Оставив позади рощи, отряд разбил лагерь почти точно посреди луга, имевшего клиновидную форму. Справа простиралось огромное поле, густо поросшее кукурузой со стеблями в руку толщиной и ростом немного ниже человека. Слева луг поднимался на склон холма, довольно крутой по здешним меркам: за его гребнем виднелись крыши домов небольшой деревеньки. Солдаты немедленно отправились туда, чтобы чем-нибудь поживиться, но несколько наемников остановили их и отправили обратно – возводить поперек луга насыпь. Земля здесь была рыхлой и мягкой, так что даже лентяи из армии Халаина быстро соорудили вал приемлемой высоты. Сверху на него уложили тюки с палатками, мешки, сундуки, походные котлы и прочую мелочь. К вечеру оборона была подготовлена, как следует: вал перегораживал луг от подошвы холма до кукурузного поля. Под его прикрытием запалили несколько больших костров, на которых жарили мясо. Солдаты роптали, требуя вернуть котлы и сварить кашу, а также выдать привычную кружку вина. Наемники в это время спали почти всем отрядом. Сорген не хотел доверять ночную стражу ненадежным сурахийцам. Сам колдун, чуть наступили сумерки, в сопровождении Хака и Лимбула скрылся в кукурузных зарослях. Помощники волочили следом за ним охапку сучьев.

Кто-то мог счесть их кучкой сумасшедших, занимающихся совершенно бессмысленным делом. Они бродили туда-сюда, продираясь через сопротивляющиеся ряды толстых стеблей, переходя через ведущую сквозь поле дорогу несколько раз. Сорген выбирал самые большие початки, толстые, длинные, покрытые белесыми листьями, с рядами мелких светло-зеленых зерен. Из баночки, которую подавал ему Хак, колдун вынимал кисть из конского волоса и обмахивал ею кукурузные «колосья». На них оставались разводы тусклой серебристой краски. Затем Лимбул поджигал кусочек сосновой коры. Сорген брал его в правую руку – и дерево тут же ярко вспыхивало, превращаясь в золу. На пальцах мага оставалось едва заметное красное сияние: им он касался початков. Зловещее багровое мерцание просачивалось между зернами и медленно угасало. Любовно поглаживая початок, Сорген отколупывал одно зернышко и бросал его в мешок.

Вернувшись, Сорген не стал заходить на территорию лагеря. С темнеющего неба, шипя и извивая шеи, упали эзбансы.

– А-сс-с! – выдавил один. – Два сосавших мать, двуногих и бескрылых, совсем недавно были здесь, у рощи на той стороне холма. Потом они уселись на огромных чудовищ с зубами на концах ног, чтобы убраться на север.

– Ис-сс! – подхватил второй демон. – Я видел их! Они примчались к стае таких же, как они, двуногих – дальше отсюда на север. Зубоногому чудовищу скакать недолго… Сосатели матерей одеты в железную кожу. Они сидят рядом с ручными пожарами и кормят их деревом. Много. Их столько, что для каждого пальца каждого из вас найдется по три противника.

– В-сс-си! – заключил третий. – Дальше на север нет никого.

– Завтра вы напьетесь крови всех этих двуногих, – повелительно сказал Сорген. Демоны недовольно зашипели и принялись требовать корма прямо сейчас. Колдун безжалостно покачал головой. Уныло свистя, эзбансы неуклюже взлетели в воздух и исчезли в темноте. Проводив хлопанье крыльев поворотом головы, Сорген опустился на корточки и развязал мешок с кукурузными зернами. Насыпав туда что-то из двух мешочков поменьше, он долго мешал содержимое большого мешка и приговаривал при этом неразборчивые слова. Изнутри начало пульсировать белое сияние, сначала тусклое, потом разгорающееся все ярче и ярче. Голос Соргена возвысился и разнесся в ночи громким воплем. Из мешка, как язык ловящей муху жабы, метнулся толстый белый луч. Он скользнул к небесам и будто бы разбился о них, усеяв кукурузное поле настоящим дождем падающих звезд. Сорген наблюдал его с кривой, довольной усмешкой. Удовлетворенно кивнув, он завязал мешок и вернулся в лагерь, чтобы спокойно улечься спать рядом с храпящим Хаком.

