Куда ни обернись — везде сияние солнца и аромат! Вечером в тени деревьев и на берегу реки гуляют красивые девушки и сильные, статные мужчины.
Андалузцы, так щедро оделенные всеми дарами природы, совершенно особенный народ. Беззаботные, довольные малым, радующиеся свету солнца и аромату воздуха, они ведут поистине завидную жизнь.
Кусок хлеба, сигарета, возможность лежать и мечтать — и андалузец счастлив, ему больше ничего не надо.
Гранада! Севилья! Кто не слышал названий этих городов! Окруженные садами, они лежат, как два бриллианта в золотой оправе. Сыны этой любимой солнцем земли беззаботно полагаются на ее плодородие и не любят работать.
С высоты холма на прекрасную старую Гранаду смотрит Альгамбра — живописное, древнее произведение архитектуры.
И теперь еще стена с множеством башен окружает огромную цитадель. Прежде здесь была крепость мавританских королей, владевших этой частью Испании, и до сих пор она осталась крепостью.
За ее огромной стеной скрывается множество строений. Кроме знаменитого мавританского королевского дворца тут есть храм, бывший монастырь, несколько домов и недостроенный дворец Карла V, начатый вместо разрушенного по его приказанию зимнего дворца мавританских королей.
Великолепный парк отделяет Альгамбру от Торрес Бермаяс, другого форта, выстроенного еще, вероятно, финикийцами.
Сам дворец, архитектурные украшения которого показывают, что тут уже не соблюдался больше прежний строгий запрет на скульптурное изображение живых существ, заключает в себе два двора, один из них называется Львиным, потому что там устроен прекрасный фонтан с фигурами двенадцати львов. В эти дворы выходят хорошенькие крылечки с колоннами, их окружают садики с журчащими ручейками, прохладные домики с балконами на наружной стороне; с этих балконов открывается очаровательный вид на окрестные ландшафты и на Гранаду.
Но снаружи Альгамбра имеет строгие, несколько тяжелые очертания, сам дворец давно необитаем, теперь это только памятник давно минувшим дням. С пустынной, обширной равнины, по которой идет дорога в Альгамбру, красные стены ее видны издалека.
На огромном протяжении нет ни холмика, ни леса — только трава, выжженная солнцем, да кое-где маленькие возделанные клочки земли, на которых пытаются выращивать маис, виноград и оливки. Не попадется тут и ни одного селения, никакого человеческого жилья. Разве только изредка по дорогам, перерезающим эту пустыню, тянутся караваны мулов и слышатся однообразные крики погонщиков. Только те места, где проложены железные дороги, немного более оживлены.
Трудолюбие, конечно, могло бы оживить всю эту пустыню, стоило только провести сюда воду, и это было бы щедро вознаграждено, но андалузцы не такой народ. Они лучше уйдут из того места, где надо помочь земле, чтобы она дала все, что им нужно, но обрабатывать ее они не будут.
По этой-то пустынной равнине поздно вечером ехали два всадника, завернувшись в легкие, короткие плащи. Они направлялись от одной из ближайших станций железной дороги туда, где вдали виднелись Альгамбра и Гранада.
Солнце готово было закатиться, и его огромный, пламенный шар окрасил все вокруг в изумительные цвета. Пустыня тонула в море лучей.
Кругом царила торжественная тишина. Становилось свежо. Наступило то время года, когда после заката сразу делается холодно. Вдали вырисовывались мрачные силуэты красного замка и его огромные стены.
— Все готово, принципе, — сказал один из всадников, — теперь достаточно будет малейшего знака, и мятеж вспыхнет.
— Вы позаботились, чтобы часть провинции приняла в нем участие, капитан Идесте?
— Все сделано по вашему приказанию, принципе; вся провинция восстанет, и недовольные соберутся отовсюду.
— Вы говорили о каком-то сеньоре, с которым встретились в Картахене, что это за личность?
— Это офицер, носящий ваше имя, принципе.
