– Что же вы здесь делаете? – спросил Жюль, сдирая кожицу с банана. – Если не ошибаюсь, вы обязаны распознавать посетителей, не так ли?

– Совершенно верно, мой друг, – ответил бывший преподаватель фехтования. – Вы из тех, кто, несомненно, заинтересует моего хозяина. Я доложу о вас, но раньше всего вам придется иметь дело с месье Арпентиньи, – он сегодня дежурный по приему провинциальных поклонников Дюма, просителей-литераторов и всех тех особ обоего пола, в которых я сомневаюсь…

Жюль съел банан и потянулся за гранатом. Ему хотелось попросить, у зеленого человека разрешения привести сюда Барнаво – в качестве посетителя, в котором сомневаются.

– Кто же, по-вашему, я? – спросил Жюль.

– Это нетрудно определить, раз мне уже известно, что вы студент. Вы провинциал, проникший сюда с помощью или, что вернее, по совету такого же провинциала, как вы сами. Ничего, ничего, не смущайтесь, – вы, будете приняты, вас хорошо накормят, подарят книгу с автографом, а если вы пишете и пришли с пьесой или романом – предложат наведаться этак через неделю. Я забыл, как вас зовут. Жюль Верн? Это недурно для титульного листа оцень толстой книги. Жюль Верн! Очень недурно. На прошлой неделе к нам приходил Анри Мюрже, он попросил у Дюма пособия в две тысячи франков.

– Любопытно, – насторожился Жюль. – Что же, помог Дюма бедному Мюрже?

– Дюма дал Мюрже сорок франков и дюжину галстуков, вышедших из моды. Кроме того, Дюма прислал к нему на дом доктора, – Мюрже отчаянно кашлял. Этот талантливый человек сумел получить и от доктора пять франков. Простите, я заболтался. Кто-то идет сюда.

В комнату без стука вошел высокий, нарядно одетый, красивый мужчина с острой бородкой и пышными усами – месье Арпентиньи. Жюль поднялся с дивана. «Держись, мой друг», – сказал он себе.

– С кем имею честь? – спросил вошедший, рассматривая Жюля в лорнет.

– Депутат от Нанта! Прибыл специально за тем, чтобы приветствовать месье Дюма!

Арпентиньи изобразил крайнюю степень удивления – жестами, мимикой, пожатием плеч:

– Депутат из Нанта? Приветствовать? Я, сударь, ничего не понимаю!

– Позвольте… – начал Жюль, о чем-то догадываясь.

– Я позволю вам всё, что хотите, но приезжать из Нанта специально за тем, чтобы… этого я не могу позволить! Это неостроумно, это дурно придумано! Это хорошо для журналиста какой-нибудь левой газетки, но в вашем случае…

– Совершенно верно, в моем случае это бездарно, месье, – со вздохом произнес Жюль. – Разрешите мне быть самим собою, – простодушно добавил он, чувствуя при этом, как страшная тяжесть вдруг упала с его плеч. – Я давно мечтаю познакомиться с месье Дюма. С этой целью, забыв о путях прямых и доступных, я избрал самый смешной, самый нелепый способ проникнуть сюда.

Арпентиньи сел и потянул за собою Жюля:

– Мне это нравится! У вас открытое, милое лицо, приятные манеры. Выдумывать следует не так, как это сделали вы. Никаких депутаций мой друг Александр не ждет. Просто к нему пришли и приехали друзья и добрые знакомые, чтобы поболтать, повеселиться. Вы, конечно, пишете?

– Стихи и песенки для театров в Латинском квартале, – ответил Жюль. – Кроме того, я задумал написать пьесу. Для этого мне нужно…

– Для этого нужны талант, вкус, хорошее здоровье, – заметил Арпентиньи. – И еще…

– И связи, – ввернул Жюль, полагая, что именно о них и скажет его новый знакомый в конце своего перечисления. Однако он ошибся.

– И терпение, – договорил Арпентиньи. – Талант делает пьесу. Вкус пишет характеры. Хорошее здоровье заканчивает всю работу. Терпение ставит пьесу на сцене.

– Я полагаю, – несмело проговорил Жюль, – что связи в состоянии заменить хорошее здоровье и терпение.

– О, вы столичная штучка! – воскликнул Арпентиньи, поднося к глазам своим лорнет. – Но вы не совсем правы. Возьмите, к примеру, меня. Я знаю всех и каждого в Париже, и что же? Пьесы мои не идут на сцене. На что рассчитываете вы, мой друг, идя к моему дорогому Александру?

– Рассчитываю получить помощь, месье.