Утром его разбудил Халаин.

– Вставай, вставай! – твердил он срывающимся шепотом, будто боялся, что его услышат. Сорген недовольно сбросил руку князя со своего плеча. Сморщившись, он поднялся на локтях и осмотрелся. Солдаты, прижимаясь животами к внутреннему скосу вала, осторожно выглядывали из-за него. Впрочем, рядом стояли во весь рост невозмутимые наемники, которые показывали на север пальцами и о чем-то негромко советовались. На всех были надеты шлемы, кирасы и прочая броня; заряженные арбалеты лежали поодаль.

– Ради Наодима, вставай! – вновь зашептал Халаин. Казалось, сейчас он заплачет и упадет на колени.

– Что мне твой Наодим, – пробурчал Сорген, но князь не заметил святотатства. Озираясь, будто беглый вор, он запричитал:

– Ануар идет! Он совсем близко! Солдаты хотят убегать!

Сорген легко вскочил на ноги. Вдали, на узком конце луга развертывались под красно-синим штандартом войска нынешнего сурахийского владетеля. Среди многочисленных пехотинцев виднелись редкие всадники в латах, поблескивающих в лучах поднимающегося солнца. Пехота воспринималась безликой серой массой – там металла не было и в помине, даже бронзы. Копий разглядеть нельзя было, как и прочих деталей, но Соргена они не очень-то интересовали.

Покончив с осмотром вражеской армии, колдун зычно крикнул:

– Наружу, все наружу! – и сам первый исполнил свой приказ, ловко перебравшись через вал. На ходу он протирал глаза и оглаживал волосы. Наемники немедленно повиновались. Они проворно, несмотря на доспехи, преодолели вал и выстроились за спиной повелителя.

– А ты не хочешь сразиться за престол? – насмешливо спросил Сорген у Халаина, сжавшегося за спасительным валом.

– Для этого я нанял тебя! – пискнул тот.

– Давай выходи, или мы откажемся от сделки!

– Зачем? – продолжал ныть князь. – Зачем нам выходить наружу? Для чего мы рыли эту землю?

– Что-то я не видел, как ты копал, – пробормотал Сорген, вновь вглядевшись в ряды копошащихся солдат врага. За его спиной стонущий Халаин принял из рук оруженосца щит, шлем и меч. Со страдальческой гримасой на лице князь полез через вал; за ним двинулись сумрачные телохранители, а потом и некоторые солдаты.

Сорген закрыл глаза и плавно взмахнул руками. Разум его слегка помутился – так всегда бывало, когда он затевал серьезное дело. Он мысленно оторвался от земли и полетел в звенящей тьме – до тех пор, пока не увидел свет, бивший из ниоткуда. Луч был ярким, плотным и мягким. Его можно было взять руками, которые на самом деле остались далеко внизу, за завесой тьмы, и мять, рвать на части, растягивать и сплетать вновь. Отделив от луча гигантское полотнище, Сорген заставил его полоскаться на неощутимом эфирном ветру… Ком подобрался к горлу, навевая тошноту, но он легко отогнал это неприятное ощущение. Открыв глаза, Сорген увидел себя стоящим на прежнем месте. Хак деликатно поддерживал за талию его расслабленное тело. Воздух впереди, на пространстве между армиями, колебался, словно от сильного жара – но солнце, ярко-розовое и пока беспомощное, только поднималось над горизонтом. Клубы желтой пыли постепенно стали закрывать марширующее войско Ануара, будто бы спеша спрятать его от хищного взгляда Соргена.

Солдатам Халаина пыль не мешала во всю дать волю воображению:

– Во имя дарующего жизнь Моря, бежим! Их там десять тысяч, не меньше!

– Смотри, как блестят доспехи! Наверняка, подлый Ануар успел нанять себе рыцарей из чужих стран.

– А где же колдун? Может, на наши головы сейчас посыплются молнии?