— Его зовут Кортецилла? Я и не знал, что у меня есть родственник с этим именем!
— Он происходит от боковой линии. Услышав, что я из Мадрида, он спросил меня, не знаю ли я какого-нибудь графа Кортециллу. Я ответил отрицательно, и тогда офицер сделался разговорчивее. Он рассказал, что настоящее имя этого графа Вэя, он был усыновлен одной из сестер своего отца, называвшейся Кортецилла. Я стал слушать внимательнее, чтобы потом передать все вам, принципе!
В эту минуту разговор был прерван резким криком сыча.
— Чивато1 близко, — тихо сказал граф Кортецилла. — Остановимся и привяжем лошадей там, в кустах.
Капитан прислушался.
Крик сыча повторился. Неопытное ухо могло легко принять его за крик настоящей птицы. Чивато8 давали знать другим компаньерос о приближении всадников.
Привязав лошадей в кустах у стены, они пошли к тому месту, откуда слышался крик; навстречу им вышел человек, закутанный в большой плед, и окликнул их.
— Во имя Гардунии! — отвечал, понижая голос, граф Кортецилла.
— Спасение заговорщикам, — сказал чивато, низко поклонившись ему.
— Компаньерос здесь? — спросил граф.
— Точно так, принципе, они ждут вас и капитана в замке.
— Кто дежурный офицер?
— Капитан Пеносто.
— Он предупрежден?
— Предупрежден, принципе.
— Сколько компаньерос?
— Четверо, принципе. Суперьоры Кордовы, Севильи, Гранады и Мурсии, — отвечал караульный. — Вчера явился еще один чиновник Толедского банка.
Граф Кортецилла и Мигель Идесте через широкий проход в стене вышли на большую площадь и направились к красному замку. У портала к ним подошел еще чивато.
— Принципе, — сказал он, низко поклонившись, — сеньоры ждут вас в Бассейновом дворе.
— Больше здесь никого нет?
— Капитан удалил караульных, замок пуст.
Граф Кортецилла и Идесте поднялись на крыльцо и подошли к решетчатой двери, выходившей на широкий, четырехугольный мрачный Бассейновый двор Альгамбры, слабо освещенный лунным светом.
С одной стороны шел двойной ряд арок, а с трех остальных двор огораживали мрачные стены, наполовину скрытые кустарником, деревьями и цветами. Посреди двора находился большой четырехугольный бассейн, а возле него бил маленький фонтан; от этого здесь было очень прохладно, даже сыро. Вокруг бассейна шла широкая мраморная панель, так что возле цветущих кустарников можно было прохаживаться совершенно спокойно, не боясь быть подслушанным.
Месяц наполнял двор тусклым, волшебным светом.
Капитан Идесте, пройдя с графом под арки, вернулся назад, а граф один вошел во Двор. Под кипарисами и лаврами стояло пять человек в черном. Когда граф подошел к ним, они поклонились и суперьор Кордовы представил ему нового члена Гардунии, чиновника Толедского банка сеньора Арко.
— Я принял от него присягу в верности, — прибавил он.
— Возвратясь в Толедо, — обратился граф к чиновнику, — вы представитесь суперьору и поступите в его распоряжение, сеньор Арко. Он объяснит вам права и обязанности члена нашего общества.
— Слушаю, принципе, и готов помочь вам изъять три миллиона, внесенные в Толедский банк. Я могу указать, как найти деньги. Они хранятся в подвалах здания, выложенных листовым железом. Ключи от этих подвалов я доставлю для снятия слепков суперьору по возвращении в Толедо.
— За эту услугу вы станете членом Гардунии с годовым окладом, но не забудьте, что малейшее подозрение будет стоить вам жизни.
— Я готов искупить смертью всякую неверность со своей стороны.
— Сегодня я собрал вас, сеньоры, — продолжал граф, — с тем, чтобы выслушать все, что не может быть передано через посланных, и намерен повторять такие встречи, чтобы не возникло никаких разногласий с суперьорами.
