Войско шло безо всякой дороги. Первое время трава была такой высокой и мощной, что передовых всадников приходилось сменять. Кони быстро уставали, продираясь сквозь стебли высотой с человека, упругие, несмотря на сухость листьев. Потом стало легче – когда трава измельчала. К тому времени стал накрапывать дождь. Люди, бывавшие в лейденских степях, утверждали, что скоро продолжать поход станет невозможно из-за разливающихся речушек и выходящих из берегов озер.

– Как же все это мерзко! Я больна снаружи и внутри, – заявила Хейла однажды простуженным голосом. – Мне уже начинает казаться, что я согласилась бы ехать с Гунниром, лишь бы не видеть этой рыжей пустоши и не хлюпать носом под дождем.

– Думаешь, у них погода не такая дерьмовая? – насмешливо спросил Сорген. Он чувствовал себя не лучшим образом, потому что тоже привык к теплому и ровному климату южного моря. Однако на виду у Хейлы колдун старался выглядеть как можно бодрее.

– Что, и там, на севере, так же отвратительно – холодно и дождливо? – ужаснулась женщина.

– Кончено! – хохотнул Сорген. – Сейчас конец месяца Холодной Воды, а он бывает весьма капризным. Иной год жарко, как у Трех Старцев, а в другой – слякотно и холодно, как нынче. Говорят, в таком случае будет теплая осень.

– Ты еще про зиму вспомни! – проворчала Хейла. – Ненавижу я ваши края!

– Это не наши края! – воскликнул Хак, как раз оказавшийся рядом. Хейла, которой он боялся, как огня, прожгла беднягу яростным взглядом.

– Я не с тобой разговариваю, дурень! – крикнула она с такой злостью, словно это Хак был виноват в дожде и холодном ветре. Сгорбившись и закрывая лицо ладошкой, слуга поспешил отстать. Сорген проводил его взглядом и недовольно сказал:

– Зачем ты на него орешь, Хейла?

– Ненавижу дурней!

– Да ладно тебе… Просто слишком много злобы накопилось.

– И что? Ты станешь указывать, на ком ее можно срывать, а на ком – нет? – взвилась она. Сорген тихонько скрипнул зубами. Мелкие стычки между ними происходили едва ли не каждый день, так что он ждал большого взрыва… Разругаться бы с ней вдрызг, залепить пощечиной по этому перекошенному красивому личику! Накопилась злоба? Да когда ж она в ней не копилась, не кипела, не выплескивалась наружу? Злобная, несдержанная стерва ты, Хейла! Но нет, не время сейчас ругаться. И так все плохо и отвратительно. Сорген заставил себя улыбнуться и примирительно помахать рукой.

– Ничего я не собираюсь указывать, дорогая! Мы все устали и желаем побыстрее очутиться в теплом месте с вином, мягкой сухой постелью и свежей пищей. Мне и остальным также надоело жесткое мясо здешних диких быков… но нужно держаться!

– Быки… – проворчала Хейла, хотя и без прежней злобы. – По мне так это козы, все поголовно старые и вонючие. А в твоих краях сейчас, должно быть, снег?

– Вряд ли, – Сорген покачал головой и устремил взгляд в тускло-серую пелену облаков на северо-западе. Ему представился замок Беорн – и сердце вдруг защемила неведомая боль. Что это? Он скривился, принявшись ожесточенно тереть щеку, чтобы Хейла не заметила выражения его лица. Голос тоже едва не выдал его; Сорген торопливо прокашлялся. – Так рано там снега не выпадает, хотя по ночам наверняка холодно. С другой стороны, там может стоять совсем иная погода – теплая и безветренная.

– Не верю! – усмехнулась Хейла.

– Что такое снег? – спросил Лимбул, незаметно приблизившийся со стороны Соргена. Хейла метнула яростный взгляд и на него, но парнишка был далеко не таким пугливым, как Хак. Он сделал вид, будто не замечает недовольства колдуньи.

– Замерзшая вода, – охотно пояснил Сорген.