Не выдержав этих речей, один из солдат развернулся и бросился наутек. Сорген небрежно шевельнул рукой, посылая ему вдогонку плотный рой серебристых искр. Они облепили паникера, как разозленные пчелы, заставили трястись и орать, подпрыгивать и крутиться на месте. Когда искры постепенно погасли, несчастный уже упал: тело его обгорело, обуглившийся череп скалился голыми зубами, а панцирь превратился в дымящееся решето.

Остальные солдаты, думавшие последовать за первым беглецом, застыли, неестественно прямо вытянув спины и судорожно сглатывая. Даже Халаин не мог унять мелко трясущуюся нижнюю челюсть.

– Позор трусам, – сурово сказал Сорген, исподлобья оглядывая ближайших сурахийцев. – Не заставляйте меня тратить волшебство, предназначенное для врагов, на вас.

Повелительно взмахнув руками, колдун приказал разойтись в стороны наемникам, оказавшимся чуть впереди него. Солдаты Халаина, пугавшиеся теперь каждого движения Соргена, дружно застонали от страха. Однако, на сей раз мощь волшебства должны были испытать на себе враги, а не друзья. Сделав несколько неторопливых шагов вперед, Сорген простер руки перед собой и выплеснул далеко над лугом струи белых искр. Их яркое сияние на мгновение затмило солнце; потом над армией Ануара расцвели десять круглых шаров, издали похожих на огромные одуванчики. Так же, как одуванчики бессильно и покорно распадаются от порыва сильного ветра, волшебные шары превратились в ворох тусклых клочьев, которые медленно уплыли над головами врагов за склон холма. Какой-то глазастый солдат рядом с Соргеном возбужденно завопил:

– Я вижу их волшебника! Он радуется! Это он отразил магию!!

Сорген криво ухмыльнулся и сложил руки на груди. Все, что нужно было, он сделал. Теперь оставалось только ждать, когда враги поглубже засунут свои головы в ловушку – и захлопнуть ее, чтобы никто не мог сбежать.

Нестройные шеренги вражеских солдат, старательно закрывавшихся свежеокрашенными круглыми щитами, неотвратимо надвигались. Солнечные лучи поблескивали на остроконечных шлемах всадников и золотили шитье на одиноком знамени в тысяче саженей, в восьмистах, шестистах… Наемники приготовили к бою арбалеты. Самые смелые из сурахийцев спешно последовали их примеру. К счастью, они были не слишком расторопны: в небе над головами мелькнула тень, и солдаты завопили, приседая и пытаясь спустить тетивы.

– Не стреляйте, недоумки! – вскричал Сорген. Это был эзбанс. Не садясь, он покружил над головой волшебника. Шея его свесилась далеко вниз, а из пасти лилось противное сипение.

– Ссуа! Странное дело! Множество двуногих не хочет сражаться. Они отправились пастись в сочной траве!

Быстрым жестом Сорген отпустил демона. Итак, они не преминули тайком пробраться по кукурузному полю, чтобы нанести удар с фланга. Именно этого он и ожидал… Обидно было бы потратить впустую столько труда, заколдовывая зерна. Хорошо, что Ануар гораздо смышленее, чем его двоюродный брат.

Теплое чувство собственного превосходства растеклось по груди Соргена. Оно было приятнее, чем любовное наслаждение, чем любое другое ощущение. Он был повелителем жизни и смерти, Высшим существом, которое имело силу и право миловать и казнить.

– Требис, эребрел! – воскликнул Сорген во всю мощь своих легких. Одновременно он запустил руку в наполненный вчера мешок. Продолжая кричать на языке Черных, он вынул руку на свет и сжал кулак, выдавливая бурый сок из почерневших зерен. – Семена, рожденные, чтобы поддерживать жизнь, обратитесь в посланцев смерти! Летите, твердые, словно камень! Пронзайте плоть! Крушите сталь! Рвите дерево!

Сок, похожий на жидкую, водянистую кровь, тек по руке Соргена и исчезал за съехавшим к локтю обшлагом. Из кукурузных зарослей раздался протяжный, перекатывавшийся по всему полю с места на место, громкий треск. Между стеблей мелькали тусклые вспышки пламени; в небо летели ошметки зеленых листьев и крошево, оставшееся от початков. А еще – фонтаны крови, взметающиеся тут и там. Шелест сбитых стеблей не мог заглушить многоголосые крики боли, похожие на какой-то безумный хор. Жуткие влажные шлепки, скрежет металла… Над кукурузным полем поднялся красный туман.