— Мы очень благодарны за это, принципе, — сказал правитель Севильи, старик лет восьмидесяти, — я служил уже при трех принципе, и всегда эта мера вела к самым лучшим результатам.
— Для вас будет новостью узнать, что алькальд Гранады поклялся выследить Гардунию! — объявил суперьор Гранады. — Он поехал в Мадрид, по-видимому, для того, чтобы собрать подробные сведения о ней и начать серьезно действовать. Но я боюсь, что он не доедет до столицы и умрет в самом начале своих действий.
— От имени моих собратьев прошу позволения предложить один вопрос высокому принципе! — начал суперьор Кордовы.
— Говорите, я сегодня здесь именно для того, чтобы решать все важные вопросы!
— Дело, о котором я хочу говорить, — продолжал суперьор, — сильно занимает всех моих собратьев, и потому желательно было бы уяснить его. Распространился слух между нами, что высокий принципе выдал дону Карлосу пять миллионов, взятых из северных банкирских контор. Так как эти пять миллионов составляют собственность Гардунии, то я позволю себе спросить, основательны ли эти слухи?
Граф Кортецилла, видимо, не ожидал этого, он был сильно рассержен, но подавил свой гнев.
— Хотя принципе и не обязан давать отчета в своих тайных распоряжениях, — сказал он, — но я сделаю исключение на этот раз и отвечу вам. Дон Карлос действительно получил означенную сумму!
— Принципе не подлежит проверкам, — заметил старый суперьор Севильи, — но должен давать отчет по вопросам управления обществом!
— На это я всегда готов, сеньоры, — высокомерно отвечал граф Кортецилла, — но не забудьте, что принципе имеет полное право распоряжаться всеми наличными средствами для поддержания своего могущественного положения.
— Да, когда дело идет об интересах Гардунии, — прибавил суперьор Мурсии.
— Высокий принципе позволит мне заметить, — сказал суперьор Кордовы, — что его распоряжение относительно этих пяти миллионов относят к его частным делам; ходят слухи, что он отдал их в приданое за дочерью, а не ради целей Гардунии.
— Кто смеет возводить подобное обвинение? — вскричал Кортецилла, хватаясь за шпагу. — Смерть ему! Принципе Гардунии стоит так высоко, что никто не может безнаказанно оскорблять его!
— Простите! Выслушайте! Вы не так поняли наше намерение!.. — вскричали суперьоры, перебивая один другого.
— Принципе не обязан посвящать каждого суперьора в свои тайные планы, — продолжал граф, — он один может судить свои дела! На этот раз я сделаю исключение и объясню вам все, суперьоры Гранады, Севильи, Кордовы и Мурсии! Пять миллионов действительно выданы дону Карлосу, чтобы привлечь его на нашу сторону и заставить молчать! Его деятельность уже принесла громадные выгоды Гардунии.
— Мы привыкли ценить ум принципе, — отвечал суперьор Кордовы, — и далеки были от мысли подозревать его, нам хотелось только выяснить дело, чтобы разом прекратить толки. Нашлись люди, решившиеся говорить, что принципе пожертвовал пятью миллионами для удовлетворения своего честолюбия, для того, чтобы сделать свою дочь королевой!
— Так слушайте же, вот в чем состоял мой тайный план! Я желал этого союза для блага Гардунии, вот документ, который докажет вам справедливость моих слов, — сказал граф Кортецилла, подавая седому суперьору Севильи бумагу. — Сколько выгод принес бы Гардунии такой союз ее принципе с доном Карлосом! Сколько силы и влияния приобрела бы она! Но дон Карлос обманул меня, и я пользуюсь случаем высказать вам это.
— Ваш план прекрасно задуман, — сказал суперьор Севильи, — вы делали все для блага Гардунии!
— Яготов был пожертвовать дочерью, а меня смеют обвинять в эгоистических замыслах! Не задумываясь, объявил бы вам, что дон Карлос заслуживает смерти за нарушение слова, но пока мы еще можем обращать в свою пользу устраиваемые им беспорядки!
