Снежная гора

В то время как князь Юрий Данилович метался от одного края Руси к другому, поспешая навстречу своей ужасной судьбе, – его младший брат Иван по большей части пребывал в Москве. Здесь он вырос, возмужал, обзавелся большой семьей. Москвичи знали его как рачительного хозяина и хорошего управителя, но при этом и как набожного, «христолюбивого» человека. Добрый и благочестивый, Иван мог, однако, при необходимости крепко постоять за свою правду. На войне он умел действовать быстро и решительно.

Особенное почтение Иван Данилович проявлял к митрополиту Петру. В церковном отношении Москва входила в состав митрополичьей епархии. И потому московские князья по своим духовным делам обращались прямо к митрополиту как к своему епархиальному архиерею. В случае отъезда митрополита епархией управлял его доверенный клирик – наместник.

Москва была крупнейшим городом митрополичьей епархии. Обедневший, многократно разоренный татарами Владимир уже не мог служить достойным местопребыванием для главы всей Русской Православной Церкви. Кроме того, митрополит не любил владимирского одиночества. Это был город мертвых, в котором господствовали не живые люди, а величаво-угрюмые призраки прошлого. Поначалу Петр предпочитал жить в небольшом, но уютном Переяславле – втором по значению городе великого княжения Владимирского. Было во всем облике этого приозерного городка нечто утонченно-духовное, евангельское. Стояли на холмах стройные, как свечки, деревянные церкви. Радовало глаз своим светлым, веселым простором озеро. Тихо плескали весла в тенистых протоках неторопливого Трубежа. А по берегам сушили сети и смолили лодки рыбаки – далекие русские собратья тех галилейских рыбаков, которых сам Спаситель призвал когда-то на тернистый путь апостольский.

Однако печать запустения, которой так явственно отмечен был Владимир, легла и на Переяславль. Многократно разоренный татарами, город обезлюдел, сжался в кольцо древних валов. Туг и там виднелись незастроенные пепелища. Даже приезд владыки не мог возродить былого величия Переяслав-ля. Впрочем, Петр не имел времени, чтобы подолгу оставаться на одном месте. Исполняя свой архипастырский долг, он неустанно странствовал по Руси, наставляя и обличая, убеждая и проклиная. Лишь к концу жизни, устав от вечных скитаний, он избрал своим любимым пристанищем Москву. Здесь его всегда приветливо встречал благочестивый князь Иван Данилович.

Сложившаяся при митрополите Петре «двуглавая» структура митрополичьей епархии (Владимир – Переяславль, позднее Владимир-Москва) воспроизводила на епархиальном уровне возникшую после татарского нашествия «двуглавую» схему всей русской митрополии (Киев – Владимир).

Митрополит Петр возвышался над князьями не только величием своего сана и авторитетом стоявшего за его спиной константинопольского патриарха. В своих поступках он исходил прежде всего из интересов церкви и нравственных императивов Евангелия. Никто из князей не мог использовать его в качестве орудия для достижения своих корыстных целей. Однако за добро Петр всегда платил добром. Гостеприимство князя Ивана, а главное – его неподдельное, истовое благочестие побуждали Петра к ответному доброжелательству. В сложных обстоятельствах он поддерживал москвичей. А эта поддержка значила в ту пору очень много.

В условиях политической разобщенности, всеобщего материального и духовного оскудения, вызванного монгольским завоеванием, значение церкви в жизни русского общества неизмеримо возросло. Ордынское владычество истощало страну, а вместе с ней и церковь. Однако церковь не подвергалась каким-либо гонениям со стороны завоевателей. Монголы отличались большой религиозной терпимостью, чтили чужие верования, но при этом требовали от русских князей, приезжавших в ханскую ставку, исполнения старинных монгольских языческих обрядов. Последнее стало причиной казни в Орде некоторых русских князей, считавших исполнение этих ритуалов изменой христианству. Так погиб в ставке Батыя в 1246 году князь Михаил Всеволодович Черниговский. Вскоре после смерти он стал почитаться церковью как святой.

Следуя заветам Чингисхана, его потомки повсюду в завоеванных странах оказывали покровительство местному духовенству. На Руси оно было освобождено от всех податей и повинностей в Орду. Русские митрополиты получали из рук хана особые грамоты (ярлыки), подтверждавшие эти привилегии. Льготы распространялись не только на духовенство, но и на некоторые категории населения, связанные с церковью.