Сорген, как заведенный, доставал из мешка все новые и новые пригоршни зерен. Не прекращая повторять заклинание, он давил их и выбрасывал бурое месиво на землю.

Когда он закончил, никто не вышел из поредевших зарослей. Сквозь потрепанные стебли, устоявшие перед колдовством, виднелись беспорядочные темные груды, в которые превратилось кравшееся для флангового удара войско. Лишь несколько изорванных листьев, взлетевших особенно высоко, медленно падали на луг. Брезу, наемник, стоявший справа, ближе остальных к кукурузе, носком сапога вырыл что-то из земли. Кривыми грязными пальцами он поднял маленький шарик и показал товарищам: с виду это походило на угловатое зернышко недозревшей кукурузы, но было твердым, как сталь, и горячим.

Наступавшие, однако, продолжали двигаться вперед. Если они и замешкались, увидев избиение обходного отряда, то это прошло почти незаметно. Их командир, нисколько не смутившись силой противодействующего колдовства, гнал армию вперед. Сорген уже мог расслышать зычные выкрики рослого человека в посеребренной кирасе, на громадном белом коне. Лазоревая попона закрывала круп лошади и ее задние ноги, витиеватые наплечники над панцирем казались торчащими из-за спины крыльями. Черт Ануара разглядеть было нельзя – у конического шлема имелась проволочная маска, скрывшая лицо. Рядом с вождем держалось несколько конных воинов и волшебник в длинной мантии и кожаном переднике.

– Хочешь убить его сам? – спросил Сорген Халаина, полуобернувшись.

– Я нанял тебя! – ответил тот дрожащим голосом. Спрятавшееся глубоко в шлеме лицо было бледным, с заострившимися чертами – будто князя поразила тяжелая хворь. Впрочем, страх чем-то похож на болезнь. Совсем недалеко, за валом, стоял княжеский конь, развернутый мордой на юг… Чего можно было ожидать от подданных столь смелого государя? Сурахийцы нетерпеливо перебирали ногами, как скакуны, которым не терпится понестись вскачь. С побелевшими от ужаса лицами они разглядывали приближающиеся шеренги противника.

Когда до них осталось меньше сотни саженей, войско Ануара замерло. Первый ряд опустился на колени, упирая щиты в землю, а поверху выставив арбалеты. Второй ряд в качестве опоры использовал верхушки кожаных шапок присевших воинов.

– Ого! – крякнул Гримал. – Где он набрал столько стрелялок?

Вопль ужаса огласил окрестности. Халаин проворно отскочил назад и прыгнул под защиту вала. Рухнув на живот, князь ногами вверх съехал по южному скосу. Его «гвардейцы», словно тараканы, заметались по сторонам, бросая оружие, сталкиваясь друг с другом. Сорген от души рассмеялся, показывая на них пальцем. Наемники сдержанно подхватили. Лимбул небрежно пнул упавшего сурахийца в бок, чем заставил его перевернуться на спину и застыть с несчастной гримасой человека, приготовившегося непременно умереть.

На каждого воина, оставшегося стоять лицом к опасности, пришлось по пять стрел, а то и больше. Со свистом они разрезали воздух, но на подлете к жалкой кучке наемников вдруг угодили в полосу дрожащего воздуха, воздвигнутую Соргеном в начале сражения. Над полем битвы расцвели десятки маленьких вспышек, будто бы вместо боя здесь решили устроить фейерверк. Все стрелы до одной исчезли, не оставив после себя ни кусочка дерева, ни перышка.

Вражеский волшебник бросил несколько шаров. С виду они походили на обычные камни, но летели намного дальше и по дороге загорались. Все это больше пригодилось бы при осаде – однако сурахийский колдун, по видимому, просто не имел в своем арсенале ничего лучше. Впрочем, горящие камни, как до них стрелы, были бессильны перед волшебным барьером. Разбившись на кусочки, все они попадали в траву.