— Вы достойны удивления, принципе! — вскричал суперьор Кордовы. — Свою жажду мести вы приносите в жертву интересам Гардунии! Одно это уже бесспорно доказывает вашу мудрость и ваше великодушие!
— Мы скромно преклоняемся перед вашей властью! — заключили суперьоры.
Сходка в Альгамбре разошлась.
XIX. Торжество Бланки Марии
На скалистых горах северной Испании у городка Ираны царило еще ночное безмолвие.
Редко кто заходил в эти большей частью непроходимые места, разве что контрабандисты или люди, хорошо знакомые с тропинками в ущельях. Прежде здесь было, вероятно, еще опаснее, потому что пропасти, попадающиеся на каждом шагу, поглощали множество жертв.
Так, например, несколько лет тому назад один из жителей Ираны, служивший почтальоном в этой местности, возвращаясь рано утром домой, нечаянно оступился и упал в пропасть. Он был вдов и с трогательной заботой относился к своим детям, которых у него после смерти жены осталось десять человек. Две его старшие дочери пришли в такое отчаяние, узнав о случившемся, что тут же побежали на место несчастья и, рыдая, бросились, держась за руки, вслед за отцом. Никто даже не успел' остановить их.
После этого случая окрестные жители отметили опасное место высоким черным крестом. Возвышаясь над расщелиной скалы, он далеко виден и служит как предостережением, так и напоминанием о превратности человеческой жизни и ее последнем часе. Такое предостережение среди этих неприветливых скал, глубокой тишины, величия окружающей природы и постоянной опасности больше чем где-либо возносит мысль к небу. Молчание этих мест нарушается только шумом водопада да криком орла, кружащего над вершинами скал.
Недалеко от черного креста с одного выступа скалы на другой перекинут мостик с перилами. Это просто узенькая доска с такой трещиной, что она должна непременно проломиться от первого прикосновения человеческой ноги. Время ли было тому виной или злое на-мерение — неизвестно. Окрестные жители знали о состоянии мостика и всегда обходили его, но никто не позаботился заменить его новым и прочным.
Темнота осенней ночи, наступившей в это время года очень рано и длившейся почти до пятого часа утра, еще лежала на вершинах скал и в долинах.
Не было и четырех часов, когда к крутому обрыву подъехали дон Альфонс и донья Бланка. Соскочив с лошадей, они бросили поводья сопровождавшему их зуаву и, обойдя мостик, пошли с другой стороны к тому месту, где виднелся в утреннем полумраке черный крест.
Навстречу им пахнуло холодом. Плотнее закутавшись в плащи, они стали подниматься по тропинке обрыва, и не прошло получаса, как были уже у креста. Карлист еще не приходил.
Здесь дорога делала поворот, так что мостик пропадал из поля зрения, кроме того, его заслонял кустарник и мешал разглядеть утренний сумрак.
Бланка, подойдя к повороту, пыталась разглядеть что-нибудь вдали, но никто не показывался. Наконец Альфонс заметил солдата и указал на него Бланке, тотчас вернувшейся к нему.
На ней был пунцовый берет и богатая куртка, в каких ходят зуавы. За пояс, шитый золотом, были заткнуты кинжал и пистолет.
Теперь и она увидела торопливо приближавшегося солдата.
В то время как он подходил к ним, приложив руку к козырьку, внизу, по той дороге, по которой пришли Альфонс с Бланкой, кралась, прячась в кустах, человеческая фигура.
Бланка Мария заметила ее и, казалось, тотчас узнала, кто это был.
— Кто идет? — окликнула она.
Человек не отвечал, пытаясь скрыться в жестком кустарнике.
— Клянусь честью, это шпион! — воскликнула Бланка, обращаясь к Альфонсу и карлисту, и выхватила пистолет из-за пояса.