В свою очередь, русское духовенство – от митрополита до сельского священника – обязано было публично, при всем народе молить Бога о благополучии ордынского «царя». Оправдание этому унижению находили в Библии.

«Так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: так скажите государям вашим: Я сотворил землю, человека и животных, которые на лице земли, великим могуществом Моим и простертою мышцею Моею, и отдал ее, кому мне благоугодно было. И ныне Я отдаю все земли сии в руку Навуходоносора, царя Вавилонского, раба Моего, и даже зверей полевых отдаю ему на служение. И все народы будут служить ему и сыну его и сыну сына его, доколе не придет время и его земле и ему самому; и будут служить ему народы многие и цари великие» (Иеремия, 27, 4 – 7).

Толкование «вавилонского плена» иудеев как Божией кары, которой нельзя противиться, было использовано русским духовенством применительно к «ордынскому плену». Конечно, такой вывод был вполне естественным для человека Средневековья. Кроме того, «примиренчество» диктовалось самим здравым смыслом. Это был единственный путь к самосохранению народа – путь Александра Невского и Ивана Калиты, путь святителей Петра и Алексея.

Москва искала расположения митрополита. Но и митрополит имел все основания искать дружбы одного из сильнейших княжеских семейств. Он нуждался в энергичной поддержке светской власти. Одной из причин этого было широкое распространение в ту пору всевозможных вероучений и ересей. Одни из них шли на Русь с запада, другие – с востока, из Орды. Русской церкви приходилось напрягать все силы в борьбе с другими верованиями. И здесь она не могла обойтись без помощи княжеской власти.

Вслед за татарами на Русь пришло мусульманство. После переписи 1257 года Орда передавала право на откуп русской дани оборотистым мусульманским купцам из Средней Азии и Волжской Болгарии. Они выплачивали в ханскую казну сразу всю сумму дани, причитающуюся с той или иной области Руси. После этого они приезжали на Русь и, обосновавшись в одном из городов, собирали эту дань с населения с большим «наваром» для себя. В случае необходимости им содействовали баскаки – представители ордынской администрации в русских землях. Иногда баскаки имели собственные вооруженные отряды. Но главное – они могли жаловаться хану и вызывать на провинившиеся области карательные экспедиции.

Русские люди ненавидели откупщиков-«бесермен» («басурманин», «бесерменин» – искаженное «мусульманин»). Однако нашлись и те, кто, желая угодить откупщикам, а может быть, и вполне бескорыстно, разуверившись в христианском Боге, обращались в мусульманство. Летопись сообщает, что в 1262 году в Ярославле во время народного восстания против «бесермен» был растерзан толпой один из таких отступников – бывший православный монах Зосима (25,72).

Митрополит Петр противодействовал мусульманской проповеди на Руси. В это время при хане Узбеке мусульманство окончательно торжествует в Орде и становится ее государственной религией. Несомненно, имели место и попытки распространения мусульманства в «русском улусе». Согласно «Житию» митрополит, без устали странствуя по Руси и повсюду укрепляя христианскую веру, однажды столкнулся с неким Сеитом, судя по имени – мусульманским духовным лицом. Одолев противника в споре, святитель проклял его. Когда произошел этот случай, источник не сообщает (120, 16).

Отражением религиозной борьбы тех лет стала история гибели в Болгарах купца Феодора Иерусалимлянина. Ревностный христианин, начитанный в Священном Писании, Феодор смело вступил в спор о вере с местными мусульманами. «Они же окаянии не стерпеша своего поруганна, замучиша его за православную веру» (22, 189). Это произошло 21 апреля 1323 года. В этот день по церковному календарю празднуется память древнего христианского мученика Феодора, «иже в Пергии». Более того, память еще двух мучеников с тем же именем празднуется накануне (Феодор Трихина, 20 апреля) и на следующий день (Феодор Сикеот, 22 апреля). Видимо, именно в день своих именин, подражая первым христианским мученикам, Феодор Иерусалимлянин решил публично исповедать свою веру перед иноверцами, за что и поплатился жизнью.

Живший в Твери земляк Феодора, выходец из Византии игумен Иван Цареградец, решил увековечить мученичество постройкой каменной церкви. Вслед за известием о гибели Феодора летопись сообщает: «Того же лета совершена бысть и свещена церковь камена во Твери во имя святаго Феодора, юже соверши и украси игумен некий, именем Иван Цареградец» (22, 188). Феодоровский монастырь, в котором игуменствовал Иван Цареградец, был расположен на островке у впадения речки Тьмаки в Волгу, прямо под стенами тверского кремля. Строительство каменного храма велось, несомненно, под надзором тверского епископа Варсонофия – ставленника митрополита Петра. Второй каменный храм Твери стал памятником всем христианам-мученикам, павшим от рук иноверцев.