К тому времени солдаты Ануара приблизились так, что стало слышно их тяжелое дыхание и скрип кожаных доспехов. Наемники неспешно выстроились в линию и стали стрелять из арбалетов. Тяжелые болты, выпущенные с такого небольшого расстояния, пробивали насквозь и деревянные щиты, и тела людей. Когда новый болт с басовитым свистом вспарывал воздух, он обязательно находил цель. С глухим стуком стрела прошивала щит и отбрасывала воина назад. Строй ломался, солдаты в ужасе отшатывались прочь от убитого, спотыкались о его беспомощное тело, которое истекало кровью… Не менее четырех десятков сурахийцев рухнули наземь мертвыми, но это не остановило многих других. Они видели перед собой горстку врагов и стремились как можно скорее достичь их и рассчитаться за гибель товарищей. При тридцатикратном преимуществе никакое волшебство не способно помешать им победить! Сорген видел проблески торжества на перекошенных лицах солдат, которые месяц назад мирно возделывали поля и лепили горшки из глины. Он тихо рассмеялся над их уверенностью, которая сейчас растает, как дым костра растворяется в небе.

– Эй вы, вернитесь, трусливые дети виноградных улиток! – закричал Сорген, обращаясь к бежавшим воякам Халаина. – Разве вы не желаете разделить со мной честь победы?

Впрочем, он с удивлением заметил, что Оль-Заль и еще несколько человек стоят рядом с наемниками, сжимая в руках обнаженные мечи. Весь отряд казался крошечной песчинкой, которую сейчас захлестнет, смоет без следа волна наступающих… Сорген купался в своем безбрежном чувстве превосходства над всей этой пыхтящей массой, такой самоуверенной и обреченной перед лицом его могущества. Его воля правит сегодня миром в этом его уголке. Он сегодня бог, повелевающий жизнью и смертью. Он – велик и могуч!

Взмахом руки заставив наемников прекратить стрельбу, Сорген пробежал вдоль их ряда. Каждого он касался талисманом, который достал из сумки: это был большой молочно-белый камень в оправе из бронзовых когтей. Стоило коснуться им воина – того укрывал полупрозрачный кокон, по форме похожий на куриное яйцо. Талисман назывался Щит Демонов и давал на некоторое время неуязвимость в бою.

Как раз к концу "церемонии освящения" наемников первая шеренга вопящих от боевого гнева сурахийцев достигла волшебной полога из колеблющегося воздуха. Там, где сгорели стрелы, там, где разлетелись в крошки камни, на пути людей встала ревущая стена сплошного пламени. Комья земли, искореженные куски металла, тлеющие останки людей полетели в разные стороны, будто выстреливаемые из баллист. Вся первая шеренга воинов, самые опытные и смелые, лучше других вооруженные бойцы разом превратились в кучи пепла и мусора. Радужные разводы скользнули по небесам направо и налево, возвещая Соргену, что защитного полога более не существует; на обгоревшей земле топтались уцелевшие сурахийцы, причем некоторые из них побросали свое оружие и в ужасе закрыли лица.

Несколько всадников, метавшихся в середине растерянного войска, хриплыми криками призывали атаковать снова. Два воина, с белыми лицами и сумасшедшими глазами, вырвались из общей массы и кинулись на врага – один с голыми руками, второй с уродливым мясницким топором. Нестройные выкрики неслись следом за смельчаками – или безумцами. Воодушевившись в последний раз, остальные солдаты тоже продолжили атаку.

Сорген, к тому времени вскочивший в седло подведенного Лимбулом Дикаря, приветственно вскинул руки и расхохотался со всей доступной ему яростью в голосе. Ближайшие сурахийцы шарахнулись в сторону от этого зловещего оскала: колдун пришпорил коня навстречу лаве вопящих людей. Его скакун, привычный к суматохе и волшебству, спокойно поскакал галопом прямо в толпу. Сорген зачерпнул в кошеле Огненного порошка и развеял его по сторонам, стоило только коню врезаться в первую группу врагов. Он походил на сеятеля, вздумавшего взрастить на этом лугу смерть. Несколько людей по правую руку от Соргена превратились в горящие факелы; слева порошок упал главным образом на землю, заставляя сурахийцев плясать дикий танец, бросать щиты, оружие и спасаться бегством. Указывая на колдуна пальцами, испуганные воины пускались наутек, а их менее удачливые товарищи катались по траве в предсмертных судорогах, обугленные и дымящиеся.