С поразительной твердостью подняв его, она прицелилась в фигуру, которую с трудом можно было различить между кустами, и выстрелила.
Эхо грозно раскатилось в скалах… Почти в ту же минуту раздался глухой крик и хрустнули ветки.
— Посмотри, кто там, и приди сказать! — хладнокровно приказала Бланка солдату, поспешившему исполнить ее приказание.
Там умирал, истекая кровью, патер Иларио. Когда карлист доложил об этом Бланке, она невозмутимо сказала:
— Патер? Ну, сам виноват, зачем подкрался и ничего не отвечал на мой оклик! Мы живем в военное время!
— Он умер? — спросил Альфонс.
— Умирает, — ответил карлист.
— Оставим это, — сказала Бланка. — Скажи, что ты заметил в Иране? — обратилась она к солдату.
— С наступлением вечера я пробрался к домику с оленьими рогами на фронтоне, где жили две указанные капитаном Тристани женщины, и спрятался в саду, перед окнами. Сеньора и ее подруга сидели в комнате у открытого окна: у них горела свеча, и они долго разговаривали.
— Заметил тебя кто-нибудь?
— Нет, никто! Около одиннадцати часов, когда все кругом стало засыпать, сеньора накинула поверх своего белого капота черный плащ, потушила свечу и вышла из дома.
— Одна? — спросила Бланка.
— Подруга ее тоже вышла в сад, осторожно огляделась и неслышно прокралась на улицу. Убедившись, что никого кругом нет, она сделала знак сеньоре, и та быстро направилась по дороге к замку.
— К замку! Значит, она знала, что генерал Павиа в плену.
— Дав ей отойти на некоторое расстояние, я осторожно отправился следом, держась в тени деревьев, окаймлявших дорогу. Она не замечала меня и бежала так, что было трудно не упустить ее из вида.
— И не боялась! Ну, на такое рискованное дело способна только любовь, — презрительно сказала Бланка.
— Не прошло и часа, — продолжал солдат, — как сеньора уже подходила к замку. Прислушиваясь, она обошла его кругом, чтобы узнать, где стоит караул, но солдаты разместились во дворе, в замке все спало. Тогда сеньора вернулась снова к заднему крыльцу и скрылась из вида. Я вышел из кустов, осмотрел все кругом, но ее и след простыл, она точно растаяла в воздухе. Я подождал немного, был уже второй час, а сеньора все не показывалась. Тогда, боясь не поспеть сюда к назначенному времени, я поторопился уйти…
— Не дождавшись, что будет дальше?
— Я опоздал бы сюда!
— Так отчего же ты не поднял тревогу?
— На это я не получал приказания.
— Дурак! — крикнула Бланка. — Ты умрешь! Графиня прошла в замок!
Карлист испугался.
— Это невозможно, — сказал он, — во дворе стояли караульные.
— Она на все решится, чтобы пройти к пленнику! Что, если ей удастся освободить его!
— Этот солдат настоящий болван! — закричал дои Альфонс. — Он заслуживает смерти!
— О, если графине удастся ее попытка!.. Я дрожу от гнева при одной мысли об этом! — злобно говорила Бланка. — Скорей назад, в лагерь, еще нет пяти часов! Если им и удалось бежать, далеко они все равно не уйдут.
— Следуй за нами! — прибавила она, обращаясь к карлисту, побледневшему при ее угрозе.
— Берегись, если они убежали! — бешено крикнул ему дон Альфонс. — Клянусь всеми святыми, ты умрешь.
И поспешно, вместе с супругой, он спустился с обрыва к лошадям. Проходя мимо патера, Бланка убедилась, что он умер, и велела зуаву позаботиться перенести его после в лагерь. Предоставив карлисту вести отряд сопровождавших их зуавов, дон Альфонс и его супруга быстро вернулись в лагерь, и тотчас несколько конных отрядов выслано было оцепить замок на большом расстоянии. В случае, если пленнику действительно удалось бежать с помощью графини, в погоню за ними решено было выслать еще несколько отрядов.