Еще большую опасность, чем мусульманство, представляли для русского православия всевозможные ереси. В 1313 году митрополит Петр должен был созвать поместный собор для осуждения взглядов новгородского протопопа Вавилы. Уникальное известие об этом соборе (смешанное, впрочем, с сообщением о переяславском соборе 1310 года) содержится в «Истории Российской» В.Н. Татищева. «Того же лета явися в Новеграде еретик Вавила, протопоп новогородский, к нему же присташа мнозии от причта церковна и мирян, и епископ тверский Андрей помагаше има, глаголя: „Се яко рай на земле погибе“; и святый ангельский монашеский чин ругаху безбожным и учением бесовским именоваху. И мнозии, от инок изшедше, оженяхуся. Преосвясченный же митрополит Петр созва на Переславль собор велий, быша ту всии епискогш, игумены, попы, диаконы и чернцы, и от патриарха Афанасия клирик ученый. И многу прению бывшу, и едва преосвясченный Петр, митрополит Киевский и всея Руси, от божественного писания и помосчию и заступлением князя Ивана Даниловича преодоле и проклят того еретика; а сам иде по градом, поучая право вериги, и укроти молву, а смусчение диаволе прогна» (38, 72).

Интересное предположение высказал Б. А. Рыбаков. Оно касается древнерусского публицистического сборника «Влас-фимия». В нем под видом «хулы на еретиков» содержится острая критика официальной церкви. По мнению Рыбакова, новгородский протопоп Вавила, которого проклял митрополит Петр, «был одним из первых читателей (а может быть, и создателем?) полной, воинствующей Власфимии (1274 – 1312 гг.)» (117,156).

Примечательно, что согласно Татищеву Иван Калита уже в 1313 году помог митрополиту Петру в борьбе с еретиком, имевшим таких влиятельных покровителей, как тверской епископ Андрей.

Весьма сомнительную с точки зрения ортодоксального православия идею о том, что «рай на земле погибе», вслед за Андреем отстаивал и другой тверской владыка – Феодор (1342 – 1360). В 1347 году новгородский епископ Василий Калика обличал его за это в своем известном послании «о земном рае».

Среди духовных соблазнов для православных в ту пору не последнее место занимало и несторианство. Эта ересь, основателем которой был константинопольский патриарх Несто-рий (428 – 431), подверглась осуждению на Эфесском вселенском соборе в 431 году. Суть несторианства – в признании преимущественно человеческой природы Христа. Из этого следовало, что дева Мария не может быть названа Богородицей. Осужденное собором и изгнанное из западных провинций Византии, несторианство ушло на Восток и там получило значительное распространение. Среди кочевников Золотой Орды было немало несториан. И хотя прямых сведений о проникновении этой ереси на Русь не имеется, не приходится сомневаться в том, что митрополит Петр сталкивался с нею.

«Житие Петра» очень лаконично и наивно рассказывает о приезде митрополита в Москву. Святитель много путешествовал, исполняя свой пастырский долг. Он учил слову Божьему повсюду: «не токмо по градом, но и вся и везде в странах, и вся места преходя». Однажды в своих странствиях он попал в город, известный только своей «кротостию в смирении» (120, 25). Это была Москва. Здесь жил князь Иван Данилович, милостивый до святых церквей и до нищих, любивший святые книги, внимавший наставлениям духовенства. И святитель стал жить в Москве.

Вероятно, Петр прочно обосновался на своем московском подворье лишь в 1322 году. Именно тогда, после получения Дмитрием Тверским великого княжения и бегства Юрия в Новгород, Иван Данилович стал московским князем. В восточной части Кремля князь выстроил для митрополита новый обширный «двор».

Митрополит советовал Ивану возвести в Москве каменный епископский собор, подобный тем, что украшали все главные города Северо-Восточной Руси. Иван, вероятно, и сам думал об этом, но вечная нехватка средств, которые без остатка уходили на ордынские тяжбы с тверскими князьями, не позволяла приняться за дело.