Не обращая более внимания на удирающих пехотинцев, Сорген вынул Вальдевул и подхватил щит. С некоторых пор он наложил на свой меч чары, сделавшие его чуть легче, чем раньше, так что молодой колдун мог держать волшебный клинок в одной руке. Воздев Вальдевул, черный и зловещий, к небу, Сорген направил коня к всадникам, которые безуспешно пытались подбодрить пораженное страхом войско. Один из княжеских телохранителей рванулся вперед, однако Сорген без труда уклонился от удара мечом, а сам, полуобернувшись, легко рассек панцирь на спине врага вместе с плотью. Вальдевул гулко звенел в воздухе, будто бы довольный пролитой кровью. Увидев быструю смерть товарища, остальные телохранители поспешно присоединились к убегавшим. Один только князь в серебряной броне яростно махал мечом, выплевывая проклятия всем подряд – и своим, и чужим. Вдруг перед Соргеном возник черный всадник – волшебник в своем кожаном переднике, старом и потрескавшемся. Лицо колдуна тоже было потрепано временем, потемневшее, покрытое морщинами. Хлопнув в воздухе просторным рукавом, волшебник метнул в лицо Соргена горсть крупинок. В воздухе они издавали неприятный скребущий звук, словно кто-то решил скоблить чугунный горшок. Одна крупинка очутилась у Соргена на носу и быстро поползла по коже вверх. Судя по всему, это были ризулы, волшебные насекомые, выведенные не так давно одним волшебником с Запада. Они вгрызались жертве в плоть, проделывая там длинные извилистые ходы, отчего пораженный даже одним ризулом человек умирал от потери крови в жутких мучениях. Однако, Соргену они доставили мало хлопот: ведя походную жизнь, он был вынужден ежедневно, еженощно бороться с множеством разных паразитов – блохами, вшами, комарами и муравьями. По утрам он втирал в кожу яд собственного приготовления, отведав которого все твари моментально дохли; ризулы, какими бы волшебными они ни были, тоже не устояли. Едва успев укусить Соргена первый раз, ризул сдох и свалился вниз. Второй и третий, севшие на щеку и кисть руки, последовали за первым…

Тем не менее, боль от укусов, хоть и была едва заметной, разъярила молодого колдуна. Воздев меч, он собрался покарать вражеского волшебника, осмелившегося напасть на него вместо того, чтобы удирать во все лопатки. Старик сжимал в руках здоровенную веретенообразную палку, белую с желтым оттенком – словно выточенную из кости. Слишком поздно Сорген узнал ее: это была знаменитая Заколка Стальноволосой Улемейи, оружие, обладающее значительной силой. Лезвие Вальдевула врезалось в него с ужасающим скрежетом и было отражено, в первый раз за все время службы Соргену. От неожиданности тот застыл и непонимающе поглядел на меч, чуть было не вырвавшийся у него из руки. Сурахийский волшебник, воспользовавшись замешательством противника, кольнул его в щит. Ясеневый кругляш, обшитый легкой и прочной сталью, вдруг превратился в тряпку: обвиснув и расползшись на лоскутья, он повис на руке Соргена, бесполезный и жалкий.

В один момент молодой колдун оказался в чрезвычайно сложном положении. Никто и никогда не учил его фехтовать – сначала для этого не было возможностей, а потом, с появлением Вальдевула, необходимости. Сорген ни разу не задумывался, что может повстречать человека, вооруженного равным по мощности волшебным оружием. Теперь это случилось – и он оказался беззащитен.

