокалов. Невеста была бы еще несравненно счастливее, если бы отец ее был с нею и если бы он в этот час дал свое согласие на ее брак.

Мануэль сиял счастьем и не мог выразить майору и доброй тетушке свою благодарность за их любовь и ласку.

Амаранта тоже душевно радовалась счастью Инес, хотя мысль о своей собственной судьбе по-прежнему угнетала ее.

Что ждет ее впереди? Она уже никогда, никогда больше не найдет спокойствия! Правда, на время она может забыть ради других свое горе, свое отчаяние, свое одиночество, но тем сильнее почувствует она потом свое несчастье снова пускаясь в скитания и нигде не находя покоя. Одно остается с ней неизменно — жажда мщения и ненависть к тому, кто соблазнил и бросил ее, кто отказался от нее и ее ребенка, кто в дьявольском ослеплении выхватил нож против нее: месть и ненависть к дону Карлосу. Он являлся ей ночью у ее постели, являлся среди белого дня, когда она оставалась одна в комнате, всюду тень его преследовала ее, всюду он вставал перед ней и нигде она не могла отделаться от мучительных мыслейо нем. Ведь это из-за него ее преследовали, из-за него она вынуждена была бежать из монастыря, оставив монахам свое сокровище. Свое дитя. Что еще ждало еевпереди? Что готовила ей судьба? Что готовила она ей ее несчастному ребенку и тому третьему, тому королю без королевства, усеявшему свой путь трупами?

Пока обманутая, покинутая Амаранта предавалась чтим мучительным мыслям, теплая прекрасная испанская ночь спустилась на землю, и влюбленные Мануэль и Инес, обнявшись, гуляли по саду, освещенному луной.

Старики сидели с Амарантои в беседке и тихо разговаривали о счастливом событии этого дня.

— Теперь ты наконец моя! —повторял Мануэль под тенью развесистых каштанов, тихонько привлекая к себе девушку и нежно прижимая ее к своему сердцу. — Мы расстанемсялишь на короткое время, чтобы потом навсегда принадлежать друг другу. Поверь мне, твои отец согласится на наш брак, не сомневайся в этом.

— Я не могу быть спокойна, зная непреклонный нрав моего отца, — отвечала Инес, — и еще одно омрачает мою радость… Ты снова идешь на воину!

— Не беспокойся, душа моя, и эти заботы рассеются. Я вернусь и поведу тебя к алтарю, назову тебя своей попел Богом и людьми. О! Как я счастлив от одной этой мысли! Ты будешь моей навеки!

Мануэль обнял Инес, которая обвила его шею руками, подняв к нему свое лицо, сиявшее любовью и счастьем, и ответила поцелуем на его горячий поцелуй.

Слабый лунный свет проникал сквозь густую листву, ночной ветер тихо качал деревья, осыпая цвет на стоявших под ними влюбленных, будто благословляя их священный союз. Никто не видел, никто не караулил их кроме луны: Инес и Мануэль стояли одни, и благоуханный ночной ветерок овевал их.