– Какую именно помощь хотите вы получить? Франки, совет, указания, критику? Только ради всего этого и стоило идти сюда.

– Всё, кроме денег, – ответил Жюль. – Простите, но, видимо, мне нужно прийти сюда в другой раз, – теперь глубокая ночь…

– Именно теперь, сейчас, как раз сегодня, – уверил Арпентиньи. – Александр в прекрасном настроении. Я представлю ему вас. Кстати, вы явились пешком? В наемном экипаже?

Жюль вздрогнул, но не от испуга или неловкости, а от того приятного состояния, в котором он оказался по милости этого, вовсе не такого пустого, как отзывались о нем, Арпентиньи.

– Я приехал в вашей коляске! С вашей визитной карточкой! Позвольте, я расскажу!

Жюль рассказывал, его слушали – с улыбкой такой благодушной, что Жюль решился даже спросить: неужели месье не обратил внимания на то, что его везет чужой кучер, а также не объяснит ли он, для чего понадобилось Барнаво снабдить депутата от Нанта визитной карточкой Арпентиньи и каким образом добыта эта карточка?..

– Я слаб в психологии, мне больше удаются описания природы, поэтому я и прошу вас разъяснить мне все это, – сказал Жюль.

– Где же всё то, что вы написали? – спросил в свою очередь Арпентиньи, не желая, видимо, отвечать Жюлю.

– Я не храню написанного мною, я уничтожаю черновики, они мне не нравятся. Я пока что не печатаюсь…

– Значит, у вас есть терпение и вкус, – сказал Арпентиньи. – Что касается вашего Барнаво, то он весьма своеобразно понимает связи. Кроме того, мне кажется, что в данном случае мы имеем дело с бесспорным влиянием книг моего дорогого Александра. Вот вы сказали о Барнаво, об этом кучере. Вы кто, республиканец?

– Ни в коем случае не сторонник монархии, – твердо проговорил Жюль. – Всё остальное для меня еще неясно.

Арпентиньи помрачнел. Ответ Жюля не понравился ему. Поиграв лорнетом, он сунул его в вазу с бананами. Затем встал, взял лорнет, протер стекла платком и как ни в чем не бывало произнес:

– Идемте, депутат от Нанта! Я представлю вас моему другу, так и быть! Странно, вы все же нравитесь мне. Осторожнее, здесь ступеньки из очень толстого стекла, они скользкие, как паркет. Причуды Александра порою абсурдны. Сейчас он ищет негра с рыжей бородой. Такого не найти. Сюда, мой друг. Банкет начнется в четыре часа. Сейчас три без пятнадцати. Валентина!

Подошла служанка в белом переднике и сказала, что мэтр у себя в кабинете, он работает и просит никого не впускать к нему. Арпентиньи постучал в дверь. Ни звука в ответ. Тогда он предложил Жюлю:

– Постучите, я загадал: если Александр отзовется – вы будете счастливы и богаты.

Жюль ударил в дверь кулаком. Немедленно послышался густой, певучий бас:

– Черт! Кто? Можно!

Арпентиньи и Жюль вошли в кабинет Дюма. Знаменитый романист сидел перед столом верхом на стуле и, перекинув руки через его спинку, писал, судя по размашистым движениям, очень крупными буквами. Стол был закидан исписанными листами бумаги. Дюма продолжал писать, не обращая внимания на вошедших. Он был в коротких синих штанах и ярко-синего цвета сорочке с расстегнутым воротом. Арпентиньи сказал:

– Александр, мы к тебе.

Дюма поднял голову, отложил перо, встал. Жюль ожидал увидеть нечто высокое и громоздкое и потому очень поразился, когда из-за стола вышел человек невысокого роста, с атлетически развитой грудью и плечами. Щеки Дюма лоснились от пота, всклокоченные волосы стояли густой мохнатой шапкой. Дюма был похож на борца, только что возвратившегося из цирка и решившего написать отцу и матери о своих успехах на манеже.

– Молодой писатель Жюль Верн, которого я полюбил, как только увидел, приехал из Нанта, чтобы познакомиться с тобой и просить советов и критики, – тоном декламатора произнес Арпентиньи.

– Здравствуйте! – загремел Дюма и протянул Жюлю короткую волосатую руку.

Жюль вложил свои тонкие длинные пальцы в инструмент для выжимания и сдавливания и поморщился от боли. Дюма расхохотался. Казалось, смеется не человек, а стены огромного кабинета, в котором он находится, массивная мебель и самый воздух, пропитанный запахом сигар. Когда Дюма смеялся, толстые губы его оттопыривались и глаза сверкали, словно освещенные изнутри.