– А мне казалось, что это называется градом! – возразил его будущий ученик. – Я помню, раз или два он падал на нашу деревню. Жуткая вещь.

– Как бы тебе объяснить… – задумался Сорген. – Град – это дождь, который превратился в комок льда, не знаю уж почему. Он падает на землю с большой скоростью и пробивает крыши домов, прибивает к земле растения. А снег – легкий, как тополиный пух, только холодный на ощупь. Он падает медленно, кружась в воздухе, и к концу зимы образует на земле здоровенные сугробы!

– О! – с легким ужасом в голосе воскликнул Лимбул. – Не очень-то хочется все это увидеть воочию.

– Вот-вот! – поддакнула Хейла. Плотоядно ухмыльнувшись, она ласковым голосом добавила: – Но придется, мальчик, обязательно придется! Грядущая война – дело долгое, так что мы вряд ли управимся с ней до снега. Так, Сорген?

– К чему гадать? Там видно будет.

– Эх, пропали мои мечты согреться! – жалобно всхлипнул Лимбул, но его стенания прервал вопль одного из разведчиков, высланных далеко вперед.

– Эгей! На западе мы заметили что-то вроде огромного стада коров!

– Похоже, мы достигли стойбища наших возможных союзников! – обрадовался Сорген. Он радовался, конечно, не встрече с толпой грязных кочевников – просто у них было топливо для костров, большие шатры, свежая еда и кони для тех воинов Армии Проклятых, которые до сих пор плелись пешком. А еще они должны указать, где искать главное из всех стойбищ – резиденцию царя Терманкьяла.

Действительно, встретившись с кочевниками они обрели многое из того, о чем мечтали. Кислая бражка из ягод кое-как заменила давно закончившееся вино и смягчила раздражение; стенки шатра из лошадиных и коровьих шкур защитили от ветра надежнее, чем тонкие палатки из южных тканей; на ужин была горячая каша и нежное мясо ягнят. В шатрах ждали мягкие подушки из волоса и шерстяные одеяла, которые позволили Соргену и Хейле как следует насладиться ночью. Кончено, на всю армию подушек и шатров не хватило, так что довольство не стало поголовным… Зато на утро уже все до единого пираты сидели на конях, купленных у кочевников за деньги. Лейденцы были приятно поражены тем, что вождь зловещего войска отдает им серебро за коней – пусть и не очень много. Здесь уже были наслышаны о пришедших с юга демонах и их зверствах. Даже самые стойкие воины побаивались, что южане в своей злобе могут забыть, кто у них союзник, а кто – враг.

Оказалось, что армия кочевников, покинувшая Делделен, недавно прошла здесь, и двигалась она весьма неторопливо. Через пару дней Сорген со своим отрядом нагнал их, после чего последовала остановка и празднование. Командиры лейденцев отнюдь не спешили доложить царю, что война пошла совсем не так, как они планировали вначале.

Неспешное передвижение стало еще медленнее оттого, что дождь стал моросить весь день напролет. Из ниоткуда под копытами коней потекли десятки ручейков, змеящихся среди малейших холмиков на широкой груди степи. Балки стали грязными прудами, овраги – бурлящими каньонами. Поход стал истинным наказанием, да и продолжался он только потому, что лейденцы выбирали путь по наименее затопленной местности.