Пока седок, застыв, глядел на смертоносное жало Заколки Улемейи, Дикарь встал на дыбы и отпрыгнул назад. Острие костяного копья скользнуло по его шкуре, прочертив длинную царапину на левом плече. Дикарь тонко заржал и врезался передними копытами в шею вражеского коня. Мотнув головой, тот свалился на колени, а волшебник вылетел из седла и покатился по земле. Заколка улетела куда-то в сторону, а Сорген наконец-то пришел в себя и, рыча от запоздалого страха и нахлынувшего с новой силой гнева, замахнулся мечом во второй раз. В этот момент что-то сильно толкнуло его в спину, заставив упасть на шею коня. Мимо уха свистнула стрела; очевидно, вторая воткнулась в спину. Кажется, он даже чувствовал острие, пробившее легкую кирасу на лопатке. Если б на панцире не было заклинания прочности, болт пронзил бы тело насквозь…

Сорген сполз с седла на землю и шлепнул Дикаря по крупу. Тот взбрыкнул задом и помчался прочь, задравши хвост. Колдун обернулся и увидел трех арбалетчиков, перезаряжающих свое оружие. Они стояли, не обращая внимания на бегущих справа и слева трусов, а наемники туда пока не добрались – ведь их было слишком мало для такой толпы! Скрипя зубами, Сорген сорвал с левой руки перчатку и прижал два пальца к глазам.

– Заргел! – закричал он, безжалостно тыча в свои зеницы. На мгновение окружающий мир расплылся и пошел цветными пятнами. Когда Сорген проморгался, стрелки корчились на земле, с воем растирая ослепшие глаза. Как минимум, до завтра они не увидят даже пятнышек света…

Сорген поспешно повернулся к поверженному вражескому волшебнику, но того и след простыл. Черная спина мелькала за неуклюже топавшими солдатами – пожилыми уже дядьками, которые устали бежать сначала вперед, а потом назад. Сорген подобрал с земли кое-как сколоченный щит из тяжелых кедровых досок и бросился в погоню. По пути он растолкал нескольких врагов, но те решили, что он собирается убить их. Один повернулся и нанес боковой удар топором, от которого щит приобрел глубокую трещину. Сорген отмахнулся, снеся наглецу кусок плеча и полголовы. Закатив глаза и пуская пену изо рта, еще живой солдат во весь рост растянулся на земле. Рядом завопили сразу несколько глоток – судя по всему, враги взяли одинокого колдуна в кольцо. Недолго думая, он описал круг острием Вальдевула: вопли превратились в стоны и плач. Кто-то упал и пополз на карачках, одного рассекло пополам и под ноги Соргена посыпались комки сморщенных кишок. Верхняя половина шлепнулась посреди них, выкатив глаза и суматошно скребя руками.

После этого смелость вражеских воинов испарилась. Они снова побежали; Сорген в порыве ярости хотел было преследовать этих тупиц и вырезать всех до одного, но тут же обуздал злость. Настигнуть волшебника гораздо важнее, чем зарубить дюжину деревенских увальней. В двух десятках шагов впереди старика сбили с ног свои же, но волшебник проворно вскочил на ноги и обернулся. Встретившись взглядом с Соргеном, он прокричал какое-то слово – не то ругательство, не то заклинание. Протянув руки к противнику, старый волшебник выплеснул из рукавов плотное зеленое облако. Это был нелепый поступок: Сорген просто задержал дыхание и отбежал прочь. Пара надрывно дышащих сурахийцев вдохнули отравленный воздух и упали в корчах. Старик страдальчески сморщился и тяжело вздохнул. Сорген видел, что он устал и испуган. Издав победный клич, молодой маг устремился к старому, но тот тяжело, как сытый ворон, взлетел в воздух. Сорген мощно подпрыгнул и воспарил следом… Когда-то он мечтал, что будет летать, словно птица – и вот, теперь взмыть в воздух он мог легче и изящнее, чем вскочить на коня. Хлопая рукавами на ветру, Сорген быстро нагнал старика и взмахнул мечом. Волшебник увернулся, так что Вальдевул отсек ему только кусок плаща. Однако, искусство полета не было сильной стороной сурахийца, судя по тому, как неловко и медленно он летел. Ухнув к земле, старик заметался из стороны в сторону и попытался резко сменить направление полета. Едва не задевая верхушки пыльных трав, сурахиец решил проскользнуть между землей и ногами противника. Смеясь, Сорген перевернулся на спину, изогнулся и сверху пригвоздил старика к мягкому суглинку. Враг тяжело рухнул, как полный камней черный мешок.