– Здравствуйте, месье Жюль Верн! – раскатисто пробасил он еще раз. – Помогите мне! Фраза перестала слушаться меня! Все шло гладко – я уже придумал название для книги, я уже начал вторую главу, и вдруг – стоп! Черт знает что! Я не знаю, как сказать, что пошел сильный дождь!..

– Хлынул ливень, – подсказал Арпентиньи, располагаясь в кресле-качалке.

– Плохо! – Дюма даже ногой топнул. – Что значит – хлынул! Мне нужен сильный дождь, а ты – ливень! Что скажете вы, Жюль Верн из Нанта?

– Простите, как я могу… – пролепетал Жюль. – Как я могу давать советы Александру Дюма! Помилуйте!

– Вы ничего не знаете, вы ничего не понимаете! – Дюма замахал обеими руками. – Вся десятая глава «Графа Монте-Кристо» написана под диктовку старого попугая Круазе. Он сидел вот в этом кресле и диктовал. Я исправлял его ужасный, отвратительный слог. Ну, что же относительно дождя?

– Мне кажется, мэтр, что дождю вовсе не обязательно идти – ни сильному, ни маленькому, – сказал Жюль. – Ваши герои любят хорошую погоду.

– Ого! – прорычал Дюма и сунул в рот Жюлю сигару. – Садитесь, льстец, и – курите сигару, Жюль Верн из Нанта! Эмиль, налей ему вина, того, на этикетке которого написано, что оно сделано в семнадцатом столетии. Продолжайте, Жюль Верн! Вы мне нравитесь! Вы купили меня – да, да, купили! Я могу полюбить вас! А дождя не будет! – Он ударил кулаком по столу. – Спасибо, Жюль Верн! Действительно, мои герои любят хорошую погоду, как это я раньше не замечал этого! Тонкое, наблюдательное замечание! Молодец! Курите сигару!

– Я счастлив, мэтр, – задыхаясь, произнес Жюль. – Когда в книге хорошая погода, то хорошо на сердце и у читателя, не правда ли?

– Черт! – одобрительно воскликнул Дюма и подбежал к столу. – Эмиль! Дай ему вина и подари мои палевые перчатки! И малиновый фрак! И бархатный синий жилет! Пришли все это ему на дом, слышишь?

Он сел к столу, взял в руки перо, и оно побежало по бумаге. Десять – двенадцать строк, и исписанный лист был отброшен в сторону. Дюма принялся за новый. Арпентиньи поднес Жюлю бокал вина, себе налил в какой-то круглый, похожий на глиняную кружку, сосуд. Чокнулись и выпили. Жюлю показалось, что он влил в свой желудок расплавленный металл. Голова его закружилась; вещи в комнате поменялись местами; Дюма, сидевший справа, оказался под потолком. Жюль опустился в кресло. Веки его сомкнулись. Прилив необычайной храбрости охватил его – ему хотелось сказать: «Слушайте меня, я буду диктовать…» Вместо этого он произнес:

– Разбудите меня в начале шестого…

И заснул.

Дюма продолжал писать. Арпентиньи смаковал вторую кружку вина, макая в него бисквит. Вошел слуга и доложил, что все приглашенные в сборе. Дюма вскочил, надел золотистую рубашку, коричневые, в клетку, брюки, повязал галстук. Арпентиньи облачил своего друга в серый сюртук.

– Этот Жюль Верн молодчина, – негромко произнес Дюма и поставил под ноги Жюлю скамеечку. – Хорошие глаза, светлая улыбка – люблю! Напомни, что ровно в пять его нужно разбудить. У него, наверное, свидание. Он просил у тебя денег? Не просил? Ну, я дам ему без всякой просьбы. Идем! Если бы ты только знал, как мне все это надоело! Как сладко спит этот юноша! Фрак он надел впервые, – под мышками у него уже лопнуло! Видишь?

Ровно в пять часов Дюма покинул своих гостей, в самый разгар веселья, споров, музыки и гастрономических услад. Он вошел к себе в кабинет; слуга зажег двенадцать свечей на письменном столе Дюма и столько же на круглом столе подле спящего Жюля. Два золотых пышных пятна погрузили углы во мрак, четко проявили корешки книг в длинном, приземистом шкафу, неспокойные розовые блики кинули на потолок.