Кочевники изо дня в день послушно месили грязь; рха-уданцы, давно смирившиеся со своей судьбой, тоже не поднимали голов. Соплеменники Хейлы и наемники Соргена иногда позволяли себе роптать, но быстро затихали, стоило только бросить на них взгляд построже. Пираты же дошли до открытого бунта: новый Колокольчик уже не мог с ними управиться. Однажды вся эта братия, вынув мечи и топоры, заявила, что отправляется обратно к морю, и будет прорубаться через тех, кто посмеет мешать. Сорген не успел вмешаться в драку, потому как быстрее него перед пиратами очутился Гуннир. Очевидно, Мяснику тоже наскучило ехать под дождем и ветром, хотя снаружи это никак не проявлялось. Теперь же он, потемнев лицом так, что едва не сровнялся цветом с черным балахоном, ринулся прямо в плотно стоявшую толпу пиратов. Издалека Сорген видел, как вечную серость дня прорезало яркое оранжевое пламя; потом до его ушей донесся многоголосый вой. Стоило поторопиться, чтобы проклятый убийца не вырезал всех пиратов до одного! Примчавшись к месту схватки, молодой колдун обнаружил три сотни людей стоявшими на коленях, с вытянутыми над головами руками и бледными, как мел, лицами. Гуннир возвышался над ними с воздетым мечом, с которого ручьем лилась кровь. Вокруг него на мокрой траве было выжжено нечто вроде семилучевой звезды, и каждый луч заканчивался обугленным трупом. У ног Мясника лежали два пирата, вскрытых, как забитые на мясо свиньи – от горла до паха. На лице Гуннира блуждала счастливая улыбка, мягкая и ужасная одновременно.

– Вы – черви! – кричал колдун, не открывая глаз и не переставая улыбаться. – Вы – пища! И я не пожрал вас только потому, что мне казалось – вы еще сгодитесь для кое-каких дел. Как только кто-то перестанет быть нужным – он превратится в мертвеца. Ясно вам, черви?

– Ясно! – ответил хор испуганных, униженно приглушенных голосов.

– Тогда живите… пока, – милостиво разрешил Гуннир. Аккуратно вытерев меч о штанину одного из убитых, Мясник повернулся и пошел прочь. Соргену оставалось только проводить его взглядом, а пираты долго еще не знали, можно ли им встать с колен. После этого случая проблем с ними не возникало.

И все же, как бы ни была длинна дорога, пришло время закончиться и ей. После череды похожих один на другой дней, посвященных преодолению заплывшей грязью степи, они увидели впереди множество огромных черных шатров. Как и город в Стране Без Солнца, который Соргену пришлось штурмовать в юности, это поселение кочевников тоже располагалось на огромной рукотворной насыпи. Вокруг царского становища степь была сухой: дождь обходил его стороной. Частокол острых жердей, явно привезенных сюда из каких-то более богатых лесом мест, огораживал насыпь и прятал подробности. Издалека, через расчистившийся от мороси воздух, Сорген смог разглядеть острые купола десятка шатров и примерно столько же здоровенных глинобитных строений. Тут и там курились жидкие дымки. Рядом с насыпью располагался еще один город – сотни и тысячи обыкновенных палаток. Племена, подвластные Терманкьялу, собрались к нему под крылышко в преддверии осени. Как обычно, в это время кочевники забивали скот и ехали торговать на побережье и в Энгоард. Впрочем, не все превращались в купцов. Значительная часть лейденцев предпочитала не продавать мясо и шкуры, а грабить. Целью их набегов издавна были все окрестные государства, но уже несколько сотен лет, после возвышения волшебников и укрепления цивилизованных стран вроде Империи и Зурахата, банды кочевников предпочитали нападать на живущие далеко на востоке народы. Они хоть и были победнее, такого отпора, как государства волшебников, дать не могли. Впрочем, о тех странах Соргену никто ничего не мог рассказать подробно.

Столица Терманкьяла называлась Алутак-Серенам, или Место Вождя по-лейденски. Как сказал Соргену один из командиров двигавшейся от Делделена армии, в данный момент здесь собралось не менее ста пятидесяти тысяч человек – и не менее четверти из них составляли способные носить оружие мужчины. Еще столько же, если не больше, лейденцев до сих пор кочевали по степи в надежде на теплую осень, либо не были допущены к Алутаку за какие-то провинности. Произведя несложные расчеты, Сорген понял, что эта страна при желании сможет выставить чуть ли не сотню тысяч бойцов! Конечно, вояки они так себе, это он ясно усвоил во время краткосрочного сражения с ними… но в качестве отвлекающей силы вполне сгодятся.