Сделав все эти распоряжения, Бланка велела солдату, принесшему известие из Ираны, сесть на лошадь и вести их к замку. Несколько зуавов следовало за ними. Бланка рядом с Альфонсом ехала впереди всех, тотчас за ней — карлист, указывавший дорогу и дрожавший за свою жизнь.
Мысль, что ненавистные Мануэль и графиня Инес, казалось бывшие уже у нее в руках, ускользали от нее, приводила Бланку в негодование. Альфонс разделял ее гнев, не зная настоящей его причины. Его приводило в бешенство, что генералу республиканских войск удалось, может быть, бежать из плена.
Маленькая кавалькада мчалась во весь опор по дороге к замку. Недалеко от него они встретили несколько карлистов, впереди которых Бланка тотчас узнала Изидора. Он нахмурился, увидев их.
— Пленнику удалось бежать ночью из замка! — доложил он и воскликнул, увидев карлиста: — Смерть караульному! Побег устроила графиня.
Ярость захлестнула Бланку. Альфонс выдернул шпагу, но жена выхватила ее у него из рук и вонзила в грудь солдата, беззвучно упавшего с лошади.
— Черт возьми! — закричал дон Альфонс. — Он в самом деле убежал! Нужно найти его во что бы то ни стало. Конные отряды уже разосланы?
— Я даже послал разведчиков, ваше высочество, — сказал Изидор, — и сам еду на поиски.
Спутники Тристани хлопотали в это время около своего товарища, так внезапно наказанного Бланкой.
— Если бы этот негодяй был внимательнее, — вскричала она, — они бы не убежали.
— Не беспокойтесь, ваше сиятельство, — старался успокоить ее Изидор, — они опять попадут к нам в руки, далеко им не убежать. Я послал солдат в Ирану и пригрозил сжечь город, если мы не найдем пленного.
— Отлично! — согласился Альфонс.
В эту минуту к ним быстро подъехал конный.
— Сейчас я узнал, что сегодня на рассвете видели какую-то сеньору и монаха, направлявшихся в горы.
— Сеньору и монаха? — спросила Бланка.
— Это так и есть, ваше сиятельство, — пояснил Изидор, — пленный воспользовался рясой монаха, пока тот спал. Я-то считал присутствие патера лучшей защитой от побега.
— Ну так скорей же, в горы! За ними! — вскричала Бланка, сделав знак конвою, и рядом с мужем помчалась по дороге в Ирану.
Солнце стояло уже высоко, и беглецы должны были намного опередить их.
В то время как Бланка и Альфонс приближались к горам, они увидели впереди странную процессию.
Навстречу им двигалась толпа женщин. Три из них вышли вперед и, подойдя к принцу и его супруге, упали перед ними на колени, протягивая руки.
— Сжальтесь, сжальтесь над Ираной! — кричали они. — Мы не виноваты в том, что случилось! Пощадите наши дома и семейства!
Бланка и Альфонс остановились.
— Выдайте нам бежавшего пленного и графиню, в противном случае Ирана будет разрушена, — отвечала амазонка.
— Сжальтесь над мирными жителями! — умоляли женщины. — У нас нет никого из ваших врагов. Пощадите нас!
— Не будет вам пощады, если беглецы не попадут в наши руки! — вскричала Бланка, напоминавшая в эту минуту лицом и голосом безжалостную мегеру. — Прочь с дороги, или мы растопчем вас лошадьми!
Испуганные женщины с отчаянием увидели, что Бланка" и Альфонс готовы исполнить свою угрозу, и с криками ужаса и горя бросились в сторону. Всадники промчались мимо, не обращая внимания на вопли и простираемые к ним руки. Несчастным жителям Ираны нечего было ждать пощады и сочувствия. Городок и их имущество были обречены на гибель.