Москвичи не имели большого опыта в каменном строительстве. По некоторым сведениям, еще князь Даниил построил каменный храм в Даниловом монастыре. Кроме того, археологи обнаружили остатки каменных фундаментов еще двух храмов, стоявших на Соборной площади московского Кремля (59, 148). Письменные источники ничего не сообщают о них. Летописец называет Успенский собор, построенный Иваном Калитой, «первой каменной церковью на Москве» (25,89).

Бывая в Москве наездами, митрополиты останавливались на своем подворье, располагавшемся на западной оконечности Боровицкого холма. Там, среди высоких сосен древнего бора, высилась стройная деревянная церковь Рождества Иоанна Предтечи. Предание называет ее первой церковью в Москве. Полагают, что она была поставлена на месте древнего языческого капища. В 1461 году по указу московского князя Василия Темного на смену деревянной была поставлена каменная церковь того же названия. Этот храм был, в свою очередь, заменен новым, каменным же, в 1508 году. Постояв до 1848 года, он пришел в ветхость и был разобран по распоряжению императора Николая I.

Весть о гибели в Орде князя Юрия Даниловича достигла Москвы где-то в самом конце 1325 года. А 8 февраля 1326 года, в первую субботу Великого поста, москвичи встречали гроб с телом Юрия, привезенным из Орды. В этот день праздновалась память сразу двух святых – Феодора Страти-лата и Феодора Тирона. Оба они были великомучениками, казненными за веру во времена гонений на христиан. Несомненно, князь Иван избрал день для печального действа не случайно, но после совета с митрополитом. В памяти народа Юрий должен был остаться как воин и мученик за веру. Мало кто знал тогда подоплеку его убийства. Все думали, что оно было совершено по приказу хана Узбека. Ведь убийца Юрия князь Дмитрий Тверской еще не был наказан.

Тверичи почитали князя Михаила как мученика за веру и отечество. Москва, по мысли Ивана Калиты, должна была иметь своего мученика – «невинно убиенного» князя Юрия.

Похороны новомученика Георгия (Юрия) были очень торжественными. Его отпевал сам митрополит Петр с четырьмя епископами. В это время в Москве находился новгородский архиепископ Моисей, только что поставленный в сан митрополитом, а также тверской владыка Варсонофий, прибывший на хиротонию Моисея. Вместе с ними в церемонии участвовали ростовский епископ Прохор и рязанский владыка Григорий.

По одним летописям, Юрий был похоронен «в церкви святого Михаила» (деревянном храме, предшественнике Архангельского собора московского Кремля), по другим – «у Димитрия Селунского» (одна из церквей московского Кремля, позднее обращенная в придел Успенского собора). Достоверно известно, что в конце XV века прах Юрия находился в аркосолии в стене Димитриевского придела старого Успенского собора (27, 487). В новом соборе 1479 года его поместили в том же Димитриевском приделе, но в земле, под полом, «и надгробницу учиниша над ним» (27, 499).

В Древней Руси князья обычно ложились на вечный покой в храмах, построенных ими самими. Можно думать, что именно Юрий построил церковь св. Димитрия. Культ этого святого воина получил особое распространение в Северо-Восточной Руси со времен Всеволода Большое Гнездо (1177 – 1212), который в крещении был наречен Димитрием. Русские люди чтили в солунском герое не только мученика, но и «отечестволюбца». В летописях сохранилась молитва Дмитрия Солунского о его родном городе Селуни: «Господи! Аще погубиши град сей, то и аз с ним погибну. Аще ли спасеши, то и аз спасен буду» (26,336). «Повесть о Михаиле Тверском» сравнивает князя-мученика с Дмитрием Солунским, так как оба они готовы были пострадать за свое отечество.

Князь Юрий Данилович был дорог москвичам как их давнишний предводитель и неугомонный боец за возвышение Москвы. Они искренне скорбели о нем. Новгородский летописец, вероятно, со слов свидетеля событий архиепископа Моисея, повествует: «И плакася по нем брат его князь Иван и весь народ от мала до велика плачем великим зело» (10, 340).

Схоронив Юрия, Иван остался наследником всех дел и забот, коими был так отягощен его старший брат. Погибший внезапно, Юрий, вероятно, не успел оставить никакого завещания. Да и кому, кроме Ивана, он мог завещать свои земли и власть?

Теперь для Ивана настало время размышлений. По воле Провидения он поднялся на вершину и стоял там в одиночестве. Он почувствовал вдруг, что сам Господь ведет его к неведомой цели по зыбким мосткам случайностей, перекинутым через пропасти невозможного. И страх охватил смиренного Ивана...