Пришедшие вместе с Соргеном тысячи в мгновение ока растворились среди шатров, разбрелись по родным племенам, на радость женам и матерям. Палаточный город вокруг насыпи забурлил, выплюнул в небо еще пару сотен дымов в дополнение к тем, что были там с самого начала. Кругом стоял гам, слышный даже на расстоянии пятидесяти сажен от крайних жилищ кочевников. Пришельцы встали именно там, хотя их шатры, подаренные новыми союзниками, ничем не отличались от остальных.

Во всеобщей суете и радости о прибывших к царю колдунах едва не забыли, но Рогез, под чутким руководством Соргена, быстро напомнил о себе начальникам возвратившегося из похода войска. Стеная и морща в страданиях смуглые лица, степняки согласились организовать аудиенцию как можно скорее.

Уже вечером самого первого дня к ним пришли трое тысячников, чтобы проводить колдунов во «дворец». Гуннир идти отказался, чему все (включая провожатых, знакомых с ним по Делделену) только обрадовались.

Оказалось, что добраться до грязного трехэтажного дворца лишь немногим легче, чем преодолеть Барьерные горы. Улицы Великого Стойбища, самого ужасного и гротескного города в мире, Алутака-Серенама, больше походили на застойные грязевые реки. Кочевники не утруждали себя даже минимумом благоустройств вроде деревянных тротуаров или сточных канав. Да и где взять дерева или камня для настила улиц в степи? Помои из тысяч лачуг и древних, обветшавших шатров лили под ноги прохожих; стоило накрапать дождю – он тоже добавлял свою долю на глиняные ложа кривых переулков. Кони и люди месили эту кашу днем и ночью, исправно не давая ей просохнуть. Впрочем, жарким летом тут могло быть и сухо… но что об этом гадать людям, попавшим сюда в дождливый сезон?

Казалось, жителям города не сидится на месте и они постоянно бродят туда-сюда в сопровождении разнообразных животных, от коров до собак. Улицы были запружены, хотя серый день быстро угасал и вокруг таились густые черные тени. Никто не думал выражать почтение гостям города или славным полководцам царя: люди и скотина настырно лезли им под ноги и мешали пройти, не желая сворачивать и уступать дорогу. Только плети дюжих телохранителей и самих степных генералов заставляли невеж с проклятиями уходить прочь. К концу пути лейденцы выглядели так, словно только что прошли тяжелую битву или пробежали пешком несколько льюмилов со свернутым шатром за спиной.

У оригинального забора из перевернутых набок повозок случилась новая неприятность. На воротах (это тоже была повозка, только на сей раз стоящая на колесах) сидели длинноусые оборванцы, пожирающие стылую баранину и наотрез отказавшиеся впустить делегацию во «дворец».

– Царь обожрался браги! – орали они. – Ему как раз ставят клизму; уже троим сегодня он снес башку. Если пройдете туда, назад вернетесь уже короче на голову.

Тысячники с визгливыми ругательствами набросились на стражей и стали лупить их по головам рукоятями кнутов. Те не остались в долгу: одному из полководцев залепили в лоб гигантским мослом. Бедняга упал в грязь и не мог оттуда подняться, пока ему не помогли телохранители.

Сорген в ужасе закрыл лицо ладонями; Рогез глазел на лейденские придворные ритуалы, раскрыв рот, а Хейла зло хмурилась. Тем временем их провожатые доказали, что их не зря поставили командовать тысячами кочевников. Умело командуя телохранителями и орудуя кнутами, они прорвались во двор и отодвинули закрывавшую вход повозку. Стражи были посрамлены и бежали, не докончив ужина.

Во дворе царили те же самые грязь и суматоха, что и снаружи. Прямо на входе, у стены валялось неподвижное тело – не то труп, не то спящий пьяница. Вдоль перевернутых повозок, по кучам мусора носилась растрепанная курица, а за ней гонялся полуголый, неуклюжий человек с мечом. Когда они пересекли путь направляющейся к дверям группы, курице удалось проскользнуть. Ее преследователь был не так проворен и врезался в одного из тысячников. После мощного пинка охотник за курицами отлетел обратно и растянулся в луже. Что было дальше, Сорген увидеть не успел – они вошли внутрь «дворца».