Дюма снял, сюртук, галстук, сел к столу. Дюжины свечей ему показалось мало, и он сам зажег еще шесть. Окунул перо в чернила. С минуту подумав, принялся писать, вслух произнося каждое слово:

– «Кавалер уже спал и ничего не мог слышать из того, о чем говорилось в будуаре королевы. Вошел король и, поклонившись своей супруге, отошел к окну. Королева была не в духе, ей казалось…» Что ей, черт возьми, казалось? – спросил себя Дюма. – Может быть, ей ничего не казалось! Она просто-напросто задумалась, ей было стыдно, король поймал ее… Она думала, предполагала, рассчитывала… Черт! Надоели мне короли и королевы, а без них скучно, привык! Жюль Верн! – крикнул Дюма. – Проснитесь, Жюль Верн! Помогите! За каждое слово плачу десять франков!

Жюль открыл глаза, поежился от холода, хотя в кабинете было очень тепло, вспомнил, где он находится, и вскочил. Голова его шумела, ноги – так казалось ему – были отняты по колено.

– Что мне делать с королевой, немедленно отвечайте! Шесть минут шестого! Поют птицы. Чернила сохнут на кончике моего пера. Ваша возлюбленная ждет вас. Что казалось королеве?..

– Ей казалось, мэтр, что она постарела за одну ночь, что мир хорош, как никогда, что молодость – самое драгоценное, что только есть на свете, – держась за спинку кресла, проскандировал Жюль. – Какое крепкое вино, мэтр!

– Вы произнесли двадцать семь слов, из них три лишних! Итого двадцать четыре по десять франков – получите!

Дюма открыл ящик, стоявший на полу подле книжного шкафа, отсчитал двести сорок франков, протянул их Жюлю.

– Я… – пролепетал Жюль. – Я…

– Не люблю, когда начинают с этого слова! И легко и невыразительно! Берите деньги, вы их заработали. Приблизительно по такой же расценке получаю и я.

– Мэтр! – воскликнул Жюль, отстраняя деньги. – Право, я не могу…

– Абсолютно лишние, пустые слова! За них я не плачу. Касса закрыта. Двенадцать минут шестого. Эмиль выпил не менее литра бургундского, но он крепкий человек. Люблю! Мой сын хочет познакомиться с вами, Жюль Верн! Одну минуту, мне что-то пришло в голову, я запишу. Так. Ничего интересного, ерунда! Голова подобна колоколу в рождественскую ночь. Откройте правую половину вон того шкафа, там вино, бананы, конфеты, шоколад. Вам нужно поправить свое здоровье. Налейте и мне.

Жюль сделал все, о чем просил Дюма. Налил два бокала.

– За ваши успехи, смелый и прямой Жюль Верн из Нанта! – провозгласил Дюма и только понюхал вино в своем бокале. – Этого я не могу пить, вы достали не то, которое я люблю. Ну, ладно. Но вы пейте. Ешьте бананы, их у меня страшно много. Запаситесь в дорогу шоколадом. И отправляйтесь домой. Я хочу спать. Говоря между нами, слава – беспокойная штука. Но все же желаю вам попробовать кусочек этого опасного кушанья. Вам далеко? Прямо в Нант? Ха-ха!

– У меня свои лошади, мэтр, – соврал Жюль, – то есть, я хотел сказать, что…

– Все знаю, – рассмеялся Дюма, – откройте вон ту дверцу, возьмите бутылку с белой этикеткой и дайте ее вашему кучеру. Люблю! Однако тридцать восемь шестого! Пьер! Оливье! Валентина! Сюда!

Вошел слуга.

– Скажите гостям, что они могут делать все, что им вздумается. Я захворал. Я иду спать. До свидания, Жюль Верн! Пишите, если вам хочется писать! Не пишите, если вам писать не хочется! Что касается меня, то я к вашим услугам. Вторник и пятница с полудня до трех. Перчатки и фрак необязательны. Дайте, я вас поцелую!

Жюль вошел в широкие объятья Дюма, как в жарко натопленный дом. Дюма поцеловал Жюля, похлопал по спине, дернул за мочку уха и приказал слуге:

– Проводите месье до его коляски!

Барнаво спал, свернувшись калачиком и накрывшись полостью. Было очень темно, очень холодно. Жюль разбудил своего друга, и тот забрался на козлы. Щелкнул бич. Коляска поехала.

– Жду отчета, – сонным голосом произнес Барнаво. – Выиграл или проиграл?

– При своих, как мне кажется, – ответил Жюль. – Вези меня побыстрее, Барнаво! Дьявольски болит голова. Подробности дома. К подробностям – вот эта бутылка.

Барнаво щелкнул бичом дважды, и лошади понесли.