Бланка рядом с мужем мчалась в погоню за генералом и Инес. Нет, им не избежать ее ненависти и мести! Этот Мануэль оставил ее ради Инес! Ее, которая так страстно любила его! Но теперь она его ненавидит и кровью отомстит ему и своей сопернице. Только из-за этого и оказалась она в лагере дона Карлоса! Не для того же она вышла за Альфонса, чтобы жить возле него, она его никогда не любила!
Но теперь дочь дона Мигеля, узурпатора, который когда-то так же неистовствовал в Португалии, была на своем месте! Теперь она знала свое назначение. Бланка Мария де ла Ниевес готовилась стать ужасом и бичом Испании, превзойти жестокостью красноволосого супруга и кровожадного Карлоса.
Подъехав к обрыву, она, Альфонс и Изидор сошли с лошадей, которых приняли зуавы, и втроем стали подниматься по тропинке, ведущей мимо старого креста к Иране.
Роскошная фигура доньи Бланки в богатом военном костюме была так обольстительна, что Изидор наслаждался, украдкой любуясь ее прекрасными формами, глядя, как она поднимается на скалу. Дон Альфонс, идя рядом с ней, в трудных местах любезно предлагал ей руку, но она не принимала этой услуги и гордо, без всякой помощи, преодолевала все затруднения.
Вдруг она вскрикнула и указала рукой на тропинку, извивавшуюся вдали между скалами.
Там шел монах с сеньорой, закутанной в черное. Они намного опередили своих преследователей, но все-таки их ясно можно было разглядеть.
— Это они! — крикнула с торжеством Бланка. — Они в наших руках!
— Клянусь святыми, монах — это генерал, а с ним — графиня Инес, — подтвердил Изидор с улыбкой.
— Вперед! За ними! — крикнули Альфонс и Бланка.
В эту минуту монах и его спутница заметили своих преследователей.
Молодая графиня схватила руку Мануэля. Бланка увидела это и злобно улыбнулась.
Инес торопила жениха, узнав Бланку. Они быстро шли вперед. Альфонс, Изидор и Бланка — за ними. Лицо принцессы выражало торжество.
Вдруг она быстро подошла к мужу и, схватив его руку, указала на то место, ккоторому направлялись беглецы.
Перед ними был узенький мостик. Черный крест зловеще поднимался между скалами.
Принцесса демонически засмеялась, а Изидор, не понимавший, в чем дело, с содроганием посмотрел в лицо Бланке, искаженное злобным торжеством.
—Они погибли… —пробормотал Альфонс.
Между тем Мануэль и Инес, ничего не подозревая, шли к мосту —он впереди, она следом за ним. Раздался пронзительный крик, такой ужасный, что даже Альфонс и безжалостный Изидор содрогнулись.
Но Бланка Мария только холодно улыбнулась.
Мануэль и Инес упали вместе с мостом в зияющую расщелину…
XX. Гиены поля сражения
Между главными силами карлистов, выступавшими под предводительством главнокомандующего Олло, и войсками республики, которыми командовал генерал Марионес, завязалась битва, продолжавшаяся уже целый день.
Дон Карлос, получив донесение об этом, тотчас отправился к месту действия.
Уже наступил вечер, когда он туда приехал. Гром орудий смолк, и республиканцы, не достигнув никакого успеха, повернули в сторону, вероятно, чтобы соединиться с приближавшимся подкреплением.
Поздно вечером в штаб-квартиру приехал генерал Олло, опытный, искусный полководец, и тотчас явился к дону Карлосу, который с нетерпением ожидал его.
— Я пришел возвестить победу вашему величеству, — сказал Олло, кланяясь. — После десятичасового сражения неприятель оставил свои позиции, и войска вашего величества заняли их!
— Приятное известие, генерал! Расскажите, как было дело.