Их встретил темный, воняющий мочой коридор, в котором главное было не споткнуться. Рогез с проклятиями на устах достал из кармана волшебный огонь, чтобы хоть немного осветить дорогу. Тысячники немедленно шарахнулись от него и испуганно закудахтали.

– Как ты думаешь, получив этих людей в союзники, мы приобретем или потеряем? – шепотом спросил Сорген у Хейлы.

– Рада бы ответить, – прошипела та, – но я изо всех сил стараюсь не наблевать.

– Дать тебе мой платок, снабженный чарами благоухания? – галантно спросил Сорген.

– Да нет… у меня свой есть, только искать надо, – буркнула Хейла и отвернулась. Кажется, она была не расположена к болтовне.

Тем временем коридор окончился. За ним находилась громадная комната стражи с большим очагом посередине. На огне жарили баранью тушу, на широких лавках в ворохах шкур спали похожие на животных воины, устрашающе грязные и лохматые. За столами сидели их соратники, с чавканьем пожиравшие пищу и запивавшие ее брагой. Здесь царствовали запахи немытых с рождения тел и сгоревшего сала… Как можно быстрее пришедшие постарались миновать это помещение. Рогез торопился и подгонял своим волшебным светильником провожатых.

Следующим был сумрачный зал, в котором пахло всего лишь затхлостью. Стены и потолок терялись в мутной темноте, у стен стояли многочисленные скамьи.

– Сидите здесь! – велели тысячники и отошли в сторонку. У них тут же завязался жаркий спор: они решали, кому идти искать царя, чтобы доложить о визитерах. Судя по всему, с момента прибытия войска они еще не удосужились сообщить своему государю о собственном возвращении. В конце концов, послали одного из телохранителей, наверное – самого тупого. Тот вернулся через некоторое время с распухшей щекой, а следом за ним в зал влетели бессвязные хриплые выкрики. Тысячники задрожали, как листья на осеннем ветру. Все как один, они рухнули на пол, и Сорген услышал лепет:

– Ай-ай, как не вовремя мы приперлись!!

– А то вас не предупреждали! – прошипела Хейла, настороженно вглядываясь в темный проход, из которого продолжали лететь вопли. Вскоре там мелькнули дрожащие отблески факельного пламени – и через мгновение зал наполнился светом и гамом. Сначала из коридора вывалилась толпа девиц неопределенного возраста, с голыми хилыми грудями и разнообразными осветительными приборами в руках, от лампад до стеклянных шаров с едва теплящимися магическими свечами внутри. Потом появилась группа пыхтящих мужчин, которые волокли здоровенного деревянного коня без ног. В седло его взгромоздился круглолицый, слегка заплывший жиром лейденец среднего роста, одетый в шелковые одежды безвкусного покроя. Поверх сального кружевного воротника рубахи тускло блестели массивные золотые цепи, из-под ставших черными обшлагов камзола торчали короткие пальцы, сплошь украшенные пузатыми перстнями. Под курносым носом царя висели усы, заплетенные в косицы и смазанные какой-то мазью для блеска и плотности. Волосы были неухоженные и спадали на плечи как попало, словно царь только что явился из заточения. Черные, как сама ночь, «локоны» свисали на лоб и загораживали глаза, а также значительную часть лица.

Изрыгая ругательства, ни одно из которых не повторялось дважды, царь свалился с коня на подиум, обнаружившийся у дальней стены зала. Торчащие наконечниками вверх копья окружали его, словно забором, а украшениями служили окрашенные в разные цвета лошадиные хвосты. Девицы со светильниками расселись вокруг лежбища Терманкьяла, на замызганные ковры, расстеленные на полу. Носильщики уволокли деревянного скакуна прочь, а царь еще долго возился, устраиваясь поудобнее среди вороха цилиндрических подушек.

– Эй, вы! – заорал он наконец сильным, грубым голосом. – Вы, ублюдки, слизывающие грязь с вонючих козлов! Ползите сюда.

Тысячники послушно двинулись на четвереньках через весь зал, не смея при этом поднимать голов.