Победитель гордо воздел меч к небесам и сотряс воздух громким воплем. Бегущие солдаты пригибались и запинались, думая, что это новое, еще более губительное колдовство… Сорген медленно повернулся в воздухе, на высоте человеческого роста. Увидев Ануара, снова окруженного телохранителями, он указал на него острием Вальдевула и в таком положении плавно заскользил над головами бегущих. С высоты в две сажени он осыпал кучку всадников Огненной пылью; дико кричащие, сжигаемые заживо люди падали из седел под копыта беснующихся коней. Ануар остался невредим. Повернув коня, он сорвал с головы шлем и поднял лицо, чтобы направить на ненавистного колдуна полный горькой, безнадежной ненависти взгляд. Он даже плюнул, но ветер отнес плевок далеко в сторону. Глаза Ануара наполнились слезами. Воздев руки, он потрясал сжатыми кулаками до тех пор, пока Сорген одним ударом не отсек их вместе с головой. Затем, схватив ее за волосы, черные, густые и длинные, колдун стал носиться в небе над бегущими воинами, окропляя их каплями княжеской крови.

Наемники потрясали мечами, приветствуя своего господина и разделяя его злое торжество. Каждый из них уже насытился убийствами и прекратил преследование. Победа была полной и почти бескровной для войска Соргена.

Полторы тысячи сурахийцев во главе с Ануаром полегли на поле битвы, не сумев уничтожить ни одного врага. Правда, один гвардеец Халаина, неудачно упавший во время паники, раскроил себе голову о камень и умер… Еще несколько человек получили раны, но никто не пострадал серьезно. Сурахийское войско бежало без оглядки, однако Сорген с помощью Дудочки вызвал демона по имени Живой Вихрь. Тот вволю порезвился, поднимая визжащих от ужаса солдат в воздух десятками. Гулко хохоча, демон бросал людей о землю с высоты в десять саженей, вращал с бешеной скоростью или сталкивал друг с другом. Долго за пределами луга слышались стук, крики о помощи, мелькали летящие тела.

К вечеру дня избиение окончилось. Сорген с трудом заставил Живой Вихрь отправиться обратно в Западную пустыню, где тот обитал; уцелевшие враги сдались на милость победителей. В это время бравые гвардейцы Халаина бродили среди многочисленных трупов в поисках добычи. Они согласились оторваться от своего занятия с гораздо большим рвением, нежели демон – стоило лишь взглянуть в лицо волшебника, чтобы понять: он шутить не будет. Заставив гвардейцев охранять длинную колонну пленных, Сорген вместе с князем и наемниками первым вошел в Сурахию. У ворот Халаин, разом вернувший всю свою спесь, которая в последний месяц слезала с него день за днем, словно змеиные шкуры, пытался вернуть себе место на носилках.

– Я правитель этого города! Я должен войти в него подобающим образом, а не трястись в седле, как дрянной солдатишка!

– Я могу уступить тебе паланкин, – зловеще ответил Сорген. – Но только в том случае, если ты будешь умирать. Согласен? Это будет запоминающийся триумф: князь Халаин въезжает в родной город, чтобы скончаться счастливым! Ну, как?

Играя желваками, Халаин опустил лицо, сгорбился и отъехал в сторону. Легкая, недобрая и многообещающая усмешка скользнула по губам князя – Сорген смерил своего работодателя презрительным взглядом и тоже скривился в ухмылке. Крыса решила укусить позже, подумал он про себя. Ну что ж, пусть бережет зубки.

Поздним вечером торжествующие победители расположились на отдых в княжеском дворце. Пленных распустили по домам, предварительно записав имена для последующих экзекуций, на которые велели явиться через неделю. В городе, несмотря на стремительно приближающуюся ночь, не стихали вой и плач – матери и жены оплакивали многочисленных убитых в бою воинов.