— Рано утром мои форпосты столкнулись с фланговым отрядом неприятеля, завязалась битва, разгоревшаяся сильнее, когда к неприятелю подоспели новые отряды, а мы, в свою очередь, тоже получили подкрепление. В это время я с главными силами находился милях в двух от поля битвы. Один из посланных мною адъютантов сообщил мне, что значительное неприятельское войско готовится принять участие в сражении, и привел перебежчика, сообщившего важные сведения. Прежде всего мы узнали от него, что у неприятеля девять тысяч человек, и я тотчас же велел своему войску идти форсированным маршем к полю битвы. Солдаты были очень оживлены и с громким «ура» двинулись вперед. Перебежчик между тем сообщил еще одно очень важное известие, а поскольку оно предназначалось, собственно, для вашего величества, то, не удержав его в тайне, мы могли бы возбудить вредные толки и посеять недовольство. Поэтому я велел расстрелять перебежчика, так только выслушал сообщение.
— И хорошо сделали, генерал. В чем же заключалось это тайное известие?
— Вам известно, ваше величество, как войска преданы старому Кабрере, этому опытному генералу, служившему вашим предкам, карлисты не раз побеждали под его началом. Имя Кабреры пользуется огромной известностью
— Я и теперь хочу, чтобы он принял участие в войне.
— Это было бы опасно!
— Как! Что вы хотите этим сказать, генерал?
— Кабрера — изменник!
— Кабрера! Невозможно!
— Он связан с неприятелем.
— Кто это сказал?
— Перебежчик, и готов был дать мне доказательство истины своих слов. Но зная, к каким последствиям может привести подобное событие и в какой тайне надо держать известие о нем…
— Доказательство, доказательство! — нетерпеливо вскричал дон Карлос.
— Конхо, главнокомандующий неприятеля, поддерживает тайную связь с Кабрерой.
— Немыслимо! Невозможно!
— Перебежчик подтвердил свое показание. У одного из неприятельских офицеров было письмо Конхо к Кабрере. Офицера этого можно сразу узнать по адъютантской перевязи на мундире, зовут его Мальвар. В неприятельском войске был всего один адъютант — он убит, как мне сообщили, но мне удалось, не возбудив ничьего внимания, отыскать его труп среди убитых и раненых.
— Вы хорошо сделали, генерал!
— Надо овладеть этим важным документом, но так, чтобы никто об этом не знал! Я счел необходимым получить на этот счет приказания и распоряжения вашего величества.
— Кабрера — изменник!.. В этом надо удостовериться во что бы то ни стало, — пробормотал дон Карлос. — Продолжайте ваш рассказ, генерал, — прибавил он.
— Форсированным маршем мы достигли поля сражения в ту минуту, когда неприятель готов был разбить наш авангард.
Мои солдаты бросились на побеждавшего уже врага, и на всей линии завязался ожесточенный бой! Я бросился во главе своих кавалеристов на неприятельские батареи. С обеих сторон было множество убитых, поле окрасилось кровью! Два раза мы отступали, в третий раз нам удалось подойти к горам и вытеснить неприятеля. Пробился вперед и другой фланг, жестоко билась пехота.
Мои офицеры вели свои войска по трупам лошадей и людей, не останавливаясь, прямо на неприятельский огонь; враги стояли как каменная стена! Несколько часов подряд бой был почти равный. Наступал вечер, мои солдаты ослабевали, я бросился к той части войска, которую больше всего теснил неприятель, и поддержал ее мужество.
После долгих часов битвы наши ряды сильно поредели. В это время Марионес, по-видимому, получил какое-то донесение, и на одном из отдаленных холмов состоялся совет, между тем как битва продолжалась с прежней яростью. Мои офицеры утверждали, что адъютант неприятельского войска убит, и я действительно нигде больше не видел его. Вскоре бой стал заметно ослабевать с обеих сторон, а наступивший вечер совершенно положил ему конец. Неприятель снова занял свои позиции. Солдаты мои были так измучены, что не могли продолжать битвы. Однако, когда неприятель стал отходить сомкнутыми рядами к западу, я бросился со своими полками на поле сражения и занял неприятельские позиции! Кроме того, ваше величество, у меня сорок человек пленных и два неприятельских орудия.