– Потрясатель мира! Величайший из воинов! Ученейший из мудрецов! Лучший охотник! Неутомимый пахарь женщин! Звезда неба, сокровище степей! Помилуй смиренных рабов, желающих только коснуться твоей царственной стопы! – вопили униженные вояки, больше похожие сейчас на каких-нибудь испуганных евнухов.

– Эге, – довольно рассмеялся Терманкьял и звучно почесал горло. – Ну, пожиратели дерьма моих собак, как удачно вы прошлись по морскому побережью? Сколько славных подвигов совершили мои воины? Сколько женщин заездили до смерти мои степные жеребцы? Сколько сокровищ вы доставили любимому царю?

Тысячники в ужасе скрючились около крайних копий, у незримой черты, их соединяющей. Сорген не сомневался, что никто из них не в силах вымолвить правды, хотя, с точки зрения колдуна, она была не такой уж и страшной.

– Выслушай меня, о повелитель! – взмолился наконец один тысячник, самый смелый. – Вероломный Хорделиан нарушил все клятвы дружбы, данные его царем! Он заманил нас в ловушку и хотел истребить, всех до единого! Несомненно, он делал это для того, чтобы ослабить твою непобедимую армию, лишив ее лучших бойцов, и потом напасть на Лейду.

Что врать дальше, кочевник еще не придумал и примолк, но Терманкьял не дал воцариться тишине. Он принялся поносить зурахатского владыку совсем уж непотребными ругательствами. За неимением лучшей цели, царь, вскочив на ноги, принялся пинать и дубасить свои подушки и кидаться ими в тысячников и гологрудых девиц. Генералы получили пару попаданий, а женщины только визжали от страха, потому как подушки застревали между копьями или стукались о них и падали на землю.

Устав, царь сошел с подиума и, сощурившись, вгляделся в полутьму зала. Сорген подтянулся и улыбнулся, ибо Терманкьял смотрел прямо на него.

– Кто это? Что они тут делают? – зарычал царь, тыкая коротким пальцем в сторону волшебников и подозрительно вглядываясь в тысячников. Сорген вдруг почувствовал угрозу и бросил короткие взгляды направо и налево. Кажется, в кромешной тьме кто-то двигался… на небольшой высоте от пола. Слышался скрип натягиваемой тетивы и шорох кожаных доспехов. Очевидно, кажущаяся безалаберность царской охраны была призвана сбить с толку нежеланных пришельцев. И сейчас они, спокойно стоящие на середине зала, рядом со светильниками, представляли собой отличные цели для лучников и арбалетчиков, засевших где-то на невидимых галереях. Сколько их там, кто знает? Десять или сто? И каждая стрела готова сорваться с тетивы по приказу злобного и нервного царя.

Сорген как можно осторожнее выступил вперед и поклонился так низко, как только смог себя заставить. Одновременно, запустив руки под плащ, он держался за деревянную планку и пепел Ассаха, в любое мгновение готовясь создать Воздушный щит.

– Прошу простить меня, Повелитель Степей! Мы явились в твой дворец незваными, но надеемся, что станем твоими друзьями. Мы все – злейшие враги проклятого клятвопреступника, зурахатского царька. У нас есть к тебе одно прекрасное предложение…

Может быть, с первого взгляда Терманкьял и производил впечатление недалекого, капризного самодура, посвятившего жизнь всевозможным излишествам и дурачествам. Однако, стоило только начаться переговорам, царь вдруг оказался осторожным и хитрым.

– Я один мог бы убить в бою сто… тысячу этих задолизцев, живущих у моря!! – орал он, выплевывая на рубаху брагу пополам со слюной. – А потом бы я до смерти заездил всех их баб, от десятилетних девчонок до древних старух!… Но они не мужчины, нет. Прячутся за стальными доспехами и стенами крепостей, бегают, нападают по ночам, когда настоящие мужчины сражаются только с женами, на постели. Лепешки собачьей блевотины! У них есть волшебники с разными подлыми трюками, против которых бессилен меч. Ненавижу их! И воевать с ними я не стану, потому что это нечестно. Думаешь, Терманкьял – дурак? Ты дашь мне денег?

– Возможно, – степенно качнул головой Сорген, чудом успев вставить слово в тот момент, когда царь прихлебнул из кружки. Терманкьял радостно осклабился и ущипнул за живот сидевшую рядом девушку. Та послушно взвизгнула.

– Я мог бы послать небольшие отряды в набеги на селения и дороги – это очень просто. Если они станут возмущаться, скажу, что это были племена, которые кочуют сами по себе и не хотят платить мне дань. Есть такие, на самом деле… я бы их давно уже подчинил, но тут недавно привезли кучу красивых баб. Хочу их всех непременно попробовать первым. А ты, девка, будешь спать с этим колдуном? – уже в десятый раз во время разговора царь внезапно менял тему и вставлял что-то, к теме беседы совершенно не относящееся… Будто шестилетний ребенок, раздираемый тысячью каверзных вопросов и важных тем. То он узнавал у Соргена, какой масти ему нравятся кони, то просил продать ему Хейлу. Больших трудов стоило удержать колдунью и не дать ей затеять драку, но сам царь через мгновение забыл о своем вопросе и уже снова ругал зурахатцев, одновременно отказываясь вступать с кем-либо в войну. Сорген нервно ерзал, то и дело посматривая на мечущую взглядом яростные молнии Хейлу. Рогез опасливо держал ее за плечо и что-то шептал на ухо. Терманкьял продолжал рассказывать всем о своей военной и любовной удали. В промежутках между похвальбами он манил пальцем наложниц и предлагал их одну за другой колдунам, снова клянчил деньги, подзывал телохранителей и повелевал кому-то рубить голову. Все это сопровождалось реками браги и непрерывным потоком разных кушаний, главным образом, таких же простых, как и весь жизненный уклад в этих местах. Кишки, набитые рубленой требухой, печеные козлиные головы, острый сыр и каша с тмином – Сорген почти ничего не ел, потому как запахи внушали ему отвращение. Постепенно накал споров спал и болтовня царя утомила его гостей, которые и так были измучены долгим путешествием по степи. Один за другим Рогез, Хейла и даже Гуннир, который на пир и переговоры все-таки явился, засыпали прямо на "обеденных лежанках". Сорген обнаружил, что, несмотря на непрерывную череду испытаний, случившихся с ним в последнее время, он оказался крепче остальных. Прихлебывая отвратительную брагу из большой, похожей на суповую чашку, пиалы, он сидел и сидел, сохраняя ясность мысли… до определенной степени. Терманкьял временами выпадал из попойки, засыпая с раззявленным ртом; тысячники и пузатые лейденские купцы сменяли один другого – а Сорген все сидел, ни о чем не думая. Когда царь просыпался, то первым делом он тянулся к новой порции браги взамен разлитой, а вторым – восхищался стойкостью колдуна. Впрочем, восхищение это было несколько нарочитым, ведь Терманкьял наверняка думал, что Соргену помогает волшебство.

Грандиозная попойка окончилась далеко за полночь. В самом конце Сорген запоздало понял, что он все-таки перебрал браги и сознание его туманится. Он не помнил, как оказался в комнате, в которой проснулся утром, в компании Хейлы и Рогеза. Тусклый луч света проникал сквозь щелеобразные окна, прорезанные под самым потолком, и освещал убогую комнату, больше всего похожую на тюремную камеру. Кучи мусора в углах, рваный, неимоверно пыльный ковер посередине и лежанки вдоль стен. Матрасы были толстыми и большими, но уже такими старыми, что волос внутри у них слежался, став ненамного мягче дерева. Вонь стояла совершенно непереносимая; Хейла, не говоря ни слова, принялась за магию и наполнила комнату благоуханием цветущего орехового дерева. Сорген вздохнул свободнее, но тут же сморщился от головной боли. Кроме того, все его тело зудело. Не имея сил ругаться и возмущаться, колдун медленно сел на своем твердокаменном матрасе и страдальчески сощурился. Рогез с омерзением сунул руку за пазуху и вынул оттуда что-то крошечное.

– Вошь! – сказал он сквозь зубы. – Или это блоха?

– Какая разница, – ответила Хейла. – У нас в Зэманэхе с пленниками в казематах обращаются лучше. Если я не убью кого-нибудь в ближайшее время, то наложу на себя руки. Какое унижение!

Рогез молча пыхтел, готовя заклинание по уничтожению насекомых-паразитов. Где-то он нашел засушенную блоху, капнул из деревянного пузырька каплю крови и прочел вслух четыре слова на Черном языке. Что-то свалилось у Соргена со лба, стукнувшись о нос – маленькая соринка, труп вши.

– Спасибо! – хрипло прошептал молодой колдун Рогезу. Каждое слово отдавалось в черепе звоном и тупой болью. – Кажется, твари сдохли, но дело их живет. Я весь чешусь.

– Да? – удивилась Хейла. – Ты еще можешь обращать на это внимание? Сколько ты вылакал вчера царского пойла?

– Признаться, не считал.

– У меня голова раскалывается, а твои мозги и подавно – должны были вытечь на пол! Давай, я тебя полечу.

– Ты спасаешь меня, любимая! – в этот момент Сорген был совершенно искренен. Когда Хейла принялась чарами убирать головную боль и зуд во всем теле, он на самом деле любил ее. Почувствовав себя лучше, он вскочил на ноги и быстро проверил, не исчезло ли чего из вещей. К счастью, все было на месте.

– А где Гуннир? – спросил Сорген у князя, занятого очисткой одежды от налипшей грязи.

– Кто его знает? – проворчал Рогез. – Вечером, сразу после пьянки, он покинул нас и растворился во тьме.

– В этом сарае поприбавится дохлых свиней, – угрюмо подхватила Хейла. – Гуннир пошел веселиться – так, как только он умеет. Впрочем, не думаю, что кто-то здесь заметит пропажу нескольких людей. Да и трупам не удивятся.

– Если только Мясник не замахнется на важных шишек, – озабоченно пробормотал Сорген. – Не хотелось бы лишних неприятностей.

Погрузившись в молчание, они осмотрели свои пожитки и еще немного почистили одежду, а затем вышли в коридор. Там было совершенно темно, и Сорген немедленно запалил в руке магическую свечу.

– Куда идти, кто помнит? – спросил он, отчего-то говоря шепотом.

– Иди хоть куда, – равнодушно махнула рукой Хейла. – Не такой уж тут здоровенный хлев, чтобы мы в нем долго блуждали. Да и не помним мы, как сюда пришли.

И они двинулись направо. Хейла поспешила заметить, что коридоры больше всего напоминают ей мавзолеи предков: такие же мрачные, грубо сложенные из крошащегося песчаника, завитые паутинами и затхлые.

– Здесь мочой воняет! – возразил Рогез. – Разве у вас в мавзолеях мочатся? Кстати, любезная, ты что, сотворила статичное заклинание благоухания? С тех пор, как мы вышли из комнаты, я снова слышу вонь!

Князь был прав, но Хейла не намеревалась оставаться виноватой и чуть не подралась с ним – Сорген едва сумел разнять обоих. Рогез обиделся и отстал от них, а Хейла шепотом обозвала его индюком.

– Собрался учить меня? Мешок с дерьмом, – добавила она, а потом, как ни в чем ни бывало, прильнула к Соргену. – Ну расскажи мне, неутомимый пьяница, чем же кончилась ваша дружеская попойка с Главной Свиньей?

– Поосторожней со словами, – покачал головой Сорген. – Но мы с царем не говорили о делах. В пьяном виде он не способен соображать, так что смысла это не имело.

– Ха! Думаешь, он лучше соображает трезвый? Очень сомневаюсь.

– Как бы там ни было – сейчас переговоры придется начинать по сути дела, снова.

– Зачем же ты пил?

– Чтобы понравиться царю. И, кажется, мне это удалось!